Бастард (джен)

Оказывается, к хорошему действительно быстро привыкаешь: всего за пару недель затишья я уже успел подзабыть, сколько от детей шума. Причем, чем мельче дети, тем громче они живут, как будто пытаются компенсировать малый объем мощью генерируемой звуковой волны.

Именно поэтому первые в семестре пары у младших курсов дались мне с ощутимым трудом, быстро истощив и без того небогатые запасы моей гуманности.

Все же работа с детьми — это абсолютно не мое. С прежними сослуживцами — в большинстве своем парнями моего же возраста — я хотя бы в выражениях мог не стесняться, особенно когда эти самые сослуживцы начинали творить хрень. Впрочем, сам я от них тоже за годы работы узнал много альтернативных и сугубо нецензурных предположений о том, чем именно я думаю, с какими экзотическим представителями магической фауны моя матушка изменяла папаше, из какого места у меня растут руки и какова степень их кривизны.

А тут приходится постоянно напоминать себе, что я нынче как-никак закладываю в души подрастающего поколения некие моральные устои и вообще — пример в глазах молодежи. Ха! «Дети, посмотрите внимательно на дядю и никогда такими не становитесь».

И если опытные профессора, вроде Макгонагалл и Спраут, с легкостью перестроились на рабочий лад, то относительно «свежей крови» в лице меня, Авроры и Чарити пришлось со скрипом собирать волю в кулак и заново привыкать к тому очень условно упорядоченному бедламу, который царил в коридорах замка в учебное время.

Под сводами подземелий загрохотали, доводя зельевара до нервного тика, взрывающиеся котлы, волна неконтролируемых преобразований всего на свете в трудноопределимую фигню захлестнула владения профессора трансфигурации, в больничное крыло ручейком потянулись обзаведшиеся хоботами, чешуйчатыми конечностями, подпаленными шевелюрами и тривиальными синяками студенты. Одним словом — рутина.

Предрекаемый Флитвиком еще в канун Рождества шквал писем от обеспокоенных и разгневанных родителей к концу первой учебной недели пошел на спад: очевидно, прибывшие в Хогвартс чада, не обнаружив на месте новых трупов, успокоили родственников. Лично я на их месте фиг бы угомонился, если честно.

А с другой стороны, я понятия не имею, что именно отвечал на эти послания наш дорогой директор, который все каникулы в компании Макгонагалл возился с выплеснувшимся на нас бурным потоком информационного дерьма. Потоком, само собой, заслуженным, но оттого ничуть не более приятным.

Да и наследник в компании со своей отнюдь не карманной зверюшкой больше не подавал признаков жизни, словно не они вдвоем весь прошлый семестр так зажигательно кошмарили все, что движется. Короче говоря, все мы с ужасом ждали подлянки, гадая, откуда именно она на нас обрушится, и предчувствовали, что чем дольше затишье, тем оглушительнее будет грохот, когда «мир и благоденствие» — ну или, по крайней мере, атмосфера вполне безобидного дурдома — феерически навернутся.

Ожидание наше затянулось аж до двадцать пятого января, завершившись триумфальным явлением в учительскую бледной и хмурой мадам Помфри, по выражению лица которой можно было предположить, что в самом лучшем случае у нас стало на одну статую студента больше. В худшем — кто-то повторил подвиг Филча и свалил от этого жестокого мира самым радикальным способом.

— Кто? — Макгонагалл прижимает руку к груди.

— Не «кто», Минерва, а, «что», — поправляет ее целительница, падая в ближайшее свободное кресло. — Зелье пропало.

В учительской, несмотря на то что в этот ранний час нас тут уже собралось пятеро, не считая самой Помфри, повисает напряженная тишина, нарушаемая только тиканьем монументальных напольных часов в углу. Мои коллеги хмурятся, соображая, о каком конкретно зелье речь и почему это вызвало у целительницы такую бурную реакцию.

Глядя на вытягивающиеся лица Флитвика, Спраут и Вектор, я делаю вывод, что все мы думаем в одном и том же направлении.

— Мандрагоровое? — все-таки осторожно уточняет профессор заклинаний, получив в ответ только короткий сухой кивок. — Как это случилось?

— И когда? — добавляет Макгонагалл. Лицо у нее все еще бледное, но на скулах уже начинают проступать яркие алые пятнышки. Очевидно, мадам заместительница директора полагает, что утеря зелья все же не так страшна, как увеличение числа жертв василиска. И я бы с ней, пожалуй, согласился, да вот только если смотреть на вопрос не с педагогической, а как говорится, с «тактической» точки зрения, подлянка с зельем выглядит куда как гаже и опаснее.

— Вчера вечером оно все еще настаивалось в больничном крыле, — мадам Помфри протягивает руку к стоящему на столе чайнику и, не глядя плеснув в чашку чистой заварки, делает большой глоток. — А утром его уже не было. Сигнальные чары на входе и на дверях хранилища попросту не сработали. Точнее говоря, кто-то их снял, точно так же, как и запирающее заклятие.

— А следы? — интересуюсь я без особой надежды на успех. — Следы остались?

— Никаких, — подтверждая самые паскудные мои предположения, мадам Помфри сокрушенно качает головой. Ну да, конечно, рассчитывать, что вор, решивший вломиться в больничное крыло и сумевший в одно лицо снять чужую защиту, оставит нам шикарный подарок в виде отпечатков собственной магии, было глупо. — И я, признаться, совершенно не представляю, что теперь предпринять…

— А что тут предпримешь? — Флитвик сокрушенно разводит руками. — Всю работу, очевидно, придется начинать сначала, как бы прискорбно ни было это признать. Скажи, Поппи, кто у тебя побывал в Больничном Крыле накануне?

