Оборотная сторона (джен)

— Сэймэй, вы здесь?

Роза впервые за эти месяцы не застала Абэ Асахи на поляне перед Болотом, где они обычно беседовали.

И впервые за последнюю неделю ей удалось пройти на эту поляну.

На этот раз Лес не кружил её.

На самом деле, Рози вообще не помнила, как попала сюда. Она бежала, не глядя под ноги... нет, скорее, летела. Чудо, что не врезалась ни в одно из деревьев, не запнулась о камни. Чутьё вело её? Или Лес?

Всё было как всегда. Вековые деревья. Поваленное бревно, на котором они обычно сидели.

Роза остановилась, пытаясь выровнять тяжёлое дыхание.

Не как всегда. Проблески увядания природы — явные признаки вплотную подступающей осени. Более холодный воздух.

И тоска, тоска в душе по чему-то ей пока непонятному. Будто предстояло с чем-то (с кем-то?) проститься. С тем дорогим, что она не могла вспомнить. С той жизнью, нет, иллюзией жизни, что у неё была.

Только ли на кровь потомков Салазара настроена магия Дома-на-Болоте? Или на душу? Сможет ли новое тело той, кого тысячу лет назад, возможно, люди звали Абэ-но Айкой (а называя её так, подразумевали Айку Слизерин), войти в дом Салазара Слизерина? Или — не только её дух принадлежит семье Основателя?

Вдруг чернобурая Кудзуноха (названная в честь матери её возможного отца) вовсе не первый ребёнок азиатского оборотня, шагнувший в этом тысячелетии в Запретный лес? Ведь Рози ни в чём не походила на Рона Уизли. Разве что рыжиной волос. Но и Гермиона Грейнджер (принявшая её облик Нагайна-Эльфреда), обладала каштановыми с рыжиной лохмами. А как выгляло нынешнее настоящее человеческое обличье реинкарнации дочери Годрика Гриффиндора, она не знала.

Роза ещё раз внимательно оглядела поляну. Взгляд сам собой остановился на крыльце Дома Салазара Слизерина. На чуть приоткрытой простой деревянной двери, болтающейся с незакрытым засовом, будто это не парадный вход в обиталище одного из величайших волшебников средневековья, а ветхий крестьянский сараюшко.

В самом дальнем уголке, в самой потаённой глубине Розиной души игривым лисёнком заскреблось любопытство. То самое, что четверть века назад толкало её родителей (не её родителей) нарушать правила, чтобы помочь тогда ещё юному дяде Гарри разгадывать многочисленные загадки, которыми был прямо-таки переполнен Хогвартс времён их юности.

Сейчас в послевоенном, отстроенном, отреставрированном зачарованном замке с загадками было как-то бедно. Даже сожжённая Адским пламенем Выручай-комната больше не объявлялась. А Хьюго на неё так надеялся! Думал, будет в ней, как Хагрид в детстве, зверюшек прятать.

Роза, отринув все многочисленные правила-запреты, подобно истинной гриффиндорке, испокон веков храбро плюющей со своей факультетской башни на соблюдение норм и законов (между прочим, с самой высокой башни в Хогвартсе после Астрономической), ступила на выступающую из болота кочку, густо поросшую клюквой. Обождала. Вдруг — кочка-обманка? Или защитные чары обиталища Слизерина сработают?

Не обманка.

Не сработали.

Даже тогда, когда Рози, на всякий случай, крепко вцепившись пальцами в вытащенную из кармана джинсов волшебную палочку, с грацией пьяного тролля прыгала с одной кочки на другую. О том, что она — спортсменка, и с равновесием у неё всё супер, её тело отчего-то позабыло.

Тринадцать прыжков, — наконец-то что-то устойчивое! — пусть это хоть ветхое крыльцо. И вот Роза неверяще тянется к двери... При этом явственно чувствуя себя героиней старой французской сказки, в неведении лезущей прямо в пасть к оборотню-бзу, которую в детстве частенько слышала от тёти Флёр.

