Дамы семьи Блэк (гет)

Примечания:

Читатели просили Гермиону — ее есть у меня ?

Седрик перекинул ремень сумки через плечо и внимательно осмотрелся по сторонам. Узкий каменный коридор, ведущий в выходу из факультетской гостиной, был чист — отлично, значит, не зря он встал ни свет ни заря, чтобы избежать чужой компании. Не теряя времени, Седрик подошел к огромной бочке, вмурованной в стену и служившей «барсукам» дверью. Пригнув голову, он прошел сквозь нее, автоматически считая собственные гулкие шаги, — но едва Сед осторожно выглянул наружу, как из-под ближайшего факела к нему тут же метнулась юркая тень.

— Утро, — застенчиво пискнула тень и тут же попыталась взять его под локоть. Седрик незаметно вздохнул, вышел в коридор и позволил девочке уцепиться за свою руку — благо, зрителей не было, и ее репутации ничто не грозило (Сед давно уже понял, что воспитанные за Барьером барышни⁽¹⁾ совсем не беспокоились о своем будущем, и потому старался думать за них обоих). Девочка держала крепко, словно тонула в самый разгар бури, а Диггори был ее единственной надеждой на спасение.

— Доброе утро, красавица, — ласково сказал Седрик, сосредоточенно пытаясь припомнить ее имя. Та зарделась и неловко поправила упругий каштановый локон. Крисси, — рассеянно подумал Седрик. — Или Мэнди. Почему-то магглокровные девочки очень любили переиначивать свои имена, и для Седа запоминать все эти однотипные сокращения было настоящим испытанием. — Ты заблудилась? Давай-ка я доведу тебя до Большого зала.

Он легким движением поправил гриффиндорский шарфик на изящной шее своей спутницы, ободряюще улыбнулся и твердой рукой направил ее в сторону лестницы, ведущей наверх из подземелий. Девица краснела, запиналась на ровном месте и с каждым шагом хваталась за него все крепче. Седрик сжал челюсти, не позволяя доброжелательной улыбке сползти с лица, и зашагал быстрее, следя при этом краем глаза, чтобы его спутница не споткнулась уже по-настоящему. Кэти, — наконец решил он. — Точно, Кэти с какой-то простой фамилией. Бах. Или нет, Болл.

Седрик незаметно покосился на девочку и ловким движением перетянул ее тяжелую сумку себе на плечо. Кэти тихонько всхлипнула, словно готова была упасть в обморок, и поспешно отвела глаза. Сед внезапно вспомнил это лицо и в очередной раз неприятно поразился тому, как одно его присутствие кардинально меняло людей: Кэти Болл (или Белл?) была охотницей Гриффиндора и во время матча вела себя совершенно адекватно — носилась по полю стрелой, делала рискованные воздушные петли и всячески раздражала Седрика, раз за разом оставляя его охотников с носом.

Та амазонка в желто-красной форме и эта милая, потерянная девочка никак не могли быть одним и тем же человеком — но все же были, были… Седрик растерянно потер бровь костяшкой большого пальца и осторожно придержал Кэти на первой ступеньке. Ну же, скажи мне что-нибудь, — с отчаянием подумал он, пока они поднимались по лестнице в наэлектризованном молчании. — Ты ведь поджидала меня в такую рань не просто так. Какую книгу ты читала последней, незнакомая мне девочка? Что тебе нравится, кроме квиддича? Каким ты видишь свое будущее?.. И что ты знаешь обо мне, кроме того, что я хорошо смотрюсь на метле?

— Седрик, я… — начала Кэти, когда они поднялись наверх, и Сед ободряюще улыбнулся ей, но с грустью отметил, что лучезарная улыбка только сбила девочку с мысли. Очень, очень жаль. — С кем ты… ну…

Вообще-то Седрик не был склонен к злым шуткам, но иногда, когда на очередную поклонницу нападал приступ косноязычия, ему очень хотелось сказать что-нибудь эдакое. Увидеть, как глаза напротив изумленно расширяются, а на губах играет неуверенная улыбка, и дальше они начинают общаться легко и свободно. И в самом деле, с кем он — что? Проводит вечера в Ванной старост? Читает учебник по гербологии? Полирует палочку?

Почему никто не может просто поговорить с ним, как с обычным человеком, не заливаясь румянцем и не запинаясь через слово?

— Я не иду на бал, милая, — успокаивающе сказал Седрик вслух, и Кэти прикусила губу. — Я был бы безмерно счастлив, если бы ты составила мне пару, но я плохо танцую и не хочу отдавить тебе ноги. Поверь, ты еще скажешь мне «спасибо».

Он подмигнул, и Кэти, помедлив, кивнула и тяжело вздохнула.

— Ты классный, Диггори, — сказала неожиданно прямо и твердо, удерживая его взгляд.

Ох уж этот Гриффиндор, — с веселым умилением подумал Седрик. Кэти прищурилась и продолжила:

— Может, все-таки пойдешь со мной? Обещаю не жаловаться на твою косолапость. Или тебе слабо, капитан? — задиристо добавила она.

— Мне очень повезло, что я нравлюсь такой смелой и решительной девушке, — честно сказал Седрик и бездумно заправил ей за ухо выбившийся темный локон. Кэти поспешно накрыла его руку своей ладонью, но Седрик с сожалением покачал головой. — Ты заслуживаешь намного большего, львица. Кого-то, такого же храброго, как ты. Кого-то, кто будет сторожить тебя, чтобы пригласить на праздник, — а вовсе не наоборот.

— Трус, — криво усмехнулась Кэти, но руку все же отпустила. — Сладкоречивый и ужасно привлекательный трус. Я даже не могу толком на тебя обижаться, Диггори. Как тебе удается отшивать меня так, чтобы я продолжала считать тебя самым классным парнем на земле?

