Пробуждение (джен)

«Чем может быть занят испорченный полной вседозволенностью ум? Чем развлекает себя человек, достигший всего и всё повидавший… Как пробить брешь в глухой стене его циничности?» — размышляя над этими вопросами, Гай обходил клетки с подопытными.

Следовало думать, что ему повезло: он был приближен к мафам⁽¹⁾ — но сам Гай так не считал. Мир вокруг него казался смрадным болотом, а покровитель требовал извращенных удовольствий, и необходимость удовлетворять его капризы напрочь отбивала желание дышать.

Лаборатория находилась в полуподвальном помещении. Плохо пропускавшие свет зарешеченные окна были не предназначены для того, чтобы в них смотреть, — Гая тянуло к ним каким-то атавистическим чувством. Приглядевшись, он замечал расплывчатые контуры чьих-то ног, грязь, прилипшие к стеклу обёртки кислотно-сочных оттенков. О назначении части этих упаковок он догадывался, о других — знал: противозачаточные, дурманящие, возбуждающие, галлюциногены… Снаружи было не лучше.

Каждый день ему хотелось всё бросить, отвлечься: вдохнуть полной грудью, подставить лицо солнцу, подивиться на небо — но вокруг него были лишь стеллажи с полуприкрытыми материей клетками, террариумами и аквариумами. Пол был скользким от санитарных жидкостей, но даже химикаты не могли перебить смрад. Птичий гвалт, змеиное шипение, рык некрупных хищников, крысиный писк забивались в уши и продолжали звучать в голове, даже когда он был дома.

Единственной его отрадой была дочь. Гаю работалось легче, когда Мари, подобрав под себя ноги, сидела в глубоком разлапистом кресле недалеко от двери. Приближаться он ей не разрешал, хотя понимал, что и это расстояние не сможет уберечь сознание впечатлительной девочки от творящихся здесь ужасов. Да, всё это было ради неё: её благополучия, благосостояния и положения в обществе.

Препарируя мозг очередной несчастной крысы, Гай поднимал глаза от микроскопа и смотрел на дочь — ждал, пока она почувствует его взгляд и ответит своим, её улыбка была для него искуплением.

Его грех был настолько тяжек, что иногда ему хотелось, чтобы Господь создал для него ад. Новым развлечением небожителей стали питомцы: животные с вживлёнными человеческими стеками⁽²⁾. Мафы испытывали извращенное наслаждение, наблюдая за корчами умирающего человеческого разума в неподходящей оболочке⁽³⁾. Природа была неумолима. Агония длилась несколько дней. Гай работал над тем, чтобы продлить её.

Исследования в этой области проводились ещё во второй половине двадцатого века и до сих пор оставались безуспешными. Некоторые коллеги Гая называли такое упрямство животного мозга мудростью природы: индекс энцефализации ограничивал развитие интеллекта; структуры, способные воспроизводить и поддерживать сознание, отсутствовали; особенности в восприятии окружающего мира ставили крест на любых попытках. Гай мог с лёгкостью объяснить это даже домохозяйке, но Магнус Кьеркегаард не хотел слушать. Владельцу крупных клиник, фабрик и хранилища клонов было невдомёк… Естественные процессы старения, умирания утратили для него свою силу. Светило медицины в своё время, он теперь тешил своё самолюбие жестокими экспериментами, которые… нет, они не делали его богом, скорее, роднили с животными — нет, с простейшими, паразитами… И всё-таки Гай был не тем, кто решился бы сказать об этом.

Он работал медленно, но планомерно, ставил задачу за задачей, не пасовал перед трудностями и достиг определенных успехов. Теперь он мог поместить человеческий стек и разбудить сознание в любом теле, даже в теле головоногого моллюска, которого можно было разделать заживо, приготовить, подать на стол и добиться того, чтобы заключённый в этом теле человек почувствовал и осознал всё… Да, несовместимость восприятия действительности между животными и человеком была им полностью преодолена. Сознание напрямую не воздействовало с окружающим миром — оно помещалось в конструкт⁽⁴⁾, а встроенные в чип приборы переводили полученную от органов чувств информацию.

Первый эксперимент такого рода не показался Гаю чем-то аморальным, пока мафы не раскусили новинку и неожиданно быстро не вошли во вкус. Теперь на его столе постоянно стояла чаша Петри со льдом и мерцающим на нём стеком, а новые экземпляры, которые приходилось делать едва ли не партиями, отвлекали от исследований.

И всё-таки учёный медленно, но верно шёл к решению поставленной задачи — разработке импланта, который станет посредником между человеческим стеком и мозгом животного и возьмёт на себя ряд функций. Технологии создания синтетических оболочек решали задачу сохранения сознания, но обеспечить взаимодействие между мозгом животного и имплантом было практически невозможно. Гай начинал с компьютерного моделирования: разбирал синапсы, моделировал условия разнообразных стимуляций. Модель дала положительный результат, но добиться того же результата в реальности оказалось сложно, а для каждого нового вида животных эксперимент приходилось начинать с нуля. Гаю пришлось столкнуться с тем, что связи оказались нестойкими, а умственное возбуждение, которое испытывал человек, приводило к перегоранию искусственных клеток импланта. Первым подопытным слишком легко удавалось покончить с собой. Магнус торопил, нагнетая напряжение. Гай наживал себе врагов. Сейчас ему казалось, что даже лаборанты смотрели в спину с осуждением, выполняли поручения, сжимая зубы от омерзения, и готовили за его спиной далеко идущие планы. Нет, в таких условиях нельзя было работать.

Только Мари никогда не осуждала его. Что бы ни сделал любимый отец, она всегда оставалась на его стороне. «Семейные ценности были тем, что осталось свято в тёмном мире», — Гай сперва улыбнулся этой мысли, а потом расстроился: у тех, кого он превращал в зверей, были родственники, друзья, подельники… Они считали, что такое наказание хуже смерти, и Гай полностью разделял их мнение.

Если бы только пресытившемуся вечной жизнью Магнусу Кьеркегаарду не нравилось наблюдать за тем, как человек медленно и мучительно сходит с ума внутри тела животного; как корчится и бьётся это тело, будучи не в силах вместить в себя человеческую душу, а потом… кормить животное с рук, осознавая, что в нём обитает сломленный дух, который когда-то до конца всеми силами боролся за выживание.

Кто-то должен был объяснить мафу, как это жестоко, — Гай пытался, но не находил слов. Его неловкие попытки устыдить ущербного полубога вызывали только смех и раздражение.

1) в честь библейского персонажа Мафусаила (старейшего человека, чей возраст указан в Библии). Весьма обеспеченные люди, которые могут позволить себе вечную молодость, постоянно меняя тела.

Вернуться к тексту

2) мозговой имплантат. Содержит сознание человека.

Вернуться к тексту

3) так называют человеческое тело, которое потеряло свою ценность после технической революции.

Вернуться к тексту

4) специально запрограммированный конечный элемент виртуальной реальности. В каноне такой конструкт используется для пыток.

