Комментарии «Черное солнце» (гет)

[отзыв к главе 2.10]
Здравствуйте!
Несмотря на жуткие события главы и кровавую кульминацию, благодаря финалу ощущение от неё такие парадоксально светлые… Быть может, потому что этот долгожданный свет и нежность, и тепло, и доверие между Эдом и Эл приходят, искрят и заполняют собой всю эту выжженную пустошь, которую оставили после себя дни тревоги, томительного ожидания свиста топора. Рудольф вышел настолько омерзительным, что я даже не жалею, что ошиблась в своих надеждах, что Эл сможет его «поменять». Такие как он, видимо, уже не подлежат никакому исправлению. Настолько скотское, мерзкое поведение, образ мыслей – особенно ярко это проявилось даже не в попытке изнасилования, а в начале и середине главы, когда Рудольф «добивается» Эл и хвалит себя «за поступки». Что, мол, он «сдерживает порывы», уважая «старомодное» воспитание Эл. /хочется каждое слово брать в кавычки, настолько горькая ирония за всем этим/ Или как он считает себя героем, что предупредил ее, чтобы она не выезжала в город во время Ночи длинных ножей. Физиологические подробности вроде слюнявых, грубых прикосновений, потных рук, пьяного дыхания, ассиметричности черт лица пробирают до дрожи. И самое страшное для меня было, это «робкая надежда» Эл, с которой она сворачивалась в калачик на своей кровати, что Рудольф отступит. Почему это страшное? Быть может, я задумалась, что даже относительно таких подонков мы продолжаем надеяться на лучшее, на какое-то исправление, озарение… Дело не в том, что это мало возможно, а в том, что они сами совершенного этого не хотят. Они _уверены_ что с ними все в порядке. Более того, они уверены, что просто герои, молодцы, умницы, передовые люди, избранные! Поистине, дьявольская гордыня. Только дьявольская не для байронического загадочного героя, а для такого вот животного. А еще это зверское «сначала я, потом ты». Просто передернуло. Настолько ярко высвечивает одна эта фраза полнейшую беспринципность, и при этой самой гордыни совершенное отсутствие даже не то чтобы принципов, а банального собственничества, что ли? Будь он чудовищем, так утащил бы в свое логово добычу и заявил бы на нее права. А тут он далеко ходить не будет. Разделает прям в машине на заднем дворе. И еще поделится. Единственное, что его заботит – это первенство, такое мелочное тщеславие, просто плюнуть и растереть, но потом у этой гадины в руках оружие, на груди ордена, на лице – сытое довольство и убежденность, что ему причитается все самое лучшее, ведь он правда старался, не сидел сложа руки, выполнял свой «долг», до поры соблюдал приличия… Эд, ты герой. Да, убийство ССовца это практически смертный приговор, и я очень переживаю, как Эд и Эл будут себя защищать от следствия и обвинений, но в момент этой жуткой сцены, когда это животное еще и заграбастало Эл и пыталось ей прикрыться, а у Эда начался приступ… я только и думала: пожалуйста, сделай это. Успей сделать это, Эд. И Эл ему помогла! Этот прилив нечеловеческих сил, будто в агонии, сделал ее еще более прекрасной. Мне безумно нравится, что она остается хрупкой, растерянной, вынужденной заковывать себя в броню и тихонько плакать в кулак, пока никто не видит (правда, слез уже почти не осталось, вместо них – нервически резкие движения, закушенные губы и намотанная нитка на палец), она не становится клишированной шпионкой из фильмов с пистолетом в подвязках, и она не знает супер захватов, чтобы отбить насильнику все, что нужно – нет, этот прилив сил он спонтанный, почти сверхъестественный, чудесный и настолько… правдивый, искренний, просто вот.. ну, любовь, жизнь, борьба, все было в этом ее порыве. И это очень мощный выход на свет из мрака, который за главу сгустился так, что ощущался почти физически, как плотная вата вокруг. Духота, жара, нервозность, пролитая загустевшая, липкая кровь, на которую слетелись мухи.. Эти нацисты в черной своей форме как эти мухи, когда Эд и Эл шли к дому Гиббельсов (каждый раз, когда читаю и пишу эту фамилию, не перестаю думать, как здорово вы поменяли одну-единственную букву, чтобы слово «гибель» звучало еще более явно), у меня вместе с Эдом было желание выйти куда-нибудь и продышаться свежим воздухом. И, кстати, тот крохотный факт, что в этот момент, когда Эд ощутил и тревогу, и нежелание идти туда, именно Эл так спокойно, мужественно улыбнулась, пообещала ему, что все будет хорошо, хотя очевидно же, что нет, взяла за руку и повела вперед, в жерло вулкана – это было мощно. Вот оно, большое мужество маленькой и хрупкой женщины. Бесконечно прекрасной и светящейся изнутри той любовью, которая одолевает в ней гордость и обиду. Я любовалась ими в финале, любовалась их победой над насильником, их победой над отчуждением между друг другом…
И отдельно благодарю, как всегда, за тщательно прописанные исторические реалии. Вновь вспоминать подробности этого шакальего восхождения к власти очень нужно, поучительно, и дает пищу для размышлений.
Спасибо вам!
п.с. еще классная деталь, что Эл, несмотря на домогательства и страшную обстановку в стране все равно переживает о показе мод, о своей работе, о том, что у нее не очень удаются складки на платье – это очень жизненно, когда несмотря на пугающие большие проблемы, маленькие неприятности могут изводить нас даже сильнее. Потому что их мы вроде как можем и должны решить, это нас и изводит, когда не получается, а вот огромные черные тучи никак не развеешь, с этим проще смириться, что ли… Просто замечаю за собой похожее отношение к мелким неурядицам слишком нервное, когда по жизни есть куда более серьезные проблемы, по сравнению с которыми вот это суетное – ну полнейшая чепуха. Ан-нет, изводит!

[отзыв к главе 3.2]

