Бастард (джен)

Хоть моды меняли порою детали:

перчатки, кашне с котелком, но!

Суть джентльмена всегда неизменна

Спокойствие — главный закон.

«Песенка Джентльмена»

Не знаю, когда закончится весь этот цирк, но по его окончании мне точно стоит тяпнуть огневиски. И ведь даже смыться незаметно не выйдет, потому что главный клоун на этом представлении я и есть. Тринадцатое августа — странно, что не на пятницу выпало — полностью оправдывает все мои мрачные прогнозы, начиная с самого утра. Во-первых, не успел я продрать глаза и соскрести себя с шикарного четырехспального сексодрома, который заменял моему папаше кровать, как по камину меня вызвал Рэй. Для тех, кто не в курсе, Рэй — это отцовский литературный агент, именно он занимается моими писательскими делами, хотя было бы там чем заниматься. Чертыхаясь себе под нос, я спешно набросил батюшкин халат прямо на голое тело и поплелся в кабинет, решив, что если это снова Браен, в восемь утра, — то он однозначно труп. Впрочем, с Браеном мне удалось качественно расплеваться прямо по каминной сети, так что оставалась надежда на несколько спокойных дней. А если очень повезет, то и недель. Честно говоря, я так и не смог выяснить, то ли он папаше друг, то ли «друг». Но его настойчивость наводит на нехорошие мысли. Однако оказалось, что это всего лишь Рэй, которого я, по зрелому размышлению, решил пощадить. Человек, между прочим, работает, в то время как я самозабвенно дрыхну. Светясь от удовольствия, он сообщил мне радостную весть — через час у меня интервью с некоей Луизой Уоллес, корреспондентом «Ведьмополитена», которая вместе с колдографом прибудет прямо ко мне. Вот счастье-то! Наскоро попрощавшись, я вспугнутым кентавром рванул обратно в спальню, тормошить Хэйди, которую до прихода репортеров следовало аккуратно выставить из дома, да еще и так, чтобы та не обиделась. Девушка просыпаться в такую рань решительно отказывалась, мычала что-то неопределенное и вяло отбивалась, пока я тянул с нее простыню. В конце концов, мне удалось поставить ее на ноги и легким шлепком под зад отправить в душ, куда она и удалилась, покачивая округлыми бедрами и на ходу пытаясь распутать смоляную гриву буйных кудряшек. Я же, отшутившись от предложения присоединиться, рысью проскакал по квартире, проверяя жилище на наличие какого-либо компромата. Нет, Фальк убирается регулярно, но, например, столовая, частично переоборудованная под алхимическую лабораторию, у репортеров точно вызвала бы кучу дополнительных вопросов, так что котел с очередным экспериментальным зельем я задвинул на кухне под раковину, а флаконы с ингредиентами распихал по шкафчикам. В кабинет же я этих господ точно пускать не собирался. Во-первых, там бардак, во-вторых, там собранная мной на коленке перегонная система, в-третьих, там книги по хронопутешествиям и темпоральным сбоям, которые я изучал уже полтора месяца.

Ах да, я еще не пояснил по поводу Хэйди! Впрочем, что тут пояснять — мне всего двадцать четыре, а вовсе не девяносто, и я не привык месяцами обходиться без женщин. В прежней жизни проблем с девушками у меня не было, если не считать проблемой тот факт, что дольше месяца я не встречался ни с одной. Да, у меня мерзкий характер, долго выносить который без желания меня прибить способна только моя сводная сестра Фелиция. В романтику, любовь до гроба и прочий сироп я не то чтобы не верю. Скорее предпочитаю не связываться — пусть другие маятся. И да, я циничный козел, который ни разу в жизни не влюблялся и в ближайшее время не планирует. Что не значит, однако, что со своими пассиями я веду себя по-скотски. Так что расходились мы, обычно, миром. Ну, почти всегда. Бывали и исключения из правил, не скрою.

С Хэйди Кларк я познакомился пару недель назад в читальном зале Центральной Магической Библиотеки Британии, куда меня занесло в поисках литературы по поводу всей этой хронофигни. Ей двадцать, учится в закрытой для магглов части Оксфорда на артефактолога. Веселая, умненькая, одним словом, приятная девчонка без особых заморочек и предрассудков, так что срослось у нас все быстро. С ней забавно и не скучно — как на свиданиях, так и в постели. Вот только, в свете грядущего визита репортеров, делать ей у меня дома совершенно нечего.

