По отцу и дочка (джен)

В магическом мире главным спецом по спасению кого-либо от чего-либо считался Гарри Поттер. Он действовал, самоотверженно рискуя своей жизнью ради других, чем и заслужил уважение колдунов. Риддла такой подход раздражал до глубины души. Да и само слово «спасение» Тому тоже не нравилось: от него за версту несло героическим пафосом, унылой добродетелью и глупым самопожертвованием. Послушать этих героев все равно, что сунуть нос в кастрюлю с гоблинским бульоном — желудок выворачивает.

Поэтому он отправился не спасать, а выручать Вики и при этом не сильно торопился. Зачем спешить? Нужно же дать человеку время порыдать, помолиться всем богам, наобещать этим богам с три короба, подумать о своей жизни и дать твердый зарок исправиться и впредь всегда слушаться умных, всезнающих взрослых.

Запас времени был солидный, сверхъестественные создания, а Риддл не сомневался, что именно они похитили мелкую Поттер, никогда не ели детей сразу. Сначала они запугивали жертву до полусмерти, теша себя запахом страха, а потом уже нагуляв аппетит, начинали медленно, по кусочку поглощать добычу. Но так долго Том тянуть не собирался, он лишь хотел ненадолго заскочить домой, прихватить с собой кое-какие вещи и провести парочку ритуалов.

По пути в свою лабораторию Риддл бросил взгляд в открытую дверь гостиной. Там он увидел Гилдероя, который бродил по комнате с горящей свечкой в руке.

— Мистер Локхарт, — окрикнул его Том. — Вы совсем рехнулись и решили поджечь дом?

— Вы уже вернулись? А я как раз собирался написать парочку страниц…

— И вам было мало света?

— Нет, свеча помогает мне определить место с благоприятной энергетикой. Видите ли, если в комнате благоприятная аура, свеча горит ровно, а если энергетика негативная, пламя начинает колебаться , будто от сквозняка.

— Весьма любопытно, — сказал Том, медленно приближаясь к Гилдерою. Тот замер и нервно наблюдал за ним. Пламя свечи задрожало и бешено задергалось. А стоило Риддлу подойти в плотную, так оно и вовсе погасло, лишь тонкий дымок поднимался вверх, заполняя комнату запахом горячего воска.

— Выглядите очень уставшим, вам надо отдохнуть, — проникновенно произнес темный маг, заглядывая в серые глаза.

— Я не думаю, что мне это и вправду нужно… — неуверенно заявил Локхарт. Еще секунду назад он ощущал себя здоровым и полным сил, но чем дольше волшебник смотрел в потемневшие почти до синевы глаза Риддла, тем сильнее на него давила тяжелая свинцовая усталость. Мозг, совсем недавно наполненный до краев идеями и образами, которые просто рвались на бумагу, теперь походил на пустое осиное гнездо. — Хотя наверно вы правы, я и вправду что-то переутомился…

— Вам нужно поспать и тогда усталость пройдет. Сон— лучшее лекарство.

— Лучшее лекарство, — бездумно повторил Гилдерой, его бойкий язык с трудом ворочался, а в затылке зарождалась тупая тягучая боль.

— Одолжите мне свою палочку.

— Но я же..

— Во сне она вам все равно не потребуется, — Том ласково улыбнулся. Он пристально смотрел на Локхарта и казалось, что лишь сила этого взгляда удерживает мужчину на ногах.

— Не потребуется, — тихо согласился писатель и послушно протянул свою палочку. Том осторожно вынул ее из слабеющих пальцев.

— Теперь я могу идти? — спросил Гилдерой, хотя его никто и не держал.

— Конечно, — Риддл немного помедлил и вслед произнес удаляющемуся колдуну, — сладких снов.

После этого пожелания Локхарт, несмотря на боль и туман в голове, припустил во все лопатки. Том направился в свой кабинет.

«Интересно, что у нее внутри? — он остановился перед своим столом и поднес палочку к глазам. Цветочный узор на рукоятке показался ему легкомысленным и вульгарным. — Может, волосы Купидона или крылышко феи».