Здравствуйте!
Все три прочитанные мною главы обхемные и полные впечатлений, но после первой я уже не могла остановиться, а вторая потянула за собой третью - такой был мощный финальный аккорд, что я не могла оставить Эда и Эл в неизвестности. Стив... его появление - оглушительная неожиданность, но что может сравниться с развязкой! Нацизм - это просто бездна зла. Сколько отвращения до физической судороги вызывал Рудольф, а до него - Гиббельс, Гиринг, которые пытались запятнать своей мерзостью Элисон, но тут появился блудный братец - и пробил дно, иначе не скажешь. Я помню его краткое, но говорящее само за себя появление в воспоминании Эдварда, когда он тоже трясся над деньгами, которые "должны были быть его", одергивал и презирал сестру, позволял себе расистские высказывания, и вот теперь мы увидели его во всей красе. Не думаю, что буду грустить из-за того, что на этого... хочется слово поприличнее подобрать, но, может, оно того не стоит?.. хватило и половины главы. Больше не надо. Предатель, извращенец, наркоман, нацист, для которого нет ничего святого, родную сестру он готов бросить на растерзание шакалов и сам еще поучаствовать... из тех, видимо, кто согласится на "сначала я, потом ты". Какой же кошмар... Шокирует его подлость и низость падения, но особенно острое потрясение от крушения надежд Элисон. Ее радость такая чистая, когда случается их встреча! Так переданы ее эмоции, это чистое чудо, дар Небес, она просто-напросто порхает над землей, и так сердце млеет, когда наблюдаешь за ней, она будто маленькая легкая девочка, которая дождалась не просто рождественского подарка: она будто увидела самого Санту, который его оставлял для нее. На контрасте с живописанием исторических реалий, этого удушливого до полоумия Нюрнберга, в котором массово исходят потом, экстазом и истерией, теряя последние капли рассудка и совести, Элисон, которая ни жива ни мертва ходила в этой толпе, вдруг готова взлететь до седьмого неба, не ниже. И счастье так ослепляет ее, что скупые реакции брата ее ничуть не смущают. Мне кажется, она так давно не испытывала столь ярких, сильных и светлых эмоций, и конечно, холодная насмешливость Стива ничуть ее не отрезвляет, а попытка Эда критически взглянуть на произошедшее лишь выводит из себя. Она в отрицании, она не может, только обретя свою мечту, тут же от нее отказаться. И наговорив в споре много лишнего Эду, который ни в чем не виноват, она просто пыталась излить тот страх потери, который парализует ее душу. И очень мощная сцена, когда Эд, услышав обвинения Эл, молча пьет... воду... из фляжки... (само это уже восхитительная деталь), а потом рассказывает все, от чего он хотел уберечь воображение и уши Элис. Это даже не оплеуха. Это такой урок, который, хотелось бы мне верить, не забудется так просто. Конечно, Элис устала от дикого напряжения, от страха, она еще не пережила толком происшествие с Рудольфом, на их глазах чудище нацизма пожирает рассудок и волю населения целой страны, уродует и искажает некогда высокую культуру этих очаровательных древних городов… И встреча со Стивом это как сказка, как избавление, и слышать от Эда, что надо оставаться настороже, что нельзя бросаться в объятья к брату, который «был мертв и ожил, пропадал и нашелся», а надо подозревать его в худшем… Конечно, она взбрыкнула. Позволила себе забыть, что Эдвард неустанно пытается ее защитить, что он в разы опытнее, что у него нюх на подвох… (в этом отношении показательна сцена в гостинице, где Эд после утомительной дороги и поисков все равно первым делом проверяет номер от и до, а Элисон просто падает на кровать) И ведь не бросил ее, что бы она ему не наговорила. Пошел, наверное, в этот ресторан и засел там в засаде, ждал, и снова в критический момент вышел на сцену. Дальше события развивались по самому жуткому сценарию, который и представить было нельзя, поскольку темп был очень высокий. Я просто успевала только что воздух хватать ртом, вне себя от тревоги. Родной брат. Почти половину книги для Элис (и так или иначе для читателя, все же надежда Элис заражала больше, чем воспоминание Эда о той ссоре, где Стив явил свое лицо) он был как маячок, обещанное чудо… И вот так. Страшно и безысходно. Убила своего брата. Потому что он был готов убить ее, убить Эда. За деньги. Мотив настолько банален, что от этого будто еще более чудовищный. Но больше всего в этой сцене меня потрясло, как Элис, вырвавшись из рук брата, закрыла собой Эда. Ведь тут даже времени нет, чтобы подумать – это чистое доказательство любви. А потом и выстрелила – закрывая Эда. Несмотря на то, что это страшно, и развязка трагическая, я представляю эти кадры почти как в фильме, и скажу вам, дорогой автор, что Элис в этот момент прекрасна. Как была прекрасна, когда набросилась на Рудольфа. И вот, в двух главах подряд наши супруги убивали, чтобы защитить друг друга. Только, увы, последствия слишком разные оказались.
Рудольф был насильником, нацистом и мерзавцем. Стив был насильником, нацистом и мерзавцем, но еще и родным братом. Воспоминания о котором давали Элис одну из существенных опор для того, чтобы справляться с кошмаром действительности. Такой поворот событий расплющит и более устойчивого и, прямо говоря, здорового человека, а Элис, истощенная, взвинченная, не прожившая до конца боль от предательства Эда и горе от потери ребенка, изъеденная страхом… как она могла бы это вынести? А ведь я обманулась, обманулась этой сценой острой нежности в финале главы, и потом, сценами, которые отмечены в дневнике Эда, когда он опекал ее, нежил, ласкал, пытался отогреть, увезя в тихое, красивое место, где бы ничто не напоминало, какой кошмар произошел в их жизни и какой ужас происходит со всем миром… Столько надежды во мне разгорелось. Что вот теперь Элис наконец-то сможет открыться Эду по новой, что теперь их близость вспыхнет костром, вдвойне, втройне… Так казалось… и потом все будто стало утекать сквозь пальцы. Элис стала натурально сходить с ума. Страшно, очень страшно. Сцена, где она в парке смотрит в небо, пока все тело не окоченеет, а потом издает этот полувопль-полустон боли, откровенно пугающая. Ее резкое охлаждение с Эдом после вот этой болезненной близости так ранит…
Я плакала, когда читала воспоминания Элис о дне, когда она потеряла ребенка. Ее страх, ее боль, осознание, что она теряет своего малыша, сверхчеловеческое усилие, чтобы схватить судьбу за глотку, и в конце – эта человеческая, чистая печаль на лице старого доктора. Не знаю, просто дрожь пробрала от всего этого эпизода, и когда эмоции схлынули, я подумала о том, что Элис никому об этом не говорила, ни с кем не пыталась поговорить, чтобы хоть чуточку облегчить эту боль, она – только в ней, она ее опустошает, разъедает, и когда она приходит к маленькому мальчику и плачет, лаская его, она одновременно и пытается хоть как-то себя исцелить вот этой привязанностью и нежностью, и вместе с тем ведь будто сдирает кожу с раны и кромсает ее. И все же… Эд сказал же ей, «это был и мой ребенок тоже». Конечно, факт его измены вот _именно в тот день_ перечеркивает все. Почти все. Если бы перечеркнул все, Элис бы не плакала, когда она в ярости и бессилии выкрикнула ему страшные слова: «Ненавижу тебя». Не верю, Эл. Не верю, милая. И ты сама себе не веришь. Это боль, злость, страх, обида, вина, все вместе пожирает ее изнутри, и это ее «ненавижу» скорее к самой жизни в лице Эда, потому что Эд – единственный, кто может ее вообще услышать, кто может понять этот крик. Максимально несправедливо, но так жизненно. В большой боли мы чаще изводим и обжигаем самых близких, чем черпаем у них поддержку и помощь. Для того, чтобы получить поддержку, прибиться к чужому теплу, нужно смирение, а страх, гнев и злость заставляют нас костенеть в гордости. Пожалуйста, Эл, опомнись, позови его. Или приди сама! Ведь он не уйдет далеко. Будет рядом. И куда бы ты не пошла, он будет держать тебя за руку, пусть и на расстоянии. Твоих слов он, может, ожидал. Все равно едва ли Элис ранит его больше, чем он – сам себя, бичуя себя за каждую ошибку. Но надо, надо двигаться дальше, иначе их засосет в эту воронку потерь, ненависти и безысходности. Но откуда опустошенной и уже почти что душевнобольной Элис взять силы на прощение, на желание снова жить, любить и быть любимой?..
Сцена допроса от самого Гиббельса вновь обличает всю низость и паскудность режима, идеологии, сотворенной такими вот животными без совести и души. Сущий демон, никчемный и пустой, но сидит и играется, издевается, наслаждается своим правом сильного в гнусном сладострастном экстазе. Горжусь Элис, которая так бойко и стойко выдержала этот допрос, но, боюсь, он мог стать последней каплей для ее душевного состояния. Горжусь Эдом, который выдержал это, выдерживает все это, ведь у них есть еще и миссия, и рабочие обязанности, и банальная угроза не вернуться домой каждый вечер… И обе сцены, в которых дан взгляд Ханны на Элис и на Эда (я рада, что этот персонаж не исчезает из повествования и открывается по-новому, моменты с протянутым платком и с криком про любовь впечатляют, значит, что-то в ее душе происходит…), показывают нам, как они, бедные, изменились под всем этим гнетом… А ведь мы знаем, как они оба могут сиять, светить и согревать! так страшно терять Элис, которая пару глав назад могла еще улыбнуться Эду, взять его за руку и, ступая в пасть к дракону, пообещать, что все будет хорошо. А Эд, который впервые за много лет возносит молитву, потому что понимает, что как бы он ни старался, он все равно не сможет все сделать сам. Он тоже уязвим, тоже хрупок, и понимает, что его сил недостаточно. Теперь не просто чтобы защитить Эл, а чтобы не потерять ее, чтобы добудиться до нее, ведь она ушла очень, очень глубоко в какую-то ледяную пустошь… Что вернет ее оттуда? Если с Эдом что-то случиться? Очень, очень переживаю! Спасибо вам!

Да, ее чистота и ее сердце и самоотверженность Милна - тот тоненький волосок, на котором они держатся... Очень страшно за них ввиду еще нескольких прочитанных глав. потому что ощущение, что это самое сердце мы и теряем. У них ведь миссия сложнее, чем просто шпионская: они еще должны сохранить в себе человечность, не уподобиться зверям, в стаю которых впущены, не озлобиться, не остервенеть, не потерять рассудок от страха и напряжения... Ответ один: любовь. Как хорошо и важно о ней говорить! И как много испытаний она предъявляет своим пилигримам.

Благодаря таким историям, как ваша, эта суровая правда не канет в Лету. Не думаю, что художественное переосмысление исторических событий как-то вредит им, наоборот, только подстегивает интерес,погружает в эпоху, изобличает силой искусства, языком красоты и уродства то зло и кошмар, которые порой сложно вполне осознать, когда приведет только лишь язык фактов и статистики. Точнее, осознать - можно, но прочувствовать! Благодаря вашей истории это возможно. Это так отрадно, на самом деле, что и спустя годы, учитывая, сколько уже сказано на эту тему, в мир приходят новые и новые истории и высказывания, не дающие этому покрыться пылью и стать чем-то "музейным", давно минувшим. Спасибо вам за ваш труд!

[отзыв к главе 3.4]

Здравствуйте!

