Матемарья

Название: Кусок льда
Автор: WTF Astronomy 2016
Бета: WTF Astronomy 2016
Размер: драббл, 920 слов
Задание: мифологема Вода
Пейринг/Персонажи: Харон-тян / Солнце-тян (комикс Celestial Cuties), упоминаются Земля-тян и Жнецы
Категория: фемслэш
Жанр: драма, кроссовер
Рейтинг: R
Краткое содержание: Немного о совместных медитациях и космическом предопределении.
Примечание: написано по заявке с Инсайда: Солнце-тян/Харон-тян. Если можно - кроссом с массэффектом (Шаман-тян - Ретранслятор)
Примечание-2: Лёд - одна из форм воды.
Размещение: со ссылкой на выкладку
Для голосования: #. WTF Astronomy 2016 - "Кусок льда"

«Я и всё, и ничто, и ещё — кусок льда».
Прозрачная усмешка — тот самый лёд, в котором отражается почтительно склоненная огненная голова Солнца-тян.
Никто, кроме них двоих, не способен понять смысл этой тайной шутки — слишком уж сосредоточены на том, что творится исключительно внутри их орбит.
Аура Солнца-тян проходит сквозь бездну, наполненную рассеянной пылью и слабыми колебаниями полей — пока не угасает на границах сестер-тройняшек Альфы Центавра.
Память Солнца-тян — безбрежные миллиарды лет.
Память Харон-тян — короче: всего миллионы.
Но всё относительно, всё зависит от точки зрения — и, в конце-концов, Харон-тян знает цену времени куда лучше. Лучше, чем многие планеты и звёзды — не пасынки Вселенной-тян, а родные, возлюбленные, драгоценные дети.
И хорошо помнит, как Солнце-тян впервые обожгла её внимательным взглядом — хотя тогда Харон ещё не была укрыта своим ледяным панцирем, как щитом. Тогда она вообще ещё не была — Харон.
(В конце-концов, задолго до того, как плесень Земли-тян научилась даже обрабатывать камень, будущая Шаман уже знала, что такое — «фотографическая точность»).
Харон-тян (ретранслятор, который протеане называли «Трехсотым Стражем», а в этом цикле назовут просто ретранслятором номер 314) закрывает глаза, принимая позу для медитации.
Солнце-тян устраивается с ней рядом; далеко и близко одновременно. Руки сложены на коленях, глаза закрыты. Шаман-тян почти любуется ею — такой сосредоточенной и спокойной; звезда, усмирившая внутренние бури, проживёт дольше — до вспышки и сброшенной оболочки.
И даже не вздрагивает, когда Солнце-тян накрывает её ладони своими. Огненно-рыжие пряди щекочут лицо — солнечный ветер, добираясь до окраин системы, украдкой ласкает поверхность-обманку.
«Осторожнее», — замечает она.
Солнце-тян фыркает — магнитосферное возмущение, из-за которого у плесени Земли-тян опять начнутся какие-нибудь проблемы.
Шаман-тян смотрит на это по-своему — в конце-концов, мало что достойно называться «проблемой» в сравнении с методичным уничтожением целой расы (даже если оно — уничтожением только кажется; плесени ведь не объяснишь).
«Всё может быть уроком, Шаман?»
«Всё», — утвердительно кивает она. Это тоже — ритуал, почти такой же, как медитация.
«Тогда помоги мне узнать ответ, просветленная».
«Действуй, и мир даст тебе ответ».
«Станешь ли ты для меня сейчас подобием мира?»
«Вселенная-тян — во мне, и я — в ней. Познавая меня, ты познаёшь её».
Будь она и правда кусочком льда, это было бы проще. Но чтобы преодолеть страсти и стать шаманом, нужно взглянуть со стороны, не только изнутри и из вечности; а с этим — взглядом постороннего, отмерившего, исчислившего и взвесившего — у создателей Шаман-тян всегда было всё в порядке.
Солнце-тян оплетает её своими далекими, полупризрачными лучами — обхватывает сильными руками за плечи.
«Только убери подальше Плутон. Ей ещё рановато знать о таких вещах».
