Ночь. Улица. Фонарь. Аптека. Загадочный и лунный свет. Два человека бредут по улицам строящейся Площади Мост.
Уже осень.
Симон Каин поглаживает длинную седую бороду, подвигаясь короткими, задумчивыми шажками; не так, как обычно. Полы его бархатного одеяния волочатся следом, но поза не горделива и высока, как у любого Каина. Засыпающая к сентябрю мошкара испуганным граем летит прочь от него — словно страшится запятнать его святейшество. Исидор не смотрит ему в глаза, лишь привычно идя рядом и периодически отмахиваясь от мушных облаков — того, что бежало от Симона.
— Друг мой, — начал было Исидор, — скажи мне, что ты увидал в Бойнях?
Симон молчал. Когда он углубился в один из дворов, в соседнем доме вдруг зажегся свет: из дверей выкатилась молодая семья, склонившись всеми детьми и супружеской четой до пят. Они громко верещали и воздевали к лику Симона руки: «Дедушка! Дедушка наш святой! Спаси и сохрани!»
Чем дальше они шли, тем больше домов пробуждалось. В грязную кирпичную кладку, ржавые крыши и треснувший камень, в них входила душа. У беременной женщины с легкой руки родилась тройня — воздух, поднявшийся из-под стопы Симона, дошел до открытого окна.
Исидор сказал:
— Друг мой!
— «Я видел всё. Наш город, его будущее — они изменились. Нечто пошло не так», — пророкотал голос в голове Исидора. Тот недовольно встряхнулся.
— Перестань. Ты можешь общаться и без своих магических трюков.
— «Во мне нет магии. Я не волшебник», — сказал он и повернул голову со флуоресцентно светящимися глазами. Исидор отвернулся, чтобы не ослепнуть.
— Не возражаю. Только Матери Бодхо ради, смотри себе под ноги.
Посекундно всё более разгоравшийся свет в его глазах вдруг исчез и уткнулся в землю — на том же месте расцвел и зачах куст савьюра.
Они двигались к серии разбросанных строительных блоков и материалов. Из темноты постепенно вырисовывались очертания первых намеков на стены. Холодно поблескивал зарождающийся пруд под округлым фундаментом.
— «Любезный мой Исидор… то, что я видел, было зооморфным началом нашего Города. Зыбкость мироздания подтвердилась ее диалектической двойственностью, очертив дуализм материальных ценностей и аллегоричность нашего бытия в контексте утопичной реальности».
— Значит, ты прошел испытание Боен, — кивнул Исидор. Он вовремя остановился у кромки пруда — чуть не намочил ноги, — а Симон, забывшись, пошел по воде.