Неприкаянный (джен)

Стальная ложка скребла по такой же миске, уныло размазывая пудинг. Я и не знала насколько, оказывается, была счастлива до того, как в мою жизнь неожиданно ворвалась тапиока. Казалось бы, растение откуда-то из тропиков, о котором я и не слышала даже. И какого чёрта оно делает в Англии, да ещё и пользуется бешеной популярностью среди взрослых, которым надо накормить своих или не очень отпрысков, я тоже не имела ни малейшего понятия. Но вот поди ж ты. Жидкая овсянка бодро уступала ежедневную вахту «глазному пудингу» под обречённое «беее» детей.

Я вяло покатала очень напоминающий глаз комок по тарелке и в очередной раз вздохнула. Жить захочешь — не так раскорячишься, конечно, но радости это не добавляло. У соседей по столу на лицах явно читалось то же самое. Хотя некоторые уже вступили в неравный бой с месивом в тарелках.

Мысли уже третий день вращались вокруг уже набивших оскомину тем. И лидировал в гонке извечный вопрос «что делать?». Кто виноват в том, что случилось, даже уже не сильно беспокоило. Самым противным казалось, что весь хвалёный альтруизм и храбрость смыло. Ну вот что отдельно взятая я, девчонка-хохотушка, может сделать, чтобы предотвратить войну? Или спасти людей от лагерей? Да даже одного бы спасти — уже не зря второй шанс на жизнь потратила бы. Но было непонятно, как вообще к такого рода деятельности подступиться. И страшно.

Страх преследовал ежеминутно. Ежесекундно. Что-то не так сделать. Вызвать подозрения. Да что угодно могло привести к смерти. Пусть я и считала в «прошлой» жизни, что смерти не боюсь, а любимой присказкой оставалось выражение небезызвестного товарища про внезапную смертность людей. Но сейчас я ничего не могла с собой поделать и вечерами тряслась от ужаса под сероватой простынёй.

Бежать? Куда? В Австралию? Кому я там нужна? Нет, конечно, здесь я тоже особо никому не сдалась, но… Тут было хоть что-то знакомое. И уже какая-то стабильность. Путешествие же, если смотреть правде в глаза, действительно невозможно, в таком-то состоянии. И самое плохое было то, что я даже не могла понять, могу ли что-то из обещанного каноном арсенала. Не работало. Несмотря на пристальный взгляд и попытки «почувствовать силу, Люк!». И это неимоверно бесило. Где плюшки? Где стихийные выбросы? Где?!

Пудинговые мытарства закончились. Я сползла со стула, отнесла посуду на специальный стол и отправилась приводить себя в порядок перед выходом. Вчера уже наслушалась про наказания за неподобающий вид. Варвары. Меня воспитывали в семье, где бить детей линейками, розгами и указками считалось дикостью. Не те времена, не те нравы. Поэтому я стискивала зубы и уверяла себя, что нахожусь точно не в том положении, чтобы возмущаться. Ноги сами уже топали по скрипучей, но ещё крепкой деревянной лестнице на второй этаж, дальше по коридору и в самую дальнюю дверь, такую же омерзительно белую и с облупившейся краской, как и соседние. У меня уже выработалась стойкая неприязнь к белым дверям.

Тряхнув головой, я зашла в свою комнату. Подумать только — своя комната. На одного человека. Не на пятерых и даже не на двоих. На такую всю из себя красивую меня одну. И уже как-то не особо мешало то, что комнатка крошечная, а из мебели были всего лишь скрипучая кровать, рассохшийся шкаф и широкий, но кривоватый подоконник. Хотя кровать, конечно, повергала в тихий ужас своим металлическим остовом и шумной сеткой под тонким матрасиком.

Взгляд упал на треснувшее зеркало на дверце шкафа. Оттуда внимательно смотрел худой четырёхлетний мальчишка со слегка вьющимися чёрными волосами. Я повела плечами: всё никак не могу привыкнуть к своей новой внешности. Тёмно-синие глаза. Симпатичные, вроде как. Фиолетовые синяки на скуле и под глазом неприятно саднили, треснувшая губа запеклась корочкой. Скорчила рожицу. Похихикала над непривычными выражениями лица. Охнула, забывшись, — рёбра неприятно тянули, как и предплечья. Я в очередной раз понажимала в разных местах на грудине и закономерно поморщилась от боли. Ну чего ж предшественник не берёг эту тушку? Хотя это повезло, что лично меня ещё не били. Правда, были опасения, что ключевое слово — ещё. И как поладить с малолетними бандитами не было ни малейшего представления. А надо. Запугивать я не умела, так что проверенный самим хозяином тела метод отменялся. Да и кем надо быть, чтобы детей пугать? На этой мысли я не удержалась и хмыкнула, оценив всю иронию ситуации.

Вниз спустилась, только раз десять перепроверив свой внешний вид, поскольку встречаться с розгами очень не хотелось. Правда, сочетание шортиков, гольфов до колен и тяжёлого пиджака всё ещё казалось лёгким сюром. Но, опять же, не мне протестовать. В холле потихоньку собирались и остальные воспитанники. Большинство детей тушку Тома просто игнорировало, несколько глядели с опаской, а ещё трое вполне миролюбиво кивнули в знак приветствия.

Вчера в игровой я стояла и пыталась понять, чем тут себя вообще можно занять, когда в комнату зашла моя головная боль в компании ещё двоих мальчиков. Пусть не напрямую, но этот мальчишка всё же виноват, что меня забросило сюда. Вздохнув, я подошла к ним. Вокруг стихли разговоры.

На меня настороженно уставились три пары глаз. В последний раз спросив себя, уверена ли, что правильно поступаю, состроила очень серьёзную морду.

— Я… Гхм. Билли, извини меня, что обзывался и говорил, что ты не нужен родителям и поэтому они тебя выкинули. Если ты говоришь, что потерялся, значит так и есть. И они тебя ищут. Я был неправ.

Я мысленно скривилась — кажется, получилось всё равно заумно для четырёхлетки. Ну и фиг с ним. Билли же стоял с открытым ртом. Казалось, изумление в комнате можно было пощупать. Сохранять каменную морду становилось всё сложнее.

Наконец, мальчик отмер. И удивление сменилось подозрительностью. Я же еле удержалась от улыбки:

— Я абсолютно серьёзно. Мир?

Протянутая ладошка зависла в воздухе. Или нужно было мизинец подать?.. Но меня поняли правильно, да и злопамятностью ребёнок ещё не обзавёлся, а потому дитё тоже приобрело самый серьёзный вид и важно пожало протянутую руку:

— Мир. Ты тоже извини, что Деннис и Марк тебе вмазали.

Я криво усмехнулась:

— Ну, кажется, мне пошло на пользу. Только давайте без повторения? — обратилась я уже к прямым виновникам моего состояния.

Мальчишки кивнули и вся компашка рассмеялась. Как мало надо детям для веселья. Остальные ребята отмерли и гомон снова заполонил комнату.

Вот и сейчас в зале не очень впечатляющих размеров шумела как раз эта троица. Было видно, что они окончательно сдружились. Деннис и Марк — заводилы, а Билла они просто взяли под крыло. Я сильно сомневалась, что впишусь в развесёлое трио. Но без людей и общения я ощущала, как просто чахну. И понимала, что просто не смогу, как оригинал, всё время быть одна. А старшим — боги, пятнадцатилетних подростков теперь приходится считать старшими! — не комильфо в компанию брать «мелюзгу». Я тряхнула головой и твёрдо решила хотя бы попытаться наладить социальную жизнь, а там как пойдёт. Ну не умею я планы строить, не умею. У меня всегда были лишь общие наброски того, что стоит сделать, больше похожие на направления приложения усилий. А дальше уже по обстоятельствам подстраивались дальнейшие действия. Я задумалась, придётся ли мне менять привычки?..

В холл зашли воспитательницы. Мистер Вул, видимо, был занят. Или не пристало ему вместе с воспитанниками вышагивать. Миссис Коул взглядом пробежалась по детям. На несколько мгновений задержалась на моих «боевых отметках», нахмурилась, но промолчала. И правильно — как бы я могла скрыть синяки? Конец «зондирования», неугодных не обнаружено.

На улице солнце слепило глаза. Интересно, насколько мои опасения о постоянных дождях оправданы?.. Во дворе мы построились по двое в колонну, самые маленькие взялись за руки. Чтобы не потерялись. Демонстрировать облико морале, не посрамить и бла-бла-бла. Кажется, Билла сейчас инфаркт хватит. Я ведь тоже подпадаю под категорию «самых маленьких». Ну и сцапала его хваталку. Вчера мы, конечно, помирились, но на дружбу, кажется, троица и не рассчитывала. Кажется, миссис Коул тоже слегка… выбита из колеи. Ничего не знаю, у меня обострение порядочности и примерности. Я вообще образцовый ребёнок, да.

Марта Джонс, тьфу ты, Джейкобс, вторая воспитательница, пристроилась в конец колонны. Что характерно, тоже негритянка. Что лишь ещё сильнее меня веселило. И, кстати, имею полное право называть её негром и не схлопотать по морде.

За чугунными воротами начиналась улица. Как я хохотала, узнав, что это таки Бейкер-стрит!.. Идти нам в сторону центра, в место схождения улиц Бландфорда и Георга, всего три квартала, да и то, не таких длинных, как я привыкла. Хотя, где взрослый делал шаг, мне приходилось семенить все три. Да и в целом предметы были раздражающе большими. К другим я пропорциям привыкла, к другим.

Прохожие на нашу процессию реагировали неоднозначно. Несколько молодых леди с одинаковыми перегидрольными завитыми волосами одобрительно кивали головами друг другу, переключившись на благодатную новую тему для обсуждения. Какая-то пожилая дама в строгом глухом платье и шикарном платке на шее презрительно сморщила нос, провожая нас взглядом. Вон молодой джентльмен хлопнул себя по лбу, чуть не сбив шляпу, резко развернулся и ускорил шаг. На противоположной стороне в ту же сторону, что и мы, неторопливо шла семейная пара, вокруг которых носились две задорные девчушки. Женщина периодически одёргивала расшалившихся детей, а мужчина улыбался в усы.

Я жадно разглядывала всё вокруг, ведь до этого момента на улицу выйти так нормально и не получалось.

В первый день моего попаданства я валялась пластом на кровати, слабо соображала и грела окружающее пространство не хуже печки. Ночью меня слегка попустило, но тут подоспел Морфей. Утром второго дня нервничала, носилась по комнате в панике, замучила злосчастную дверцу шкафа с грязноватым зеркалом на внутренней стороне, пыталась привести мысли в порядок и утрамбовать не очень обширные знания предыдущего владельца тела.

Картинка вырисовывалась неутешительная. 13 июня 1931 года. Англия, Лондон, Приют Вула для сирот. Ещё несколько часов назад довольно сильно побитая детская тушка. Побитая из-за неприязни других детей к мальчику по имени Том Марволо Риддл. Властелин Судеб, Лорд Волдеморт, Великий и Ужасный Тёмный Лорд… погиб в детстве, от «апоплексического удара табакеркой в висок». Хотя тут был вместо табакерки — табурет, бессердечная гравитация и случайность. Мне было любопытно, кто у нас назначается курицей, а кто яйцом в паре «смерть Тома» и «моё появление здесь»? Правда, интерес был слегка отстранённый — вопрос явно не лидировал в списке.

Кстати, не то, чтобы я вот так уж сильно переживала или страдала именно по поводу попадунства. Скорее уж наоборот. Там, дома, я которую ночь загадывала желание про перемещение во времени, мирах, абсолютном знании и подобных вещах в разных вариациях и сочетаниях. Потому что уж больно бессмысленно я себя ощущала. Поиски работы, перемежаемые периодами превращения в офисный планктон, отсутствие значимых достижений, дни, похожие один на другой, периодические тусовки в компаниях, походы и поездки автостопом. Любимые, но как-то ровно и не так уж сильно, родители. Которым и желаешь только хорошего, но жить по опыту оказывается лучше отдельно. Тотальная неудовлетворённость собой. И катастрофическое отсутствие силы воли. Даже то, что тело обещает быть когда-нибудь мужским, тоже ничуть не огорчает. Меня давно уже преследовали мысли о смене пола, но… Не с нашей медициной. Я старательно изучила тему, даже не обращая внимания на денежный вопрос, но выводы неутешительные: пусть первичные половые признаки будут, но ни чувствительности нормальной, ни функционирования. Да и моя конституция тоже не шибко предрасполагает. Предрасполагала. Ха!

Конечно, я опасалась, что всё равно будут проскальзывать девчачьи реакции. Да и драться тоже не очень хотелось. Вернее, периодически хотелось врезать кому-то по морде, но при этом не отхватить самому. Гхм, и рыбку съесть, да. Но, в целом, прогноз благоприятный — всегда была «в доску своим парнем», увлекалась мальчишечьими хобби, ну и всё такое прочее. Но это лирика. На фоне другого мировосприятия, как дитя XXI века, а не начала XX, выверты женской логики точно мелочи. Быть мне, похоже, странным малым.

Гораздо больше заботило то, насколько далеко от известного «канона» меня забросило. Во всех смыслах. Я же ничегошеньки про этот период не знаю. Ну, кроме того, что Дамблдор — профессор трансфигурации, Геллерт Гриндевальд — кстати, произносить-то нужно «Гриндельвальд» — скоро развяжет Вторую Мировую, Морфин ещё не сел в Азкабан⁽¹⁾, а МакГонагалл, кажется, будет учиться вместе с Томом⁽²⁾. Католическая гриффиндорка. Что ещё? А хрен его. Но это по канону. А в него ли меня занесло — неизвестно. И как это проверять тоже ни малейших идей. Некоторые говорят, мол, умеешь считать до десяти — остановись на восьми. Проблема в том, что в моём случае считать получается хорошо, если до двух. И как остальные люди проворачивают мега-комбинации — в душе не гребу. В человеческих взаимоотношениях, намёках с двойным и тройным дном тоже дуб дубом. Я вспоминала тонны прочитанных фанфиков и понимала, что пора чувствовать себя убожеством.

Когда приступ самобичевания слегка поутих и вернулась способность думать, пришлось продолжить шевелить извилинами. И первым делом проверить, есть ли у меня магия. Потому как не знаю, что со мной случится, если вдруг… Брр. Но ни на первый, ни на десятый, ни даже на чёртов пятидесятый раз, выдернутое из подушки пёрышко и не подумало двигаться. А я чувствовала себя морально опустошённой. Какой-либо физической усталости не наблюдалось, разве что живот пробурчал что-то голодное. От досады я чуть не разревелась самым постыдным образом. Но проклятое перо равнодушно лежало на одеяле. Тяжким волевым усилием было принято стратегическое решение практиковаться потом, а пока выйти на разведку. По возможности найти карту. Потому что Лондона я не знаю от слова «совсем». А ещё стоило раздобыть бумагу и карандаш. Или ручку. В этих их тридцатых есть вообще бумага и ручки?.. Кажется, с историей у меня действительно всё очень плохо.

Привет, о первый абориген местного пошиба! Нет, кажется, пока металась в бреду, ко мне заходила женщина. Так что, судя по памяти Тома, я уже познакомилась с мисс Джейкобс. Надо сказать, что воспоминания Уже-Не-Стану-Тем-Кого-Нельзя-Называть воспринимались отнюдь не как картинки. А как возникающие знания о происходившем и не совсем понятные реакции. Например, вот возникла у меня уверенность, что Том видел только перьевые ручки, никаких шариковых. При этом вспомнить, когда именно он писал ими — нет. Несколько ярких событий вспоминались редкими запомнившимися кадрами и в целом возможностью пересказать действия участников. Иногда только общее направление беседы и эмоции самого Тома. Короче, как и моя собственная память. И никаких мультиков, внутренних думосборов и эйдетических способностей. Правда, меня начал беспокоить вопрос: а буду ли я реагировать так же, как и Том?..

Абориген слегка испуганно на меня смотрел и бочком начал продвижение обратно в свою комнату. А от моей приветственной улыбки он быстро ускорился и резко захлопнул за собой дверь. Мда. Томми, твой навык социального взаимодействия меня демотивирует.

Но бравая исследовательская экспедиция в моём лице пошла изучать terra incognita, пугая обитателей приюта неожиданно улыбчивым выражением лица. После того, как мой любопытный нос был засунут даже на улицу, наступил обед, на который я набросилась с аскетичностью голодной утки. Паёк был так себе, но на тот момент меня не особо заботило, насколько местные повара умеют готовить кулинарные изыски. Живот набила — и ладно. Что характерно, за столом я сидела тоже одна. И относить это к плюсам или минусам я не спешила. А на взрослые стулья вскарабкиваться жутко непривычно. И неудобно.

Всё же еда — залог хорошего настроения. Так что спустя минут пять мне уже и мелкий рост казался забавным, и болтающиеся в воздухе ноги в смешных «взрослых» ботиночках как-то раззадоривал, и даже общая обшарпанность интерьера добавляла романтики и духа приключения, а не уныния.

Но радовалась я слишком рано.

Как оказалось, суббота — банный день. Если при этом возникают мысли о деревянных досках, паре и живительном тепле — отставить и задвинуть их в самый дальний угол. Проза жизни оказалась куда менее радужной. Сначала мы собирали грязные вещи. Проблема в том, что лично своей одежды, кроме совсем уж исподнего, не было. Поэтому распределялись вещи в тазы по возрастам. Дальше для каждого возраста, начиная с четырёх, назначались от двух до четверых дежурных, вернее, тех, кто будет стирать. Каждую неделю назначались новые. Я просто чувствовала предстоящую подлянку и была права — оказалась среди дежурных.

В гигантском чане кипятили воду. Потом старшие разбавляли кипяток и наливали в тазы. Засыпалась мыльная стружка и ставилась стиральная доска — то ещё приспособление, выдуманное не иначе как для пыток в аду. Очень влажном, парком и мокром аду с противными кафельными полами и выщербленными стенами. Каждую вещь полагалось стирать отдельно, с силой елозя по доске. Очень быстро занятие превратилось в форменное мучение, ломота в спине и руках заставляли сомневаться, что я ребёнок, а не столетняя развалина с ревматизмом. И ведь отлынивать нельзя — свои же побьют. Дальше вещи снова забрасывались в чан и кипятились, после чего старшие ребята выуживали их деревянными палками и раздавали по разнарядке. Мы же полоскали одежду в чистой воде во втором тазу, а потом и в третьем. И только потом уже постиранное и выполосканное развешивались во внутреннем дворе, благо было лето. Глажкой же занимались только взрослые, потому что там жутко горячие утюги и ручки, даже деревянные, уж очень раскалялись.

Когда со стиркой было покончено, нас, уставших и распаренных, сгоняли вместе с «отдыхающими» и начиналось купание. Приходилось стискивать зубы и подчиняться распорядку. Вещей на нас, прачках на день, и так было минимум, но теперь раздевались догола все скопом, а потом по двое-трое залезали в таз и намыливались, пока другие грели воду и помогали поливать. После чего менялись ролями, уже сами помогали сливать воду и следить за кипятком.

Освободившись от ненавистных процедур, дети пулями вылетали на свободу: кто во двор, кто в игровую. Я сунулась было на улицу, но делать там особо было нечего: качели оказались прочно оккупированы, карусели тоже. Друзей у Тома не водилось, а прибиваться вот так сразу к другим детям катастрофически не хотелось. В игровой же, после того, как я помирилась с Биллом и компанией, стало тоже довольно скучно. Хотя полка с потрёпанными книгами не могла не радовать. Тут же из общей стопки я нахоботила себе несколько сероватых листочков и карандаш с ластиком. По здравому размышлению карандаш был выгоднее — его стирать можно.

«На десятый день Зоркий Глаз заметил, что четвёртой стены нет…», в смысле, на четвёртой стене игровой комнаты висела столь искомая мной карта Лондона. Подавив желание хлопнуть ладонью по лбу, я подошла поближе. Здоровенная такая себе карта, на полстены. Что самое удивительное, не размалёванная, и даже не очень замусоленная. По здравому размышлению и памяти Томми-боя, выяснилось, что карта эта считалась у приютских детей и нянечек крайне ценной вещью. И за тем, чтобы она была в порядке, дотошно следили. Даже водить по карте пальцами было нельзя, только специальной скруглённой деревяшкой. А рядом стояла мини-стремяночка, чтобы такие клопы, как я, могли рассмотреть даже север города. Наш приют, школа и церковь были заботливо выделены булавками с яркими головками. Рядом нашлась и железнодорожная станция Марлибон (которая, правда, меркла рядом с Паддингтоном), и два гигантских парка: известнейшие Гайд и Регент, и целая куча площадей и скверов. Возле Марлибона закономерно блестел булавкой рынок.

Книги удивили. Я ожидала исключительно букварей и сказок «до трёх лет». Несколько такого толка, конечно, нашлось. Но вот остальные были очень даже неплохи. Сборники стихов, несколько романов, две энциклопедии и даже толковый словарь. Судя по всему, учебники ребята, которые уже ходили в школу, брали из школьной же библиотеки. Поторчав ещё некоторое время перед картой, я отправилась обратно к себе в комнату.

Умостившись кое-как на подоконнике, я задумчиво вертела карандаш. На листике немым укором уже появилась цифра один. А у меня всё никак не получалось придумать план. Нет, я бы даже сказала «План». Что я могу вообще делать?

Ладно. Во-первых, продолжить тренироваться. По возможности найти змею и проверить наличие парселтанга. Сроку мне — месяц. Если за это время ну вообще никаких подвижек не будет — буду считать, что я лишилась магии.

Во-вторых. Налаживать отношения с приютскими. Прибиться к старшим. Понять, что тут за распорядок и какие нравы гуляют.

А вот дальше в голову лезли совсем уж маловразумительные вещи. Например, освоить аппарацию и показать Риддлам и Гонтам, кто тут хозяин. Или научиться Конфундусу и красть кошельки. А потом в Гринготтс, получать сейфы с золотом, артефактами и древними трактатами. Я потрясла головой, выгоняя идиотские мысли. И тут меня осенило.

Я могу проверить наличие магии, отправившись в Дырявый Котёл. Я даже, помню, специально несколько раз гуглила в поисках информации об адресах. Чарринг-кросс роуд, недалеко от станции метро Лестер-сквер. Метнулась в игровую и чуть не захлопала в ладоши. К моей неописуемой радости, рядом с картой города висела и схема метро, которое лондонцы ласково обзывают Трубой. Станция нашлась быстро, по прикидкам, пешком топать туда минут тридцать. Правда, с моей теперешней скоростью — так и вовсе час, но оно того точно стоит.

Несмотря на усталость, хотелось действий. Но, к сожалению, на улице скоро должно было стемнеть, и, значит, никаких прогулок. Ночью по незнакомому городу, в теле маленького ребёнка… Да ну нафиг такое счастье. Так что остаток вечера я провела в приюте.

Сейчас же я вышагивала в колонне детей, по-прежнему держа ладошку Билли, и продолжала рассматривать город.

Дома в три-четыре этажа из какого-то тёмно-красного и тёмно-буро-жёлтого кирпича, со странной кладкой и не менее странным расположением окон, резали глаз. Не менее странные входные двери, редкие кованные оградки и частые грязно-белые штакетники. Столбы газовых фонарей. Плитка под ногами и брусчатка на проезжей части. Отмирающие омнибусы и набирающие популярность машины с автобусами. Зелени нет от слова «совсем». Невозможно узкие проезжие части улиц. Да и сами улицы, особенно боковые, мне, ребёнку города, построенного по принципу «а это ещё под помидорчики!», казались тесными. Хотя немного скрашивал положение мой маленький рост. Боги, да я даже до метра не дотягивала. В берете и прыжке.

Вон на противоположной стороне неожиданно растянулись наклонные тенты, защищая столики кафе от солнца. Простенькие квадратные или прямоугольные вывески с вычурными и не очень надписями. На перекрёстке стоял человек в белом фартуке с огромным деревянным подносом на голове и продавал сдобу. Мимо проехал, звеня в колокольчик, мороженщик на метисе велосипеда и ящика. Мы дружно проводили голодными взглядами ящик с заветной сладостью.