Ох.. знаете, а вот это было страшно. Даже страшнее, чем некоторые былые эпизоды откровенного насилия или бездны человеческой подлости и вырождения. Одно дело - когда это наблюдаешь в персонажах, к которым нет изначальной симпатии, или в образах, основанных на исторических фигурах, от которых примерно такого и ожидаешь, а другое дело - когда твой любимый герой вдруг оказывается на опасной грани... Хотя, конечно же, далеко не "вдруг". Выдержать столько, сколько уже выдержал Эдвард далеко не каждому под силу, и не перестаешь спрашивать себя на протяжении всего романа, как только он держится. И ответ был - любовью Элис или хотя бы надеждой на эту любовь. Потому что когда он изменил ей, а она его от себя отсекла, Милна, как ни странно, только подстегивала вина. Он знал, что он виноват, и пытался все исправить с удвоенной энергией, с потрясающим смирением, которое означает не тупую подневольность, а решимость идти до конца, несмотря на все тычки, насмешки, пощечины и отказы. Но вот теперь, когда он для Элис, казалось бы, сделал все и в три раза больше, когад он ее по кусочкам пытался собрать после того жуткого события со Стивом, когда мы прочитали отрывки от его лица и знаем, сколько трепетной нежности, страстного желания защитить, уберечь, в нем билось, и вот после этого получить "я тебя ненавижу" - это, конечно, выбивает почву из-под ног напрочь. Тут уже не воодушевишь себя тем, что надо что-то исправить. Наоборот, ты все делал правильно. И все равно не получилось. И даже когда ты ей изменил, она не смотрела на тебя с такой злобой, не кричала такие страшные слова. Что же пошло не так? Наверное, тут даже не осталось желания и разбираться, перемывать косточки самому себе, раскладывать по кирпичикам предшествующие точке невозврата дни, которые и так слились в одну грохочущую лавину. Эд делал все, чтобы они выжили, продержались, поднимал Эл на руки и протягивал вверх, к воздуху, а она в ответ будто швырнула его на самую глубину. Наверное, надо быть святым, чтобы после такого не охладеть или хотя бы не разозлиться, не обидиться. А Эд вовсе не святой. В этом и красота его образа, что он не безупречен, хотя по долгу службы и по призванию своему, по высоте планки, которую задают ему понятия о чести, он должен быть безупречным во всем. Вопреки своим шрамам, ранам, болям, травмам, сожалениям, обидам, несбывшимся мечтам и мечтам, о которых даже не стоило и вздыхать. Он должен быть непоколебимым, идеальным, безупречным. И сам себе не может позволить дать слабину. И, пожалуй, как ни горька ирония, а именно в любви он и может в конечном счете позволить себе не брать самый высокий барьер. Как звучит в этих главах фраза, от жизни без любви еще никто не умирал. Да, это слова человека очень глубоко раненного, потому разочарованного, потому покрывшегося цинизмом, как рана - коркой, но ведь действительно, если убрать из жизни таких людей как Эд, душу, оставив голую необходимость, профессионализм и цель, то любовь остается на последнем месте. Какая подлая ловушка. Ведь оказывается, что если убирать любовь на последнее, да даже не второе место, все посыплется. И от человека, который неимоверным трудом пытается быть безупречным в лучшем смысле этого слова, то есть старается быть человеком на пределе возможностей, останется безупречный человек в самых узких рамках, в самом худшем смысле - бездушный автомат, который может спокойно вынести взгляд палача миллионов людей и в кровавом угаре превратить в мессиво лицо своего врага, а потом изящно провальсировать с хорошенькой девушкой. Это преображение Эда, которое так явно бросилось в глаза Элис, действительно пугающе, и за эти две главы мы подошли к жуткой грани. Все предыдущие главы я больше переживала за Элис. Она изначально более хрупкая, ее положение куда более шаткое и двусмысленное, она в постоянной опасности, где не разобраться перестрелкой в переулке (хотя в итоге с ней и такое случилось), она пережила столько жутких событий... А Эд рядом с ней - непоколебимая скала. А тут оказалось, что Эл может в сердцах кричать "ненавижу", а потом ужаснуться от самой себя, а Эд, услышав это, упадет на дно так стремительно и необратимо, что потом в его лице может не остаться ничего человеческого. И вовсе не потому, что его изуродовали удары чужой грубой руки. Когда в машине Элис поймала себя на мысли, что ей страшно рядом с Эдом - с Эдом, рядом с которым она так часто испытывала покой и облегчение! - я подумала, "вот оно". И, честно, больше всгео я боялась, что он действительно станет "как они". Что возьмет и "на правах мужа" сделает с Эл все, что ему вздумается. Учитывая, что он только что в состоянии аффекта сам не заметил, как убил человека, столько в нем вырвалось наружу ярости и боли, то, правда, что он не причинил вреда Эл, это просто яснейшее доказательство, что в глубине сердца еще не погасла та самая любовь. Которая уже столько вытерпела, вынесла, перемолола, сдюжила, что ее только клещами оттуда выдирай - и то сломаются. Если бы не это... у меня были самые худшие предчувствия, и не потому что я так не верю в Эда, наоборот, в него (точнее, в любовь, которая не дает его душе погаснуть) я верила изо всех сил, но по линии напряжения конфликта и внутреннего, и внешнего, все будто подвело нас к острию ножа. И особенно я боялась, что он не выдержит, когда Эл к нему пришла в спальню. И когда он посмеялся над ее "прости меня". Вот эта его насмешка прозвучала как вогнанный в гроб гвоздь. Если он настолько очерствел... Но Эл его одолела! Мне кажется, я тут было еще больше напряжения, чем даже в сцене со Стивом. Быть может, потому что в случае отрицательного героя и ожидаешь какой-нибудь мерзости (хотя падение Стива меня шокировало подробностями), а вот когда положительный герой в шаге от бездны, там каждой клеточкой вопишь: "Нет-нет, не надо!" И что, кто победитель? Победитель все тот же, о ком столько песен сложено, столько стихов сказано - любовь. И мне так понравилось, как действовала Эл. Явно же по наитию, ничего тут заранее обдумать и отрепетировать было нельзя. Сначала - все той же смиренной решимостью, когда стучалась в его закрытую дверь, буквально и фигурально. Потом - готовностью помочь, не дожидаясь его просьбы, ради общего дела - когда поехала с ним и включила фонарик. В терпеливом превозможении его холодности, резкости и черствости. В таком искреннем и самоотреченном крике о прощении. А когда она услышала насмешку - о, она вскинула голову и нет, не стала бить по больному или презирать, она лишь напомнила о том, сколько у них было, несмотря на то, сколько они потеряли. Их история кажется историей потерь и лишений, страха, нужды и бесприютности, но в то же время как ярко, ярчайше горят кострами моменты, когда они спасали друг друга и словом, и делом, и объятиями, и протянутой рукой! Эл смогла вспомнить это все, сохранить в себе (хотя тоже ведь почти что перечеркнула), чтобы в решающий момент напомнить об этом и Эду. Помочь ему вспомнить! Вот то, что делает нас людьми, вот то, на что способна любовь... Если бы она покорно приняла его "щедрость", признавая виноватой только себя, или если бы хлопнула дверью, никуда бы они не сдвинулись с мертвой точки - ну, разве что еще глубже во мрак. А тут она нашла третий выход, и это сработало, как волшебство. А то самое "ненавижу"... в сердце обиженной, напуганной и обездоленной женщины может жить такой скоп эмоций, который просто выходит наружу каким-то жутким, неуместным словом, которое, конечно же, было сказано в сердцах и совершенно необдуманно. Которое не значит то, что написано в сноске в словаре. Такое вот "ненавижу" кричит в первую очередь о том, как плохо ей самой, как она нуждается в помощи, как она потеряла последнюю надежду. Так типично для нас - винить того, кто ближе всех. Да, она выплеснула ненависть к самой жизни, к миру, к себе - на Эда, который совсем этого не заслуживал, и ему, наверное, не хватило мудрости, чтобы сразу это понять и вынести - еще и это. Но, возвращаясь к началу моих размышлений, нужно быть святым, чтобы не отрегировать на такую вспышку так, как это сделал Эд. И вот, мы вознаграждены финалом этой главы - таким искренним и полным примирением... в котором прозвучали очень важные слова. "Если так продолжать, мы друг друга убьем". В этом большая и горькая правда. Быть может, для этих двоих не так страшны пытки в застенках, чем те муки, которые они принесли друг другу за пару лет отношений. И радость, и боль - все переплетается в отношениях любящих людей, и проблема поставлена очень четко, ясно: не в том беда, что любви нет, а в том, что не умеем мы любить. Что долго и упорно нужно учиться любить, и вихрь чувств, очарование, влечение, страсть - это лишь вспоможение на первых порах, а вот потом, шаг за шагом, если уж хотим быть вместе и навсегда, нужно трудится каждодневно в поте лица. Прощать, прощать, прощать... потому что будут ошибки, ошибки, ошибки... Не по злой воле, а просто потому, что человек слаб, напуган и обескуражен жестокостью мира и безразличием судьбы. Пытается цепляться за то, что ему дается, и в излишней натуге ломает, топчет, не умеет сразу обращаться с тем хрупким и светлым, что ему даровано. Но они учатся. Они превозмогают. И мы вместе с ними. Огромнейшее спасибо вам за эти две главы!
п.с. отдельно очень переживаю за Кайлу и ее мужа, за расследование вопроса происхождения Эл (вот же ж прицепились к этим волосам! Неужели надо было красить??)), и тот гестаповец, которого к ней приставили... ребята, держитесь. Держитесь!

