Мех под кожей (джен)

Но что из событий той ночи мог бы рассказать Люциус своей жене? И что это бы изменило? Сейчас, спустя пару дней, когда он мог вновь мыслить ясно, он прекрасно понимал, как глупо тогда поступил — и недоумевал, с чего ему вообще пришло в голову спрашивать мнения домовых эльфов. Он, конечно, пребывал тогда в шоке и ужасе— но в качестве оправдания это звучало жалко. Он и вправду должен был позвать целителя — просто позвать целителя. И все. Пусть бы тот уже разбирался и с ранами, и с истериками, и злилась Нарцисса исключительно на него. Но теперь об этом поздно уже говорить…

Все эти мысли — а ещё вина, безбрежная, терзающая его рассудок вина, что отпустил её в то злосчастное утро, что позволил ей оправиться в Лютный одной, буквально сводили Люциуса с ума, не позволяя уснуть почти до рассвета, когда усталость, наконец, взяла своё, и он сумел забыться неглубоким и тревожным сном. Однако встал Люциус даже раньше обычного: слишком тяжелы были его сны, и слишком много дел его ожидало.

К завтраку он спустился первым: Драко, наслаждаясь свободой в каникулы, всё ещё спал, а Нарцисса… Нарцисса, насколько он мог судить, всё ещё чувствовала себя нездоровой. И это тревожило его и не давало собраться с мыслями.

Однако это утро преподнесло ему сюрприз, которого Люциус не то чтобы не ожидал совсем — скорее, просто оказался к нему не готов, как к удару в спину собственным же кинжалом.

Ему хватило одного взгляда на передовицу «Пророка», чтобы выругаться, и он с плохо сдерживаемым негодованием распахнул его на нужной странице. На то, чтобы пробежать статью глазами у него ушла всего пара секунд, но и этого было вполне достаточно. Рита была, как всегда, верна себе, и он бы даже мог ей поаплодировать, если бы эта грязь не касалась его семьи.

— Да как они только… — прошипел он сквозь зубы, когда услышал привычные и знакомые шаги на лестнице. И в этот момент, в его голове осталась лишь одна мысль, его захватило одно судорожное стремление: нельзя, нельзя позволить это увидеть Циссе. После всего кошмара, который она пережила в последние дни, это стало бы для неё ещё одним потрясением, и он боялся даже предположить, что будет с ней, если его самого потряхивало от омерзения. К такой постановке вопроса он никак не готовился.

Когда шаги прозвучали уже в коридоре, он одним движением превратил смятый «Пророк» в накрахмаленную салфетку, которая почти скрылась под глубокой фарфоровой тарелкой, в которую он не глядя что-то себе положил. Кажется, это была овсянка, или фасоль — чем бы оно ни было, это было нужно черпать ложкой, что он и сделал практически машинально, и только потом подумал, что уже одно это странно, что он сел завтракать до жены, но времени на размышления не осталось.

— Доброе утро, Цисси, — поднялся он ей навстречу и улыбнулся как можно теплее, надеясь, что эта улыбка не покажется Нарциссе натянутой.

— Здравствуй, — ответила она, кивнув и даже, кажется, чуть улыбнулась в ответ.

Ободрённый этим, Люциус улыбнулся шире, и отодвинул ей стул, приглашая сесть.

— Позволь за тобой поухаживать, — галантно произнёс он, поднимая начищенные до блеска клоши и выпуская на волю ароматы еды. — Чего бы тебе хотелось?

— Всё равно, — помедлив, ответила она, но затем, подумав, добавила: — Может быть, яичницу и бекон.

— Все что пожелаешь, родная, — он взял её тарелку, и, аккуратно положив яичницу и несколько хорошо прожаренных полосок бекона, занял свое привычное место во главе стола.

Странно, подумал он, глядя с каким удовольствием она отправляет в рот очередной кусочек бекона. Нет, конечно и раньше Нарцисса вполне могла предпочесть на завтрак яичницу, но в целом была к ней всегда, в общем-то, равнодушна. Может ли быть… может ли оказаться правдой, то, что он прочитал… что-то всплывало в памяти, про то, что что у… у них меняются вкусовые пристрастия. Нет, решительно сказал он себе, это все пока не более чем обычное совпадение, но не думать о возможных изменениях, которые уже происходили с его женой он не мог, и от этого ему становилось лишь хуже.