Риддл хмыкнул и взмахнул палочкой: нижний ящик массивного стола со скрежетом выехал и чуть не грохнулся на пол. Из него вылетели все те вещи, которые Том скидывал туда последние семь лет. По большей части они были ненужным хламом, которые люди хранят из сентиментальности или слепой веры, что когда-нибудь старые письма, ненужные сувениры, глупые подарки или потрепанные записные книжки могут еще пригодиться. Хотя вероятность этого — один на миллион.

Залежи ненужных вещей, поднятые магическим ураганом, висели в воздухе прямо посреди комнаты: исписанные листы бумаги, сломанные артефакты, пуговицы, перья. Том окинул взглядом все это и, наконец, выискал нужное. Он осторожно подцепил палочкой дешевый медальон, а груда хлама опять отправилась пылиться в темный ящик. Этот медальон оставил ему Поттер вместе с инструкцией по воспитанию детей. Поленившись отправить их в мусорку, Риддл привычным движением закинул их в нижний ящик.

Если верить словам Поттера, медальон мог отыскать Вики где угодно, а причин не верить у Тома не было. Он решил попробовать при помощи медальона и одного несложного ритуала узнать, где прячут девчонку. Конечно, настоящий герой поступил бы иначе: смело аппарировал бы по следу похитителей и, полагаясь на эффект неожиданности, напал бы на демонов. Вот только Риддл считал, что неожиданность только тогда эффективна, когда ты знаешь о противнике все, а противник, в свою очередь, ничего не подозревает о твоих планах. В противном случае получаем эффект «свались на голову кровожадному, злобному демону и получи по полной».

Том закончил творить заклинание. Огромная каменная саламандра бросала тусклый свет на пентаграмму, нарисованную на полу, ее линии и странные символы на концах горели призрачным огнем, будто в краску подмешали фосфор.

Колдовство сработало: в центре пентаграммы возникли смутные полупрозрачные силуэты. Видения менялись, подчиняясь точным, доведенным до автоматизма, движениям пальцев Риддла. Он словно пролистывал альбом с фотографиями, но в тоже время мог поменять четкость, приблизить или удалить изображение. Впрочем, то, что появлялось перед его взором, было будто заперто под толстым мутным стеклом. Контуры предметов смазаны, цвета утратили насыщенность и яркость, но тем не менее Том разглядел все необходимое. Остановившись на одной из картин, он произнес еще одно короткое заклинание и шагнул в открывшийся портал.

Магия перенесла его на сотню миль от дома. Риддл осмотрелся по сторонам. Местность наяву была еще более унылой и угнетающей, чем образ, сотканный из колдовского тумана.

За его спиной солнечный диск почти упирался в горизонт, и черная тень колдуна вытянулась на траве, почти касаясь железных прутьев старого забора. За ним из пустой, без единой травинки земле торчали уродливые деревья. Их стволы разбухли и вздулись, бесформенные, с отвратительными наростами, похожими на чумные бубоны, и посеревшей корой деревья напоминали воинство прокаженных, замерших в ожидании. Веток как таковых у них не было, лишь множество прутьев отходили от верхней части ствола и тянулись вверх. Небо здесь висело ниже и выглядело не как небо, а как непроницаемая свинцовая крышка, к тому же придавленная для веса тяжелым камнем.

Кое-где деревья напирали на забор, будто хотели повалить его и вырваться на волю, но забор выстоял. Ржавые прутья врезались, вдавливались в древесину, некоторые погнулись, а другие вросли в кору. И видно, что это упорное немое противостояние будет длиться еще долго.

Было бы опрометчиво заявить, что за покореженными деревьями притаилось все, что угодно. Бойскаутов с печеньями там точно не было, так же как продавцов горячих сосисок и пушистых котяток с бантиками на хвостах.

Поэтому применительно к данной местности заезженное выражение нуждалось в небольшом уточнении. За покореженными деревьями могло прятаться все, что угодно, мерзкое, вонючее, прожорливое, бросающее в дрожь, кровожадное и сверх всякой меры наделенное острыми когтями, клыками, шипами, ртами и конечностями.