Наскоро объяснив мисс Кларк весь ужас положения и выхлебав с ней одну кружку кофе на двоих, я выпроводил девушку через камин и пошел приводить себя в более или менее человеческий вид. Сбрил пролезшую за ночь щетину, пригладил торчащие в разные стороны волосы, почистил зубы, оделся поприличнее — одним словом, приготовился к экзекуции и устроился на диване в ожидании этой самой репотерши с овечьим именем.

Сначала меня сорок минут с пристрастием допрашивали о моей новой книге, творческих планах, личной жизни, смене имиджа и совсем уж непередаваемой чуши, вроде того, у какого портного я одеваюсь, что люблю на завтрак и что для меня главное в жизни. На последний вопрос, измученный этой дребеденью, я, в духе участниц конкурса красоты, ответил: «мир во всем мире», после чего от меня, наконец, отвяли. Потом меня еще полчаса вертел колдограф, заставляя поворачиваться и принимать позы, слава Мерлину, приличные. В тот момент, когда я уже стал подумывать, каким бы интересным заклинанием угостить дорогих гостей на дорожку, меня отпустили с миром, пожелав удачного дня и пообещав напечатать интервью в ближайшем номере. Тут бы и закончить мне свои мучения, сварить себе еще кофе и завалиться на диван с «Практическими парадоксами темпоральных свертываний» Алана Стоуна или зависнуть на пару часов над котлом с модификацией «fluidus glaciem», у которого я пытался снизить «убойную» силу так, чтобы его можно было использовать в медицинских целях, но куда там! Такая роскошь явно не для Гилдероя Локхарта и уж точно не для Гила Алиена. В 12.30 мне еще предстояло тащиться на презентацию этой треклятой книженции и 4 часа изображать циркового пуделя на потеху читательской аудитории, которая мне даже не принадлежала. Но до этого момента мне еще предстояло забежать в «Мэджик Марлоу» и подхватить там Кайла — начальника отдела издательской рекламы и помянутого выше Рэя.

И вот теперь мы, как три придурка торчим за небольшим столом, втиснутым в маленький «Флориш и Блоттс», вокруг нас высятся кипы свежеотпечатанных Локхартовских книг, а прямо перед нами беснуется дикая очередища жаждущих писательского тела. Писательского автографа в смысле.

— Ребят, нам тут еще долго сидеть? — чуть слышно спрашиваю я у примостившегося справа и усердно трущего глаза Кайла. За время подготовки этого проекта мы успели неплохо спеться, точно так же, как и с папашиным литературным агентом.

— Еще полтора часа, — вместо него тихонько отвечает Рэй, в то время как я, натянув на лицо дежурную улыбку, подписываю очередной экземпляр для что-то попискивающей Эммы Петерс. — А что, наша знаменитость уже выдохлась?

— Да вот гадает ваша знаменитость, что раньше случится: у меня сведет лицо, отвалится рука, я грохнусь в обморок в этой духотище или зааважу их всех к чертовой матери и нас повяжут авроры, — в ответ на мои слова Кайл сдавленно фыркает, да и Рэй как-то подозрительно кашляет в кулак.

— Неслабо тебя шибануло, — Кайл качает головой в удивлении — Не припомню, чтобы самому Гилдерою Локхарту надоело раздавать автографы восторженной толпе.

Это дружеская подколка, и я усмехаюсь вполне искренне, не переставая со скоростью конвейера строчить на подсовываемых мне экземплярах. Неплохие они ребята, хотя я почему-то не удивлен, что до этого лета особой дружбы с папашей они не водили. Я вообще сомневаюсь, что у Локхарта было много друзей, учитывая его любовь к собственной прекрасной персоне.

— А я вот не припомню, что там раньше было, — парирую я. — У меня провалы в памяти, не забыл? Не понимаю, как мог от этого вообще получать удовольствие. Рей, черт побери, хотя бы перерыв можно сделать?

— Нет, — вместо Рэя уныло бурчит Кайл. — Пиши давай. Писатель.

— Ну, тогда хоть этого типа из «Пророка» попросите не снимать! Тут и так дышать нечем, а он еще и дымит своей адской машиной, как в битве при Шериффмуре.

Мы втроем одновременно косимся на колдографа, который мечется со своей «гробиной», пытаясь выбрать ракурс получше и посылая в толпу клубы вонючего пурпурного дыма.