[отзыв к главе 3.6]

Здравствуйте!
Эти две главы дали небольшую эмоциональную передышку. Несмотря на то, что Эл и Эд предельно осторожны и осмотрительны, ведут себя сдержанно, в кратких жестах, деталях, словах и взглядах читается очень много любви и тепла. Чувствуется, что между ними все устаканилось, что с тех кричащих, отчаянных нот, в которых была и страсть, и отчаяние, и бездна непонимания, они перешли к тихой, но невероятно мощной слаженной мелодии любви. Прошло несколько лет - и мир погружается все глубже в пучину ужаса, однако все еще радуют глаз краски осени, и находится время для краткой нежности и искренней заботы. Которая еще ценнее оттого, что впереди темные времена. Мне очень дорого, что мы можем видеть и эту сторону жизни Эда и Эл. Прежде всего это показывает, что после страшных потерь, испытаний, преодоления обстоятельств и, главное, самих себя, они смогли построить свой брак и они могут быть счастливы даже в Берлине накануне Второй мировой. Трудно жить на острие ножа, но порой еще большего труда (просто другого, незаметного, но усердного) требует каждодневная размеренная жизнь, которая, о да, может оборваться в любой момент. Эл вроде бы перестали пресладовать с вопросом ее происхождения, но вот прицепились к ее бездетности. Крайне болезненный и острый вопрос, и боль, которую испытывает Эл, можно прочитать между строк в сцене, где Кайла сообщает ей о своей радости. Эл и хочет искренне ее поздравить, но там, в груди, явно все сжалось, и в этот миг она больше думает не о Кайле, а о своей потере... И эта линия приводит нас к такому трепетному и глубокому моменту в финале главы: когда Эд отвечает ей на вопрос, что будет любить ее, даже если у них не будет детей. Хотя, я бы переместила акценты так: когда Элис решается задать ему вслух этот вопрос. Получается, все эти годы жило в ней сомнение, точило, как червь, что вот, она "неполноценна", вдруг Эд ее разлюбит за этот изъян? Иррациональный страх, ведь сколько раз Эд подтверждал свою любовь, но он жил в Эл и точил ее, а значит, надо было высказать его, чтобы получить такое утешение. В ответе Эда я и не сомневалась, но им важно было это проговорить, чтобы стать еще ближе. При этом мы знаем, что Эд не равнодушен к детям. Что он считает годы, сколько было бы сейчас лет их ребенку, гадает про себя, кем же он был, мальчиком или девочкой (помню, что Эл уверена, что это был сын), и немилосердно пересекает всякую дальнейшую мысль: если бы... Впрочем, тут жесткость служит благому делу: недолго сойти с ума от боли и сожалений, если позволить бесплодным мечтам увлечь себя.
История про Стива как бы помогает нам напрочь перестать жалеть о кровавой развязке, которая его настигла. Хотя, признаюсь, сам его образ как бы предполагал, что он был способен на подобную мерзость... Однако этот эпизод важен тем, что показывает общее моральное разложение "сливок" британского общества. надо же, итонцы... Все замяли ради сохранения репутации, этих выродков даже не наказали, дороги им открыты - прямиком в коридоры власти. И спустя десять лет эти вот мерзавцы будут определять политику всей страны, закрывая глаза на бесчинства нацистов. Такая ретроспектива личную историю выводит на общий уровень, ведь со Стивом там было еще пятеро. А сколько других знали, но молчали? А их родители, родственники, которые все это замяли? Получаем нравственный срез верхушки. И красноречивый ответ, почему Британия была одним из главных инициаторов и устроителей Мюнхенского сговора. Чемберлен, конечно, из старшего поколения, но какие отцы, такие и дети, и, думаю, можно считать и наоборот.
Зацепило появление Ханны. почему-то эта деталь, про то, как Стив посмотрел на ее ноги, садясь на мотоцикл, чтобы удостовериться, что они не превратятся в месиво. Женские ноги - и месиво, это как контраст предельно плотской красоты и жуткой жестокости. То, что характеризует нацистскую Германию, пожалуй, как та самая стильная форма для элитных палачей... И я задумываюсь о Ханне, которая строит из себя эдакую фам-фаталь... Ведь это маска, мы уже знаем. Мы знаем, что она может быть и глубоко потрясена, и напугана, и разбита, и быть заложницей обстоятельств и ощущать последствия своего неправильного, подлого выбора... Все она-то льнет к Эду, несмотря на то, сколько раз он ей говорил "нет". Быть может, надежда умирает последней, а быть может, она инстинктивно тянется к единственному достойному человеку в ее окружении. Она барахтается, когда ее участь - пойти на дно в обнимку с нацистской гидрой, можно ли упрекать ее за то, что она хочет выжить? Есть у меня надежда, что ее линия еще преподнесет нам какой-нибудь сюрприз. Не зря же все-таки она рассказала Эду про готовящуюся провокацию... Пытается купить его - или купить себе надежду?..
Горькая ирония, что Эл должна шить ей подвенечное платье.. Не сомневаюсь, это будет произведение искусства. И не сомневаюсь, что отравленной иглы в корсаже не найдется. Потому что Эл не запятнает себя такой низкой местью - тогда как по закону "око за око" имеет на нее право. Однако Эл живет по иным законам. Это и отличает ее от столь многих.
Вновь благодарю за историческую справку (благодаря этим главам пошла читать про канцлера Австрии, было очень познавательно, такой трагический эпизод..), и за живую иллюстрацию - как Эд спас двух еврейских детей.

[отзыв к главе 3.7]