Плутон-тян, разумеется, давно уже занялась чем-то на своей половине орбиты — должно быть, рисованием; новость о том, что Земля-тян всё-таки о ней не забыла и даже отправила целый зонд, который вот-вот до них долетит, вселила в малышку едва не позабытую радость.
Но Шаман-тян всё равно качает головой, потому что светилу системы не стоит забывать даже о малых сих — особенно если (как считают все, начиная с любопытной Земли) у одной из них она берёт уроки.
«А что с Хаумеа, Седной и прочими?»
«А эти пусть закроют глаза».
Усмешка Солнца-тян — хищная, но чересчур даже спокойная, словно уроки и вправду не прошли даром. Харон-тян неподвижна, не делая даже попытки податься навстречу — только встречает то, что накатывает на неё, как волна.
Не стоит торопиться. Ни спешка, ни бегство ничего не изменят; и это — тоже ответ, один из многих.
Но она всё же плавится в яростном сиянии Солнца-тян; протуберанцы словно срывают ледяную оболочку, обнажая очертания древнего механизма.
«Скоро ты примешь свой истинный облик, Шаман».
Шепот в её мозгу не принадлежит светилу системы — единый, многосоставный голос живых машин, колыбельная надмирного безразличия.
«Вот-вот уже совершится перерождение».
Ей чудится, что она — неведомой прихотью Вселенной-тян — стала к Солнцу ближе, чем даже взбалмошная Меркурий; обратилась из куска льда, которым кажется для непосвященных — в водяное кольцо, обнимающее светило системы; непрерывно кипящее, исходящее паром, но неспособное разорваться и рухнуть само в себя — как неразрывен цикл, в центре которого — Жатва.
«Смирение и долг — столпы мудрости».
И одновременно, будто в каком-то другом, далеком и близком мире, белые-белые — такие холодные на вид, термоядерно-яростные на ощупь — пальцы Солнца-тян задирают её темную юбку, тянут колготки вниз.
Жгут — ласкают — раскрывая бесстыдно; Шаман-тян разводит бёдра и шепчет мантры, позволяя себе растаять хотя бы в воображении. Водная гладь, встающая перед мысленным взором, слегка уменьшает жар. Но этого мало, мало — и память, фотографически-точная, обрывками уносится с ручейками талой воды — словно ошметки прошлого сезона (прошлого цикла). Испаряется, впитываясь в жадную атмосферу Солнца-тян, и только сама Шаман замечает, как становится чуть больше темной энергии внутри светила системы — как одна цель медитации уничтожает другую; но это — по-своему красиво, и отвечает мелодии, которую выпевает голос создателей внутри её существа (эту мелодию она чаще всего слышит — теперь — именно в такие моменты).
Её пожирает снаружи бело-рыжее пламя — и разрывает изнутри царапающе-острое прикосновение пальцев.
Харон-тян вскрикивает, запрокинув голову — так отчаянно, что её работающее на нулевом элементе сердце вот-вот, кажется, вспыхнет бешеным голубым сиянием: посылая импульс-сигнал сестринскому ретранслятору.
«Ахххх».
Выдох Солнца-тян потоком заряженных частиц проносится сквозь неё. Горячие, слегка растресканные губы касаются лба в благодарном поцелуе.
Харон-тян восстанавливает дыхание — позволяет излишку воображаемой температуры раствориться в темном пространстве.
«Надеюсь, это не последний раз, когда ты соглашаешься помедитировать вместе?»
Этих разов может оказаться не так уж много; по космическим меркам. Но об этом Харон-тян молчит.
Зачем, если Солнцу-тян всё и так понятно — как было бы понятно далеко не всякой звезде.
«Вот устрою огромную-огромную вспышку, — мечтательно-мстительно жмурится Солнце-тян, потягиваясь всем жарким телом — протуберанец лениво скользит к одному из наиболее заметных пятен, — и плесень Земли-тян до тебя еще долго не доберется».
«Не стоит», — безмятежно отвечает ей Харон-тян, улыбаясь из-под очков (из-под толщи пыльного льда; брони и защиты). Она безупречно выучила мудрость своих создателей, с которыми совсем скоро — по космическим меркам — встретится вновь. — «Цикл должен продолжиться. Несмотря ни на что».