История длиною в жизнь (гет)

Тот, кого ты любишь — это сон. Тот, единственный, который снится, когда ты не закрываешь глаза. Который нежно обволакивает тебя дремой тепла и уюта, мягко качая на руках бытия. Который нежно выдыхает в твои волосы смех звезд, разлетающийся яркими осколками счастья на ветру, оседая на твоих губах. Тот, который меняя мир, однажды становится им, только твоим...

Аль Квотион. Запчасть Импровизации.

Огромное количество белого света на миг ослепило яркой вспышкой, и ей захотелось спрятаться в тени, но постепенно глаза стали привыкать к яркому освещению. Прищурившись, она с удивлением заметила, что местность вокруг постоянно меняла очертания и форму, что невозможно было разобрать, где она сейчас находится. Тёплый воздух приятно обласкал кожу, прогоняя недоверие и страх. Флоренс сделала шаг вперёд, вглядываясь вдаль, и ей показалось, что там свет ещё ярче. Где-то дальше был источник яркого света, охватывающего всё пространство. Где она? В комнате или на улице? Сейчас было не разобрать. Чем ближе она подходила к источнику света, тем отчётливее слышался детский смех, наполненный звонкой радостью. Сердце в груди бешено застучало; мягко ступая по земле, она пыталась отыскать ребёнка. Беспомощно оглядываясь по сторонам, Флоренс увидела маленького мальчика, за спиной которого разливался тот самый свет. Мальчик — и есть свет, поняла она, приближаясь к нему.

Он поманил её к себе рукой и улыбнулся. И вокруг стало ещё светлее от этой детской улыбки с озорным блеском в глазах.

По её лицу скользнула тень неуверенности и в то же время любопытства, но что-то внутри само вело её к ребёнку.

«Это Сириус в детстве, — подумала она, но подойдя ближе, увидела, что у этого мальчика серебристо платиновые волосы, совсем как у её матери. — Люциус? Нет...».

Приглядевшись внимательнее, она разглядела цвет его глаз: ярко-синий, как у Сириуса. Сердце совершило головокружительный кульбит, а на лице стала расцветать самая настоящая улыбка. Медленно протягивая руку вперёд, будто боясь, что всё сейчас померкнет, Флоренс коснулась бархатной щеки.

— Как тебя зовут? — тихо спросила она, садясь на колени перед ним.

Малыш провёл рукой по её волосам и звонко рассмеялся, убегая. В зелёных глазах мелькнуло удивление и, встав, она побежала за ним.

— Стой, — он остановился, поднимая взгляд к её лицу. На вид ему было около четырёх-пяти лет. — Я тебя знаю?

Он был таким маленьким и очаровательным, невинно-беззаботным, что захотелось его обнять и забрать с собой.

Снова оказавшись перед ним, Флоренс заметила в копне серебряных волос одну чёрную прядь чёлки, падающую ему на глаза, и завороженно смотрела, как он откинул её назад маленькими длинными пальчиками. Совсем как Сириус.

— Пойдём со мной, — взяв его за руку, Фло тепло улыбнулась, сжимая хрупкую ладонь.

— Не сейчас, — по-детски открыто ответил он, не отрывая от неё глаз. — Но я приду, ты ведь будешь меня ждать? Правда, мамочка?

В груди что-то кольнуло, коленки подогнулись от слабости, а кончики пальцев стали покалывать, и всё это от одного простого слово. Мама. Внутри стало так тепло-тепло, а вокруг ещё светлее от улыбки ребёнка. Её ребёнка.

Сглотнув, Флоренс не знала, как справится с накатившими эмоциями. Хотелось плакать и смеяться одновременно. Вот так просто. Миг и можно почувствовать себя самой счастливой на свете. Ничего больше в жизни не важно, только маленькая ручка в женской ладони, греющая самой настоящей и искренней любовью.

— Конечно, малыш, — прошептала она, чувствуя, как к глазам подступают слёзы радости.

Он был совершенством. Такой красивый, такой родной, и, казалось, такой реальный. В нём смешалось всё самое лучшее.

