Реликвия Сити (джен)

Из больницы меня выгоняют уже через три часа. Я как раз успела задремать, свернувшись в наколдованном кресле, когда в палату ворвалась та вредная ведьма-медик и разбудила меня своей руганью.

Еле добившись от нее согласия прислать сову, как только Снейп очнется, я трансгрессирую в Бат.

Ноги подкашиваются от усталости. В больницу я кинулась прямо с работы, а до этого отдежурила смену. План прост: горячая ванна, много успокоительного и мягкая кровать. Будь сейчас весна или лето, я бы посидела в саду среди цветов — это всегда действует умиротворяюще — но в начале осени будет скорее наоборот.

Ускорив шаг, я иду по дорожке к дому, как вдруг что-то заставляет меня остановиться. С другой стороны ограды мне в спину впивается чужой взгляд.

Обернувшись, я едва сдерживаю стон. Ну почему именно сегодня?

— Извини, сейчас не самый подходящий момент.

— Знаю, — говорит Люциус Малфой. — Но мне нужно было тебя увидеть.

Мы не встречались вот так, лицом к лицу, полтора года. Я замечала его мельком в Министерстве, иногда пересекалась взглядом в толпе. Редко и на достаточном расстоянии, чтобы забыть, какое впечатление он производит вблизи. Готова поспорить, даже если бы прошло больше времени, пять, десять лет, Люциус выглядел бы так же: само воплощение благосостоятельности и выигрыша в генетическую лотерею. Хотя можно ли считать лотереей то, что культивировалось Малфоями на протяжении нескольких веков? Не удивлюсь, если для достижения такого результата всех недостаточно сильных магически, красивых и блондинистых младенцев они выбрасывали в пропасть.

Нечего ему здесь делать, особенно в такой момент. Ничто из того, что он может сказать, не имеет значения. Именно это я и собираюсь ему сообщить, когда Люциус опережает меня:

— Моя жена при смерти.

На последнем слове голос его срывается.

Только подойдя ближе и вглядевшись в его безупречное лицо, я вижу это: тени, залегшие под глазами, едва наметившуюся складку между бровей, чуть опущенные уголки губ. Люциус будто бы всеми силами пытается не сморщиться от боли, и с каждой минутой ему это дается все сложнее.

Я вздыхаю.

— Не говори того, что не должен узнать Северус. Я не стану ничего от него скрывать, и если он захочет, позволю посмотреть все в моей голове. Чтоб… не было недоразумений. Входи.

Произношу все это, а сама уже жалею. Да что со мной не так?! Кто за язык тянул? Снейп лежит там, в Мунго, прикованный к постели, а я тем временем приглашаю в наш дом своего бывшего любовника. Я Люциусу ничего не должна, его жизнь — его проблемы… Ну и почему мне так сложно остаться равнодушной к этой обреченности в его взгляде?

Переступив порог дома, Люциус оглядывается. Он был здесь однажды — и с тех пор многое поменялось. Это больше не уютный домик пожилой леди, моей бабули Роуз. Присутствие Снейпа наложило свой отпечаток: стало меньше вещей, больше пространства и строгости. Не лучше и не хуже, просто по-другому.

Мы молча заходим в гостиную, и я указываю Люциусу на свое кресло. В кресле Снейпа никто, кроме самого Снейпа, сидеть не будет. Сама же остаюсь стоять, скрестив руки на груди. Чашку чая не предлагаю — не те обстоятельства, чтобы соблюдать хорошие манеры.

Люциус сидит, храня молчание, прикрыв ладонью нижнюю половину лица. Жест неуверенности, желания отгородиться… никогда за ним такого не замечала. Какое разительное отличие от последнего официального снимка, сделанного месяц назад и напечатанного на титульном развороте «Еженедельного пророка» — его свадебной колдографии. Стоя рядом со своей новой женой, ослепительной блондинкой, он казался если и не абсолютно счастливым, то уж точно уверенным, что все составляющие счастья находятся в его полном распоряжении.

А теперь его жена при смерти. Так Люциус сказал.

Я слышала, она была беременна.

— Что произошло? — спрашиваю, не выдержав слишком долгого молчания.

Веки его, словно отяжелев, едва двигаются, когда он поднимает на меня взгляд, по-прежнему закрывая лицо. Отняв ладонь, Люциус говорит:

— Несколько дней назад ей прислали сверток. Она ожидала посылку, какую-то очередную антикварную побрякушку… поэтому открыла, не дав эльфам толком проверить.

— Драконья оспа? — произношу я тихо, одними лишь губами.

Он качает головой:

— Каменная волчанка.

Вот черт… От драконьей оспы можно вылечиться, если организм силен, но неделю лихорадки пережить придется. Каменную волчанку побороть гораздо сложнее, даже с лучшими врачами и лекарствами — начиная с внутренних органов, весь организм постепенно превращается в камень. Надо ли говорить, как это болезненно.

— Ребенок погиб почти сразу. Его... извлекли. Это был мальчик, — Люциус сжимает руками подлокотники кресла. Резко выдохнув, смотрит в окно. — Проклятье! У тебя разве нет огневиски?

— Нет... Мне очень жаль.

Сказав это, я прикусываю губу — прозвучало так, будто мне жаль, что я не могу помочь ему напиться до беспамятства. После всего услышанного сама бы не отказалась от такого решения.