— Не мешайся! — недружелюбно рявкает он, налетев на какого-то рыжего веснушчатого пацана и, похоже, оттоптав ему ногу.— Не видишь, я снимаю для «Ежедневного пророка». *

— Тоже мне! — ворчит тот, потирая одну ногу о другую, и жмется поближе к полной огненно-рыжей даме, очевидно, матери.

Вот уж не думал, что пацанам лет двенадцати может понадобиться Локхартовский автограф. Впрочем, тут все, кажется, ясно: женщина прижимает к груди несколько папашиных книг и ест меня восторженным взглядом, а дети попали «заодно», поскольку в руках у них, похоже, учебники. По крайней мере, алый с черным корешок недавно вышедшей «Теории и практики защитной магии» Уолтера Робессона за второй курс я узнаю безошибочно. Я сам внес его в список учебников не далее как неделю назад. Макгонагал в ответном письме поворчала, что работа слишком новая и непроверенная, но согласилась. Это с ее точки зрения Робессон не внушал доверия, а я через двенадцать лет по этой книге сам учиться буду и прекрасно помню, что учебник весьма толковый.

Я присматриваюсь к этой группе повнимательнее, как и ко всем детям, которые попадаются мне на глаза — будущие ученики как-никак. Тот, что с отдавленной ногой, долговяз, огненно-рыж и уши у него торчат в разные стороны. Рядом с ним такая же рыжая веснушчатая девчонка помладше и кудрявая кареглазая шатенка — обе пялятся на меня с любопытством и толикой восхищения. Около шатенки мнется черноволосый худой пацан в круглых очках, при виде которого у меня в голове мелькает и тут же гаснет смутное чувство узнавания. Что-то не похоже, что вся эта компания от одних родителей. Хотя вон, рядом с рыжей мамашей и не менее рыжим лысеющим мужчиной — еще одна пара, женщина, в которой просто копия кудрявой девчонки. Точнее наоборот. По одежде и по тому, как они вертят головами, сразу видно магглов, следом за дочерью-ведьмой оказавшихся на Косой Аллее.

— Кайл, скажи там, чтобы этих страдальцев с выводком к кассе пропустили, — шепотом говорю я. — Они вообще не наша клиентура, за исключением дамочки.

Тот кивает, подзывая распорядителя, и детский сад, в сопровождении лысеющего мужчины и маггловской пары, с явным облегчением протискивается к наглухо перегороженной народными массами стойке. Рыжая мамаша остается верна идеалам и покидать очередь не торопится.

Я еще минут десять покорно корябаю пером, понимая, что добром — то есть пока не подпишу — меня отсюда никто не выпустит. Горек хлеб популярного писателя, черт возьми. Хотя и дивиденды с этого хлеба не маленькие, конечно.

Спасает меня случай — где-то в отдаленных регионах, поближе к выходу из магазинчика, начинается какая-то возня. То, что надо!

Не успевает еще Рей открыть рот, а Кайл потянуться, чтобы схватить меня за шиворот, как я гадюкой подныриваю под столом и оказываюсь в толпе, которая, — слава папашиной славе! — почтительно расступается передо мной, как море перед пророком в маггловской Библии. Люди вертят головами, не зная толком — то ли смотреть на меня, то ли на источник шума, который я и сам увидеть бы не прочь. Заодно и ноги разомну.

Как я и говорил, «Флориш и Блоттс» не может похвастаться большими размерами торгового зала, так что причина тревоги и массовых волнений выясняется быстро. Ну да, ну да, что за ответственное мероприятие без драки? Хотя, какая это, к Мерлину, драка? Курам на смех. Уже подмеченный мной ранее лысеющий рыжий джентльмен в поношенном твиде сцепился с... нет, все-таки не с блондинкой, а с блондином в шелковой мантии. И теперь эти двое самозабвенно тузят друг друга чем попало. На моих глазах рыжий эффектно заваливает блондином близлежащий стеллаж с книгами, толпа торопится на выход, трибуны беснуются. У отца семейства группа поддержки куда как обширнее — к уже виденным мной ранее детям и маггловской паре откуда-то добавилось еще два абсолютно одинаковых рыжих пацана курса эдак третьего-четвертого.

Со стороны блондина присутствует только худенький и бледный блондинистый парнишка в супердорогой мантии.

Классовая борьба меж тем набирает обороты.