— Годы практики, — тяжело вздохнул Седрик и поднес к губам ее узкую, но сильную ладонь. Он ненавидел отказывать людям. Было бы намного проще, если бы он не заботился о чужих чувствах — но мысль о том, что Кэти будет страдать из-за его холодности, была Седрику невыносима. В жизни и так было слишком много страданий и несправедливости, чтобы еще и он добавлял масла в огонь. — Видит Хельга, я ничем не заслужил такое теплое отношение к себе. Я действительно трус, милая, а еще — злодей, потому что будь я по-настоящему хорошим парнем, я без сомнений согласился бы пойти с тобой на бал.

— Никакой ты не злодей! — горячо воскликнула Кэти и стукнула его кулачком по груди. — Ну почему, почему я тебя защищаю?!

— Не знаю, — развел руками Седрик. Он и правда не знал, что все они в нем находили. В Хоге были парни красивее и интереснее, отчаяннее и умнее, но девочки почему-то тянулись именно к нему, словно одним своим существованием Седрик обещал им что-то эдакое, о чем сам и понятия не имел. Ну не в какао же дело, в конце-то концов! — Честное слово, милая.

— Ладно, Диггори, твоя взяла, — взяла себя в руки Кэти и забрала у него свою сумку. Седрик малодушно порадовался тому, что плакать она не стала — выдержать женские слезы для него было сложнее всего. — Меня утешает только одно: по крайней мере, остальным ты тоже дашь от ворот поворот. Дашь ведь?

Кэти хищно прищурилась, и Седрик снова с печалью вспомнил то, какой свободной, раскованной и решительной она была на поле. Почему ни одна из этих девочек не может просто оставаться собой? — расстроенно подумал он. Может, кто-то сглазил его в детстве?

— Конечно, — тепло пообещал Седрик, и Кэти заметно успокоилась и приободрилась. — Пообещай хорошенько повеселиться там за меня.

— Заметано, — усмехнулась Кэти и, юркнув змеей ему под руку, быстро и легко чмокнула Седрика в губы.

Мимолетный поцелуй заставил его застыть на месте, а затем воровато оглядеться по сторонам: ну вот о чем она только думает? Жестокий сердцеед Диггори и его очередная невинная жертва — неужели Кэти совсем не заботится о том, что о ней станут судачить злые языки?

— Ну вот, теперь могу хвастаться, что украла поцелуй у неприступного красавца, — невесело усмехнулась она.

— Смелая, хитрая, да еще и с чувством юмора, — скрепя сердце похвалил Седрик и, отмерев, галантно подставил ей локоть. — Пойдем на завтрак, львица. Для меня будет честью сопровождать тебя.

Кэти шла совсем иначе, чем в подземельях, — высоко держа голову и довольно поглядывая по сторонам, — и Седрик тихо вздохнул: жалеть себя недостойно мужчины, но иногда ему бывало очень обидно. Порой во время таких прогулок по школьным коридорам Сед чувствовал себя значком префекта, который принято начищать до блеска и цеплять на самое видное место, чтобы вызывать у окружающих зависть и восхищение. Неожиданно для себя он с тоской вспомнил, как застал соседских детей за игрой в шахматы в библиотеке: дочь мистера Лавгуда на ходу изобретала все новые правила, а мальчик, один из младших Уизли, неожиданно терпеливо поправлял ее. Седрик хотел было поздороваться и завязать доброжелательный разговор о погоде и природе, но эти двое были так поглощены своим маленьким уютным мирком и друг другом, что он остро почувствовал себя лишним.

В той сцене не было ровным счетом никакой романтики, но Сед никак не мог выбросить ее из головы — ему хотелось тоже сидеть так с кем-то, и чтобы этот кто-то просто говорил с ним, не думая о том, как потом будет хвастаться такой удачей подружкам. Они обсудили бы последние научные открытия и прочитанные книги, увлечения и наболевшие проблемы, а потом, может, даже добрались до сокровенных мечтаний и страхов… Седрик кинул быстрый косой взгляд на Кэти и снова вздохнул: вопреки популярности иногда ему бывало очень одиноко.

* * *

Цветы стояли на трехногом столике у французского окна, в невысокой крутобокой вазе. Нарцисса отлично помнила эту вазу — бело-золотая амфора, опоясанная меандром⁽²⁾, была подарком свекра на десятую годовщину их с Люцием свадьбы. Охапка нарциссов — белоснежных, с венцом из широких лепестков и ароматной солнечно-желтой сердцевиной, — смотрелась в ней просто изумительно, и Нарцисса невольно залюбовалась получившимся натюрмортом.

Сидящий рядом Люциус очевидным образом был с ней не согласен: он смотрел на цветы с выражением крайнего отвращения, так, словно видел на их месте ядовитых многоножек. Рядом с вазой возлежало роскошное золоченое яблоко с вырезанным на кожуре коротким посланием — всего одно слово. Нарцисса подошла ближе, взяла плод в руки и прочитала вслух:

— «Прекраснейшей». Люци, дорогой, я и так знаю, что я вне конкуренции. Но за яблоко спасибо, оно очень красивое — положу его на туалетный столик и стану любоваться им перед сном. И где ты умудрился достать нарциссы? Обычно их не найти до самого начала марта.

— Букет, — процедил муж, повернувшись боком и упорно глядя в окно — туда, где под снежным одеялом коротали зиму кусты роз, — не от меня. Эта игрушка — тоже. У тебя очень изобретательный поклонник, дорогая, настоящий затейник.

Нарцисса нахмурилась и положила яблоко обратно, подавив безотчетное желание вытереть пальцы об подол платья.