Вернуться к тексту

Этот день, как и тысячи других до него, был ничем не примечательным: небо было свинцово-серым, тяжёлым, шёл настырный дождь — мелкий и очень холодный. Пряча лицо от капель, приходилось разглядывать заплёванный гранит. Терявшиеся в вышине небоскрёбы нависали, давили своей мощью — закрывали небо от взгляда, но не останавливали дождь. И всё-таки Гай не торопился войти в помещение — внутри его ждал ад: какофония звуков и смрад. В этом аду он был чёртом, но это ничего не меняло.

За утро он едва ли смог поднять голову от операционного стола. К обеду удав и рысь были готовы проснуться от медикаментозного сна на глазах своих хозяев. По требованию заказчиков они были подключены к Сети, в которой представали в привычных им образах молодых мускулистых мужчин, — так было удобнее наблюдать их мучения.

Уставшая душа Гая требовала утешения. Совершенное преступление ложилось тяжелым грузом на грудь, а взгляды ассистентов, презрительные и беспокойные, только бередили рану. Гай ждал дочь. Мари вот-вот должна была зайти за ним: тихонечко открыть дверь, поприветствовать отца любящим взглядом, поставить на столик обед, вольготно устроиться в кресле, ожидая, когда он освободится, чтобы разделить с ней трапезу.

Гай уже несколько раз вздрагивал, поднимал голову: перед мысленным взглядом вставал знакомый образ, в ушах звучал приятный голос — Мари не было. Она должна была прийти два часа назад. Решившись на полноценный перерыв, Гай включил встроенную в мозг гарнитуру. Она отозвалась перемаргиванием синих огоньков по терявшимся в волосах катушкам, и зрачок Гая загорелся синим — его ждал вызов. Перед взглядом возникло лицо дочери.

— Мари? — Гай не сразу понял, что кляп мешает ей ответить. Она мотала головой, пытаясь сбросить повязку, и безостановочно плакала, волосы были влажными, глаза опухли и лихорадочно блестели. — Что?

Кадр медленно расширялся, открывая взгляду Гая всё больше ужасающих подробностей. Щиколотки Мари были привязаны к ножкам старого колченого стула, платье было изорвано, юбка задралась, открывая ссадины на коленях и бедре. Её руки были заведены за спину и связаны, верёвка охватывала шею.

— Что происходит?! — закричал Гай.

Мари удалось вытолкнуть кляп и ответить отцу криком:

— Папа!

Гаю показалось, что сердце стало больше, надавило на рёбра и взорвалось острой, мгновенно распространившейся по телу болью. Камера резко переметнулась на незнакомое Гаю ухмыляющееся лицо и выключилась.

— Кто ты? Чего ты хочешь? — кричал он.

Через полчаса он сидел в участке.

— Когда пропала ваша дочь? — уставший человек, оказавшийся напротив, выдавливал из себя слова натужно, по капле. Гаю казалось, что эти капли били его по темечку, заставляя всё тело заходиться дрожью.

— Она должна была принести мне обед и не пришла, а потом я получил сообщение, о котором рассказал вашему напарнику.

— Вы уверены, что это сообщение реально? — равнодушие, с которым были произнесены эти слова, болью полоснуло по сердцу. Нет, Гай не мог ожидать к себе другого отношения.

— Я уверен! — произнёс от твёрдо, пытаясь завладеть рассеянным вниманием инспектора. — У меня много врагов, а у вас наверняка есть на меня досье. Мой покровитель Магнус Кьеркегаард, мой род занятий и доступные кредиты… — Гай взмахнул рукой перед разделявшей его и полицейского прозрачной панелью, перекидывая личные данные на носитель, и пожалел, что не позвонил мафу раньше, чем отправился в участок. Сейчас он мысленно активировал имплант и передал сообщение.

Через минуту его подключили к созданному на основе полученного им сообщения конструкту. Полицейские разглядывали происходящее с разных точек, сделав мучения Мари осязаемыми и заставляя Гая переживать кошмар снова и снова, пока не догадались извлечь сообщение на другой носитель. После многократных вмешательств в сознание Гая мутило, возбуждение, владевшее им и позволявшее бороться, прошло, и слова давались с трудом.

— Вы найдёте мою дочь? — он должен был задать этот вопрос по-другому, уверенно и требовательно, и спросить совсем не то: заставить ищеек отчитаться, рассказать ему план расследования.

Полицейский в ответ закрыл глаза и потёр переносицу.

— В городе много заброшенных зданий, таких же промышленных помещений. В окно над головой похищенной просматривались очертания каких-то развалин. Мы запустили алгоритм распознавания, но он пока не дал результатов. У вас много врагов, а оболочка, в которой находится преступник, является нелегальной и отследить её не удаётся. Примите мой совет — идите домой и оставайтесь там. Вам остаётся только ждать.

Ждать Гаю не хотелось, но, взяв с полицейского обещание сообщить, как только сработает алгоритм, он послушался. Сил не осталось. Какое-то время он ещё думал о том, чтобы предпринять что-то самостоятельно, но... Стоило ему оказаться дома, как ноги сами повели его к кровати, тяжелая голова нашла подушку, а сознание отключилось.

Не было ничего удивительного в том, что Гаю снилась Мари. Он шёл, под ногами хрустело стекло, в разбитые окна ощутимо задувало. Было темно. Небольшие светильники не освещали пространство, только создавали вокруг себя почти осязаемый ореол — их свет отражался в повисшей в воздухе пыли. Хруст стекла под ногами и ветер почти заглушали остальные звуки, но тихий, высокий, на одной ноте писк, показавшись сперва наваждением, сейчас вёл Гая вперёд.

— Мари?

Едва заметный силуэт забившейся в угол девочки не показался бы ему знакомым, если бы не платье. Он быстро подошёл к дочери и обнял её.

— Сейчас мы уйдём отсюда, — она была прикована к стене за шею, тяжёлая цепь возилась по полу, а в ответ на его прикосновение дочь закричала от ужаса. — Это я, Мари. Я. Ничего не бойся, моя радость. Сейчас… — нет, эти утешительные слова не успокоили её.

Проследив взгляд дочери, Гай заметил приближавшегося к ней мужчину — его ухмыляющееся лицо было знакомым.

— Ты здесь? Пришёл посмотреть? — Мари посмотрела сквозь тело отца, будто не чувствовала его объятий и думала, что этот вопрос обращён к ней. — Пойдём! — незнакомец дёрнул её за закреплённую в ошейнике цепь и заставил подняться. Гай попытался оттолкнуть его, заслонил дочь своим телом, кричал, рычал, бил кулаками воздух, но его усилия вызывали только усмешку у похитителя, а Мари их вовсе не замечала. Изверг подвёл её к стальной кушетке на тонких ножках, сорвал с неё платье и приказал: — Ложись!

Гай разрыдался, когда Мари, дрожа, улеглась на холодное полотно из медицинской стали. Прикосновение её обнаженной спины к этой поверхности обожгло тело Гая и оставило без кожи.

— Отпусти её! Что я тебе сделал?! Она ни в чём не виновата! — он кричал, сжимая кулаки; его слова гулко отдавались в пустоте, множились эхом, отражались от стен, но не находили ответа. Он был призраком.