— Я тебе покажу, как обижать моих друзей! — вопит рыжий, пытаясь схватить оппонента за грудки, но тот метко швыряет в него какой-то книжкой и в руки не дается.

— Артур, не надо, прошу тебя! — голосит его не менее рыжая жена, для которой я пять минут назад подписал «Я — Волшебника».

— Так его, отец! Врежь ему хорошенько! — скандируют одинаковые пацаны, в то время как блондин пинает рыжего в лодыжку, а рыжий от души засвечивает ему толстенной энциклопедией.

— Джентльмены! Пожалуйста, прекратите! — абсолютно впустую надрывается распорядитель презентации со стороны магазина.

Тоже мне, нашел джентльменов. Папаша Джон не раз пытался мне втолковать, что джентльмен всегда спокоен и сохраняет чувство собственного достоинства даже перед лицом недоброжелателей. С этой откровенно бабской дракой вышеперечисленные признаки ничего общего не имеют. Равно как оба оппонента, похоже, не имеют ни малейшего понятия о рукопашном бое.

Еще секунду полюбовавшись на хаос и анархию, я делаю вывод, что цирк не стоит своих денег, и вытаскиваю палочку. Что характерно, никто из зрителей и администрации, похоже, не думает вмешиваться. Пялятся, как бараны на новые ворота, будто драки ни разу не видели. Краем глаза я замечаю, как в дверь вваливается гигантская фигура и принимается проталкиваться к дерущимся. В фигуре я безошибочно узнаю своего бывшего будущего преподавателя УЗМС — его вообще сложно с кем-то спутать.

— Depulso, — недолго думая, произношу я, вкладывая в заклинание поменьше силы. По зрелому размышлению «Aquamenty» я решаю придержать при себе. Может и так рассосется. Не хочется потом с Блоттсом расплачиваться за испорченные книги. — Господа, вы нашли чудное время и место для выяснения отношений, разумеется. Хотите драться — идите на улицу. Хотя, лично я бы вам не рекомендовал, потому что удар у вас обоих поставлен просто смехотворно.

Противники, которых заклинанием разнесло в разные стороны, одновременно оборачиваются ко мне, не спеша «сдуться» до мирного состояния, и я получаю возможность их рассмотреть поближе. У рыжего Артура из губы сочится кровь, блондин отделался пожеванным видом и потихоньку зреющим под глазом «фонарем». Он брезгливо кривится, пытаясь пригладить волосы, а я едва успеваю подавить тихий смешок. Нет, конечно, ничего особенно смешного, кроме бойцовских навыков, в этом человеке нет, но, черт побери, как же он со своей шевелюрой, серыми глазами и бледной высокомерной физиономией смахивает на Короля Трандуила из фильма, который снимут почти через 20 лет!

— Хороши отцы, — в ответ на два недобрых взгляда я криво ухмыляюсь, нарочито медленно обводя глазами импровизированное поле боя. — Пример для молодежи.

Тот, который блондин, дергает плечом и бросает в стоящий у ног рыжей девчушки котел какую-то потрепанную книжку, которую до этого сжимал в руках.

— Вот твоя книжка, девочка. Получше твой отец не в состоянии купить, — цедит он сквозь зубы и, посмотрев на меня так, словно я Торин Дубощит и попался на его суверенной территории, кивает блондинчику помельче. Очевидно сыну. Этот недокормленный Леголас презрительно косится почему-то на очкарика и без лишних слов устремляется к выходу следом за папашей, а я продолжаю мысленно веселиться от встречи с псевдоэльфячей семейкой.

— И чой-то, Артур, ты обращаешь внимание на окаянного, — тем временем ворчит протолкавшийся к нам Хагрид, пытаясь отряхнуть рыжего с таким энтузиазмом, будто решил прикончить бедолагу окончательно. — Эта семейка, вестимо, протухла до мозга костей! Не след так из-за них убиваться. Дурная кровь!

— Здравствуйте, мистер Хагрид, — вежливо здороваюсь я, вот уж кто почти не изменился, так это полувеликан. Они вообще очень медленно стареют. — Как поживаете? Что это был за тип?

— Привет... — он явно пытается вспомнить, кто я такой и откуда его знаю.

— Гил, — подсказываю я, не обращая внимания на откровенно греющую уши публику, но понимаю, что придется покориться неизбежности. — Гилдерой. Я окончил школу 10 лет назад.

— А, точно! Здорово, — Хагрид улыбается. — Это ж тебя директор нынче на работу взял, да?

