Ну... собственно, вот.

Какое-то на редкость дурацкое Рождество вышло.
И напились все как… магглы, и бардак какой-то дикий устроили, так разукрасив гостиную, что проще было не прибирать, а отделывать заново – а уж закончилось это и вовсе совершеннейшим непотребством: совершенно пьяная Белла плакалась собственному мужу, что Лорд совсем-совсем не видит в ней женщину, а тот её же и утешал, и гладил по голове, и утирал, образно… и не очень образно говоря, сопли; Рабастан дорисовал на портрете малфоевской пра-прабабки какой-то кувшинчик, и пожилая леди теперь всё время к нему прикладывалась, даже не пользуясь прилагающимся к нему бокалом, и была совершенно непристойно весела, а потом и вовсе исчезла со своего полотна и отправилась на портрет пра-прадедушки, который тут же и уволок её куда-то за раму; МакНейр истыкал выточенную из благородного дуба столешницу поставленного на попа парадного обеденного стола метаемыми в неё ножами, и Люциус даже думать отказывался о том, в какое слово складывались оставшиеся от тех метки; Мальсибер с Эйвери своими шуточками довели старинные волшебные шахматы до нервного приступа, и те, в конце концов, разбежались и попрятались по щелям, и категорически отказывались возвращаться оттуда, покуда эта парочка не покинет мэнор – а уж что учудил младший Крауч, даже сказать было стыдно, и от одной мысли об этом Люциуса мутило и хотелось то ли грязно и непристойно ругаться, то ли просто тихо побиться головою о стену.
Потому что он ведь ещё и увидел всё это.
Ну не везло ему в эту ночь.
Фатально.
Ибо Нарцисса ушла спать достаточно рано, сославшись на то, что она всё это торжество готовила – и устала, но он пусть развлекается хоть до утра, она не обидится и желает им всем много веселья. Пожелание, видимо, было настолько искренним, что сбылось, он бы сказал, с лихвой (к утру Люциус с тоской думал, что непременно нужно будет как-нибудь очень мягко попросить Нарциссу больше никогда им подобного не желать, ибо ещё одного такого веселья Малфой-мэнор просто не выдержит) – а уж последствия у него обещали быть и вовсе незабываемыми.
Обнаружив в какой-то момент нехватку одного из гостей, Люциус, пошатываясь, пошёл разыскивать Барти – не то чтобы он за него волновался, но юноша обладал ещё более неустойчивой, нежели Рабастан, психикой (что до знакомства с Барти представлялось Малфою попросту невозможным – но Крауч-младший быстро и наглядно продемонстрировал всем, что то, что они называли истериками, сиречь швыряние мягких и бьющихся предметов в стены, что Асти с огоньком проделывал в минуты и часы раздражения, на самом деле всего лишь милые шалости и очаровательные особенности совершенно вменяемого человека), и кто его знает, не взбредёт ли ему в голову спьяну сигануть, например, с малфоевской крыши (которая, разумеется, зачарована от подобных глупостей, но всё равно неприятно), или, например, прыгнуть в какой-нибудь пруд. Или выкинуть ещё что-то такое же… эксцентричное.