Мари рванулась, когда похититель попытался закрыть на её запястье кандалы. Ей удалось вырваться, соскочить с кушетки, которая, не устояв, повалилась поверх, придавив её ноги.

Гай ответил криком на крик дочери и протянул к ней руки, но всё было бесполезно. Мари проползла не больше метра, прежде чем похититель настиг её, схватил за прикреплённую к ошейнику цепь и, насильно поставив на ноги, ударил по лицу — это было больше, чем мог выдержать Гай. Он вздрогнул и отшатнулся, будто удар настиг и его.

Не отпуская цепь, похититель поднял кушетку, заставил Мари лечь на неё, закрыл кандалы на её запястьях и щиколотках, приковав к металлической поверхности. Мари в страхе забилась. Её боль, тысячекратно увеличенная беспомощностью, передавалась Гаю, а слёзы разрывали сердце. Он разглядел уложенные на каталке возле кушетки пыточные инструменты и…

умер от ужаса, проснувшись с криком. Должно быть, ворочаясь, случайно отключил катушки.

Кьеркегаард не отвечал на его сообщения, хотя они были прочитаны. Гай решил добиваться аудиенции. У него не было времени на то, чтобы добиваться внимания вечно занятого секретаря, и он решил идти напролом. Арендовать кар было несложно — сложнее было взлететь и преодолеть слой облаков так, чтобы не остановили.

Нет, на арендованном каре это сделать было невозможно, проще было забраться наверх по одной из стен башни, в которой живёт маф. Не имеющий прошитых в памяти разрешающих сигналов кар засекут на подлёте к облакам, и если не сработают предохранители, которые должны автоматически приземлить транспортное средство, то никто не станет спрашивать: «Кто летит?» — пушки откроют огонь без предупреждения.

Кар должен быть полицейским или принадлежать направлявшемуся в привилегированный бордель нуворишу. Второй вариант был отвергнут без малейших сомнений, хотя и был достижим, требуя всего лишь денежных вливаний, — Гай был готов рискнуть, но не переступить правила морали. Он отправился в участок.

Солнце не пробивалось сквозь тучи, шёл мелкий настырный и очень холодный дождь. Гай дрожал, но всё равно поднимал голову к небу, позволяя холодным каплям бить по лицу. Ноги были ватными. Он потоптался вокруг оставленных возле участка каров и вошёл в помещение, настойчиво потребовав встречи с инспектором.

— Я видел сон и хочу, чтобы ваши эксперты проверили мои катушки, — произнёс Гай, отключая прибор и извлекая имплант. Инспектор без пререканий связался с помощником, и нейросеть унесли. Гай сидел на стуле и, сам того не замечая, покачивался.

— Вам нехорошо? — нет, в голосе инспектора не было сочувствия — неадекватное поведение Гая пугало приближающимся, вполне объяснимым сумасшествием.

Этот вопрос заставил его очнуться.

— Удалось что-нибудь узнать?

В ответ инспектор тяжело вздохнул:

— Алгоритм распознавания выдал несколько предполагаемых мест нахождения вашей дочери, но, как вы понимаете, все они находятся там, куда полиция предпочитает не заглядывать. Мы запустили следящие устройства. Как только мы увидим вашу дочь на приборах, сразу же свяжемся с протекторатом⁽¹⁾.

— Неужели у полиции нет сил на захват преступника? — Гай чувствовал, как наваливается на плечи неимоверная тяжесть. Он наклонился вперёд, опёрся обеими руками на стол, но всё равно не мог встретиться взглядом с инспектором.

— Вы же знаете, что мы связаны договором, — Гай застонал в ответ на эти слова, и инспектор испугался: потерпевший был ему, несмотря на все постигшие его несчастья, неприятен, а оказывать первую помощь совсем не хотелось. — Поймите, для вас же лучше, если этим займётся протекторат. Их технические возможности значительно шире, а при штурме… Вы понимаете, очень сложно сохранить жизнь заложника. Не теряйте надежду. На вашем месте я бы ждал требований выкупа — вы богатый человек, достаточно влиятельный…

Унылое блеяние пытавшегося успокоить Гая инспектора было прервано появлением помощника, который с пренебрежением бросил катушки на стол.

— Нейросеть внутри этого импланта была взломана, — проговорил он. — Наводок не выявлено, переданная информация была реальной.

Всё тело Гая свело судорогой, он забился и лёг грудью на стол инспектора. Холодный пот выступил на висках.

— Звони медикам, — в ответ на это поспешно произнесённое утверждение Гай судорожно замотал головой. — Помоги, Лука. Мы отвезём вас домой, — продолжал распоряжаться инспектор.

Гая подняли под руки и поставили на дрожащие ноги. Он был готов потерять сознание. Чертыхаясь, полицейские довели его до служебной машины и почти уложили на заднее сидение. Их подопечный хватал воздух ртом, давился им и кашлял, разбрасывая слюну, — полицейские переглядывались и морщились от омерзения. В конце концов, инспектор отговорился тем, что должен работать, и ретировался, взвалив долг довезти Гая на помощника. Кар взял с места — Гай упал с сидения, схватился за спинку впереди стоящего кресла и приставил скальпель к горлу Луки.

— Лети вверх, — прохрипел он. — Поднимайся! — лезвие скальпеля резануло кожу, капля крови из неглубокого пореза потекла по шее. — Ты верующий? Деньги на новое тело есть? Уверен, что достанется что-то приличное?

Луку не пришлось уговаривать. Кар поднимался к облакам. Окна небоскрёбов замелькали за бортом, бликуя, пока не слились в один сплошной поток огней. Кар пролетел сквозь облако и резко затормозил.

— Лейтенант Фицджеральд, подтвердите свою личность. Цель полёта? — через предупредительные сигналы и пиликание автоматики пробивались настойчивые требования охранных систем.

— Набирай скорость, гони к дому Магнуса, — Гай устроился удобнее, крепко обхватил шею Луки одной рукой, другой — придерживая скальпель, но не мешая управлять каром.

— Мы погибнем. Нас собьют. У меня нет разрешения, — Лука запаниковал. Сквозь настойчивые требования слышались помехи — потрескивание механизмов, приводящих в движение пулемёты.

— Не погибнем, если успеешь подлететь к дому Кьеркегаарда раньше, чем они откроют огонь. Держи курс, гони и смотри, чтобы особняк был на линии выстрела.

Лука боялся смерти — он был молод и только изображал циника. С криком ужаса он повёл кар на предельной скорости — особняк мафа быстро вырастал перед взглядом. Летающий в небе дворец поражал своей монументальностью: правильные геометрические формы делали его почти аскетичным, если бы не яркие витражи в огромных окнах под массивными каменными откосами; платформа, на которой стоял замок, была скрыта шапкой искусственных облаков и уходила вниз на несколько метров; она была достаточно мощной, чтобы выдержать на себе особняк, слой почвы и парк.