Тут линия ровных фасадов зданий неожиданно прервалась светло-серыми стенами церкви. Мне всегда нравился готический стиль, но в это миниатюрное произведение искусства я влюбилась с первого взгляда. Многоступенчатая арка входа, колонны и балки, удивительная каменная виньетка огромного круглого окна сбоку. И наконец-то первые несколько деревьев и клумб. Я не любительница христианства в целом, но, чёрт побери, католики — законодатели моды и архитектурных изысков с XI века. Одни их облачения чего стоят!

С неожиданным внутренним трепетом зашла внутрь, стянув с головы берет. Внутреннее убранство поражало. Особенно, на контрасте с серо-жёлтым приютом. На столике возле входа лежали двумя стопками небольшие книжечки: «Hymnals» и «Missals». Каждый взял себе и ту, и другую. Дальше нас повели ближе к алтарю и усадили на лавки. Несмотря на большое количество прихожан, для приютских детей оставляли место.

Программа, в принципе, была следующей: мы отсиживаем утреннюю мессу, а после нас точно так же возвращают в приют. До обеда несколько часов нас предоставляли самим себе, а после него выводили в Регент-парк. В принципе, можно было отпроситься и остаться, например, на следующую часовую мессу, но уже на Священной Латыни. Или остаться в приюте, хотя это и не одобрялось.

Несколько раз мы вставали и садились, пели вместе с хором и священником, а потом по желанию получали благословение и причащались.

Через час, когда закончилась служба на английском, я решила остаться послушать латынь. С концентрацией у меня проблем нет, а делать в приюте особо нечего. В университете я изучала латынь, но, к сожалению, очень мало и поверхностно. Так что понимала я с пятого на десятое, и то не всегда, но уж очень хотелось послушать настоящую живую речь.

С английским, кстати, проблем не было. Я хорошо знала его до переноса, но вот разговорная практика, считай, отсутствовала. А теперь же, благодаря памяти и ассоциативным цепям Тома, думала я на странном суржике из языков. Устно выражать мысли было ещё немного непривычно, но получалось вполне свободно. Да и с артикуляцией мучиться не пришлось — речевой аппарат мне достался отменный. Хотя как раз на родном языке звуки произносились с лёгким акцентом, который я уже начала исправлять.

Из приютских на скамейке осталась я одна.

“Respice in me, et miserere mei…” — затянул хорошо поставленный голос.

Очнулась от транса я уже в самом конце. Пропев вместе со всеми “amen”, я не заметила, как толпой меня вынесло к священнику. Причащаться не хотелось, поэтому, подсмотрев ранее жест у других прихожан, я сложила иксом руки со сжатыми кулаками на груди и поклонилась. На голову легла тёплая ладонь, чуть дрогнула. Мерный речитатив благословения, ладонь исчезает. Я выпрямилась и наткнулась на неожиданно внимательный взгляд священнослужителя. Пробормотав смущённое «спасибо, Отец», быстро просочилась к выходу.

На улице под тёплым солнцем я шумно выдохнула, понимая, что неосознанно задержала дыхание ещё возле самого алтаря. Спина буквально горела от провожающего меня пристального взгляда отца Андерсена.

1) Лето 1925 — Морфин Гонт попадает в Азкабан, выходит через три года, а потом попадает туда во второй раз по ложному обвинению в убийстве семьи Риддлов в 1943, где и умирает.

Вернуться к тексту

2) Минерва МакГонагалл поступает в 1947 году в Хогвартс, главная героиня перепутала фанфики с каноном.

Вернуться к тексту

Парк поражал своей ухоженностью. Аллея Внешнего кольца, Внутреннего, парковые дорожки, беседки, уютные кованые скамейки. И самое главное — великолепные пруды. На них я возлагала особую надежду.

После изнуряющей жары улиц, усугублённой тяжёлыми пиджаками, свежая прохлада парка казалась манной небесной. Неудивительно, что сюда в воскресный день стеклась уйма народа. Прогуливающиеся пары с колясками, чопорные пожилые леди, болтливые стайки юных девиц, неугомонные дети, звонко лающие собаки, вечно голодные утки и даже флегматичные овцы. Миссис Коул сидела на скамейке неподалёку от детской площадки и читала книжку. Воспитанники приюта разбились на компании. Те, кто постарше, отправились куда-то вглубь парка, откуда доносилась живая музыка саксофона. Чуть младше — к прудам, а самые маленькие остались под присмотром воспитательницы.

Мне хотелось всего и сразу. Я ещё с самого утра дрожала от предвкушения прогулки по новому городу, в котором моя нога ещё ни разу не отметилась. К сожалению, в прошлой жизни мне не довелось выехать за пределы СНГ. А одним из заветных желаний было совершить кругосветку. И, чёрт возьми, сейчас, гуляя по парку Лондона, я чувствовала себя невероятно счастливой. Даже уже кажущийся извечным страх куда-то подевался. Вот как можно бояться, когда лицо щекочут тёплые солнечные лапки?..

После недолгих внутренних переговоров большинство голосов в голове было за то, чтобы пойти к пруду и поискать змей. Слухи и страшилки про этих пресмыкающихся в местных озёрах до меня уже дошли. Так что я надеялась поскорее выяснить, могу ли болтать со змеями, а потом, уже успокоившись, наслаждаться джазом и прогулкой.

Через десять минут я начала нервничать. Через тридцать — решилась сойти с тропинок и поискать среди кустов. Через тридцать две — поняла, что если не приведу в порядок одежду перед тем, как предстать пред ясны очи миссис Коул, то быть мне профилактически выпоротой.

Спустя два часа — ни одной чёртовой змеи. Даже самого завалящего ужика и то не нашлось. А я уж было раскатала губу на верного фамильяра, желательно ядовитого, а в придачу так и вовсе волшебного. Губозакатывательная машинка незримым духом витала надо мной. Зато комаров нашла целую кучу. Что самое плохое, они нашли меня тоже. Настроение стремительно приближалось к отметке «отвратительное».

Выбравшись из кустов, я старательно вытряхнула из волос листья и сучки, поправила белую рубашку, на которой приговором выделялись свежие зелёные росчерки, и направилась к центральным аллеям. Недалеко послышался смех, визг и бултыхание в воде. Из-за низких ветвей взгляду открылась полянка на берегу. Ближе к середине озера над водой виднелись головы детворы.

…Изрядно повеселев и напевая липучий мотивчик, я подошла к импровизированной сцене, на которой выступали уличные музыканты. Зажигательно вёл саксофон, ему вторили барабанные метёлочки и тарелки, задорно стучали каблуками танцующие пары и взлетали полы платьев. Я восхищённо следила за движениями танцоров. Настоящий свинг!..

— Это линди хоп, молодой человек, — весело обратился ко мне рядом стоявший мужчина, продолжая хлопать в ладоши.

— Я сказал это вслух?.. — смущённо пробормотала я.

Незнакомец широко улыбнулся. Музыка тем временем сменилась.

— А вот это уже коллежский шэг, — подмигнул он. — Стыдно, юноша, не знать в наш просвещённый век главного! Вот потянешь подружку танцевать вместо балбоа джиттербаг, а она возьми да и обидься! Впрочем, тебе ещё рано о подружках думать, верно я говорю?

Я лишь молча захлопнула рот и хлопнула глазами. Мужчина рассмеялся, закинул опустевшую бутылку из-под чего-то горячительного в урну и залихватски потянул на «танцпол» какую-то девушку. Чёрт побери, ну вот почему я не умею танцевать?

Сменялись пары, толпа шевелилась и жила своей жизнью. Музыка изменяла темп вплоть до невозможных скоростей, а люди всё равно продолжали танцевать. Взрывы смеха и одобрительного свиста со стороны зрителей отмечали особо удачные фигуры и движения танцоров. Моё внимание привлекла пара наших приютских в сторонке от общего действа. Один, судя по всему, бурно извинялся перед каким-то дородным дядечкой, второй же стремительно прошёл мимо, слегка задев этого джентльмена, и направился на боковую аллею. Меня захлестнул гнев. Сколько раз вот так у моей мамы тащили кошелёк, да и у меня самой!..

Я уже направлялась к сворачивающему свои словесные излияния обнаглевшему мальчишке, но не успела — тот проворно растворился в толпе. Потеряв его из виду, я стремглав кинулась в сторону той аллеи, где скрылся первый ворюга. Но за поворотом в искомый проход совершенно неожиданно оказалось препятствие, и мой бедный нос смачно впечатался в чью-то спину. Не менее многострадальная пятая точка, в перманентном поиске приключений, приземлилась на траву. От боли брызнули слёзы. Откуда-то из невозможной высоты донёсся голос:

— Ты ба, кого я вижу! Томми-бой!

Второй, не менее противный голос не замедлил отозваться слева:

— Наш мальчик-загадка⁽¹⁾! Ты чего тут бегаешь, мелкота? Тебя не учили, что надо смотреть, куда прёшь, а?

Кое-как протерев глаза и вернув возможность видеть, я подняла взгляд на Кларка и Короля. Последнего так звали, поскольку в графе «имя» в приютских бумагах значилось благородное имя Ричард. Второго же можно было бы обозвать Суперменом — фамилия у обоих совпадала, но, к сожалению, ещё не существовало не то что криптонианца, но и даже издательства DC.

К моему удивлению, эти лбы, оказывается, не злились. Кларк чуть снисходительно улыбался, а Король протянул руку и помог мне встать. Весь запал злости куда-то исчез. Кажется, раньше у меня эмоции не скакали таким бешеным маятником. Об этом я подумаю потом. А пока что — я не я буду, если спущу их поступок на тормозах.

Мой нос шумно шмыгнул. Наверное, он живёт отдельной жизнью.

— Учили. А ещё… — я помялась, собираясь с духом, но всё же продолжила, на всякий случай плотно зажмурившись. — А ещё учили, что воровать — плохо.

Секунда молчания, вторая… И тут грянул хохот. Такой чистый, искренний, от души. Я опасливо приоткрыла глаз. Эти сволочи согнулись пополам, заливисто смеясь, хлопали друг друга по спине, тыкали в мою сторону пальцем и сгибались в следующем приступе. Кони недоделанные. Я тут, понимаешь ли, переживаю, на подвиг иду, дабы праведной речью наставить их на путь истинный, а они… Безобразие.

— Эй, ну хватит вам уже! Что я такого смешного сказал? Я, между прочим, серьёзно! — возмутилась я.

— Ой не могу… — всё ещё хихикая, протянул Кларк. — Риддли, ты когда в сказки поверил?

— Может, в Санту и Пасхального Кролика ты тоже веришь? — с весёлым изумлением осведомился Король. И после ещё одного взрыва смеха продолжил. — Сними розовые очки, карапуз, тут тебе реальная жизнь, а не сказки. И не тупи больше.

Я упрямо помотала головой:

— Но это всё равно плохо! Зачем вам это? Я понимаю, что карманных денег нам не выдают, но… Воровать ради какого-то мороженого? Ради билета в кино? Зачем?..

Парни резко посерьёзнели. Будто рукой кто провёл, сменив выражения лиц. Переглянулись, словно молча переговариваясь. Спустя пару секунд борьбы взглядов пришли к какому-то решению. Кларк недовольно поджал губы и отвернулся, а Король со вздохом положил мне руку на плечо.

— Пойдём в более тихое место. Вот уж не думал, что сегодня придётся… — он прервался, помолчал немного, потом ещё раз вздохнул. — Обычно мы рассказываем об этом чуть позже, когда вы подрастаете.

Пока мы шли, я украдкой бросала на них двоих полные нехороших подозрений взгляды, и заранее чувствовала, что мне не понравится то, куда свернёт разговор. Через пару минут наша троица остановились в каком-то глухом безлюдном закутке. Король усадил меня на лавочку, сам забрался на спинку, а Кларк остался стоять.

— В общем, слушай, Том, — начал Король. — Я постараюсь объяснить так, чтобы ты понял. Если что — спрашивай, лады? Не привык я с такими клопами, как ты, разговаривать.

Я не сдержалась от хмыка. Король лишь дёрнул бровью и продолжил:

— Все старшие, так или иначе, завязаны. Не могу сказать, что мы сами сильно в восторге от того, чем занимаемся. Но не спеши радоваться — виноватыми мы себя тоже не чувствуем. Тому толстяку, думаешь, сильно нужны два жалких лореля⁽²⁾? Да он в месяц точно не меньше тридцати фунтов получает⁽³⁾!

— Это ну вот вообще не оправдание, — себе под нос пробурчала я.

— Не оправдание, но смягчающее обстоятельство, — а слух-то у ребят хороший. Кларк оправдывает свои супер-силы, ха-ха.

— Если мы не будем воровать… Второй вариант куда хуже. Скажи, что ты знаешь о… Чёрт подери, — Король как-то беспомощно посмотрел на напарника. — Не могу я ему рассказать. Он же совсем ещё ничего не понимает!

— Это было твоё решение, — пожал плечами Кларк.

— Эй, я как бы всё ещё тут сижу! — возмущённо напомнила я о своём присутствии.

Король с силой потёр лоб.

— Ладно. Ладно, я смогу. Том, гхм, представь себе цветочек, а в нём — тычинки…

Я некультурно заржала:

— Чувак, про пестики и тычинки я в курсе, можешь не рассказывать. И откуда дети берутся — тоже знаю. Так что можешь не мучиться. Я, правда, всё равно пока не понимаю, каким образом это относится к… твою ж мать!

Я резко замолчала, ошарашенная пониманием. Они же не серьёзно?..

Король с Кларком в это время тоже пребывали в прострации. Ну не должен, по их меркам, четырёхлетний ребёнок знать такое. И, тем более, делать такие логические выводы.

Через несколько секунд изумлённого, пусть и по разным причинам, молчания я сглотнула и внезапно осипшим голосом спросила:

— Вы хотите сказать, что некоторые из нашего приюта…

— Продают себя? — неожиданно жёстко переспросил меня Кларк. И, словно выплюнул. — Да.

— С десяти лет каждый в приюте должен приносить прибыль, — от тихого ровного голоса Короля становилось жутко. — И либо ты воруешь, либо… Тебя «усыновляют». Иногда нас возвращают через неделю, иногда — через месяц. А иногда ты никогда не возвращаешься. Помнишь Дерека-Весельчака?..

Я медленно кивнула, чувствуя, как липкий ужас ледяными щупальцами ползёт где-то по спине. Том помнил Весельчака очень смутно. Но он был славным малым. В его карманах часто находились конфеты для малышни, а сам он обожал читать сказки на ночь сонной детворе. Этот улыбчивый двенадцатилетний мальчишка умудрился завоевать расположение даже будущего Тёмного Лорда. А видел его Том в последний раз год назад. И думал, что его действительно усыновили. Твою ж мать.

Я обхватила себя руками, стараясь унять дрожь. Наверное, это вечереет и в парке именно поэтому так холодно. Конечно, это всё вечер и близость водоёма, никак иначе. Да.

Чужая тёплая ладонь на плече немного помогла. Я посмотрела на Короля и нахмурилась. Какого чёрта он на меня так сочувствующе смотрит?

— Наверное, не стоило тебе рассказывать, — начал было Ричард, но я сердито его перебила.

— Стоило. Это, конечно, совершенно не то, что я готов был услышать, но… Я всё равно должен был узнать. И лучше рано, чем поздно.

— Бред. И легче тебе стало? — со странной злостью спросил Кларк. — Так у тебя было бы ещё лет пять-шесть детства. Да, не очень хорошего, но всё равно детства! А ты с таким спокойствием об этом говоришь!

Я молча смотрела на четырнадцатилетнего мальчишку. Мальчишку на восемь лет младше меня, который кричит из-за того, что невольно отобрал у меня детство. И злится сам на себя, что не уберёг.

Кларк замер на полуслове. Из-за уткнувшейся ему куда-то в солнечное сплетение моей макушки. Я же старалась прогнать комок в горле и старательно сопела в чужую рубашку. Через секунду меня обняли в ответ.

— Не реви.

— Не реву, — шмыг.

— Не реви, кому говорю!

Я сквозь слёзы рассмеялась от нелепости. И ещё пуще разревелась от нахлынувших воспоминаний. Нифига мне не всё равно. Я всё же отчаянно скучаю. По родителям. Сестре. Лучшему другу. Кошке. Друзьям. Привычной, пусть и набившей оскомину, жизни. Любимой чашке, ноутбуку и развешанным картинкам на стенах. По той тысяче мелких незаметных вещей, о которых и не вспоминаешь. Пока не стоит их лишиться.

…Когда я успокоилась, уже темнело. Я с удивлением обнаружила, что неведомым образом перекочевала в кольцо рук Короля. Может, они менялись, пока пережидали мою истерику.

— Всё-всё, я уже успокоился, хватит меня тискать, как плюшевого мишку.

Приятное тепло исчезло. Я с толикой сожаления подумала, что, может, стоило ещё немного погреться. В этой чёртовой Англии по вечерам, оказывается, даже в июне холодно.

— Ты как, готов возвращаться? — спросил подошедший не-Супермен.

— Угу, — я смущённо кивнула.

Король же с кряхтением встал и потянулся. Блин. Это мне было тепло и хорошо, а он наверняка озяб. Теперь я себя ещё и виноватой чувствовала. Ричард же, словно услышав мои мысли, отмахнулся:

— Забей. Со всеми бывает. Потому мы и держимся друг друга, Томми. Против всего остального мира.

Я кивнула. Знал бы ты, насколько ты прав.

В здании приюта было теплее, чем на улице. Я же вообще грелась возле кухни. Там стояло в ряд несколько огромных промышленных печей для готовки. И примыкали они к стене. Ну а я, недолго думая, прочно оккупировала в другой комнате ту же самую стену, просто с другой её стороны. И прогревалась кирпичная кладка просто восхитительно.

По дороге обратно Король рассказал ещё один нюанс. В принципе, несмотря на закон о запрете на использование труда несовершеннолетних, дети всё равно работали. На фабриках — редко, гораздо чаще подростки уезжали в сельскую местность на фермы. И там пахали как проклятые. Чаще всего — за еду и крышу над головой. Причём Ричард не особо шутил, там действительно ты будешь должен ночевать на полу или, в лучшем случае, под кроватью. Комнаты большие, больше напоминающие бараки, человек на десять-пятнадцать. Кровати достаются очень немногим. Паёк зачастую гораздо хуже, чем у нас, а работать с самого рассвета и до заката. Ни о какой школе и речи нет. И это всё при том, что правительство выделяет деньги за каждого взятого на попечение ребёнка.

И там, кстати, тоже никто не отменял «особые привилегии родителей». Поэтому ссылки на ферму приютские боялись, как огня, предпочитая два других варианта добычи.

Необходимость в навыках управления магией росла не по дням, а по часам.

После ужина и попыток сдвинуть пёрышко я сидела уже у себя в комнате, завернувшись в одеяло, и задумчиво смотрела на листочек с пунктами действий. Скоро нужно выдвинуться на поиски Дырявого Котла. Закончив медитировать на листик, я потушила газовый рожок.

Билли Стаббса выпороли, потому что он умудрился изгваздать свежепостиранную рубашку. Уши предательски горели.

1) Он подразумевает фамилию Тома Риддла. В переводе на русский она означает «загадка».

Вернуться к тексту

2) Лорель — название монеты, равной двадцати шиллингам и, соответственно, одному фунту.

Вернуться к тексту

3) В это время Англия ещё не перешла на метрическую систему. Для современного человека из СНГ экономика того времени являлась воплощением кошмара. Основной курс: 1 фунт = 20 шиллингов = 240 пенсов; 1 шиллинг = 12 пенсов. Все монеты того периода и оценочную стоимость продуктов смотри в прикреплённом гуглодоке. https://docs.google.com/document/d/1UGeZ5NJA77uxbrlWjcVBElnYm2gDHc_VFfk_2LBNaMU/edit?usp=sharing

Вернуться к тексту

— Том, да вытыкнись ты уже из книжек! Ты скоро вообще уже с катушек съедешь.

— Не говори глупостей.

— То-ом, ну пойдём.

— Я уже говорил, что не могу.

— То-о-ом, ну это совершенно безопасно! Тебе даже делать почти ничего не придётся!

— Да не в этом дело, сколько раз уже повторять! Я не могу. Ну правда. Я же не из вредности.

— Оставь ты его, — Кларк, как всегда, возник неожиданно. — Малыш боится, не видишь что ли?

Король согласно кивнул:

— Вижу, конечно. Но свои страхи надо преодолевать, верно я говорю? Том, мы тебя подстрахуем и всё будет отлично, вот увидишь!

Я помассировала виски. После моего срыва эти двое принялись меня опекать. И два дня назад им пришла в голову гениальная мысль.

— Ребят. Ну я всё ещё вчера объяснил. С тех пор ничего не поменялось. И дело не в том, боюсь я или нет. И вы это прекрасно знаете.

Король вздохнул.

— Томми, они зажравшиеся свиньи. Пока мы едим всякую бурду, они жируют. Пока мы ходим в старых заплатках, они рассекают в новых шляпах. А откуда они берут на это всё деньги, а? Обкрадывая простых работяг. Таких, как наш Джонни. Или как дядька Сэм. Они крадут у нас, а мы чем хуже? Мы просто заберём то, что по праву наше!

Робин Гуды недоделанные. И дёрнул же меня чёрт.

— Я понимаю. Но как обнос квартиры МакДугла поможет дядьке Сэму? — я закрыла книгу и спрыгнула со стула. — И причём тут сам МакДугал? Он же не владелец фабрики.

— Тц. Нет, но он такой же, как и все они. А значит, обкрадывал кого-то ещё, — махнул рукой Король. А потом нехорошо прищурился. — Или ты его жалеешь?

Твою ж мать.

— Никого я не жалею, — побольше раздражения в голос. — Кроме своей совести.

Неверный ответ. Кларк схватил меня за плечи, вжал спиной в стену и, низко нагнувшись, чуть ли не прошипел:

— Значит, нашу совесть тебе не жалко? И не жалко остальных приютских? Твоя чёртова совесть тебе дороже, чем наши жизни?

— Я…

— Оставь его, Кларк. Он ещё маленький, и не понимает, что в этой жизни важно, а что нет. Пусти его.

Спасибо, добрый полицейский. Кларк неохотно разжал руки и медленно отступил. Король же подошёл поближе и присел на корточки так, чтобы его глаза оказались на уровне моих.

— Эти деньги, Том, деньги, что мы выручим с вещей скряги МакДугла, позволят Лорне не раздвигать ноги лишнюю неделю, а Джонни сможет взять выходной. А тебе самому — купить то, чего бы ты хотел.

Я молчала. Король поднялся и неожиданно жёстко закончил:

— Рано или поздно, Том, тебе придётся зарабатывать деньги. И придётся выбирать, чем именно.

И они вдвоём вышли из гостиной.

В свою комнату я просто влетела, с разбегу плюхнувшись на жалобно скрипнувшую кровать. Через пару минут села уже нормально и прислонилась затылком к прохладной стене. Почему меня всю жизнь окружает всякое дерьмо? Чёрт.

На голой стене равнодушно блестел металлический крестик. Дурацкие католики, дурацкий приют, дурацкое время! Почему меня не закинуло в какого-нибудь Диггори? Или, ещё лучше, вообще неупомянутого в каноне человека? Сидела бы себе тихо-спокойно, магию изучала и не придумывала лихорадочно, что же делать. Потом я вспомнила про шестого Уизли и содрогнулась.

Сегодня уже четверг. Вчера и позавчера я дважды добиралась на Чаринг-кросс. Бар не нашла. Но я убеждала себя, что рано отчаиваться — ещё не всё там облазила. Улица длиннющая, да и место может быть не совсем точно указано. Плюс, страшновато лезть в обычные двери без вывесок, мало ли. Мысли про то, что Дырявый Котёл может оказаться вообще в другой части Лондона я упорно гнала от себя. А уж про то, что это немагическое АУ, так уж тем более.