— Я очень-очень буду тебя ждать, — улыбнувшись сквозь слёзы, Флоренс глубоко вдохнула воздух в лёгкие, и села на землю.

Глаза давно привыкли к свету, и окружающее стало проявлять очертания. Местность вокруг напоминала её старый дом — фамильный особняк Забини. Широкая река, поля и цветы, — всё было залито белым светом.

Он провёл пальцами по её лицу, словно стирая слёзы, и озорно подмигнув, убежал, звонко смеясь.

Флоренс прикрыла глаза, прижала руку к груди, и скользнула ею вниз к животу, ощутив странно-приятное чувство, похожее на дуновение жизни.

Медленно раскрывая глаза, первое, что она сделала — улыбнулась так радостно, так ласково и мягко одновременно, будто новый день — лучшее в этой жизни. Может, он и в правду самый лучший? Казалось, её жизнь обрела новый смысл, и ведь это действительно так. Держа руку на животе, Флоренс уже знала, что внутри неё растёт новая жизнь. Маленькая частичка её и Сириуса. Малыш с серебристыми волосами и одной чёрной прядкой. А ещё она знала, что уже любит его больше всего на свете. А ведь раньше это казалось невозможным, потому что она никого не любила больше, чем Сириуса.

Встав с кровати, Флоренс оглядела спальню. Тяжёлые занавески были плотно прикрыты, чтобы утреннее солнце её не разбудило, а домовые эльфы уже приготовили одежду. Палочка Сириуса лежала на прикроватной тумбе — значит, он дома. Накинув на себя длинный халат, она буквально выпорхнула из спальни, пересекла коридор и легонько толкнула дверь кабинета мужа. Он сидел за столом, погрузившись в чтение письма. Пергамент был ярко— красный, что могла означать только одно — Лили. Только она любит писать письма на разноцветной бумаге.

Прислонившись щекой к дверному косяку, она взглянула на него, радуясь, что он дома. Сегодня дома, а в последнее время это бывает всё реже.

— Доброе утро, — её голос звучал так по-детски застенчиво, а глаза горели ярким пламенем.

Подняв взгляд, он по-доброму усмехнулся и, отложив письмо, откинулся на спинку стула.

— Доброе утро, — он поманил её к себе пальцем, — иди сюда, родная.

Отрицательно покачав головой, Флоренс озорно улыбнулась и прикусила нижнюю губу. Она чувствовала себя маленькой девочкой, ведь только им присуща такая игривость. Казалось, за спиной выросли белоснежные крылья, опьяняющие безграничной лёгкостью, словно она высоко в небе.

— Я хочу кое-что сказать тебе, — тихо сказала она и отступила на шаг, прячась за стеной и дверным косяком.

Они с Сириусом любили вести себя так, будто ничего не происходит: будто нет никакой войны, будто в газетах нет постоянных сообщений о смерти кого-то из знакомых или близких. Всего лишь иллюзия нормальной жизни. Но она помогала.

Уже через минуту Сириус стоял перед ней, отмечая, что ярко-зелёный шёлковый халат, как нельзя кстати сочетается с изумрудом её глаз. Она была такой воздушной и мягкой, словно вся соткана из сотни лучей предзакатного солнца.

— Тогда зачем прячешься? — упёршись одной рукой в стену возле её лица, он приблизился к ней, скользя свободной рукой вдоль её позвоночника, ощущая мягкий шёлк халата.

Выгнув спину, она перехватила его руку и аккуратно положила на свой живот, внимательно следя за его реакцией. Прищурив глаза, Сириус стал соображать, не совсем понимая, что она хочет сказать, а когда стал понимать, то растерялся...

— Я беременна.

Его рот раскрылся, а глаза расширились, и это было бы смешно, если бы не такая ситуация. Он смотрел на неё, а она смотрела в ответ, как им показалось, очень долго, хотя на самом деле не больше двух минут. Она сжала его руку сильнее, и это вырвало его из его секундного транса.

— Хорошо, — сказал он.

— Хорошо? — спросила она в отчаянии, неуверенная в значении его слов, ведь ещё минуту назад она была счастливее всех на свете.