Кар опустился на газон, пролетел по инерции несколько метров, уничтожив траву и луговые цветы. Передний бампер врезался в начало скромной гравийной дорожки — галька, получив ускорение, разлетелась, пулями врезаясь в стволы мачтовых сосен. Гай выскочил из кара и побежал к дому, надеясь добраться до мафа раньше, чем остановит охрана.

Его, конечно же, встречали. Гай вильнул в дверях, уходя от захвата, оступился, пролетел по паркету до основания лестницы на животе и пополз вверх по ступеням, цепляясь за балясины. На него наседали всего лишь двое — Гай извивался ужом, пинался и даже кусался, ни на мгновение не прекращая борьбу, и успел преодолеть порог кабинета небожителя раньше, чем его окончательно обездвижили.

— Отпустите его, — Магнус Кьеркегаард поднялся. Гай встретился взглядом с мафом. Конечно же, против этого накаченного тела ему не помог бы скальпель. Взгляд глубоко посаженных глаз с благообразного лица с высоким лбом мыслителя уже заставлял его колени дрожать и подгибаться.

В мозгу вспышками возникали мысли о том, чтобы как-то оправдать своё вторжение: «Я отправил вам несколько десятков сообщений, господин. У меня беда. Помогите», — возбуждённым кудахтаньем вот-вот должно было слететь с языка, но Гай движением плеч сбросил руки охранников и молча опустился в кресло перед широким письменным столом. Он всё ещё молчал, когда охранники удалились, а маф уселся в своё кресло…

— Как ты думаешь, кто похитил твою дочь? — Магнус первым начал разговор.

— Я нажил себе врагов. Многие недовольны тем, чем я занимаюсь.

«Под твоим руководством», — чуть не сорвалось с губ, но Гай сдержался.

— Так много недовольных? — в словах Магнуса слышалось искреннее удивление.

Гай с трудом сдержал готовый вырваться наружу неприличный звук, но всё-таки объяснил:

— У тех, кого я засовывал в тела животных, были родственники и подельники. Это наказание хуже смерти, хуже того… — готовый сорваться с губ словесный поток был прерван шипением проползавшего по полу питона. Гай вздрогнул и замолк — в движении тяжелого тела по ковру было что-то зловещее.

Лицо Магнуса осветилось нежностью, он отвлёкся, поднял питомца на руки и закинул тяжёлое тело себе на плечи. Удав поднял морду, на секунду встретившись с мучителем взглядом, — тот ответил улыбкой на угрожающее шипение и загрузил конструкт на встроенной в письменный стол панели. Человеческое сознание в теле удава умирало, корчась. Гай отвёл взгляд, но всё-таки успел разглядеть абсолютно голого крепкого мужчину, свернувшего в позе эмбриона. Он поднимал голову и постоянно облизывал губы, высовывая язык. Удав свернулся кольцами на широких плечах Магнуса и замер. Гай потерял нить разговора — Магнус получал удовольствие от происходящего.

— Ты умный человек, Гай, и понимаешь, что похитителям не нужен выкуп. Ты богат, а за жизнь дочери готов отдать больше, чем имеешь. Мари была бы уже с тобой, если бы им нужны были кредиты.

— Они не собираются оставлять её в живых.

— Ты умный человек, Гай, — повторил Магнус. Гай почувствовал, как горло стянуло спазмом, и рванул ворот рубашки. В носу предательски защипало, в глазах показались слёзы. — Ты должен спасти свою дочь. Уверен, ты сможешь, — продолжал маф.

— Полиция не может найти, где её держат. Штурм… — Гай с внезапно обнажившейся душой был готов плакать и просить. — Если Мари погибнет, я…

Рыдания выходили из горла Гая с присвистом, слёзы текли из носа, заливаясь в рот. Магнус поднялся, подошёл к стене, открыл ящик, достал молоко и налил в блюдце.

— Штурм может убить твою дочь. Неважно, какими силами он будет проводиться: протекторатом или полицией. Ты должен сделать всё сам. Должен найти способ. Использовать все возможности. Я бы отдал тебе своего удава — он мог бы пробраться незамеченным, но ты знаешь, что он уже нестабилен и не слушается приказов. Змеи не поддаются дрессировке. Ты сам много раз это говорил.

Вкрадчивая и спокойная речь мафа внезапно успокоила Гая — он поднял взгляд и посмотрел на лакавшего сейчас молоко из блюдца удава: он легко вспомнил операцию и даже того, кому принадлежал размещённый сейчас в теле животного стек. «Последняя модель. Стек подключен к Сети, позволяя человеку осознавать себя и даже ограниченно общаться», — эти мысли пронеслись в памяти, не оставив следа. И всё-таки…

— Отдохни, подумай и не выключай катушки — тебе могут позвонить, — с этими словами Магнус взял Гая под локоть тем же движением, каким недавно поднимал мощное тело удава.

Шаркающей походкой он пошёл к дверям — сжимающая его локоть рука мафа доставляла почти физический дискомфорт, и всё-таки Гай убеждал себя, что должен быть благодарен. Где-то на задворках сознания он представлял себя тем самым удавом, который купает морду в блюдечке с молоком.

1) военная организация, осуществляющая операции по восстановлению мира во всей Галактике

Вернуться к тексту

Дома Гай какое-то время пытался осмыслить свои ощущения — ходил по квартире тенью, зачем-то пару раз хлопнул дверцей индукционной установки: ни голода, ни жажды он не испытывал, хотя тело уже мышечной слабостью напоминало о себе. В конце концов он уселся за стол и положил перед собой катушки. Их подключение обещало пытку. Стараясь сдержать дрожь, он уступил самоуговорам — радужка в слезящемся глазу загорелась синим.

Гай отмахнулся от своего ассистента, который выражал сочувствие и убеждал, что справится с текущими операциями без него. Следующим оказалось голосовое сообщение из полиции. Инспектор сообщал об успешной установке файервола на его имплант и… о том, что его дочь найдена. Расплывчатые кадры, которыми полицейские не преминули сопроводить своё сообщение в доказательство его правдивости, были хуже любых ожиданий несчастного отца. Мари лежала, прикованная за ноги и за руки к стальной каталке, бельё на ней было изорвано, лицо искажено ужасом.

«Мы немедленно свяжемся с протекторатом. Если ваш покровитель может ускорить решение вопроса, то самое время просить его об этом», — этими словами инспектор завершил своё сообщение. Гай сдержал подступившие к горлу рыдания и перезвонил ассистенту.

— Готовь анаконду к операции, Рик.

— Анаконду? — голос парня был заспанным. Гай не подумал о времени. — Мы уже выполнили все заказы на неделю, стеков больше не привозили, а ты… Я уже дома, Гай, сейчас поздний вечер.

— Тогда возвращайся в лабораторию и готовься к срочной операции — стек будет, — Гай не сразу понял, что кричит.

Город не спал, выпустив на свободу свою тёмную сторону. Под чёрным небом, на котором невозможно было разглядеть звёзды, людские крики напоминали птичьи. Гаю казалось, что над ним кружат стервятники. Подростки сбивались в ватаги, говорили громко, неестественно высокими голосами, смеялись чему-то, пугали, заставляя воспринимать мир через эти неестественные звуки. Темнота окружала.