— И это уже не первый его подарок, — нарочито спокойно продолжил муж, но пальцы, барабанившие по столешнице стаккато, выдавали его с головой. — До этого было ожерелье из черного жемчуга — подозреваю, намек на твою девичью фамилию. А еще раньше — плод граната, но вместо зерен были настоящие камни… Кто-то балует тебя, Нарси, — опасно мягким тоном подытожил Люций. — Не подскажешь мне его имя?

Нарцисса испытующе взглянула на него. Она любила дразнить мужа — но исключительно потому, что обычно его подозрения не стоили выеденного яйца. Случайный взгляд, повторное приглашение на танец, удачный комплимент — Нарцисса знала, что по-настоящему за этим ничего не стоит, и, хоть они с мужем никогда не говорили об этом в открытую, она догадывалась, что Люциус тоже прекрасно об этом осведомлен. Их драматичные скандалы горячили кровь, разбавляли серость будней и в целом держали их обоих в тонусе.

Роскошные подарки от неизвестного поклонника, да еще такие недвусмысленные и настойчивые, лежали в совершенно иной плоскости. И то, что Люциус позволил им попасть в дом и молчал столько времени, а теперь сидел, как кот в засаде, внимательно следя за ее реакцией, тоже настораживало — обычно он вспыхивал, как спичка, и едва мог дождаться возвращения в мэнор.

— Люций, — твердо сказала Нарцисса, пожалуй, впервые не испытывая ни малейшего желания раззадорить ревность мужа, — я понятия не имею, кто отправитель.

— «Прекраснейшей», — медленно, чуть ли не по слогам, повторил Люциус, катая желваки, и его голос был полон яда. — Кое-кто возомнил себя Парисом — и правильно, тот тоже плохо кончил⁽³⁾. А ты, видимо, Афродита, богиня любви и красоты. В целом, я согласен с такой высокой оценкой, однако…

— Это не Патрокл, — быстро сказала Нарцисса, внезапно осознав, куда он ведет. — Я уверена.

— И что дает тебе эту уверенность? — повернулся к ней Люциус, и его серые глаза смотрели очень пристально. — Паркинсоны никогда не забывали о своих корнях. Гранат Персефоны⁽⁴⁾, жемчуг Афродиты⁽⁵⁾, яблоко из садов Гесперид… очень характерные презенты. Только не говори мне, что Патрокл женат — мы оба знаем, что их с Розабеллой союз построен отнюдь не на страстной любви.

Он замолчал и взглянул на вазу еще раз — так, словно едва удерживался от того, чтобы расколотить ее об стену. Нарси невольно задумалась о том, кто поставил цветы именно в эту вазу, кто бережно расправил их нежные лепестки и положил яблоко рядом: домовики или сам Люциус?

— Может, все это время Патрокл сходил с ума именно по тебе, — тихо добавил Люций, и Нарцисса со всей ясностью поняла, что эти недели наедине со своими страхами не прошли для него даром. Так вот, значит, как ревнует ее муж по-настоящему — когда всерьез подозревает обман… — Может, на самом деле мой лучший друг закрылся от нас в мэноре, потому что понял, что больше не в силах врать мне в лицо и видеть тебя замужем за другим. Знаешь… с Патроклом у тебя могли бы быть еще дети…

Нарцисса тяжело вздохнула и опустилась на колени рядом с ним, взяла его руку в свои ладони. Люциус смотрел на нее исподлобья, угрюмо и недоверчиво, но она знала, что за его настороженностью скрывается всепоглощающий и не рассуждающий страх. Нарциссу всегда умиляло то, как отчаянно Люций боялся потерять ее. Иногда его ревность смешила, иногда раздражала, иногда раззадоривала, но Нарси никогда по-настоящему не обижалась на Люциуса — она понимала, что дело вовсе не в отсутствии доверия.

Она отдавала себе отчет в том, что даже самые приближенные к их семье люди искренне не понимали, почему из них двоих ревнует именно Люций. Нарцисса примерно представляла, что все они видят: красавца, словно сошедшего с мраморного постамента, умного, ироничного и обаятельного мужчину, по которому тайком вздыхали дамы всех возрастов.

Но Нарси также знала, что несмотря на то, что умом Люциус осознавал все свои положительные качества, глубоко в душе он никогда не чувствовал себя по-настоящему в безопасности. Парадокс Малфоя: непоколебимая вера в то, что любят за достижения, что в любой момент земля может уйти у него из-под ног — потому что Нарцисса опомнится, осмотрится вокруг и найдет себе кого-то получше. Кого-то без Метки на предплечье и без крестража Лорда в тайнике. Без вредного отца и фамильной вражды между их семьями. Ну или хотя бы кого-то, над кем не довлеет вековое проклятье…

— Мне больше никто не нужен, — тихо и веско сказала Нарцисса, глядя на Люциуса снизу вверх и переходя сразу к сути. — Другие могут быть умнее и хитрее тебя, сильнее и удачливее… даже красивее — хотя видит Мерлин, мы оба знаем, что это невозможно, — но мне подходишь именно ты.

— Отец всегда приближал к себе Патрокла, — невпопад ответил Люций, и в его голосе прозвучал отголосок давней детской обиды. — Восхищался его обстоятельностью и практичностью, приводил его мне в пример.

Нарцисса погладила его ладонь и нежно поцеловала ямку между большим пальцем и указательным.