" — ...Дёрни за верёвочку, дитя, дверь и откроется..."

При входе в родовое поместье Слизеринов верёвочки не было. Как и нормального замка. То ли вся защита змеиного гнезда держалась исключительно на магии, то ли Салазар в своё время был настолько уверен, что к нему в гости по доброй воле никто не сунется, что не посчитал необходимым обременять жилище какими-никакими защитными средствами от нежелательного вторжения.

Дверь приветливо заскрипела в лучших традициях дешёвых магловских хорроров.

Рози решительно протянула к ней шуйцу, потянула на себя и смело шагнула внутрь обители Салазара Слизерина.

"Может, меня сейчас на атомы распылит какой-нибудь модификацией Бомбардо?" — палочку из правой руки она так и не выпустила и, на всякий пожарный, продолжала держать наготове.

Внутри Дом выглядел так, как и положено выглядеть дому, в котором много лет никто не живёт. Правда, по мнению Розы, поместье, которое простояло необитаемым несколько столетий, должно бы быть более... обветшавшим, но... она ведь имела дело с жилищем представителей одной из древнейших волшебных фамилий? Наверняка всё здесь насквозь пронизано магией, предохраняющей вещи от разрушения!

"Или приложил свою руку Сэймэй? Ведь он прожил здесь всё лето!"

Рози неуверенно шагнула к огромному, во всю стену, гобелену изумрудного сукна. Серебряными нитями на нём были вышиты имена. В самом верху — Салазара Слизерина и его жены, Эллин. Ниже шли имена их законных детей. Где-то сбоку примостились известная Розе лишь по легендам Кудзуноха — мать Сэймэя, и сам японский волшебник, основатель и первый директор Махотокоро. Ветвь Сэймэя Слизерина была соединена с Эльфредой Гриффиндор. Вниз от них шли раскидистые ветви Айки и ещё нескольких детей. Рози неверяще сделала несколько шагов вдоль стены.

"Надо же, по линии сына-бастарда род Салазара по-прежнему продолжает благополучно существовать..."

Семейное древо. Такое же, как старый гобелен с именами членов семьи Блек, где до сих пор зияют прожжённые дыры на месте Сириуса — крёстного дяди Гарри, и нескольких представителей семейства из числа тех, кто пожелал нарушить родовой девиз "Чистота крови навек!" Древе, если верить которому, она и Скорпиус Малфой — четвероюродные брат и сестра, если такое дальнее родство вообще может что-либо значить.

Лили жаловалась Розе, что дядя Гарри и тётя Джинни никак не определятся, как быть с этим сборником пыли и рассадником моли и докси — то ли привести в порядок и гордиться старинным семейным артефактом, то ли выбросить нафиг, чтобы не мучиться.

Впрочем, полностью избавиться от наследия Вальбурги Блек вряд ли бы получилось — заклятие вечного приклеивания всё ещё успешно функционировало, а лишать дом несущей стены чета Поттеров бы не рискнула. Но заниматься реставрацией без возможности хоть как-то сдвинуть гобелен с места тоже было не особо удобно, поэтому вопрос "что делать с носителем родословной Блеков?" для семьи крестника последнего из прямых потомков "благороднейшего и древнейшего семейства" всё ещё оставался открытым.

На гобелене Слизеринов не было заметно ни потёртостей, ни выжженных дыр, ни следов моли и докси. Даже краски его, кажется, ничуть не потускнели с того момента, как артефакт был создан. Особые чары?

Рози задумчиво коснулась рукой тёплой жёсткой шерсти — ткань вовсе не грозила рассыпаться в труху от малейшего шевеления. Пальцы прошлись по самому краю надписи "Меропа Гонт", огладили "Томаса Реддла", споткнулись о "Томаса Марволо Реддла".

Роза отдёрнула руку.

Пройдя в сторону, она нашла ветвь своего кумира — Изольды Сейр. С волшебницей спокойно соседствовал её муж — магл Джеймс Стюарт. Чуть ниже шли их дети, внуки, правнуки...