Здравствуйте!
Глава как целая жизнь. Не только потому, что мы вновь погружаемся в мучительные воспоминания Эдварда о Рифской войне и гибели его родителей, но и потому что Эд и Эл снова оказываются на грани жизни и смерти, и каждое их действие, каждое слово, мысль, обретают особую значимость. Иначе быть не может, когда исторический материал для этого этапа сюжета - Хрустальная ночь. Погружение в кошмар и сущий ад произошло полностью, и меня даже больше проняло не когда на Эда и Эл напали, остановив машину, а когда они еще ехали по ночному городу, где кругом бушевало зверское насилие, и Эл поразилась тому, как человек может вмещать одновременно боль за ближних, ужас перед смертью и злом и то, что на улице холодно, поэтому надо запахнуть пальто... Такие детали всегда выстреливают в самое сердце. У меня создалось странное впечатление, что Эл в те страшные минуты оказалась как бы на месте нас, читателей. Она видела все происходящее из-за окна машины, все эти страшные картины проносились мимо нее и исчезали в ночи, что она даже не успевала увидеть, к какой страшной развязке пришло очередное столкновение на улицах; это пронимало ее до костей, но физически она была ограждена от этого... Очень странное и даже жуткое чувство, особенно если учесть, что случилось потом. Так легко остановили их машину, где они уже, казалось бы, были в безопасности, и такая грязная, стремительная драка, перестрелка, очередное чудовище, которое придушило Эл... Это произошло так быстро, что шокировало чуть ли не больше, чем взрыв в начале самой ночи. Я читала эту главу, когда ехала на работу в метро, и вот подумала, только что Эл почти что оказалась в моем положении, наблюдая за всем из-за стекла, и тут же оказалась в самом пекле - и это заставило меня оглянуться по сторонам, подумать, как легко привычное течение жизни может перевернуться вверх дном, и в то же время, до самого конца, наверное, будет неверие: как так, не может быть, кругом же люди, не звери... Наверное, и тогда, в Германии, все до последнего так думали, пока пропаганда и власть незаметно меняли и образ жизни, и, главное, образ мысли, что такое стало возможно, и тот полицейский, который строит серьезное лицо после допроса с пристрастием пострадавшей (хочется это слово курсивом написать и сто восклицательных знаков поставить) женщины, и вправду свято верит (тоже курсивом), что всему виной - конкретная прослойка общества. Полны жесточайшей иронии слова: "на одной скамье в парке с евреями сидеть запрещено, а убивать их и насиловать - можно"... Просто нет слов. Вот столько об этом написано, столько сказано и показано, а все равно, когда вглядываешься в эту бездну, остается вопрос: ну как до такого можно было дойти? К а к ? Вряд ли будет вразумительный ответ. Зло по своей сути вообще невозможно измерить и четко описать, прощупать, взвесить. Оно зиждется на обмане, на подмене понятий и принципов, на смене полюсов, оно как черный дым, который застилает взор и отбивает нюх. И вот снова Эл и Эд в этом мареве... Глубоко признательна вам за правдоподобность, с которой описаны последствия ранений. Что контузии от взрыва, что ран от мелких осколков стекла, которыми усыпан пол после взрыва, что, конечно же, пули в плече. О, как в фильмах и книгах любят делать ранение в плечо якобы самым легким и не требующим волнений. Оно вроде как считается "мужественным". На виду, но герой бегает себе по крышам и стреляет с другой руки без всяких вопросов, походит пару дней с перевязью (тоже "мужественно"), а через неделю уже как огурчик. Настолько въелся этот стереотип, что когда Эду стало плохо, я подумала сначала, что его еще кто-то ранил, но повествование напомнило мне о том, как может быть критична такая рана. А Эл, после пережитого ужаса и боли, ей снова, уже второй раз за ночь пришлось собрать все свои силы и мужество, чтобы вытаскивать Эда с того света. Впрочем, это и неудивительно, это - любовь, и она дает силы, и даже без одеяла она бы вытащила его из дома, думаю, но опять же, правдоподобность с одеялом - очень важная деталь. И я вспомнила разом в финале главы все те курсы оказания первой помощи, которые я прослушивала ввиду профессии, и вспомнила случаи, когда на моих глазах становилось плохо человеку, надо было сделать какие-то банальные вещи, хорошо известные, но сколько приходилось преодолевать ступора, шока, страха, который парализует просто от вида чего-то страшного и необычного... А Эл в таком состоянии смогла вспомнить, что делать, и сделать это правильно - она проявила огромное мужество, но да, разве могла бы она иначе?.. /Моя Росаура вот не смогла в новой главе, нда.... позорище/ И еще выдержала этот допрос... В таких вот мелочах и проявляется деспотичность системы, правда? Вроде как фрау Кельнер (я говорила, как мне нравится звучание фамилии?.. безумно. Кстати, а она как-то переводится?) потерпевшая, а ее допрашивают, как преступницу. Стоит что-то не то сказать, оговориться - и тебя же обвинят в твоей беде.
Наконец, в самом финале тот самый врач, "седой лунь", стал для меня каким-то воплощением надежды. Есть еще добрые люди, люди, у которых не отмерла в сердце способность к состраданию. Которые сокрушаются о всем том зле, которое творится вокруг. Быть может, они не "борцы", и внешне вполне "законопослушные" последователи режима, но у них душа не может быть спокойна, когда происходят такие вещи, когда боль и страх подчиняют себе жизни людей. Неизвестно, как долго человек с таким добрым сердцем сможет продержаться в цитадели зла, но вот уже сколько лет прошло, а он все еще помогает людям. Тихо, молча, просто оставаясь на своем месте.
Первая часть главы наполнена нежностью Эл (как мне откликаются все ее мысли, попытки проникнуть сквозь броню к израненному сердцу Эда, чтобы утешить, облегчить...), и в то же время - неспособностью Эда полностью ее подпустить. Мне кажется, его главная беда в том, что он вообще _не верит_, что исцеление возможно. Там, глубоко-глубоко его сердце надорвано из-за ужасов и потерь, которые он перенес, и в качестве самосохранения оно запечатало себя под спуд. Так он выживает. И у него получается. не знаю, выскажу, наверное, непопулярное мнение, но... быть может, иногда не стоит ломать неправильно сросшуюся кость в надежде, что она вырастет вновь правильно. Быть может, на данный момент в организме попросту не найдется ресурсов для заживления, и человек навсегда останется еще больше покалеченным, чем если бы его не трогали. Конечно, любящему сердцу очень хочется исцелить и наполнить любовью того, кого оно любит. но любящему сердцу, увы, свойственно несколько заблуждаться насчет своих возможностей. Эл искренна в своих намерениях, они чисты и наполнены состраданием и любовью, но ни она, ни Эд не знают точно последствий, которые нахлынут, если заставить его все вспомнить и все рассказать. Это очень деликатное, трепетное дело, сложнее, чем хирургия. Мне кажется, Эд на данном этапе (в состоянии постоянного напряжения, с чувством, что каждый день - последний) вполне рад и доволен той нежностью, которую дарит ему Эл в настоящем моменте. Он же растворяется в ее поцелуях и ласках. Но стоит ей попытаться копнуть глубже - он закрывается. Может быть, пока что, это правильно, это поможет им выжить... Ведь стоит Эду погрузиться в свои мысли, обрывки образов, как нахлынивает такая волна страха... боли... кошмара... Он просто по совести не способен вывалить это все на Эл. Он ее слишком любит и оберегает, чтобы воспользоваться ее готовностью "все в нем принять". Иногда человеку только кажется, что он готов, а когда узнает подробности, всю-всю правду, ломается. И хотя я думаю, что Эл, уже столько перенеся, выдержала бы, Эд просто не может так рисковать. И пока что носит это в себе. А мы можем только краем глаза заглянуть в эту бездну. И в этой главе был момент, когда у меня слезы выступили на глазах - на описании, как он подбежал к погибшей матери и не хотел ее отпускать.
Спасибо вам!

Меня ещё зацепил почему-то одинаковый жест дяди и Эда, когда они от яркого солнца закрывают глаза "козырьком". Яркая деталь, которая помогает увидеть страшную обыденность ситуации... И неспособность перешагнуть в то, что на самом деле случилось.

...про представителей западных медиа я вообще молчу. Столько разочарования и омерзения, как легко они судят и высказываются о том, что творится у нас, считая себя правыми... Им уже удалось в сознании масс нивелировать роль СССР в 2МВ, нам преподаватель истории, который тесно занимается США, говорила, что в журналах даже научных уже давно появляются статьи, _положительно_ оценивающие действия нацистов... Тут только остаётся вспомнить пророческие слова Мюллера из 17 мгновений о том, что нацизм неистоебим, как бацилла вируса, пока есть хоть один человек, который его принимает...

[отзыв к главе 3.9]