— Приам наверняка делал то же самое, только наоборот, — рассудительно сказала она, прикладывая безвольную ладонь мужа к своей щеке. — Наши отцы не умели воспитывать иначе. Так что Паркинсон твердил сыну, что это ему нужно стараться лучше, потому что у Малфоев наследник удался на славу: красивый, умный и обходительный…

— Это я? — неуверенно уточнил Люциус, и Нарцисса почувствовала, как ее горло болезненно сжалось. Она истово надеялась, что им удалось воспитать Драко совсем иначе — дать сыну полную уверенность в том, что его любят просто так, независимо от результатов. Иногда Нарциссе очень хотелось получить хоть какое-то подтверждение успеха, но что-то подсказывало ей, что это невозможно. Они сделали все, что могли, — и теперь им остается только ждать…

— Конечно, ты, — ласково подтвердила Нарцисса вслух. — Но это не важно, Люций. Когда-нибудь ты станешь старым и морщинистым и будешь опираться на свою трость по-настоящему, а не для виду, но для меня ничего не изменится.

— А вот ты никогда не будешь старой, — горячо заверил ее Люциус, притягивая к себе и лихорадочно целуя в лоб. И добавил с несокрушимой уверенностью, которая очень льстила Нарциссе: — Это совершенно невозможно.

— Как и то, что подарки мне слал Патрокл, — вернулась к прежней теме Нарси, и ладонь Люциуса в ее руках сразу напряглась. — Между нами совсем ничего нет, но просто так ты мне не поверишь, так что я зайду с другой стороны: это было бы слишком очевидно. Ухаживать за мной прямо у тебя под носом, да еще и черпая вдохновение из мифов, — это ведь не его почерк, дорогой.

По крайней мере, Нарцисса очень на это надеялась: Паркинсона она знала куда хуже, чем сам Люций, друживший с Патроклом с далекого первого курса…

— Возможно, — нехотя уступил Люциус, вставая и осторожно поднимая ее с колен. — Кто-то пытается выбить меня из колеи, посеять между нами всеми зерно раздора.

— У этого мерзавца ничего не получится, — горячо заверила его Нарцисса и повела за собой — прочь от нарциссов, теперь пахнущих слишком приторно и сладко, прочь от мордредового яблока и от разъездающих душу сомнений. Люциус не упирался, но шел медленно, словно до конца не владел собой, и она безапелляционно объявила: — Сегодня у нас будет выходной. Никаких важных встреч и работы в кабинете допоздна.

— Я не могу, — пожаловался Люций, но зашагал быстрее. — Нужно хорошо подготовиться к визиту в Азкабан. А еще убедить Северуса помочь нам — ты ведь знаешь, какой он упрямый…

— Оставь его на Поликсену, Люци, — без твоего присмотра мир не рухнет в пропасть, — Нарцисса повернулась, положила руки ему на плечи и привстала на цыпочки. Легонько лизнула мочку уха, а затем, не сдержавшись, фыркнула — неуклюжие отговорки Ликси не переставали ее веселить: — Северус наверняка к ней прислушается — они же… как это теперь называют… близкие друзья, вот.

* * *

— Мисс Грейнджер, пожалуйста, задержитесь.

Выходившая последней Гермиона застыла и медленно повернулась к возвышению, увенчанному преподавательской кафедрой. Профессор Флитвик стоял рядом с трибуной и вежливо улыбался.

— Присядьте, мисс Грейнджер, — предложил он, указывая рукой на парты первого ряда, и Гера послушно села за одну из них, поставив сумку рядом с собой. Все-таки завалила контрольную, вот балда, — мелькнула у нее паническая мысль. Да нет, нет, не может быть! Разве что… предпоследний вопрос — Гермионе казалось, что она полностью раскрыла ответ, но что если один из тезисов был выбран ею неверно? Или сам вопрос был с подвохом? Гера досадливо покачала головой: она терпеть не могла, просто-напросто ненавидела вопросы с подвохом всеми фибрами души.

— Скажите, мисс Грейнджер, — профессор Флитвик заложил руки за спину и качнулся туда-сюда на носках. Когда Гермиона впервые увидела его, то удивилась и даже посочувствовала, но вскоре она поняла, что этот человек не нуждался в чужом сострадании. Да, профессор Флитвик был карликом — Гера гордилась тем, что называет вещи своими именами, — но сила его личности и ума полностью затмевала этот факт, и после первого семестра Гермиона совсем перестала обращать внимание на его внешность. Ум — вот что по-настоящему прекрасно в человеке… а профессор Флитвик был потрясающе умен. — Скажите, вам нравится мой предмет?

— Конечно! — выпалила Гермиона, заливаясь горячей краской от лба до шеи, но после пары глубоких вдохов все же сумела взять себя в руки. — То есть, да, сэр, я очень люблю Чары. Вы…

Она глубоко, до боли в груди, вздохнула и продолжила тоненьким голоском:

— Вы чудесно преподаете их.

— Мне лестно это слышать, — улыбнулся профессор, но его глаза оставались холодны.

И правильно, — с готовностью подумала Гера, — было бы странно, если бы такой умный человек легко поддавался чужим комплиментам.

— Но меня интересует другое, — продолжил он. — Я заметил, что вы прекрасно справляетесь, когда мы повторяем выученные прежде заклинания, но новые чары даются вам с трудом. Меня это беспокоит.

— Я… — начала было Гермиона, но внезапно поняла, что на самом деле она не знает, что тут сказать. В отличие от профессора Флитвика — тот уж точно знал, что говорил: Гера действительно не любила занятия, на которых они только начинали разучивать новые заклинания. Те выходили из рук вон плохо и иногда вовсе не получались — ни с первого раза, ни со второго, а некоторые даже и с третьего. Гермиону это бесило. — Вы правы, сэр.

— А беспокоит меня это потому, — продолжил профессор, благодушно кивая, — что настоящее мастерство в Чарах невозможно без готовности пробовать новые вещи и терпеть поражение раз за разом. Чары — это творческий предмет, мисс Грейнджер. Вы меня понимаете?