«Но, по крайне мере, кроликов там точно нет», — подумал Риддл и на его губах появилась мимолетная ухмылка.

Идя вдоль забора, он вскоре добрался до покосившихся ворот, от которых уходила прямая тропинка, почти вся покрытая мхом, будто зеленым ковром. Она вела к белому сооружению, едва заметному в дали. Том осторожно шагнул на проклятую землю. По неосторожности он глубоко вздохнул и едва удержался на ногах: от дурного, гнилого воздуха закружилась голова. Он почувствовал себя Ионой, попавшим во чрево кита, вот только кит уже дней пять как был мертв и вовсю разлагался. С трудом удержав тошноту, Риддл закрыл нос рукавом мантии и, зажав палочку Локхарта в левой руке, начертил заклятие, отгоняющие заразу. Стерильный воздух стал совершенно безвреден, и хотя он все еще отдавал затхлостью, дышать было можно.

Любой просвещенный человек, живущий в 21 веке, скажет, что болезни вызывают микробы, бактерии и вирусы. А любой мало-мальски образованный колдун напыщенно возразит, что наш мир, как и медаль, имеет две стороны — материальную и не материальную. Но не ждите, что он объяснит вам структуру мироздания на примере обычной медали, помещенной в четвертое измерение. И пусть вас не обманывает выражение самодовольного превосходства на лице, ибо самоуверенность — результат не наличия глубоких познаний, а полного их отсутствия.

Так признаем же, что реальность весьма непредсказуемая штука, которою можно описать совсем как ситуацию на дорогах в центре города в час пик — сложная и напряженная. Ее проще увидеть, чем представить.

Но то, что вы увидите, зависит от того, через что вы смотрите: через микроскоп или волшебный кристалл. Риддлу повезло, он родился с волшебными кристаллами в глазах, и с самого детства мир для него был полон странных, загадочных, а порой и ужасающих существ. Сама по себе эта способность вреда не приносила, но мальчишка не сразу понял, что о некоторых вещах никому не следует говорить. И как потом он ни старался, какие чары не наводил, в приюте его все равно продолжали считать психом.

Изучая легилименцию, Том заодно научился ограничивать собственное восприятие. Но стоило зажмурить глаза и сосредоточится, как перед его взором открывалась странная картина: среди покореженных деревьев стояли, сидели, бродили мрачные тени, похожие на людей, животных, а иногда и на тех и на других одновременно. Среди этих существ не было ни одного, к кому бы вы не побрезговали прикоснуться.

Кто беззубый, кто хромой, кто посиневший, кто пожелтевший, а кто бледный как смерть. Кто в язвах, кто в струпьях, кто худой как скелет, а кто раздувшийся как гигантская жаба. Всех их уродств не перечислить, как не перечислить симптомов всех существующих в мире болезней. Но эти существа не были больны, они сами являлись воплощениями болезней.

Любой герой, пусть он силен как бык и отважен как лев свалился бы замертво прямо у ворот, едва вдохнув отравленного воздуха, Том же спокойно пошел дальше. Влажный мох пружинил под ногами, дорогая обувь из мягкой кожи легко пропускала воду, и пальцы начинали зябнуть, а до белого здания было еще шагать и шагать. Оно казалось немного искаженным, будто перекошенным. Колдун оглянулся: его следы уже начала заполнять вода. Он посмотрел на ворота вдалеке, словно неведомая сила отодвинула их назад.

— Нет, со мной такие фокусы не пройдут, — пробормотал он и, направив палочку вниз, начертал над тропинкой сложный символ. По дорожке будто судорога пробежала и расстояние до строения сократилось, а перспектива пришла в норму.

Риддл зашагал дальше, с любопытством оглядываясь по сторонам. Его скромных медицинских познаний хватило, чтобы опознать несколько болезней из сотен, что толпились вокруг. Справа от него от него прогуливалась чахотка — бледная меланхоличная дама, сжимающая в руках окровавленный платок. Слева под деревом сидело бешенство — двухголовая болезнь: одна голова человечья, а вторая собачья. Четыре пары глаз провожали чародея обезумевшим взглядом, из звериной пасти падали хлопья белой пены.

