Рау. Книга первая (джен)

Он прижался к мохнатой жёлтой спине шестинога и пустил его рысью. Ему не хотелось глядеть на этот мир, и он закрыл глаза. Умное животное само нашло обратную дорогу, но задержалось возле кустов со сладостями. Шестиног радовался, что его никто не торопит, и с упоением грыз белые хрустящие колечки.

Рау опомнился только тогда, когда зверь обчистил весь нижний ярус и попытался встать на дыбы, чтобы добраться до остальных плодов. С руганью скатившись на землю, Рау встал, отряхнулся и… снова опустился на землю к подножию кустов. Ну, что теперь делать? Дотронуться до монеты из Чёрного Леса — это всё равно что смертельную заразу подхватить. Даже хуже: от заразы можно излечиться, если повезёт, а от проклятья Чёрного Леса лекарства нет. Вся жизнь под откос.

Он встал, выбрал ещё нетронутый шестиногом куст и принялся рвать букет с колечками. Хоть сестрёнку порадовать… Потом прошёлся вдоль опушки, нашёл хлебное дерево и собрал полный мешок плодов, разных по зрелости. Светлые, почти белые — сладкие, сгодятся к чаю, они недозрелые. А тёмно-оранжевые с твёрдой кожурой — перезрелые, солоноватые — пойдут к обеду.

Рау убеждал себя, что проклятие его не коснулось. Глупости. Сказки. Подумаешь, какая-то дурацкая монета. Да он и в руках-то её почти не держал, может быть, проклятие и прицепиться к нему не успело.

Он приладил мешок к седлу, залез на зверя и поехал домой. Хорошо бы свернуть к болотцу да надёргать чеснока, а может быть, и пару стальных цветов выкрутить, решил он. Посуды в доме достаточно, но мама всегда так радуется новым цветочным чашкам. И стрел надо надёргать, отец будет доволен — скоро деревенское состязание по стрельбе из лука. Проклят он или нет, но крестьянская практичность пока действовала на него сильнее Чёрного Леса.

Рау по натуре был собирателем. Огородник и ремесленник из него был никакой, и он сам знал это, поэтому старался возместить эти недостатки тем, что у него выходило лучше всего, принося в дом — а иногда и соседям — полезные растения. Но планы разжиться болотным чесноком рухнули, когда небо вдруг резко затянуло грозовой хмарью: едва они с шестиногом выбрались на равнину, как хлынул ливень, да такой, что пришлось остановиться.

Шестиног уселся на траву, а Рау, забрав мешки, юркнул к его правому боку, где у шестиногов крыло. Раскрытое широкое крыло зверя надёжно защищало его хозяина и от дождя, и от ветра — пусть оно и одно, зато тёплое и большое. Шестиногам не нужно второе крыло, всё равно такое крупное животное не сможет подняться в воздух. С левого бока у них под густой шерстью спрятан ядовитый шип, до поры скрученный в спираль. Этим шипом шестиноги защищали своих хозяев от хищников, а в стародавние времена — и от врагов. Впрочем, рассказы о войнах людей с людьми сохранились только в древних легендах. Двумя когтями на уголках крыла шестиног вцепился в землю для прочности, и теперь можно было сидеть хоть сутки.

Молнии разрезали ставшее чёрным небо, грохотали раскаты грома, ливень то прекращался, то обрушивался тугими струями с новой силой. Потоки воды скатывались по густому меху шестинога, не попадая в подшёрсток. Шестиноги очень выносливы, они способны выдержать не только ливень, но и мороз — если их хозяину, конечно, приспичит тащиться высоко в горы. На равнинах морозов не бывает. В деревне Рау завидовали — далеко не каждому повезло быть хозяином такого полезного и умного зверя. Глядя из-под жёлтого крыла на сплошную пелену дождя, Рау грыз булку с хлебного дерева и старался не думать о будущем.

Чёрт бы побрал этого Мегаро.

Редкие металлические растения принимали на себя удары молнии. Он тревожно глянул на свои ногти — нет, не ударит, в поле есть более удобные мишени для грозы. Внезапно раздался оглушительный раскат одновременно с яркой вспышкой, и прямо перед Рау и его зверем расцвёл огненный цветок. Произошло редкое явление — молния попала в бутон круглоцвета, превратив его в чудесное ажурное изделие. Стальные лепестки разорвались на десятки тонких полосок, и вода с пламенем закрутили их в сложный узор. Теперь в этом цветке уже не вызреют семена, но его можно продать как украшение для дома. Или подарить кому-нибудь.

Когда гроза ушла и дождь утих, Рау с трудом вывернул спёкшийся после удара молнии стебель у самой земли и положил в рюкзак. Потом набросил на промокшее седло кусок мягкой коры выршабра — той, из которой шьют обувь — и поехал домой.