— В точку, — я киваю, а по толпе разносится любопытный шепоток.

— Только... ты разве не блондин был? — озадаченно хмурится полувеликан. — Чет мне казалось, что ты того... посветлее.

— Был, — сознаюсь я. — Когда выпускался, был блондин, а сейчас, как видите, не очень. Все меняется, мистер Хагрид. Так кто это был?

— Да ты чего? Это ж Люциус со своим наследничком были, их все знают! Те еще снобы.

— А по поведению судя — чистые уборщики в драконарии, — хмыкаю я. Люциус... Люциус... редкое имечко, да еще и блондин. Черт возьми, похоже, я только что обфыркал Малфоя. Ухохотаться.

С другой стороны, узнать в этом моложавом, подтянутом и эффектном, несмотря на фингал, мужчине того Малфоя, который в моем времени станет во главе партии «Белой крови» — главной оппозиционной партии консерваторов, практически невозможно. Нет, тот, знакомый мне Люциус Малфой, которого я не раз видел в "Пророке", тоже был дорого и со вкусом одет, ухожен и в какой-то мере внушителен. Только волосы совсем седые и вечно убраны в хвост, взгляд тяжелый и тусклый, движения немного нервные, а с лица не сходит печать какой-то глобальной усталости. Говорят, его сломал Азкабан, куда он загремел во вторую Магическую почти на год. И пятилетняя ссылка с конфискацией, которой ему заменили тот же самый Азкабан после победы. Теперь я понимаю, что имелось в виду.

А тощий…простите — изящный паренек, стало быть, Драко Люциус Малфой. Ведущий колдомедик в Святом Мунго, который специализируется на отравлениях ядами и последствиях столкновения с темной магией. Черт, да две трети Алиеновских «мундиров» у него хоть раз да побывало! А оставшаяся треть мечтает попасть со своими производственными травмами именно к нему. Если бы маги, подобно магглам, были верующими, мы б ему свечки ставили, — столько наших он вытащил с того света за ноги. Да что далеко ходить, я сам дважды душил больничный матрас под его чутким руководством, первый раз через месяц после прихода на службу загремел на второй этаж, а второй — месяцев семь назад, — после аварии в цеху гербицидов две недели отлеживал бока на четвертом.**

Тридцатитрехлетний Драко Люциус Малфой запомнился мне как подтянутый худощавый мужчина в неизменно чистой форменной мантии, наброшенной поверх безукоризненно белой рубашки. Всегда гладко выбрит, насмешлив и спокоен — именно это ощущение сосредоточенной уверенности и спокойствия делало его первоклассным врачом. Даже самые неаппетитные на вид повреждения, кровь и вывороченные из суставов кости не могли поколебать его решительности: в чуть прищуренных светло-серых глазах всегда можно было прочесть «я знаю, что делаю», и ты, дьявол побери все на свете, ему верил. Потому что он и правда знал. Медсестры его боготворили и, по-моему, через одну были влюблены по уши. Однако, насколько мне известно, талантливый доктор был давно и прочно женат и на любителя закрутить интрижку на работе походил слабо. Во время своего последнего пребывания в Мунго я краем глаза даже видел беловолосого и сероглазого паренька предшкольного возраста, который терпеливо дожидался доктора Малфоя в вестибюле, коротая время за болтовней с девушкой из регистратуры.

Вспомнив брезгливо кривящееся и слегка испуганное треугольное личико двенадцатилетнего Драко, я невольно думаю о будущем.

«Черт, док, я вообще выживу после этой дряни? Слизни в ней, говорят, растворяются полностью», — двадцать четыре года спустя спрошу я его, дрожащей рукой отставляя наколдованный целителем тазик.

«Понятия не имею, мистер Алиен, — спокойно ответит он мне, взмахом палочки отправляя тазик в небытие и, хмыкнув, продолжит. — Но зелье, которое вам придется пить, вдвое хуже гербицида. Так что я бы на вашем месте подумал о том, как пережить его, вместо того, чтобы забивать голову мыслями о яде. Пейте. Я, с вашего позволения, отсяду и наколдую вам таз побольше».

Нынешний Драко Малфой явно пытался как можно точнее копировать высокомерную мину папаши. Зря, мальчик. Поверь, у тебя лет через двадцать будет своя — куда более внушительная, чем у Люциуса.

