Большая Игра профессора Дамблдора. Продолжение (джен)

Итак, отдав Гарри под материнскую опеку миссис Уизли, Дамблдор уходит продолжать работать. Миссис Уизли тем временем сразу же принимается выполнять свои обязанности и бежит подогревать Гарри суп. Едва Гарри садится за стол, к нему на колени запрыгивает Живоглот.

— И Гермиона здесь?

— О, да, она прибыла позавчера, — отвечает миссис Уизли. — Все спят, конечно, мы ожидали тебя не раньше, чем через пару часов.

То есть Дамблдор собирает вместе всю семью — специально затем, чтобы Гарри как следует искупался в любви и заботе разнокалиберных близких. А если среди этих близких еще и окажется наш маленький Игрок, то слова комфорта, которые Гарри получит, будут в разы более успокаивающими и осмысленными — ибо Игрок, разумеется, понимает больше.

Однако восхитимся же Директором вновь: он не дает всем этим замечательным, добрым, прекрасным, но в заботе своей иногда чересчур навязчивым людям накинуться на Гарри сразу — ибо этого было бы уже многовато для одного вечера.

Когда Директор постучал в дверь и представился, перепуганная миссис Уизли воскликнула следующее: «Боже милостивый, Альбус, ты меня напугал, ты сказал не ожидать вас раньше утра!»

На что Директор преспокойно ответил, попутно отвесив Гарри новый реверанс: «Нам повезло. Слизнорт оказался гораздо более сговорчивым, чем я ожидал. Заслуга Гарри, конечно».

Разумеется, никакой лжи не было. Просто Директор в своем неповторимом стиле, договариваясь с Молли, сообщил ей нечто, сильно похожее на: «Кажется, Горация будет непросто убедить. Так что очень похоже на то, что нам придется задержаться. Не ждите нас раньше утра». И ведь сказал то, что сказал — с утра уже можете начинать ждать, а ночью не надо. Кто ж виноват, что получилось закончить раньше? С этим Горацием не угадаешь. Очевидно, так!

Как результат, миссис Уизли загоняет детей в постели, доходчиво всем объяснив, что ждать им некого, ибо Дамблдор Так Сказал, а сама тем временем поджидает мужа с дежурства и коротает время с Тонкс, к которой я еще вернусь. Гарри же, по совершенно случайной случайности освободившийся пораньше, имеет счастье не быть потревоженным менее тактичными, чем Директор, детками до самого утра, переспать с мыслями, которые Дамблдор вложил ему в голову, а затем уже оказаться в плотном оцеплении друзей. Блестяще.

Сама миссис Уизли, видимо, проинструктированная Директором, ведет расслабляющую, ни к чему не обязывающую беседу, никоим образом не залезая в тему того, что случилось в Финале прошлой Игры, а все больше говоря о Слизнорте да об Артуре.

Попутно Гарри узнает, что Слизнорт начинал свою карьеру примерно в то же время, что и сам Директор, учил чету Уизли и вообще очаровашка, но, конечно, ему тоже свойственно ошибаться, вот он и просмотрел в мистере Уизли человека перспективного и классного, никогда особенно не обращая на него внимания (видимо, данное конкретное семейное проклятье переходит по наследству от отца к младшему сыну — как и отличительная черта недолюбливать Слизнорта).

Гарри, за обе щеки уминая луковый суп (хороши все-таки методы злостного манипулятора Дамблдора — две недели Гарри ничего не ел, не испытывая особого желания, а тут вдруг набрасывается на суп; а все он…), не особо участвует в разговоре, но миссис Уизли в целом это и не нужно. Ее задача — продолжать отвлекать подростка легкими монологами о повседневных делах и переживаниях семьи (то есть о жизни, которая все так же идет) и всячески поддерживать его в хорошем, мирном расположении духа.

Поэтому, умело избежав проговорок о том, какой предмет вел Слизнорт, когда учились Молли и Артур, миссис Уизли гордо сообщает, что ее мужа повысили.

