Anna Schneiderавтор
22 июля в 09:47 к ориджиналу Черное солнце
|
|
(Часть 2).
И вот так. Страшно и безысходно. Убила своего брата. Потому что он был готов убить ее, убить Эда. За деньги. Мотив настолько банален, что от этого будто еще более чудовищный. Но больше всего в этой сцене меня потрясло, как Элис, вырвавшись из рук брата, закрыла собой Эда. Ведь тут даже времени нет, чтобы подумать – это чистое доказательство любви. А потом и выстрелила – закрывая Эда. Несмотря на то, что это страшно, и развязка трагическая, я представляю эти кадры почти как в фильме, и скажу вам, дорогой автор, что Элис в этот момент прекрасна. Как была прекрасна, когда набросилась на Рудольфа. Деньги. Очень банально. Банальнее просто некуда. Истратив деньги, измучив Эл до дна, Стив вышвырнул бы ее, как мусор. Или бы убил. Я совершенно далека от каких бы то ни было иллюзий на его счет. Сцена выстрела в Стива изначально писалась иначе, стрелял Эд. Но нужно было сказать страшную правду: Эшби убила сама Эл, это — правда. В том, что она закрыла Эдварда собой — вся Эл, вся ее любовь, вся она. Что бы она не говорила себе и Милну насчет нелюбви, как глубока не была бы ее рана от его измены, этот поступок перекрыл все, это — ответ. И я думаю, Эд испытывает от этого и горечь, и изумление, и неловкость: той, кого он любит, пришлось убить, за него, человека. И не просто человека, а брата, в котором она души не чаяла. А ведь я обманулась, обманулась этой сценой острой нежности в финале главы, и потом, сценами, которые отмечены в дневнике Эда, когда он опекал ее, нежил, ласкал, пытался отогреть, увезя в тихое, красивое место, где бы ничто не напоминало, какой кошмар произошел в их жизни и какой ужас происходит со всем миром… Столько надежды во мне разгорелось. Что вот теперь Элис наконец-то сможет открыться Эду по новой, что теперь их близость вспыхнет костром, вдвойне, втройне… Так казалось… и потом все будто стало утекать сквозь пальцы. Элис стала натурально сходить с ума. Страшно, очень страшно. Сцена, где она в парке смотрит в небо, пока все тело не окоченеет, а потом издает этот полувопль-полустон боли, откровенно пугающая. Ее резкое охлаждение с Эдом после вот этой болезненной близости так ранит… Здесь боль и утрата стали больше любви, больше всех сил Элис. Она держалась, видит бог, до последнего, смиряла себя все больше, больше и больше. Но эту степень отчаяния и пустоты смирить даже самым огромным усилием невозможно. Это можно, наверное, только прожить. Попытаться. И Эдвард здесь тоже, во всех своих записях, остается самим собой. Часовой на посту, что пытается защитить свою Эл. И, может, в каких-то моментах даже уже не ради их любви, а ради того, чтобы, как вы сказали, душа и сердце, человеческое в ней не погибли. Не знаю, как и Эд, со своей стороны, смог выдержать все происходящее. Какими силами своего раненного сердца? Думаю, кивнул головой, сказал сам про себя, что "так надо", и просто пошел дальше. Потому что так, действительно, надо. Надо все выдержать. А что будет там? Еще неизвестно, известен только этот долг, и он обязан его выполнить. А как будет после... посмотрим. Я плакала, когда читала воспоминания Элис о дне, когда она потеряла ребенка. Ее страх, ее боль, осознание, что она теряет своего малыша, сверхчеловеческое усилие, чтобы схватить судьбу за глотку, и в конце – эта человеческая, чистая печаль на лице старого доктора. Не знаю, просто дрожь пробрала от всего этого эпизода, и когда эмоции схлынули, я подумала о том, что Элис никому об этом не говорила, ни с кем не пыталась поговорить, чтобы хоть чуточку облегчить эту боль, она – только в ней, она ее опустошает, разъедает, и когда она приходит к маленькому мальчику и плачет, лаская его, она одновременно и пытается хоть как-то себя исцелить вот этой привязанностью и нежностью, и вместе с тем ведь будто сдирает кожу с раны и кромсает ее. Очень тяжело было писать эти воспоминания Эл, как и все другие горькие моменты. Эл, действительно, об этом никому, в том числе и Эдварду, не говорила. Это то, что останется только ее личным, сокровенным. Но иначе, мягче, нельзя, — история не позволит. Все же, во всей этой темноте, есть маяки света: искреннее сочувствие доктора, счастье маленького Мариуса от встреч с "феей". И мальчик этот дает Эл больше, чем она, всеми деньгами вместе взятыми, может дать ему. И если бы не было его, такого счастливого одним ее присутствием, не знаю, что стало бы с Эл. Сам того не понимая, он помогает ей буквально выжить. И дает силы на то же противостояние c Ханной, которая не устает в своих усилиях (понятных с женской точки зрения). И которая помогает, как вы точно заметили, увидеть Эл и Эда еще точнее, в тех переменах, что с ними произошли. И ее взгляд тем более интересен, что она хотела бы, "по