Острые полукружия ногтей впиваются в ладони, оставляя алые полумесяцы на белой коже. Но это ничего, мелочь: когда-то давным-давно, то была сказка, а не быль, и на ее тонких запястьях алели содранной кожей тугие браслеты. Ладони зудят, но это тоже ничего: до дома идти меньше получаса, а стоит ей оказаться там, как ее тонкие пальцы тут же окажутся в теплых, давно не знавших меча, руках Добрыни. Зате
...>>м проснется Настасья, посмотрит на нее так, как может только она да один из первых университетских преподавателей Забавы. Но встанет, чайник поставит, разогреет вчерашний ужин, а после, не переставая хмуриться, достанет вату да перекись водорода и обработает маленькие зудящие ранки. Ее руки не такие, как у Добрыни: те оплетают замерзшие в утреннем тумане пальцы Забавы подобно теплому кокону, Настасья же держит ее ладони в своих, будто боясь прикоснуться. Но Забава любит цепкие руки первой жены Добрыни не меньше, чем его теплые и мягкие ладони, на которых совсем не осталось мозолей.
Забава идет не оглядываясь, ветер с Невы, холодный и мокрый, забирается ей под пальто, и сотни маленьких мурашек сбегают по ногам вниз. Но она не боится ни холода, ни убийц и маньяков, скрывающихся в укутанном тумане утреннем Петербурге. Боится только желтых змеиных глаз, которыми ее провожают утопающие в белесой дымке уличные фонари.