— Хорошо, — повторил он и сжал её в крепких объятьях. Впервые за долгое время она спокойно выдохнула.

«Ух ты, — повторял он, а она по его голосу слышала, что он улыбается. — Ух ты, хорошо».

— Да, хорошо, — мягко сказала она, а он поцеловал её, и это казалось идеальным.

А потом он весело засмеялся, сияя, словно тысячи фейверков из Зонко. Подхватив её на руки, он всё ещё смеялся, донёс до соседней комнаты и, упав в кресло, усадил её себе на колени.

— Ты счастлив?

— Счастлив ли я? — переспросил он, прижимая её к себе. — Я женат на самой красивой, доброй, умной, ласковой, нежной, на самой лучшей и самой любимой девушке на свете, — он поцеловал её в щёку, — и у нас с ней будет ребёнок, — его губы коснулись уголка её губ, и от этой близости у неё мурашки поползли по телу. — Я самый счастливый человек на этой грёбанной планете.

Не дав ей ответить, Сириус впился в её губы нежным поцелуем, крепче прижимая к себе. Его рука всё ещё лежала на её животе, скользя под запах халата. Да, он был счастлив. Она не только видела это, но и чувствовала. В последний раз он так светился от радости в день свадьбы Лили и Джеймса. Флоренс многое бы отдала, чтобы раствориться в этом мгновении.

— Это мальчик, — прошептала он сквозь поцелуй.

После этого она не видела человека счастливее, чем Сириус Блэк. Он буквально сиял, постоянно шутил, словно снова стал школьником. Джеймс, Лили, Римус, Питер радовались вместе с ними, а он так сильно хотел стать отцом. За последний год они слишком много пережили, а их будущий ребёнок стал светом в их жизни. Сначала смерть родителей Джима, которые стали ей очень дороги, потом смерть Эвансов, выбивших Лили из колеи, за этим последовал побег Европы и смерть её матери. Она старалась думать, что Европии будет легче подальше от этой Войны и влияния окружения Малфоев, а смерть матери стала ещё одной раной на сердце. Пусть они не общались, но она была её матерью. Неужели наши родные и близкие умирают для того, чтобы мы поняли, как они нам дороги?

«У меня будет сын, — повторял он, — сын!».

Флоренс лишь закатывала глаза, когда он покупал игрушки их ещё не родившемуся сыну. Она говорила, что ещё рано и у неё даже живота не заметно, но он даже и слушать этого не хотел. Сириус лично обустроил детскую комнату, усыпав её всевозможными волшебными игрушками: летающими драконами, ползающими василисками, скачущими кентаврами, и собрал маленькую команду по квиддичу. Иногда ей становилось страшно от мыслей о том, что если что-нибудь случится с их малышом? Но она старательно отгоняла их. Нет. Всё будет хорошо. С ним ничего не случится. Она же сама видела его. Его озорную улыбку, синие глаза, серебряные волосы и чувствовала прикосновения его крохотных рук к своему лицу. Пусть это было во сне, Флоренс знала, что это было по-настоящему. Только вот неведомый страх всё чаще стал забираться в её голову, пронизывая кожу и сжимая все внутренности в тугой ком. Все вокруг успокаивали её, что страх — это нормально.

Надевая свои старые платья, она с толикой страха и восторга замечала, как они становятся малы. Кладя руку на живот, она любила говорить с ним, сидя в огромном саду.

— Ты быстро растёшь, мой маленький, — говорила она и читала вслух свои любимые книги, зная, что он всё чувствует и понимает.

Сириус в последнее время стал всё больше времени пропадать на работе, особенно ночью. Теперь она стала бояться и за него, что он может не вернуться, и впервые попросила его остаться дома, но он не мог. Не мог сидеть дома, когда день за днём гибли лучшие из лучших, жертвуя своими жизнями во имя мира. Ему казалось, что чем больше он засадит Пожирателей в Азкабан, тем быстрее закончится эта Война, и их ребёнок будет расти в мире. Все они, храбрые воины, в это верили. А Флоренс знала, что на места погибших Пожирателей придут новые, пока жив их Лорд. Её до сих пор била дрожь при воспоминании о том человеке со змеиными глазами, что превратил её сестру в блёклую тень.