Из ее дальнейшей речи узнаем, что повысили его до главы новосозданного Отдела по выявлению и конфискации поддельных защитных заклинаний и оберегов, у которого в подчинении теперь находится ажно десять штук людей. Данный Отдел, как и ряд некоторых других, был учрежден Скримджером совсем недавно в связи с осложнением общей ситуации.

Мне интересно то, что Артура сделали главой — ведь начальство прежде не жаловало и вообще старалось не замечать неудобного мистера Уизли. Сильно подозреваю, что, прекрасно зная о связи Артура с Дамблдором, Скримджер сим актом надеялся немного смягчить и всячески умаслить Директора. Впрочем, не принципиально — работа важная, опасная, интересная, и Артур кидается в нее с головой, выполняя свои обязанности очень прилежно.

Вот и сейчас он приходит с дежурства около половины второго ночи. А Гарри имеет прекрасную, но смущающую возможность понаблюдать за любовью супругов.

И вовсе не в том смысле, о котором могут подумать души невыросшие и непросветленные. Секс в любви вовсе не на первом месте, что бы там ни считали дурочки и молодые, хотя иногда в любви и он случается. Но все равно он не на первом месте. Даже случаи, в которых секс несомненен (семерых детей мистер и миссис Уизли явно не у гномов в саду отжали), имеют во всей окологарриной истории привкус не столько постели, сколько душевного сродства, тепла и нежности.

Ну, например, гляньте на эту уморительно смешную сценку, одну из моих самых любимых, с помощью Анны расшифрованных: стрелка волшебных часов с именем Артура на ней перескакивает со «Смертельной опасности», где она стояла вместе со всеми остальными, на «В пути», и секунду спустя слышится стук в дверь. Миссис Уизли бросается к проему, берется за ручку и тихонько зовет, прислонившись к косяку:

— Артур, это ты?

— Да, — слышится усталый голос мистера Уизли. — Но я бы сказал так же, если бы был Пожирателем Смерти, дорогая. Задай вопрос.

— О, честное слово…

— Молли!

— Ладно, ладно… какая твоя главная мечта?

— Узнать, как у самолетов получается не падать.

Миссис Уизли кивает и поворачивает дверную ручку, но Артур, видимо, держит дверь с той стороны, ибо она остается закрытой.

— Молли! Сначала я должен задать тебе вопрос!

— Артур, правда, это просто глупо…

— Как ты любишь, чтобы я называл тебя, когда мы наедине?

Даже в полутьме видно, как лицо миссис Уизли густо краснеет. Гарри чувствует, что его собственные уши и шея тоже пылают, а потому принимается торопливо хлебать свой луковый суп, стараясь одновременно погромче греметь ложкой и раствориться на фоне мебели.

— Моллипусенька, — чуть не плача, шепчет миссис Уизли.

— Правильно. Теперь можешь меня впускать.

Миссис Уизли открывает дверь.

— Я все еще не понимаю, зачем нам повторять все это каждый раз, когда ты приходишь домой, — говорит по-прежнему розовая миссис Уизли, помогая мужу снять дорожную мантию. — Я имею ввиду, Пожиратель Смерти мог бы силой выпытать у тебя ответы перед тем, как притворяться тобой!

— Я знаю, дорогая, но это министерская процедура, и я должен подавать пример. Что-то так вкусно пахнет — луковый суп? — Артур с надеждой поворачивается к столу. — Гарри! Мы ждали тебя только утром! — они пожимают руки, и Артур садится в кресло рядом с парнем, пока миссис Уизли ставит перед ним тарелку супа.

Ну вот и зачем, действительно, уставшему по самые тунги Артуру надо заставлять жену повторять всю эту процедуру с начала до конца при каждом возвращении домой?

Как зачем? — возмутятся люди, понимающие все буквально или вообще ничего не понимающие. — Он сам сказал! Он должен подавать пример! Процедура одобрена Министерством!

И они с потрохами попадутся в обычную ловушку.