В ответ на это заявление целительница одаривает профессора заклинаний долгим, чертовски красноречивым взглядом, сосредоточившим в себе все запасы мирового скепсиса, и монотонно начинает перечислять:

— Трое первокурсников с Райвенкло и Гриффиндора, затеявших драку из-за квиддичных предпочтений. Четверокурсник с Хаффлпаффа, окативший себя на зельях свежесваренным гербицидом, и трое его соседей с интоксикацией, из-за ошибки в приготовлении надышавшиеся ядовитыми парами. Охотник сборной Слизерина с переломом ключицы из-за попадания бладжера. Второкурсница из Райвенкло с простудой, третьекурсники Гриффиндора с расстройством желудка — не иначе опять близнецы Уизли «пошутили». Трое семикурсников со Слизерина, Хаффлпаффа и Райвенкло, напившиеся антипохмельного зелья собственного изготовления, лишь усугубившего симптоматику…

— Это кто? — тут же абсолютно по-инквизиторски щурится заместительница директора.

— Булман, — со вздохом признается декан моего бывшего факультета.

— Крэммер, — декан Хафлпаффа безнадежно машет пухлой ладошкой.

— И Моллиган, — добавляет мадам Помфри.

— Опять?! — возмущение Макгонагалл, кажется, можно потрогать руками. — Это уже в третий раз!

— Баллы мы сняли, Минерва, — вид у Флитвика тоже недовольный. — Воспитательную беседу провели… а толку?

— Будем писать родителям, — принимает волевое решение заместительница директора. — Одного не могу понять, как они ухитряются проносить в школу спиртное?

— Вот уж точно загадка столетия, — я пожимаю плечами. — Они же все трое совершеннолетние, так что «маячки» сигнальные, которые на бланки заказа подвешиваются, на них уже не срабатывают, а посылки в Хогвартсе не досматривают, если защитный барьер пропустил… что? Никто из вас этой лазейкой не пользовался?

— Кхм… — Макгонагалл неодобрительно поджимает губы, глядя на меня поверх очков так, что я с трудом подавляю в себе желание встать по стойке «смирно» и изобразить лицом крайнюю степень раскаяния в грехах школьной юности.

— В мои годы мы еще тыквенный сок в вино трансфигурировали, — старательно не глядя на заместительницу директора, откликается Флитвик. — Поскольку согласно основным установкам, его проще изменить, чем обычную воду.

— То есть, в результате вы получали тыквенное вино? — со смешком уточняет Вектор.

— Коллеги, это, разумеется, весьма важная тема для беседы, — голосом Макгонагалл, кажется, можно намертво заморозить небольшую африканскую страну. — Однако я предлагаю все же вернуться к куда более насущной проблеме. Кто-то еще, Поппи?

— Еще пятнадцать человек с разных факультетов во главе со мной, — говорю я, и целительница кивает. — Вчера были занятия в дуэльном клубе, а там без травм, пускай и легких, как всегда не обошлось. Но суть-то не в этом, а в том, что нашему ренегату, для того чтобы стащить зелье, абсолютно не обязательно было посещать больничное крыло именно вчера. Наоборот, я бы на его месте предпочел накануне кражи держаться от места преступления подальше, чтобы как раз не попасть вот в такой вот список подозреваемых. Мне куда больше интересно, откуда он вообще знает о существовании зелья? Эта информация, мягко говоря, не для публичного обсуждения, и школьникам, по идее, она должна быть недоступна.

Хотя о чем это я? Уровень конспирации у нас явно не дотягивает до стандартов, предъявляемых к сотрудникам того же аврората, так что «погреть уши» при определенной сноровке мог бы фактически кто угодно.

— Это, конечно, если речь идет именно об ученике, что нам доподлинно неизвестно, — негромко замечает мадам Помфри, и в учительской повисает глубокомысленная тишина.

Нет, мои коллеги ничего не говорят и даже тактично не смотрят в мою сторону, но, тем не менее, я отчетливо понимаю, по какой траектории движутся их мысли и в какой именно точке они сходятся.

Да, все они здесь работают уже не первый год, а эта задница начала происходить в школе именно с моим появлением. Да, бледная физиономия Снейпа явственно намекает окружающим на то, что дело со мной не чисто. Да, у меня нет подтвержденного «алиби» ни в одном из случаев, когда происходили нападения, за исключением случая с миссис Норрис, но и тогда я был застукан все тем же зельеваром не где-нибудь, а в нижних подземельях неподалеку от ритуальных залов. Во всем этом есть неумолимая логика, отрицать которую я не могу.

Но, черт побери, я ведь, в отличие от них, точно знаю, что это не моих рук дело!

Разумеется, существует такое понятие, как «презумпция невиновности» или, как говорит наш многоуважаемый директор, «никто не может быть признан виновным, пока не доказано обратное». Так что мне, по идее, и дела быть не должно до того, что там себе думают эти в сущности чужие мне люди, с которыми меня не связывает ничего, кроме работы.

Вот только вся беда в том, что это неправда: мне есть дело до их мнения, потому что эти самые люди — огромная часть моей нынешней жизни.

Я с трудом гашу в себе поднимающееся со дна едкое раздражение, которое так и подмывает меня сообщить коллегам о том, что они очень громко думают. О том, что я не собираюсь оправдываться или доказывать что-то с пеной у рта, потому что мне в сложившейся ситуации себя упрекнуть не в чем, и если их что-то не устраивает, то они всем своим дружным коллективом могут отправляться к книззлу под его пушистый хвост.

Внутренний голос, чертовски похожий на голос папаши Джона, подсказывает мне, что подобный поступок был бы достоин разве что сопливого подростка пятнадцати лет отроду, но уж никак не двадцатичетырехлетнего взрослого лба, коим я и являюсь, и мне приходится согласиться с этим утверждением.

— Если бы речь шла о ком-то из персонала, думаю, господин директор еще в ноябре выявил бы слабое звено в нашей цепи, — как можно спокойнее напоминаю я. В конце концов, проверку я проходил вместе с остальными, и проверка эта подтвердила, что в моем здоровом теле располагается только один здоровый дух — мой.