Здравствуйте!
О Боже, только не Кайла... Мирная, кроткая, очень добрая и терпеливая, немногословная, но невероятно смелая женщина, которая наконец-то ощутила счастье материнства, но... можно ли сказать "не в то время, не в том месте"? Но это в выглядит как жалкое оправдание, мол, "жизнь такая". В том-то и дело, что не должно быть такой вот "жизни", и все это - страшное злодеяние, от которого немеет рот. Гадать ли, что с ней - отправили ли ее в концлагерь или растерзали на месте, когда мы вместе с Эл все-таки посмотрели, хоть Эд и запретил, и увидели руку мертвой женщины и растоптанную погремушку?.. Кайлу можно назвать собирательным образом жертв нацистских зверств. Самое страшное, наверное, что надежды не было практически никакой с самого начала. Если Агну Кельнер, жену "чистокровного арийца" и богача, который может позволить себе автомобиль, как у фюрера, уже сколько раз едва живой оставляли после унижений, допросов и преследований, то что говорить о простой еврейской женщине, у которой нет ни денег, ни связей, ни положения, чтобы хоть как-то себя защитить? Да и мы видим прекрасно, что все перечисленное не может быть гарантией при режиме, который попирает все принципы, все нормы, права, последнюю правду о том, что такое "человек". Здесь могла быть вера только в чудо, но как для многих оно так и не свершилось? И все же, если бы не вера, вряд ли у людей вообще были бы хоть какие-то силы жить. Еще раз благодарю вас за такой тяжелый труд изобразить кошмар Хрустальной ночи, страшно представить, как это тяжело психологически узнавать все в мельчайших подробностях, а потом облекать это в художественную форму. Огромный труд писателя, который должен все выплавить в своем сердце. Чувство оглушительно тяжелое, гнетущее и страшное, вкупе с огромным негодованием и гневом рождают эти главы.
Линия ушлого Зофта - прекрасный оммаж на историю с чемоданчиком радистки Кэт. К счастью, Эл и Эд вместе, и в самый критический момент смогли избежать прямого обвинения. Но навязываемая им агрессивно помощь = попытка взять под колпак, заставляет оставаться настороже неусыпно. И меня больше всего,пожалуй, поражает, какие же эти гестаповцы пиявки. Вот сколько раз они уже мотали Эда и Эл, сколько раз проверяли, даже Гиббельс их лично допрашивал, но нет, надо трясти и трясти по кругу, и это при том, что супруги Кельнер занимают довольно видное место в обществе, имеют официальную работу в местах, угодных режиму, и вообще живут крайне "законопослушно" (ну а авто как у фюрера - и правда, для присказки "он любит риск"). И в этих пиявках ведь вся суть. Змея, пожирающая свой хвост. Паранойя, недоверие, страх и ненависть тотальные. Никто не может быть уверен в завтрашнем дне, и крысы начинают бежать, доносить друг на друга, пакостничать, пытаясь выгрызть себе гарантию хотя бы на сегодня. Но завтра мышеловка и их хвост придавит.
Было интересно узнать историю отношений Ханны и Харри. Ее любовь, начавшаяся как каприз-приключение, стала самой настоящей одержимостью, отчаянной и тоскливой. И мне ее жаль, правда. И самим Кельнерам, кажется, тоже жаль. Их краткий диалог, когда Эд извиняется за вторжение Ханны, а Эл отвечает: "ты не виноват в том, что на такая", показывает, что они относятся к ней уже не как к угрозе или разлучнице, а как к истеричному ребенку, которому непонятно, как помочь. Вот она кричала "я отменю свадьбу", но что потом? Ведь это крик безысходности. Как будто она не понимает, что в ее положении свадьбу не отменяют. Слишком высоко забралась, слишком хорошо ее видно. И в связи с трагическим звучанием свадебной темы не могла не вспомнить финал "Гибели богов". Не ждет ли что-то подобное Ханну? или сама она подведет черту под своим полубезумным существованием? Вполне в духе такой, как она. Но мне стало жаль ее, когда она пыталась добиться от Харри, в которого так невзначай по уши влюбилась, до нехватки кислорода, хоть каких-нибудь слов любви. О, этот крик знаком, думаю, каждой женщине, которая начинает роман как игру, а потом обнаруживает, что против ее разумения в ее сердце вызрело чувство. Тяжелое, оно сковывает волю, подобно кандалам, и толкает на безумства. Такое чувство напрочь лишает достоинства и понятий о чести и правилах, об уважении. Это сплав похоти, отчаянной жажды и осознания, что всего себя растратил - и получил в ответ холодную усмешку. Как ни пытаются романтизировать "свободные отношения", а мы убеждаемся, сколько боли и разрушения они приносят.
Кстати, а Ханна встретила в больнице нашего Луня? Если да, то очень характерно различие ее отношения к нему и Агны. Для Ханны он какая-то сошка, препятствие на пути к Харри, а для Агны - спаситель и надежда. Когда мы смотрим на него глазами Агны, мы видим в нем человека с глубоким характером и своей историей. А глазами Ханны он не более чем автомат.
И, наконец, шокирующий взгляд на случившуюся потасовку с точки зрения главного насильника. Настолько детально переданы его мысли, чувства и желания, что пробирает дрожь омерзения. И ведь он считает себя правым, сильным и главным. Он уверен, что весь мир у его ног. Какие-то мысли шевелятся в этой голове, но все - о том, что ему все дозволено, и он гордится своей силой и властью. И верно Эд сокрушается, что неизвестна его судьба. Если выжил, то уже завтра пойдет ломать под себя новых более слабых людей и вручит им самое страшное оружие - уверенность в собственной безнаказанности. И так раз за разом будет скалачиваться новая шайка и идти на разбой ломать другим людям шеи, потому что их главарь переломал им пальцы с огромным наслаждением...
Но Эдвард сделал все, что мог. Все зло одолеть невозможно, но главное - не прервать борьбы, чем он и занят.
Спасибо большое!

[отзыв к главе 3.11]

Здравствуйте!

Свадьба Ханны Ланг, к счастью, не обернулась кровавой бойней (чего только не заставляло ожидать дурное предчувствие Эл), но можно сказать, что своеобразное "жертвоприношение" было совершено - жертвоприношение души, последних крупиц рассудка. Преклонение перед страхом и тоталитаризмом. Мощный эффект производит фигура коленопреклоненной Ханны в ее прекрасном белом платье в грязи под ливнем, утянувшей за собой своего меланхоличного великовозрастного жениха. Одинокая, отчаявшаяся, смешавшая саму себя с грязью и своими поступками, и ценностями, и низменными желаниями. Если узнавая историю отношений Ханны и Харри, я еще порой испытывала к ней сочувствие, то поступок Ханны в предыдущей главе, когда она прилюдно начала бить Эл по ее бездетности, напрочь перечеркнул всякое мало-мальски доброе (?) чувство к ней. И когда в день ее свадьбы все пошло наперекосяк, когда ее оттеснили с первой роли на задворки, когда напомнили ей, что ее доля - быть лишь красивой куклой, лишенной воли и понимания, во мне возникло, наверное, то же чувство, которое вызвало в Эл тот приступ захлебывающегося смеха. Я вот все думала, что же может ее вразумить хоть немного, если даже четкое "нет" Эдварда, его холодность оставались для нее пустым звуком? Ведь она как бешеная, как танк, сметала все на своем пути, уничтожала себя в перую очередь, уверенная, что сможет поколебать союз Эда и Эл. Беда в том, что у нее были основания верить в свой успех - ведь был же с ней Харри однажды, будучи уже женатым. И, конечно, она совершенно не может понять, как он мог жениться, когда говорил, что никогда не женится, ну вот никогда?.. Принять, что человек способен меняться, Ханна не в состоянии. Потому что сама застыла в своей похоти, злобе и гордыне, как мушка в янтаре. Кажется самой себе величественной королевой, особенно когда унижает свою соперницу, а на самом деле задыхается в злобе, потому что это не ее Харри так пылко целовал. Казалось бы, за пять лет Ханне бы понять, что у Кельнеров все всерьез и надолго, но тот раз с Харри дает ей непомерную подпитку для подлой надежды, а надежда эта толкает ее на любые низости. Хотя я помню тот момент, когда Ханна подошла к Эл в парке, где той было очень плохо после убийства Стива. И что-то ведь дрогнуло в Ханне перед видом той непомерной боли, которая разрывала Эл... Но то осталось мимолетным потрясением, время идет и сглаживает углы, и Ханна вновь вернулась к своим поползновениям. И финальная сцена свадьбы красноречиво свидетельствует о том, что Ханна сама вогнала себя в такое униженное положение. Сама выбрала встать на колени, приветствуя то ли идола-фюрера, то ли идола-возлюбленного, которым обоим, как оказалось, нет до нее дела. А она и себя в грязи изваляла, и своего жениха, и там, где она надеялась выказать почтение и раболепное служение, попросту вскрылся позор и вся ее низость. Но Эл верно говорит после приступа смеха: страшно. Страшно это все. Вот мы видели ужасы Хрустальной ночи, а что в это время происходит с "благонадежными" гражданами? Они сами себя изваляли в грязи. Во всех тех случаях, когда они позволяют себе судить о представителях других наций как о второсортных, когда превозносят свою "арийскую" расу, когда морщат носы, что беспорядки заставили их изменить маршрут до работы, когда сетуют, что не могут больше закупать ткани по выгодной цене, когда утопают в роскоши, награбленной у тысяч обездоленных людей и выбирают - изо дня в день - не замечать кошмара вокруг. Поэтому фигура Ханны в финале свадьбы вся исполнена символизма. В Ханне, очевидно, собраны все те немки, которые "понятия не имели, что происходит", ну как же, и искренне радовались переменам в жизни. Но при этом нам вовремя напоминают, что Ханна, между прочим так, работает в концлагере. Она даже не может в полной мере быть той, которая "ничего не видит, ничего не слышит". Она никак не "жертва режима", а его прямое орудие. И а, я помню тот момент, который, видимо, и перечеркнул все для Эда в отношении Ханны - когда она пожала плечами на его попытку защитить незнакомку от изнасилования. Такая самовлюбленная слепота, такая самоуверенная гадкость, что в дрожь бросает. И печаль в том, что и упавшее небо, наверное, не потрясет Ханну так, чтобы она увидела себя со стороны. Что же, порой для человека увидеть себя таким, какой он есть, и оказывается сложнейшим испытанием. Но Ханна слишком ничтожна, чтобы пережить такое.
Надрывная надежда Эл и Эда найти Кайлу, Дану и Мариуса рвала сердце. Рассудок отметает всякий шанс, что даже если они живы, то их можно найти, но дело в том, что если прекратить поиски, это будет ведь как предательство. Надо искать, потому что так велит совесть. Надо не опускать рук, потому что иначе никак. Иначе чем они будут отличаться от тех, чья жизнь вошла в свою колею, как будто и не было ночных погромов, убийств и насилий? И вот - ну чудо ведь! - эта надежда, работа совести, дали плод. Неужели это правда Кайла? Вряд ли Элис бы настолько размечталась, да еще в такой тревожный момент, под глазом Зофта, чтобы нафантазирвоать себе воплощение мечты. Кайла жива... а что ее ребенок? А муж?.. Дай Бог, их встрече ничто не помешает!
Агне в этих главах приходилось худо, но с каким достоинством она выстояла! И перед шакальими укусами Ханны, и перед тигриными ухватами Зофта. Им даже известно про Стивена... вот это страшно. Потому что проблема не в том, как упорно Эл и Эду удастся держать лицо на их вопросы что с подвохом, что в лоб, а в том, что в Третьем Рейхе не работает призумция невиновности, и что им стоит забрать их в Гестапо и сделать все, что захотят, просто "ради проверки"? Разве Зофту и тем, кто за ним стоит, так уж нужно чистосердечное признание Эл, что она убила Стивена, чтобы обвинить ее в этом? Но пока он медлит и даже вроде сбит с толку ее выдержкой. Как она посмотрела на него! КАк она держалась! Неимоверно горжусь ею. И Эдом, который успел найти важные бумаги. Надеюсь, никто не помешает ему внимательно их изучить. Такие эпизоды напоминают нам, что их задача не просто выжить в Берлине в 30е годы, но и всеми силами помочь если не предотвратить, то разгадать грядущую войну и сделать все возможное, чтобы ее жертв стало как можно меньше. Что могут два маленьких человека, затерянных в самом жерле мясорубки? А все же даже если два человека спасут еще двух человек или хотя бы одного, разве это можно назвать "малым"?
Спасибо вам большое! И огромнейшая вам благодарность за отзыв на Методику. У меня началась работа в школе, поэтому пока совсем не было времени, чтобы ответить. Надеюсь исправить это на следующей неделе.

