Он подобрался совсем близко к ней, к самой сути, и это будоражило и пьянило его рассудок. Чужая магия гудела, искрилась, пленяла в невидимые оковы мятущуюся от волнения душу. Она бестелесно касалась его разума, своеобразно связываясь с ним, и ломила зубы привкусом талой воды в дни весеннего половодья. Холодная, но обжигающая, словно хрупкая снежинка, упавшая на подставленную ладонь, она филигранно вплеталась в магию его собственную. Это изящное кружево — единое в эту самую секунду их общее магическое творение — пылало испепеляющим огнем. Этот огонь выжигал, уничтожал без остатка, но в тот же миг возрождал на пепелище нечто новое; так и казалось, будто из небытия лениво проявляется сначала один, а после и второй коготь. И из всполохов пламени выплыл он, призрак давно прошедших лет, с душою феникса, но оболочкою дракона.