Рози с каким-то болезненным любопытством переводила взгляд с одного имени на другое. Она помнила, что гобелен Блеков был зачарован так, чтобы с него исчезали имена тех, кто нарушил чистоту крови. Своеобразным "законодателем" подобной моды в магическом обществе считался Салазар Слизерин. Но на его собственном семейном древе были перечислены все потомки, независимо от их выбора.

Основатель самого консервативного в своём упрямстве факультета был настолько уверен в носителях своей крови? Даже помыслить не мог о том, что кто-то задумает "запачкать" её "чистоту"? Или родоначальник Слизеринов, на самом деле, не так уж сильно пёкся об этой мифической чистоте, а его мысли и слова извратили последующие поколения?

Любовная связь с кицунэ — была ли она лишь следствием лисьей магии или же настоящим чувством? Сбежал ли Салазар из плена Кудзунохи, или она сама отпустила его, не пожелав выпивать досуха всю его жизненную и магическую энергию?

"А может... не было никакого плена? Была любовь? Нежеланная, запретная, идущая вразрез со всеми идеалами и устремлениями лорда Слизерина? Когда знаешь, что нельзя, что должен вступить в брак с "правильной" чистокровной волшебницей, а потом смотришь на свою невесту и представляешь на её месте другую женщину. И ищешь её черты в явившемся спустя годы сыне...

Если бы Салазара и Кудзуноху связывали только насилие, иллюзия, неискренность, освободившись от чар, не попытался ли бы он первым делом убить лисицу-чаровницу? Но нет... Асахи-Сэймэй рассказывал о прабабушке (получается, и о матери), что с теплотой вспоминала проведённое со Слизерином время. Она поддерживала с магом тайную переписку и очень горевала, когда узнала о его смерти".

Размышляя подобным образом, Роза не заметила, как покинула комнату с гобеленом. В её голове крутилась мысль, что Дом устроен как-то не так, как должен быть, учитывая его древность. Вроде, тогда ещё строители не практиковали в жилом помещении деления на комнаты. Возможно, здание не единожды успели перестроить потомки? Или Салазар Слизерин и здесь умудрился отличиться? Или Рози недостаточно знакома с архитектурой древнеанглийских поместий? Она же не Ровена Рейвенкло, в конце концов!

Продолжая терзаться любопытством, Роза, миновав несколько просторных полупустых комнат, набрела около кухонных помещений на узкую скрипучую лестницу и поднялась по ней на второй этаж. Дом казался слишком уж маленьким для Лорда и одного из Основателей.

"Даже эха нет. Но... Салазар же любил уединение? Наверно, не жаловал остававшихся погостить визитёров..."

Второй этаж, в отличие от первого, выглядел более обжитым. Рози не понимала, в чём это выражается, но наверху будто было теплее. Уютнее, может?

Здесь, как и внизу, не было совсем уж ветхого запустения и сильно заметных следов губительного влияния времени. Ни пылинки, ни паутинки. Ни подъедающего шпалеру жучка. Может, в Доме-на-Болоте обитает целая колония домовых эльфов, про рабство которых неизвестно маме?

Роза бездумно шла вперёд, толкала двери, если они открывались, с любопытством смотрела на старинную мебель и предметы роскоши, потом продолжала путь. Одной из комнат оказалась детская — очевидно, обиталище маленькой Нохи. Сейчас и узорчатая деревянная колыбелька, и большая соломенная корзина, в которой, скорее всего, малышка спала в облике лисички, были пусты. Не было ребёнка-лисёнка и в игровой зоне. Рози, оглядев груду игрушек, покинула детскую и обнаружила, что осталась всего одна — последняя комната.

Она толкнула тяжёлую, наверно, дубовую дверь и оказалась... в комнате Сэймэя.

Именно так было написано древними рунами, вырезанными прямо на одной из стен: "Это комната Сэймэя". Притом письмена были настолько древними, что их даже не проходили на уроках в Хогвартсе. Роза изучила эти руны самостоятельно. Просто так. Из интереса.