Взгляд упал на отражение в распахнутой дверце шкафа. Видимо, задела, когда влетела в комнату. Отражение напоминало встрёпанного воробушка. Или грачонка, если немного себе польстить. Смутная мысль забрезжила где-то на краю сознания. Я попыталась было её удержать, но не смогла. Плюнув на гиблое занятие, от души потянулась перед тем, как начать очередной мозговой штурм. И тут до меня дошло.

Я вскочила с кровати, пристально глядя в зеркало. Неверяще потыкала себя пальцем в щёку. Кинулась расстёгивать рубашку. Худенькие рёбра. Тонкие ручки, длинные пальчики.

Я в прострации опустилась на кровать. И очень боялась сглазить.

Попала я сюда в пятницу и день провалялась в горячке. Но точно помню, что в редкие моменты просветления было очень больно двигаться и дышать. Голова болела нещадно и жутко тошнило. Утром в субботу висок ещё побаливал, но уже не мутило. И в целом самочувствие было вполне хорошим, будто и не валялась предыдущие двадцать четыре часа пластом. Когда я была маленькой, то синяков, ушибов и содранных коленок было выше крыши. И на мне заживало всё достаточно быстро. Пара недель — и никаких синяков, если бы не ставила новые. Но чтобы за три-четыре дня, да ещё и с переломами?..

Я напрягла память. Вчера… Вчера тоже уже на лице не было ничего. И никаких жутких кровоподтёков на рёбрах. А должны были ещё вовсю цвести жёлтым. Аномально быстрое лечение после того, как Тома выкинуло из тела. И последнее его воспоминание об острой боли от встречи виска с табуреткой. Может, именно поэтому у меня не получалось колдовать? Вся магия уходила на то, чтобы сохранить уже новую жизнь и вылечить тело?

Мой хищный взгляд нашёл тренировочное пёрышко. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. Иначе это уже просто нечестно будет. Работай. Работай. Работай, чёрт тебя возьми!

Последние слова я уже выкрикнула, стоя с дрожащей от напряжения вытянутой рукой.

Губы расплылись в улыбке.

Пёрышко неподвижно висело в воздухе.

Тудух-тудух. Нещадно трясёт. Металлические колёса изредка высекают искры. Скоро у меня отвалятся руки — ездить на колбасе трамвая не так уж и легко. Я уже обыскала всю улицу до следующих станций метро и возвращалась на последний сегодня заход к станции площади Лестер, потому что скоро начнёт вечереть. Да и ужин тоже не за горами. Живот согласно забурчал. Может, этот треклятый бар действительно где-нибудь в закоулке каком, а не на главной улице. Может, мимо него тоже три раза надо пройти. Может, он специально от меня прячется. Боится будущего Тёмного Лорда. Муа-ха-ха.

На соседней колее проехал навстречу другой трамвай. Дал пару особых, исключительно трамвайных, сигналов. Я перенесла вес на другую руку, пытаясь дать хоть немного отдохнуть первой руке. Неожиданно трамвай дёрнулся и плавно остановился. Я озадаченно нахмурилась: до остановки ещё далеко. Развилок тоже не помню, так что переключать ничего не надо. С проводами вверху, вроде, тоже всё в порядке. Может, водителю поплохело?

— Ах ты паршивец! Ну я щас тебя!..

Невообразимым прыжком уйдя от схватившей воздух руки, я с ужасом обернулась. Кажется, водитель трамвая чувствует себя превосходно. Позорно взвизгнув, я увернулась от ещё одной попытки меня поймать и пустилась прочь от трамвая. За спиной слышались нецензурные возгласы и топот. Отчаянно петляя меж прохожих, я мчалась по улице, подныривала под руки, перепрыгивала ящики с какими-то цветами, случайно выбила из рук какого-то мистера трость, не снижая скорость извинилась, и помчалась дальше.

Кровь набатом стучала в ушах. Воздух раскалённым прутом заполнял лёгкие. В горле при каждом вдохе что-то сипело и клекотало. В голове билась только одна мысль «если не остановлюсь вотпрямщас, то умру, и пусть делают со мной, что хотят». Из последних сил я свернула в какой-то проулок, протиснулась в щель между домов и пробежала ещё метров пять, спрятавшись за выступом дома. Моим хрипам обзавидовался бы любой дементор, однозначно. Сердце билось где-то в горле. Перед глазами плясали чёрные точки. Я обессиленно сползла по стене, со страхом продолжая прислушиваться, не найдёт ли меня злющий дядька.

Но секунды шли, потом минуты, а на меня никто не кидался, потрясая кулаками. Я же пыталась понять, какого ж меня вообще так накрыло паникой. Ну поймали бы. Ну оттаскали за уши, ну и? Не думаю, что кто-то бы повёл меня в приют разбираться. Откуда бы они вообще узнали, кто я, как зовут и где живу? Так что отделалась бы простым «а-та-та» пальчиком да, возможно, парой шлепков по заднице. Так нет же, надо было бежать как угорелой. А губы сами растягивались в широченной улыбке. Ой ду-у-у-ра!..

Всласть насмеявшись и окончательно отдышавшись, я поднялась на слегка дрожащие ноги. Кажется, надо заняться физической подготовкой. А то, чую, бегать мне придётся много и часто. И вот так каждый раз задыхаться после — не вариант. А, вообще я, конечно, молодец. Забурилась незнамо куда, будто водитель действительно стал бы меня аж досюда преследовать. У него, вообще-то, трамвай на путях стоит и пассажиры ждут. Думаю, можно было бы вообще отбежать на другую сторону улицы и ещё метров с десяток, так и остановиться. Ладно, зато теперь впервые в новом мире есть целое приключение. Как для четырёхлетнего. С половиной.

Осторожно вышла из просвета между домами обратно на переулок. Прохожих мало, на меня внимания не обращают. Ну, мне же лучше. Пора, наверное, выбираться из этой дыры и возвращаться на улицу. Как-то Лондон уже такого трепета не вызывал после нескольких дней безуспешного поиска. Те же тёмно-коричневые здания из кирпичей, симпатичные фасады, но страшненькие дворы. Первое очарование, когда даже грязные подворотни приобретают налёт новизны и романтики, смылось монотонной рутиной. Уже не вызывали радости непривычные глазу вывески цирюльни, книжного, странной металлической фигни, лавки старьёвщика… Стоп.

Взгляд метнулся к сливающейся с кирпичами металлической вывеске. Ведьма, помешивающая котёл. Серьёзно? Именно вот так и найти этот чёртов бар? Моя ладонь звонко встретилась со лбом. Аве бешеная удача попаданцев, ты всё же со мной.

Недолго думая, я решила всё же проверить, точно ли это тот бар, а то вдруг я ошиблась. Ну мало ли. Всё же, вход не напоминал ни один из тех, что был показан в фильмах. Обычная плоская серая входная дверь. Ручка поддалась и дверь открылась с противным скрипом.

Внутри тоже бар не очень походил на киноверсию. Свет почти не проникал сквозь неожиданно маленькие мутные окошки, отчего внутри царил полумрак и прохлада. Сам вход находился в углу помещения, по левую руку — сплошная стена, над головой поскрипывала лестница на второй этаж, по правую руку начинался зал. Барная стойка отделяла дальний конец комнаты. Панели тёмного дерева перемежались с красной кирпичной кладкой. Низкий белёный потолок, на котором то и дело встречались живописные пятна копоти, пересекали четыре массивные балки. С некоторых свисали пучки сухих трав, связки чеснока и чего-то маловразумительного. Освещался главный зал желтоватыми свечами в круглой кованой люстре на цепи. На каждом тяжёлом дубовом столе разгонял темноту шандал со свечой. Возле барной стойки приютилась и пара настенных светильников.

Мужчина, крайне флегматичного вида с мягким тёмно-зелёном колпаком на голове, уткнулся носом в газету; из маленькой белой чашечки прихлёбывала что-то дымящееся женщина в серой хламиде и листала ворох свитков — вот и все посетители. За стойкой переставлял какие-то бутылки предположительно тёзка Тома.

Внутри я просто вопила и плясала от радости, но внешне напустила на себя самый деловой вид и неспешно прошла мимо лестницы к двери напротив. И уже было потянула ручку на себя, как меня окликнули.

— Эй, малёк, ты сам тут чтоль?

У меня непроизвольно вырвался обречённый вздох. Но делать было нечего, потому я состроила удивлённую мордочку и обернулась к хозяину бара.

— Сэр, это вы мне? — и глазки побольше да поудивлённее.

— Ну а кому ж ещё? Ходь сюда, — подозвал бармен.

Мне ничего не оставалось, кроме как подчиниться.

— Сэр?

— Я говорю, ты тут сам, чтоль, шастаешь? — терпеливо повторил бармен.

Я гордо заулыбалась и закивала головой:

— Ага. Мамка послала, сэр. Вас ведь Томасом зовут, дяденька? — я незаметно скрестила пальцы в кармане. Ну же!

— Так точно, малёк. Томас Аббот, к вашим услугам! — молодой мужчина шутливо козырнул. — А не маловат ли ты ещё для самостоятельных покупок?

В ответ я обиженно шмыгнула носом:

— Я давно уже помогаю, сэр. А вот в магазин — первый раз. И, вообще, я старше, чем выгляжу! — немного подумав, я на всякий случай добавила. — Сэр.

Бармен рассмеялся и махнул рукой:

— Называй меня просто Томасом, без всяких там «сэров». А как ты собрался через арку-то проходить?

— Э… я... эт, не подумал, сэр. То есть, Томас. Там же волшебная палочка нужна, да? Я всё знаю!

— Знаешь-знаешь, молодец, — улыбнулся бармен и вышел из-за стойки. — Пойдём провожу.

За дверью оказался тот самый глухой пятачок. Только вместо мусорных баков стояли три бочки, вокруг которых почему-то клоками валялось сено.

— Запоминай, малёк, от левой бочки отсчитываешь три кирпича вверх и два в сторону. И касаешься волшебной палочкой. Запомнил?

Я сосредоточенно кивнула.

— Я тебе открою секрет, а ты никому не говори, ладно?

А вот это уже интересно.

— На самом деле касаться можно и просто пальцем. Только нужно хорошенько захотеть и представить, как открывается проход в Косой. Хочешь попробовать?

— А то! — глаза у меня загорелись неподдельным восторгом. Но тут же другая мысль окатила ушатом холодной воды. Вдруг я исчерпала на сегодня всю магию? — А если… а если у меня не получится?

— Магические выбросы уже были?

Я кивнула.

— Тогда всё у тебя получится. А даже если нет — ничего страшного, попробуешь ещё разок.

Томас чуточку меня подсадил. Решив не тянуть кота за непологающиеся для этого места, я потянулась к искомому кирпичу и прикоснулась. Секунда — и в стене медленно начала появляться арка.

Меня захлестнуло невероятное чувство эйфории. До этого момента я понимала, что нахожусь в Поттериане, но не чувствовала. А тут… Настоящий! Самый настоящий, всамделишный, взаправдашний Косой переулок! И я, самая настоящая живая я, мечтавшая об этом моменте по вечерам перед сном, стою прямо на входе в этот самый настоящий Косой переулок! Дыхание перехватывало от переполнявшей меня радости.

Немного придя в себя, я поблагодарила с улыбкой наблюдавшего за мной Томаса и сделала первый шаг на брусчатую мостовую. Мостовую, которая помнит ещё Реформацию и Кровавую Мэри, а ещё помнит… Арка за спиной начала смыкаться. Я опомнилась и кинулась обратно. Томас, который уже собирался возвращаться в Котёл, удивлённо на меня посмотрел.

— Дядь, а обратно-то как? Я нигде не нашёл, а спросить забыл!

Бармен округлил глаза.

— Вот, чесслово, ты первый, кто вообще спросил, как открывается проход обратно! Ну надо же. В общем, там уже всё просто — просто коснись рукой стены где угодно. Она и откроется. Тебя, того, опять подсадить?

— Спасибо, дядь, я сам! — гордо ответила я, уже подпрыгивая.

— Ну, бывай. Ещё свидимся, — помахал рукой мужчина, дождавшись, пока я снова открою арку.

Я кивнула и снова шагнула на магическую улицу. Вслед мне донеслось:

— Звать-то тебя как, малёк?

— Том Риддл, дядь, — ответила я в уже почти закрывшийся проход. И ещё успела расслышать удивлённый хмык.

Второй раз такого оглушающего эффекта не было. Ну и фиг с ним. Косой и без того был удивительным местом. Я зачарованно шагала от одной причудливой витрины к другой. Книги, мётлы, животные, котлы, ингредиенты, артефакты, куча вещей неизвестного происхождения и назначения. От Косого отходили и другие улочки. Какая из них носит название Лютного переулка — неизвестно. А выяснить стоило хотя бы для того, чтобы не забрести туда ненароком. Зная мою удачу… Решимость зайти в книжный испарилась. Ну вот что я там скажу? У меня и так после разговора с Томасом до сих пор подрагивали руки. Ну не привыкла я вот так напропалую лгать. Да ещё и почти экспромтом.

Похоже, Косой переулок закончился. Судя по оборудованным, но сейчас пустым, стойкам и столам, тут должен был быть рынок. Видимо, работает только в определённые часы. Или дни. Так что следующие несколько дней мне тоже тут придётся ошиваться. Но не могу сказать, что меня это огорчало.

Я повернула обратно. Зашла на всякий случай в аптеку Слизня и Джиггера. Посмотрела на сушёных волосатых гусениц, маринованные наросты растопырника и листья китайской жующей капусты. Ну, мерзковато на вид слегка, но если работать в перчатках — то и ничего, думаю. Я ожидала, если честно, худшего. Прошлась взглядом по этикеткам готовых зелий. Большей части не слышала, но звучало многообещающе. «Зелье невидимости», «Умострильное зелье», а уж про лечебные я и вовсе молчу. На этикетке «Елейная смазка Григория»⁽¹⁾ я закашлялась.

Во «Флориш и Блоттсе» надолго зависнуть не получилось. Ну вот что делать маленькому ребёнку в серьёзном книжном магазине? Разве что в отделе «для самых маленьких» читать по слогам «Сказки про Поганку», а не бегло листать «Заклинания защиты и запугивания» или «Обзор магического образования в Европе». Так что я поняла, что ещё пару раз придётся сюда зайти. С ручкой и листиком. И выписать на коленке парочку заклинаний, как минимум. Как максимум, записать названия книг, которые следует потом поискать на развалах. Железное правило, которое меня ещё ни разу не подводило: где есть люди — есть и барахолки. А, значит, и книги. Дешевле, чем в магазинах. По крайней мере, я очень надеялась, что это правило работает и на магический мир.

Обратно я шла очень быстро, чуть ли не бегом: не успею к ужину — останусь голодной до утра. И по шее получу.

Проблема отсутствия денег становилась всё острее. И где их добыть — вопрос хороший.

1) Нет, это не то, о чём вы подумали. Изобретено Григорием Льстивым. Если дать выпить это зелье незнакомому человеку, он после принятия начнёт думать, что вы его лучший друг.

Вернуться к тексту

— Exaudi, Domine, vocem meam, qua clamavi ad te: adjutor meus esto, ne derelinquas me, neque despicias me…⁽¹⁾ — раздавались отовсюду тихие голоса, сливались в один, взлетали к высоким каменным сводам и падали вниз, снова разбиваясь на многоголосые осколки.

Не знаю, почему я с таким упорством приходила сюда. Иногда даже не в воскресные дни. Меня сложно назвать верующей, а уж тем более католиком. Но отказаться от красоты церемониала я не могла. Слишком мало прекрасного было в моей жизни в последнее время. Приют давил своей мрачной серостью, своим жёстким распорядком, оставляя впечатление тюрьмы. Немного легче становилось в парках, но и их я уже излазила вдоль и поперёк. Клетка становилась тесной.

Ощущение новизны окружавшей меня реальности исчезло. Мне было тяжело без привычных вещей: лампы нужно было поджигать, а не лёгким движением щёлкать выключателем, горячей воды днём с огнём не сыщешь, музыкальный голод порой становился невыносимым. Но больше всего не хватало интернета. Мне столько всего нужно было узнать, а негде. Жизнь в походе, где нет цивилизации, хороша только тем, что ты в любой момент можешь вернуться к привычному горячему душу, микроволновке для разогрева перекусов, чаю в любое время дня и ночи. А мне до привычного уклада жизни идти лет восемьдесят. Приступы злости и раздражения становились сильнее. Я пыталась себя успокоить тем, что мне ещё повезло. Я вполне могла оказаться в Лондоне 1665. Или в Европе 1350. И тогда бы там и закончилась. Или из-за чумы, или как еретик на костре, или просто затоптанная каким-нибудь благородным всадником. Но, честно говоря, такое самовнушение не очень помогало.

— …Et quis est qui vobis noceat, si boni aemulatores fueritis? Sed et si quid patimini propter justitiam, beati. Timorem autem eorum ne timueritis…⁽²⁾, — вкрадчивый голос священника, казалось, проникал в самую душу. Меня снова принялась грызть совесть. Дурацкая проповедь. Когда-нибудь я извинюсь перед Стаббсом. Может быть. Пока что вместо извинений я незаметно подкинула ему конфет. Он очень радовался, пусть и не понимал, откуда они взялись.

Но совесть не умолкала. Причём, не по поводу Билли.

Немного от эриний спасали спрятанные в вентиляции книги. Когда в голове натужно скрипят шестерёнки, пытаясь понять принципы взаимодействия крапивницы и ложной болотной мяты, на рефлексию вычислительных мощностей уже не хватает. Но целыми днями думать только об учёбе не получается, и тогда снова начинает звучать тихий голосок совести.

Да чтоб тебя! То, что я делаю, помогает не только мне! Это не просто эгоизм!

В последнее время спалось плохо. Не кошмары, нет, просто как-то на душе муторно и тяжело. Мой бледный невыспавшийся вид отбивал и без того не очень сильное желание других детей со мной общаться. Единственные, с кем я могла немного поговорить, были Король и Кларк. Остальные ребята из их компании доверия не вызывали. А ещё был отец Андерсен.

Я тогда в очередной раз сидела после мессы и наблюдала за причастием, раздумывая о том, не пугает ли это действие своим смыслом людей. Каннибализм, возведённый в ранг сакрального действия. То, что порицается нашим обществом у дремучих племён, этим же обществом восхваляется, если это поглощение плоти и крови идола. Мозг отказывался понимать логику и шептал о лицемерии.

Когда таинство закончилось, я вслед за остальными направилась на выход. И каково же было моё удивление, когда меня окликнул хорошо знакомый голос:

— Том? Риддл, постой.

Я обернулась и была права — приближался отец Андерсен. «Паучье чутьё» подсказывало, что ничего хорошего от неожиданного интереса со стороны священника ждать не стоит. Моя насторожённость не осталась незамеченной. Мужчина успокаивающе улыбнулся:

— Не беспокойся, мне ругать тебя не за что, сын мой. Скорее, наоборот.

Я удивлённо посмотрела на него. Отец пояснил свои слова:

— Я заметил, что ты чаще других наших подопечных посещаешь службы, причём стараешься выбирать те, которые ведутся на латыни. Это похвально, Том, такое рвение к службе Господу нашему.

Я старалась не показать всей глубины своего, гхм, удивления. Назвать меня ревнителем веры? Хо-хо. Почти оксюморон. Мало того, что я — некрещённый агностик в прошлом, так теперь я ещё и богомерзкий колдун, пусть и необученный, а в несостоявшемся будущем — Тёмный Лорд и самый ужасный волшебник столетия в одном флаконе. К-к-комбо!

Но я скромно потупилась, как очень примерный мальчик. В основном для того, чтобы не показывать подрагивающие в сдерживаемой улыбке губы. И почти всерьёз задумалась, шаркнуть ножкой или нет?..

— Тем важнее тебе постигнуть священный язык, чтобы не только сердцем понимать молитвы, но и разумом, сын мой. Потому я хочу предложить тебе занятия. Надеюсь, ты понимаешь всю важность обучения, Том?

«Что… Что?.. Что?!» — именно эта фраза билась у меня в мозгу, упорно не желая превращаться во что-то более осмысленное. Что это вообще сейчас было? Что за благотворительность на нашем канале? С чего вдруг такое счастье? Дядя, мне четыре с половиной, понимаете, ЧЕТЫРЕ. Какая латынь? Какие занятия? Тут и с английским до поступления в школу у детей швах, а тут — иностранный язык. Нет, лично я-то с руками и ногами «за», отказываться от даром свалившегося обучения — дурость последняя, мне потом латынь ой как пригодится. И если это будет не тот куцый огрызок, что есть сейчас, а полноценное владение… То вопрос с конструированием заклинаний и вообще попытками разобрать принципы будет решаться гораздо проще. Но. Я не вижу, в чём тут подвох. Да ещё и названная мотивация настолько слабая, что даже обидеться не получится. Впрочем, может, для четырёхлетнего, может, и сошло бы.

Но время катастрофически быстро убывало, а ответить что-то надо.

— Конечно, понимаю. Но, святой отец… вы же будете тратить на меня своё время!

— Помогать ближнему своему — одна из самых главных благодетелей, сын мой. Потратить немного свободного времени — вполне приемлемая плата для того, чтобы ещё одна душа нашла праведный путь.

И что бы это значило? Андерсен ну вот вообще ничего не уточнил. Альтруизм или выгода в долгосрочной перспективе? Но мне банально не хватает данных. Чёрт возьми.

— Спасибо, святой отец! Мне очень нравится, как она звучит, но сам я почти ничего не могу разобрать…

— Вот именно для того я и собираюсь помочь.

Так, начиная со следующего дня, я начала ходить на занятия. Несмотря на все подозрения, мы действительно начали изучать латынь. Естественно, я старалась не показывать своих знаний. Но было физически больно путать буквы в алфавите или правила произношения. А импровизированный учитель просто лучился от радости. Кстати, к его чести следует заметить, что учить он умел и, судя по всему, любил. И возиться с детьми тоже.

Вообще, наш приют ведь был католический. Иначе с чего бы мы ходили в Англии в Римско-католическую Церковь? А потому к нам иногда приходили с проверками священнослужители, среди которых с недавних пор оказался и отец Андерсен. Недавно — потому что Том, например, его не помнил. В целом, насколько я понимаю, наша жизнь не сильно отличалась от распорядков в некатолическом приюте. Разве что перед едой молились. Положа руку на сердце, это делали отнюдь не все, многие просто забивали и молча сидели положенное время. В школе, по рассказам, был ещё предмет богословия. Всё. Больше от нас ничего не требовали.

Инспекция воспринималась детьми по-разному. Помладше были в восторге: их расспрашивали об успехах, хвалили и давали порой что-нибудь вкусное. А вот тем, кто постарше, проверки вовсе не нравились. Потому что святые отцы находили то, чего быть у примерных воспитанников не должно. Впрочем, попадались только идиоты, которые это самое «не должно» хранили в комнатах. Банда Короля, например, оставляла многие вещи в заброшенном доме недалеко от Марлибона. Конечно, они тоже рисковали, но отчаянно защищали свою территорию от всех желающих там поживиться. В приюте же вели себя примерно и дрянь всякую не таскали, так что претензий к ним у священников не было в этом вопросе.

А у меня в голове не укладывалось, чтобы вот этот высокий светловолосый крепко сложенный мужчина, который так хорошо объяснял особенности синтаксиса латыни и внимательно слушал мои ответы, был одним из тех, кто требует с воспитанников «дань». Когда я спросила об этом у Кларка, тот странно переглянулся с Королём и ответил, что это, скорее, инициатива строгой миссис Коул. После вопроса, отчего мы тогда не жалуемся церкви, мне сообщили, что и без сопливых разберутся. Настаивать я не могла, опасаясь за сохранность своей тушки. Но всё это дело вместе с моей вовлеченностью мне жутко не нравилось.