Гермиона деревянно кивнула, опустив глаза и судорожно стискивая в побелевших пальцах кожаный ремень сумки. И тут творческий предмет… почему все школьные дисциплины рано или поздно оказываются творческими?! Где же предметы, которые не требуют нестандартного мышления? Неужели во всем волшебном мире нет ни одного раздела науки, где мог бы блистать человек, подобный Гере, — обстоятельный и взвешенный, готовый тренироваться до упаду, оттачивать движения, слова и жесты снова и снова, пока не будет достигнут идеал?

— Я вижу в вас большой потенциал, мисс Грейнджер, — мягким тоном сказал профессор, и Гермиона с надеждой подняла на него глаза. Он улыбался, и она неловко растянула губы в ответной улыбке, хотя на душе у нее скребли кошки. — Рискну предположить, что вы сможете без проблем сдать школьные экзамены, а также СОВы и даже ТРИТОНы на высший балл…

Гермиона почувствовала, что ей внезапно перестало хватать воздуха. ТРИТОН по Чарам на высший балл… Ее тайная сверкающая мечта. Неужели профессор оставил ее после урока, чтобы все-таки похвалить, а вовсе не упрекнуть?

— …но экзамены — это ведь еще не все, — веско добавил он, и Гера почувствовала себя так, будто ее окатило ушатом холодной воды. — После школы у вас впереди будет целая жизнь. Вы задумывались о своем будущем, мисс Грейнджер? Кем вы себя видите? Чем хотите заниматься?

Сначала Гера хотела гордо ответить «конечно!», но потом поняла, что это будет неправдой. Она отчетливо видела свое будущее, но это были статичные картинки, будто взятые прямиком из журнала: строгий, но справедливый начальник отдела в Министерстве, блестящий ученый, открывающий научную конференцию своей речью… харизматичный и бескомпромиссный Министр магии… Картинки были яркими и привлекательными, но в них недоставало ключевых деталей: чем занимается отдел? Какому разделу науки посвящена конференция? Какова политическая программа Министра Грейнджер?

— Нет, — горько сказала Гера, глядя в проницательные черные глаза напротив. — Я пока не знаю, чем хочу заниматься на самом деле.

— Что бы это ни было, — спокойно продолжил профессор, будто Гермиона только что не расписалась в сокрушительном и постыдном поражении, — мой предмет вам всегда пригодится — в нашем мире заклинания подобны воздуху. И потому, мисс Грейджер, я настоятельно рекомендую вам попробовать взглянуть на Чары под иным углом. Дам подсказку: наилучших успехов в моем предмете достигают те, кто пытается изобрести собственные заклинания.

— Собственные заклинания? — глухо переспросила Гермиона. — Разве… разве их не создают…

— ...в тщательно контролируемых лабораторных условиях? — мягко закончил профессор, но Гермиона готова была поклясться, что ее вопрос позабавил его. — Нет, мисс Грейнджер. Все заклинания когда-то были созданы, чтобы облегчить жизнь их автору. Для того, чтобы повторить путь создателей заклинаний, вам нужно попробовать понять их способ мышления. Почему был выбран именно этот жест? Именно это слово?..

— Я никогда не задумывалась об этом, — честно призналась Гермиона, но ей стало немного легче — впереди замаячила труднодостижимая, но вполне конкретная и понятная цель. — Я обязательно ознакомлюсь с их трудами, и…

— Вы все же не поняли меня, мисс Грейнджер, — удрученно покачал головой профессор, и Гермиона заметила, что виски у него седые. — Эти люди не писали труды о своих открытиях. Им это было не интересно — ну или, по крайней мере, не так интересно, как создавать новые заклинания. Попробуйте вжиться в их роль, посмотреть на мир их глазами — даже если вам не удастся понять, как они создавали заклинания, это упражнение все равно принесет вам пользу.

Гермиона продолжала думать об этих словах, пока плелась в башню по опустевшим коридорам и пока раскладывала учебники на тумбочке в спальне. Похожие сентенции ей с детства твердили все, кому не лень, и сводились они к одному и тому же: поставь себя на место другого. Все эти набившие оскомину «детка, нельзя хвастаться оценками — твоим одноклассникам может быть неприятно» и «мир не вертится вокруг вас одной, юная мисс»…

Гера механически села на застеленную кровать и недоуменно огляделась по сторонам — вокруг царило нездоровое, лихорадочное оживление. Лаванда крутилась возле зеркала, прикладывая к себе то одно платье, то другое, Парвати, сидя на своей кровати по-турецки, вплетала в косы разноцветные ленточки, а нахмуренная Паркинсон стояла рядом с Браун, у окна, и читала какое-то письмо, повернув его к свету.

— Что происходит? — насторожилась Гермиона. — Вы какие-то… увлеченные.

Лаванда замерла и медленно повернулась к ней, глядя на Геру с таким удивлением, словно с ней заговорила каменная гаргулья.

— Послезавтра праздник, — сказала она и потрясла зажатым в руке сиреневым платьем с пышной юбкой и пеной оборок. — День военного врача. Или священника?

— Святого Валентина, — рассеянно уточнила Паркинсон, резкими движениями складывая загадочное письмо вдвое, а затем вчетверо, пока оно не превратилось в маленький квадратик, крепко зажатый в кулаке. Браун благодарно кивнула ей, и Гермионе стало обидно: почему, когда она поправляет людей, на нее вечно обижаются, а на Панси — нет? — Праздник любви.

— А мы-то тут при чем? — настороженно спросила Гермиона. — Разве маги тоже его отмечают?

