Не знаю, нужно ли это моим читателям, но поскольку мы с автором Большой Игры прямо таки соревнуется в том, кто больше любит и лучше понимаешь Снейпа, то приведу вам ещё один отрывок, который мне очень понравился. (Сильно подозреваю, что делаю это практически для себя одной, но поскольку это мой фанфик, то я под ним что хочу, то и ворочу🤪

Я его люблю. Снейпа. Правда. Совсем. Рвется он, рвется, изводится – и не может, не может… Ну ее эту ревность – здесь уж больше сквозит страх.

Ну вот как ему выпутаться из этой нравственной проблемы, из этого ужасающего тупика крайней необходимости? Да никак, только самостоятельно. Дамблдор уже подсказал ему в самом начале – только он один знает, навредит ли его душе убийство немощного, умирающего старика – но, чтобы это сработало, Снейп должен сам сделать этот вывод. А он не может. Не может – и все тут. Его душа рвется на части задолго до того, как ее рвут убийство и смерть самого любимого.

Ну вот как объяснишь ему, что быть неправым «по совести» и «по закону» – разные вещи, генетически полярного происхождения, часто вступающие в конфликт? Конкретное решение этого противоречия в каждом особенном случае есть дело решения личности – ее поступок (вновь встану на сторону Анны). Снейп не в состоянии это принять, его развязка этого узла произойдет лишь в самом конце, а до той поры – так ему и мучиться. И я очень люблю, почти боготворю его за это мучение.

Ведь убийство правильным быть не может. Как и сам человек не в состоянии быть безупречно правильным. Потому что Арда у нас слишком исказилась, и живем мы в эпоху, когда зло – прямо в нас, его невозможно отделить.

И думается мне, что как-то вот и без всяких формулировок должно быть ясно в каждом случае собственной совести человеческой, где будешь по ее суду виноват меньше. И по ее подсказке индивидуум и должен действовать.

А разве у Снейпа что-то развивается не в том порядке, и совесть не зудит? Еще как зудит – иначе он бы так не брыкался! Дамблдор это знает, потому столь многое для него разумеется само собой. Снейп сильный. Он все решит правильно. Директор абсолютно в нем уверен, и это делает обоим очень большую честь. Впрочем, Снейп, разрываемый совестью, разумом и сердцем, пока этого не видит и оценить не в состоянии. У него своя драма и тоже очень мало времени. Только если Дамблдор умирает, Снейп – перерождается (такой же малоприятный и страшный процесс, между прочим).
Я полностью уверена, что веление совести (чистой души нашей) куда ближе к Божескому суду, чем всякие измышления богословов. Когда утверждают, что если убиваешь по закону, то оно правильно (типа государство осуществляет суд Божий на грешной земле), мне становится противно. Не совесть должна строиться на законе и оправдываться им, а закон – совестью. Порядок неправильный. И, если измышления умных богословов, которые и сами не всегда имеют рыльце свободным от пуха во многих вопросах, по этой проблеме – истина, ей-Богу, я, как Достоевский и Анна, предпочту остаться с Христом, а не с истиной. И с Дамблдором и Снейпом – но не с ней.

Беда военного времени и периода террора в том и состоит, что притупляется ощущение ценности человеческой жизни и ощущение великого греха убийства, который иногда, конечно, необходимо взять на душу. И выходит буквально Черт Знает Что.

Крауч-старший, может, изначально и не был плох, но дошел до страшных вещей, не убивая, не пытая, не насилуя самостоятельно, но все поручая другим. В противоположность ему – Дамблдор, который объявляет убийство запрещенным, потому что сам не может убить; Грюм, который всегда старается брать Пожирателей живыми; Снейп, который превзошел своих учителей, на крайне провокационный вопрос Директора («Не будьте шокированы, Северус. Скольких мужчин и женщин вы видели умирающими?») отвечая: «В последнее время только тех, кого я не мог спасти».

Ради Дамблдора Снейп готов нарушить шесть своих клятв (три – Директору и три – Нарциссе), поступиться своим Словом. Удивительное дело… гриффиндорцы готовы пожертвовать собой и своими близкими, чтобы спасти мир. Слизеринцы способны уничтожить мир, чтобы спасти своих близких. И ведь не поймешь, кто из них неправ…

Самому Дамблдору, конечно, подобная жертва тотально ни к чему, ибо кончина Снейпа в случае, если он наплюет на Обет, не только спутает всю Игру, но и разнесет в щепки доску в целом и одно конкретное старческое любящее сердце, но… как бы сказать… зато какой жест!

