Ложь разбитого разума (джен)

Где-то в отдалении часы глухо пробили несколько раз, разбудив меня. Или ото сна поднял необычный, промозглый воздух?

Спросонья комната казалась странной. В ушах гудело, в глаза будто песку насыпали, заставляя чувствовать резь и покалывание, а воздух словно пронизан взвесью пыли, от которой першило горло. Предметы, подернутые серой, вязкой, колышущейся пленкой, не добавляли спокойствия.

— И смерти моей не прошло, — произнес слева от меня завораживающий голос.

Повернув голову в сторону звука, хотел закричать, но вышел тоненький сиплый писк.

— Что вы такое? — протер глаза, но странное существо никуда не делось.

— Здравствуй, Хранитель, — капюшон дементора приветливо качнулся. — Чернобог дал, вот и свиделись.

Я зажмурился, посчитал до десяти и снова открыл глаза. Дементор не думал никуда исчезать.

— Не мыслил, что ты таким хлипким окажешься, — капюшон вздохнул. — Удивлен.

— Я правильно понимаю, что вы и есть дементор, в которого я превращаюсь? — а какие у меня еще сеть варианты? Уже нечему удивляться.

— Мернав, — выцедил капюшон еще одно непонятно слово. — Сделай милость, не бранись окаянными словами заморскими, Хранитель. Но суть вещей ты разумеешь.

— Ох, и с вами мне тоже учить старославянский язык? — я вздохнул, вспоминая странного домового.

— Как пожелаешь, Хранитель, — дементор перетек из угла комнаты в ее центр, зависнув посередине. — Навь существует вне времени, а я могу изъясняться так, как тебе привычнее.

— Уже радует, — я облегченно вздохнул. Не хватало еще язык ломать. — Где мы, и как вообще я оказался двоедушником? И почему время своих превращений я не помню?

Дементор, он же мернав, пафосно заломил руки-рукава и изложил свое виденье событий. То и дело сбиваясь на злосчастный диалект. Вычленив из велеречивого рассказа суть, я уяснил следующее. Во-первых, наш с ним диалог происходит на границе между сном и бодрствованием, благодаря магии домового. Как это работает, так и не дознался. Дементор не захотел объяснять, а возможно, и сам не знал. Во-вторых, нам вот просто необходимо прийти к соглашению насчет моего оборотничества, разграничивать наши сознания, и мне еще и контролировать весь этот процесс. Иначе рискую навсегда застрять в такой форме, а это невыгодно. По многим причинам, главная из которых — возможность быть рядом с моей любимой. Согласитесь, существовать рядом с девушкой в облике темного мертвого существа, от которого в материальном воплощении только туман и балахон — такое себе развлечение. Ладно бы это еще был вампир или демон, но туман…. Брр..

История того, как вообще дементор оказался в моем магическом ядре, пробила меня на нервный смех. Очень-очень давно, во времена Исхода Волхвов, случившееся, как я понял, из-за крещения Руси, ведун Чернобога, единственного, кажется, злого божества в славянском пантеоне, решил озаботится своим бессмертием. Но то ли ритуал пошел неправильно, то ли костер, на котором он окончил свою жизнь, был заговорен, однако ведун отправился прямиком в Навь. Где обрел бессмертие — таким вот странным образом, став дементором. Чернобог, чтобы там про него не говорили, своих ведунов не обижал и обещанья выполнял, хоть и после смерти. И вот, дементору было позволено существовать на Грани, поджидая меченую душу, чтобы слиться с ней, и прийти в мир живых. Меченых, за все время его существования, было несколько, я вот у него двадцать седьмой по счету. В Навь он возвращается со смертью Хранителя, всеми силами отстраняя ее наступление. В целом, если судить по его рассказу, он не злой, скорее скучающий и любопытный. Вывод напрашивался следующий: внутри меня теперь постоянно будет сидеть некий субъект, которому уже слишком много лет, и проживать мою жизнь вместо своей собственной. Ах да, он еще и умер на костре слишком рано для волхва — в возрасте каких-то несчастных двадцати лет. Н-да, дитя великовозрастное!

— А как другие меченые на тебя реагировали? — было интересно, как остальные выкручивались, живя с раздвоенным сознанием.

— По-разному, — он пожал плечами. — Все зависело от возраста, в котором меня Хранитель осознавал. Кто-то слишком рано — и его нарекали блаженным. Кто-то слишком поздно — и обретал на старости лет собеседника. Пару раз меня вместе с Хранителем отправляли в лечебницу для душевно больных, и не могу сказать, что это было интересно. Была пара случаев, когда приглашали священника для изгнания беса — то есть, меня. Но изгнать меня в Навь никому не удавалось.