Да, до очарования образом там далеко, и "сочувствие", которое она проявляет, можно сравнить с тем, как в карикатурных фильмах карикатурные злодеи показаны страстными любителями кошечек или собачек. Какие-то поверхностные душевные порывы не чужды и психопатам, и попросту мерзавцам, и, думаю, в сцене, где Ханна подходит к Эл с этим платком, там у Ханны больше какого-то глубинного страха перед тем, чего она никогда не сможет понять, чем реально вот сочувствия. И тот самый страх столкновения с чем-то большим, что есть в тебе, мог бы ее отрезвить, заставить пойти иной дорогой... Но нет. Не вышло. Минутная вспышка почти что благоговейного ужаса снова затоптана животной ревностью и тупой страстью.
О да, конечно. Я в каком-то из отзывов делилась соображениями о том, что у Ханны могло просто не быть понимания, что такое настоящая любовь, и та страсть, похоть и собственническое чувство могут быть ею приняты за то, что она "любит", а поскольку эта звериная жажда не находит удовлетворения, то, значит, еще и "страдает", и ей как "жертве" позволены любые средства для достижения ее "великих" целей. Ну да, ну да... Честно скажу, я отнюдь не сторонник того, чтобы объяснять все-все особенности поведения и мировоззрения человека исключительно травмами, пережитыми в детстве. Нам дана волшебная способность изменяться. Учиться на своих ошибках. Переживать опыт и взрослеть, что в 5 лет, что в 50. Поэтому просто сказать, что у Ханны не было перед глазами примера "истинной любви", и списать на такую вот "необразованность" всю ее чудовищную гнильцу, никак невозможно, на мой взгляд. Ведь даже если и так, та самая "истинная любовь" сподвигла бы ее к изменениям. Она бы видела Харри Кельнера как отдельного человека, личность, достойную счастья - такого, какое он обретет и будет беречь, она бы отпустила его. И точно не пыталась бы навредить Эл. Однако ее линия из раза в раз приводит ее на те же грабли наступать, и вот в тех двух главах, которые я успела еще прочитать, Эду и вправду пришлось уже почти к шоковой терапии прибегнуть, чтоб ее хоть как-то встряхнуть. Казалось бы, по сравнению с мировым масштабом бедствия, с которым имеют дело Эд и Эл, какая-то там истеричная ревнивая бывшая любовница просто мелюзга, вошь. Но какая же она назойливая, и сколько уже крови подпила!

Признаюсь, сколько я ни пыталась найти ответ на этот вопрос, ничто меня до конца не удовлетворяет, кроме мнения, что люди, по природе куда легче склонные ко злу, чем к добру, получая возможность творить зло и не нести за это ответственность, будут это делать с большой охотой, потому что видимых выгод больше, чем если держаться (еще и рискуя положением и даже жизнью) за совесть и моральные принципы. Полагаю, в моменте у многих просто не возникал вопрос "а правильно ли это?", они видели перспективы и выгоды - даже в убийстве 36 000 евреев - и шли на это, вовремя позволяя себя закрывать глаза и морщить носы. Тут часто гооворят о бедственном положении Германии после 1МВ. Помню, нам учительница истории рассказывала, что инвалиды, вернувшись с войны, совершали самоубийства, чтобы их вдовам и сиротам выплачивали пособия большего порядка, нежели по инвалидности кормильца. Но что, интересно, во Франции, половину которой истребила Германия в 1МВ, в России, которую мало что в 1МВ использовали как пушечное мясо, так добили напрочь революцией и Гражданской войной, не было отчаяния и бедственного положения? Но как-то не докатились до "окончательного решения еврейского вопроса", восстанавливая свои экономики. Как-то не дошли до полнейшей бесчеловечности, пробивая себе "дорогу в будущее". Да, и меня еще всегда поражало, как много раздуто причитаний вокруг послевоенной судьбы Германии. Ах, их делили на зоны оккупации, ах, им построили Берлинскую стену!.. Какое "варварство" по сравнению с тем, что Германия творила со странами и народами, которых как катком сметала во время 2МВ... Ах, бедная Германия, платила непосильные репарации. А сколько она награбила и уничтожила богатств тех страх, на которых напала в 1МВ? Поэтому... для меня это сводится к природе зла. Ненасытной, пугающей воронке, которая засасывает все глубже и глубже, давая мнимую эйфорию от чувства вседозволенности, сытости и удовлетворенного самолюбия. Читала "Доктора Фаустуса" Манна. Там в целом приводится вот к такой метафизической проблеме добра и зла. Сделка с дьяволом, бессмертная душа (совесть, мораль, ценности) в обмен на временные привилегии, достаток и славу. Там гг - гениальный композитор, Фауст 20 века, и в нем вот отражается судьба Германии. Но, знаете, меня еще напрягало всегда вот это превозношение образованности и культурности немцев. Ах, они там все поголовно играют на пианино и читают философов. Не проводила собственных исследований, спорить не буду, но и не буду держаться за это утверждение как за что-то, что может быть исползовано хоть каким-то боком как, прости Господи, "смягчение" их вины. Сволочь - она сволочь и есть. Вне зависимости от того, играет она на пианино или нет. Казалось, что феномен еврейских оркестров, которые играли на скрипках, пока других заключенных умерщвляли в газовых камерах, должен наоборот свидетельствовать о полнейшей, окончательной извращенности и вырождении этой "великой немецкой нации". Но до сих пор находятся те, кто говорит, какой у них тонкий вкус.
Или еще пример слепоты и глухоты к историческому опыту: в школе одноклассница как-то пришла в ожерелье со свастикой. И когда мы к ней подошли с намерением разложить по понятиям, она на голубом глазу утверждала, что "это древний языческий символ солнышка, чего пристали, быдлота". Символ-то древний, но забывать, или даже отрицать, что он был раз и навсегда запятнан кровью миллионов?.. Я даже не знаю, как это комментировать.

[отзыв к главам 3.12-3.13]

Здравствуйте!