Это, значит, Артур, который поддерживает больше Дамблдора, чем Министерство, и вообще склонен соблюдать дух законов, но отнюдь не их букву, в интимных диалогах с женой у двери преследует цель не попасть быстрее внутрь и обнять любимую женщину, но соблюсти инструкцию Министерства? Тоже мне, формалист нашелся. И кому пример-то подавать? Дверной ручке? Как они прелестно смешны, эти буквально все понимающие.

И как прекрасна истинная подоплека. Измочаленный Артур хочет, кроме объятий, лукового супа и разговора о делах и детях, немножечко романтики, чтобы отдохнуть душой, ибо на работе понасмотришься всякого. Отсюда и Моллипусенька, и расшифровка сокровенной мечты. Какие там Пожиратели и Министерства — все исключительно для этих двоих. Знай Артур, что Гарри уже прибыл, он бы себя так не вел.

Одновременно фраза насчет соблюдения инструкции есть превосходная отговорка, объяснение и вообще обоснование на будущее. Миссис Уизли мужа очень любит, но желанием нежничать с ним отнюдь не горит. Не та натура. Но, раз сие есть выполнение служебного долга, а вовсе не пустая сентиментальность, что ж… если надо, значит, сделаем.

Ну, а что на самом деле все наоборот, и это именно столь необходимые для усталой мужской души сантименты, никогда не понять буквалистам. А жаль. Сделано упоительно красиво, нежно, тонко и поучительно.

Попрощавшись с четой Уизли, Гарри наконец отправляется в комнату Фреда и Джорджа, где ему находится место в отсутствие хозяев, которые нынче живут на втором этаже своего новенького магазинчика, и мигом засыпает в тепленькой постельке. Сие тоже любопытно — миссис Уизли не стелет Гарри в комнате Рона, где парень ранее всегда останавливался. Следует полагать, направлено сие также на то, чтобы Гарри по возможности подольше поспал, никем не потревоженный.

Ибо миссис Уизли сообщает детям о прибытии их друга довольно поздно («Мы не знали, что ты уже здесь!» — «Когда ты прибыл? Мама нам только что сказала!»). Дети весьма ожидаемо несутся к Гарри, и он очень рад видеть друзей, несмотря на то, что Рон заряжает Гарри подзатыльником, а Гермиона практически сразу же начинает подозрительно коситься на друга. И оба очень аккуратны, чтобы нечаянно не вторгнуться на запретную лингвистическую территорию.

Поэтому некоторое время трио обсуждает Слизнорта. А потом карнавал нормальной жизни накрывает Гарри с головой в виде жутко недовольных ее появлением Джинни, Гермионы и миссис Уизли, у которой Флер отвоевала поднос, чтобы отнести его Гарри.

В ходе крайне неловкого общения со старой знакомой и все еще валяясь в постельке (без бабочки и галстука, само собой), Гарри узнает, что Билл и Флер собираются пожениться следующим летом, и Билл якобы привел Флер в дом «на пару дней, чтобы я могла узнать всю семью получше».

Занятное дело, между прочим — вроде бы привел на пару дней, а Флер остается в доме до самого сентября; зимой она тоже будет в Норе; и летом мы найдем ее вместе с Уизли и Орденом. Похоже, кое у кого сильно затягивается знакомство с семьей — и ведь нельзя сказать, что семья (особенно женская ее половина) очень рада знакомству («Я знаю, кто хуже Амбридж, — мрачно говорит Джинни, появляясь в комнате Гарри. — Она меня с ума сводит». — «Она такая самодовольная», — поддерживает Гермиона за пару секунд до прихода Флер. Миссис Уизли вообще в состоянии только цокать языком и недовольно коситься).

Судя по всему, Флер, работающая нынче в Гринготтсе внештатно, нужна Ордену и, следовательно, Дамблдору где-то поближе к Норе. Ну, и, разумеется, Билл намерен заглушить недовольство родственных дамочек методом «Додавить До Крайности», поселив Флер с семьей на ровно то долгое время, которое необходимо для того, чтобы семья в итоге просто сдалась.

