Староста, который хотел достичь власти (джен)

По завещанию Амелии Боунс, Айи должна была организовать от ее имени фонд, поддерживающий маглорожденных волшебников. Это ее, помнится, удивило — ей казалось, что подобные поручения обычно дают родственникам. Такого же мнения, судя по всему, придерживались и другие члены семьи Боунсов. Юстас, брат Амелии, прямо на оглашении отпускал плохо завуалированные намеки, что фонд будет разворован. Даже Эгберт Боунс, проявив необычную для себя подозрительность, встретился с Айи сразу же после процедуры, но нашел, по всей видимости, что она заслуживает доверия, так что даже предложил свою личную поддержку. Эту поддержку он, утверждая, что с него навсегда достаточно приключений, предполагал осуществлять с расстояния и, на следующий же день после разговора, уехал в Германию.

Следующие несколько месяцев Айи только и говорила о проектах, я же, стараясь не терять времени даром, доставлял Амбридж сведения о Скримджере, а Скримджеру сведения об Амбридж. Тенденции намечались неутешительные, но на какое-то время все, казалось, вошло в спокойную колею, по крайней мере, утро нового дня было довольно безоблачным.

— Подожди, — я уже хотел подняться, но Айи удержала меня за руку.

— Чего подождать?

Она приподнялась на локте, посмотрела на меня и слегка пожала плечами.

За завтраком, разумеется, Айи перебрала еще несколько идей для проектов, которыми мог бы заняться фонд, а потом, наскучив этим, спросила:

— Кстати, Скримджер уже знает, что будет делать с прессой?

Вопрос, разумеется, относился к тому, что, при том, что Скримджер получил от Визенгамота значительные полномочия, его успехи в борьбе с Волан-де-Мортом были более чем скромными. Критика летела в него со всех сторон — начиная от сдержанных замечаний Грейвса и заканчивая патетическими восклицаниями Берда. Последний, при некотором вдохновительстве Амбридж, почти прямым текстом обвинял его в вооруженном захвате власти. Усложнялось все тем, что эти высказывания были недалеки от правды.

Среди всех, как обычно, выделялся Хельмут Риз, подписывавшийся теперь как Хельге Райз. С завидной скрупулезностью он собирал всевозможные сплетни про Скримджера и выводил из них максимально жуткие обвинения. Некоторые из этих обвинений со временем практически приблизились к статусу общепринятой версии.

Одним из таких было заявление, что Скримджер угрожал Фаджу и силой заставил его подписать отказ от должности. Письма с вопросами об этом приходили едва ли не каждый день.

— Выгони этих сов! — кричал Фадж по утрам вместо приветствия. — И сообщи всем, что я больше не читаю почты. Ясно?!

На фоне всего этого Скримджер каким-то образом умудрялся сохранять приличное для министра спокойствие. Хотя, выдавая, может быть, его истинное настроение, мракоборцы с близким к отчаянию остервенением кидались расследовать каждый хоть сколько-нибудь подозрительный случай, надеясь наконец поймать хотя бы кого-нибудь из пожирателей.

Отдел Тайн тем временем продолжал действовать, и мне это казалось куда большей угрозой, чем критика в прессе или даже сам Волан-де-Морт.

— Отдел Тайн… — начал я, явившись в кабинет Скримджера во время обеденного перерыва.

— Есть что-нибудь по Тому, Кого Нельзя Называть? — с раздражением перебил меня тот.

— Если позволите, мне кажется, что нельзя игнорировать…

— Не позволю. Нет информации, тогда нечего отнимать у меня время.

Мне все-таки казалось важным договорить, даже если он не желал слушать.

— Если бы вы дали мне полномочия пообещать им что-нибудь, можно было бы вызвать раскол между ними, — сказал я. — Одной проблемой стало бы меньше.

— Пообещать что? Амнистию? Это лишнее, — отрезал Скримджер, казалось, мысль о том, что хотя бы кто-то из них избежит наказания доставляла ему глубокие душевные страдания.

— Так вы…

— Это лишнее. Если, конечно, ты не переоцениваешь свою информированность, и тебе действительно известны все их планы, — он требовательно посмотрел на меня. — Мы возьмем всех разом, когда они начнут действовать.

— И все-таки…

— У меня нет на это времени. — он указал мне на дверь. — Приходи, когда будет что сказать.

В дальнейшем он отказывался вступать в любые разговоры на эту тему.

— А что вы думаете? — спросил я у Дамблдора, который в тот вечер неожиданно решил встретиться со мной лично.

— Что это решение принимает Скримджер, — отозвался тот. — Ты ничего не сможешь сделать, если он отказывается.

Это, конечно, было точнее некуда, но меня подмывало сказать что-то вроде «но вы же знаете, что я прав». Это казалось ужасным ребячеством, и я сдержался. Подобным же образом я не заводил больше разговора о своих догадках. Пока у меня не появилось новой информации, это была просто бесполезная трата времени, а уж этого я никак не мог себе позволить.

Как оказалось, Дамблдор звал меня вовсе не затем, чтобы дать мне новое поручение.

— Учитывая положение дел, тебе будет полезно хотя бы немного научиться окклюменции.

— Разве на это не нужно много времени? — с определенной долей сомнения спросил я.

— Даже малость иногда значит очень много, — серьезно сказал Дамблдор. — И, хотя мне не хотелось бы тебя торопить, сейчас для этого последняя возможность.