Ниже шли неизвестные Рози иероглифы. Очевидно, японские. Точнее, китайские иероглифы, обозначающие японские слова. По-видимому, они дублировали руническую надпись.

На свободной от граффити поверхности висела небольшая шпалера с изображением сидящих кружком лисами. И множество полотен с видами местечек в разных уголках Запретного леса.

Вот Заповедная роща друидов. А рядом — гобелен с видом полянки перед Болотом, что защищает крыльцо Дома. Роза узнала её по поваленному дереву. Что же, поляна и сейчас выглядит точь-в-точь как тысячелетие назад? Или гобелен зачарован изображать происходящее на ней в реальном времени? Как магловская камера видеонаблюдения? Что ж, это бы объяснило, почему Сэймэй всегда знал, когда они придут и заранее встречал их снаружи Дома-на-Болоте.

Под "поляночным" гобеленом стояло на столе небольшое (по современным меркам) бронзовое зеркальце на подставке. Рози машинально шагнула вперёд, поймала в тёмной поверхности собственное мутное отражение, протянула руку, желая поправить удерживающую чёлку заколку...

...Она стоит перед колыбелью, своим телом защищая самое важное, теперь уже единственное для себя существо. А перед ней вскидывает палочку мужчина в чёрном плаще.

В голове — бьющейся в агонии подстреленной птицей, лишь одна только связная мысль:

"Главное, чтобы выжил Гарри!"

Лили знает, что Джеймс уже никогда больше не рассмешит её. Более того, женщина знает, что вскоре последует вслед за мужем.

Знает.

Но всё равно надеется на чудо.

По-другому она просто не умеет.

— Отойди, девчонка! — шипит самопровозглашённый Лорд. — Ты мне не нужна.

— Меня, а не Гарри! — молит Лили Поттер.

— Твоя жизнь обещана Снейпу, в конце концов!

Лили молча замирает, не переставая закрывать своим телом кроватку с разбуженным переполохом сыном, который громким плачем активно выражает своё недовольство тому, что ему мешают спать.

Миссис Поттер лихорадочно размышляет: при чём тут Сев? Приятельские оношения между ними прервались... около десяти... нет, пяти лет назад. Мысли путаются, и она не может вспомнить точно, сколько ей тогда было. Тринадцать? Точно нет. Пятнадцать? Четырнадцать?

Сейчас Лили двадцать один.

В последние школьные годы Северус связался с компанией будущих Пожирателей, под их влиянием назвал её грязнокровкой. Ныне он сражается на стороне тех, кто ратует за "очищение" волшебной крови и радуется смерти таких, как она.

Когда-то в детстве Лили Эванс отделял от лучшего друга лишь старый покосившийся забор, неоднократно рушившийся и удерживаемый только столярным мастерством Сева и совсем чуть-чуть — его стихийной магией.

Кто же тогда знал, что взрослая жизнь разделит их куда серьёзнее? Они с приятелем вновь, как когда-то в детстве, оказались по разные стороны забора...

Обещана?... Она — не вещь! Чего это Северус о себе возомнил?!

Или... это — уловка? Попытка любой ценой сохранить ей жизнь?

"Ты нравилась Снейпу", — сказал как-то печальный Ремус среди шумного рождественского вечера, улучив редкий момент, когда её мужа не было рядом. — "Поэтому Джеймс его и раздражал".

Лили тогда лишь отмахнулась. Тех, кто "нравится", — не предают. И забыла. До тех пор, пока однажды вновь невесёлый (и совсем чуть-чуть нетрезвый) Люпин не высказал мысль о том, а не мог ли Северус примкнуть к Пожирателям ради того, чтобы успеть вовремя спасти дорогих ему людей? На что Джеймс расхохотался:

— Нюниус — трус! Он и себя-то спасать боится...

Возможно ли, чтобы Рем оказался прав?! Если да, то...