К чести Флер, она предпочитает воздвигнуть между собой и дамами непрошибаемую стену вселенской тупости и таким образом сделать вид, что вовсе не замечает ни раздражения, ни ревности, ни довольно жестких подколов. Что поделать. Таков процесс вхождения в семью Уизли, ничего не изменишь. Проверки на вшивость и все в таком духе — здесь у всех отменнейшее чувство юмора. Надо сказать, я удивлена, что Флер справляется, приятно удивлена.

Бурное обсуждение Флер отважными гриффиндорцами за ее спиной приводит к тому, что в разговоре всплывает имя Тонкс — а затем и Сири. Вот здесь самое время подробнее остановиться на Тонкс.

Рон весьма точно подмечает, что теперь всякий раз, как он ее видит, Тонкс «больше походит на Плаксу Миртл». Гарри и сам удивляется переменам в девушке, когда встречает ее ночью, застав за чаепитием с миссис Уизли. Ее обычно розовые волосы приобрели мышиный цвет, она выглядит очень нездоровой и с трудом улыбается Гарри, избегает взгляда Дамблдора и очень торопится уйти, едва заявляются Директор и Гарри:

— Что ж, я лучше пойду. Спасибо за чай и сочувствие, Молли.

— Пожалуйста, не уходи из-за меня, — вежливо просит Дамблдор. — Я не могу остаться, должен обсудить срочные вопросы с Руфусом Скримджером.

— Нет, нет, мне надо идти, спокойной ночи, — бормочет Тонкс, выскакивая из-за стола и по-прежнему пытаясь спрятать глаза от Дамблдора.

И, пока ребята гадают, что такое случилось с Тонкс («Я думаю, она надеется, что Билл влюбится в Тонкс вместо Флер», — произносит Джинни о матери; «Она все еще не пережила то, что случилось… вы знаете… я имею ввиду, он был ее кузеном! — возмущается Гермиона в ответ на крайне тактичное роново сравнение Тонкс с Миртл. — Она думает, это была ее вина <…>. Мне кажется, она думает, если бы только она могла прикончить ее, Беллатриса бы не убила Сириуса»), гадают и не угадывают, взрослые прекрасно все понимают.

Миссис Уизли, в частности, по словам Джинни, «все время пытается пригласить Тонкс на ужин» — якобы чтобы Билл получше рассмотрел девушку (а что, простите, у Билла крайняя степень близорукости, и за весь предыдущий год он ее так и не рассмотрел?). Однако сама миссис Уизли в ночь прибытия Гарри говорит убегающей Тонкс следующее: «Дорогая, почему бы тебе не прийти на ужин в выходные? Римус и Грозный Глаз собираются -», — на что Тонкс едва ли не в ужасе отвечает: «Нет, правда, Молли…». И, поскольку мне с трудом удается представить Тонкс, у которой есть какие-то чувства к Грюму, кроме дочерних (ну, а еще потому, что я знаю финал этой драмы), получается, ответ кроется в одном из одного — Люпин.

Посмотрим. Всего две недели назад у Тонкс, провожавшей Гарри и Ко на вокзале, имелись розовые волосы и вполне счастливый вид. То есть сильные переживания чувства вины по поводу смерти Сири отпадают. По словам Гермионы, проблемы с изменением внешности, которыми нынче страдает Тонкс, случаются после сильных переживаний и в депрессии. И, исходя из слов Гермионы же, имеем важный факт: «Я знаю, — говорит девушка, — Люпин пытался ее переубедить, но она все равно очень расстроена».

То есть надо понимать так, что у Люпина с Тонкс был крайне серьезный разговор. После которого оба стараются избегать друг друга. Я полагаю, в этом разговоре, спустя год теплой дружбы, Тонкс наконец призналась Люпину в своих чувствах.

