Князь К.

Заглавный, можно сказать, герой повести "Дядюшкин сон" — богатый помещик. Лет за шесть-семь до описываемых событий он был известен в Мордасове как весельчак и жуир. А в молодости и вовсе — «волочился, несколько раз проживал за границей, пел романсы, каламбурил и никогда не отличался умственными способностями». Прмомотал всё состояние, но вдруг, уже под старость, получил в наследство богатое имение Духаново в 60 верстах от Мордасова и заперся в нем, напуганный угрозами дальних родственников упечь его в сумасшедший дом и отобрать богатства. Но однажды суровая ключница Степанида Матвеевна, имевшая над князем таинственную власть и державшая его чуть не взаперти, уехала из Духанова ненадолго по своим делам в столицу, и князь, решив съездить в монастырь, попал случайно в Мордасово, где пробыл всего три дня. За эти три дня развернулась невиданная битва между мордасовскими дамами, возмечтавшими выйти за богатого князя самим или выдать за него дочерей. Битва эта совершенно изменила расклад сил в городке и погубила самого князя — он не выдержал мордасовского «гостеприимства», статуса жениха и умер, по свидетельству местных врачей, от «воспаления в желудке, как-то перешедшего в голову».

В повести не раз даются штрихи к колоритному портрету князя, но наиболее полный портрет его выглядит так: «С первого, беглого взгляда вы вовсе не сочтете этого князя за старика и, только взглянув поближе и попристальнее, увидите, что это какой-то мертвец на пружинах. Все средства искусства употреблены, чтоб закостюмировать эту мумию в юношу. Удивительные парик, бакенбарды, усы и эспаньолка, превосходнейшего черного цвета, закрывают половину лица. Лицо набеленное и нарумяненное необыкновенно искусно, и на нем почти нет морщин. Куда они делись? — неизвестно. Одет он совершенно по моде, точно вырвался из модной картинки. На нем какая-то визитка или что-то подобное, ей-Богу, не знаю, что именно, но только что-то чрезвычайно модное и современное, созданное для утренних визитов. Перчатки, галстук, жилет, белье и всё прочее — всё это ослепительной свежести и изящного вкуса. Князь немного прихрамывает, но прихрамывает так ловко, как будто и это необходимо по моде. В глазу его стеклышко, в том самом глазу, который и без того стеклянный. Князь пропитан духами. Разговаривая, он как-то особенно протягивает иные слова, — может быть, от старческой немощи, может быть, оттого, что все зубы вставные, может быть, и для пущей важности. Некоторые слоги он произносит необыкновенно сладко, особенно напирая на букву э. Да у него как-то выходит ддэ, но только еще немного послаще. Во всех манерах его что-то небрежное, заученное в продолжение всей франтовской его жизни. Но вообще, если и сохранилось что-нибудь от этой прежней, франтовской его жизни, то сохранилось уже как-то бессознательно, в виде какого-то неясного воспоминания, в виде какой-то пережитой, отпетой старины, которую, увы! не воскресят никакие косметики, корсеты, парфюмеры и парикмахеры. И потому лучше сделаем, если заранее признаемся, что старичок если и не выжил еще из ума, то давно уже выжил из памяти и поминутно сбивается, повторяется и даже совсем завирается. Нужно даже уменье, чтоб с ним говорить...»