Хоть и разозленные наглым вторжением, болезни предпочитали держаться от Тома подальше. Правда, толпа блудливого вида девиц в платьях когда-то цветастых и дорогих, а теперь превратившихся в лохмотья, едва прикрывающие воспаленную кожу, встала поперек дороги. На гортанной смеси всех наречий они приглашали уединиться и недвусмысленными жестами уточняли для чего именно. Сгорбленный безносый старик скромно держался за спинами своих шумных, но вполне излечимых подруг. Кто они догадаться было не сложно — венерические инфекции во всей своей красе. Том не стал тратить на них время, просто направил палочку и, ощущая почти физическое блаженство, произнес:

— Авада Кедавра.

От ярко-зеленого луча болезни бросились врассыпную. Авада была билетом в один конец и для смертных, и для чудищ, и для всяких полуматериальных существ, поэтому ее и называли самым страшным темномагическим проклятием.

Риддл спокойно продолжил путь, не оглядываясь, хотя вслед ему еще долго доносился поток отборной, забористой брани. Так умеют ругаться лишь разъяренные шлюхи, которых кинули с оплатой.

Наконец колдун вышел к дому. На его ступеньках сидела красивая молодая женщина — темноглазая и черноволосая. По ее лицу вились причудливые узоры, которые плавно сбегали по оголенным ключицам и исчезали в глубоком вырезе темно-желтого платья. Маленькая бледная девочка не старше Вики прижалась ее правому боку. Малышка громко и часто шмыгала носом. В ярком свете фонаря, стоящего рядом, она перебирала кости, сваленные на ступеньке, и передавала женщине, чтобы та растерла их в порошок в тяжелой каменной ступке.

Девочку Риддл узнал сразу — это была Инфлюэнца, в Хогвартсе он мог увидеть множество ее братьев и сестер, бледных, сопливых, постоянно чихающих и горячих на ощупь. На первом курсе Томми даже специально их отлавливал, уверенный, что лучше вечер провалятся в лазарете с температурой, чем идти на урок полетов. А вот женщину он признал не сразу. И только когда чародей заметил, что узоры на лице, которые он издали принял за татуировки — это трупные пятна, у него возникла одна догадка. Увидев живого человека, она отложила пестик и поправила сшитое из крысиных шкурок манто, небрежно наброшенное на плечи.

— Какой красавчик, — произнесла она тягучим, мелодичным голосом — На лицо бледен, худ и еще и жив— живехонек. Такие редко к нам заглядывают

— Госпожа Alta Mors, я полагаю? — Том вежливо поклонился.

— Приятно, когда тебя помнят после стольких столетий,— Черная смерть звонко рассмеялась.

— Уверен, человечество еще не скоро забудет те времена, когда вы наводили ужас на всю Европу, — любезно ответил Риддл, будто разговаривал не с чумой, а с чистокровной аристократкой.

— Да, славные были времена, — она улыбнулась, как стареющая кокетка, которой напомнили о прошлых победах. — Жаль, что они давно прошли.

Том сочувственно кивнул и произнес:

— Я пришел за маленькой девочкой, и мне бы очень не хотелось, чтобы вы мешали мне.

— Угрозы, как занятно, — чума провела ладонью по вьющимся, жестким волосам. Широкий рукав соскользнул, обнажив часть предплечья, так же густо усеянного черными пятнами. — Человечество научилось меня избегать, но так и не научилось со мной бороться.

— И все-таки не стоит вам сегодня помогать своим сестрицам. Они похитили то, что принадлежит мне, и как только я получу свое обратно, то немедленно исчезну из этого места.

— А с чего вы решили, что я буду помогать им? Наоборот, я хочу помочь вам.

— Разве? — с любопытством спросил Том. — И за что мне такая честь?

— Дело не в вас, мы с сестрами не слишком друг друга жалуем. Сейчас многим болезням нелегко, не понятно как, но человечество смогло ослабить многих из нас.