Каким могло быть ответное чувство, возникшее у Люпина в тот миг? Разумеется, счастье. Однако это чувство, как водится у всякого нормального Люпина (то есть не очень нормального человека), немедленно было заменено… эм… ну, скажем, чувством долга перед Обществом И Миром В Целом. Ибо, как отмечала Роулинг, он всегда знал, что не может заводить отношения и тем более жениться, рискуя передать свою болезнь ребенку, боясь осложнять жизнь женщине рядом с ним. Поэтому, вероятно, он некоторое время пытался делать вид, что не понимает Тонкс. В свою очередь, Тонкс знала и знает, что Люпин тоже в нее влюблен, только отказывается признать это из-за своего дурацкого благородства.

О, несомненно, он называл ей тысячи причин, среди которых главные: Я Плохой Оборотень и Я Слишком Стар Для Тебя (так и представляю, как на этом моменте Тонкс превращается в 200-летнюю бабулю и участливо интересуется: «А так лучше?»). И, несомненно, человек пылкий, Тонкс отвечала на все это резко, доведя диалог, полагаю, до скандала, убегания в слезах и громкого хлопанья дверьми. С этого все и началось.

Потерявший последнего лучшего друга Люпин впадает в окончательное уныние и принимается с упоением разрушать себя. Не только Тонкс, стыдясь своего поведения и своего признания, избегает его — Люпин стремится не попадать с ней в одну компанию, едва с нею разговаривает и начинает набиваться на самые опасные задания. Каков клоун, а? Он не просто не хочет проводить время с любящей его женщиной, но готов скорее прыгнуть в пасть ко всем Пожирателям и оборотням Тома сразу, чем признать ее — и свои! — чувства! Тонкс остается лишь с отчаянием наблюдать за этим и коротать время в Женских Разговорах с миссис Уизли в промежутках между важными делами (как, например, в ночь прибытия Гарри).

Само собою, обо всей этой любовной кривой известно всему Ордену (нет на свете более сплетничающей аудитории, чем члены подпольной организации), у вот уже Тонкс всерьез опасается, что, если она не сделает ничего со своим настроением и способностями метаморфа, Дамблдор просто выкинет ее из Ордена.

Дамблдор, в свою очередь, смотрит на обоих чистыми невинными глазами, молчаливо умиляется и предоставляет молодым самим разбираться со своими любовными проблемами (не без помощи секундантов, разумеется). Ах, эти люди и все их человеческое!..

Когда миссис Уизли вызывает Джинни в качестве подкрепления в борьбе с Флер, которая с невозмутимым спокойствие стоически переносит дамские нападки семьи Уизли (за что и получает кличку Флегма от милейшей Джинни), в комнате наступает тишина, которой Гарри пользуется, чтобы доесть завтрак, стараясь не обращать внимания на продолжающую стрелять в него глазами Гермиону. Рон мечтательно пялится на дверь, за которой скрылась Флер.

Разговор возобновляется после недолгой паузы, в течение которой Гермиона, чтобы чем-то занять себя, принимается рассматривать содержимое коробок с оставшимися после Фреда и Джорджа вещами и извлекает какую-то телескоповидную штуковину из одной.

Разузнав, как идут дела у близнецов, Гарри вспоминает о Перси.

— А что с Перси? Он снова говорит с твоими родителями?

— Неа, — отвечает Рон.

— Но ведь он знает, что твой папа был прав все это время, что Волан-де-Морт вернулся -

— Дамблдор говорит, что людям легче прощать чужие ошибки, чем правоту, — изрекает Гермиона. — Я слышала, как он говорил это твоей маме, Рон.

Интересное замечание. Выходит, Директор был в Норе в какой-то момент, когда там уже была Гермиона. Зачем?

Вряд ли только лишь для того, чтобы произнести эту свою фразу насчет Перси. Полагаю, обговаривались некие нюансы доставки Гарри в Нору, а еще… что ж, мне странно, что разговор Директора с Молли явно слышала Гермиона, однако явно не слышал Рон («Звучит, как одна из тех сумасшедших штучек, какую он бы и сказал»). Как это вышло?