* * *

Все уже видели десятый сон, когда он подъехал к дому. Не дождавшись Рау, ворота оставили незапертыми — никто не хотел вставать за полночь, поэтому ему даже не пришлось слезать с шестинога: зверь просто упёрся лбом в калитку и отворил её. Несмотря на усталость, Рау торопливо расседлал его и как следует прошёлся щёткой по мокрому меху и только после этого позволил себе умыться с дороги.

Принесённое добро он сгрузил в прихожей — авось утром мама и сестра разберут. Ажурный цветок приладил в середине стола в щели между досками, а букет сладостей положил в вазу, которую сам же и нашёл в лесу пару лет назад. В спальне скинул верхнюю одежду и повалился на лежанку. Сквозь сетчатые стены, обвитые цветущей лианой, тянуло свежим ветерком — слабым, чуть заметным, жёсткие листья даже не колыхались от его дуновения и не смыкались в сплошную стену, как случалось в непогоду. Было прохладно, но заснуть не удавалось. Сумерки так и не перешли в ночь, и свет мешал, а вставать и задёргивать занавески сил уже не было.

«Вот бы росли такие штуки, вроде светящихся луковиц, только наоборот: чтобы от них не свет исходил, а темнота», — подумал Рау и сам усмехнулся своим мыслям. Для суток, в которых нет ночей, подобное растение было бы незаменимым, жаль, что это невозможно!

И сразу же его прошибла испарина. Он вспомнил, что — возможно. Над Чёрным Лесом нависает именно такая тьма…

* * *

В полдень Ликетта разбудила его.

— Вставай, братишка, обед проспишь!

Рау потянулся, потёр глаза и снова завернулся в простыню. Ему что-то снилось, и он хотел досмотреть сон.

— Сегодня жареная картошка, запечённые хлебцы с зеленью и салат из листьев. А сладких колечек я тебе не оставила, чтоб ты знал!

Сон ускользнул. Рау сел, потянул носом аппетитный аромат, принесённый сестрой, но тут его накрыло воспоминание о вчерашнем происшествии. Сердце заколотилось. Он ничего особенного не чувствовал — разве что руки-ноги ломило после вчерашней маеты, но смутный страх перед неизвестностью его не отпускал. Рау решил ничего не рассказывать родным.

За обедом отец завёл разговор о новом участке вблизи подворья, который только предстояло распахать:

— Думаю туда родник подвести. Как вы считаете?

— Трубы из стального тростника хочешь взять, или из города заводские выпишем? — спросила мать.

— Для начала тростник. Они, конечно, рассыпаются быстро, но можно закалить, — отвечал отец. — А если яблони приживутся и дело пойдёт — то, глядишь, и заменим.

— Ты, сынок, за яблонями-то когда поедешь? — спросила бабушка, прихлёбывая оранжевый чай с капелькой белого вина. После исчезновения мужа она тоже осталась одинокой, как и дедушка по материнской линии.

— Собирался в девятый день недели, но тут же состязание устраивают, — ответил отец.

И только дедушка молчал — наверное, опять думал о яблоневом саде, которым владел когда-то в далёкой стране за горным хребтом. В той стране, где познакомился с прекрасной эльфийской аристократкой.

Рау не принимал участия в разговоре, слушая вполуха. Из головы не уходил Чёрный Лес, и снова и снова звучали слова Мегаро — «ты всё равно вернёшься, рано или поздно…» Стальной ажурный цветок, порождённый грозой, мать перенесла в кухню и закрепила на стене. Рау понял, что теперь его подарок вряд ли будет продан — украшение явно пришлось по вкусу хозяйкам.

Он вдруг осознал, насколько дружная у них семья. Припомнить не мог, чтобы кто-то из родных поругался — ну, разве что в последние годы дедушка частенько прикладывался к белому вину и, захмелев, шёл в сарай строить летающий дом, чтобы утереть нос эльфам, а бабушка ворчала на него и готовила успокоительный чай из сонных зёрен. Вот и все разногласия. А в остальном всегда было тихо и спокойно, все старались помогать друг другу, и эти сетчатые стены, оплетённые зеленью, стали для Рау надёжней каменной крепости.

Родители всегда оберегали Рау. Деревенские сплетни о злом роке, якобы преследующем полукровок, не доходили до него, пока он был маленький. Но шила в мешке не утаишь, и в тринадцать лет он случайно услышал разговор соседей на празднике урожая: «Рау-то у них сильным растёт. Жаль, помрёт рано». Это задело его за живое, и в тот же вечер он рассказал обо всём отцу. «Пустая болтовня, — отрезал тот. — Не бери в голову. Просто людей со смешанной кровью очень мало — это такая же редкость, как чёрное вино или полнолуние. Вот про них и придумывают невесть чего. Но на всякий случай тебе и впрямь не мешает обзавестись семьёй пораньше, лет, скажем, в восемнадцать. Чтобы болтуны замолчали».