Пожалуйста, только бы не отмечали! — с тоской взмолилась она неведомо кому. Гера терпеть не могла этот дурацкий день. В ее прежней школе все словно сходили с ума: дарили друг другу пошлые валентинки, целовались в щечку, а некоторые старшеклассники — даже в губы… а самое обидное — что в конце дня Гермиона оставалась едва ли не единственной девочкой, не получившей ни одного, даже самого завалящего сердечка.

— В этом году — да, отмечают, — подтвердила Паркинсон и пристально взглянула на Геру. — Ты не знала? Школа гудит об этом уже который день.

— Ну я же не дружу с… — запальчиво начала Гермиона, но вовремя прикусила себя за язык и покосилась на Лаванду. Пора было учиться ставить себя на чужое место: ей самой не понравилось бы, если бы кто-то назвал ее сплетницей в лицо. — Я ничего не знала.

Панси сощурила зеленые глаза, будто видела Геру насквозь, но лезть в бутылку не стала.

— Будет чай, — коротко сказала она и, повернувшись к Гермионе боком, критически осмотрела Лаванду с ног до головы и добавила неприятным голосом: — Я думала, мы не собираемся наряжаться.

— Ради них — конечно, нет, — загадочно ответила Браун, играя бровями. — Вот еще! Но мы точно красиво оденемся — чтобы порадовать себя, подруга! Оденемся, причешемся… а еще — накрасимся…

— Я тоже хочу! — подала голос Парвати, наконец доплетая вторую косу. — Фух, знали бы вы, как мне надоело возиться с волосами!

— Отрежь, — легко предложила Панси, пожимая плечами, и Парвати всерьез задумалась. Гермиона тяжело вздохнула: она не раз замечала, что люди прислушиваются к Паркинсон, и никак не могла понять, почему — та не приводила ни аргументов, ни примеров, а ее идеи обычно были до смешного простыми.

— Какая ты стала дерзкая в последнее время, — хихикнула Лаванда, снова поворачиваясь к зеркалу. Гермиона тихо фыркнула себе под нос, и Браун тут же стремительно обернулась к ней через плечо, вся подобравшись, словно гремучая змея перед броском. — Мнение «синих чулков» никто не спрашивал, Грейнджер.

— И вовсе я не «синий чулок»! — от обиды Гермиона даже вскочила с кровати, крепко сжимая кулаки. — Если я не разодеваюсь в пух и прах и не мажусь всякими… эммм… штучками, это вовсе не значит, что я…

— Ты на праздник идешь? — в лоб спросила Лаванда, глядя ей прямо в глаза, и Гермиона потупилась. — Ясно, что и требовалось доказать — типичное поведение «синего чулка». Совершенно зря, между прочим, — могла бы посмотреть на мальчиков в непринужденной обстановке.

— Я каждый день вижу их на уроках, — огрызнулась Гермиона, воинственно скрещивая руки на груди. — Откуда там взяться сюрпризам?

— Ну если смотреть на них как на конкурентов по рейтингу, то ничего нового и вправду не сыщется, — жалостливо вздохнула Браун. Она казалась неожиданно взрослой в этот момент, словно понимала что-то, чего сама Гера в упор не замечала. — Давай, Грейнджер, напрягись; ты же вроде умная, да еще и старше меня самой. Вечер, танцы, чай со сладостями, с потолка падает блестящее конфетти… ты красивая, он сильный и галантный, вы танцуете, и его руки крепко сжимают твою талию… неужели совсем ничего не екает?

Лаванда внимательно присмотрелась к застывшей Гермионе и, обидно махнув на нее рукой, пропела:

— Все, сдаюсь, ты без-на-деж-на.

— Оставь Гермиону в покое, жестокая, — внезапно вмешалась Паркинсон, и Гера подняла брови в немом изумлении: Панси была последним человеком, от которого она стала бы ждать поддержки. — Лучше сосредоточься на примерке и попробуй серое — должно быть красиво.

— Серое? Это же скучно! — скривилась Лаванда, но все же взяла с кровати одно из разложенных платьев, с расшитым кружевом корсетом и стальным блеском, и приложила к себе. — Хммм…

— Глаза и правда стали ярче, — поддакнула Парвати, отвлекаясь от собственного сундука.

— Ну ладно, так и быть, — величественно кивнула Лаванда и принялась небрежно убирать ворох разноцветных тряпок прочь. — Кстати, не планируйте ничего на этот вечер.

Она огляделась по сторонам, будто их могли подслушать, и добавила заговорщическим шепотом:

— Мы будем учиться краситься…

— Зачем? — тяжело вздохнула Паркинсон, и Гермиона поймала себя на том, что впервые полностью ее поддерживает. Неужели это и есть то, на что намекал профессор Флитвик, то самое умение смотреть на мир чужими глазами? — Вот уж не думала, что такое нужно репетировать настолько загодя, праздник же послезавтра!

— Зануда! — подбоченилась Лаванда, но затем понизила голос и добавила с каким-то непонятным сочувствием: — Панси, время не остановится только потому, что ты пока не готова взрослеть.

Для ветреной Браун это была настолько глубокая мысль, что на мгновение Гермионе показалось, что по дороге в башню она свернула куда-то не туда и случайно попала в другое измерение.

— Серьезно? — тихо спросила Панси, пристально глядя на приятельницу, и в воздухе повисло заметное напряжение. — Ты правда хочешь обсудить это здесь и сейчас?

— Я не скажу ничего такого, о чем не знали бы другие, — легкомысленно пожала плечами Лаванда, но Гермиона заметила, что она все-таки смутилась. — Послушай… мне еще бабушка говорила, и я с ней согласна: есть время играть в куклы, а есть время неумело краситься и обсуждать с подружками наряды. И вот сейчас именно такой момент — вечно нам тринадцать не будет. Конечно, можно обойтись и без этого — но потом уже не догонишь, можно горько пожалеть.