Что ж, я полагаю, что прибытие Гермионы в Нору и разговор Директора с Молли хронологически связаны. Тут, правда, встает вопрос, чего девушка будет удивляться раненой руке Дамблдора на пиру по случаю начала учебного года — ну так он мог прикрывать ее рукавом или прятать в карман, разве нет?

Я предполагаю, что Директор так или иначе лично отвечал за доставку Гермионы в Нору (может быть, сам привел, может, встречал) — и не упустил возможность побеседовать с ней наедине на предмет того, как ей, Игроку, вести себя с Гарри. Например, растолковал эмоциональное состояние парня и попросил, как Гарри в свое время о Невилле, не заводить с ним разговор о Сири или пророчестве, отдав Гарри право самому сделать это, когда он почувствует себя готовым. Собственно, этим и объясняются напряженные взгляды, которые Гермиона украдкой бросает на Гарри, и не менее выразительное ее шипение в сторону Рона, когда тот в самом начале утренней беседы чуть не влез в тему о пророчестве.

Однако мучиться Рону и Гермионе приходится не так уж и долго — Гарри, только что вспомнив, брякает о том, что Директор собирается давать ему частные уроки, что немедленно вызывает бурю эмоций, затем напряженное переглядывание, затем не менее напряженное молчание, когда Рон и Гермиона превращаются разом в Объединенную Исследовательскую Группу По Изучению Пола и Потолка.

Гарри откладывает вилку. Дамблдор советовал рассказать… почему бы не сейчас?

— Я точно не знаю, — начинает парень, обращаясь к вилке, — почему он собирается давать мне уроки, но я думаю, что это из-за пророчества.

Ответом ему служит тишина.

— Ну, знаете, — помогает Гарри Объединенной Исследовательской Группе, внимательно изучая тарелку, — то, которое они пытались украсть в Министерстве.

— Никто не знает, что там сказано, — быстро произносит Гермиона. — Оно разбилось. — «Не хочешь — не говори. Все нормально, правда».

— Хотя «Пророк» говорит… — начинает Рон, однако на Гермиону вдруг нападает чудная болезнь, провоцирующая у нее приступ шипения неясного генеза, и Рон замолкает.

— «Пророк» правильно говорит, — Гарри наконец поднимает глаза на друзей. — <…> выглядит так, будто я — тот, кому надо прикончить Волан-де-Морта… во всяком случае, там говорится, что ни один не сможет жить, пока жив другой.

Трио в молчании пялится друг на друга.

Раздается громкий хлопок — Гермиона, на мгновение исчезнув в облаке дыма, появляется из него с огромным черным фингалом под глазом, сжимая в руке телескоп с болтающимся на его конце кулачком.

— Я сдавила его, и он — он ударил меня!

О ирония… глаз — он же область рядом со лбом, верно? Близнецы отметили Гермиону, как равную себе…

— Не переживай, — сдавленным голосом говорит вскочивший было Рон, отчаянно стараясь не смеяться. — Все нормально… — «Давид, вставай! Шо там?» — Мама умеет лечить мелкие травмы -, — «Ничего, ее убило…»

— Ой, да это не важно сейчас, — поспешно бросает Гермиона («Насмерть?!»). — Гарри, о, Гарри…

Она принимается говорить о том, что они догадались, но не хотели тревожить Гарри, спрашивать, как он себя чувствует, и Рон пускается в размышления о том, что, раз Дамблдор собирается давать Гарри уроки, он считает, что у Гарри хорошие шансы, а Гермиона начинает рассуждать, каким контрзаклятьям Директор мог бы обучить Гарри — Гарри не слушает. Тепло разливается у него внутри, а тяжелый узел, кажется, растворяется.

Гарри знает, что Рон и Гермиона боятся больше, чем показывают. Сколько напряжения было в Гермионе, что ей понадобилось сжать телескоп близнецов, чтобы выплеснуть хоть его часть?