традиции", как бывшая, чернить Эл и быть с Милном, но от степени горя Эл даже такая как Ханна, немеет. Конечно, факт его измены вот _именно в тот день_ перечеркивает все. Почти все. Если бы перечеркнул все, Элис бы не плакала, когда она в ярости и бессилии выкрикнула ему страшные слова: «Ненавижу тебя». Не верю, Эл. Не верю, милая. И ты сама себе не веришь. Это боль, злость, страх, обида, вина, все вместе пожирает ее изнутри, и это ее «ненавижу» скорее к самой жизни в лице Эда, потому что Эд – единственный, кто может ее вообще услышать, кто может понять этот крик. Да, задуши Эл в себе любовь к Милну, плакать бы ей не пришлось. Но в том и дело, что это не получается. Как не получилось повести себя иначе в том страшном, для них обоих, моменте, когда она крикнула, что ненавидит его. И у Милна тоже настал его предел. При всем чувстве вины, при всей любви и обожании Эл. И да, — он вообще единственный, во всем мире, кто может ее понять. Тот, кому не надо ничего объяснять. Да и объяснить это невозможно. Пожалуйста, Эл, опомнись, позови его. Или приди сама! Ведь он не уйдет далеко. Будет рядом. И куда бы ты не пошла, он будет держать тебя за руку, пусть и на расстоянии. Твоих слов он, может, ожидал. Все равно едва ли Элис ранит его больше, чем он – сам себя, бичуя себя за каждую ошибку. Но надо, надо двигаться дальше, иначе их засосет в эту воронку потерь, ненависти и безысходности. Горько усмехаюсь тому, как вы правы: Милн, несмотря на все, никуда не уйдет. Такой человек. Если станет нужно — все отдаст, жизнь отдаст, а со своего рубежа не сойдет. Ну и изъест себя так, как, — правда, — никто другой не может. В общем, это мы видим в его словах к Ханне, он повторяет ей то, что ему сказала Эл во время разговора в лондонском саду: одной любви недостаточно. Только он говорит это, кроме убеждения, с невеселой усмешкой. Но откуда опустошенной и уже почти что душевнобольной Элис взять силы на прощение, на желание снова жить, любить и быть любимой?.. Думаю, здесь ответ один. Время. И время у Эл будет. Сцена допроса от самого Гиббельса вновь обличает всю низость и паскудность режима, идеологии, сотворенной такими вот животными без совести и души. Сущий демон, никчемный и пустой, но сидит и играется, издевается, наслаждается своим правом сильного в гнусном сладострастном экстазе. Горжусь Элис, которая так бойко и стойко выдержала этот допрос, но, боюсь, он мог стать последней каплей для ее душевного состояния. Горжусь Эдом, который выдержал это, выдерживает все это, ведь у них есть еще и миссия, и рабочие обязанности, и банальная угроза не вернуться домой каждый вечер… Про тварей, подобных Геббельсу, и говорить больше нечего. История все сказала. Они сдохли как последние ... Даже бравый Геринг убил себя, прикрываясь "честью офицера". Только чести в том — ноль. Одна трусость. И память нам, навсегда. Чтобы помнили и не уставали стоять против них, как сейчас снова это нужно. Да, вы правы: все силы, что были у Эл, ушли в выдержку для того допроса. Эду это, в силу опыта, характера, закалки и своеобразного чувства юмора ("хотел впечатлить будущую фрау Кельнер" — "Получилось?" — "Не очень") дается внешне, и в какой-то степени, легче и привычнее: опыт позволяет ему не раниться о подобное дерьмо, а просто отвечать и идти по своим делам. И обе сцены, в которых дан взгляд Ханны на Элис и на Эда (я рада, что этот персонаж не исчезает из повествования и открывается по-новому, моменты с протянутым платком и с криком про любовь впечатляют, значит, что-то в ее душе происходит…) Ханна будет с нами долго, до самого завершения. У автора были во время написания иные взгляды на ее судьбу, но сюжет распорядился иначе и гораздо лучше, чем автор мог предположить. И, несмотря на ее роль в жизни Элис и Эдварда, очень не хотелось все сводить к банальной фигуре брошенной, озлобленной любовницы. А некоторым читательницам Ханна вообще нравится гораздо больше Эл. А Эд, который впервые за много лет возносит молитву, потому что понимает, что как бы он ни старался, он все равно не сможет все сделать сам. Он тоже уязвим, тоже хрупок, и понимает, что его сил недостаточно. Теперь не просто чтобы защитить Эл, а чтобы не потерять ее, чтобы добудиться до нее, ведь она ушла очень, очень глубоко в какую-то ледяную пустошь… Что вернет ее оттуда? Если с Эдом что-то случиться? Очень, очень переживаю! Спасибо вам! Молитвы Эда, такие редкие, по силе, думаю, это как молитвы Росауры за Скримджера. Правда, у Росауры они чаще прорываются. Но, если уж дело доходит до них, то все или почти все, в самом деле, очень серьезно, на пределе. Ответ на ваш вопрос о том, что вернет Элис, появится в тексте скоро. А Милну деваться, как всегда, некуда: он в той ситуации, когда нужно быть сильнее даже случая. Огромное вам спасибо! 1 |