— Как ты понимал, что это меченая душа?

— В жизни почти каждого смертного наступает момент, когда он слишком близко подходит к Грани. Еще не умер, но уже и не вполне жив. И если у него в этот момент есть незавершенность, магическое ядро по каким-то причинам не закрылось в цельный контур, вот тогда я могу завершить его собой.

— Ясно, — я кивнул. — И давно ты в меня вселился?

— Ты еще совсем маленьким был, Хранитель, — в его голосе прорезалась нежность, или мне послышалось? — Пугался всяких страшных историй, болел сильно. Я, признаться, не ожидал, что так долго ждать придется, когда ты меня осознаешь, так что пришлось действовать самому. На эмоциях было попроще вылезти наверх и напугать этого смешного английского волшебника.

— И как мне научиться тебя контролировать? Чтобы не застрять в такой форме?

— Ритуал Полного Слияния, — дементор развел руками. — Беда в том, что ты еще и Оберег теперь для своей ненаглядной, — он тихо рассмеялся. — Даже интересно получается. У меня еще не было Хранителя, у которого есть суженая.

— Почему? И что за ритуал такой?

— Откуда же я знаю, почему? Не я себе меченых выбираю. Ритуал сам по себе не сложен, проблема в твоей любимой. Если бы ты не стал Оберегом…

— Кем?

— Оберегом. Между Истинной Пустотой, коей является твоя любимая, и тобой устанавливается связь. Помнишь, приглашенные специалисты, в прошлом охотники на таких, как она, донимали тебя вопросами о ваших отношениях? — я кивнул. — Я был мальчишкой, когда наши придумали это оружие. Для войны между двумя кланами, подробностей уже не помню. Смысл в том, что Пустота привязывается на крови к волхву, которого на будет охранять. Взамен волхв отвечает за ее жизнь.

— В смысле?

— Он считается ее Оберегом, и между ними идет циркуляция магической энергии. Конечно, некоторую толику магии при должном обучении она может тянуть и из окружающего мира, в сражениях впитывает чужеродную, но отдает ее волхву, поддерживающему ее. Из того, что я слышал, ни ты, ни она ничего не знаете об этом, так что неудивительно, что попали в такой переплет. Временно соединившись с тем мальчиком через кровь, она застряла на Грани, а его вытолкнула в Явь. При других обстоятельствах, она бы вышла сама, но тут охотники допустили ошибку — разлучили ее с тобой.

— И что нужно сделать, чтобы вытащить ее обратно?

— Не знаю, — он пожал плечами. — Но вытаскивать ее придется нам с тобой. Вместе.

— Это еще почему?

— Потому что я — часть тебя. Это, во-первых. А во-вторых, так необходимо для ритуала.

— Ладно, — я помассировал виски. — В чем заключается ритуал? Надеюсь, обойдемся без свечей и пентаграмм?

— Ну и дешевый юмор у тебя, Хранитель, — он всплеснул руками.

Действительно, в описанном ритуале не было ничего сложного. Необходимо было объединить мое сознание и сознание дементора. Судя по описанию, это похоже на совместный просмотр воспоминаний в Омуте Памяти, с той разницей, что на время ритуала дементор прекращал быть темным туманом, а я терял человеческие черты, замещая их туманом. Так называемый частичный оборот.

— И как мы это сделаем?

— В Нави, конечно! — наверное, если бы дементор имел лицо, он бы сейчас лучился счастьем. — Иди сюда, Хранитель.

Не скажу, что мне не было страшно. Но страх — это эмоция, которую, при желании, можно отодвинуть на задний план. Только приложив усилия.

Навь представляла собой ничто. По крайней мере, то место, куда мы попали с дементором, когда он вцепился в мою протянутую руку и протащил через густое серое марево. Словно в ледяную воду нырнул, но неудобства я от этого не ощущал. Скорее, приятное покалывание. Вокруг, куда не смотрел, расстилалась ровная и прозрачная темнота, ластившаяся ко мне, закручивающаяся маленькими смерчиками возле пальцев, ерошившая волосы. Ей можно было дышать, она волновалась, словно живая, обтекала наши фигуры, выделяя на своем фоне. Ее прозрачность позволяла все отчетливо видеть, но, в принципе, смотреть было не на что, кроме меня самого и моего странного подселенца.