После этого замечания атмосфера в учительской как будто слегка разряжается, но некое паршивое «послевкусие» все-таки остается.

Отправляясь на занятия, я размышляю о том, что если так будет продолжаться и дальше, мое пребывание в Хогвартсе станет совсем уж некомфортным. И это еще информация не успела дойти до ушей главного шпиона нашего веселенького интерната!

Есть у меня подозрение, что оскорбленный в своих лучших профессиональных чувствах профессор зельеварения, после того как кто-то похерил плод его кропотливой работы, удвоит свои усилия по моему публичному изобличению.

Впрочем, на этот случай у меня к нему имеется предложение, которое, если повезет, позволит мне спокойно и без лишней нервотрепки дожить таки до Лугнасада.

* * *

К обеду того же дня новость о пропавшем зелье успела распространиться среди всех членов профессорско-преподавателького состава Хогвартса, так что за столом все сидят с редкостно постными минами.

С самого начала семестра мое соседство с зельеваром трудно было назвать приятным, но сейчас мне почти физически некомфортно рядом с ним находиться. Умеет, черт побери, человек создать вокруг себя атмосферу, ничего не скажешь. Впрочем, понять его, несмотря на нашу взаимную неприязнь, я вполне могу: маета с заказом, десять дней ожидания, сложная, требующая максимальной концентрации работа над зельем… и эпическое «ничего» в финале. Мало этого, так теперь всю канитель придется начинать по новой, причем без гарантии, что результат будет как-то отличаться от предыдущего.

Нет, конечно, уровень защиты бесценной настойки многократно возрастет, однако Реддл, точнее одна седьмая Реддла, только что продемонстрировала, что мозги у нее все-таки неплохо варят, да и знаний в области шпионажа, взлома и скрытного проникновения в защищенные магией места вполне хватает.

Не угробил бы он только таким образом своего носителя. Детская магия, как я уже говорил, крайне нестабильная штука и на момент обучения в школе только в процессе формирования и становления. А это значит, что сколько бы знаний в башке у Реддла ни хранилось, далеко не все из них способен применить на практике среднестатистический подросток и магическое истощение — это еще не самый плохой вариант. Мгновенное кровоизлияние в мозг или потеря способности аккумулировать магию в данном случае куда как хуже.

Сигнальные чары на дверях больничного крыла, призванные в ночное время оповестить целительницу о внеплановых пациентах, равно как и сигнальные чары на хранилище — это фигня. Их, зная алгоритм, снимет кто угодно, тут важна техника. А вот запирающее заклинание — это куда как серьезнее: в общую школьную программу этот «замочек» не входит, да к тому же требует как следует магически раскошелиться для создания бесшумной отмычки.

И что будет с бедолагой студентом при попытке повторно запороть зелье, которое будут защищать уже на полном серьезе… честно говоря, я надеюсь, что у Реддла все же хватит ума не рубить сук, на котором он сидит уже несколько месяцев.

Я пробегаюсь взглядом по склоненным над тарелками детским макушкам. Ну и кто из них?

Да кто угодно. Начиная от бледненькой, заикающейся на занятиях слизеринской первокурсницы Саманты Дэй и заканчивая хафлпаффским семикурсником Робом Беркли — мрачным, малоразговорчивым парнем, рост которого в его семнадцать уже перевалил за отметку в шесть футов.

От невеселых размышлений меня отвлекает душераздирающий скрежет ножа по тарелке — это профессор Снейп, пребывая в крайне дурном расположении духа, расчленяет ни в чем не повинную запеченную картофелину. Очевидно, почувствовав, как я кошусь в его сторону, зельевар смотрит на меня таким злым и холодным взглядом, словно уже прикидывает, как и где будет закапывать мой труп.

Что ж, пожалуй, выжидать момент, когда он будет пребывать в лучшем настроении, в сложившихся обстоятельствах бессмысленно.

— Сэр, можно вас на два слова после обеда? — светски интересуюсь я. — Наедине.

— Полагаю, что пару минут уделить вам я действительно могу, — не менее любезно соглашается зельевар, и я вижу, как едва заметно напрягаются его плечи под бессменной боевой мантией. Наверняка уже просчитывает варианты, что именно мне от него надо. Включая вариант, при котором я попытаюсь шарахнуть ему промеж глаз каким-нибудь пакостным темномагическим заклятием. Что ж, я бы на его месте тоже о таком раскладе побеспокоился, ну а нынче мне можно особенно не напрягаться: паранойя в данном случае не моя, а значит, и возиться с ней тоже не мне.

Те из преподавателей, кто в общем гвалте ухитрился расслышать этот короткий обмен репликами, косятся на нас с интересом, но дальше развлекать почтеннейшую публику мы не торопимся, молча уткнувшись каждый в свою тарелку.

Снейпа, очевидно, разбирает любопытство, поскольку со своей порцией он расправляется буквально за несколько минут, после чего поднимается из-за стола и, одарив меня едва заметным кивком, скрывается за узкой дверью, ведущей в комнату, примыкающую к Большому залу.

Согласно неписаным правилам дешевой конспирологии, я несколько минут выжидаю — как раз хватило времени доесть салат — и отправляюсь следом.

— Я слушаю, Локхарт, — зельевар стоит, сложив руки за спиной, и я даже не сомневаюсь, что пальцы его в эту секунду сжимают рукоять закрепленной на предплечье палочки.

Всерьез рискуя нарваться на предупредительное заклятие за авторством бдительного профессора зельеварения, я демонстративно неторопливо извлекаю из крепления собственную палочку и набрасываю на комнату заглушающие чары. В таких делах лишней осторожности не бывает.