* * *

Он увидел её в кресле перед камином. Она листала альбом с колдографиями, и он подкрался незаметно, целуя её в макушку, ощутив, как она вздрогнула. Мерлин, она в последнее время стала нервной.

— Я сегодня пораньше, — весело произнёс Сириус, обходя кресло. Сев на пол у её ног, он с нежностью взглянул на округлившийся живот и откинул чёлку со лба. — Сохатый сказал, что ты была у них сегодня.

— Я помогала Лили варить зелья для больницы, — ответила она, закрывая альбом. — Я уже не могу сидеть целыми днями дома, давай сходим куда-нибудь.

Он устало выдохнул, смотря на неё. Она такая... любимая. Как же трудно ей отказать, но как иначе уберечь её от этих ублюдков в масках? В школе он казался себе таким крутым и бесстрашным, но как же сильно мы порой ошибаемся. Просто бояться было не за кого, а сейчас у него есть — она и маленькая частичка их самих в её животе.

— Хорошо. Надо будет побывать в Хогсмиде, — согласился он.

Взяв из её рук альбом, он открыл его на первой странице и улыбнулся. Это было колдография с их помолвки. Казалось, что это было лет сто назад, ведь тогда их жизнь была совсем другой. Тогда Сириус и представить не мог, что всё сложится именно так, но всё равно ни о чём не жалел.

— Лили сказала, что мне уже нельзя аппарировать, — рассмеялась Флоренс, аккуратно пересаживаясь на пол, ближе к нему. Она, как маленький котёнок, льнущий к теплу. — Теперь только каминная сеть.

— Скоро ты и в камин не влезешь, — пошутил он, — но я всё равно буду тебя любить. Вас.

Она снова улыбнулась, заправляя выбившуюся прядь за ухо, но непослушные волосы всё равно лезли на лицо. У неё самая красивая улыбка на свете: смешная и искренняя. Для него она вообще была самой красивой. И куда делся прежний Сириус Блэк? Нет, он никуда не делся, он просто отдал своё сердце девушке с зелёными глазами. Они всегда выдавали её чувства и эмоции. Становились ярко-зелёными, то блёкли, а чёрный ободок сиял.

— Знаешь, думаю, нам пора выбрать имя для малыша, — сказал он, откладывая альбом. — Я даже придумал парочку.

Притянув её к себе, Сириус положил руку на её живот, ощутив едва заметный толчок. Почему-то захотелось воскликнуть «ух ты», но он сдержался. Надо же... это была крохотная ножка их будущего сына. Можно ли испытать больший восторг? Сириус заметил, как тень страха промелькнула на лице жены, и неровная складка залегла у него меж бровей.

— Нет, — упрямо заявила Фло, отстраняясь. — Это плохая примета, Сириус. Ещё рано...

Иногда его умиляла её наивность. Глупенькая. Что страшного в том, что они дадут ему имя? Блэки не верят в приметы.

— Глупости, Фло, — заявил он. — Как насчёт... — её ладонь зажала ему рот, не давая договорить.

— Ещё рано, — повторила она, убирая его руку, и невесомо поцеловала в губы. — Уже поздно, пора спать.

Вздохнув, он решил промолчать, чтобы не огорчать её. В последнее время она стала слишком пуглива, но Сириус её не винил, хоть и твёрдо знал, что пока он рядом, с ней всё будет хорошо.

Скоро они станут родителями, и эта мысль согревала его. У него будет сын! Вся его жизнь крутилась вокруг этой мысли, и он был счастлив. Он назовёт его Эдвардом — в честь отца Флоренс. Он будет любить своего сына так сильно, как никто и вообразить не может. У него будет всё то, чего он был лишён дома: родительская любовь и тепло, домашний уют и много-много смеха.

Разве можно быть ещё счастливее?

* * *

Ещё никогда в жизни лето не было таким жарким для неё. Даже охлаждающие чары выветривались под палящим солнцем, а она и так еле передвигалась с таким огромным животом. Она чувствовала себя слоном, причём вечно голодным слоном. Ещё она безумно скучала по фирменному луковому супу, любимому кабамберу и фондю. Английская кухня не была столь изыскана, как французская.