Какой неописуемый, дикий кошмар. И какой же тварью надо быть, чтобы сотворить подобное с молодой женщиной, ожидающей своего первенца. Ведь если тот сверток предназначался именно ей, мишенью не мог быть Люциус. При этом вряд ли у нее есть настолько коварные личные враги. Нет, кто бы ни отправил ей смертельную заразу, он хотел лишь одного — навредить Малфою и при этом видеть, как он мучается.

Луиза-Мария — так, кажется, зовут его жену. Мы с ней примерно одного возраста. Я посмеивалась над ее именем, над выражением личика, не отягощенного сколь-нибудь серьезными проблемами. Когда пошли первые слухи о беременности новой миссис Малфой, мне не хотелось высматривать признаки под просторной одеждой, но лицо ее светилось таким счастьем, что не возникало никаких сомнений — это правда.

И сейчас я чувствую жгучий стыд за все свои смешки, за ревность к ее счастью. Видит Мерлин, такого я ей не желала. Да и каким бы гадом раньше ни был Люциус, очевидно же, что сейчас он страдает. Вот ведь не думала, что доживу до момента, когда Малфою будет искренне небезразличен другой человек. Помнится, Снейп с уверенностью говорил, что ими обоими движет корыстный интерес, что женитьба — это какая-то сделка. Так сильно он еще не ошибался!

Мне только непонятно, что Люциус в такой тяжелый момент делает у меня дома. Мы не друзья, чтобы доверить мне свои переживания, помочь ему или его жене я ничем не могу, да он ничего и не просит. Не сомневаюсь, если бы ему что-то было нужно, Малфой бы объявил это с порога.

Я переминаюсь с ноги на ногу, разглядывая его лицо, как вдруг он, резко подняв на меня взгляд, выплевывает:

— С тобой бы такого не произошло.

Моргаю, не уверенная, что услышала его правильно.

— В смысле?

— Твой иммунитет, — говорит Люциус, и в его голосе мне мерещится злоба. — Если бы сверток открыла ты, на тебя бы это не подействовало.

Он что, правда хочет меня в этом обвинить? Его бы устроило, чтоб я поменялась местами с его женушкой и умирала в мэноре вместо нее?

Прежде, чем я успеваю как следует разозлиться, плечи Люциуса обмякают, и он произносит, прикрыв глаза:

— Уверен, Северус не рассказывал тебе… обо всех моих обстоятельствах. О том, почему мне нужен был ребенок. Я потребовал, чтобы это осталось тайной, а взамен обещал не приближаться к тебе. Понимаешь теперь?

Не сразу, но я понимаю.

Понимаю, что недооценила Снейпа.

— Так ты нашел себе жену, когда не смог подобраться ко мне и моему иммунитету?

Он кивает.

— Ну и мразь же ты.

Вырвалось, не сдержалась. Прежний Люциус Малфой такого бы не простил, но этот человек с больными уставшими глазами едва ли реагирует.

И тогда я понимаю еще одну вещь: ни цинизм Снейпа, ни мое первое впечатление не были на сто процентов верными. Истина, как всегда, где-то посередине.

— Так что теперь? — спрашиваю. — Дождешься, когда она умрет, и женишься снова? Тебе жаль ее, ты знаешь, что виновен перед ней — но ты пойдешь до конца?

— Нет, — выговаривает Люциус хрипло. — Больше никого не обреку на подобное. Лаванда… я видел его. Видел маленький камень, различал его голову, руки, ноги… Как мне… — он издает какой-то звук, не стон и не плач, но что-то рвущееся из горла. — Как мне теперь забыть это?

От вида некогда самодовольного Малфоя, который теперь буквально разваливается на части у меня на глазах, становится не по себе. Я бы сказала, что он пьян, но совсем не чувствую запаха алкоголя. Впрочем, мне ли не знать, как отчаяние и чувство вины сносят крышу покруче выпивки?

— Ты и не должен забывать. Вернись к своей жене и будь рядом. Если она выживет, выполни свои обязательства перед ней. Я видела, как она смотрит на тебя, Люциус. Ей нужны не только твои деньги. Возвращайся и будь уже наконец хорошим мужем.

Он качает головой:

— Ей больше никогда не стать матерью. Даже если… она не захочет остаться. В чем смысл, если она не сможет выполнить то, что считает своим долгом?

— А ты перестань вести себя так, словно это ее долг. Знаю, тебе в это сложно поверить, но женщины нужны не только для того, чтобы детей рожать, и это может не быть для нас единственной целью в жизни. В крайнем случае — предложи ей усыновить ребенка. Сделай хоть что-то, чтобы она не думала, будто просрала свою жизнь. И может тогда перестанешь думать так о собственной.

Не сразу, но во взгляд Люциуса возвращается осмысленность. Он оглядывается, поправляет волосы. Не знаю, услышал ли он меня, как и не знаю, за этими ли словами приходил ко мне, но, вставая, Люциус говорит вполне обычным голосом:

— Если Северусу что-то понадобится…

— В Мунго есть все необходимое. Но спасибо, я учту.

Кивнув мне, он уходит. Провожать его я не стремлюсь. Вместо этого поднимаюсь в спальню и нахожу уже чертово успокоительное.

Хватит с меня на сегодня.