— Нет, это вполне понятно, — вставил Риддл. — Доступная медицина, антибиотики, гигиена.

— Замолчи, — резко взвизгнула чума. Ее желтоватые мелкие зубы обнажились в яростном оскале. В тот момент красивое, несмотря на пятна, лицо стало похоже на морду злобно ощерившейся крысы. Впрочем, Черная смерть тут же смягчилась и продолжила своим обычным медовым тоном:

— Нельзя же произносить такие мерзкие, отвратительные слова в присутствии приличной болезни и тем более в присутствии ребенка, — она нежно погладила по голове притихшую Инфлюэнцу. — Болезням и так сейчас нелегко: отовсюду нас гонят, всюду нас травят. Я слышала, человечество собирается у нас отнять даже Африку.

— Я читал об этом. Но боюсь, между обещаниями и их исполнением пройдет много десятилетий. Скажите, к чему эта пустая болтовня? Вы тяните время, заговаривая мне зубы?

— Нет, мне просто редко выпадает возможность с кем-нибудь поговорить, — призналась Чума с подкупающей честностью, но Том не поддался на ее уловку.

— Мы оба знаем, что можно сетовать до бесконечности на современный мир, в котором люди научились бороться с болезнями и самое главное с собственным страхом. Но со всем уважением к вам, я не собираюсь выслушивать все это, — резкость своих слов колдун опять же постарался смягчить по-дипломатичному вежливой улыбкой.

— Приятно встретить понимающего человека, — откликнулась чума. Если бестактность чародея и оскорбила ее, то ни лицо, ни голос не выдали ее истинных мыслей. Черная смерть полуприкрыла глаза, надежно пряча свои тайны под тяжелыми веками.

— Не буду больше испытывать ваше терпение, — с этими словами она отставила в сторону свою тяжелую ступку и встала. Том колебался, тогда чума обернулась и нетерпеливо поманила его в дом. Колдун с опаской двинулся за ней.

Он поднялся по широким ступенькам. Старые, но еще крепкие двери были распахнуты настежь. Чума уверенно вошла внутрь, а Риддл остановился на пороге, пытаясь разглядеть, что скрывает мрачный дом за своими толстыми стенами.

От двери видно было лишь пустое помещение, слишком большое, чтобы пара тусклых настенных светильников, могли разогнать полумрак. Их бледный чахлый свет лишь плодил многочисленные причудливые тени, в которых, будто в густой листве, могли прятаться всевозможные кошмары. Когда что-то холодное и липкое коснулось его руки, Риддл вздрогнул и резко обернулся. За его спиной притаилась малышка Инфлюэнца.

— Будешь липнуть — угощу аспирином, — пригрозил ей Том. Болезнь попятилась, испуганно вытаращив покрасневшие глаза, а потом и вовсе убежала, громко шмыгая сопливым носом.

Колдун брезгливо вытер ладонь платком и подошел к Черной смерти, которая наблюдала за ним. На лице чумы мелькнула улыбка, тонкая и бледная как новорожденный месяц. Впрочем, Риддлу могло и показаться: света было слишком мало, чтобы доверять своим глазам.

Хорошее ночное зрение, присущее всем темным магам в силу особенностей их образа жизни, и холодный рассудок не позволили Тому споткнуться об обломки мебели, или спутать груду хлама в углу с притаившимся чудовищем. И все-таки, оказавшись внутри, он предпочитал полагаться не на глаза или рассудок, а на интуицию, которая говорила, что дело плохо. В стенах дома гнилостная вонь болота ощущалась слабее, но его ноздри уловили еще один не менее тошнотворный аромат. В помещении отчетливо пахло свежей кровью. Запах не испугал Риддла, но в глубине души он начинал сомневаться, а правильно ли сделал, что потратил время на сборы. Может, он опоздал и спасать уже было некого.

Чума первой нарушила затянувшееся молчание:

— Там, — она указала на узкую дверь, которая темным пятном выделялась на грязно-белой стене, — Герра, Лепра и Мелади — это они утащили твою девчонку.