Но дело в том, что они продолжают оставаться рядом, выдумывая какие-то успокаивающие слова. В том, что они не обращаются с Гарри, будто он грязный, обреченный или опасный. В том, что невидимая стена, отделявшая Гарри ото всех остальных, нормальных людей, которая появилась с тех пор, как он впервые услышал те слова из пророчества, куда-то исчезла — и Гарри снова находится вместе с кем-то, и может ощущать радость, и улыбаться, и свободного говорить. В том, что подросток боится теперь в сотни раз меньше, чувствуя, будто всегда знал, что должен был встретиться с Томом в конце… И все это — гораздо больше, чем Гарри в состоянии описать словами. Гораздо больше, чем нужно описывать.

Гарри и сам не замечает, как легко ему касаться Сири в разговоре с друзьями о чувствах Тонкс, как не понимает, конечно, сколь много в этом заслуги Директора, успокоившего Гарри и подсказавшего остальным, как себя вести — а еще… еще специально устраивавшего все эти Игры — все пять сложнейших Игр — чтобы Гарри чувствовал именно то, к чему пришел: будто давно знал, что все закончится встречей с Реддлом лицом к лицу — чтобы в этот миг для Гарри не открылось ничего нового, ничего такого уж страшного.

Зато Гарри понимает, что может говорить с друзьями о чем угодно. Он также может и вовсе с ними не разговаривать — они чувствуют друг друга, как, прошу прощения (нет) за высокий слог, ножны чувствуют меч. Они выросли. Они настроены друг на друга так тонко, как не были настроены никогда. Каждый из них бережет чувства другого — Рон старается не смеяться над фингалом Гермионы, Гермиона не отчитывает его за смех, который нет-нет да прорывается, Гарри волнуется о том, как не напугать друзей, друзья волнуются о том, как не напугать Гарри, думая, что ему неизвестно то, о чем догадались они, размышляя о пророчестве… Эти дети прошли длинный путь от эгоистичных колких замечаний в адрес друг друга на первом курсе до постоянной сверки состояний и бережной, внимательной оценки — не ранит ли другого то, что я сейчас сделаю или скажу? И это, господа, любовь, самая настоящая, самая исцеляющая.

А затем Гарри вспоминает о том, что Дамблдор намекнул на прибытие результатов по СОВ — и мигом перестают быть важными все эти пророчества, Пожиратели, Волан-де-Морты, войны… Ибо что такое Волан-де-Морт — какая-то чертова болезнь, невидимая трясущаяся сущность, охотящаяся на людей из тени, как трусливый кусок дерьма — по сравнению с результатами по экзаменам?

Гермиона в волнении бежит вниз высматривать сов, Гарри и Рон вскоре спускаются к ней. Десятиминутное ожидание заканчивается впечатляющим пике трех сов прямо в распахнутое окно Норы (и синяками на локтях у Гарри с Роном, ибо Гермиона вцепляется в них со всей своей девичьей нежностью) — и трио, наконец, вглядывается в свои оценки. Гарри отличился «Превосходно» только по Защите. У Рона нет ни единого «П». И оба провалились в Прорицаниях и Истории Магии, но, как мудро замечает Рон, «кому на них какое дело»?

— Гермиона? Как у тебя?

Гермиона с трудом отрывается от своего листа с оценками. Десять «Превосходно» и одна «Выше ожидаемого» по Защите.

— Ты очень расстроена, правда? — Рон улыбается.

Гермиона качает головой. Гарри и Рон смеются.

— Ну, теперь идем на ЖАБА? Мам, там есть еще сосиски? — Рон обращается к довольной миссис Уизли, которая уже успела взъерошить ему волосы.

Гарри немножко расстроен, но в общем и целом отмечает свое давнее смирение с фактом, что путь в мракоборцы ему закрыт. Впрочем, поскольку с этим не смирился Директор… но не стану забегать вперед, я и так уже там изрядно потопталась.

Выжав из себя остатки флегматичного настроения, Гарри вновь возвращается к жизни. Благодаря живым и любящим друзьям.