Нет, бекон определённо был пережарен, решила Нарцисса, съедобен, но всё же он… да, конечно же, куда предпочтительнее овсянки, хотя она бы предпочла сейчас кусочек ростбифа. Все было не так, и даже и несмотря на то, что Люциус был трогательно-галантен, за привычно накрытым столом всё равно ощущались какие-то неловкость и напряжение.

Да, конечно же основной причиной служило то, что они с Люциусом были сейчас здесь вдвоём: в каникулы Драко по негласному уговору дозволялось или вовсе просыпать завтрак, или же спускаться к нему позже обычного. И, возможно, вчера она была слишком расстроена… Нет, дело было не в этом. Что-то казалось ей неестественным, словно какая-то на первый взгляд незаметная деталь выпадала из привычной картины, но Нарцисса никак не могла понять какая именно, и её почему-то это нервировало. Но нет, сервировка была, как всегда, идеальна, Люциус — одет, пожалуй, может быть, несколько и небрежно, но, учитывая обстоятельства, это тоже можно было счесть вполне естественными… хотя в целом он держался скованно и сидел с такой идеально ровной и натянутой спиной, словно проглотил свою трость. Да и улыбался он настолько вымученно… что, впрочем, не удивительно, учитывая то, как они вчера расстались. И хотя Нарцисса до конца его так и не простила, она не хотела ссориться, и пришла с намерением помириться — но… но что, всё-таки, было не так? Они каждый день завтракали, беседовали, и Люциус с выражением зачитывал ей статьи из «Пророка»… «Пророк» — поняла она. Его не было. Ни в руках её супруга, ни на столе, рядом с тарелкой, ни на каминной полке, и это значило лишь одно...

— Утреннюю корреспонденцию уже доставили? — спросила Нарцисса.

И по выражению даже не лица — глаз Люциуса поняла, что попала в точку.

— Корреспонденцию? — невинно переспросил он.

Нарцисса кивнула.

— Я бы не отказалась взглянуть на утренний номер «Пророка».

— Кажется, я оставил его в кабинете, — губы Люциуса дрогнули и сложились в вымученную улыбку, но она слишком хорошо его знала, чтобы не уловить его паники.

— Тинки его принесёт, если не возражаешь, — Нарцисса почти безмятежно улыбнулась и смело посмотрела ему в глаза. — Разве можем мы пренебречь светской хроникой.

— Ты знаешь, — он, надо отдать ему должное, сумел изобразить на лице почти достоверную скуку, — сегодня на редкость бессмысленный и пустой номер.

— Это даже и к лучшему, — что ж, Нарцисса тоже неплохо умела играть в эти игры. Хотя ей сейчас было больно и обидно. Значит, её муж считал её настолько слабой, что полагал, будто бы она не справится с какой-то статьёй! Кто она вообще в его глазах? Изнеженная хрупкая истеричка? В конце концов, это уже оскорбительно: сперва палочка, теперь вот это. — Тинки! — решительно позвала она. И вновь посмотрела на смешавшегося cупруга. — Милый, где, ты говоришь, его оставил? — спросила она, когда появился эльф, и склонился в ожидании приказаний.

— Цисси, ну зачем? — в голосе её мужа прозвучали печаль и бессилие — и его интонация почти тронула Нарциссу. Но она обязана была взглянуть правде в глаза, той правде, в которую, прочитав за завтраком, поверит половина британских волшебников.

— Одного моего желания недостаточно? — спросила она, вопросительно приподнимая бровь. — Что там, Люциус? Что ты от меня так прячешь?

— Очередная глупость, — горячо и отчаянно ответил он, и Нарцисса, понимая, что уже победила, жестом отослала эльфа с глаз. Удовольствия от этой маленькой победы она, впрочем, не испытала — в конце концов, она никогда не получала удовольствия, расстраивая близкого и любимого человека. Но сейчас ей в самом деле была нужна эта газета — Нарцисса имела право знать.

— Прошу тебя, — произнесла она уже мягче — и Люциус, сдавшись, неохотно указал палочкой на салфетку, обращая в бумагу ткань. «Ежедневный Пророк» плавно поднялся в воздух, и опустился на стол рядом с Нарциссой, стыдливо свёрнутый пополам. Она взяла его в руки — и её взгляд сразу же выхватил на первой странице броский до пошлости заголовок: «Хищники и их жертвы» — прочла она, а затем посмотрела на крупную фотографию, снятую явно вчера на Диагон-элле. Саму Нарциссу, как-то потерянно и робко жмущуюся за спиной Люциуса, можно было едва разглядеть за спиной её мужа, идущего прямо на камеру с весьма зловещим выражением на холёном лица. Мерлин, неужели она и вправду так выглядела?