— Главное — доверься, — дементор словно светился изнутри пурпурным, ровным светом. — И совсем чуть-чуть — пожелай.

— То есть, я еще могу отказаться? — я вопросительно поднял брови.

— Можешь, к сожалению, — пурпурный огонь дрогнул, словно его колыхнул ветер. — Но тогда будут последствия.

— Например? — должен же я знать, на что подписываюсь.

— Это будет долгая, мучительная жизнь на Грани между явью и сном. Быстро умереть ты не сможешь, тут уж мой бог постарался. А вот пребывать в сумрачном сознании — долго. Во всяком случае, до тех пор, пока нас не убьют охотники, в чем я сильно сомневаюсь, ибо вряд ли они еще существуют.

— Но я могу найти их?

— Да, но разве ты хочешь лишаться интересной жизни вместе со своей нареченной? И, кстати, если ты откажешься, то, скорее всего, при следующем обороте я полностью захвачу твой разум, а это утянет нас обоих за Грань. Что в этом веселого? Ты лишишься жизни, а я снова буду выжидать меченую душу. Да и нареченная долго без тебя не протянет, англичане вряд ли додумаются перекинуть привязку на спасенного мальчика, да и не сумеет никто. Умельцы благополучно умерли.

— И ты мне все это говоришь только сейчас?

— А что, ты хочешь отказаться? — дементор склонил набок капюшон.

— Нет, — я выпрямился.

— Вот и славно, Хранитель. Не хотелось бы так быстро возвращаться к не-существованию, — с этими словами пурпурный огонь обрушился на меня.

Это было восхитительно и жутко одновременно. Меня как будто размазало тонким слоем по реальности. Я был одновременно везде и нигде. Был мальчишкой в черных одеждах, подпоясанный белым поясом, с окровавленным жертвенным ножом. Был юношей, сгорающим в дымном чадящем пламени на восходе под пение молитв. Был монахом, постящемся и отрицающим свою суть. Девушкой, что сожгла своего старого жениха, чтобы стать фавориткой князя. Носил вериги и спал на соломе, завоевывал крепости и сражался с татарами. Носил длинные платья и заливисто смеялся из-под узорного веера. Путешествовал в другие страны. Был композитором, художником и поэтом. Был богатым и бедным, мужчиной и женщиной. Принадлежал к разным сословиям и подвизался на разных профессиях. Убивал и был убитым. Строил и разрушал. В одно мгновение, растянувшееся на двадцать шесть разных жизней, проживал их все. И одновременно помнил, кто я есть сейчас. И зачем я все это делаю.

И наконец открыл глаза. В той прекрасной комнате Ильи Волкова, где засыпал вчера на рассвете.

Что ж, мне все приснилось? Нет. В зеркале, висящим напротив узкой кровати, отражался я. И одновременно я изменился. Весь мой облик размывался, выцветал, становился текучим, словно голограмма. Сохранив внешне человеческие черты, я чувствовал, что все мое тело смазывается в пространстве, словно внутри, под привычной одеждой, всего лишь туман, по какой-то причине принявший человеческое обличье. Приятным бонусом стало то, что очки перестали быть нужны.

— Ну, что, гостенек, потолковал со своим мернавом? — скрипучий голос домового отвлек меня от созерцания собственного отражения. — Гляжу, потолковал. Вот и славно. Сбирайся, отведу тебя к хозяину моему, нареченную твою ее тятенька принес.

— Наташу?

— Ее, вестимо. Охохонюшки, бедный мой хозяюшко. Ну! — домовой попытался, как и вчера, ухватить меня за руку, но его пальцы прошли сквозь мое запястье. — Фу-ты, нечистая, метвяцкая сила, Перуном не выведенная. По следу тогда пойдешь, навий, — домовой хлопнул в ладошки и пропал.

Я глазам своим не поверил. Там, где только что стоял Веня, остались следы его лаптей, светящиеся синим светом. «Просто встань на них, — прозвучал в моей голове мягкий голос дементора. — И попадешь туда же, куда он ушел. Поторопись только».

Привет, раздвоение личности! Ладно, где наша не пропадала.

Я встал на светящиеся следы и на всякий случай закрыл глаза.

— Можешь открывать, — передо мной сидел Волков. — Хорошо, что ты справился. Вон она лежит, не нервничай.

На знакомом диване лежала моя ненаглядная. И там же сидел ее отец. Ну, здравствуйте, Олег Тархов! У меня к вам о-очень много вопросов!