— Если коротко: мне осточертело ваше пристальное внимание к моей персоне, — прямо говорю я. — Я думаю, что вы чертовски нерационально распределяете время и силы. Вместо того чтобы заняться чем-нибудь полезным, вроде поиска настоящего виновника всего этого… — определение «этого» у меня на языке вертится сугубо нецензурное, поэтому я просто неопределенно взмахивая рукой, предоставив собеседнику самому додумать подходящее слово. — ...вы с энтузиазмом, достойным лучшего применения, пытаетесь под меня копать. Нет, я, конечно, понимаю, в чем дело, но хочется все-таки ясность внести. А потому я вам предлагаю сделку.

— Вот как? — хоть бы вид сделал, приличия ради, что я «ошибся в своих выводах»! Само собой, я бы не поверил, но какой-никакой церемониал был бы соблюден. — И что же вы хотите мне предложить? И чего хотите в обмен?

Вот это я понимаю — деловой подход.

— Ну, предлагаю я вам свою откровенность. Само собой, не голословную, — я криво усмехаюсь и, заметив скептическое выражение на лице Снейпа, добавляю: — Если вы достанете Veritaserum, я соглашусь ответить на несколько ваших вопросов. А взамен… да просто отвяжитесь от меня со своими подозрениями в пособничестве слизеринскому наследнику и перестаньте докапываться до моей родни. У вас теории заговора, а мне теперь объясняй матери, где результаты лечения, на которое лично я еще летом забил. Пока вы меня подозреваете, тот, кто ваше зелье испоганил, преспокойно строит планы на будущее.

— Хм, — в ответ на мою реплику зельевар хмурится, окидывая меня с ног до головы задумчивым, каким-то оценивающим взглядом. Не иначе как в досье на меня новую информацию заносит. — И в чем, позвольте узнать, кроется подвох?

— Не верите вы в людей, профессор, — я сокрушенно качаю головой. — Хотя правильно делаете. Я тоже в них не особенно верю. Чтобы сделка состоялась, вы должны будете дать мне непреложный обет: не задавать мне никаких вопросов, кроме тех, что будут касаться моей причастности к проблеме с открытием тайной комнаты, а также безобидности моих намерений в отношении учеников и профессоров Хогвартса. Список вопросов мы согласуем, и учтите, я знаю механизм действия зелья, так что смогу отличить вопросы со «скользкими» формулировками и прочими милыми способами расширенной трактовки. Ну как, идет?

— А у вас, Локхарт, я вижу, неплохой аппетит, — немного подумав, язвительно замечает Снейп.

— Не жалуюсь, — в ответ я обезоруживающе улыбаюсь во все тридцать зубов.

— Своим предложением вы только что косвенно подтвердили, что вам действительно есть что скрывать, и при этом вы уверены, что я не откажусь от подобного предложения, — зельевар едва заметно хмурит брови. — Хотелось бы узнать, в чем причина этой уверенности.

— Как будто вам скрывать нечего, сэр, — хмыкаю я, не позволяя себе даже коситься в сторону левой руки зельевара. Демонстрировать осведомленность совершенно ни к чему: Снейпу и без тонких намеков на весьма толстые обстоятельства мой комментарий будет близок и ясен. — Но ваша частная жизнь, ваши увлечения, особенности взаимоотношений с родней и вехи вашей биографии меня никак не касаются. А вас не касаются мои. Все, что вас может и должно волновать — не угрожаю ли я жизни и здоровью учеников и преподавателей, не причастен ли я к истории с Тайной Комнатой и исполняю ли я добросовестно свои должностные обязанности. Да и то, знаете ли, это больше по части нашего уважаемого директора, а не по вашей. Так что предлагая вам быстро и безболезненно получить все ответы и перестать распыляться на ложные версии, я, естественно, рассчитываю, что вы согласитесь, сэр. Ну и наконец, давайте начистоту, вы человек умный и понимаете, что шансов получить информацию поверх моей головы у вас ничтожно мало.

Говоря проще — хрен он что докажет, если я сам ему в руки на себя компромата не дам. А подозревать меня бездоказательно Снейп может хоть до посинения, меня от его могучих дум даже насморк не прохватит. И мы оба это осознаем. Разве что в восприятии данной информации у нас случились глобальные расхождения: для меня эта новость хорошая, для зельевара — не слишком.

— Условия приемлемы, — деловито соглашается Снейп, очевидно, за это время успевший прокрутить в голове ту же цепочку аргументов. — Veritaserum у меня есть, так что приступить мы можем когда угодно.

— Даже знать не хочу, зачем вы, профессор, храните у себя зелье третьего класса опасности, — и почему я нисколько не удивлен? Наверное, потому что наличие подобных «полулегальных» препаратов у Снейпа вполне закономерно, с его-то бурной подпольной жизнью. Наверняка у него в коллекции и яды запрещенные имеются, и собственноручно сваренная оборотка и felix felicis в порционной фасовке. Хорошо все-таки живется, когда твой шеф — глава Визенгамота и самый авторитетный колдун в Британии по совместительству. — Как быстро вы определитесь со списком?

— За пару часов вполне справлюсь, — тонкие губы зельевара искривляются в ироничной усмешке и он добавляет: — Однако у меня есть и встречное условие. Вы дадите мне клятву, что никому не станете разглашать условий нашей сделки без моего ведома и согласия. Ни письменно, ни устно, ни в форме воспоминаний.

— Думаете, я вам это предложение сделал, чтобы потом в аврорат пожаловаться, что вы меня поите зельями, для применения которых нужна лицензия? — я в притворном изумлении приподнимаю брови. — Кстати, неплохая идея, сэр! Без вашей подсказки я бы, пожалуй, не додумался до такого хода. Разумеется, клятву я дам, но в случае чего, учтите, я всегда могу наведаться в министерство и вероломно показать им пантомиму.

В ответ на честно указанную мной брешь в Снейповой формулировке меня одаривают взглядом под кодовым названием «Придурок». Я безошибочно узнаю его в чьем угодно исполнении, хотя папашу Джона пока еще никому переплюнуть не удалось. Макгонагалл, конечно, старается, но до нужного градуса выразительности все-таки не дотягивает. Попытка Снейпа, впрочем, смотрится вполне достойно.