Нарциссе показалось, что вокруг вдруг стало очень тихо, и остался только едва слышный звон в ушах — как бывает, когда их закладывает. Удивляясь собственному спокойствию, она открыла указанный разворот и заскользила глазами по этой мерзости.

«Шокирующая трагедия в очередной раз потрясла наше общество... — прочитала Нарцисса, с омерзением представляя, как ядовитое перо Риты Скитер один за другим пройдётся по её шрамам… — …Аврорат снова отказывается от комментариев, как отказывался он и в прошлом году, когда жертвами не менее опасной твари или существа стали наши с вами, дорогие читатели, дети, находившиеся в тот момент в школе Чародейства и Волшебства Хогвартс, что едва не стоило кресла директору. Но, как мы видим, ситуация становится только хуже: в отличии от нас с вами, наши недобросовестные мохнатые соседи, за права которых в Визенгамоте ведётся сомнительная борьба, и так чувствуют себя вполне вольготно, и никто, никто не может больше ощущать себя в безопасности. Мы все крайне сочувствуем миссис Малфой, но, в то же время, не можем не задаться вопросом: не таилось ли за фасадом успешного в своё время и выгодного по всем статьям брака что-то ещё? И что же на самом деле могло послужить причиной трагедии? Конечно, и речи не может идти о каком-либо зловещем умысле со стороны столь уважаемого члена общества, как мистер Малфой, и мы должны скептически отнестись к подобным слухам, но увы, статистика Департамента Правопорядка неумолима...» — здесь текст переходил на следующую страницу, и Нарцисса на мгновение замерла.

— О да. Скитер никогда не может воздержаться от того, чтобы задаться очередным вопросом, — не удержался от едкого комментария незаметно вставший за её спиной Люциус, но Нарцисса не среагировала — просто перевернула страницу, и они оба увидели ещё одну крупную колдографию, на которой Нарцисса, жалкая и растерянная, растрёпанная, бледная, в одной больничной рубашке, пряталась, словно пойманная за чем-то постыдным, под простыню, натягивая её одной рукой себе на голову.

— Мерзавцы, — прошипел Люциус, стискивая кулаки. — Когда только они подобное посмели снять?

— Не далее, как два дня назад, — холодно ответила Нарцисса. — Поздно вечером, когда вы ушли.

— И ты молчала! — не сдержался Люциус. — Что ещё ты не хочешь, чтобы я знал? Я изо всех сил стараюсь защитить нас, а…

В его памяти ещё свеж был её отказ поделиться воспоминаниями, которые она отправила Робардсу — и эта рана болезненно ныла. Ему было донельзя обидно, что она была готова показать пережитые ужасы чужим и равнодушным людям — которым до неё, по большому счету, и дела нет, но не готова разделить их с ним, с тем, кто мир был готов перевернуть, чтобы найти мерзавцев, заставивших её пережить все это. И обида эта вырвалась сейчас — прежде, чем он успел прикусить язык.

— С тем, чтобы защитить, ты уже опоздал, — отрезала неожиданно резко Нарцисса, сворачивая ненавистный «Пророк». Это его обвинение показалось ей столь чудовищно несправедливым и задело куда больней, чем сама статья, и желание защититься, причинив боль в ответ, оказалось быстрее разума. Люциус вдруг побелел и, с размаха ударив кулаком по столу так близко от смятой газеты, что её края зашевелились, потревоженные потоком воздуха.

Люциус развернулся и почти выбежал из столовой, едва замечая, что попадается ему на пути. Потому что Нарцисса была права, права! Он не защитил её — не смог! Это он, он позволил всему этому случиться — он отправил её в Лютный, и он не пошёл с ней! А теперь, теперь уже было поздно…

Нарцисса же на это почти никак не среагировала — даже взглядом его не проводила. Та надежда, что, как оказалась, жила в ней эти дни, и поддерживавшая её лучше всяких зелий, умерла, рассыпавшись мелкими чёрными буквами на газетном листе. А когда он ушёл, тихо опустилась на его место и там замерла, глядя на газету, но не видя её перед собой.

И никто из них за этой своей новой и нежданной для обоих ссорой не заметил тихо вошедшего в столовую и замершего у камина Драко, испуганно смотрящего на родителей.