При всём этом, как-то неожиданно для меня самой, я поймала себя на том, что с удовольствием обсуждаю с Андерсеном совершенно посторонние вещи. Например, недостатки Регент-Парка. Или воскресные танцы в королевском саду и то, насколько меня восхищает квикстеп. При этом я себя чувствовала настолько легко и свободно, насколько давно уже не ощущала. Наверное, с самого появления в этом мире. Нет, ничего военного я священнику не выдала, про своё попаданство, магию и всё остальное я молчала. Но вот отказаться от уже ставших обыденными бесед на общие темы я не могла. Сам Андерсен тоже много рассказывал. Обо всём на свете, о забавных случаях из жизни учеников, о местах, где путешествовал. А побывал он поразительно много где. В основном с миссионерской деятельностью. Удивительно, но в свои годы — тридцать, наверное, я не спрашивала — он успел отметиться на каждом материке. Даже станцию учёных в Антарктиде однажды навестил. Я только и могла, что восхищённо слушать, разинув рот от удивления. Так что неудивительно, что одним из близких мне людей стал именно отец Андерсен.

И тем горше его обманывать.

— Том Марволо Риддл. Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Я вздрогнула. В голове пронеслись вскачь мысли. Это вполне могло бы стать рефреном через двенадцать лет, только в совершенно других обстоятельствах. Что я успел натворить? Неправильное домашнее задание? Нашли магические книги? Или же...

— По глазам вижу, что тебе есть в чём покаяться.

Я сглотнула. Ладони похолодели, а в теле угнездилась предательская слабость. Голос отнимался.

— Мистер Риддл, сегодня полиция задержала несколько воспитанников из нашего приюта. Тем не менее, несколько нарушителей успели скрыться.

Сердце заполошно стучало. Интересно, в таком возрасте возможно получить инфаркт?..

— Среди задержанных оказались Лорейн Пауэлл, Кларк Кент и Ричард Хилл. Их поймали с поличным.

Твою мать, твою мать, твою мать, твою мать.

— Где ты был сегодня в два часа ночи, Том Марволо Риддл?

— Я… — тоненький голос звучал откровенно жалко. — Спал.

— НЕ ВРИ МНЕ, МАЛЬЧИШКА! — неожиданно взорвался отец Андерсен, ударив кулаком по подоконнику.

Я никогда не видела его в такой ярости. Страшно, Господи, как же мне страшно. И стыдно. И страшно. Ну почему всё должно было произойти именно так?!

Мужчина неожиданно успокоился и глубоко вдохнул. После медленного выдоха, он открыл глаза, внимательно и как-то устало посмотрел на меня:

— Том, не надо. Я вижу, что ты врёшь. Я знаю, что ночью ты был вместе с этой бандой малолетних… Не заставляй меня ещё сильнее в тебе разочаровываться из-за твоей неумелой лжи прямо мне в глаза.

Щёки пылали от стыда. На глаза наворачивались слёзы.

— Единственное, чего я не понимаю — зачем ты вообще с ними связался? Ты ведь был хорошим мальчиком. Я в тебя верил, Том.

Звук тихого уставшего голоса оказался последней каплей, и я разревелась в голос. Я уже почти не слышала, как ещё раз вздохнул Андерсен, только почувствовала, как меня неловко обняли и гладят по спине. Пальцы сами собой вцепилась в спасительную сутану. Простите, отец Андерсен, простите меня, пожалуйста!

Несколько раз я порывалась начать рассказывать, но горло сдавливало, а рыдания начинались по новой. Но всё же после нескольких попыток, горло позволило облечь в слова то, что меня душило эти два месяца.

Король с Кларком наконец меня додавили. Мне искренне было жаль детей, которых просто вынудили к такому существованию, не оставив выбора. А мысль о том, что таким образом я лишь успокаиваю свою бунтующую совесть, я старательно давила. И я согласилась.

Парни вполне понимали, что я воровать кошельки не смогу. Руки не настолько ловкие, движения не отработаны, а на обучение ушло бы слишком много времени. Конечно, мне показали упражнения на разработку пальцев: одной рукой сделать «спока», а второй — отвести указательный и мизинец от среднего и безымянного. Провести «споком» между пальцев другой руки. Поменять руки. Повторить. Сначала пальцы путались, но через несколько дней уже получалось свободно. Но никто меня, как карманника, использовать и не собирался. Ребята давно присмотрели одно место, куда стоило бы залезть. И мне, как самой мелкой, досталась роль «форточника».

Вышли мы из приюта ночью. Ребята удостоверились, что миссис Коул и мисс Джейкобс спят в своих комнатах. Стоило отойти от дома, как меня начало мелко колотить. Хотелось смеяться и кричать одновременно, хотя в самом приюте я чувствовала лишь странное спокойствие. Но идти нужно было около сорока минут, так что меня успело отпустить. Оставался лишь лёгкий мандраж, прямо как перед экзаменами.

Ночной Лондон был… тёмный. Уличные фонари давали не так уж много света, большая часть окон казалась безжизненными тёмными провалами. Никаких неоновых вывесок, подсветок зданий и прочей привычной обитателю XXI века иллюминации. Людей не было. Вообще. Правда, может быть, это ребята специально выбирали такой пустынный маршрут. Тем не менее, на этих улицах я ощущала себя совершенно инородным элементом. Особенно остро кольнула мысль, что это распространяется и на мир в целом.

Наконец, мы остановились во дворе ничем не примечательного многоквартирного дома. Я выдохнула, в последний раз мысленно пробегая по пунктам плана. Единственное, на чём я настояла, было обязательное использование перчаток. Дактилоскопия — штука подлая. Ребята же, похоже, вообще не задумывались об этом. В общем, титаническими усилиями я всё же смогла их убедить, что хуже точно не будет. Потому в спешном порядке нашлись лоскуты каких-то тряпок, иголка и нитки. И оперативненько пошились четыре пары. Получилось криво, некоторые швы уже разошлись, но, в целом, свою функцию они должны были выполнить.

Теперь же я натянула перчатки, в последний раз перепроверила, нигде ли мне ничего не мешает, и кивнула. Мы подошли к стене, Кларк меня подсадил, и я забралась в распахнутое для проветривания окошко. Сползать по ту сторону оказалось очень неудобно и не так-то просто, как представлялось. Чуть не грохнулась, но всё же умудрилась спуститься на подоконник. Громче, чем хотелось бы, но приемлемо. Аккуратно ступила на дощатый пол чужой квартиры. Вот и всё. Я — преступница. С почином меня: фанфары в студию и гип-гип-ура. Тихонько потянула наверх щеколду и открыла окно полностью. Тут же в окне появилась голова моего дорогого подельника. Дальше уже забота остальных, первую часть задачи я выполнила.

С поиском денег и украшений ребята справились быстро. Забирали не всё, а где-то треть, что меня только радовало. Мыслей о том, что грабить — плохо, уже не возникало. Осталась лишь какая-та бесшабашная уверенность, что у нас всё получится. А чему тут не получаться? Владельца дома не было — Король заранее выяснил. Не знаю, каким образом. На мой вопрос меня послали и сказали, что источники информации сливают только придурки. Так что оставалось верить на слово.

Обратно выбрались тоже без проблем. Напоследок я проверила, не оставили ли мы где-нибудь отпечатков обуви, пусть в темноте это и было крайне тяжело. Но погода была сухая, так что я не заметила ничего. Выбиралась последней, закрыв окно, тоже через форточку. Беспечность пощипанного мистера поражала. С той стороны свалилась прямо на руки Кларку. Шли на «хату» тоже молча.

Но стоило нам зайти в безопасное место, как мы переглянулись и… расхохотались. Смеялись от души, слегка истерично, на радостях хлопая друг друга по ладоням и спинам. Меня распирал восторг и невероятное чувство свободы. Я сделала это! Я справилась, чёрт подери, справилась!

Оказалось, что взяли мы очень даже неплохую сумму, около двадцати фунтов деньгами и ещё примерно столько же ценностями. Джерри Дженкинс знал выход на одного из местных барыг и обещался сбыть последние без особых проблем. Так что ребята двадцатку вкинули в общак, а на нас четверых разделили остальное. В итоге, мне досталось аж пять фунтов. К местным ценам я до сих пор не привыкла. На три-четыре фунта в неделю могла жить не очень богатая семья с двумя-тремя детьми. Буханка хлеба стоила полтора пенса. Примерно столько же — пинта молока. Так что на одну меня такие деньжищи были действительно невероятными.

К сожалению, такие большие уловы были нечасто. На самом деле, за следующие два месяца столько за раз получилось срубить лишь ещё однажды. Всё остальное время мы довольствовались малым. Но наша компания промышляла не только и не столько домушничеством. Всё же, это был удел куда более маститых… разбойников. Нам же приходилось придумывать всё новые способы добычи денег. Например, я, как самый маленький, а значит самый милый, работал приманкой. Выбегала на дорогу недалеко от поворота или перехода, меня «сбивал» медленно едущий автомобиль, я падал на дорогу, и начиналось представление. Стоило перепуганному вусмерть водителю выбежать из машины, чтобы проверить, всё ли с «ребёнком» в порядке, как подключались и остальные. По окончанию моего и «сердобольной» Лорны плача, упрёков Короля с Кларком и молчаливых неодобрительных взглядов прохожих, водитель раскошеливался на «успокоение» и «лечение» мальца, то есть, меня. Я, правда, каждый раз перед забегом под очередную машину отчаянно трусила, но было такое слово: «надо». И я покорно бросалась под колёса. Кроме непосредственного страха за свою жизнь, я ещё боялась, что рано или поздно мы наткнёмся на уже однажды разведённого таким образом человека.

Точно так же я «случайно» оказывалась сбитой с ног каким-нибудь прохожим. И, пока он помогал мне встать, Король забирал кошелёк. До такой ловкости мне ещё расти и расти. Даже немного становилось завидно, с какой лёгкостью порхают его пальцы.

Но, кстати, подобного рода аферы меня угнетали больше всего. Если в квартирах мы ещё могли оценить, насколько богат тот или иной человек и, в зависимости от этого, определить, сколько брать, то тут такая возможность сводилась к минимуму. Да ещё и неловко было от того, что люди-то стремились хоть как-то загладить «свою» вину, а мы…

Именно это меня точило изнутри день за днём. Но что я могла сделать?

Вскоре после самого первого «дела», я решилась на повторную вылазку в Косой переулок. План был прост, как двери сельсовета: иду в Дырявый Котёл, оттуда в Гринготтс, где меняю часть денег, после топаю во «Флориш и Блоттс», выписываю названия нужных книг, а потом уже иду на барахолку. Благо, правило о людях и старых вещах действительно работало и в магическом мире, что я уже успела выяснить.

Как и ожидалось, Томас меня уже знал, а потому лишь кивнул в знак приветствия головой, обслуживая посетителя. Промелькнула уже ставшая привычной арка и узенькая улочка Косого на пути к банку. Туда зайти ещё не доводилось, а потому я слегка дрейфила. Но привратники равнодушно пропустили в мраморный зал, а гоблин за свободной стойкой вообще ничем не показал, что хоть капельку удивлён. Видимо, проблемы негров шерифа… как известно. И на мой робкий вопрос, может ли банк определить кровное родство, мне флегматично посоветовали изучить брошюру.

Устроившись в холле, который ну вообще ничуть не походил на режиссёрскую версию, я углубилась в чтение. Обмен валют (хоть юани в галлеоны конвертируй); определение стоимости камней, металлов и изделий из оных; другие услуги ювелиров, в том числе и связанные с артефакторикой; реставрационные работы; заверка доверенностей и обналичивание векселей; хранение имущества; консультирование по экономическим вопросам и капиталовложению; услуги по взаимодействию с маггловским миром. И, да, всё же проверка родственной связи была. Но исключительно с условием наличия обоих образцов ДНК. Конечно, в брошюре кислота не упоминалась, а только «части тел участников экспертизы». Звучало, наверное, для неподготовленного человека жутковато. Так что мои скромные надежды на «Гонт-Слизерин-Певерелл-и-ещё-куча-фамилий» и сейфами с золотом, артефактами и книгами потерпели крах, столкнувшись с грубой прозой жизни. Без «кусочка» — фу, ну и мерзко же звучит! — Морфина, мне делать в Гринготтсе нечего, кроме как обмена денег.

Покидала я светлый мраморный зал в стиле то ли рококо, то ли ампир с двойственным чувством. Всё же, я действительно где-то очень глубоко надеялась, что стоит мне пройти проверку, как все мои проблемы быстренько решатся. С другой стороны, это было настолько мало реально, что даже расстраиваться по-настоящему не удавалось.

На барахолке я теперь паслась постоянно. Начался, конечно, мой триумфальный путь с развалов книжных рядов. В стопках обшарпанных и почти рассыпающихся в руках книг находились удивительные вещи. Не знаю, правда, насколько они удивительны для магов, но для меня — так точно. По крайней мере, в чересчур распальцованном официальном книжном я такого не встречала. Но во всякие самоучители по ритуалистике и артефакторике мне лезть было рано. Очень-очень рано. Я ради интереса залезла в одну из них, так у меня челюсть банально отвисла. Кто там говорил, что маги считают в своей нумерологии на уровне сложения-умножения? Трижды ха. Тут реально самая настоящая вышка. Но я в ней дундук дундуком, а потому от изобилия циферок в самых разнообразных позициях и взаимоотношениях мне стало дурно, и я от греха подальше отложила книжицу.

В общем, набрала я себе немного и для самых начинающих. Кроме всяких книг по школьным дисциплинам, я взяла ещё те сборники и самоучители, которые помогут в быту, лечении и походах. Творить крутые заклинания типа Патронусов — это, конечно, круто и пафосно. Но. Для меня всегда объектом чёрной зависти являлись простенькие чары, вроде согревающих, чистящих и высушивающих. Это ведь насколько можно упростить себе жизнь, имея буквально пару десятков таких. В прошлой жизни я бы… хм, ну не руку, но ногу бы точно отдала за такое богатство.

Проблема была в том, что палочки у меня нет и не будет ещё целую вечность. По крайней мере, в моём случае семь лет не сильно отличались от этой самой вечности. Потому нужно было думать, как научиться их использовать без концентратора энергии. Опять же, это я пока только подозревала, что палочка — просто инструмент. Иначе, как справедливо говорили многие, дай магглу палочку, и он бы тоже стал магом.

А ещё я не удержалась и зашла в магазин сладостей, он же кафе Фортескью. Да, заведение уже было на месте, хоть и названо было только по фамилии владельца. Глаза разбегались от изобилия всяких вкусняшек. В приюте едой, особенно вкусной или сладкой, не особо баловали. Так что мысленно я уже пожирала целую кучу сладостей. Будущий Тёмный Лорд, предводитель Пожирателей Сладостей, кхе-хе. Цены, кстати, оказались вполне приемлемыми, несмотря на все опасения. Но бюджет-то не резиновый, так что пришлось поумерить свой пыл. Остановилась я на перечных чёртиках, Берти Боттсах, кровавых леденцах и… тараканьих гроздьях. Я не я была бы, если бы не решилась попробовать экзотику. Чёртики оказались мятными, похлеще всяких Орбитов и Холлсов. И действительно заставили выдохнуть огнём. Круто! Такие бы на фаер-шоу парочку зажевать — и вперёд! Кровавые леденцы тоже отвечали заявленным требованиям. Вполне ощущался специфический вкус крови, причём было довольно вкусно. Странно, но вкусно. А вот Берти Боттс в очередной раз показали, что маги — отнюдь не сбрендившие идиоты. Нет, были там пакетики для любителей экстрима, но были наборы и для нормальных людей. Такой себе микс из забавных вкусов: кроме более-менее привычных, мне попались петрушка, акация и соль. Сахарные же тараканы внушали трепет. Тщательно выполненные насекомые действительно казались настоящими жирнючими прусаками. Я долго себя уговаривала, что ничего страшного нет, они шевелиться не будут и всё такое. В итоге, крепко зажмурившись и содрогаясь от омерзения, я всё же откусила кусочек. Очень напомнило зефирки, которые ещё в фильмах на кострах жарят. Так что я была в восторге и даже схомячила парочку.

К сожалению, книги, даже на развалах, стоили не слишком дёшево. Так что приходилось обходиться малым. Насчёт артефактов и прочего… За те деньги, что были у меня в наличии, ничего толкового купить не представлялось возможным, а откровенный бесполезный ширпотреб брать было просто жалко. Так что я занималась накопительством и охомячиванием. Страшно было то, что моё богатство могли запросто найти. Потому я всё измышляла способы маскировки нычек. Хотя этим, так или иначе, занимались вообще все приютские, а потому придумать что-то новое не представлялось возможным. Было бы круто освоить чары отвода глаз, но… Я ещё даже не совсем управилась с простейшим светляком, что уж говорить про более сильные и сложные чары.

Вчера мы готовились снова идти «щипать» квартиру. Всё проходило по уже отработанной схеме и никаких эксцессов не предвиделось. Но в один прекрасный момент вдруг всё пошло наперекосяк. Не знаю, соврал ли осведомитель Короля или просто у владельца вдруг форс-мажор образовался, но он, оказывается, был дома и находился в крайне разъярённом состоянии. Мы ломанулись через окно на улицу, Кларк остался прикрывать и, похоже, был схвачен. В горячке бегства думать о чём-либо не получалось. Потом я уже корила себе несусветно, что мы бросили его и даже не подумали помочь. Друзья, называется. Тошно.

А дальше мы бежали по Лондону. Каким-то образом к нам на хвост сели двое патрульных. Ночь сразу перестала быть тихой: пронзительный свист, топот, крики отражались от стен узких улочек и переулков и превращались в какофонию. В какой-то момент я поняла, что я не слышу всего этого переполоха. А ещё — топота рядом и тяжёлого дыхания. Влетев в очередной проулок, я остановилась и пыталась успокоить бешеный стук сердца и заглушить хрипы. Погони не было. Я очень надеялась, что ребятам тоже удалось оторваться.

Придя окончательно в себя, я поняла, что вообще не знаю, где оказалась. И как добираться домой — тоже. Восхитительно. Через час-полтора должно было начать светать, и мне кровь из носу как нужно было оказаться в постели. Не придумав ничего лучше, чем просто стараться идти в сторону больших улиц, я брела по чужому городу. Ноги гудели, на сердце давил камень, а на душе — мерзко. Отчаяние захлёстывало с головой. Я буду вечно скитаться по городу Великого Смога и никогда не найду дорогу назад. И ноги уже гудят. И вот уже совсем скоро где-нибудь в замусоренном тупике я просто лягу и умру. И даже плакать никто не будет о бедной сироте… Метро, о Господи, метро! Спасибо тебе, кто бы там ни был! От станции метро Парк Килбурн топать было прилично, но я всё равно была до неприличия счастлива, потому что теперь хоть направление знала, куда идти.

В приют я вернулась перед самым рассветом. Ноги крутило от усталости, новоиспечённые синяки нещадно тянули, а на душе было гадко.

Несколько часов назад, после утренней мессы, я быстро смылась обратно в приют и окопалась в своей комнате, отказавшись идти на прогулку в парк. Распахнувшаяся дверь явила взгляду статного священника. Он медленно зашёл в мою комнату, закрыл дверь и только после этого задал свой вопрос, слово в слово повторяя ещё не произошедший эпизод с Дамблдором после убийства Миртл.

А теперь я, шмыгая носом, цеплялась за залитую слезами сутану и надеялась, что отец Андерсен из хороших парней и не причастен ко всему происходящему. Выслушав мой сумбурный рассказ про то, как мне рассказали ребята о том, что во всём виновата миссис Коул, он долго ничего не отвечал. А я со страхом ждала его вердикта.

Наконец, мужчина высвободил одежду из моих пальцев, медленно поднялся и, жутко хмурясь, сказал оставаться в своей комнате и никуда не выходить. Сам же стремительно вылетел из помещения, и я снова осталась в одиночестве. Крестик на стене укоризненно бросал блики. Я свернулась калачиком на кровати и принялась ждать отца Андерсена.

Разбудил меня звук открывающейся двери. Я и сама не заметила, как заснула. Видимо, прошло уже порядочно времени, потому как день уже клонился к закату. Священник терпеливо подождал, пока я сползу с кровати и приведу себя в порядок, теряясь под его мрачным взглядом. А когда я была готова, он отрывисто бросил мне, чтобы следовала за ним.

Я не решалась спросить, куда мы идём, лишь старалась поспеть за его широким шагом с тяжёлой поступью. Казалось, ещё немного, и на плитах останутся следы его подошв. Через минут десять мы подошли к зданию с синими фонарями возле входа — Марлибонский дивизион полиции. Я похолодела от ужаса. Он всё-таки решил меня сдать? Теперь меня отправят в колонию?.. Божечки, я не хочу! Я буду хорошей, обещаю!

Отец Андерсен поздоровался с дежурным на входе и повёл меня внутрь. Язык отнимался, не желая задать вслух тот сонм вопросов, которые хаотично метались у меня в голове. Священник что-то сказал ещё одному полицейскому в регистрационной. Тот кивнул и открыл мощную металлическую дверь, которая вела в коридор с камерами. Через несколько дверей святой отец остановился и попросил сопровождающего нас полисмена открыть дверь. Тот беспрекословно исполнил указанное и отошёл в конец коридора.

В крохотной комнатушке⁽³⁾ на деревянной полке сидел Король, подобрав под себя ноги и обхватив колени руками. Я было дёрнулась спросить у него, как он, но на плечо каменной плитой легла ладонь Андерсена, заодно удерживая на месте.

Ричард же молча повернул голову к нам, секунда, и на лице треснула маска равнодушия, выпуская удивление, неверие, а потом и разочарование. Я же не совсем понимала, чего добивается священник. Разве меня не должны были отвести в допросную или что у них тут?

Молчание первым нарушил Андерсен:

— Мистер Хилл, вы ничего не хотите сказать вашему другу?

Юноша медленно покачал головой.

— А мне всё-таки кажется, что стоило бы. Например, о вашей прекрасной шутке над ним.

Король на мгновение в шоке распахнул глаза, но тут же скривился, будто съел лимон целиком.

— Ну же, мистер Хилл, думаю, вы гораздо лучше меня объясните её суть юному Риддлу. Заодно поделитесь с ним, зачем вам это понадобилось.

Парень резко отвернулся.

— Не испытывайте моего терпения, Хилл. Так или иначе, Том узнает об этом. Я же даю вам шанс рассказать самому, раскаяться и попросить прощения. Если не у Тома, то у Бога. Господь наш милостив и прощает ошибки, сын мой.

Король с неожиданной яростью посмотрел на священника и буквально выплюнул:

— Где был Господь, когда я звал? Где Он был, когда умирала моя мама?! Где, святой отец, а?! Не было Его! Ему плевать на нас и на мир вокруг! И похер, буду я молиться или нет. Ему на всё плевать, святой отец. Так какого чёрта я буду унижаться?

— В извинениях от чистого сердца нет унижения, сын мой, — неожиданно мягко ответил Андерсен. — Его испытания были ниспосланы тебе, чтобы…

— ДА СРАТЬ Я ХОТЕЛ НА ЕГО ИСПЫТАНИЯ! — закричал Король. Обычно красивое лицо сейчас покраснело и исказилось в ожесточённой гримасе. — СРАТЬ Я ХОТЕЛ НА ТЕБЯ, СВЯТОША! И НА ТЕБЯ, РИДДЛ, МНЕ ТОЖЕ СРАТЬ! МНЕ НА ВСЕХ СРАТЬ, ЯСНО ВАМ?!

Слушать его вопли было неприятно. И неожиданно обидно, пусть я и понимала, что это говорит в нём отчаяние и подростковое бунтарство. Андерсен с вежливым интересом слушал продолжавшего разоряться Ричарда:

— Так что засуньте своего Бога куда подальше, святой отец! А ты, Риддл, какого хрена вообще рядом с ним стоишь?! — переключил своё внимание юноша на меня. — Что, уже всех сдал, придурок? Кусок ты дерьма, вот ты кто! И правильно тебя раньше все в приюте били! Ты же чокнутый, Риддл, на весь свой грёбанный поехавший чердак! Зря мы вообще с парнями затеяли это всё! Похрен, что ты мелкий и удачно лазить умеешь! Ты ненормальный, Риддл, ненормальный! Думаешь, мы настолько тупые, что ничего не заметили? Да от тебя мурашки по коже, больной ты ублюдок — дети такими не бывают! А ещё и твоё лицемерное чистоплюйство! Наш маленький правильный Томми-бой отказывается воровать! Чистеньким захотел остаться, да? Так вот хрен тебе! Ты уже замазался, Риддли, по самые уши! И никто тебе не поверит, что ты воровал, чтобы защитить нас. Стоило лишь сочинить сопливую байку, как ты и повёлся! Ах, бедная Лорна, надо же её спасти! Ах, бедный Джонни, как ему тяжело на фабрике! Слюнтяй ты бесхребетный, Риддл!