Гай спрятал голову в плечи и сгорбился, надеясь, что так привлекает меньше внимания. Пару раз его задели — он ускорял шаг, стараясь не сорваться на бег. Навстречу попалось несколько полностью невменяемых — Гай избегал столкновений, под ногами что-то лопалось и скрежетало. Он добрался до лаборатории и выдохнул с облегчением, закрыв за собой дверь. Рик уже ждал его, встретил взглядом, в котором сочувствие удивительным образом сочеталось с настороженностью и презрением.

— Активируй капсулу перемещения, приготовься к извлечению стека, — коротко скомандовал Гай.

Рик не двинулся с места.

— Что ты собираешься делать? — устало спросил он.

— Тот, кто похитил мою дочь, не думает оставлять её в живых. Ты ведь тоже понимаешь это? — Рик стоял, не двигаясь, смотрел отсутствующим взглядом. Гай схватил воздух ртом и замолк.

— Полиция ищет твою дочь и найдёт, — уверил его ассистент. Гай впился взглядом в равнодушное лицо, стараясь разглядеть на нём малейшие проблески сочувствия. Рик был его учеником, единственным, кто следовал за ним от начала и до конца, — с ним Гай начинал свои исследования, и ему точно не сделал ничего плохого.

— Я знаю, где держат Мари. Ты пересадишь мой стек в тело анаконды и довезёшь её до реки.

— Твои катушки ей не поставить? — в вопросе Рика сквозила неприкрытая издёвка. Его лицо оставалось каменным. — Я всё понимаю, Гай, правда. И твоё горе, и то, что ты, скорее всего, больше не увидишь Мари. Мне искренне жаль. Но сядь и подумай, что ты вообще можешь сделать даже в теле анаконды.

Равнодушный вид, с которым Рик произнёс эту тираду, окончательно добил Гая, и он опустил взгляд.

— Сделай, что тебя прошу, и я отстану. Остальное тебя не касается.

— Не касается — да. Я согласен, — мелькнувшее в этих словах раздражение было приятным. — Только пока я всё расконсервирую и готовлю анаконду, посиди и подумай. Где держат твою дочь? Подключись к полицейским дронам, посмотри. Выкину я тебя в реку, куда ты поползёшь? Анаконды далеко от реки не уползают. У тебя метров пятьдесят, пока её тело не начнёт сопротивляться, и поползёшь ты не быстро. Хорошо, ты доползёшь. Как ты сможешь спасти Мари? Ты её проглотишь или задушишь? И как она отреагирует на тебя? Ты уверен, что будешь для неё лучше похитителя?

— Уверен, — твёрдо ответил Гай.

В его голове теснились мысли: сомнения, в которых сложно было разобраться, потому что надо всем довлел страх. Ужас лежал каменной плитой на сердце, нависал обухом топора над виском. Гай собирал ошмётки мыслей и неясные подозрения, наблюдая за уверенными действиями ассистента. Да, заброшенное здание, в котором держали Мари, стояло на берегу реки среди десятков таких же. Река, конечно же, была перегорожена турбиной малой ГРЭС, заключена в бетон, но вылезти… Он был уверен, что найдёт способ, как это сделать. Нет, не это беспокоило Гая. Любая мысль поднимала из глубин души мутный ил двойственных ощущений: равнодушие ассистента и участие мафа — Гай чувствовал фальшь. Перед мысленным взглядом вставал кабинет с отделанными благородным деревом стенами, массивный письменный стол, застеленный мягкой кожей, и блюдечко молока, в котором купал морду питон, — сейчас это видение вытеснило даже мучения дочери. Подсознание пыталось на что-то намекнуть?

Любые попытки вернуть размышления в нужное русло прерывались этими видениями.

— Поставь анаконде дополнительные клыки, чтобы я мог перекусить металл. Мари была прикована цепью.

— Бедный ребёнок, представляю её страх, — в голосе Рика опять читалось равнодушие, хотя слова говорили об обратном…

— Ты готов? — Рик открыл перед Гаем дверцу камеры перемещений.

Он лёг спиной на теплый металл и почувствовал, как передающее устройство упирается в основание черепа.

— Когда-то мы были друзьями, Рик, ты помнишь? Ты называл меня Учителем? Сделай сейчас всё, как я прошу. И не жди, когда анаконда очнётся, сразу вези к реке. У меня мало времени.

Рик не ответил — захлопнул прозрачную дверцу короба. Гай наблюдал за тем, как его ассистент набирает команды, металл под его спиной стал переливаться, завибрировал, потом засверкал, а он провалился в небытие.

* * *

Очнулся Гай внутри конструкта. Окружающая реальность пробивалась сквозь кисею неясных образов, все чувства были обострены, а от обилия сбивчивых мыслей в голове хотелось кричать. Мир вокруг был затянут маревом из разноцветных пятен, а попытка сосредоточиться привела только к тому, что Гай осознал голоса в своей голове.

Он точно был не один. И этот другой настойчиво приказывал ему открыть рот и трогать всё вокруг языком. Гай осознавал себя человеком внутри конструкта, но... все органы чувств и инстинкты противоречили этому. Он необычно остро ощущал поверхность под собой: камни, глина, бетон. Вибрации усложняли картину окружающего мира — мозг человека считал эту информацию лишней, а анаконда чувствовала опасность и искала воду. Гаю стало легче после того, как он осознал, что лежит на животе, — это противоречило его положению в конструкте, поэтому пришлось лечь. Земля дрожала — Гай чувствовал это необычно остро, и это пугало, но страшнее всего были приближающиеся шаги.

Анаконда подобралась и замерла, пока приближающееся яркое пятно не прикоснулось к её чешуе. Гай никогда не испытывал такого страха и одновременно такого озлобления — тот, кто прикасался, угрожал его жизни, и внутренний голос приказывал напасть и убежать.

Рик наклонился, чтобы сбросить очнувшуюся анаконду в воду — остатки уважения к Учителю не позволили ему пнуть змею. Анаконда вырвалась из захвата, а её длинные клыки вонзились в плечо парня — он сделал ошибку. В следующее мгновение рептилия отпустила слишком крупную для неё добычу и сбежала, учуяв воду. Гай не узнал своего ассистента. Укус показался ему необходимой обороной, а поиск убежища был естественным.

Он уверено плыл по реке, какой бы загаженной она ни была — это была естественная среда его обитания. Успокоившись и почувствовав себя в безопасности, змея уступила место человеку. Гай вспомнил, что должен спасти дочь. Где-то здесь, в одном из ответвлений этой реки, она ждала его. Он, не переставая, пробовал пространство языком. Река была отравлена, но не лишена жизни — рыба залегала в отложениях ила, на поверхности Гаю встретилось несколько переправлявшихся по своей надобности крыс. Здания по берегам были заброшены. Тепловое зрение не различало ни одного сколько-нибудь крупного пятна, которое могло бы стать человеком. Анаконда была глухой: не слышала ни слёз, ни криков, только вибрации.