Беатрис сидела в мягком кресле, обложенная чуть ли не со всех сторон подушками в летнем кафе Хогсмида. Живот был настолько огромен, что всем вокруг казалось, будто она вот-вот родит тройню. Тёмные волосы были собраны в аккуратный высокий хвост, лёгкое летнее платье приятно холодило кожу, а дорогие украшения неизменно привлекали внимания прохожих. В последнее время в Хогсмиде почти не было людей, а она здесь сейчас, как диковинный цветок. Местные дети ей улыбались, женщины умилялись — казалось, что Война не тронула только этот закоулок с маленьким летним кафе. Доедая вторую порцию мороженого, Беатрис заметила Люциуса Малфоя, приближающегося к её столику.

— Здравствуй, Беатрис, — вежливо произнёс он, садясь напротив неё. — Северус и Нарцисса задержатся, они пошли в аптеку, чтобы купить какой-то ингредиент для зелья.

— Её до сих пор тошнит по утрам? — поинтересовалась она, облизывая ложку.

Официант тут же подал ему меню, но Люциус заказал лишь чашку чая. Неужели англичане пьют чай даже в такую жару? Себя она к англичанам отнести не могла, несмотря на то, что и была ею. Годы жизни в Париже сильно отпечатались на её вкусе.

— Да, целители говорят, что беременность протекает с осложнениями.

Вздохнув, леди Снейп отложила блюдце с мороженым и пригубила стакан лимонного сока. Нарцисса только на первом месяце беременности, а уже почти не поднимается с постели. Ей стало грустно, и она невольно скользнула взглядом по Люциусу. Как обычно безупречно одет, с непроницаемой маской на лице, собранными волосами и серебряной тростью.

«Люциус, — подумала она, — падший Ангел».

Отогнав мрачные мысли, Беатрис повернула голову в сторону «Сладкого Королевства» напротив и улыбнулась, увидев ещё одну беременную девушку. Она как раз вышла из магазина, подставляя лицо ярким солнечным лучам.

— Сезон беременных, — пошутила она, указав Люциусу на девушку. — К тому же счастливых, смотри, как улыбается.

Люциус молчал, устремив взгляд на беременную девушку, и Беатрис заметила, как его губы сжались в плотную линию.

У неё были необычные волосы: светлые пряди чередовались с тёмными, создавая яркий контраст, словно солнечные лучи отражаются на мокрой земле. На шее у неё блестела золотая роза, отображая солнечные лучи, и Беате она показалась столь же необычной, как и её волосы. Через несколько минут из магазина вышел парень с кучей пакетов, и что-то сказал ей, а потом оба рассмеялись. Но сейчас Беатрис Снейп смотрела не на них, а на Малфоя, сверливших взглядом пару. Его рука сжала голову змеи на наконечнике трости, и она стала гадать, что же могло вызвать такую реакцию? От холодного взгляда Люциуса Малфоя неизменно возникало ощущение, будто кожа покрывается корочкой льда.

— Ты их знаешь?

— Это моя... кузина, — после долгой паузы ответил он, отворачиваясь от них.

На секунду она уловила в его взгляде нечто, что никак не вязалось с образом холодного Короля, каким ей всегда казался Люциус. Лишь на секунду, но это нечто — коктейль грусти, злости, раздражения и... нежности? Так не смотрят на сестру. Так смотрит мужчина на женщину, которую потерял для себя когда-то.

— Вы... были близки? — осторожно спросила она, вглядываясь в его непроницаемое лицо.

Люциус никогда не был её другом. Для неё он был мужем Нарциссы, другом Северуса и Алекса, а их взаимоотношения ограничивались светской беседой и вежливой учтивостью. Это первый раз, когда они общались наедине. Многие боятся его, даже считают злодеем, но никто по-настоящему его не знает: кто же на самом деле скрывается под этой маской? Возможно, это не маска, а он сам и есть, но нам всегда хочется видеть в людях лучшее.