Я стояла, как оглушённая. Они… они не могли… как... Из горла выдавилось совсем не то, что я хотела сказать. Слишком жалобно. Слишком наивно. Но почему-то именно эти слова крутились по кругу, как на заевшей пластинке.

— Но… мы же друзья…

Король обидно расхохотался:

— Приду-у-урок! Какие, блять, ещё друзья? Да кто с тобой дружил вообще, разуй глаза! Мы уже как-то говорили тебе, чтобы прекращал в сказки верить, Риддли. Ты — лузер по жизни, какие мы тебе друзья, утырок? Да даже твоя мамка сдохла, только чтобы твою рожу не видеть!

Его слова болезненными плевками достигали самой глубины души. В голове стучал лишь один вопрос, который вырвался жалким всхлипом:

— Но… за что?! За что вы так?!

Мой бывший друг рассмеялся громче:

— Да просто так, дебил! Ты нас раздражал одним фактом своего существования.

Какие мерзости ещё исторгал его поганый рот, я уже не слушала. Было больно. Было больно так, как я уже давно не чувствовала. Казалось, что грудь сейчас просто сгорит. Хотелось разодрать её в клочья и сжать глупую мышцу, чтобы больше не болела.

Внезапно на куски разлетелся рефлектор газовой горелки, пламя взметнулось к потолку, но тут же опало. Это меня мгновенно отрезвило. Словно переключателем щёлкнули. И с чего мне так плохо было ещё пару секунд назад? Какие же это всё глупости, право слово.

Я снова посмотрела на Ричарда. Но на этот раз без слёз и горечи. Внутри разливалось абсолютное равнодушие.

Юноша заткнулся ещё как только взорвался рефлектор. А сейчас наткнулся на мой взгляд. И я с затаённым удовольствием увидела в его жалких глазёнках страх. Настоящий страх, перерастающий в ужас. Бойся меня, убогий маггл. Ты — жалкий предатель. А я ненавижу предателей.

1) (лат.) «Услышь, Господь, мой голос, который взывает к тебе: стань мне помощником, не оставляй меня, не презирай, о Господь, мой Спаситель…». Mass proper: fifth Sunday after Pentecost.

Вернуться к тексту

2) (лат.) «И кто сможет навредить тебе, если ты будешь ревностно служить добру? Но если же ты ещё и страдаешь ради торжества справедливости, благословен будь ты…»

Вернуться к тексту

3) За образец была взяты камеры на Кинг-Кросс: «к ним из комнаты регистрации вёл хорошо освещённый коридор с зарешеченными окнами, которые давали достаточно воздуха для вентиляции. Все камеры, кроме одной, были одинакового размера: 2,7 на 1,8 м при высоте 2,7 м». -— http://svetozarchernov.221b.ru/books/baker_police.html

Вернуться к тексту

Я уже видела, как это ничтожество корчится у моих ног. Как раскрывается его глупый большой рот в беспомощном захлёбывающемся крике. Как уродливо выкручивает судорогами мышцы, как бьётся голова об пол, раз за разом оставляя всё больше пятен крови. Как красивое лицо обезображивается с каждым ударом. О Том, как же я тебя понимаю!

Последняя мысль показалась мне неправильной. И через мгновение я в ужасе отпрянула, всё ещё ощущая на плече тяжесть ладони Андерсена. Резко разорвав зрительный контакт с Королём, я стремительно кинулась прочь от камеры.

На улице я остановилась и вскинула руку, прикрывая глаза от нестерпимо яркого света багряного закатного солнца. Градиентное небо пересекали полосы подсвеченных облаков. Алые стены домов грозно смыкали строй, окружая в кольцо. Между неплотно сжатых пальцев прорывалось свечение и падало на лицо, ослепляя. Тело само присело на ступеньки.

Я отвернулась от солнца и принялась рассматривать руки. Детские ладошки. Тонкие запястья. Неровно обстриженные ногти. Обгрызенный заусенец. Бледная кожа. А ладошки ещё мягкие, ни мозолей, ни шрамов. Даже костяшки, и те целые. Разве так должны выглядеть руки мальчишки?

Мне стало тошно. В словах Ричарда есть правда. Я действительно забылась и вела себя уж слишком не по-детски. Чего мне будут стоить мои ошибки?

О том, что произошло дальше, мне думать просто страшно. Причём, об обеих причинах. Пресловутая ли это тёмная сторона каждого человека или это «привет» от настоящего Тома? Нет, приступы злости у меня были и раньше, если довести. Было, конечно было. Особенно в подростковом возрасте ненависть меня просто обуревала. Но никогда это не было… настолько ярко. И настолько правдоподобно. Меня передёрнуло. Как могла я, которая не может смотреть на расчленёнку в фильмах, и спасает всех букашек, залетевших в квартиру, наслаждаться подробными картинами того, как раскалывается чья-то голова? Может, это всё-таки влияние Тома, подкреплённое магией?..

Да, точно, именно так. Я бы точно не могла с такой лёгкостью создавать такие образы. Причём, и насылать их самому Королю. Конечно, не смогла бы. Это Том легилимент, не я. И я, чёрт возьми, из хороших парней.

Тогда как мне избавиться от влияния Тома? Окклюменция? С моим-то отсутствием дисциплины? А есть ли у меня выбор? Разве что на первых порах лучше себя контролировать. Отслеживать свои реакции на что-либо и анализировать их. Верно?..

На душе немного стало легче. Хотя мерзкое ощущение, будто оплёванный сидишь, никуда не делось. После хамства и оскорблений всегда так. Грязь. Жирная и плохо смывающаяся.

Рядом, ничуть не беспокоясь об одежде, присел отец Андерсен. Я чувствовала себя морально опустошённой, так что никак не отреагировала. Сколько из того, что произошло, понял священник? Плевать. Можно мне билет домой, пожалуйста? Где не будет этих проблем, драм и магии. Чёрт. Ладно, магию оставить.

— Что теперь со мной будете делать? — было лень задавать вопрос более корректно.

Андерсен немного помолчал, а затем спросил:

— А что именно ты думаешь, что с тобой нужно делать?

— Ну не знаю. Начиная от епитимий и заканчивая колонией для малолетних преступников, — я зябко повела плечами.

Мужчина улыбнулся краешком рта:

— То, что ты понимаешь, что ты плохо поступил и нуждаешься в наказании — это хорошо. Но не спеши себя казнить. Всё-таки, тебя ввели в заблуждение.

— И всё же?

— Так желаешь искупить свою вину?

«Скорее уж покончить с неизвестностью. Но не буду же я это вслух говорить?»

Я неопределённо пожала плечами.

— В колонию тебя никто отправлять не будет. У Скотланд-Ярда тоже вопросов к тебе не будет, — ты смотри, кажется, у меня ещё остались силы удивляться. — А епитимья… Две недели без сладкого и каждый день трижды читать «Аве Мария» и «Отче наш».

Мои глаза полезли на лоб. И это всё?!

Глядя на моё ошарашенное лицо, отец Андерсен рассмеялся:

— Теперь я точно вижу, что не ошибся. Ты ведь очень умный мальчик, Том. И сам понимаешь всю тяжесть проступка. Потому какие-либо более суровые наказания и не нужны. Кроме того, ты и так уже достаточно… наказан.

Я медленно кивнула, показывая, что понимаю, о чём он.

После этого жизнь потихоньку вернулась в колею. Общественная работа в приюте, прогулки в парк, молитвы, занятия с Андерсеном. Те две недели, кстати, было довольно тяжело заставить себя на полном серьёзе трижды читать молитвы. Чувствовала себя ужасно глупо, но просто забить не позволяла совесть. И опасения, что соврать не сумею. Тем более прочитать «Pater noster» — вот уж жестокое наказание, ага.

Компания Короля без своего вожака распалась. По крайней мере, всех вместе я их не видела. Общались мы и раньше слабовато, общим звеном были Кларк и Ричард, а теперь остальные даже и парой слов не перебрасывались. Не знаю, в курсе ли они были того, что меня обманывали. Но каждый раз, случайно натыкаясь взглядом на какую-нибудь вещицу, принадлежавшую им двоим, на меня накатывали воспоминания, горечь и злость на саму себя.

Андерсен как-то после занятия пояснил, что приют Вула только недавно взяли под протекторат католической церкви, раньше он спонсировался государством, тех денег, что доходили до непосредственно детей, было катастрофически мало. И тогда действительно происходили разные ситуации, порой даже откровенно мерзкие. Андерсен не углублялся в политические перипетии, но я для себя уяснила, что, видимо, приют использовался церковью для укрепления своих позиций или чего-то подобного. А потому тут спешно навели порядок, ведь noblesse oblige и всё такое. Нет, приют не превратился в пятизвёздочный отель, но с беспределом было покончено. А на фоне общего упадка, безработицы и голода — так и вообще у нас, оказывается, очень даже неплохие условия: дети сытые, чистые, получают образование и даже раз в год к морю вывозятся. Но истории и страшные байки про минувшие времена ещё были живы и бодро курсировали в спальнях перед отбоем, послужив источником для всевозможных страшилок на ночь.

Деньги потихоньку заканчивались, но где достать ещё, я не имела ни малейшего понятия. На душе каждый раз скребли кошки, стоило задуматься о финансовом вопросе. К Андерсену подходить с такого рода проблемой тоже не хотелось, да и не ко времени уж точно получилось бы: «Святой отец, тут, это, у меня наворованные деньги заканчиваются, потому что я покупаю магические книги, чтобы стать сильным колдуном. Вам, случайно, работник в храме не нужен? Нет? Ой, а зачем вы складываете костёр?».

С другой стороны, мне стоило бы поумерить свою проснувшуюся хомячью натуру — кое-какие книги и «инструкции» для тренировок у меня уже есть. Лучше, чем ничего. И то, что мне повезло выйти сухой из воды (нет, ну чесслово, я действительно осталась без потерь при таких-то раскладах) — уже счастье. И искать какие-то ещё методы обогащения было откровенно страшно.

С проводником магии, он же концентратор, он же в местной традиции волшебная палочка, было всё так же глухо. От отчаяния я уже собралась было сделать такой себе вручную, но быстро обломалась: книг а-ля «Сам себе Олливандер» на развалах не было. Когда же я рискнула спросить, мол, бывает ли вообще такая штука в продаже, на меня очень странно посмотрели и чуть ли не у виска покрутили: кто ж будет выдавать производственные тайны? Причём, производство родовое, на сторону технологии не уходят.

В магической Англии вообще была жёсткая система товаропроизводства, весь бизнес поделён между семьями, родами и кланами. Никакой второй промышленной революцией тут и не пахло. Насколько мне удалось понять по осторожным расспросам и просто обронённым фразам, набежавшие магглокровки пытались в последнее время что-то вякать насчёт индустриализации, урбанизации и замшелости магического мира, но старые рода пока придерживались политики «собака лает, караван идёт» и снисходительно посмеивались над маггловскими выкормышами, которых в последнее время становилось всё больше. На самом деле, сейчас общество немного потряхивало, пусть даже слабее, чем маггловское — ещё живо было обсуждение Первой Мировой, восстаний в Ирландии, выходок Гриндевальда и маггловской Великой Депрессии. Так что стоило мне только задать какой-нибудь относительно невинный вопрос одному из продавцов, как все взрослые поблизости цеплялись бульдожьей хваткой в тему для разговора, устраивая нешуточные дебаты. Порой вокруг оживлённой дискуссии собиралась изрядная толпа человек и тоже внимала ораторам, изредка вставляя свои пять кнатов. Мне же оставалось только греть уши и мотать на ус вываливаемую информацию. Говорили, что Фианна Файл (либеральная партия Ирландского свободного государства) вовсе не одна оставшаяся партия, что ирландские маги всё ещё припоминают Британии голод 1845-1849 годов, ведь законы Гампа никто не отменял, и жалуются на зарвавшихся экс-лендлордов. И что потихоньку бурлит Визенгамот из-за маггловской политики протекционизма, и «добром это не кончится, попомните ещё мои слова!». Кроме того, всё чаще слышалось имя Альбуса Дамблдора как защитника магглорождённых и политики сближения, что резко контрастировало с Раппапортом в Америке и её незатихающим скандалом из-за сбежавшего Гриндевальда. Кстати, обычный люд паниковал, поскольку известный немец был замечен в недавней заварушке во Франции и даже в Англии. Некоторые особо ушлые в гипотезах утверждали, что именно Гриндевальд приложил руку к Великой Депрессии, правда, зачем ему это было — так внятно никто и не говорил.

Удивительным открытием для меня стало то, что маги вовсе не чурались маггловских изобретений. Правда, века эдак XVIII, используя паровые двигатели и прядильные машины, усовершенствовав их рунескриптами и чарами. В металлургии маггловские изобретения вроде токарного или фрезерного станков прижились меньше, поскольку магам подобные ухищрения были ни к чему: заточить, просверлить, изменить форму детали и все прочие манипуляции производились магически. Да, признали каменный кокс удобнее, чем обычный древесный уголь: огненным саламандрам он нравился больше, и работать стало удобнее. В сельском хозяйстве же вообще практически ничего не поменялось: зачарованные самоходные плуги и големы с набором макросов были куда дешевле жутких тракторов и прочих маггловских чудовищ. А теплицы и парники со стационарными рунами обогрева и полива были известны ещё в Древнем Риме.

А вот переход на поточное производство магам оказался не нужен: банально потребителей столько не найдётся. Кроме того, электричество с магией несовместимо, а вместо химикатов служат зелья. Вторая промышленная революция магам оказалась попросту не нужна.

Вот так я и получила очередную пощёчину от мира, когда поняла, что зарождавшиеся в моей голове «новаторские» идеи по модернизации «отсталого» магомира никому не сдались. Но я продолжала посещать базарчик за Косым переулком и впитывать в себя атмосферу магической Британии — далеко не всё можно вычитать в книгах. Мне в таких случаях вспоминалась канонная Гермиона с её верой в непогрешимость книг, и как-то сразу становилось немного веселее.

Вообще, я потихоньку хандрила. Наступила осень, в прошлом — моё любимое время года. В настоящем — я её возненавидела. На улицах чуть ли не каждый день моросил дождь, выходить вообще никуда не хотелось. Развлечений не было, книги в игровой читаны, по магии тоже. С детьми я боялась дружить. В приюте поселилась сырость. Пока от болезней меня спасало насиженное место в соседней от кухни комнате, где печки прогревали насквозь стену, а стена — меня. На ночь особо мёрзнущим даже выдавались водяные грелки, что помогало, но ненадолго: они остывали как раз к волчьему часу. В итоге по утрам дети частенько хлюпали носами, но сдаваться воспитателям не спешили, поскольку мед. пункт считался чуть ли не хуже карцера. Небольшое помещение, насквозь пахнущее медикаментами и тоской, с обшарпанными стенами и пузырившейся краской на двери и оконных рамах популярностью не пользовалось. Дети до последнего терпели, предпочитая справляться народными методами и давно испытанным способом «а, само пройдёт», и приходили в кабинет, именуемый «Могильником» только в совсем уж тяжёлых случаях. С чем такая нелюбовь была связана — для меня оставалась загадкой.

Мир окончательно стал серым.

Даже беседы с Андерсеном перестали доставлять удовольствие. Поначалу я списала это на стресс. Но где-то через месяц (а это уже была середина сентября), когда ничего не изменилось, я поняла, что проблема серьёзнее. Выделив вечер и забаррикадировавшись в своей комнате, я плотно занялась анализом содержимого своей черепушки. От души порефлексировав, пришлось признать неприятное: я совсем перестала доверять окружающим. Не то, чтобы я раньше распахивала душу в этом мире, но… До событий с Ричардом мой постоянный спутник — страх — меня отпустил почти полностью. Мне казалось, я нашла хотя бы на время свою социальную нишу, и расслабилась в разговорах с Андерсеном. Да, я всё ещё его подозревала во всяких гнусностях, несмотря на то, что теперь немного лучше разбиралась в истории и политике приюта. Но за те спокойные два месяца я немного успокоилась, поскольку Андерсен ни в каких таких поползновениях замечен не был. Теперь же моя паранойя возобновилась и лишила отдушины в виде бесед после уроков латыни. Меня бросало в дрожь от одной мысли, что со мной могут сделать, если Андерсен тоже решит, что Том — совсем ненормальный мальчик. Дети всё же такими не бывают. И я понимала, что уже поздно, но теперь всё равно старалась контролировать каждое слово, каждое движение, а это морально истощало.

Спустя ещё неделю я сделала очередную совсем уж глупую ошибку в диктанте и смотрела на исправление, просто моргая. Мысли в голове почти не шевелились, и я тупо смотрела в пространство. Из прострации меня вывел голос Андерсена, который, похоже, уже не в первый раз меня окликал. Я потерянно перевела взгляд на него. В голове по-прежнему было пусто.

— Хвала Господу, ты отреагировал. Том, послушай меня, пожалуйста. Всё, ты со мной?

Я неуверенно кивнула, не совсем понимая, что он имеет в виду.

— Пойми меня правильно, я не хочу на тебя давить. Но в последнее время ты стал очень рассеян и допускаешь совершенно нелепые ошибки. Я ведь знаю, что ты умный мальчик, и материал понимаешь хорошо. Кроме того, ты совершенно замкнулся в себе. И постоянно витаешь где-то в своих мыслях. Том, я беспокоюсь о тебе. Ты же знаешь, что можешь мне всё рассказать, правда?

Святой отец доверительно потянулся положить руку мне на плечо, но тут я внезапно отмерла и непроизвольно от него дёрнулась. Тут же мне стало стыдно за свою идиотскую реакцию, и я уткнулась взглядом в пол, невнятно пробормотав извинения. Я буквально кожей ощутила эмоции обеспокоенного священника и коротко взглянула на него.

Во взгляде Андерсена явно виделось сочувствие.

— Том, я понимаю, тебе должно быть тяжело сейчас. Предательство — всегда тяжёлое испытание. Но испытания закаляют характер и помогают нам преодолевать трудности в будущем. И то, что тебе попались недобрые люди, вовсе не означает, что все вокруг такие…

Священник ещё долго говорил что-то насчёт ниспосланных Господом проверок, прощении и внутренней стойкости. Я же кивала в нужных местах и вроде даже слушала, но в один момент снова поняла, что куда-то выпадаю из реальности. Мысли под журчанием баритона Андерсена неспешно перетекли на мои занятия окклюменцией.

Ну, как сказать, окклюменция… Остаток моих сбережений, за исключением последнего шиллинга, ушёл на маленькую истрёпанную брошюрку по защите разума. И у меня язык не повернулся это назвать нормальным пособием: автор, судя по всему, мешал тёплое с мягким, растекался мысью по древу и очень часто уходил в дебри этическо-философских вопросов. Но, увы, сколько я не охотилась за книгами по ментальным искусствам, это было единственное, что хоть как-то относилось к теме. Но мозг зачастую просто отказывался воспринимать написанное. Вот как, например, нормальный человек должен понимать следующее? «Произведём метафорическое смещение сознания, дабы препроводить к себе фокус сознания внешнего раздражителя. Тем не менее вплоть до этого самого события, которое мне бы хотелось описать подробнее в следующих главах, структура или, скорее, структурность структуры, хотя и всегда задействованная, всегда же оказывалась и нейтрализованной, сведённой на нет — путём придания ей центра, соотнесения её с точкой присутствия, с фиксированным истоком, что лишь облегчает проникновение. В функции фокуса сознания, этого центра, входило не только ориентировать или уравновешивать, организовывать структуру — на самом деле невозможно мыслить структуру неорганизованной, — но и, главным образом, добиться, чтобы принцип организации структуры положил предел тому, что можно было бы назвать её игрой. […] Тем самым всегда считалось, что центр, который по определению единственен, составляет в структуре как раз то, что, структурой управляя, от структурности ускользает. Вот почему в рамках классического осмысления структуры можно парадоксальным образом сказать, что центр и в структуре, и вне её. Он находится в центре целокупности, и, однако, поскольку центр в неё не включён, центр её в ином месте. Центр — это не центр»⁽¹⁾.

После первого прочтения подобных мысленных экзерсисов мне срочно захотелось выпить чего-нибудь покрепче и закурить. Потому что у меня было чёткое ощущение того, что меня только что знатно совокупили в мозг. Впрочем, стиснув зубы и понимая, что альтернативы у меня не радужные, я вгрызалась в этот булыжник науки и постепенно начинала понимать хоть что-то. Но с практической стороной всё было глухо. Я послушно пыталась «нащупать» фокус своего сознания, точку сборки или как это безобразие ещё называть, но тщетно. Порой мне казалось, что у меня даже что-то получается, но стоило мне отвлечься на эту мысль, как ощущение ускользало. И я была далеко не уверена, что это не психосоматика, а реальные успехи. А ещё я опасалась, что автор и сам смутно понимает, о чём пишет, а потому мои тренировки могут закончиться в палате Бедлама. Или вдруг меня в какой-нибудь ещё астрал выкинет, мало ли. Моя неуверенность, кстати, вполне могла быть ещё одной причиной, из-за которой у меня ничего не выходило с защитой сознания.

— Том, ты опять меня не слушаешь, — укоризненно посмотрел на меня священник.

Я снова устыдилась, на этот раз уж точно заслуженно:

— Простите, отец Андерсен, больше не повторится.

Мужчина тяжело вздохнул. И как-то устало продолжил:

— Послушай, я давно уже заметил, что ты удивительный ребёнок, Том. Ты очень способный, но то, что ты не общаешься со сверстниками — очень меня огорчает. Марта рассказывала, что в последнее время ты вообще не произносишь целыми днями и слова. Пойми, умение ладить с людьми очень важно и пригодится тебе в будущем. Я рад, что ваши драки со Стаббсом, Бишопом и Теном прекратились, но хотя бы попытайся найти себе товарища, ладно?

Я недовольно нахохлилась. Более чем уверена, мне будет скучно с детьми. И вообще, они все противные!

— Ты абсолютно уверен в этом? Откуда ты узнаешь, если найдётся кто-то «не противный», если даже не пытаешься? — улыбнулся священник.

Кажется, это я вслух сказала. Ну и фиг с ним. Я шмыгнула носом и буркнула:

— Ладно, я попробую. Но ничего не обещаю!

— Договорились, Том, — ещё раз тепло улыбнулся мне Андерсен. — Всё, беги, а то на обед опоздаешь.

И, когда я уже выходила из комнаты, окликнул вдогонку:

— И расскажешь потом о своих успехах на поприще дружбы!

Я раздражённо фыркнула и храбро сбежала.

Но на обеде, вяло размазывая по тарелке полупрозрачное пюре, я кое-что вспомнила. Понятие «противный» в моём сознании к людям не крепится. И я никак не могла понять: то ли это окружение на меня повлияло, что я действительно начинаю себя вести более по-детски, то ли это влияние Тома, то ли моя паранойя и окклюменция отметились. Вдруг, я сама того не заметив, создала себе «маску», как описывали в одном из фанфиков? А что, если она ко мне прирастёт? А если это Том потихоньку набирает силы и прорывается из сознания?..

Воздуха резко перестало хватать. Онемевшими пальцами я дёрнула ворот, но это не особо помогло. Мысли носились в голове, я даже не успевала их обдумать, они сталкивались и перескакивали с одного на другое, всё ускоряясь. Я невидяще смотрел на поверхность стола, дрожал и задыхался всё сильнее.

Ладонь неожиданно сжали.

— Том, эй, Том! Быстро назови пять вещей, которые ты видишь!

Я послушно зашарил взглядом:

— Тарелка, вилка, чашка… стол, пюре.

— Хорошо, теперь четыре вещи, которые ты слышишь.

Воздуха всё ещё не хватало, но я сконцентрировался на том, о чём меня спрашивали.

