С музыкой не такая уж большая разница. Художественный текст всегда обладает определенным внутренним ритмом, не таким, как в стихах, но вполне ощутимым. Это всегда некое настроение, которое направляет в нужное русло восприятие героев. Это музыка, которую, на самом деле, не слышно, она должна звучать в голове. Без неё не случается погружения в текст. Если намеренно настраиваться на автора, на полемику с ним, ощущение создаётся обрывочное.
Всё это справедливо, если мы рассматриваем сколько-нибудь ценный текст. Если речь идёт о каком-то говне, нет никакого смысла его и разбирать. В любом случае получается не слишком продуктивный разговор.

Про формальный подход всё просто: если выхватить персонажей из контекста, разумеется, может создасться превратное впечатление.
Вы говорите, что Беллатриса, якобы, теряет всю свою опасность. Но что, собственно, нам о ней известно из оригинала? Да, она отличается весьма эксцентричным и импульсивным поведением. Но чем вызвана эта эксцентричность? Мы не знаем из её прошлого практически ничего, кроме нескольких небольших фрагментов и туманных намёков. Мы знаем, что она безусловно предана одной стороне и безжалостна к другой. Мы знаем, что она фанатично привержена определенной идее. Разве у меня не так? Я просто стараюсь продемонстрировать истоки её приверженности, вкладывая в её же уста отношение к политической ситуации, иллюстрирую, как подобный темперамент вообще трактует преданность на примере семейных отношений, пытаясь немного приоткрыть давние события, и показываю, что её непреклонность отнюдь не приобретение, но наследственная особенность. Где, в чём, по-Вашему, она ведёт себя "не так"? Она точно так же предана тем, кого выбирает достойными её преданности, не собирается предавать заведомо проигранное дело и отнюдь не проявляет к врагам никакого сочувствия. А если вдруг по моей милости она обзавелась парочкой-другой вполне человеческих черт, то, извините, абсолютных монстров не бывает. В этом-то и проблема, и я чётко описываю подобное противоречивое ощущение, которое испытывает Гарри, когда на себе чувствует эту истину. При этом, нигде, ни в одном месте не видно, с чего бы это вдруг ей перестать быть той же злодейкой, которой она была. Даже тогда, когда, казалось бы, дело идёт к счастливой развязке, она прямо говорит, что не собирается отказываться от старых привычек и не будет терпеть рядом с собой тех, кого она считает недостойными. Если она и не опасна, то только для тех, кого она выбрала сама.