Спасибо, что подарили нам это чудо воссоединения с Кайлой. Что оставили ее в живых, что сохранили ее малыша. Когда столько боли, и история идет к финалу, не ожидаешь уже и проблеска света (разве что вспышки ракеты, которая взорвет все к чертям), однако такой вот дар напоминает нам о том, как в жизни ценно подлинное чудо. И оно случается. Быть может, в реальной жизни даже чаще, чем в искусстве.
Да, Кайла пережила тяжелейшее потрясение, Дану либо погиб, либо все равно что приговорен к смерти, оказавшись в концлагере. Да, даже в этих обстоятельствах открывается возможность еще одного чуда, и еще, и еще, но узнаем ли мы о нем - неизвестно. И пока уже сама Кайла может взять на себя подвиг надежды и ожидания встречи, молитвы и веры, чтобы не впасть в глубочайшее отчаяние хотя бы ради малыша. Ему ведь тоже очень страшно, и какое мужество нужно матери, чтобы не поддаться внешим страхам и оградить от них ребенка... А он... пинается. Растет. Господи, как трогательно - особенно вот такой яркой вспышкой жизни вопреки всему посреди всей этой мглы. И тут же рядом - несчастная Эл...
Я ей очень и очень сочувствую. Ей самой себя страшно: как, спрашивает она себя, я могу искренне помогать Кайле, если сам факт, что она ходит с ребенком под сердцем, а я этого лишена, вызывает во мне приступ боли, и зависти, и горя? И рука одернулась, и снова пришло страдание. Там, где надо радоваться за другого, поддерживать, верить в лучшее, все вдруг, как по щелчку пальцев, застилает собственная, кровная боль, и больше ничего не остается. Весь мир потух, и осталась одна Эл, окаменевшая на кровати, один на один со своим неизбывным горем. И даже Эду она не в силах его поверить. Интересно, что сама просит от него откровенности, но уже в который раз не делится с ним своими переживаниями. Она сильная и гордая, и, конечно, опасается ранить его своими переживаниями или обременить, или, хуже, подтолкнуть к решительным действиям (как когда он ходил угрожал Гирингу), которые могут повредить ему. И... еще ведь, как удивительно точно отражена печальна правда жизни: стоит хоть чуточку всковырнуть давнюю, непроболевшую до конца обиду, как она тут же восстает пламенным драконом. Ну вот, казалось бы, давно уже исчерпан вопрос верности Эда, его отношения к Ханне. Но стоит ему только упомянуть, что схватил Ханну за руку, как у Эл все отключается. Она уже не вдумывается в разницу между "схватил" и "взял". Она уже не слышит, что он схватил ее, чтобы уберечь Эл. Мир погас и осталась картинка: Эд и Ханна вместе, а она, Эл, одна. Крах. Почти безумная, иррациональная ревность, боль, желание рвать и метать под наносным смиренным молчанием. Эд видит, что он не может просто так успокоить Эл. Словами до нее не достучишься. Когда болит сердце, разумные увещевания только больше бесят и доводят до крайности. Единственное, что работает в этот момент - это взять (или уж схватить) как можно крепче, прижать к груди и говорить о любви. О том, что Эл - единственная, о том, что без нее жизнь не мила. Она так хочет это услышать, и, пусть это выглядит глупым, но такая уж правда о нас - нам важно это слышать. Поступки, дела - безусловно, в этом вся суть, но какое волшебство творит одно только слово любви...
Эд учится произносить это слово. И не одно. Он любит - и в этих главах обнаруживает еще одну грань любви. Способность принимать и облегчать чужую боль. Он ненавидит свою слабость, ненавидит свои раны, он умеет с ними жить - но не знает, кем бы он был без них. Для него они - уродство, которое нужно скрыать от посторонних глаз. И тут он видит, как Эл умеет утешать. Как она умеет быть стойкой в чужом горе, как умеет вобрать его в себя как свое и не сойти с ума. Какая сила духа! Момент, когда Эд смотрит на Кайлу, и на его лице отражается боль, невероятно сильный. В жизни, которую ведет Эд, уение не показывать своих чувств считается достоинством, силой, но как ему самому от этого тяжело! И вот момент, когда он задумался "об Эдварде Милне", был таким значимым... и знаковым. Все это время он был озабочен такими вещами как не провалить миссию, защитить Эл, попробовать хоть немного сделать ее счастливой... А теперь он задумался будто впервые, а может ли быть счастлив он? Конечно, "счастье" - слишком громное и приторное слово для Эда и Эл, которые живут на острие ножа. Но он задумалсь об облегчении, об утешении. Об исцелении и покое. Как это дорого, когда такой закрытый и наполовину окаменевший человек может хотя бы мысль допустить о том, что его жизнь (или отношение к ней) может измениться... Пусть даже перед лицом смерти. А когда еще?
"Приключение" с Ханной, как я сказала, было уже сродни шоковой терапии. Клин клином, так сказать. А ну-ка иди, если такая честна и правоверная, а ну-ка выкладывай все свои подозрения! Но там, где все построено на страхе, уже нет места честности и справедливости. И страх Ханны показывает, что и по ней, видимо, ездили. И ее, может, на скамью клали... Вопрос только, какими средставами она нашла взаимопонимание со следствием. Вопрос риторический. И пережитое, видимо, никак не помешало ей и дальше работать в концлагере (а может, ее туда после знакомства с гестапо и закинуло), носить белое пальто и пытаться растоптать чужие жизни. Жестокость порождает жестокость. И не перестаю "умиляться", как каждый раз она кричит о том, чтобы Харри был осторожен, а потом делает все, чтобы навредить ему и его жене. Сколько раз понадобится Ханне перебегать дорогу Кельнерам, чтобы грабли ей уже лоб расшибли?..
Да, очень классный момент с обменом шпильками Эда и Зофта. "Не ожидал увидеть вас здесь". А Зофт в общем-то хорошо держит мину при плохой игре, его разоблачили, а он и ухом не повел, мол, "так надо", или "я знаю, что вы знали, что я знаю, что вы знаете". Интересный он противник, учитыая, что он пытается соблюдать правила игры. Это не похотливый эсесовец и не чиновник, пользующийся своим положением, и не ревнивая стерва. Мне кажется, ему самому доставляет удовольствие изощренное этот интеллектуальный поединок с супругами Кельнер. И он хочет сам их подловить, расколоть, не силовыми методами, а чтобы как в шахматной партии кто-то совершил бы ошибку.
Наконец, визит Агны к заказчице выдался действительно тошнотворным. Вот оно - говорить с возмущением о погромах только потому, что они вышли слишком уж громкими и затратными! Говорить спокойно о гибели 36 тысяч людей, переживая о финансовых издержках. И это уже не Ханна, это "достопочтенная дама", которая уж точно родилась и выросла не после 1МВ, когда бедненькие немцы так "страдали", а в самый расцвет Германской Империи, ее "культуры" и "благонравности". Вот вам и благонравность.
Как "радуют" и господа англосаксы. Центр отмахивается от посланий своих шпионов, а официальный представитель комитета, который занят не много не мало спасением детей чопорно говорит: "Вас это не касается, ваше время истекло". Мне кажется, даже Гиббельс так резко не давал Эдварду поворот от ворот. Омерзительно и низко. Но британцы же уверены, что Чемберлен "привез им мир". И спасаем только тех евреев, которые не слишком похожи на евреев. Чтоб, прости Господи, "глаз не мозолили" английским аристократикам. Какое же позорище.... Если про Францию Кейтель сказал, подписывая капитуляцию, "и они у нас выиграли?", то про Англию ему следовало бы сказать: "Разве они вместе с нами не проиграли?.." Столько ведь подыгрывали...
И занятно, что под словом "восток" Эд и Эл даже не помышляют об СССР. Видимо, настолько невероятным был все-таки план Гитлера воевать против самой большой в мире страны, что в головах не укладывалась такая возможность в принципе. На этот счет есть разные точки зрения, но говорят, что и Сталин не верил донесениям наших агентов, что Германия планирует воевать на два фронта и наступать на СССР. По крайней мере, начинать наступление в разгар лета, когда до осеннего бездорожья рукой подать. Но Гитлер был уже слишком самонадеян. Блицкриг, ну да, ну да...

Спасибо большое!

п.с. Поняла, что в прошлом отзыве не упомянула сцену с милым нашем Белым Лунем. Очень ценен его взгляд со стороны как на Эда, так и на трагедию с Эл. Честно, когда он выдал этот монолог о том, как Эл попала в больницу, и как он пытался, но не мог спасти их ребенка, довел меня до слез. При минимальных описаниях переживаний и чувств героя, один этот монолог передает всю боль старого врача, который всю жизнь видит чужие страдания и лишь малую часть их способен облегчить. Вечный разрыв между тем, к чему призван, и тем, что действительно может сделать, и не потому, что мало старается (он всего себя отдает своему служению), но потому что такова жизнь, такова судьба, таково несовершенство науки и хрупкость человека. Но трезвое понимание, что врач не всесилен, даже самый опытный, не дает нашему Луню отрешиться от чужого горя и просто развести руками. Прошло уже пять лет, а он помнит Эл, помнит ее боль и причитается к ней своей болью, ибо в том, как он говорит о ней, такой надрыв... и горечь. И, думаю, для Эда эта вспышка откровенности стала утешением. Даже большим, чем он мог бы признать на первых порах. Знать, что по твоему горю плачет искренне еще один человек - утешение, очень большое утешение.
п.п.с. Спасиб за упоминание Гейдриха, сейчас нашла время и постаралась подробнее узнать о том, что это за человек. Чтение вашей истории как всегда располагает к самообразованию.