По поверью, всех полукровок или таких, как Рау — на четверть эльфов, смерть настигала в детстве или ранней молодости, пока они не успели обзавестись потомством. И тут дело не в болезнях, а в судьбе — погибали от несчастного случая. Но если таким людям удавалось продолжить свой род — с той поры ничто не омрачало их жизни. Правда это или ложь, никто проверить не мог, потому что полукровки появлялись на свет крайне редко.

Он посмотрел на Ликетту — она не была лопоухой, так же как и мама. Эльфийские уши достались по наследству одному Рау. Он отметил, что сестрёнка сильно выросла за последний год и стала настоящей красавицей, скоро от женихов отбоя не будет. Свои прямые светло-русые волосы она никогда не собирала в хвост, а подвязывала узорной шёлковой лентой на лбу. Широко расставленные серые глаза смотрели дерзко и насмешливо, а вздёрнутый носик, с которого ещё не пропали детские веснушки, был, как обычно, задран. Как и все молодые девушки, она красила ногти в телесный цвет, чтобы быть похожей на эльфийку. Этот обычай всегда удивлял Рау — ему казалось, что естественный металлический цвет ногтей красивее. Если про Лес рассказывают правду, то больше он её не увидит. И остальных… Но день был таким солнечным, а дом — таким уютным, что Рау не верил в плохое. Монета не могла быть проклятой, Мегаро просто подшутил над ним!

— Что молчишь, Рау? — весело окликнула его сестра. — Будем сажать яблони на новом участке или нет? Или, по-твоему, весь квадрат лучше засеять диким круглоцветом для метательных дисков?

Вся семья дружно расхохоталась, и Рау словно очнулся. Но только он собрался ответить шуткой, как вдруг явственно ощутил Зов.

Зов Чёрного Леса.

Все краски мира померкли, тоска сдавила грудь, и нечем стало дышать. Всё, решительно всё, на что падал его взгляд, причиняло душевную боль: и просторная кухня с зелёными стенами из вьющихся растений, и желтоватый конус потолка, и уставленный разными блюдами обеденный стол, ещё секунду назад казавшийся таким уютным и домашним — всё словно источало яд. Глубокая, доселе неизведанная печаль по чему-то недостижимому накрыла его, лишая сил. Он смотрел на родных и будто не видел их — они показались ему призраками, воспоминаниями из прошлого, а не живыми людьми. Он чувствовал, что потерял их навсегда.

Сдавленно пробормотав извинения, Рау выскочил из-за стола. Мама что-то кричала ему вслед, но он не мог даже разобрать её слов, их смысл потерялся под наплывом тоски и неодолимого влечения к неизвестному. Спотыкаясь, он добежал до ограды и рванул на себя калитку. Ему в лицо ударил порыв ветра.

Оба солнца стояли высоко над горизонтом, день был тёплый и ясный. Прямо перед ним простирались до самого леса жёлто-зелёные луга, слева шумел сад, справа была деревня. Пели птицы. Невдалеке пасся шестиног. Деревенские ребятишки бегали вокруг него, угощали сладкими сухариками и пытались оседлать — редкий зверь был всеобщим любимцем.

— Как я буду без тебя, Ше? — тихо сказал Рау.

Хвойный шар издавал низкий гул на ветру. Когда-то Рау так любил слушать голос шарохвойки! Он напоминал ему детство и дедушкины рассказы о Далёкой стране: они сидели на скамейке, дед говорил, а Рау слушал. А потом дедушка умолкал, задумавшись, и был слышен только гул хвои. Но теперь это был всего лишь неприятный звук, от которого хотелось бежать, а само дерево стало просто большим колючим шаром. Смотреть на мир не было сил, и Рау закрыл глаза. Он стоял, упираясь рукой в деревянный столб, и мысленно перебирал вещи, которые возьмёт с собой.

Он понял, что оставаться здесь больше не сможет, как бы горько это ни звучало. Слишком болезненна оказалась тоска по Лесу, она только что чуть не убила его. Единственное, что приносило облегчение — мысль об уходе. Да, он слышал, какие ужасы рассказывали про Чёрный Лес, и раньше даже думать о нём боялся, но теперь его неудержимо влекло под сумрачный полог. Словно там, в Лесу, заблудилась часть его души, и она призывала, и требовала воссоединения. Так неистово требовала, что он готов был прямо сейчас помчаться в Лес сломя голову, вот так, как есть, босиком и без котомки, и удержался с трудом.

Его звало нечто неподвластное людям, то, что иногда заставляет их просыпаться посреди ночи в холодном поту, но при этом непреодолимо влечёт. Полёты во сне, тайны подземелий, голоса иных миров — всё слилось в этом влечении. На Рау обрушился властный зов чего-то жуткого и сладкого одновременно, зов непознанного и далёкого — как Далёкая страна из песни.