Убеждать меня, впрочем, не требовалось. Я помнил, как Скримджер узнал все мои секреты несколько месяцев назад, и мне искренне хотелось получить хотя бы даже и мизерный шанс противостоять подобному в дальнейшем, так что я с некоторым воодушевлением закивал и постарался не пропустить ни слова. Закончив объяснения, Дамблдор спросил, готов ли я попробовать, и, когда я кивнул, добавил:

— Должен предупредить тебя, это довольно неприятно.

С этими словами он поднял волшебную палочку и взглянул мне в глаза.

Сперва просто показалось, что я теряю равновесие. Потом вдруг пришла боль, такая сильная, что казалось, голова просто разорвется. Тело вдруг отказалось повиноваться, словно в моем ночном кошмаре, так что даже не получилось подставить руки, чтобы смягчить падение.

Чувства словно взбесились, перед глазами носились неясные образы, мутные силуэты, в которых иногда проступали знакомые черты и все они почему-то проклинали меня. Мать плакала. Отец, братья и сестра смотрели на меня с ненавистью. Айи истекала кровью на полу. Меня колотила крупная дрожь, хотя ощущение было, словно я упал с большой высоты на искореженные куски железа и острые края медленно зарываются в мою плоть.

Потом наваждение рассеялось, оставив за собой только головную боль и тошноту. Я с трудом поднялся, прикоснулся к мокрому от крови затылку и посмотрел на свои измазанные пальцы. Это отчего-то меня развеселило, и некоторое время я просто сидел на полу и смеялся. Дамблдор что-то говорил. Мне показалось, он хотел узнать, в чем заключалась шутка, так что, когда он осторожно прикоснулся к моему плечу, я, давясь от смеха, сказал:

— Всегда лучше ударить, когда не работает.

Не знаю, какое у него возникло впечатление, но руку он отдернул и снова попытался что-то объяснить. Сперва я честно пытался вслушаться в его слова, но, найдя их малопонятными и довольно скучными, вскоре перестал обращать на них внимание.

— Перси! — Дамблдор наконец лишился терпения.

Я отвечал ему что-то бессвязное. Он встревоженно смотрел на меня.

Еще минут через пять мое веселье угасло, и меня охватил ужас. Как есть, я сошел с ума. Тогда, конечно же, чтобы меня порадовать, руки снова начали трястись.

— Это очень плохо, — выдавил я, с каким-то оцепенением уставившись в пространство.

Думаю, можно без преувеличения сказать, что произошедшее потрясло меня до глубины души. Мне тогда только исполнилось двадцать, и на тот момент мне еще не случалось серьезно заболеть или, по крайней мере, ничто раньше меня так не поразило — даже тот случай со змеей оставил за собой не более чем небольшой шрам на предплечье и теперь (хотя тогда я бы не признался в этом даже себе) обладал в моем сознании каким-то своеобразным лоском. В отличие от того, что произошло сейчас. Это, как мне тогда пришло в голову, была поломка, которой никогда не исправиться.

Дамблдор снова взялся за объяснения, из которых я, впрочем, уловил только то, что во всем этом был виноват Скримджер, что окклюменции мне не научиться и что это было нечто вроде шрама — с того раза, когда по его приказу мой мозг выскребли начисто.

— Ненавижу его, — со злостью процедил я. На лице Дамблдора я прочитал облегчение, видимо, он был рад тому, что я снова в своем уме.

— Перси, мне очень жаль, — с сочувствием сказал он.

Извинения привели меня в бешенство, хотя, казалось бы, дальше уже некуда.

— Тебе нужно отдохнуть, Перси, — взволнованно продолжил Дамблдор, казалось, его и в самом деле очень обеспокоило случившееся. — Может быть тебе стоит уйти…

— Вы серьезно? — переспросил я, из последних сил пытаясь сдержать рвущийся наружу гнев. — Надеюсь нет.

Было ясно, что, как бы все ни пошло дальше, уйти было еще хуже. Может быть, кроме долга тут была еще замешана моя гордость или еще что-то, может быть, вся эта история уже успела намертво впечататься в мое самосознание. Странное чувство.

Кулаки сами собой сжимались, я ощущал себя в полной прострации, неспособным никак выразить или смягчить злость, которая металась внутри. Дамблдор некоторое время молча смотрел на меня.

— Перси, — проникновенно начал он, — если все зашло так далеко, то, возможно…

— А это, конечно, сюрприз? — язвительно перебил я. — Допросы известны своим оздоровительным эффектом? Или может быть сюрприз оказался в том, что это все не очень безопасно?

Может быть, все это я говорил даже не для того, чтобы насмеяться над ним, а только лишь затем, чтобы успокоиться. Как будто бы нужно было убедить себя, что в произошедшем только что не было совершенно ничего необычного и бояться было нечего.

— И с каких пор это имеет значение? Главное победить, разве нет? — заявил я, с облегчением чувствуя, как ко мне понемногу возвращается самообладание. — А Скримджеру я еще отплачу, когда все это закончится.

Некоторое время казалось, что Дамблдор не знает, что сказать. Я считал тогда, что он пытается ответить на какой-то личный вопрос, но, может быть, его больше беспокоили разные практические соображения.

Впрочем, конечно, то, что он скажет не имело никакого значения — переубедить меня было невозможно.

Помолчав, Дамблдор кивнул, а потом задумчиво добавил:

— Знаешь, Перси, ты чем-то похож на меня.

Я совершенно не понял, что он имел в виду: в груди клокотала решимость закончить начатое, а мысли вертелись вокруг полубезумной идеи расквитаться со Скримджером.

<hr />Примечания:

Простите за долгое отсутствие.

Спасибо, что вы со мной! :)