Гай был готов воспринять малейший намёк как знак присутствия людей. Его воображение дорисовало за едва заметной дрожью шаги похитителя и ужас бьющейся на кушетке Мари. Он залез в трубу и рванулся вперёд, свернув препятствие на своём пути, — мощную лопасть турбины: анаконда должна была остановиться от боли, но в своей целеустремлённости Гай был сильнее инстинктов. Из трубы он выпал в небольшой бассейн, в нескольких метрах от которого и «увидел» два крупных тепловых пятна. Всплеск воды, поднятый его телом, привлёк внимание одного из теплокровных. Человек приблизился. Анаконда подняла голову над водой и замерла — она боялась.

Инстинкты подсказывали Гаю бежать, борясь с ними, он уложил голову на бортик бассейна и ждал. Его тело содрогалось от кончика хвоста до макушки. Попытка сфокусировать зрение не сделала картинку перед взглядом чётче, но вызвала воспоминания о возможностях этого модифицированного тела. Гай подключил свой конструкт к Сети. Встроенные поисковые алгоритмы искали другие конструкты.

Анаконда подняла голову и стала раскачиваться. Гай внутри конструкта поднялся на ноги. Его челюсти и язык продолжали беспорядочно двигаться. Картинка перед взглядом была искажена помехами, Сеть фокусировалась на второстепенных предметах. Не сразу, но Гай узнал приближающегося к нему человека — тот самый урод, который смеялся ему в лицо, приковывая Мари к каталке. В следующее мгновение Гай атаковал. Анаконда выбросила огромное тело вперёд, пасть готовилась сомкнуться на шее жертвы, но похититель подставил руку. Анаконда заглотила кулак и крошила клыками предплечье. Человек кричал от боли, но наносил удар за ударом в висок змеи.

Гай ощущал их необычно остро — встроенная в черепную коробку конструкция не была защищена от вибраций. И без того нечеткая картинка перед мысленным взглядом расплывалась, тело теряло подвижность и не слушалось.

Анаконда не разжимала челюсти. Поддавшись животным инстинктам, Гай обвился вокруг противника, сбил его с ног. Клыки анаконды рвали мышцы, сосуды и сухожилия, и, оторвав руку, она принялась кататься со своей жертвой по полу. Человек заливал кровью выщербленный кафель, а анаконда, не ослабляя смертельных объятий, выгадывала место для нового укуса.

Через несколько мгновений ожесточенной борьбы человек затих. Гай оглядел похитителя: на его теле не было места, которое не было бы прокушено; на губах выступила кровавая пена; на висках были закреплены передающие устройства. Анаконда, расправившись с добычей, намеревалась пообедать. Гай чувствовал на языке солоноватый привкус крови.

Прикосновение языка к передатчикам погрузило похитителя в конструкт. Гай увидел перед собой израненное тело, сознание в котором ещё теплилось. Меркнущий взгляд горел ненавистью.

— Кто нанял тебя, урод? — спросил Гай, справившись с языком.

Умирающий раззявил в страшной улыбке кровавый рот.

— Рад видеть, чем ты стал, урод, — повторил он и зашелся кашлем. — Ты убил моего брата, — произнёс похититель и плюнул в лицо Гая кровью. — Я ненавижу тебя, но отвечу с удовольствием. Мне будет приятно увидеть твоё лицо, когда ты услышишь... Магнус Кьеркегаард. Ты надоел своему хозяину, бешеный пёс!

Гай не поверил своим ушам, но конструкт, в котором он находился, выгрузился. Тело похитителя медленно исчезало в безразмерном зеве змеи.

Оторопь на несколько мгновений приковала Гая к месту. Анаконда, насытившись, впала в прострацию. Конструкт превращал улавливаемые змеёй вибрации в звуки: плач и стоны. Определить, являются ли они воображаемыми или принадлежат реальному миру, не удавалось, а выходить из конструкта было страшно. Убедив себя в том, что слышит рыдания дочери, Гай попытался управлять телом анаконды.

Преодолевая сопротивление потяжелевшего тела, Гай дополз до стальной каталки и приподнялся — тело Мари билось в конвульсиях, глаза были закрыты. Она была внутри конструкта. Подключиться было просто.

Он много раз представлял себе эту встречу: думал, что возьмёт испуганного и замёрзшего ребёнка на руки, прижмёт к себе и быстро-быстро унесёт, но сейчас его чувства притупились.

— Папа? — счастье, которое должно было переполнить его, когда Мари узнала его, лишь слабо затрепыхалось в верхней части переполненного желудка.

— Доченька, — Гай попытался прижаться к ребёнку и отпрянул, когда Мари разрыдалась прямо ему в лицо — должно быть, её испугала его нагота или слишком подвижный рот.

— Они рвут меня изнутри, — Мари успела произнести это, прежде чем зашлась рыданиями.

На этот раз Гай заставил себя сделать то, что должен, — нащупал кандалы на руках и ногах дочери, вышел из конструкта и аккуратно перекусил цепи. Мари чутко реагировала на каждое прикосновение к своему бессознательному телу. Возможно, клыки анаконды и вправду задевали её кожу. Гай этого не видел.

— Послушай меня, Мари. Всё это иллюзия, — произнёс он, подключившись во второй раз. — С твоим телом ничего не происходит. Ты должна поверить мне, и я тебя вытащу. Твоё тело не тронуто: ни одной ссадины, ни одной царапины. Я тебе обещаю, — Гай сам не верил своим словам. Не поверила ему и Мари. Он стал гладить дочь по голове и целовать лицо, высушивая слёзы.

— Они внутри. Папа! А-а-а, — повторяла Мари и заходилась криком. Гай уселся рядом с ней на каталку, усадил её к себе на колени и, выгадывая моменты между криками и слезами, продолжал говорить.

— Я снял с тебя кандалы, давай сюда ручки, прячь ножки под себя. Я согрею. Рик ждёт нас снаружи. Только не пугайся, когда очнёшься. Я в теле той анаконды, помнишь? Та самая… огромная и ленивая. Как ты её называла?

Кожа Мари в конструкте была изранена и обожжена — возможно, такой она была и в реальности. Гай прикасался к этим ранам дрожащими руками, пытался успокоить боль дыханием. Его слова медленно, но всё-таки пробивались сквозь истерику.

— Скажи мне, где у тебя болит, чтобы я посмотрел.

— Он меня резал, — впервые ответила на вопрос Мари и опять разрыдалась.

Гай поднялся, уложил дочь обратно на каталку и стал снимать с неё остатки одежды.

— Послушай меня, Мари. Ты должна мне поверить. Там ничего нет. Совсем ничего. Ты мне поверишь, я отключу нас от конструкта, и мы пойдём с тобой к Рику. Он отвезёт нас домой. И я тебе обещаю, никто нас не тронет. Никогда.

На этот раз голос Гая прозвучал увереннее, и Мари приподнялась на каталке, чтобы убедиться в его словах.

— Ничего нет? — всхлипнув, переспросила она.