— Иногда ты бываешь ужасно похожа на Драко, хоть и не пойму чем, — раздосадованно потерла висок Панси, и Гермиона вслед за ней подумала, что Паркинсон была права — эти двое и правда были чем-то похожи. Коварством и хорошо подвешенным языком, не иначе. — Ладно, сдаюсь на милость победителя. Мне самый незаметный макияж, пожалуйста.

Синие глаза Лаванды загорелись в предвкушении, и Гера внезапно позавидовала своим соседкам по комнате. Не то чтобы она действительно хотела научиться краситься или считала, что потом обязательно пожалеет, если не попробует, но во всей этой ситуации было что-то, чему она, несмотря на свой обширный вокабуляр, никак не могла подобрать название. Может, солидарность? Нет, не то…

— Тебя мы тоже накрасим, Грейнджер, — великодушно бросила через плечо Лаванда, и Гермиона до боли прикусила губу. — Если захочешь, конечно. Но если ты порицаешь это ужасное падение нравов — Мерлина ради, просто сиди и молчи.

— Я не интересуюсь мальчиками, — поджав губы, отрезала Гера и по странному взгляду Браун поняла, что ответ пришелся невпопад.

— Неужели Рон не пригласил тебя на праздник? Я думала, вы друг другу нравитесь, — удивленно сказала Парвати, распахивая свои большие карие глаза, и Гермиона фыркнула: ну при чем тут Рон в самом деле?

— Мы с ним просто приятели, — заверила она Патил. Девочки промолчали, но в их взглядах искоса Гере почудилась скрытая насмешка. — И не надо так выразительно молчать! Вы что, жалеете меня?

— Тебя?! — ужаснулась Лаванда, сидевшая на своей кровати и копошившаяся в большой бежевой шкатулке — там, видимо, скрывались те самые макияжные штучки, о которых Гера толком ничего не знала. — Никогда в жизни! Можешь даже не переживать на этот счет.

— Венди, — предупреждающе протянула Паркинсон, и ломака Браун скривилась и закатила глаза.

— Ладно-ладно, замолкаю. Все такие скучные, ужас!

В ее руках словно сам собой возник странный инструмент, похожий на ножницы, но с изогнутыми стальными полукружьями на концах. Лаванда посмотрела на него с отчетливым сомнением, покрутила им в воздухе и на пробу пощелкала, прислушиваясь к металлическому клацанью. Затем перевела безмятежный взгляд на Гермиону и, сладко улыбнувшись, похлопала рукой по одеялу рядом с собой.

— Ну что, Грейнджер… Ты первая. Ты же любишь во всем быть первой, правда?

— Вот еще, ставь свои эксперименты на ком-нибудь другом, — Гермиона стиснула зубы и быстрым шагом покинула спальню. На верхней ступеньке она остановилась и внимательно оглядела гостиную: у камина сидел Невилл со стопкой учебников, неразлучные Томас и Финниган шушукались в углу, то и дело поглядывая на девичью лестницу, а Рон сидел в кресле и… читал?!

Гермиона быстро спустилась вниз и подлетела к нему. Название было не разглядеть, но книга ничуть не походила на тощую брошюрку и выглядела весьма солидно. Может, это что-то спортивное, например, «Все о квиддиче»?

— Что читаешь? — с места в карьер спросила Гера, и Рон поднял на нее глаза и пожал плечами.

— Ты какая-то взбудораженная, — заметил он, возвращаясь обратно к чтению, и Гермиона разозлилась.

— Опять занимаешься глупостями, правда? — фыркнула она, скрещивая руки на груди. И вовсе Гера не ждала, что он пригласит ее на праздник, она даже не знала об этом празднике!.. Но теперь, когда все же о нем услышала, отсутствие приглашения от Рона почему-то ее задело. Иногда она ловила на себе его взгляды, но Рон всегда успевал отвести глаза на секунду раньше. И то, как в Косом он радовался компании Геры… Не то чтобы она всерьез думала о том, чтобы встречаться с ним, но своими наивными вопросами Парвати сумела разбередить что-то глубоко внутри нее. — Это ни чуточки не похоже на домашнее задание.

— И вовсе это не глупости, — набычился Рон, с хлопком закрывая книгу и старательно пряча ее название под широкой ладонью. — Слушай, на дворе вечер пятницы, занимаюсь, чем хочу. И ты тоже займись чем-нибудь для души.

— Ты совсем не переживаешь насчет своей успеваемости? — удрученно покачала головой Гермиона. Нет, все-таки Патил совсем не разбирается в людях — Гере никогда в жизни не понравился бы мальчик, который плохо учится, а учился Рон не просто плохо, а ужасно, перебиваясь с троек на двойки.

— Да какая разница, — отмахнулся Рон свободной рукой. — Не школой единой. Выпустимся — никто и не вспомнит, сколько у тебя там было по Трансфигурации. Или ты думаешь, что после выпуска за тобой придет Министр лично — звать к себе, как самую умную?

— Оценки — это очень важно! — вскипела Гермиона. — Отличные результаты создают репутацию и помогают получить хорошую работу. Может, Министр за мной и не придет, но меня точно будут рады взять куда угодно — в отличие от тебя!

На них начали оглядываться: затихли Томас и Финниган, и Лонгботтом поднял голову от учебников, но Геру несло, и она уже не могла остановиться.

— Ты просто сам не знаешь, чего хочешь от жизни, вот и не стремишься ни к чему! Квиддич и еда — вот и вся сфера твоих интересов!

Рон резко встал и сунул томик себе под мышку. Только сейчас, стоя в такой близости от него, Гермиона заметила, что он сильно вырос и раздался в плечах и теперь возвышался над ней.