- Вы дали мне слово, Северус, – отвечает Дамблдор.

Вот так. Это Снейп-то всегда требовал от Дамблдора конкретных формулировок? Вот формулировка – конкретнее некуда. Ни поспорить, ни порассуждать, ни в морду дать, ни время выиграть. Подобно донжуановской Юлии, остается лишь вздохнуть, вспыхнуть, смутиться, шепнуть: «Ни за что!..» – и согласиться.

Снейп уже дал слово. Все. Говорить не о чем.

- И, раз мы говорим об услугах, которые вы мне должны, – тем не менее продолжает Дамблдор, – я думал, вы согласились внимательно приглядывать за нашим юным слизеринским другом? – «По-моему, я отдал приказ, Северус. Я очень четко ощущал в тот момент, как двигались мои губы. Вы же обещали исполнять – вот и исполняйте, а то еще умрете раньше меня, Северус, не смейте, кто ж меня тогда убьет, слышите?»

Снейп закусывает губу, выглядя очень злым и не менее сильно мятежным, но ничего не говорит, очевидно, прекрасно понимая, что не все то, что произнесли с вопросительной интонацией, есть вопрос. Иногда это может быть требованием, приказом, угрозой или – о ужас – выражением неудовольствия. А это, между прочим, хуже, чем смертельно опасно. Ибо когда Главнокомандующий Орденом Феникса, Отрядом Дамблдора и Школой Чародейства и Волшебства Хогвартс чем-то недоволен, он может начать разбрасывать свое недовольство большой лопатой, не забыв этой лопатой хорошенько к кому-нибудь приложиться.

Впрочем, после краткой паузы, в течение которой спорщики любовно буравят взглядами друг друга, Дамблдор лишь вздыхает, ибо он – человек отходчивый. Ведь существуют повешение и повешение. Снейпу, добрую четверть часа на все лады вопившему: «Люби меня, люби, жарким огнем, ночью и днем!» – достается первое. Вернее даже сказать, Дамблдор показал ему зубы, уколол в пальчик бумажным зонтиком от коктейля и тут же принялся на оный пальчик дуть. Мол, вы, Северус, не забывайтесь, а также помните, к чему приводит неисполнение приказов – мисс Белл до сих пор, кстати, в больнице лежит. И даже это я вам прощаю.

Для сравнения: всю дорогу вопящего то же самое Тома Директор с удовольствием лупит по голове железной арматурой. И на макушку после этого дуть даже не собирается.

- Приходите в мой кабинет сегодня ночью, Северус, в одиннадцать, и вы не станете жаловаться, что я вам не доверяю.

Спасибо хоть, что не залепил что-то вроде: «И я расскажу вам все», – а то я бы с ума сошла.

Директор действительно частично удовлетворяет запрос Снейпа на подтверждение информации позже вечером, сообщив ему: а) что квест на Игру-7 полностью готов («Придет время, когда Волан-де-Морт, станет казаться, начнет бояться за жизнь своей змеи <…> тогда, я думаю, будет безопасно сказать Гарри»); б) что он прав в своих догадках насчет существования крестражей Его Темнейшества; в) что Гарри – тоже крестраж Его Темнейшества; г) что Гарри должен умереть («Если я его знаю, – если он правильно разгадает квест, – он организует все таким образом, что, когда он действительно отправится встречать свою смерть, это на самом деле будет означать конец Волан-де-Морта»).

Воистину, не задавай вопрос, если не знаешь, что будешь делать с ответом. Бедный Снейп.

Теперь к его ужасному конфликту нравственной совести и любящего сердца добавляется еще одно: Дамблдор прямо подтверждает, что убить его – означает открыть для Гарри квест, который закончится смертью подростка. Да, чем дальше в лес, тем больше жути, если честно.

Я сейчас не буду о том, что происходит в душе Снейпа по отношению к Гарри после разговора с Директором. Отмечу лишь, что ужас Снейпа, вызванный столь горячо желаемым получением информации, конкурирует лишь с невероятным счастьем: «Дамблдор любит меня! Меня! Он мне доверяет, забоится обо мне!»

Да, доверяет, верит в его способности в Окклюменции – а также, что гораздо важнее, духовную силу вынести правду и жесточайший нравственный стержень оставаться с ним, Дамблдором, дальше самого конца. Да, заботится – и решается открыться ему, зная, что он поймет и примет. Да, любит.

Любит.

Наверх