— Совсем ничего, — утвердительно ответил Гай. — После того, как тебя похитили, я пошёл в полицию. Они нашли тебя, хотели начать штурм, но я решил, что лучше сделаю всё сам. Рик помог мне переместить стек в тело анаконды. Если ты мне веришь, я сейчас отключу тебя от конструкта, и вместо меня ты увидишь анаконду. Ты меня поняла?

— Там внутри черви, — ответила Мари. В слезах, которые сопровождали эти слова, не было и половины прежней истерики, но Гай всё равно внутренне содрогнулся.

— Где? — переспросил он и, справившись с собой, поцеловал дочь. — Там ничего нет, Мари. Поверь мне.

Она кивнула в ответ. Гай погладил дочь по голове и поцеловал ещё раз.

— Не пугайся, когда меня увидишь. Закрывай глаза.

В голове опять поднялась сумятица мыслей — Гай корил себя за то, что не до конца продумал свой план. Как быть дальше, он не знал. Сколько времени у него осталось? Сколько ещё он сможет управлять анакондой и успеют ли они добраться до лаборатории до того, как его сознание окончательно уступит инстинктам?

Раздумывать было поздно.

— Запомни, что бы ни случилось, мы должны выйти к реке, — произнеся это, он поспешно вышел из конструкта и слизнул передающие устройства с висков Мари. Она очнулась, но для него теперь была всего лишь теплокровной: мутным пятном.

Гай «видел», как она шевелилась, тянула к нему руки — инстинкты велели ему избегать прикосновений; «слышал», как звала, — её голос превратился в едва заметные, но очень неприятные вибрации. Гай отчаянно боролся с голосами в своей голове и пытался сфокусировать взгляд. Змея была сыта и не интересовалась происходящим вокруг, возможно, поэтому она подчинилась.

Гай увидел дочь — изображение было искажённым, плоским, но всё-таки он смог обнять её и даже успокоить. Потом израненная девочка в изорванной одежде и жавшаяся к ней змея шли, то и дело останавливаясь, — Мари поджидала отца.

Она первой заметила оставленный на берегу кар — криком предупредила его о близости избавления и побежала вперёд. Гай смалодушничал на секунду, решив не торопиться и положиться на помощь Рика, но, наблюдая весёлость оживающего ребёнка, устыдился. Анаконда собрала последние силы и понесла своё отяжелённое добычей тело вслед за Мари.

— Рик? Ты спишь? Мы пришли. Выходи, помоги папе! — Гай слышал голос дочери и понимал, что она не получает ответа. — Ри-и-ик!

Такого он не ожидал. Его время истекало. Смеркалось. Если операция была проведена ночью, то через пару часов инстинкты возьмут верх, и Гай потеряет доступ к хранящему его сознание конструкту. Мало ли, какая надобность увела Рика прочь: устал ли он, захотел есть или пить... Гай с ужасом осознавал правильный ответ. Поверхность, по которой он полз, была пропитана кровью. Тело с прокушенной шеей лежало в нескольких метрах на берегу реки — оно было ещё тёплым, но никаких вибраций, исходящих от него, Гай не ощущал.

— Ри-и-ик! — Гай собрал последние силы, подтолкнул Мари к кару и принялся биться мордой в запертую дверцу. — Пап? — удивлённо переспросила она. Гай почти не чувствовал боли от ударов в углеродистый пластик, его душа болела куда больше. — Ты думаешь, Рик вернулся в лабораторию? Ты хочешь, чтобы мы улетели? — Гай не мог повернуться к дочери, чтобы хоть как-то подтвердить её догадку, — он продолжал с настырностью биться о дверцу, пока Мари не открыла ему, позволив анаконде вползти на заднее сидение.

К счастью, ему не пришлось объяснять Мари, как управлять каром, — она на удивление легко справилась с автопилотом и вскоре умная машина летела к месту последней парковки. Лаборатория оказалась заперта — это было предсказуемо, но Гай впервые осознал, какие трудности для него представляет запертая дверь. Кодовый замок не принимал ДНК Мари. Гай знал секретный код: сложный, геометрический — но не мог сказать, а силы его языка не хватало, чтобы оказать достаточное давление на сенсорную панель. Мари догадалась повторить его неловкие движение — и дверь распахнулась.

Радость Гая, когда анаконда вползла в дверь, сложно было передать словами, даже останься он в человеческом теле. Теперь всё казалось решаемым. Расположенный в лаборатории адаптер позволит им с Мари общаться. Наконец он скажет дочери, как любит её, и позвонит другим своим ассистентам.

Радость померкла, но... Гай заставил себя сосредоточиться.

— Папа, что мне делать?

Жертва Рика не была напрасной. Гай сделает всё, чтобы... Его состояние было странным. Он пообвык в новом теле, научился пользоваться возможностями чипа: даже лёгкая рябь сейчас не мешала ему видеть... Гай подключился к местному конструкту и вывел своё изображение на экран. Теперь он видел мир через внутренние системы слежения.

— Что он сделал с тобой, доченька?! — возбуждение, владевшее Гаем, поднимало его душу к горним высям и роняло вниз — сейчас он был готов разрыдаться.

Анаконда подползла к Мари и принялась тереться о её ноги — нет, совсем не такой нежности хотел сейчас Гай: взять малышку на руки, вымыть и переодеть, обработать ссадины, согреть дыханием, поцеловать и убаюкать. Она открыла аптечку, достала из шкафа отцовский белый халат и, устроившись в излюбленном кресле, стала приводить себя в порядок.

— Я не раз видела, как ты пересаживаешь стек. Думаю, что смогу это сделать.

Эти слова заставили Гая взять себя в руки и заняться делом. Он включил необходимые для проведения операции приборы и уже готовился позвонить одному из ассистентов, когда заметил, что его тела в капсуле нет. Одновременно с этим открытием прозвучал предупредительно установленный Риком зуммер — Гаю осталось полтора часа. Он несколько раз включил и выключил подсветку внутри капсулы. Его душа кричала и билась, не издавая ни звука. В сознании звучала единственная мысль: вырезать стек из этого тела, пока инстинкты анаконды не повредили разум. Гай подавил приступ паники. Накатившая вслед за недавним возбуждением апатия заставила его замереть.

«Тебе придется сделать всё самой, Мари. Сейчас ты возьмёшь скальпель, вырежешь стек из тела анаконды, а потом будешь ждать Мирта и Раду», — Гай старался успокоиться, чтобы произнести эти слова спокойно и не напугать дочь.

Его сознание было ясным, несмотря на панику: сумбур мыслей и ощущений отступил; занятое решением сложной задачи подсознание выдало жестокий ответ. Единственным, кто мог похитить тело из лаборатории, был маф.

Чем мог досадить Гай Магнусу Кьеркегаарду? Многим. В конце концов, он просто надоел. План мафа был изощрённым и извращенным — как и всё, чем он занимался. Только Магнус мог провернуть такое предприятие с максимально возможным числом жертв и участников, оставшись полностью непричастным. Гай оценил величие замысла. Похитить ребенка. Вряд ли Магнус задумывался над тем, что произойдет с Мари. Прозвучавшее сразу после визита к мафу сообщение о том, что она найдена, конечно же, было ловушкой. Наверняка Магнус сам приказал сообщить Гаю, предварительно подкинув идею о превращении в змею. Гай слепо пошёл на поводу, как агнец на заклание, как тупая скотина за пастухом, как крыса за крысоловом… А что ему оставалось? Гай усмехнулся — нет, жестокий полубог не уйдёт безнаказанным, хоть это и будет стоить ему жизни.