— Наши семьи были близки, — осторожно ответил он, — и мы достаточно хорошо общались.

— Как её зовут?

— Флоренция, — на его губах залегла тень улыбки.

Интересно, о чём он сейчас подумал? Этот намёк на улыбку совсем преобразил его лицо, сглаживая черты жестокости. Люциус Малфой бесспорно был красив, но слишком холоден.

— Красивое имя.

Беатрис вернула взгляд к паре у «Сладкого Королевства», разглядывая их. Она видела, как этот темноволосый парень смотрит на девушку, и видела в этом взгляде безграничную любовь и счастье. А во взгляде Люциуса читались нежность и грусть, но даже так он никогда не смотрел на Нарциссу. Сколько же углов у этой фигуры?

— Как и она, — тихо добавил он, но она услышала, хоть и не подала виду.

Вскоре пара ушла, а через несколько минут пришли Северус с Цисси. Они не раз ходили куда-нибудь семьями, иногда к ним присоединялся Алекс. Беатрис знала, какие дела связывают её мужа, её брата и Люциуса, но делала вид, что не замечает. Она давно приняла и смирилась, главное — они живы.

Возможно, Люциус Малфой не такой, каким хочет казаться. Или всё-таки такой?

В тот вечер она долго не могла уснуть и спустилась в лабораторию Северуса. Он мог пропадать там ночами, а ей нравилось наблюдать за его действиями, за паром, валящим из котелков и вдыхать запах пряных трав. Ей нравилось смотреть, как свет ламп освещает его сосредоточенное лицо, как иссиня-чёрные пряди липнут к лицу, потому что он опять забыл собрать волосы, а стричь отказывался. Нравилось завороженно смотреть, как блестит остриё ножа, когда он ловко режет все ингредиенты или часами сидит, изучая старые книги.

Беатрис тихо подкралась сзади и обняла его со спины, стараясь подглядеть из-за плеча Северуса, что он варит, для этого пришлось подняться на носочки.

— Не можешь уснуть? — спокойно произнёс Северус, не отрываясь от помешивания зелья. — Дать тебе усыпляющие?

— Я подожду тебя, — улыбнувшись, Беатрис чмокнула его в шею и отстранилась. Северус Снейп был скуп на нежности и ласку, но она не обижалась. Просто он такой, какой есть, а её нежности хватит на них обоих. — Мы сегодня с Люциусом видели его кузину, — невзначай обронила она.

Здесь всегда было немного темно и сыро, будто в подземельях. Он говорил, что это напоминает ему о школе. Плотнее запахнув махровый халат, она уже начала скучать по жаркому утреннему солнцу.

— Какую из них? — без особо интереса поинтересовался он, кидая в котёл чьи-то лапки.

— Флоренцию...

— Жену Блэка? — «Блэк» в его устах звучало, словно оскорбление.

— Блэка?

— Сириуса Блэка. Мы учились вместе, — его лицо свело судорогой, а в глазах вспыхнула ненависть. Она всегда чувствовала его эмоции.

По его виду было видно, что ему эта тема не особо приятна. С одной стороны ей не хотелось давить на него, а с другой очень хотелось узнать, чем вызвана его неприязнь. Северус никогда не рассказывал ей о школьных годах. Всё, что у неё было — старые колдографии Алекса школьных лет и редкие рассказы квиддичных матчей.

— Вижу, вы с ним не особо ладили, — осторожно произнесла Беата, следя за его действиями.

— Мы терпеть друг друга не могли. Он был тупоголовым идиотом, считающим, что весь мир у его ног, и, уверен, что он ничуть не изменился. И дружки его такие же, но он хуже всех.

— Они с ней выглядели очень счастливо, она беременна.

Он лишь хмыкнул в ответ, кидая в котёл оранжевую пыль. Она никогда не любила зельеварение в школе.

— Я плохо помню Флоренс по школе. Она проучилась с нами два последних курса, и Люциус был очень привязан к ней, — нехотя ответил он, взвешивая каждое слово. — Она училась на Когтевране и, вообще, была одиночкой... несмотря на то, что в Хогвартсе учились её родные сёстры.