"Прости, Сев. Ты старался напрасно. Если бы я могла, то попросила бы присмотреть за моим сыном. Но... это была бы слишком большая жертва с твоей стороны — защищать сына мужчины, которого ты ненавидишь и женщины, которая..."

Наверно, она размышляет слишком долго...

— Авада Кедавра! — вдруг иссупленно кричит Том Реддл. Это последнее, что слышит Лили Поттер, прежде чем, не успев додумать мысль, рухнуть в зеркальный омут...

... "Джеймс?!..." — поражённо выдыхает Роза. — "Тёмный Лорд... это Джеймс Сириус Поттер!" А Джеймс Поттер — Альбус Северус!... Мерлинова борода, как всё запутано-то..."

... — Что было дальше? — спрашивает мама.

— А потом профессор говорит... — продолжает Лили Эванс. И растерянно замолкает.

Петуния, странно глядя на сестру, насмешливо фыркает, с громким неприятным стуком ставит на стол чашку с недопитым чаем, встаёт со своего места и с делано-безразличным видом торопливо покидает кухню, на ходу отряхивая подол пышной жёлтой юбки, будто от сора либо пыли, словно стараясь стряхнуть с неё всё, связанное с рассказом маленькой волшебницы. А может, у Лили просто разыгралось воображение? И Туни всего лишь излишне рьяно стряхивает с одежды крошки от шоколадного кекса, который они сейчас вместе ели? Да, скорее всего, так и есть. С чего бы сестре испытывать к ней столь сильные отрицательные эмоции?

Семья с непониманием провожает Петунию взглядами. Несмотря на собственные уговоры, в которые удаётся даже поверить, Лили расстроена, но старается этого не показать. Лишь комкает под столом подол белой юбки — сестры-близняшки жёлтой, что сейчас надета на Туни.

— Может, у неё дела? — неуверенно спрашивает мама. — Лили, Северус не назначал вам встречу сегодня?

— Мне — нет, — мнётся Лили.

— А Туни?

— Не знаю. Может, и назначал...

Мать вздыхает.

— Такой хороший мальчик... И Эйлин — замечательная женщина. А вот с мужем ей не повезло...

Миссис Эванс замолкает, одёрнутая строгим супругом. Лили знает, что отец презирает пьяниц, поэтому не может хорошо относиться к мистеру Снейпу. Но ещё больше отец не любит, когда кого-либо осуждают за глаза.

Лили Эванс уверена: никаких срочных дел у Туни нет, и Сев не назначит встречу ей одной, без младшей сестры. Лили обидно и непонятно. Ведь она рассказывала про случай на уроке травологии специально для Туни! Лили помнит, как горели восторгом глаза сестрёнки, когда она — ещё до Хогвартса, превращала чайные чашки в крыс. И теперь Лили хотела поделиться с Петунией частичкой своего нового мира!

Но родители ждут продолжения, и она, под столом сжав в кулаках плотный крепдешин, продолжает рассказывать, что отчебучили на уроке Джеймс Поттер и Сириус Блек. Напряжение на кухне развеивается, голос Лили Эванс вновь звенит беспечным колокольчиком, мама и папа мягко улыбаются и изумлённо качают головами.

Миссис Эванс, как и её муж, невероятно горда: её доченька — волшебница. И за этой гордостью, за искрящейся в глазах радостью, она, как и отец, совсем не замечает обиду и зависть в глазах другой дочери. Впрочем, не только они. Чтобы осознать, откуда у сестры взялась к ней неприязнь, почему взрослая Петуния отказалась поддерживать родственные отношения с "ненормальной" четой Поттеров, Лили не просто пришлось стать взрослой.

Тогда, когда она была младше, ей было не до того, чтобы разгадывать ребусы в голове старшей сестры. Учёба. Омут любви с Джеймсом. Американские горки будней орденцев. Рождение сына. Ко времени ли пришёл в этот мир маленький Гарри?