— Если мы пришли к соглашению, я предпочел бы покончить с этим как можно скорее, — видимо, осознав, что комментировать степень моего идиотизма — дело заведомо бессмысленное, Снейп решает сделать вид, что последнего замечания вообще не слышал.

— Сегодняшний вечер вас устроит? — мне тянуть время тоже не хочется.

— Лучше завтрашний, — вносит свои коррективы зельевар и даже снисходит до пояснений. — Сегодня, как дежурный преподаватель, я имею удовольствие принимать у себя на отработках мистера Поттера и мистера Уизли, а также еще нескольких не менее безалаберных личностей, после чего выхожу на ночной обход.

— Тогда завтрашний. Часов в одиннадцать на вашей территории, — соглашаюсь я и добавляю: — Мне вот интересно, этим двоим так нравится приносить пользу обществу, или они из принципа решили с отработок не вылезать?

Ей Мерлин, за все двадцать четыре года своей жизни я, пожалуй, не встречал людей с такой методичностью и постоянством делающих ровно то, что делать им категорически запрещалось. Не успев «отбыть» до конца назначенный мной месяц исправительных работ, Поттер с Уизли каким-то образом ухитрились схлопотать еще три недели, на этот раз по инициативе заместительницы директора. Такое чувство, что пацаны либо издеваются, либо и правда являются скрытыми мазохистами, получающими наслаждение от напряженного физического труда. Что характерно, поводы для своих правонарушений выбирают один другого краше: то их барьер на вокзал, видите ли, не пускал, то они Малфоя разоблачали, а теперь вот выперлись ночью по замку побродить. Учитывая ситуацию с шарящимся по школе василиском, я бы на месте Макгонагалл этих путешественников прибил к чертовой матери. А главное, как я понял со слов все той же заместительницы директора, причина, по которой эти юные дарования решили размять ноги во время комендантского часа, так и оставалась тайной, покрытой мраком: что Поттер, что Уизли молчали, как пленные альбигойцы перед лицом тамплиерских дознавателей.

— Из принципов, — с непередаваемой долей яда в голосе поправляет мою формулировку Снейп, непринужденным взмахом палочки сдергивая с комнаты заглушающее. — Эти принципы еще лет десять назад прекрасно изложил Карло Чиполла ⁽¹⁾.

Я негромко смеюсь, и зельевар в некотором изумлении приподнимает брови. Кажется, он даже не рассчитывал, что я смогу оценить шутку.

— А говорили, что не читаете маггловскую литературу, — припомнив экскурсию в библиотеку, подначиваю я, однако Снейп на провокацию не ведется.

— Завтра в одиннадцать, Локхарт, — уточняет он и удаляется, эффектно взмахнув полами мантии. Нет, все же какая-то неодолимая тяга к дешевой театральщине в мужике точно присутствует.

Ну да и черт бы с этим. Я, например, всегда считал, что наличие личной придури — главный признак уникальности.

* * *

— И тема нашего сегодняшнего занятия, внезапно, касается магической моды, — по рядам шестикурсников пробегает волна веселых и изумленных смешков, и я криво усмехаюсь в ответ: — Нет, актуальные в этом сезоне фасоны мантий вы прекрасно обсудите и без меня во внеучебное время. А в рамках нашей лекции мы обратимся к эволюции и актуальным формам существования боевого и защитного костюмов. Первые попытки создания подобной одежды предпринимались в то же время, в которое волшебники осознали, что магией, оказывается, можно очень эффективно калечить не только опасных тварей и вооруженных вилами поселян, но и друг друга. В целом, можно сказать, что магическое облачение до определенного этапа практически полностью копировало завоевания маггловской моды. Кто мне скажет, в какой момент и из-за чего мода маггловского мира начала расходиться с модой волшебников? Да, мистер Одли?

— Принятие международного Статута о секретности, сэр? — усыпанный веснушками Кеннет Одли с шестого курса Райвенкло вполне мог бы считаться еще одним отпрыском славного рода Уизли. На практикумах, где все, как правило, носятся стадом вспугнутых оленей, я нередко путаю его рыжую макушку с макушкой Персиваля, который занимается в этой же группе.

— В точку, — я удовлетворенно киваю и тут же задаю более каверзный вопрос. — Кстати, в каком году приняли Статут?

Да, с этим у группы уже посложнее. Только помянутый выше Уизли руку и тянет, что, впрочем, не удивительно: староста Гриффиндора на курсе выделяется своей академической успеваемостью, обеспеченной просто фантастической дотошностью, которая в целом вызывает уважение, однако порой, не скрою, начинает раздражать. Хотя это я, разумеется, от зависти.

— Международный Статут о Секретности был принят в одна тысяча шестьсот восемьдесят девятом году, сэр, — дождавшись моего кивка, браво рапортует Персиваль.