— Никогда бы не подумала, что Люциус может быть к кому-то привязан...

Северус молчал, заканчивая варку зелья. Она терпеливо ждала, пока он разольёт его по колбам, и знала, что он тщательно обдумывает следующую фразу. Как только он всё закончил, то присел рядом с ней, внимательно заглядывая в глаза.

— Мы в школе с Люциусом мало общались, но Нарцисса — мой лучший друг. Она никогда не питала симпатию к Флоренс, потому что... — он замолчал, подбирая слова, — это трудно описать. Я не знаю, что было между Люциусом и Флоренс и, если честно, не хочу знать.

— А с Блэком они в школе встречались?

— Нет, их помолвку устроили родители, но они там все странные. Сначала он сбежал из дома, потом она, и в итоге они вместе.

Продолжать разговор она не стала. Чужие судьбы — чужие жизни, как бы грустны они не были, её не касаются. У них с Севом скоро будет малыш, и если верить тем же зельям — будет мальчик. Интересно, на кого он будет похож? Алекс любил говорить, что лишь бы нос ему достался от Мальсиберов. Решив сменить тему, она ближе придвинулась к нему, запуская длинные пальцы в его волосы. От испарений они быстро становились сальными.

— Знаешь, мне кажется, что нашему мальчику не терпится появиться на свет, — с мягкой улыбкой на лице Беатрис провела рукой по округлому животу.

Северус Снейп был главой семьи, лучшим зельеваром, мужем, Пожирателем Смерти, но иногда в нём просыпался тот застенчивый парень с колдографии, и её это веселило. После новости о её беременности он совсем растерялся, позже стал смущаться и долго привыкал к этому, а потом в нём постепенно проявились ласка и забота, правда в роли отца она его до сих пор не представляла. Ничего, они справятся. У него есть она, а он сильный. Пусть он никогда не говорил ей «спасибо», она могла прочесть это в его взгляде.

* * *

Этой ночью на небе не было ни единой звезды, лишь чёрная тень покрывала весь мир. Он невесело подумал, что это дурной знак, но Блэки в приметы не верят.

Грустно усмехнувшись, Регулус взглянул на только что написанное им письмо и, обмакнув перо в чернильницу, дописал в самом низу «Р. А. Б». Сложив письмо в конверт, он встал из-за стола и оглядел свою комнату, будто в последний раз. Хотя... и в правду в последний раз. Идеально чистая, без единой пылинки, все вещи лежат на своих местах. Даже колдография сборной Слизерина по квиддичу. Он в самом центре. Когда-то он думал, что после школы займётся квиддичем профессионально, но Вальбурга Блэк ясно дала понять, что это должно быть всего лишь хобби. А он всегда слушал мать, в отличие от Сириуса.

Устало выдохнув, Блэк привязал письмо к лапе белоснежной совы и выпустил её в окно. Дело сделано. Страшно ли ему? Он и сам не знал. Он сам сделал свой Выбор, и был готов принять все последствия. Он же Блэк, а это много значит. Даже Сириус это знает, как бы не отказывался от родной семьи.

Завтра всё будет по-другому.

Руки немного тряслись, но он мысленно успокаивал себя.

«Это не слабость, — повторял он, — это выход».

Почему-то вспомнилась Белла, которая в последнее время совсем остервенела, на неё даже муж повлиять не может. Если бы ей сказали убить Андромеду, она бы это сделала, не задумываясь. Регулусу хотелось, чтобы она была меньшей дурой, потому что проливать родную кровь — величайший грех не только у волшебников, но даже у магглов. А ведь у Меды маленькая дочка... такая забавная. Он видел их со стороны в Косом переулке, но так и не решился подойти. Уже некогда жалеть об этом.

Взглянув на часы, Регулус провёл рукой по волосам, собранным в хвост, и на секунду закрыл глаза, чтобы оставить в памяти каждую деталь родного дома. Он навсегда останется его домом. Младший Блэк закатил рукава синей рубашки и позвал домовика.

— Молодой хозяин звал Кричера, — тут же выпалил эльф, расплываясь в улыбке. Он всегда был к нему привязан.

— Да.