Шла война. Люди Волдеморта раз за разом совершали нападения на членов Ордена Феникса и их семьи. В той ситуации нежелание Туни помнить о младшей сестрёнке Лили Поттер шло только на руку. Так Петуния, её сын и супруг хотя бы были в относительной безопасности. По крайней мере, Лили очень на это надеялась.

Не пытаться улучшить между ними отношения было больно. Но это было правильно. Молчание выступало своеобразным гарантом жизни сестры.

Нет, чтобы понять всю боль Туни, Лили Эванс пришлось не просто повзрослеть. Ей пришлось умереть. Умереть, возродиться в семье своих же родичей, стать Розой (вновь "цветочное" имя) Грейнджер-Уизли и вспомнив себя-Лили, оглянуться назад — на старшую  сестру, на маленькую девочку-маглу, что в тайне от сестрёнки-волшебницы писала письма могущественному и всесильному директору Школы Чародейства и Волшебства, искренне не понимая, почему ей нельзя в мир магии, мир сестры?

Почему, почему Лили Эванс-Поттер не понимала, не видела этого — тогда?!... Когда это ещё имело значение. Когда они с Туни могли вновь стать подругами...

Или... Ещё не всё потеряно? Да, Петуния Дурсль в двадцать первом веке умерла чуть больше десятка лет назад. Но родившаяся вскоре после смерти двоюродной бабушки Лили Луна Поттер (вот усмешка судьбы-то) — теперь её, Розина, младшая, пусть и двоюродная, но — сестра. И она получила столь желанную для себя в прошлом магию! Как и Хьюго-Вернон, в этой жизни ставший бывшей супруге двоюродным братом.

А супруги Эванс вновь состоят в счастливом браке, снова растят детей. Только отзываются теперь на мистера и миссис Поттер.

Роза устало прикрывает глаза и на какое-то время перестаёт бороться с магией Ята-но Кагами...

...Лили отчего-то чувствует себя паршиво. Отчего-то?! От реакции Туни, конечно! С мрачными мыслями она встаёт из-за стола и идёт к телефону, чтобы набрать номер Снейпов, молясь Создателю, Мерлину и до кучи — Святому Мунго, чтобы платёжки за связь были оплачены вовремя, а мистер Тобиас не пропил во время очередного загула старенький телефонный аппарат.

Кем-то из вышеназванной троицы (или всеми вместе) молитвы оказались услышаны. После пяти гудков трубку всё-таки снимают и Сев хмурым голосом интересуется, кто мешает ему читать. Несмотря на недовольство, когда Лили предлагает встретиться на "нашем месте", он соглашается, но предупреждает, что книгу возьмёт с собой.

Ненастное небо, затянутое тучами, предвещает дождь. Как и сумрачное лицо старого друга, небрежно прислонившегося к яблоне, на толстой ветке которой висят качели: гладкообструганная доска и два каната — подарок отца, сделанный в самый первый день рождения Туни. Конечно, сестра тогда была ещё слишком мала, чтобы по достоинству оценить этот дар, но счастливый родитель глядел в будущее. И не прогадал. Уголок с качелями стал со временем любимым местом для игр сестёр Эванс и соседского мальчишки — их ровесника, патлатого "хиппи" (как они шутили) Северуса... Пока... как теперь знает Роза, пока Дамблдор не разбил хрупкие надежды Петунии.

Туни после завтрака куда-то ушла. Лили не знает, куда. Отчего-то ей тошно. И кажется, что она в чём-то виновата перед сестрой. А хмурый Сев, с ним что? В чём перед ними — любимой сестрой и лучшим другом, провинилась Лили Эванс?

Северус не смотрит на Лили, сидящую на качелях. Взгляд его тёмных пронизывающих глаз на этот раз устремлён не в её душу, а на страницы бережно удерживаемого ветхого томика, разваливающегося прямо по ходу чтения.

— Что читаешь?

Сев молча поднимает книжку так, чтобы Лили было видно кроваво-красную обложку с потёртыми золотыми буквами.