— Эм, голоса… дождь, скрип стульев, стук посуды.

— Отлично, — продолжил голос. — Теперь три вещи, которые ты можешь пощупать.

Дыхание потихоньку выравнивалось.

— Ладонь, дерево и… металл.

— Две вещи, которые ты можешь унюхать.

— Котлеты, мыло.

— И теперь одну вещь, которую можно попробовать на вкус.

— Чай.

Я потихоньку приходила в себя. Ладони всё ещё были потные и меня слегка поддташнивало. Я старалась глубоко и размеренно дышать.

Наконец, я встрепенулась и посмотрела на всё ещё сжимавшего мою ладонь мальчишку. Он несмело улыбнулся:

— Ты как, полегчало?

Я кивнула, прислушиваясь к ощущениям. Вроде, всё в норме. Так что я снова кивнула, на этот раз более уверенно.

Мальчишка улыбнулся шире и затараторил:

— Я Эрик, Эрик Уолли. А ты Том Риддл, да? Я о тебе слышал. Нехило тебя тогда Бишоп с компанией отделали, да? Но вы же теперь друзья? Кстати, а вот это часто с тобой происходит? У меня иногда бывало, даже по нескольку раз в день! А мама меня научила, как справляться. А ты чего такой грустный сидишь? И вообще, другие говорят, ты странный. А по-моему, вполне ничего! Пойдём, тебе ещё надо умыться — тоже помогает.

Мелкий продолжал трещать, не затыкаясь ни на секунду. При этом, он умудрился стянуть меня со стула, сдать грязную посуду и уже тащил мою ошеломлённую этим потоком сознания тушку в сторону ближайшего крана с водой. И уже спустя каких-то пять минут мне поведали чуть ли не всю историю жизни представителя славного семейства Уолли. Мне же оставалось только угукать или хмыкать в редких паузах, когда Эрик набирал побольше воздуха для следующего монолога.

Эрику было шесть и он рос самым младшим в семье, но заботы родителей хватало на всех троих детей. Жили они в Хэмпшире, куда переехали по настоянию матери Эрика ещё до рождения младшего сына. Молодая пара споро подняла хозяйство и перевезла стариков к себе. Так что в доме всегда было людно, шумно и весело. Дом живо перекликался стуком молотка, громыханием посуды, смехом и песнями. Жизнь бурлила и дети помогали взрослым как могли. Как Эрик подрос, то гордо сменил брата на ответственном посту и сам начал приглядывать за выпасом скотины, в чём ему помогал верный друг и защитник по кличке Бэнбоу. Конечно же, чаще всего мальчик быстро превращался из какого-то там пастушка в грозного пирата и доблестно сражался с четырёхлапым адмиралом. Ну, или выбирал другую сторону, становился преданным Бэнбоу капитаном, и они уже вместе ругали и подлых лягушатников, и трусливых предателей, и даже испанцев, грозно размахивая самодельным мечом (почти настоящим, зуб даю!) и заливаясь звонким лаем. Кто на что горазд был, да. А к вечеру пригоняли бессловесных, но добрых животных обратно, получали по порции парного молока и смачно обзаводились усами.

Старший, Джек, возился с отцом на поле и с лошадьми. Хотя ездить верхом учили всех чуть ли с пелёнок. Эрик обожал гнедого Бакстера и постоянно таскал ему с кухни вкусняшки, за что не раз бывал шлёпнут полотенцем по мягкому месту. Но дружба важнее какого-то там полотенца, и потому прямо с блюд таинственным образом продолжали исчезать лакомства. А конь охотно подставлял шею для поглаживаний и ласково брал тёплыми губами угощение с раскрытой ладошки.

По вечерам вся семья собиралась за ужином и рассказывала о прошедшем дне. А после доставались либо карты, либо книги, либо истории из жизни. И под тихое потрескивание камина мальчишки переносились во времена молодости дедушки и бабушек, а то и раньше. Особенно Эрику нравились рассказы про королеву Викторию и «Золотые Годы» Британской Империи, над которой никогда не заходило солнце. Про Первую мировую мальчик слушать не любил — у взрослых взгляд становился каким-то нехорошим, больным. Отец порой сжимал побелевшими пальцами подлокотники кресла и погружался в себя. А бабушка Нэн всегда украдкой доставала чистый белый платочек с затейливой монограммой и промокала глаза. Но потом выпрямлялась, улыбалась и с тихой гордостью повторяла: «Бэн — истинный сын своей страны. Запомните, дети, он ушёл защищать свой дом, меня и вас. Он выполнил свой долг». А потом уходила в свою комнату и подолгу смотрела на сохранившиеся плакаты⁽²⁾.

Иногда в деревне устраивали вечера танцев. Летом собирались на местной площади, а в холодное время года перебирались в помещение. В единственном на всю округу пабе раздвигались столы, доставался радиоприёмник и начинался ритуал поимки волны. Этим всегда занимался большой Джо: без его бурчания под нос, хитрого верчения ручек и изгибов антенны под самыми невозможными углами настроить радио не выходило больше ни у кого. Когда же слышались первые ноты из порой нещадно хрипящего динамика, благодарные односельчане угощали Джо весь вечер, особенно, если песни попадались хорошие.

Танцевать Эрик не умел, но любил. Взрослые задорно хохотали над мелким клопёнышем, но не прогоняли. А матушка Эрика лихо отплясывала на пару со статным мужем и мальчик вздыхал, но обещал себе научиться не хуже. Но на следующий день находилась куча дел: выгнать на ближайший луг скотину, стащить с кухни очередной пирожок, придержать прибиваемую полочку, проверить, а правда ли на лопате можно пропрыгать от забора до колодца и ни разу не коснуться ногой земли, а то ведь заново надо будет начинать…

А потом всё закончилось. Страшно и нелепо.

На этом моменте рассказа Эрик внезапно замер, его взгляд остановился и стал совсем пустым. Я осторожно взяла его за рукав твидового пиджака. Мальчик встрепенулся, слегка расфокусировано на меня посмотрел. Взгляд медленно приобрёл осмысленность.

— Я… — он сглотнул. — Я не помню события той ночи. Будто всё в тумане.

На этот раз уже я сжала его ладонь. Эрик как-то очень по-взрослому вздохнул и ответил на мой молчаливый жест:

— Наверное, оно и к лучшему. Потом бобби сказали, что это было нападение стаи бешеных волков. Много кого в деревне загрызли. Из моих… — мальчик опустил голову, — никто не выжил. Приюта в округе нет, так что меня перенаправили в Лондон. И я рад, что не попал в приёмную семью. Говорят, они сейчас собирают чуть ли не по дюжине детей. В общем, ты и сам знаешь.

Я не знала, что говорить в таких случаях. Местные дети вообще не очень распространялись, кто и как сюда попал, хотя каким-то образом всё равно все знали кто откуда. Но за прямой вопрос можно было огрести в лоб очень быстро и болезненно.

Но Эрик уже пришёл в себя и снова засветился энергией, будто кто тумблером щёлкнул. Мальчишка широко улыбнулся и потянул меня на выход.

— Там скоро начнутся новости⁽³⁾! Кто последний до радио — тот дурак!

1) «Структура, знак и игра в дискурсе гуманитарных наук» Жак Деррида, реально существующий психологический труд. Мной были приведены не совсем точные цитаты, поскольку пришлось вставлять отсылки именно к окклюменции. Но вот всё остальное, про «структурность структуры» — полностью реально и заставляло меня рыдать горючими слезами, когда проходили в университете. И, нет, в психологии я дундук. И, да, я в курсе, что он родился позже, но уж больно его работы мне в своё время запомнились и оставили неизгладимую травму.

Вернуться к тексту

2) Агитационные плакаты Первой Мировой Войны. Они действительно работали, люди чувствовали небывалый душевный подъём и патриотические чувства.

http://s019.radikal.ru/i606/1710/13/f3621e154da5.jpg

http://s010.radikal.ru/i314/1710/ae/96347cfac3da.jpg

http://s019.radikal.ru/i633/1710/63/30c49c04d5ba.jpg

Вернуться к тексту

3) BBC Regional Programme — радио-передачи с местными новостями. Телевидение ещё не получило большого распространения, вот дети часто у радио и собирались.

Вернуться к тексту

Эрик мне не нравился. Он был слишком шумным, слишком подвижным, слишком весёлым, слишком… Слишком. И отчего-то решил, что я теперь его лучший друг. Этот гиперактивный ребёнок умудрялся быть везде и сразу, находя приключения на каждом шагу. А если и не находил, то сам с удовольствием создавал их на ровном месте. За какой-то несчастный месяц Эрик, казалось, успел ввязаться во всё, что можно и нельзя тоже. Что самое ужасное — каким-то неведомым образом он умудрялся и меня вовлекать в свой маленький рукотворный хаос. Разбитое окно в игровой (То-о-ом, ну давай сыграем в новую игру с мячом), лопнувшая струна на гитаре у одного из старших приютских (То-о-ом, спорим, Тед не может ещё громче играть?), шишка на моей голове (То-о-ом, я узнал, как охотятся в Австралии, лови!), перепачканная одежда и опалённые брови (То-о-ом, смотри, что будет, если распылить и поджечь муку!)… Кажется, от очередного «То-о-ом!» у меня скоро начнёт дёргаться глаз.

А ещё этот маленький поганец очень любил обниматься. Со всеми. К сожалению, в эти «все» входила и моя многострадальная тушка. И сколько бы раз я не повторяла Эрику, что не люблю тактильные контакты, он всё равно постоянно норовил ухватить меня покрепче и сжать до хруста в рёбрах. Правда, потом мне пришла в голову мысль, что он может и не знать слово «тактильный», но мне всё равно не повезло и Эрик просто пропускал мои слова мимо ушей.

Я уже пряталась от него в своей комнате и подпирала стулом ручку, но это тоже не помогало: Эрик устраивался за дверью и рассказывал анекдоты или просто продолжал трещать, как ни в чём не бывало. Затычек для ушей у меня не было и, в итоге, каждый раз я сдавалась на милость победителя.

Когда же я пришла пожаловаться на свою нелёгкую долю Андерсену, то первое же, что сделал этот… священник — он поздравил меня с приобретением такого друга. Причём я точно видела, что губы у него предательски дрожали и мужчина еле сдерживал смех, периодически кашляя в кулак. Тогда я разобиделась вообще на весь свет и гордым буревестником удалилась в свою комнату.

Магией занималась теперь с ещё большими предосторожностями, хотя, казалось бы, куда уж больше. С момента попадания сюда прошло четыре месяца, уже октябрь. Из них я активно упражняюсь почти три. Но подвижек… пшик. Нет, я научилась создавать светляка над ладонью. И каждый раз вспоминала, что это, чёрт возьми, настоящее волшебство. На этом мои успехи заканчивались. Наверное, для почти пятилетки и это уже мегакруто. Но я как-то не рассчитывала на такую черепашью скорость. Кроме того, ну вот и что мне этот недопульсар даёт? Ни-че-го. Разве что по вечерам после отбоя читать книги. Хотя неудобно — аж жуть. И приходилось постоянно затыкать щель под дверью найденной на нашей бывшей ухоронке какой-то рваниной, чтобы свет не выдавал.

Теперь же из-за липучего Эрика днём у меня ни на что полезное не оставалось времени. Только я сяду разучивать Инсендио или Импервиус, как слышится проклятое «То-о-ом!». Я искренне не понимала, как этот паршивец умудряется отвлекать меня именно во время отработки заклинаний. Не-на-ви-жу.

Денег всё так же не было. Шиллинг грел душу, тратить его было некуда — ну не булочки же покупать. К Андерсену одновременно и хотелось обратиться, и было боязно. Вот спросит он, а на что я захочу потратить деньги, и что мне отвечать? На сладости? Возникнет ещё вопрос, а куда я тратила ворованные деньги. Не верю, что Андерсен не догадывается о примерных объёмах краж. Столько спустить на сладости невозможно. Рассказывать про книги нельзя: в моей комнате их не было найдено. Да и на вопрос «какие именно» я тоже не смогу ответить. А что ещё достаточно дорогое, при этом не остающееся у меня в комнате, я не знала.

В магическом квартале оставалось все меньше terra incognita. В Лютный, правда, я по-прежнему не совалась, благо, выяснила, где именно он находится. Правильнее было бы сказать, что Лютный переулок состоит не из одной улицы, как бы парадоксально это не звучало. Да, начинался он из единственного перехода, где канонный Гарри столкнулся с жутенькой старухой, торгующей ногтями. А вот чем дальше от выхода в Косой — тем больше было ответвлений «тёмной стороны» магомира. Учитывая, что и сам магический квартал был в подпространственном кармане, то получался такой себе «шар в шарике», то есть, Лютный был в подпространственном кармане подпространственного кармана. И я честное слово не знала, каким образом это всё не схлопывается.

Кроме исключительно торгового Косого переулка, были ещё жилые улицы, где обитали преимущественно магглорождёные. Аккуратные почти одинаковые домики с небольшими палисадниками и деревцами. Разделений на тротуары и проезжую часть не было. Не знаю, почему меня это так удивило. Маги ведь предпочитают аппарировать или перемещаться по воздуху. И только самые эксцентричные или же живущие в поместьях использовали кареты и дилижансы, запряжённые четвероногими созданиями, начиная от обычных лошадей и заканчивая фестралами с пегасами. Как же я хохотала, когда узнала, что один маг буквально сто лет назад отличился и запрягал им же выведенных летучих оленей, попавшись на глаза целой куче магглов, в том числе и одному писателю⁽¹⁾.

В общем, облазила я все места, казавшиеся более-менее безопасными.

В приюте же меня сочли уже достаточно взрослой для общественно-полезных работ. Так что теперь кроме дежурств по банным дням добавились ещё обязанности уборщика. На кухню мыть посуду ещё не пускали — слишком тяжело это, а вот с влажной уборкой и мытьём полов вполне уже должна была справляться. Правда, в своей комнате я и до того упорно отбивала право убираться самостоятельно: под кроватью валялась та самая затыкающая щель под дверью тряпка, а под ней были неплотно прикреплённые доски, образующие тайник, где и хранилось моё самое главное богатство: магические книги. Именно туда очень быстро перекочевало сокровище из вентиляции, стоило мне найти такое роскошное место. Когда я впервые обнаружила этот нехитрый схрон, то не удержалась от смешка. Похоже, у Волдеморта и Поттера было ещё больше общего, чем я думала.

Я ругалась. Нет, я материлась, как последний сапожник. Потому что это единственное, что мне оставалось делать. Руки и ноги связаны так, что уже не чувствую конечностей. Пол холодный. Выпутаться не получалось — пробовала и не раз. А рядом валялись без сознания два мальчика. Один из которых и стал причиной того, что я совсем скоро умру. Кажется, это всё началось вчера, а по ощущениям прошла вечность. Хотя со счёта времени я всё равно сбилась.

…Утро было самым обычным: хмурым и серым. Но в кои-то веки настроение было вполне хорошим — вчера наконец-то у меня получилось вызвать огонь. Ну, как, «огонь». В идеале, заклинание Инсендио действительно могло превратиться в струю пламени или разжечь предмет. У меня же… вышла коротенькая огненная вспышка, размером с пенни. Но это был прорыв, а, значит, я на верном пути.

Завтрак прошёл тоже вполне неплохо и даже «глазной» пудинг не омрачал жизнь. Весело насвистывая мотивчик из родного времени, я уже было собралась выйти на короткую прогулку…

— То-о-ом, подожди меня!

Я скривилась. А день начинался так хорошо.

— Да, Эрик, ты что-то хотел?

Ко мне подбежал запыхавшийся мальчик, пытаясь попасть рукой в непослушный рукав пиджака, одновременно натягивая на голову берет.

— Ф-фух, еле успел! Ты так быстро сбежал после завтрака! Ну, всё, я готов, пошли!

Я понимала, что это безнадёжно, но чисто из чувства противоречия спросила:

— Куда «пошли»? И, вообще, я хотел один прогуляться.

— Ха! — Эрик шутливо стукнул меня в плечо. — Одному скучно, не выдумывай! А куда — эт мы ща придумаем. Погнали!

И первым же выскочил из дверей приюта. Тихо вздохнув, я пошла следом.

Ходячий энерджайзер направил свои стопы в сторону Гайд-парка. И, естественно, ни на секунду не затыкался.

— … а Фрэнк говорит: «Хорошо, давай кинем на пальцах, и ты поедешь за хлебом». А Джек возьми и согласись. Даже я стою смеюсь, Фрэнк на меня шикает, а Джек тупит. Кинули. Выиграл Джек, и всё равно пришлось ему идти, прикинь? Правда, он нас тогда…

Я его оборвала, попросив замолчать, и снова попыталась прислушаться.

— Не, ну ты понял же, да? — не унимался Эрик.

— Да помолчи ты! — рявкнула я. — Слышишь?

— А?..

Мальчик наконец-то замолчал и тоже начал вслушиваться. Вдали завывали сирены. И они звучали всё громче. У Эрика загорелись глаза. Мы переглянулись. Только в его глазах светился азарт, а в моих мрачнела обречённость. Понимая, что это всё равно бессмысленно, я всё равно попыталась воззвать к его чувству самосохранения:

— Эрик, не думаю, что это хорошая идея-а-а-а!..

Последнее слово я уже кричала на ходу. Мальчишка схватил меня за руку и нёсся навстречу приближающимся сиренам. Мне же ничего не оставалось, как стараться не отставать. Мы выскочили на перекрёсток Орчард и Оксфорд-стрит. Из-за угла вдалеке вывернули полицейские кабриолет и крытая машина скорой помощи на приличной скорости. Прохожие дружно вытягивали шеи, чтобы лучше рассмотреть автомобили, мчавшиеся по Оксфорду куда-то на восток.

Какой-то неосторожный водитель пересекал улицу, не обращая внимания ни на что. Визг тормозов, я зажмурилась. Но страшного звука удара всё не было. Руку резко дёрнули и потащили в сторону недо-аварии. Открыв глаза, я обнаружила, что Эрик прикладывает палец к губам, и насильно тянет меня за скорую помощь. Полицейские что-то кричали идиоту, нарушившему правила дорожного движения. Выли сирены. Я непонимающе смотрела на Эрика. Движение вот-вот возобновится. Оставались считанные секунды.

Эрик напоследок ещё раз сильно меня дёрнул, а сам вцепился в запасное колесо машины, прикреплённое сзади, где должен был бы быть у современных марок багажник.

— Ну, давай же! — напряжённо прошипел он.

Времени на раздумья не оставалось. Я ненавидела себя в этот момент, но какая-то крохотная часть глубоко внутри пищала от восторга и подначивала: «Давай-давай-давай-давай!». С ужасом я вцепилась в колесо рядом с Эриком. Ногами зацепилась за бампер. Буквально в ту же секунду скорая поехала. Я дура. Я же сейчас разобьюсь. И Эрик со мной.

Мы мчались по улицам. Я отвыкла от такой скорости. Я отвыкла от скорости вообще! Руки болели от постоянного напряжения. Ноги тоже. На каждой кочке мелькала мысль, что сейчас поседею. На каждом повороте сердце проваливалось в пятки. Это совсем не то же самое, что ездить сзади трамвая! Там хоть сидеть есть где! Мамочки, я не хочу умирать!

Через несколько вечностей мы, кажется, начали тормозить. Я молилась всем богам, чтобы это поскорее закончилось. Наконец, мы остановились. Сведённые судорогой пальцы отцеплялись с трудом. Эрик с такой же гримасой боли отлипал от машины сам. Но и дураку было понятно — нам нужно очень быстро смотаться и сделать вид, что мы тут мимо крокодилы. Так что, превозмогая все трудности, мы с Эриком всё же сумели избежать внимания и отошли от автомобилей, смешавшись с толпой в сквере.

Зеваки — настолько же неотъемлемый элемент места преступления, как и следователь. По крайней мере, так учили фильмы. Что я скажу — здесь они тоже были. А вот на жёлто-чёрную полосатую оградительную ленту я уставилась аки баран на ворота. Пластик, целлофан, скотч, изолента… Всю прошлую жизнь думала, что они появились хорошо, если в 70-ых. Ан нет. Да, разработка новая, но у нас же не хухры-мухры, а Лондон! Божечки, да я почти расчувствовалась: этот кусочек цивилизации словно синтетический привет из моего времени. Ах, асфальт, пицца, дорогое загрязнение, как же я по вам соскучилась!

Я вспомнила, как впервые наткнулась на картошку фри в местном времени. Этот изумительный жирный вкус вернул мне веру в человечество. Почти в буквальном смысле. Я в очередной раз предавалась пораженческим мыслям после ссоры с Ричардом и бездумно бродила по городу. И увидела его — круглый синий знак с белыми буковками «Fish and Chips», подражающий оригиналу в Манчестере. И пусть я понимала, что денег у меня немного, устоять перед божественным запахом жареной картошки и масла я не смогла. Плоть слаба, все дела… Гамбургеров я к своему огромному сожалению не нашла, но картошечка всё равно сделала своё дело.

Кажется, у меня сейчас потекут слюни не хуже, чем у бульдога. А уж про идиотское выражение лица и вовсе молчу. Особенно на месте убийства. Гхм. Как-то не ко времени выползли гедонистические мечты. Я повертела головой в поисках Эрика. Он куда-то подевался, а мне стало очень не по себе. Будто кто-то пристально за мной следит. Ледяные мурашки табунами бегали по спине. Я озиралась, но никак не могла понять, откуда же именно исходит внимание. На периферии зрения что-то мелькнуло и скрылось за деревом в стороне от сцены преступления. Ещё раз оглянувшись в поисках Эрика, я прокляла своё любопытство, но выбралась из толпы и двинулась в сторону скрывшегося.

Впереди мелькнула фигура. На этот раз я разглядела, что это женщина с длинными распущенными волосами и, похоже, была негритянкой. Она сошла с аллеи и скрылась за кустами, мазнув по ним полой платья в горошек. Вот это уже точно подозрительно. В крови снова взыграл адреналин. Стараясь ступать как можно тише, я прокралась следом. Женщина неподвижно стояла на небольшой полянке. Я подошла чуть ближе, всё ещё скрываясь за кустом. Что она вообще здесь делает?..

Маленький шажок вперёд. И ещё. Что-то влекло меня вперёд. Азарт? Любопытство? На краю сознания пульсировала мысль, что мне стоит вернуться назад. Но вопреки здравому смыслу ноги двигались сами собой. Я уже почти вышла из своего укрытия. И тут внезапно все звуки исчезли. Женщина резко обернулась и я не сдержала крик ужаса.

У неё не было лица.

Ноги парализовало страхом. Женщина пошатнулась и упала на колени, закрыв несуществующее лицо руками. Я в панике смотрела на неё. Она протянула руку ко мне ладонью вверх, всё ещё сгорбленная и стоящая на коленях. Спустя несколько секунд мне пришла в голову мысль, что это приглашающий жест. Не веря самой себе, я шагнула навстречу и рискнула задать вопрос:

— Кто вы?

Голос звучал неестественно глухо. Городской шум всё ещё не вернулся. Женщина покачала головой. Сделав ещё шажок, я остановилась.

— Я не стану подходить ближе, пока вы не объясните, кто вы и что вы хотите.

Её плечи дрогнули, будто она вздохнула или всхлипнула. И подняла пустое лицо ко мне. А я провалилась в темноту.

Но падение быстро остановилось. Я с удивлением обнаружила себя в том же сквере, только в самом его центре, на перекрёстке четырёх аллей. Вокруг сновали полицейские, но внимания на меня не обращали. Я недоумённо осмотрелась. Помахала рукой. Ноль реакции. Я умерла? Разве что мёртвые чувствуют боль — щипок оказался весьма неприятным. Пожав плечами, я решила всё же рассмотреть место преступления, раз выдалась такая возможность. Под ногами чем-то красным были выведены знакомые мне из прошлой жизни узоры⁽²⁾. И вот тут мне поплохело. Рядом же были остатки кострища, в котором аккуратно копались врачи. Плохие подозрения крепчали. Наклонившись к земле, я тщательно обследовала плиточную аллею. Заодно проверила землю на газоне. Мокрых следов не было. А вот на плитке возле одного из узоров виднелись пятна. Похоже, чего-то липкого, если судить по перчатке одного из детективов, которая неохотно отделилась от этого самого пятна.