— Абсолютно верно, мистер Уизли. По пять баллов Райвенкло и Гриффиндору. Принятие Статута привело не только к тому, что маги начали скрываться от магглов, но и к тому, что община волшебников Британии вместе со своими традициями, бытом и культурой постепенно всерьез обособилась. В различных странах степень и скорость расхождения была разной, само собой. Скажу лишь, что английское магическое сообщество — одно из самых реакционных и консервативных в этом смысле; факт остается фактом, господа и дамы. Пик обособления в нашей с вами стране пришелся где-то на конец девятнадцатого века. Это касалось и воспитания, и внешнего облика магов и много чего еще. Волшебники все меньше перенимали у магглов, плюнув на набирающий обороты во «внешнем мире» технический прогресс, что было, с моей точки зрения, плохо, зато бережно сохраняя сакральные магические знания и традиции, что, в свою очередь, было замечательно. История не знает сослагательного наклонения, но, скорее всего, процесс расхождения культур так бы и продолжал набирать обороты, если бы двадцатый век как следует не встряхнул магическое сообщество аж двумя мировыми войнами. Стало понятно, что магглы, в свое время выбравшие свой путь развития, по многим параметрам давно уже догнали, а местами и обогнали стагнирующее магическое общество. Волшебники к началу века практически перестали развиваться, двигать магическое искусство вперед, что-то изобретать и вообще шевелиться, решив, что мы являемся венцом творения и магглам до нас еще расти и расти. И, если первая мировая магов просто несколько взволновала, посеяв в них сомнения в непогрешимости своего подхода к жизни, то вторая стала мощным волшебным пенделем, запустившим обратный процесс культурного слияния. Задумаешься тут, пожалуй, когда магглы, не особенно напрягаясь, безо всякой магии в труху разнесли треть волшебных кварталов в Лондоне. Ну и остальной Лондон заодно. Все это я к чему? А к тому, что изначальные формы боевых одеяний волшебников полностью копировали маггловские аналоги, разве что обладали расширенным средствами магии списком возможностей. Однако, довольно быстро выяснилось, что зачарованные доспехи, выкованные по образу и подобию немагических, имеют несколько серьезных недостатков. Каких?

Некоторое время с десяток студентов сосредоточенно скрипят мозгами, в то время как остальные смотрят на меня своими кристально честными глазами, в которых не читается и проблеска мысли. Ну да это дело обычное — всегда существует некий процент тех, кому думать откровенно лениво. Не мои проблемы.

— Боевые доспехи магглов были слишком тяжелыми? — наконец выносит предположение гриффиндорец Оливер Вуд, один из моих «отличников», если так можно выразиться.

— А чары облегчения веса на что? — тут же возражает райвенкловка Кларисса Хэмиш.

— Скорее, тут дело в немобильности, — задумчиво тянет Одли. — В железе, даже облегченном, не слишком повертишься, когда тебя заклятиями обстреливают. Даже если говорить о легких пехотных доспехах, все равно не слишком удобно…

— А мечи и булавы? Ты не забывай, что в те времена не только магия была в ходу, но и обычное оружие, — включается в мозговой штурм Уизли.

— Не только обычное, но и зачарованное, — поправляет его Хэмиш.

Оперевшись задом о край преподавательского стола, я молчу, до поры не встревая в этот мозговой штурм. Один только Мерлин знает, сколько усилий и времени мне потребовалось, чтобы «раскачать» учеников на занятия в формате дискуссий. Первое время из них и слова было не вытащить, а сейчас вроде как ничего, оживились. Вон, даже теории какие-то строят, и мешать этому творческому процессу я не имею ни малейшего желания.

— На самом деле все вы в чем-то правы, — подаю голос я в тот момент, когда полемика наконец заходит в тупик и аргументы в ней все ближе начинают приближаться к опасной грани под названием «сам дурак». — Доспехи, которые вполне годились для маггловких способов ведения боя, у магов вызывали трудности. Скорость заклинания превышает скорость удара тяжелым мечом или иным оружием, которым надо еще успеть замахнуться. Да и выпускать их можно очередями, так что все, способное хоть как-то сковывать или затруднять движения, автоматически увеличивает риск некрасиво умереть. И да, они были тяжелыми, а любое лишнее заклятие на предмете, вроде заклинания облегчения веса, делает всю систему чар сложнее, а значит, и нестабильней. Надежность в нашем случае в простоте. Тем более, что поначалу маги накладывали заклятия и поддерживали их самостоятельно, а это, как вы понимаете, не слабо тянуло их силы, каждая капля которых в бою может стать решающей. Но из-за того самого вами помянутого зачарованного оружия магам приходилось мириться с недостатками железа и искать компромисс между скоростью и защищенностью.

— А сейчас, сэр, этот компромисс нашли? — интересуется неугомонный Одли.

— В каком-то смысле нашли, — я киваю. — И тут мы переходим от исторической части к актуальному состоянию вопроса. Да, я прекрасно вижу, как вы на меня коситесь с самого начала урока, и да, вы правильно думаете, это на мне не внеочередной писк современной моды, это одна из разновидностей защитного костюма.

Я стаскиваю с плеч мантию и, слегка разведя руки в стороны, демонстративно поворачиваюсь вокруг своей оси, позволяя ученикам в подробностях рассмотреть свое недавнее и невероятно милое моему сердцу приобретение.

Денег в сейфе моего папаши немало, так что, каюсь, повинуясь порыву сопливой сентиментальности, все же сделал себе рождественский подарок. И мне даже не стыдно. Хотя честно признаюсь, я даже сам не ожидал, что какая-то «тряпка» способна вызвать во мне такую бурю приятных эмоций.

Плотная, пропитанная несколькими специализированными составами ткань, металлические защитные полосы на горле, груди и предплечьях, тускло поблескивающие заклепки и множество внешних и внутренних карманов, расположение которых я могу с точностью назвать, даже если меня разбудить среди ночи. Пройдет много лет, прежде чем мой агукающий в колыбели «двойник» примерит на себя это облачение, но «черный мундир» с годами не изменится. И, черт побери, я рад этому.

— Насмотрелись? — иронично интересуюсь я. — А теперь записываем. Все специализированное облачение магов подразделяется на две крупных группы: боевое и защитное. А также на два класса: зачарованное и собственно магическое. С группами все более или менее прозрачно. К боевой относится одежда, предназначенная для ситуаций, где магу необходимо как защищаться, так и нападать самому, защитная же нужна не для боя, а для предохранения мага от воздействия внешних факторов. Ко второму виду относятся костюмы зельеваров, алхимиков, медиков, артефактологов и им подобных. К первому — спецодежда авроров, во всех ее формах, одежда драконологов и прочих узких специалистов, работающих с магическими тварями, а также сотрудников, обеспечивающих порядок на потенциально опасных объектах. Записали? Тогда идем дальше. Классы. Класс А — зачарованная одежда, это по сути своей самый обычный костюм, поверх которого накладываются чары. Плюс такого подхода — убыстряет и существенно удешевляет производство, а значит, и конечная цена продукта на порядок ниже. Основной минус — при активном пользовании чары изнашиваются и «бьются», так что их приходится обновлять и нет гарантии, что в самый неподходящий момент все защитные свойства не слетят с такой одежки к мерлиновой праматери. Класс В, в свою очередь, предполагает встраивание матрицы заклятий и зелий на стадии производства тканей и прочих материалов, а также использование кожи магических животных и особых сплавов, что значительно повышает качество. Такие костюмы не требуют постоянного обновления чар и гораздо более стабильны. Но и дороги, соответственно.