"Цвета Гриффиндора", — машинально подмечает она, пока читает вслух надпись:

— Этель Лилиан Войнич. Овод.

Эванс озадаченно цокает языком. Она знает эту книгу. Не читала её, нет. Отец не позволил бы ей читать такое. Он резко отрицательно относится к безответственным молодым людям, к коим относит и Артура-Овода, главного героя романа. С ещё большим отрицанием он относится, пожалуй, только к революциям и революционерам. Артур в отцовском понимании подпадает под оба этих пункта.

Северус возвращает книжку в исходное положение. Длинная абсидиановая чёлка надёжно скрывает его лицо, и непонятно, действительно ли он читает или просто прячется, найдя удобный предлог, чтобы не общаться с Лили. Но зачем тогда он согласился прийти?

— Интересно?

— Угу.

— Где взял?

Лили Эванс знает, что мистер Снейп все деньги тратит на выпивку, а всё найденное мало-мальски ценное утаскивает из дома для продажи или обмена. Поэтому свои книги (те, которые необходимо уберечь от папаши) Сев обычно хранит у них с Туни.

— Люпин отдал, — без особой радости в голосе отзывается Северус. — Пытается откупиться за своё слюнтяйство. И за поведение Поттера.

Лили очень хочется сказать слова защиты в пользу Джеймса. Ведь он в самом деле не хотел ничего дурного! Просто Джим — весёлый парень и любит розыгрыши. А Сев — слишком мрачный. Он излишне серьёзно относится к жизни, не понимает шутки и вечно попадается на разводы Джеймса и Сириуса. А ещё — они с разных факультетов. Всё равно, что солдаты из противоборствующих лагерей...

Но даже враги находят поводы для перемирия.

Папа (со слов дедушки — непосредственного участника событий) рассказывал, как в Рождество 1914 года английская и немецкая армии за неделю до святого праздника отменили сражения и, на радость Папе Бенедикту, призывающему прекратить стрельбу хотя бы на время сочельника, начали, не оглядываясь на возмущённых таким поведением бойцов командиров, готовиться к торжеству. Солдаты из разных лагерей покидали окопы, братались с "супостатами", горланили хором рождественские гимны, устраивали вскладчину "праздничные столы" и даже обменивались подарками. ⁽¹⁾

В своём кабинете на противоположной от рабочего стола стене в рамке под стеклом отец до сих пор держит милую открытку с забавными румяными ребятишками и поздравительной надписью на немецком языке с нечитаемым словом "Weihnachten" ⁽²⁾, которую ему когда-то прислал его отец — дед Лили и Туни. А тому её подарил славный немец по имени Рихард Ганс. То есть, Ричард Эванс по-нашему. Точно так же звали и деда Лили. Немецкий и английский военные оказались полнейшими тёзками, если опустить особенности национального произношения имён Ричард-Рихард и фамилий Эванс и Ганс. Что касается имени, оно даже пишется на обоих языках одинаково — "Richard", только произносится по-разному...

Рихард Ганс жутко гордился тем, что носит такое же имя, как и его любимый композитор Вагнер. Ричарду Эвансу изрядно грело душу быть тёзкой полулегендарного древнего короля по прозвищу Львиное Сердце.

Деду нечем было отдариться взамен открытке, пришлось спарывать пуговицы со своей формы, за что позже досталось от вышестоящих по званию.

Захмелевшие Ричард с Рихардом славно отметили вместе Рождество, под выклянченный у чьего-то обозника пунш рассказывая друг другу на смеси английского, немецкого и французского о своих семьях. Параллельно пытаясь исполнить (не особо удачно) на опорожнённой посуде (главным образом на бутылях из-под пунша) "Полёт валькирий" и "Вальс цветов".

Оба они любили золотистое "шабли" и на дух не переносили социалистические идеи. Оба считали, что музыка Петра Чайковского и Рихарда Вагнера удачно дополняет друг друга: сначала нужно слушать Вагнера, который воодушевляет и поднимает на бой, а позже — Чайковского,  он поможет расслабиться и прийти в себя после тяжёлой битвы...