Решив проверить кое-что, я методично начала обходить мусорные урны вдоль аллей. Содрогаясь от мерзости, заглядывала в каждую. Когда же я попыталась поворошить мусор, то кивнула своим мыслям: рука проходила сквозь предметы.

На четвёртой урне мне повезло. Среди прочего мусора на куче обёрток от одного сорта конфет валялась упаковка от сигары, придавленная сверху пустой бутылкой из-под рома. Неуместно захихикав, я отошла от урны, всё ещё под впечатлением от трихинопольских сигар.

В ту же секунду меня потянуло наверх. Темнота. Миг — и я снова на своих двоих на той самой полянке. Женщина снова опустила голову. И растворилась в воздухе, будто её и не было никогда. Сам собой вырвался нервный смешок. Кажется, у меня сейчас начнётся истерика.

Но я всё же сумела взять себя в руки и вышла обратно к толпе зевак, высматривая белобрысую макушку. Столкнулась с одним из бобби, быстренько извинилась, опустив очи долу, и прошмыгнула обратно ближе к людям.

Там уже действительно крутился Эрик, чуть ли не подпрыгивая от нетерпения. Увидев меня, мальчишка быстро схватил за руку и оттащил в сторонку, возбуждённо шепча:

— Ни в жизнь не поверишь, что я нашёл!

Я заинтересованно приподняла брови.

— Да крест на пузе, я серьёзно! Там эти растяпы недалеко от ограждения обсуждали, что там и как. А я, прямо как настоящий лазутчик, прошмыгнул рядом, и меня не заметили! А он ему и говорит, мол, это секта какая-то, с жертвоприношениями, прикинь? А ещё какая-то хрень кровью нарисована, ваще отпад! А тот ему и отвечает: «Балда ты, Брукс, это же вуду!». А этот такой: «А это что ещё за фигня?». Ну второй и давай объяснять про каких-то духов и что это нифига не христианство, пусть даже католики и говорят, что это такая разновидность. А Брукс в ответ как давай гнать, что католики вообще оборзели и…

— Слушай, я тоже кое-что нашёл, — прервала словесный поток я. — Скажи мне… Где ближайшие табачный, алкогольный и кондитерский?

Эрик нахмурил лоб, беззвучно шевелил губами и разгибал пальцы⁽³⁾. Наконец, мальчишка просиял:

— Вспомнил! Мы ща в Рассел-сквере. Тут недалеко. А нафига?

— След, Эрик, я нашёл след. Веди.

Мой Сусанин бодро развил крейсерскую скорость. Мы свернули на изгибающуюся Гилфорд.

— Слушай, — поинтересовалась я, — а твоё «недалеко» — это сколько по времени?

— Минут десять. Мы с Ларри и Тедом как-то тут гуляли. Ну, вот они и зашли заодно за «гвоздиками»⁽⁴⁾. Правда, на обратном пути нас… То есть, мы поколотили местных из Стоквелла⁽⁵⁾. Богатенькие снобы, — Эрик смачно сплюнул на тротуар. — Считают, что это их территория. Ничо, мы, марлибонцы, так просто не сдаёмся.

— Постой-ка. То есть мы идём прямиком на их территорию? — про дворовые войны я была наслышана ещё в прошлой жизни. Тут было то же самое. Только приют на приют. И наш, как один из центровых, но бедных, постоянно подвергался нападкам. Да ещё и примешивалась нелюбовь к католикам. А из меня боец… И я с Эриком-ходячей-катастрофой. Мы обречены.

— Ну да. Ничо, всё будет в ажуре! — Эрик точно не унывал. Мне бы его беззаботность. — Кстати, а нафига нам в эти магазины? Ты чо, уже пыхтишь, что ли?

— Свихнулся? Какое курить?

Я вспомнила стащенную у отца в детстве папиросу. Без фильтра. И раздирающий горло кашель. Нет, потом, в подростковом возрасте я ещё раз попробовала, и пошло лучше. Наверное, потому что взяла нормальные сигареты, а не ядерный ад, завёрнутый в бумагу. Но курсе на втором бросила — разонравилось. Остались только кальяны и вейп. Ну и пространные рассуждения товарищей насчёт достоинств того или иного табака. Как вспомню их важные лица во время очередной «дискуссии» — так каждый раз становится смешно и чуточку грустно.

— Эрик, я же говорил, что тоже кое-что нашёл. Улики, которые бобби ещё не заметили. В том ритуале должны были использоваться сладости, курево и алкоголь. Ну, я и нашёл, что осталось.

— Офиге-е-еть, — протянул мальчишка. — Так это что, мы их обставили?

— Ага.

— Офиге-е-еть, — снова протянул Эрик. На этот раз уже с неприкрытым восторгом. — И теперь мы, как детективы?

— Ага, — улыбка вышла у меня кривоватой.

Наконец, мы свернули в последний раз. И уже через пару минут переминались перед входом в табачный.

— Ну чо, теперь-то что будем делать?

Я с сомнением смотрела на дверь со стеклянными вставками. И хочется, и колется. Перевела взгляд на нетерпеливо переминающегося Эрика. Поправила пиджаки на нас обоих, на всякий случай отряхнула, чтобы уж точно нигде пятен не было, пригладила волосы. И решилась.

— Пойдём, «напарник». За спрос не бьют, — и мысленно добавила «надеюсь». Эрик засиял улыбкой.

Звякнул колокольчик над дверью. Запах табака оглушал. Открылась дверь в соседнюю комнату, из которой вышел дородный и усатый дяденька, принося с собой дым и негромкие голоса. Увидев нас, мужчина, казалось, вообще ни на йоту не изменился в лице. К нему что, каждый день шпана вроде нас заходит?

— Добрый день, молодые люди. Итак, чем я могу вам помочь?

Я обернулась на Эрика. Как будто он мог мне подсказать, как себя вести.

— Здравствуйте, сэр. Мы хотели спросить, не продаются ли у вас трихинопольские сигары?

Мистер скривился.

— К моему сожалению, продаются.

— Я понимаю, что, конечно не Ромео и Джульетта, но увы.

Продавец в удивлении вскинул бровь:

— Как приятно видеть неплохой вкус у нового поколения. Но трихинопольские? Не разочаровывайте меня, юноша.

Я мило улыбнулась, молясь, чтобы прокатило.

— А скажите, много ли в последнее время тех, кто разочаровывает?

Мужчина пожевал губами.

— Увы, да. Сами знаете, безработица. Всё меньше людей готовы побаловать себя не то что Апманном, но и Ла Глориа Кубана. Уходят ценители, эх… Вчера вообще зашёл один чернокожий и заявил, что ему всё равно, что я ему выдам, главное, чтобы оно было сигарой и могло дымиться. И как ему не стыдно было перед своей леди-то?

Я насторожилась. Мне повезло или это совпадение?

— Простите, сэр, а почему леди была его?

Продавец моргнул и недоумённо посмотрел на меня:

— Ну а кем же ей ещё быть? Такая же чернокожая.

Еле сдержалась, чтобы брови не уползли на лоб. Отличная логика, чего уж тут.

— А вы не могли бы её описать?

— Мог бы, конечно, — пожал плечами мужчина. И внезапно нахмурился. — А зачем вам, молодые люди?

— Понимаете ли, сэр… — я потупилась. — Мы… играем в Шерлока Холмса. Ну вот и…

Я неопределённо взмахнула рукой. Подозрительное выражение лица мужчины испарилось, и он заулыбался в усы.

— Ну и кто же из вас великий детектив?

— Конечно я, — приняв самый аристократический по моим меркам вид, гордо ответила я. За спиной раздалось возмущённое сопение, так что пришлось «признаться» в ответ на ехидный взгляд продавца. — Мы не всегда сходимся во мнениях. Так вот, вы нам поможете в этом очень важном деле?

— Ну что же… Неброская, хлопковое платье в горошек, непокрытая голова, — продавец неодобрительно покачал головой. — И слишком легко одета, как для октября. Вот как сейчас помню, я ещё подумал: «Бедняжка, должно быть, совсем замёрзла». Хм. Забавно, только сейчас приметил, что девица вовсе не проявляла неудобств. Вот уж не уверен, всё ли в порядке у неё с головой или…

Мужчина осёкся.

— Не берите в голову, молодые люди, старикам свойственно заговариваться.

Естественно, я поспешила уверить его, что он вполне себе в самом расцвете сил. И спросила:

— А у них, случайно, покупок в руках не было?

— Отчего же не было? Были, — кивнул продавец. — Вернее, была, но лишь одна, по крайней мере, в руках.

Мужчина взял мхатовскую паузу. Но видя зажёгшийся в наших глазах азарт, сжалился и продолжил.

— Вы, мистер Холмс, конечно, великий сыщик, но и мы, простые обыватели, тоже кое-что можем. В их пакете лежала одна-единственная бутылка рома. Марки, к сожалению, я не рассмотрел.

Мы переглянулись с Эриком. Кажется, нам сегодня просто неслыханно везло.

1) Санта Клаус в современном виде возник из-за рождественской поэмы «Рождество на пороге, или визит Св. Николая» пера Клемента Мура. Имя же Santa Claus произошло от Sint Klaas, которое в свою очередь является искажением Sint Nikolaas, датского названия Saint Nicholas, Святого Николая. Сама фигура перекликается с легендами: английской об Отце Рождества (Father Christmas), скандинавской о Джультомтене (Jultomten) и французской о Пер-Ноэле (Pere Noël).

Вернуться к тексту

2) http://s019.radikal.ru/i611/1710/a2/01c734732df3.jpg

http://s019.radikal.ru/i605/1710/b0/460864e96c1d.jpg

Вернуться к тексту

3) В Европе при счёте разгибают пальцы, в России — загибают. Привычка от упрощённого изображения римских цифр. http://evan-gcrm.livejournal.com/423169.html

Вернуться к тексту

4) «Гвоздик» — сигареты без фильтра, пользовавшиеся популярностью у солдат в Первую и Вторую мировые. Откровенно дешёвые и тяжёлые, сленгово называются «gaspers». Одина из таких марок — Woodbine. Американцы после войн стали называть вудбайнами английских солдат.

Вернуться к тексту

5) Детдом Стоквелл (Stockwell Orphanage) находился на месте современного Stockwell Park Estate, что на юго-западе Лондона. Основан в 1867 Чарльзом Спердженом. По одной лишь картинке территорий и дома ясно, что содержание выделяется приличное: £5,000 в год. АУ в том, что дислокация в фф изменена и детдом располагается недалеко от Рассел-сквера. https://simple.wikipedia.org/wiki/Spurgeon%27s

Вернуться к тексту

Распрощавшись с продавцом, мы вышли на улицу. Я сощурилась, прикрывая глаза от неожиданно выглянувшего солнца. Распогодилось.

— Куда дальше?

Я пожала плечами.

— Монопараллельно, мы и там, и там можем наткнуться на что-нибудь полезное.

— Подбросим монетку? — Эрик уже азартно шарил в карманах.

Я закатила глаза. Бронзово блеснув на свету, монетка решила, что нам срочно надо в кондитерский. Витрины приковывали взгляд. На круглых подносах и в прозрачных банках призывно мостились горы сладостей, отгороженные от улицы беспощадным стеклом. Лакричные пастилки Вилкинсона в зелёных коробках, ириски Райли, шоколадные кругляши и целая куча конфет, которых я раньше и не видела. Эрик сглотнул слюну и глядел на это великолепие со вселенской тоской в глазах. Вздохнув, я повела его внутрь, по пути шугнув какого-то мальчишку.

На выходе из магазина я сгрузила пакет на своего «напарника». Эрик был счастлив. Нагло, беспардонно счастлив, лучась улыбкой, чуть подпорченной вяжущим зубы «сладким табаком», от которого я внутренне содрогалась. Эта штука, которой аж давился мальчишка, точь-в-точь напоминала засахаренных червей. Эрик ржал и утверждал, что именно так выглядит табак. Мой шиллинг похудел и превратился в шестипенсовик. Денег было жалко, но ещё жальче было себя: хмурого продавца разговорить не удалось. Я вообще даже не поняла, его ли была смена, не говоря уже о том, чтобы узнать подробнее про «негра и его леди». От расстройства я запустила руку в бумажный пакет и набрала пригоршню «летучих тарелок», как их окрестил продавец. Язык защипала шипучка из раскушенной конфетки. Как-то я себе по-другому шербет⁽¹⁾ представляла.

В алкогольном магазинчике тоже всё было не гладко. Да, мы выяснили, что тот самый негр заходил, вроде как. С девушкой, одетой не по погоде. Брал ром. На этом мы зашли в тупик. На наше прикрытие про игру в Шерлока мужчина не клюнул и пообещал сдать полиции, если не перестанем мешать порядочным людям работать. Пришлось уйти с пустыми руками. Буквально: оставшиеся пару конфет Эрик распихал по карманам.

Мы снова оказались на улице. «Напарник» досасывал последнюю на сейчас сладость. Я думала, что нам делать дальше.

— Так-так-так, ну-ка кто это тут у нас? — глумливо раздалось справа.

Я обернулась и скрипнула зубами. Трое придурков с нашивками Стоквелла. И четвёртый, тот самый, которого мы спугнули у кондитерского. Блядство.

— Что, босота Вуловская, вам в прошлый раз не хватило? — продолжил издеваться главарь.

— На себя посмотрели бы — вам тоже досталось, — набычился Эрик. Ах да, он же говорил, что именно наши накостыляли этим гадам.

Главарь сплюнул под ноги.

— Захлопнись, придурок. И не стрёмно вам без старших на чужую территорию соваться?

Ну да. Этим дылдам лет по восемь-девять. Эрику шесть, мне вообще ещё и пяти не стукнуло. И их четверо. Почему я не вняла своему же совету и не начала заниматься бегом?

— Так. Мы уже сваливаем. Там на Рассел-сквере кого-то замочили, вот мы и ходили посмотреть, — я надеялась погасить конфликт в зародыше.

— Надо же, — протянул один из подпевал. — Сходим посмотреть, Чез?

— Сходим. Но сначала покажем этим недомеркам, как соваться в Стоквелл! Выворачивайте карманы, чо вы там накупили.

Эрик злобно зыркнул на мелкого стукача. Медленно повернулся к главарю и раздельно произнёс:

— Иди нахуй.

Кажется, моя попытка сменить тему провалилась.

Я была не готова. Совсем. И прилетевший кулак в челюсть стал очень неприятным вариантом развития событий. Голова взорвалась болью. Сквозь невольные слёзы увидела, как сорвался с места Эрик, словно ядро из пушки.

Во вскинутую в защите руку прилетел следующий удар. Пиздец больно. Я вслепую попыталась дать сдачи, но этот сукин сын увернулся. На этот раз пострадали рёбра. Ну мудилище! Спешно закрывшись в кривой боксёрской позиции, сумела-таки отбить следующий удар. У него что, стальные кулаки?!

По подбородку струилось что-то тёплое. Но времени посмотреть, что именно, не было. Я ушла в глухую защиту и отчаянно старалась отбивать удары. Руки пекло и крутило. От очередного замаха этого ублюдка я умудрилась увернуться и со всей дури вмазала ему куда-то в торс. Кажется, не все мои увлечения в прошлой жизни пропали втуне. Противник охнул, но даже не замедлился. Этот Голиаф вообще непрошибаемый, что ли?

Сбоку внезапно появился ещё один мальчишка. Ну охренеть, теперь мне точно крышка. Но к моему удивлению, он кинулся на моего обидчика. И даже успешно начал того теснить. Я застыла в растерянности, не зная, что делать. Лезть под руку неожиданному союзнику и, чего уж говорить, под новые удары, не хотелось. Но стоять просто так тоже было нечестно. Один раз живём!

С воплем диких бабуинов я бросилась под ноги противника, сбивая того напрочь. Больно, но действенно. Союзник не растерялся и принялся пинать павшего. Кое-как откатившись, я быстро вскочила, дико озираясь в поисках следующего врага. Эрик уже умудрился одного подпевалу завалить и теперь махался один-на-один с главарём. «Шестёрка» стоял в сторонке и орал что-то подбадривающее. Мелкий падальщик.

Я кинулась на помощь Эрику и сбила теперь уже нового противника. Ха, Том Риддл — человек-таран! Какой там Тёмный Лорд!.. Спасибо, физика, за инерцию.

Но на этот раз получилось не так удачно. Этот ублюдок умудрился взять меня в какой-то захват, я оказалась лежащей спиной на нём, перекрывая Эрику удар. Я отчаянно старалась попасть локтём или пяткой хоть куда-нибудь. «Напарник», наконец, сообразил и вмазал противнику ногой по рёбрам. Тот от боли ослабил захват, и я смогла выкрутиться, теперь сидя верхом. Ну, сука, сейчас у меня попляшешь!

Кулак опустился на ненавистное лицо. Пальцы и костяшки заболели. Плевать! Ещё удар. Ну как тебе, нравится, младших обижать?! Кровь кипела и бурлила в венах, принося наслаждение силой. Н-на, падла! Внутри клокотал смех, и я не стала его сдерживать. Получай, скотина!

Это! Просто! Охуенно!

Внезапно руку, занесённую для очередного удара, перехватили. Я с раздражением посмотрела на посмевшего мне мешать. Какого чёрта, Эрик?!

— Том, хватит! Хватит, я сказал! Ему уже достаточно! Слышишь меня?

Я с сожалением перевела взгляд обратно на недобитка. И будто прозрела.

Словно впервые увидела разбитый нос и потёки крови, залившие лицо. Разбитые в кровавое месиво губы и кровавые пузыри, смешанные со слюной. Эрик снял меня с бессознательного главаря и поставил на ноги. Меня тошнило. Но даже закрыв глаза, я всё равно видела перед собой обезображенное лицо девятилетнего мальчишки. С трудом сглотнув мерзкий ком, поднявшийся к горлу, я попыталась отдышаться. Если бы меня вырвало, то репутации пришёл бы окончательный конец. Когда меня стала заботить репутация?..

— …выдох, давай, дыши. Вдох… — голос Эрика доносился, будто сквозь вату. Я попыталась следовать командам.

В голове немного прояснилось. Я чудовище?..

— Забирайте, — прохрипела я, кивнув головой на лежащего главаря. Опасливо косящиеся на нас остатки четвёрки подхватили мальчика и споро потащили его прочь. А если бы меня не остановили…

— Мощно ты его, — хлопнул меня по спине подошедший неожиданный союзник. И добавил, глядя на моё побледневшее лицо. — Да не переживай ты так. Оклемается. Поверь, там больше крови было, чем реально повреждений. Эт я тебе по опыту говорю. Самому прилетало будьте-нате от старших товарищей этих мудил.

Мне наконец-то выпала возможность получше разглядеть моего спасителя. На краю сознания брезжило смутное ощущение, что где-то я его уже видела. На вид лет двенадцать-тринадцать. Искорки в глазах. Каштановые кучерявые волосы. Ни малейшего понятия.

Его взгляд упал на наши нашивки и расплылся в улыбке.

— О, так вы из Вуловского приюта? Земляки, хе-хе! Не помните меня? Не? Ну, тебя, — ткнул он пальцем в Эрика, — я точно не помню. А вот ты…

Палец повернулся ко мне.

— Том, верно?

Я кивнула. И ошарашенно распахнула глаза: я вспомнила.

— Дерек? Дерек-Весельчак? Серьёзно ты, что ли?

Мальчишка на радостях хлопнул себя по ногам.

— Вспомнил-таки! А ты ведь совсем мелким был.

На лице сама собой расцветала улыбка. Последний раз я о нём слышала от Короля. Тот самый улыбчивый парень, читающий книги на ночь детворе и раздающий вкусняшки. Том очень грустил, когда Дерека усыновили.

— Ещё бы, не вспомнить! Да твои конфеты и сказки до сих пор вспоминают! А ты теперь тут где-то неподалёку обитаешь или как?

— Так, это, в соседнем доме живу. А в магазине, куда вы только что заходили, подрабатываю.

Увлёкшись, я как-то забыла об Эрике. А он насуплено смотрел на нас обоих и чуть ли не пыхтел от злости. Я спохватилась.

— Эрик, это Дерек Не-Знаю-Новой-Фамилии, также известный как Весельчак. Очень примечательная личность нашего приюта. Дерек, это Эрик Уолли — мой лучший друг.

Говорить, что лучший, потому что единственный, я благоразумно не стала. Но, кажется, Эрик оттаял. И чего обижался?..

— Крессвелл.

— Уолли.

Мальчишки пожали руки. Всё по-взрослому, ишь ты. Англичане!

— В общем, я слышал, о чём вы расспрашивали Хопсона, продавца. И я могу вам помочь…

В голосе слышалось «но».

— …если вы расскажете, зачем вам на самом деле этот чувак.

Мы с Эриком переглянулись. В принципе, я была не против. Да и наше «следствие» зашло в тупик. Но Эрику явно что-то не нравилось. Нахмурившись, я попросила у Дерека пять минут на «обсудить с напарником».

— Эрик, какого чёрта? Мы в тупике, а у него есть информация.

Мальчишка насупился.

— Я понимаю. Но мне всё равно не нравится.

— Что именно тебе не нравится? — устало вздохнула я.

Эрик испытующе посмотрел на меня, как будто что-то искал. Но, видимо, не нашёл. И как-то весь сдулся.

— Неважно, забей. Пошли сдаваться.

И первым же направился к Дереку, оставив меня в ещё большем недоумении. Пожав плечами, я присоединилась. Остановиться на «военный совет» решили в Брунсвичских садах, до которых было минут пять-шесть ходьбы.

После того, как мы вкратце пересказали наши приключения, Дерек присвистнул. И сказал ждать его здесь. Солнце медленно скользило по небосводу. Мы сидели на лавочке. Эрик мрачно подбрасывал щелчком монетку. Я надувала пузыри из жвачки и болтала ногами. Синяки наливались тяжестью и тянули, а челюсть начинала ныть. Интересно, а шишки на челюсти бывают?..

— Ну и куда твой Дерек запропастился? — не отвлекаясь от монетки спросил Эрик.

Я щёлкнула жвачкой и пожала плечами.

— Может, он пошёл в полицию рассказывать? — не унимался мой напарник.

Щёлк.

— Вряд ли. Дерек не стукач.

Фразы получались рубленные. Говорить не хотелось. Да и вообще меня одолела апатия.

Щёлк.

— А если всё-таки расскажет?

Я ещё раз пожала плечами:

— И что?

Эрик аж уронил монетку от возмущения. Щёлк.

— Ты чо такой спокойный ваще?

От необходимости отвечать меня спас вернувшийся Дерек.

— Не заскучали, ребятки? А я тут интересного принёс.

И жестом заправского фокусника достал из кармана какую-то бумажку.

— И как нам поможет… бумажка? — с недоверием спросил Эрик.

У меня забрезжила догадка. Не может быть!.. Или всё-таки может?..

Ухмылка Дерека ничуть не увяла:

— Это, мои дорогие сыщики, очень важная и нужная деталь для нашего следствия! Настолько важная, что ради того, чтобы её достать, мне пришлось четыре месяца проработать под прикрытием простого посыльного. Но теперь… Теперь, друзья, разгадка притаилась всего в шаге от нас! И мы с вами освятим — или всё-таки осветим? — ту злокозненную дыру, развеем тени сомнений и вытащим ответ на яркий свет познания!

Я невольно хихикнула: Дерек настолько вжился в роль, что запрыгнул на скамейку и принял самую напыщенную адмиральскую позу, вздымая руку с листиком высоко над головой. Эрик тоже не удержался от смешка.

— Эх, ничего-то вы не понимаете, — махнул рукой Дерек и опустился на скамейку рядом с нами. — Смотрите.

На развороте листика карандашом было написан адрес. Кажется, я всё-таки права.