— А тот костюм, что на вас, сэр, к какому виду относится? — дописав очередное предложение, пытливо интересуется Уизли, которому дай только повод докопаться до деталей.

— То, что вы видите на мне: стандартный комплект боевой группы класса В, так называемый «черный мундир». Куртка и штаны из ткани повышенной прочности, устойчива к воздействию большинства едких и химически активных веществ и к агрессивным температурам. Способен поглощать некоторое количество магии. Усилен стальными пластинами, способными выдержать прямой удар, скажем, гиппогрифьих когтей. Также в комплект входят ботинки и перчатки: и те, и другие из драконьей кожи, то есть, прочные и огнеупорные. По функциональности такой набор средний в своем классе, есть варианты похуже, но есть и существенно лучше. Например, в сравнении с аврорскими это так, бутафорские латы по отношению к настоящим.

— Но разве авроры не носят просто мантии, сэр? — после нескольких секунд раздумий неуверенно спрашивает гриффиндорец Ноллан Беркли.

— Носят, — соглашаюсь я. — В повседневной жизни носят. Как и полицейские у магглов носят обычную одежду. Авроры, как вам всем известно, выполняют в нашем мире сразу две функции: функцию полиции и функцию силовых ведомств, то есть, военных. Так что и обмундирование у них зависит от надобности. Обычно авроры носят форменные серые мантии, которые служат не столько защитой, сколько показывают окружающим, что человек перед ними наделен особыми полномочиями. А вот когда дело доходит до исполнения работы силовиков, авроры выходят на задания весьма хорошо экипированными, тут наше министерство не скупится на закупку действительно качественной амуниции, которую с наскока мало каким заклятием пробьешь, не говоря уже о колюще-режущем оружии. Кроме аврорской амуниции, есть еще так называемая подгруппа боевых мантий, мастерство владения которыми вам на первом занятии дуэльного клуба демонстрировал профессор Снейп… так, а почему это вы, господа и дамы, преданно едите меня взглядом и ничего не записываете? Учтите, на экзамене я спрашивать буду!

Наблюдая за тем, как студенты, склонившись над собственными пергаментами, старательно скрипят перьями, конспектируя новую для себя информацию, я думаю о том, как, в сущности, мало мы, выпускаясь из Хогвартса, уносим из него знаний о реалиях мира.

Лично мне в свое время про существование такого понятия как «боевой костюм» рассказали только в учебке, как и о том, чем на самом деле заняты в магическом мире авроры и насколько пакостная у них работенка. А также о том, что черный цвет их мундиров обусловлен далеко не соображениями эстетики. Просто черный — единственный цвет, на котором почти не видно крови. Как чужой, так и своей собственной.

Но о последнем я как раз студентам ничего рассказывать не собираюсь. Ну нафиг — это та иллюзия, которой я и сам, пожалуй, предпочел бы не лишаться раньше времени.

* * *

Спуск в подземелья на «ночное свидание» с профессором зельеварения по всем прикидкам не должен занять у меня больше пятнадцати минут, так что весь вечер я с чистой совестью предаюсь проверке сочинений первого курса. Занятие это, надо сказать, настолько же муторное, насколько и веселое, так что я так и не смог до конца определиться, развлекаюсь я, или все-таки нудно вкалываю в свободное от работы время.

Обязательный семестровый курс по каллиграфии, который практиковался во времена моей учебы, в нынешнем Хогвартсе явно еще не ввели. А жаль.

Если выросших в магической среде детей так или иначе учат обращаться с пером и чернилами еще до школы — да и то почерк у многих откровенно прихрамывает на обе ноги, — то работы магглорожденных производят откровенно гнетущее впечатление. Такое чувство, что их писал пьяный садовый гном. Причем на одном из мертвых ныне языков.

А с другой стороны, перлы, выдаваемые юными пытливыми умами, действительно бесценны и поражают мое воображение красотой и силой образов.

Один только «жук-скоропей» за авторством Тины Рамсток чего стоит.

— Все маги вымрут и не будут больше размножаться… — вслух зачитываю я строчку из сочинения Рауля Лотомма. Сочинение, надо заметить, касается развития защиты от темных искусств в двадцатом веке и ее дальнейших перспектив заодно. — Трагично, черт побери, но маловероятно.

Почему-то именно у маленьких детей, как я уже успел заметить, имеется какая-то особенная склонность к забавному «глубокомыслию».

Кое-как продравшись через тщательно зашифрованные кляксами работы, я отодвигаю в сторону пузырек с красными чернилами, со вкусом потягиваюсь, разминая затекшие плечи, и бросаю взгляд на часы. В принципе можно уже и выдвигаться — главное, не слишком поторапливаться.

Волнуюсь ли я перед этой «судьбоносной» встречей? Да, пожалуй, не слишком. Чего примерно ожидать от Снейпа я знаю, а знакомое зло в любом случае предпочтительнее, чем полная неизвестность. Уверен ли я в том, что делаю? Ни черта подобного! До мастера тактики и стратегии я не дотягиваю, да и уровень подмастерья для меня, пожалуй, высоковат, так что я вполне допускаю мысль, что это было одно из самых тупых решений в моей жизни.

Собираюсь ли я придерживаться этого решения до конца? Само собой.