— Хороший пример ты подаешь детям… Подраться прилюдно… Боже! Что подумает Гилдерой Локхарт! — между тем отчитывает своего побитого супруга рыжая дама. Тот в ответ лишь виновато вздыхает, в целом похожий на сеттера, изгрызшего хозяйские тапки.

— Гилдерой Локхарт, мадам, подумал о том, что магглы гораздо лучше дерутся врукопашную, чем волшебники. Нам есть еще чему у них поучиться, — негромко фыркаю я, и женщина слегка вздрагивает, косясь на меня со смесью смущения и интереса. — А еще о том, как нам повезло, что налет цивилизации на спорщиках оказался настолько тонок. Магией вы разнесли бы весь магазин, а вручную только половину. В чем, собственно, было дело?

— Он оскорбил родителей Гермионы, — тихо говорит очкастый паренек, покосившись на кудрявую девочку, что-то тихо втолковывающую родственникам.

— Сказал, что общаться с магглами — это позор, — поддерживает его младший из рыжих, — и что ниже падать некуда.

— А его сын оскорбил Гарри, — вступает мелкая веснушчатая девчонка, которая того и гляди расплачется. Очкарик ощутимо краснеет, а одинаковые пацаны ехидно усмехаются в две морды.

— Ну, последнее, разумеется, самое главное. Однако, Гарри, замечу, драться не полез, хотя его и оскорбили, что делает честь его уму, — я ухитряюсь сохранить серьезное выражение лица. — Все это чертовски мило, господа и дамы, формальный повод более чем достойный. Но это не делает сцену более красивой. Хоть и до ужаса забавной. Свои расисты, сексисты, фетишисты и шовинисты есть везде, и обращать на них внимание, все равно, что становиться с ними на одну ступень. Удивительно, что я в свои двадцать ч... восемь говорю это куда более взрослым людям. Кстати, мистер Малфой именно этого, по-моему, от вас и добивался. Если хотите знать мое мнение. Я бы на вашем месте призадумался, мистер, что ваши маггловские друзья теперь вообще подумают о нашем обществе. Кстати, как хозяин этого мероприятия, приношу вам извинения за инцидент, — я киваю паре с девчонкой. — У нас здесь тоже есть свои...национал-социалисты.

— Ничего страшного, — смущенно отзывается мужчина маггл. — Нам жаль, что...

— Поверьте, нам всем очень жаль, — с нажимом говорю я. — Ваш приятель напрасно вздумал махать кулаками, что не значит, будто по существу он не прав.

— Дык я ж и говорю, — басит Хагрид. — Семейка-то эта вся прогнила совсем! Еще не хватало собачиться с такими.

Ну, профессор, не вся, тут вы не правы. Сын у Малфоя получится очень даже нормальным. Пусть до этого еще и далеко.

— Мистер Локхарт! — на плечо мне сразмаху ложится крепкая и не обещающая ничего хорошего рука Рея. — Вот вы где. Думаю, вам стоит вернуться, наша презентация еще не закончилась. Твою растак, Гил, давай обратно.

Последние слова Рей произносит свистящим шепотом, никому кроме меня не слышным.

— Извините, но мне пора, — я едва сдерживаю тяжкий вздох. — Еще не всем все подписал, литературный долг и все в этом духе. Желаю удачного дня и надеюсь, что больше никому синяки лечить не придется. До встречи, Хагрид.

Я не торопясь иду за Реем обратно к своему столу, истово надеясь, что большая часть очереди, напуганная мордобоем, разбежалась, и мыкаться в душном магазине мне осталось недолго. Уходя, я еще успеваю услышать, как будущий профессор УЗМС советует всей честной компании выметаться поскорее на улицу, мамаша продолжает змеиным шепотом выговаривать мужу, а кудрявая девчонка с хорошей памятью берется приставать к полувеликану с вопросом о том, когда это и какую работу мне предложил директор. Что ж, еще полмесяца, и эта новость все равно протухнет.

Куда любопытнее, на кой черт Малфой вообще полез в драку. И это человек, который во всеуслышание заявляет, что уподобиться магглу — все равно, что уподобиться животному. Впрочем, очередной поток автографов заставляет меня позабыть и о Малфое, и о рыжих, и о тонком налете цивилизации в целом. 

* Здесь и далее многие фразы героев взяты из канона без изменений

** На втором этаже в клинике Св. Мунго лечат травмы, нанесенные живыми существами, на четвертом — отравления растениями и зельями.