— В общем, этот чувак заказал у нас ещё раз ром. Только в этот раз конкретную марку. И сказал доставить к восьми вечера. Мистер Хопсон ругался, что он в восемь уже закроется, но мужик сказал, что заплатит вдвое, и Хопсон сдался. Так что сегодня я всё равно собирался туда. А тут вы со своими вопросами. Ну а уж после махача с этими стоквелловскими задаваками я уж точно решил вам помочь.

Я довольно взглянула на Эрика. Я же говорила, что не стукач. Эрик немного виновато отвёл глаза.

— Только вот что теперь делать с этим всем будем?

Вот чёрт. Как-то эту ма-а-аленькую деталь я упустила.

— Ну, в полиции нам всё равно не поверят без доказательств, — начал рассуждать мой напарник.

— Угу. Только вряд ли у самого того чувака мы найдём доказательства, — сомнения и противоречия грызлись друг с другом внутри.

Дерек неопределённо пожал плечами:

— Но можем что-то и найти. Лучше так, чем вообще без ничего заявляться.

Мы какое-то время пытались прикинуть варианты. Но как бы не бились — всё равно оптимального решения не находили. Мне что-то всё ещё не нравилось в этом предложении. Но под напором превосходящего большинства пришлось уступить.

В итоге, мы договорились, что ждём Дерека, а пока сидим у него дома. Было жутко неловко стеснять его приёмную мать, но женщина, казалось, наоборот радовалась нежданным гостям. Ну или это такое странное британское гостеприимство. Естественно, нас привели в порядок, хорошенько отряхнув штаны и пиджаки, застирали кровавые пятна на рубашках и чуть ли не насильно заставили хорошенько помыть руки, лицо и даже за ушами. Да за мной так с самого настоящего детства не следили! После чего нас даже пригласили за стол. И я почти совладала с лицом, когда мне сказали, из ЧЕГО этот суп. Из телячьей головы. С мозгами. Надеюсь, моё выражение хозяйка приняла за восхищённое.

В ходе беседы миссис Крессвелл то и дело нами умилялась, рассказывала про успехи сына и всё норовила достать фотоальбом. Но мы доблестно умудрялись избегать ужасных тем.

После картошки с курицей нас милостиво отпустили поиграть в комнату Дерека. Но не тут-то было. На этот раз она нас всё же поймала и усадила по бокам, а сама раскрыла альбом. Я мысленно присвистнула: а Крессвеллы не из бедняков. Столько фотографий наделать за какой-то год! Дерек с семьёй на фоне приюта, Крессвеллы на фоне церкви, Крессвеллы дома с собакой... Каждая фотография сопровождалась комментариями. Нам ничего не оставалось, кроме как смириться с неизбежным.

Но всему приходит конец, это же правило распространялось и на воистину почти бесконечные фотографии Крессвеллов. Когда мы досмотрели последнюю, то Эрик, судя по виду, готов был запеть «аллилуйя!», а я ожидала подлянки в виде второго альбома. Но моя паранойя в этот раз дала сбой, чему я была безмерно счастлива. И на этот раз нас наконец-то оставили одних в комнате.

Книги, тетрадки, рисунки, игрушки… Забавно. Заводные машинки, разноцветные фигурки жокеев, мягкая игрушка собаки. Последняя лежала возле подушки на кровати. Кхе-хе, Дерек, теперь я знаю твой секрет. Но это даже мило.

Намаявшись за день, мы прилегли и зачитались «Историей Короля Артура и Его Рыцарей» пера Говарда Пайла. Пусть язык ломался на очередных «methoughts», «beseeches» и «hitherwards» в разговорах персонажей, но это лишь добавляло очарования легенде. Гордый Артур, мудрый Мерлин, хитрый и коварный Мордред увлекали рассказами за собой на Авалон. Мы и сами не заметили, как заснули. И снились нам сэры Ланселот, Галахад и Персиваль, бредущие сквозь леса в поисках Священного Грааля…

Разбудил нас уже Дерек, беспардонно растолкав и вручив каждому по сэндвичу. Мы сонно бурчали, но еду смели за считанные минуты. Удостоверившись, что мы окончательно проснулись и понимаем, на каком свете находимся, Дерек заставил нас сказать миссис «до свидания» и вытолкал на улицу.

На улицах уже горели фонари. Не люблю дневной сон — такое ощущение, что уже настал следующий день. Ночная прохлада легко прогнала остатки сна. Идти было, в принципе, недалеко, в сторону Вестминстера, где жили некоторые важные шишки. Чем ближе подходили к главным улицам, тем светлее становилось. Повернув в очередной раз, мы замерли от восхищения: эта часть Лондона светилась электричеством. Подсвеченные дома, ярко освещённые дороги и аллеи. Это действительно смотрелось великолепно. Казалось бы, на меня-то, разбалованную цветомузыкой, разноцветными прожекторами и ультрафиолетовыми дискотеками, уж точно не должно было подобное произвести впечатления и вовсе, но за несколько месяцев в этом мире я совершенно отвыкла. Восхитительное зрелище.

Мы зачарованно шли по преобразившемуся городу. И не мы одни отдавали должное человеческому гению — здесь было людно. Опять же, я очень отвыкла от толпы, а здесь кипела жизнь и сновали тысячи людей. Совершали променад почтенные пары, весёлые студенческие компашки слонялись от одного питейного заведения в другое, под ручку гуляли романтические парочки. Я с наслаждением прикрыла глаза: если забыть об одежде, то такое ощущение, что я вернулась в своё время. Ещё бы и английский поменять на родную речь… Но и так хорошо.

Мы свернули снова и выбрались на боковую улицу. Если верить адресу на бумажке, то, похоже, пришли. Над нами мрачно нависало трёхэтажное здание. Окна тёмными провалами глазели на нас, отражая огни уличных фонарей. Дерек решительно постучал молоточком в дверь, которая сразу же медленно, но бесшумно открылась. За ней никого не было. Переглянувшись, мы зашли внутрь.

Богато декорированный холл, казалось, пребывал в запустении. Мы медленно двинулись вперёд к лестнице.

— М-мистер Адиса?.. — внезапно оробев, позвал Дерек. — Это доставка из «Ликёров Ленни». Вы заказывали на восемь вечера…

Под конец фразы Дерек уже говорил совсем тихо. По спине пробежались мурашки. Такая обстановка отлично подходит для фильма ужасов. Надеюсь, никому не придёт в голову «гениальная» мысль разделиться.

— Эй, может, разделимся и поищем его? — шёпотом спросил Эрик. У меня нервно дёрнулся глаз.

— Нет, нет, нет и ещё раз нет! — гневно зашипела я в ответ. — Ты совсем с ума сошёл?

— Мистер Адиса? — ещё раз попытался Дерек.

Вместо ответа под ногами раздалось шипение и повалил белёсый дым, мешая свободно вдохнуть. Я схватила за руки мальчишек и рванула обратно к двери. Попыталась. Наткнулась на что-то мягкое и однозначно живое, меня крепко схватили и держали на месте. Остаток кислорода в лёгких стремительно сгорал. Молча изо всех сил ударила в предполагаемое месторасположение подъёма стопы. Сверху приглушённо выругались и от неожиданности выпустили. Извернувшись ужом, я чудом схватила выпустившего руку Эрика и попыталась тащить ничего не соображающих мальчишек дальше к выходу. Дерек осел на пол. Лёгкие горели. Вдвоём с Эриком мы смогли протянуть друга ещё пару шагов, но тут отключился и мой напарник. Потекли слёзы. Я не могу их бросить. Не могу.

Это была последняя осознанная мысль.

Первой пришла боль. В голове, горле и конечностях. Я очень старалась не застонать, отчётливо помня о том, что предшествовало потере сознания. И боялась себя выдать. Рядом слышались шаги и невнятное бормотание. Шорох чего-то по полу. Я идиотка, возомнившая себя самой умной. Какая же я дура.

В кожу впивались верёвки. Старательно контролируя ровное дыхание, я рискнула приоткрыть глаза. Сквозь ресницы и дрожащие веки разобрать что-либо оказалось сложно. Мимо прошла высокая фигура.

— Мне всё равно, пришёл ли ты в себя, mtoto⁽²⁾.

Чёрт. Разведчик из меня аховый. Раз меня рассекретили, то я уже попыталась нормально осмотреться. Действительно верёвки. Рядом лежат в бессознанке мальчики. Окон нет. Мы в подвале? Если бы была каменная кладка, то у меня бы и сомнений не возникло. Но стены обшиты резными панелями из какого-то благородного дерева. Массивные светильники. Под щекой холодный паркет. Эй, мы же так простудимся! Не то, чтобы меня это действительно будет беспокоить в конце этой ночи, судя по всему.

А этот чёрный сын шакала чертит веве. Прямо на полу. Чем-то красным. Я очень надеюсь, что это не кровь. И, желательно бы, не человеческая. На угловом столике поодаль связка свечей, ром, сигары и конфеты. Он снова собирается взывать к духам? Моё внимание привлекла ещё одна вещь. На другом столике лежала иссохшая женская голова с зашитым ртом. Да он, похоже, на всю голову двинутый.

Пересохшее горло слушалось плохо, но я всё же попробовала:

— Мистер Адиса, я так полагаю?

Мужчина недовольно оторвался от узора, взглянул на меня и кивнул.

— И я так понимаю, что нас вы живыми отпускать не собираетесь?

Мужчина удивлённо на меня посмотрел, но снова кивнул:

— А ты не такой уж и глупец, mtoto.

Я решилась.

— Тогда, раз уж мы всё равно ничего никому не расскажем, объясните, что именно будете просить у лоа?

Адиса в шоке распахнул глаза, но тут же подозрительно прищурился.

— Откуда ты, белый, знаешь наши названия?

— Я много чего знаю, — попыталась я пожать плечами, что в таком положении было довольно проблематично. И, нет, паники не было. Кажется, я всё ещё не верю, что это всё взаправду и всерьёз. Это же не может случиться со мной, верно?

— Что ещё ты знаешь, kujua⁽³⁾?

Понятия не имею, чем он меня обозвал на этот раз.

— Например то, что вот это, — я поочерёдно кивнула на веве, — маяки для Папы Легбы и Барона Субботы. И судя по тому, что вы взываете к последнему, а на вон том столике лежит очень характерная голова, то это должно быть как-то связано. Это ваша жена? Дочь? Сестра?

Мужчина с каждым моим словом выглядел всё более обескураженным. Никогда раньше не видела, чтобы негры бледнели.

— Ee roho za mababu, fanya hekima yako juu yangu! Jina lako nani?⁽⁴⁾

— Я не знаю этого языка, Адиса.

Он опять удивился. Да, я полностью оправдываю свою фамилию. Я человек-загадка! Гхм. Чему-то кивнув, он продолжил на английском.

— Как тебя зовут, лоа?

Теперь уже был мой черёд удивляться. Он меня принял за духа кого-то из племени? И что мне теперь делать?

— Узнав имя, узнаешь и пути повелевать, — пришлось принять самый бесстрастный вид. Но из меня отвратительный лжец! Доказано Андерсеном. И долго этот фарс вряд ли продолжится.

— Справедливо, — кивнул мужчина. — Что ж, лоа, я расскажу тебе. Ифама, моя сестра, отказывается говорить со мной.

Он указал на голову. Ну ещё бы она не отказывалась!..

— И поэтому я должен спросить у Барона, почему. Она должна была быть моим проводником в мире мёртвых, должна была рассказывать их секреты. Она должна была повиноваться мне! Без неё я не смогу призвать предка своего господина и заставить его говорить то, что нужно мне. А этот uturuki wa zamani⁽⁵⁾ всё ещё сопротивляется моим зельям! Столько лет я выполнял его прихоти, заботился о нём, бегал по поручениям — и всё ради чего? Сотни фунтов? Он чтит предков и послушается, если его давно мёртвый отец скажет переписать завещание в мою пользу! И пусть эрлом я не стану, плевать. Этих зазнавшихся снобов давно стоило поставить на место. О, они ещё узнают на своей шкуре, что это значит — прислуживать и подметать собой пол!

Кажется, Остапа понесло. Как-то это низко. Честное слово, я была готова услышать самые разные версии, но это? Я подсознательно ожидала чего-то более… возвышенного? Мне даже неловко стало за этого жадного безумца. Столько усилий — и всё ради такой банальности, как деньги? Как сказали бы некоторые героини романов: фи, сударь!

Если я всё правильно поняла, то в парке он убил сестру и сделал фуву — говорящий череп или голову, обычно из родственника бокора, с помощью которого бокор может работать с умершими чуть ли не в обход Барона. Но что-то пошло не так, и сестра сохранила свою волю. Правда, каким образом она смогла показаться мне и, тем более, показать мне место преступления, я всё ещё не понимала. Но я в магии пока что профан. Может, это что-то среднее между воспоминанием и миром мёртвых. Может ещё что. Если выживу — разберусь. Хорошее слово «если».

Паники всё ещё не было. И это странно. Я же теперь начинаю реветь по любому поводу. А тут как отрезали. Ладно, спишем на шоковую ситуацию, эмоциональное выгорание и прочую фигню. Я потрясла головой.

— Ты отказываешься помочь мне? — прищурился Адиса.

Блять. Моя рассеяность до добра не доведёт. Не довела.

— Помочь как? — рискнула переспросить я.

— Что ж, ты дал свой ответ, лоа. Да будет так.

Мужчина вышел из комнаты. Кажется, я только что лишила себя возможности спастись. Отлично сработано, я молодец!

Ожидание тянулось мучительно долго. Я ругалась и пыталась хоть как-то ослабить верёвку. В ниндзя бы меня не взяли — верёвка не поддавалась. Пыталась растолкать мальчишек — тоже без толку. Я даже сообразила попытаться вызвать огонь, чтобы пережечь верёвки и плевать на ожоги. Но огня всё не было. У меня не получалось ощутить ту искру, которая чувствовалась этим утром. Этим ли? Сколько мы вообще тут находимся?

И вот тут меня догнала истерика. В самом отвратном её проявлении: с рыданиями и соплями. Я была абсолютно беспомощна. Я ничегошеньки не могу поделать. Моя хвалёная магия, на которую я, оказывается, очень надеялась и считала её безотказным билетом в безопасность, не работала. Я не хочу умирать! Не хочу! Слышите? Пожалуйста, кто-нибудь, я не хочу умирать! Пожалуйста!..

Рыдания стихли сами собой. Только из глаз сами собой текли слёзы. Молча. Не знаю, сколько прошло времени. Если Адиса проходил мимо, то я окончательно лишила бы его веры в то, что я лоа. Лоа не плачут, верно?

Живот неуместно забурчал, намекая на то, что не прочь был бы подкрепиться. Ну и чем я тебя покормлю? Конфетами в кармане Эрика?

Стоп. Конфеты!

Быстро-быстро подползла гусеничкой к всё ещё бессознательному мальчику. Господи, пусть хоть с ними будет всё в порядке и они просто заснули! Стянутые за спиной онемевшие руки — крайне неудобный инструмент для вылавливания предметов из чужих карманов. Я смело это заявляю по опыту. Но мне всё же удалось выцепить одну штучку. Где остальные — я не знаю и, честно говоря, не думаю, что ещё две конфеты так уж изменят расклад.

Всё той же гусеничкой подползла к веве Легбы. Хоть бы я ещё и ничего не стёрла. Кое-как извернувшись — да сегодня просто день акробатики какой-то! — я умудрилась положить угощение примерно в центр узора. Только бы ничего не стереть. Иначе в лучшем случае обряд просто не сработает. Повторюсь, это в лучшем случае.

Следующая проблема пришла оттуда, откуда я точно не ожидала. Я напрочь забыла формулу призыва. Я развернулась к подношению. И чуть было повторно не разревелась — фантик порван, конфета раздавлена. И это то, на что я буду призывать одного из самых великих духов? Это уже просто нечестно!

Кое-как подавив новую волну всхлипываний, я решила хотя бы попробовать. Хуже точно не будет.

— Папа Легба, приди! Отец Легба, услышь мою просьбу и приди! Приди, папа Легба, и я тебя отблагодарю!

Я вкладывала всю свою бешеную надежду, всё своё отчаяние и горячечную молитву. Пожалуйста, пусть это сработает!

Я затихла, ожидая хоть чего-нибудь. Шли секунды. Слышалось мерное дыхание мальчишек и сумасшедший стук моего сердца.

И… ничего. Не прогремел гром, не заклубился серный дым. Ничего не случилось. Я не смогла. Я подвела мальчишек. Никто не придёт. И мы умрём.

Сил на слёзы не оставалось. Так что я просто безучастно лежала на веве цвета крови и не думала ни о чём.

— И долго мы так будем молчать? — послышался сзади голос.

Я позорно взвизгнула и перекатилась, чтобы видеть говорившего. Не знаю, что я ожидала увидеть, но явно не это⁽⁶⁾. Непомерно высокий мужчина с изрезанным крест-накрест шрамами лбом. Глубокие морщины на тёмном, но мертвенно бледном лице. Красная радужка. Спутанные тяжёлые волосы, вплетённые перья и ремешки. Цилиндр, по ободку ленты нанизаны маленькие декоративные черепа. Мужчина тяжело опирался на трость.

Это явно не загримировавшийся Адиса. Лоа поднял в ожидании бровь.

Я прочистила горло.

— Папа Легба, сэр?..

Ещё более идиотского вопроса я не нашла? Нет, блин, это Маман Бриджит пожаловала. Конечно, Легба!

— Верно, маленький оунси. Ты так искренне взывал, что я не мог не прийти. Пусть и не были исполнены все правила, — великий дух чуть склонил голову, посмотрев на раздавленную конфету. Отстукивая тростью каждый шаг, лоа неторопливо подошёл. Столь же неспешно наклонился ко мне, словно изучая. Хмыкнул, ухватил за шиворот, придал сидячее положение и отошёл, словно оценивая работу.

Я сглотнула. У Легбы ледяные руки. До меня только стало доходить, что если здесь лоа — что-то вроде демонов, то у меня ни ритуального круга, ни защиты. И вполне вероятно, что я была бы уже мертва в рамках демонологической доктрины. Если только демон не собирался бы вдоволь поиграть с глупой жертвой.

— Папа Легба, вы не могли бы… ну… исполнить мою просьбу?

Дух страшновато улыбнулся.

— Я уже понял по твоему призыву, что ты желаешь услуг не других лоа, а именно моих. Что именно ты хочешь, маленький оунси?

— Ну, вы же охраняете перекрёстки? Перекрёстки — это дороги, а дороги — это свобода. Ну, вроде как. Эм… В общем, не могли бы вы меня освободить, сэр? От верёвок.

Папа Легба расхохотался, сверкнув металлическим клыком. Я сказала что-то смешное?..

Смех резко оборвался, будто и не было его.

— Нет, я не дух свободы, маленький оунси. Но освободить тебя мне ничего не стоит. Вот только действительно ли ты оцениваешь свою жизнь в одну раздавленную конфету?

Я побледнела. Но… он же… Меня осенило.

— Там на столике ещё есть, целый пакет. Правда, я дотуда доползти не могу. Но там они точно были. Вы же берёте плату сладостями?

Кажется, в глазах лоа мелькнула жалость. Я сморозила глупость?.. Папа Легба вздохнул и обратился, словно к маленькому ребёнку. Стоп, я же и есть маленький ребёнок.

— Маленький оунси, я, конечно, приму и этот дар. Но конфеты — всего лишь обычная плата за то, чтобы я позвал других лоа, к которым с самого начала хотел обратиться хунган или бокор. Ты же просишь не провести к тебе духов, а выполнение желания именно мной. И здесь совсем другая цена. Ты ведь просишь тебя «освободить от верёвок», но этим ты спасёшь свою жизнь. Так что ты просишь спасти тебе жизнь, маленький оунси. А платой за спасённую жизнь… будет жизнь взятая. И, заметь, освободив тебя, я спасу не одну, а целых три жизни. Цени мою щедрость, я по-прежнему требую лишь одну жизнь взамен. Готов ли заплатить?

Я слушала его и чувствовала, как внутри поднимается ужас. Могу ли я убить? Могу ли я убить ради себя? А ради двух глупых мальчишек, которых я не уберегла? Готова ли я наплевать на свои убеждения и тем самым спасти невинных?

Я кричала самой себе. Это же убийство! Убийство, слышишь? Ты отнимешь все будущее у живого, думающего существа. Ты действительно сможешь оборвать все надежды и стремления? Стереть личность. Убитый тобой никогда больше. Не важно «что». Важно, что «никогда больше». Понимаешь? Ни-ког-да.

Я глубоко задышала, будто перед прыжком в воду. В ушах билось страшное «никогда». Я решилась и подняла взгляд на Папу Легбу.

Дверь рывком распахнулась. На пороге стоял Адиса. Я не успела. Опять.

Мужчина диким взглядом окинул комнату и увидел великого лоа. Взревев, бокор в мгновение ока подлетел ко мне, сбивая обратно на пол. Над головой взлетел ритуальный атам, хищно блеснув чуть изогнутым лезвием. Время потекло медленно-медленно.

Раз.

Вот тягуче-неизбежно опускается нож, безошибочно метя в сердце.

Два.

Вот я встречаюсь взглядом с Адисой. Вижу расширенные зрачки. Красные прожилки белков.

Три.

Внутри, где-то за рёберной грудиной, нестерпимо жжёт. И что-то рвётся наружу. Я не могу это контролировать. Я не хочу?..

Четыре.

Вот бурлящий поток силы утягивает меня в невозможно огромные зрачки. Сила гудит. Сила крушит всё на своём пути.

Пять.

Вот выворачивается нож из ослабевшей руки и лишь немного царапает мне предплечье. Теперь уже точно безумный колдун из Тёмного Континента падает на бок и пронзает меня бессмысленным взглядом пустых глаз.

Легба смеётся и наклоняется ко мне. Я слышу запах выжженной травы и земли. Острый коготь легко режет верёвки. Одну за другой. Легба снова смеётся: «Плата принята, желание исполнено, маленький оунси».

Лоа исчезает так же внезапно, как и появился. Я смотрю на потолок с лепниной. Она складывается в листья и цветы. Какие цветы несут на могилу?

Я слышу громкие шаги. Множество ног. Пол вибрирует. Люди боятся. Я не боюсь. Человек ли я?

В зал вбегают люди. Что-то кричат полицейские. Кто-то свистит. Я вижу лицо Андерсена. Я вижу, как двигаются его губы, но не понимаю, что он говорит. Что теперь слова?

Андерсен поднимает меня на руки, что-то спрашивает у полицейских возле Эрика и Дерека. Облегчённо выдыхает. Священник, чему ты радуешься? Ты держишь на руках убийцу.

Слёз нет. Ночной ветер приятно овевает лицо. Я всё ещё чувствую? Святой отец садится в машину, рядом укладывают Эрика. Я всё ещё на руках.

Меня снова несут. Я должна быть слишком тяжёлой ношей. Поставьте меня, и я проломлю перекрытия этажей. Прямо вниз. И ещё дальше.

Андерсен осторожно укладывает меня на мою же кровать. Укрывает одеялом. Вздыхает и выходит.

За стеной голос из радио говорит, что в парламентских выборах с ошеломляющим большинством голосов выиграла Консервативная партия. Меморандум Мосли отклонён.

Я закрыла глаза и провалилась в пустоту.

1) Шербет — написание «щербет» ошибочно, несмотря на популярность. Есть шербеты разные: восточный напиток из фруктов, мороженое, засахаренный сироп, цветная помадка с орехами и изобретённый в Великобритании в 19 веке шипучий газированный шербет в виде растворимого порошка.

Вернуться к тексту

2) Здесь и дальше в этой сцене используется суахили. Mtoto — дитя.

Вернуться к тексту

3) Знающий, ведающий.

Вернуться к тексту

4) О духи предков, ниспошлите свою мудрость! Как тебя зовут?

Вернуться к тексту

5) Старый индюк.

Вернуться к тексту

6) Да, мне нравится именно такой вид Легбы. Да, он перекликается с Бароном. Да, я в курсе, как обычно изображается Легба. Но, к чёрту, у меня АУ, я хочу красивого Легбу.

http://s011.radikal.ru/i317/1711/49/a4523570eb53.png

http://s013.radikal.ru/i325/1711/d2/2cda59ff26fa.jpg

Вернуться к тексту