— Прости, Мари, — обратился он к дочери, — но мне всё-таки придется попросить тебя. — Мысль о том, что почувствует дочь, когда поймет, что произошло, замаячила на краю сознания и тут же была жестоко убита. — Тебе придется сделать всё самой. Я объясню как.

Мари откликнулась с готовностью. Воззрилась в экран, на который Гай проецировал свой конструкт, с видом прилежной ученицы.

Гай поборол перехвативший горло спазм — возможно, сейчас он поступал не лучше мафа, а перед ним сидел тот самый агнец, ради которого мгновение назад он был готов на всё...

«Что будет с ней? — эта мысль не давала покоя. — Что лучше? Оставить Мари со стеком отца в ладони или одну в рушащемся мире?»

— Послушай меня, доченька, — продолжал Гай прерывающимся голосом. — Сядь возле световой панели, набери мой пароль и подключись к Сети. Ты видишь там несколько конструктов... не открывай их, не смотри! Но подключись к ним. Установи связь... Вот так, да. Они почти мертвы, но их можно разбудить на несколько часов. Они будут невменяемы и очень агрессивны.

— О чём ты, пап?

Гай внезапно осознал, что не контролирует речь. Его тело ответило дрожью — впрочем, тела у него не было, — рот открылся, на губах выступила пена, а мышцы скрутило спазмом. Он хотел закричать, но не смог. Его рука изменила форму и покрылась чешуёй. Гай открывал и закрывал рот, внезапно удлинившиеся клыки задевали и прокусывали губу. Наваждение прошло внезапно.

— Я продиктую тебе код, он выиграет для меня несколько часов. Мы дождемся, когда придут Мирт...

Мысли Гая путались: не подходящий для него мозг коверкал сознание. Титаническим усилием воли он собрался и постарался скрыть происходящее от дочери.

— Работай внимательно, Мари. Я за одним из этих конструктов, мы должны выиграть время. Утром придёт Мирт и проведёт операцию.

— Но что ты сказал до этого? Я не поняла. И почему их так много? Почему не найти твой конструкт? Я сама могу вырезать стек, пап. Я не испугаюсь.

— Сосредоточься на коде — одна ошибка, и результат будет непредсказуем. Их много — да, ты права, поэтому ты не успеешь найти мой.

Гай диктовал код — возможно, он был плодом умирающего сознания, но должен был сработать: электронная стимуляция областей мозга, отвечающих за возбуждение и агрессию, вместе с попыткой реанимации стека и внедрением новой сущности в конструкт должна была привести к тому, что питомцы, осознав себя и разрушительное воздействие своих хозяев, набросятся на них.

Наскоро созданный Мари искусственный интеллект не продержится долго, и всё-таки Гай был уверен, что многих из тех, кто держит питомцев возле себя, упиваясь их слабостью, удастся убить. Мафы, конечно же, возродятся из своих клонов, но…

Гаю было сложно продумать остальное. Мари набрала код и теперь связывалась с конструктами, внедряя сгенерированную сущность и прошивая новые инструкции в чипы.

— Я сделала, как ты сказал. Теперь объясни мне.

Гай больше не мог контролировать своё тело: не найдя для себя подходящих биологических структур, его разум умирал. Его тело извивалось, мышцы непроизвольно сокращались, рот был открыт… Нет, анаконда спокойно спала, переваривая сытный обед. Все изменения проходили внутри конструкта, и это невозможно было скрыть.

— Не пугайся, — на последнем проблеске меркнущей мысли попытался успокоить дочь Гай. — Бедная моя крошка.

— Папа! — голос рыдающей Мари пробивался сквозь тёмную кисею непонятных образов.

Она закричала, увидев корчи отца на экране конструкта, и Гай отключился, не позволив ей увидеть остальное. Он представил свой стек, заполненный синеватым опалесцирующим веществом, — оно темнело, теряло блеск. Изменения, происходящие с ним, были необратимы.

Экстренное заседание совета ООН было посвящено ситуации на Земле. Несколько невозмутимого вида мужчин напряженно вглядывались в экран.

— Сейчас уже ясно, что происшествие будет иметь далеко идущие последствия, — говорил диктор. — Напомню, инспекция под руководством Магнуса Кьеркегаарда оказалась прикрытием для подпольной вечеринки сильных мира сего, стремившихся избежать надзора городских систем слежения. Оказавшись в самом защищенном на этой планете месте, мафы предались разврату, в котором приняли участие домашние питомцы небожителей — в основном, крупные хищники — и все их клоны. Дальнейшие события являются следствием трагического стечения обстоятельств. Необычно мощная вспышка на солнце повлекла частичное отключение и непредсказуемое поведение автоматики. Записи внутренних камер слежения дают какое-то представление о произошедшем, но ничего не говорят о его причинах.

Сообщение прерывалось демонстрацией видео, на котором толпа абсолютно голых людей убегала от неизвестной опасности. Судя по возбуждению на мелькавших в кадре лицах, она была нешуточной. Убегавшие оставили за собой несколько затоптанных тел, а в кадре появился лев.

Рык хищника был наполнен каким-то абсолютно человеческим торжеством. Последние из беглецов ещё не успели выйти за пределы кадра, когда он приготовился к прыжку. В ответ на рычание последний из бегущих, коренастый мужчина с квадратной челюстью, подтолкнул в спину бегущую перед ним женщину и оглянулся.

Рык, который вырвался из его груди, немногим уступал звериному. Он широко расставил ноги и приготовился встретить животное грудью — лев прыгнул. Мощные пальцы сомкнулись на горле хищника, его лапы судорожно задёргались, когти рвали тело — казалось, человеку удалось победить ценой серьёзных потерь, но в следующее мгновение разинутая пасть сомкнулась на его голове.

Противники повалились на пол и катались в смертельных объятиях — человек заливал пол своей кровью, его руки слабели, лев вырвался из удушающей хватки. Его ярость была... Нет, зверь не способен на такое: он рвал тело жертвы на части, сплёвывая куски мяса, будто его целью было совсем не насыщение.

Через несколько мгновений к странной трапезе присоединились другие звери, но стоило жертве перестать барахтаться, как они потеряли интерес и поспешили вперёд.

— В тот ужасный вечер, — продолжал диктор, — ни один из мафов не избежал расправы, были уничтожены — разорваны на части — все оказавшиеся вне своих капсул клоны. Жестокость произошедшего произвела впечатление даже на спецназ, который упустил взбесившихся животных — они продолжали бесчинства в городе, вызвав панику. Правоохранительные органы в отсутствие верховной власти обращаются к гражданам с призывом не покидать свои дома и сохранять спокойствие.

Сообщение прерывалось криками и звуками борьбы. Другой информацией протекторат не владел.