Том про себя отменил, что голос Черной смерти — это единственный звук, который он слышал с тех пор, как вошел в дом. При этом чума, как и все другие болезни, двигалась совершенно неслышно, но это и не удивительно. Беспокоило то, что Риддл едва мог различить звук собственных шагов. Будто пол был устелен войлоком. И эта неестественная тишина рождала глубокую тревогу, которая подобно хищной рыбе, смутной тенью скользила под толстым льдом риддловского самообладания.

— Что они с ней сделали? — спросил он полушепотом.

— Мои сестры считают себя выше других болезней и редко снисходят до объяснений, — так же тихо ответила Черная смерть. Даже разговаривая вполголоса, собеседники держались друг от друга на расстоянии не меньше метра.

— Они не больше, чем обыкновенные падальщицы. Еще задолго до того, как бессердечное человечество уничтожило нашу бедную сестру Вариолу, они поняли, что люди уже не беззащитны перед нами как раньше и решили разнообразить свою диету, — чума остановилась и посмотрела на Тома, будто ожидая, что он опять упрекнет ее в болтливости, но чародей минуту назад такой нетерпеливый, теперь внимательно ловил каждое слово.

— Они начали подпитывать человеческим страхом, отчаянием, гневом, ненавистью и всем тем, чем любая другая болезнь побрезговала бы. И эта пища сделала их сильными и почти неуязвимыми, а после того, как они до капли выжмут твою девчонку, их могущество станет безграничным. Но я могу тебе помочь.

— Я сумел обмануть вашу Госпожу и, думаю, смогу справиться с ее слугами без чьей либо помощи, — произнес Риддл.

— Не будьте так самоуверенны, господин колдун, магия вам здесь не помощник. Но дайте мне несколько капель своей крови... Всего лишь несколько жалких капель, чтобы я смогла закончить свое смертоносное зелье… Свою отраву, которая опустошит целые страны, покроет тела кровоточащими язвами, внутренности превратит в разлагающуюся массу, а души наполнит ужасом и безумием. И тогда в благодарность я открою, как можно уничтожить моих сестер. Ведь мы с тобой на одной стороне.

— Предлагаешь устроить страшную пандемию, — хмыкнул Том. Его тон не спрашивал, а утверждал, но чума все равно кивнула. — Но если погибнут миллионы или даже миллиарды, кем же тогда я буду править? К тому же я не так глуп, чтобы заключать сделки с чумой.

Даже не потрудившись скрыть ехидную улыбку, он обошел свою спутницу и направился к плотно закрытой двери. Риддл ожидал, что Черная смерть попробует его остановить, но та осталась на месте, уперев руки в бока. Крысиное манто небрежно свешивалось с плеча, готовое соскользнуть на пол от любого неловкого движения.

— Ничего, скоро все изменится, — гаркнула она. Чарующая Шахерезада, которую можно слушать тысячу ночей напролет исчезла. — Ни одному обману не суждено длиться вечно. Люди не способны долго жить в мире и благоденствии. Они устают притворяться милыми и добрыми, — Чума подалась вперед. Ее рука едва успела подхватить соскользнувшее манто. Она прижала его к груди. Даже в полумраке Том отчетливо видел отвратительные черные пятна, проступавшие на бархатистой смуглой коже.

— И люди с радостью бросятся в грязь потому, что только там они могут свободно предаваться любимым занятиям: грабить, убивать и мучить себе подобных.

В ответ Риддл лишь пожал плечами как человек, который уверен, что куда бы ни провалился мир, он, темный маг, все равно останется в выигрыше. Его пренебрежительный жест немного запоздал: прокаркав свое мрачное пророчество, чума повернулась и пошла к выходу, ни разу не оглянувшись.

Том остался один на один с закрытой дверью. Оттуда не доносилось ни звука, но тишине этого дома доверять не следовало. Даже самый громкий крик, который могла издать человеческая глотка, не пробился бы через ее монолитность.

Тишина нервировала колдуна. Поймав себя на этой мысли, он тихо выругался и решительно толкнул дверь, которая то ли разбухшая от влаги, то ли перекосившаяся от старости неохотно поддалась, оставив след на грязном полу.