Во-первых, потому что, если повезет, у меня хотя бы одной проблемой станет меньше, ну а во-вторых, коней на переправе, как известно, не меняют.

Если днем в Хогвартсе основным источником шума и всяческой канители выступают ученики, то ночью в свои права вступают «коренные» обитатели замка, по светлому времени старающиеся вести себя максимально тихо и прилично.

Ночь здесь — время, когда люди с портретов ходят «по гостям», устраивают живописные попойки, заканчивающиеся не менее живописным мордобитием, заводят новые романтические отношения, ругаются, сплетничают или «навещают бабушку в заброшенной галерее на седьмом этаже». Привидения отправляются поразмять… что там у них способно разминаться, ведя между собой долгие и, как правило, дико заумные беседы. Домовые эльфы едва заметными тенями скользят по коридорам, выметая пыль из углов, заменяя прогоревшие факелы и ведя неутомимую борьбу с мелкими вредителями. Так, например, на площадке между первым и вторым этажом мимо меня, шурша хвостами, марширует к выходу целый мышиный батальон под предводительством домовика, замотанного в наволочку с эмблемой Хогвартса.

И вся эта «подпольная жизнь», доступная только взгляду заключивших контракт преподавателей — то, что мне действительно нравится в моей нынешней работе.

В юности я тоже был не дурак нарушить комендантский час и пошататься по школе, однако, как оказалось, мало просто выбраться из общежития после отбоя. Тут еще «допуск» нужен: без него и десяти процентов всего происходящего взглядом не зацепишь.

В главном холле я, как назло, пересекаюсь с профессором Спраут и профессором Синистрой, которым нынче выпала радость нести вахту.

— О, Гил, а я и не знала, что вы сегодня тоже на дежурстве! — заметив меня, улыбается Аврора, заправляя за ухо выбившийся из прически локон. — Мне почему-то казалось, что сегодня очередь профессора Флитвика и Чарити.

— Все вам правильно казалось. Я сегодня не дежурю, а просто гуляю, — я бегло улыбаюсь в ответ. С Авророй я в последнее время держусь особенно аккуратно. Если поначалу она просто прощупывала почву для более близкого знакомства, то теперь Аврора, похоже, решила, что почва ее вполне устраивает.

По-хорошему, надо мне с ней поговорить нормально и расставить все точки над «i», но все руки не доходят. Точнее, ноги. Кто хоть раз пробовал донести до девушки информацию о том, что любые отношения, помимо дружеских, его не интересуют, тот знает, насколько это тонкий и сложный процесс, похожий на попытку обезвреживания бомбы. Один неверный чих — и может рвануть так, что мало не покажется.

— Гуляете? — удивленно уточняет Спраут, и я решаю, что в моем случае любая ложь будет куда как подозрительнее разумной полуправды.

— Гуляю в сторону профессора Снейпа, — со вздохом «сознаюсь» я. — Мы договорились сегодня кое-какие вопросы обсудить, между нами, мальчиками. Так что простите, дамы, вас в компанию не приглашаю.

— Ну тогда желаю удачи, — совершенно искренне говорит профессор гербологии, вызвав у меня негромкий смешок. Похоже, не я один считаю, что из нас двоих в случае чего бояться стоит далеко не Снейпу.

Сбегая по лестнице, ведущей в подземелья, я все еще продолжаю усмехаться себе под нос, раздумывая о том, что я бы на месте наследника Слизерина предпочел бы обходить этого мрачного дядьку десятой дорогой. Особенно на его территории, где, надо признаться, темно как в склепе: то ли на факелах в подземельях по жизни экономят, то ли, что вернее, блюдя имидж, создают тут себе неповторимую атмосферу, предназначенную специально для дорогих гостей, вздумавших заглянуть к ним во внеурочное время.

Что-то под моими ногами издает тошнотворный хруст, а в следующую секунду я уже лечу на пол. Левую ладонь обжигает острой болью, и я, глухо матерясь, оглядываюсь, чтобы понять, о какую дрянь я споткнулся в этой нихрена не интригующей полутьме.

Честно говоря, лучше бы я этого не видел, поскольку в роли «дряни», как выяснилось при ближайшем рассмотрении, выступает сам профессор Снейп, очень грамотно сливающийся с местностью в своей черной мантии.

— … твою за …, … и… Морганы! — сообщаю я неподвижному телу.

Не знаю, как кому, но лично мне только что стало абсолютно очевидно, что сам наследник Слизерина моих недавних мыслей о разумности докапывания до Снейпа абсолютно не разделяет.

По левой руке уже отчетливо струится что-то горячее, противно затекая в рукав мантии. И это «что-то» — голову даю на отсечение — кровь, но с этим можно разобраться и позднее.

Выдернув из крепления палочку, я, наконец, делаю то, что должен был сделать еще на спуске в подземелья: наколдовываю lumos.

Понадеялся, черт побери, на сумеречное зрение!

В ярком магическом свете распростертое на полу тело профессора Снейпа можно рассмотреть во всех подробностях. Как и рассыпанные вокруг него осколки стекла, на которых зеленоватыми отблесками мерцают капли какого-то зелья. Остается надеяться, что это был не яд, иначе жить нам с моей распоротой рукой осталось недолго.

Впрочем… жить нам, подозреваю, при любом раскладе осталось ровно до того момента, как о произошедшем станет известно директору.

Я обреченно взмахиваю палочкой, вызывая своего серебристого лиса.

— У нас еще одно нападение, — чуть осипшим голосом констатирую я, изо всех сил сдерживая бранные комментарии и зная, что уже через минуту мое сообщение дойдет до каждого из преподавателей. — Профессор Снейп оцепенел.

1) Карло Чиполла — итальянский ученый, известный многими своими работами по истории экономики и здравоохранению. В частности, в 1976 году написал работу с весьма говорящим названием "Основные законы человеческой глупости".

Вернуться к тексту