Хроники о последнем Искажающем (джен)

Костры на пограничных постах этой ночью полыхают особенно ярко, освещая застывшие в напряжённом ожидании лица добровольно взявших оружие в руки и присоединившихся к караулу мужчин, и одновременно отбрасываемыми на землю тенями порождая чудовища не менее страшные чем те, что возникают в слабом разуме труса.

Натруженные руки, привычные к плугу и топору крепко сжимают кажущиеся неудобными рукояти старых, отцовских ещё мечей — никто не дрогнул, не отказался, ведь за их спинами, там, в деревне, где сейчас не было видно ни единого огонька, остались те, за чью жизнь каждый готов был отдать всё что у них было.

Не уберегли. Сейчас это известно — нет никого, кто бы не знал о происшествии в этой деревне, но тогда, более трёхсот лет назад, несмотря на страх за дорогих сердцу людей, ни у кого из тех, что ждут на границе деревни и леса нет ни тени сомнений. Просто они верят. Глупо и слепо, не зная пока, что Боги, с алтарей которых ещё не успело исчезнуть щедрое подношение, уже не слышат ни их слов, ни их мыслей.

Из лесной чащи, нарастая, раздаётся звериный вой и кузнец — его легко можно узнать по могучим плечам со вздувшимися венами — так крепко держит он свой молот, с которым не расстался даже перед нынешней угрозой, — молча подбрасывает в неспокойный костёр ещё пару веток. С треском те падают в огонь, взметнув вверх пепел от уже прогоревших дров и тучу искр.

Несколько падают в сухую траву совсем рядом и мужчина помоложе, но чертами лица схожий с кузнецом, точно также сохраняя молчание, быстро топчет их сапогом.

Здесь, в этом месте, в это время и так опасно, и не хотелось бы, выжив в схватке со зверем, чей вой звучит всё ближе и ближе, погибнуть при пожаре.

Вой повторяется — теперь уже совсем рядом, откуда-то слева, но за линией костров — разрезает тишину, будто нож чьё-то брюхо. Мужчины — меч в руках каждого, становятся плотнее, плечом к плечу, остриём клинков к шебуршащим зарослям впереди.

Красные угольки глаз из темноты, оскаленная пасть и знакомый по предыдущим ночам низкий рык — они знают с кем имеют дело. Кузнец смотрит не отрываясь, не отпуская прикованного к себе чужого взгляда. Это зверям место в лесу и неповадно им заходить в человеческие деревни.

Волк не спешить выходить на свет и показывать себя людям. Умная тварь. Слишком умная для дикого зверя, потревоженного забрёдшими издалека охотниками, как они думали прежде.

Умная тварь. Не торопится нападать — знает, что силы не равны и ждёт. Чего? Чего может ждать волк, который, возможно, и не волк вовсе?

Костёр трещит и сыплет искрами. Они все — ждут, хотя пока ещё не знают чего. Ждут до тех пор, пока рычание не раздаётся с другой стороны — не слева, не справа — сзади.

А затем окружённая огнями поляна наполняется криками, рычанием и смутными чавкающими звуками, но уже скоро всё смолкает — не проходит и получаса как затихает последний стон. И вот тогда-то, то ли не замечая, то ли игнорируя голодный, полный неутолённой ещё жажды чужой взгляд, за кострами, аккуратно перешагивая через окровавленные тела, вырисовывается смутная, пока ещё трудно различимая в темноте, человеческая фигура. И чем ближе к огню, тем чётче вытанцовывают тени на плоском животе, округлой груди и нежном женском лице.

Рука с изящными длинными пальцами зовёт, манит, и зверь — или всё же не совсем? — делает шаг вперёд.

Чёрная шкура Сына Луны отливает серебром и золотом, когда в миг прыжка его опаляет пламя. Его ведёт лунное безумие и чувство родства и единения, а ещё сладкий запах свежей крови, запёкшейся под ногтями Дочери Луны.

Некому больше подбрасывать хворост в костёр и огонь постепенно затухает, но для этих двоих луна светит достаточно ярко.

За час до рассвета, когда довлеющая над ними владычица ночи уже начинает клониться к горизонту, дабы уступить место своему дневному собрату, две гибкие тени вступают в деревню. Их не видят — никто, даже старик-сторож у ворот — ровно до тех пор, пока они не перегрызают ему горло. Волчица, уже сытая, стоит поодаль, позволяя ему утолить свой голод и свою жажду.

Таково их безумие. И таково их расплата за чужие грехи.

Спустя две недели прибывший в деревню отряд по сбору налогов не обнаружит здесь ничего кроме истёрзанных, полуразложившихся трупов и не разлетевшихся ещё стервятников.

Человек не способен на подобное зверство, и весть о жителях подчистую вырезанной деревни станет первым камнем, сдвинувшим с места лавину людской ненависти и запалившим святые костры Инквизиции.

Так наступит конец благодатному времени, когда люди и те, что отличны от них жили без страха перед друг другом.

Так будет положено начало многолетней войне, которая окончится лишь с падением последнего города нелюдей — Города-утративших-надежду.

И никому — ни тогда, ни сейчас — не было ведомо о том, что стало первопричиной овладевшего всеми оборотнями кровавого безумия и даже Боги — всесильные и всемогущие — не соизволили дать на то ответа.

Ведь Боги, как крысы с тонущего корабля, первыми покинули осиротевший с исчезновением последнего из них мир.