И вдруг его резко отпустило. Рау открыл глаза, покрутил головой. Он снова был простым деревенским парнем, не верящим в потустороннюю чепуху. Недавний приступ тоски казался сном. Листва и небо снова были зелёными, а пение птиц и гул хвои приносили радость. Нужно поскорее забыть этот ужас. У Рау никогда не бывает плохого настроения, он — боец, и у него есть оружие! Кстати, пора бы подготовиться к состязанию по стрельбе: нужно набрать новых стрел и потренироваться перед деревянной стеной.

… А ещё нужно собрать рюкзак в дорогу. Кто бы что ни говорил, а наведаться в Чёрный Лес всё-таки надо — хотя бы для того, чтобы найти там этого Мегаро и оторвать ему башку.

* * *

Узенькие улочки деревни, устланные жёлтой соломой, были похожи на коридоры. Как и всегда вечером, они были пустыми, и Рау брёл в одиночестве вдоль белых домов с остроконечными крышами. Сегодня он успел поработать в огороде, расчесать гребнем мохнатого Ше и съездить на нём в близлежащий лесок за стрелами.

Вся деревня оживлённо готовилась к завтрашнему состязанию: мужчины устанавливали мишени и размечали площадку, женщины готовили угощение — после раздачи призов намечался праздник. Несколько парней и девушек набрали в чащере у Чёрного Леса огромный мешок сладких колечек, но Рау не принимал участия в этой поездке. Шёл по соломе и думал, что ему очень повезло родиться в живописном Летнем краю, в таком хорошем и спокойном селении. Никто здесь не враждовал, и никто не запирал двери, уходя на праздник или на работы в саду. Пусть у него и не было друзей в родной деревне, но со всеми он поддерживал добрососедские отношения. А что Лопоухим прозвали — тут уж никуда не денешься.

— Эй, Рау, — негромко окликнул его насмешливый женский голос.

Рау обернулся и увидел, что из окна выглядывает Зетта. Он и не сообразил сразу, что идёт мимо её дома! Зетта уже полгода как считалась его невестой, но в деревнях нравы строгие, поэтому ни обнять, ни поцеловать её он не мог. Он остановился и поздоровался.

— Будешь завтра на стрельбище? — спросила она.

— Конечно. А что?

— У меня для тебя подарок. Если ни разу не промажешь, отдам.

— А если промажу?

— Не отдам.

— А что за подарок?

— Не скажу! — Зетта засмеялась и задвинула занавески.

Рау хотел ответить остроумной фразой, но ничего не придумалось, и он ушёл, махнув рукой. Каждый раз в словесной игре она оставляла его с носом. Хоть они и были ровесниками, ему всегда казалось, что она старше и взрослее, и он отчаянно старался быть достойным такой красивой и умной невесты. Не столько из-за любви, сколько из благодарности, что Зетта не послушала глупых сказок и согласилась связать свою жизнь с полукровкой.

Погуляв ещё немножко, он вернулся домой. За вечерним чаем вся семья обсуждала завтрашний день, который обещал быть очень хлопотным: с утра состязания, а с полудня и до самой ночи — праздник. Подготовленные луки и стрелы уже стояли в углу. Участвовали четверо: Рау, Ликетта, отец и дед. Рау чуть не поссорился с сестрой из-за лука — она хотела взять большой, считая, что стрелять из детского зазорно, а Рау пытался ей объяснить, что она просто сядет в лужу. Отец кое-как их утихомирил, и все разошлись по кроватям. Рау знал, что четырнадцатилетняя девочка не справится с большим луком, но разве с Ликеттой поспоришь!

Сегодня ночь наступила, и в уютной темноте Рау растянулся на лежанке, думая о том, какой же сюрприз ему приготовила Зетта. Свет не мешал, было тепло и уютно, но только он начал погружаться в дремоту, как внезапный припадок страха выбил его из сна. Это было так быстро, что Рау не успел понять, чего испугался. Он несколько минут полежал с открытыми глазами, не думая ни о чём, потом снова начал засыпать, и снова его выбило из сна. Какая-то вспышка перед внутренним взором не давала заснуть, заставляя вздрагивать от страха, и он промаялся до середины ночи. С ним так никогда раньше не было, даже после сока винных плодов.

Он садился на постели, вставал, ходил кругами, снова ложился, под утро кое-как уснул и увидел во сне летающий механизм — белую овальную нелепую штуку с синими знаками, медленно парящую в поднебесье. От механизма исходил зловещий гул, совсем не похожий на голос шарохвойки, и Рау захотелось спрятаться. Он чувствовал, что эта железная штука ищет его.