— Вот славно было бы, если бы эти композиторы, пока живы были, создали бы что-нибудь совместное, — размечтался Рихард Ганс.

— Да, — согласился Ричард Эванс, налегая на свой пунш, — жаль, не довелось им вместе поработать.

— А ведь могли бы! Герр Чайковский лично высказывал герру Вагнеру своё восхищение, когда присутствовал на концерте...

— Слушай сплетни больше! Господин Чайковский спорил с господином Вагнером, когда тот критиковал музыку господина Мендельсона. Вот это — реальные факты и печатные слова!

— Это не мешает мне мечтать о том, что могло бы быть...

— Как говорил учитель в моей школе, "история не знает сослагательного наклонения"...

— А жаль. Вот бы создать такую вещь — навроде маленьких часиков, стрелки назад переводишь, — раз! — и вместе с ними время обратно прокручивается... Полезнаея штука была бы! А то всякие телефоны да фонографы изобретают...

— Ну ты, Ри, и фантазёр. Это ж надо до такого додуматься! Часики, переводящие врямя назад!

— Времяворот, вот!

"Интересно, как бы Рихард Ганс отреагировал, узнай, что он "изобретает велосипед", и маховики времени давным-давно используются среди его современников-магов?"

Оба тёзки вопреки воле своих родителей женились по любви. Оба были теперь, на зависть окружающим, счастливы в браке. Обоих дома ждали сыновья-погодки. Оба не понимали, как вообще оказались в окопах на Западном фронте.

Под конец Ричард и Рихард даже обменялись адресами и после завершения войны, несмотря на политические разногласия по поводу её итогов, продолжали поддерживать переписку, внезапно закончившуюся в 1942 году — Рихард Ганс, добровольно ушедший "спасать мир от коммунистической заразы" погиб где-то в русской тмутаракани — в городе с символичным названием — Сталинград.

Раз два воина, сражающиеся по разные линии фронта, смогли подружиться и сохранить приятельские отношения, пронеся их через всю жизнь, почему бы не найти общий язык и двум мальчишкам? Хотя бы ради неё, Лили. Их общей подруги. Да, Сев после поступления в Хогвартс всё ещё продолжал оставаться её другом, несмотря на разницу в факультетах и точках зрения на жизнь.

Он её друг. Несмотря ни на что. Единственное, что пока по-настоящему реально способно разделить их — ветхий забор между домиком Снейпов в Паучьем тупике и владениями Эвансов.

И всё же, Лили чувствует: о Джеймсе сейчас говорить не стоит. Слишком ещё сильна обида Северуса за последний розыгрыш. Но что-то сказать нужно.

— Мы стали проводить совсем мало времени вместе, Сев, — грустно говорит Лили, легонько раскачиваясь на качелях. Это не совсем то, что она хотела бы сказать, но... хоть что-то.

Сад, в котором они раньше так часто играли в индейцев, Нарнию, Неверленд и Страну Чудес. Старые качели, что помнят слишком многое.

— Тебе теперь больше нравится компания задаваки Поттера и его прихлебал, — ворчит, не отрываясь от книги, Северус. — Втюрилась, да?...

...Где-то внутри Лили Эванс поражённо выдыхает Роза Грейнджер-Уизли.

"Сев... Скорпиус...?!

Мистер Тобиас Снейп — Рональд Уизли?!"...

...Петуния снова плачет, закрывшись в своей комнате. Лили внезапно понимает, что сестра ей завидует. Это больно. Лили очень хочется, чтобы сестрёнка тоже познала радость волшебства, но как это сделать?...

...Роза пытается удержаться, но магия зеркала продолжает тянуть её вглубь. Дальше во времени...

1) Здесь и далее играю с реальными историческими событиями и художественным вымыслом.

Вернуться к тексту

2) Weihnachten — Рождество (нем.).

Вернуться к тексту