— Я прекрасно знаю, чего хочу, — тихо, незнакомым тоном сказал Рон, чуть наклоняя голову и глядя ей прямо в глаза. — Потому и учу именно то, что для этого нужно, а не все подряд, как некоторые.

— Ну так назови хоть пару вещей, — подначила Гермиона, подбочениваясь.

— Да легко! — повысил голос Рон, стремительно краснея — так, что даже веснушки пропали. — Я хочу спать на диване, покрытом этим, как его… сафьяном, понятно? Фи… фиолетовым!

— Почему фиолетовым? — опешила Гермиона.

— Да потому что так хочу именно я, а не кто-то еще! — распалившийся Рон отчаянно замахал свободной рукой. — И есть я хочу с фарфора — и не простыми ложками, а… а… золотыми, ясно?! А запивать хочу не маминым чаем без сахара, потому что денег снова нет, а вкусным сладким компотом!

Он замялся, видимо, подбирая самый экзотичный фрукт, и наконец выпалил:

— Ананасовым, вот!

— Ну и дурак, — поджала губы Гермиона и отвернулась, чтобы не расплакаться у всех на глазах. — Сплошное мещанство. И ананасовый компот не такой уж и вкусный, я пробовала.

Рон со свистом выдохнул сквозь зубы и, обогнув ее по широкой дуге, зашагал в сторону лестниц. Гермиона проводила его взглядом и села в опустевшее кресло, уперев локти в колени и обняв горячие щеки ладонями. Во всем виноваты соседки: Браун и Паркинсон со своей дурацкой косметикой и Патил со своими расспросами, — со злостью подумала Гера, хотя в глубине души знала, что она не права. Ну что ж, на праздник можно даже носа не казать — единственный мальчик, который теоретически мог бы подарить ей валентинку, теперь даже не взглянет на Гермиону…

— Зря ты с ним так, — подал голос Невилл с дальнего диванчика, и Гера вздохнула и резко запрокинула голову, чтобы удержать слезы в глазах. — И почему сразу мещанство? Вполне нормальное желание: жить в тепле и достатке.

— Этого мало, как ты не понимаешь, — процедила Гермиона сквозь зубы, лихорадочно маша руками себе на глаза. — Он же человек, не животное, а люди должны стремиться к…

— Ну вот когда эти потребности будут закрыты, тогда Рон и начнет стремиться, — перебил ее Невилл, и Гера удивилась — не ожидала от тишайшего Лонгботтома такого жесткого тона. Она запоздало заметила, что он совсем не заикался. — Может быть. А может, и не начнет — так что с того? Или все должны стремиться к тому же, к чему стремишься именно ты?

— Почему ты его защищаешь? — нахмурилась Гермиона, глядя на него.

— Да какая разница, — безразлично пожал плечами Невилл и снова вернулся к учебнику. — Ты же все равно уверена в своей правоте.

Гера встала и, высоко держа голову, покинула гостиную, напоследок мстительно хлопнув дверью. Все вокруг словно сговорились подсовывать ей кривое зеркало, в котором Гермиона совершенно не узнавала себя. И вовсе она не такая! Человек в отражении ей совсем не нравился, и было больно от того, что остальные, по всей видимости, воспринимали ее именно так — искаженно, карикатурно. Не может ведь и вправду проблема быть именно в ней, в Гермионе…

Или может?

Чем дальше Гера уходила от башни, тем печальнее ей становилось, но зато в голове постепенно прояснялось. Переходный возраст и гормоны — вот настоящая причина ее сегодняшних проблем, а вовсе не негибкий характер. Или все-таки?..

Гермиона забралась на подоконник с ногами — обычно она никогда так не делала — и глубоко задумалась. За окном постепенно темнело небо, начал идти мелкий снег, похожий на сахарную пудру, а она все сидела и сидела в одиночестве, зябко обняв колени и пытаясь понять, как ей дальше жить с самой собой.

Примечания:

PayPal, чтобы "Дамы" росли большими и кушали много каши: ossaya.art@gmail.com

Буду очень благодарна, если вы порекомендуете "Дам" кому-нибудь, кому они могут понравиться ❤️

Песня Седрика: https://www.youtube.com/watch?v=cNld-AHw-Wg

Песня Гермионы: https://www.youtube.com/watch?v=jvwDooKFMLk

Примечания:

1. Sehnsucht — "смутное томление по недостижимому идеалу" или "желание, которое никогда не сможет достигнуть своей цели, так как она неведома".

2. Недавно специально считала, сколько Гермионе лет, и вы не поверите: несмотря на то, что у нас второй курс, Гере идет уже 14-й год (она родилась 19 сентября 1979 года, а значит, в самом начале первого курса ей исполнилось 12 лет). Так что самый момент для всяких глупостей :)

1) Статус крови Кэти в каноне не определен, но у меня она из семьи магглов

Вернуться к тексту

2) Древнегреческий орнамент, образуемый ломаной под прямым углом линией либо спиральными завитками

Вернуться к тексту

3) Когда три богини (Гера, Афина и Афродита) повздорили из-за золотого яблока с точно такой же надписью, они попросили троянского царевича Париса рассудить их. Афродита пообещала ему в жены Елену, и он присудил победу ей. Это стало первопричиной Троянской войны, в которой Парис погиб

Вернуться к тексту

4) Богиня Персефона, жена Аида, жила полгода на земле, а полгода — в царстве мертвых, потому что съела зернышки граната, священного плода Аида, таким образом связав себя с ним.

Вернуться к тексту

5) По одной из легенд, когда Афродита появилась из морской пены, капли воды с ее волос стали жемчугом.

Вернуться к тексту