Семен Родов.
Коммунэра о Предгубчека

Ловко метила вражья рука:
убит офицером предгубчека.
Что радости? - Конечно, расстрел.
Но заговор, заговор цел.
И в полчаса собрался губком, —
Остановиться можно на ком?
Нужен товарищ теперь такой:
с добрым сердцем, с железной рукой.
И вот от губкома автомобиль -
пулей к слободке, вздымая пыль.
Но долго чекисты не могли узнать
кому от губкома приказ передать:
в сатиновой блузе небес голубей,
Николай разноперых гонял голубей.
И маленький Петя рот открыл
и хлопал в ладоши хлопанью крыл, -
редко баловал папа его,
приходя из райкома, завкома, ОНО.
Приказ. Прочел. Ничего не сказал,
только сына поцеловал,
к поясу прицепил наган,
на кухне привернул водопроводный кран.
И в кожаном кресле всю ночь не заснул,
спокоен, угрюм и немного сутул.
А на фабрике ткацкой, по зову гудка,
другой предзавком заменил предчека.
Вот день проходит, и два, и три,
заговорщикам не видать четвертой зари.
След за следом — стежок за стежком,
и снова уверен и спокоен губком.
Из Туркестана привозят хлопок,
грязный и сбитый ватный комок,
чтоб после под зубьями сотен машин
текло полотно к аршину аршин.
Так и чекисты из хлопка секретных бумаг
ткали по нитке доклад о врагах.
Быть ткачом Николаю не вновь,
а если и новы, то смерть и кровь.
Узнал он немало бессонных ночей,
и шуткой казалась работа ткачей.
Бывали сомнения в душе предчека,
но никогда не дрожала рука.
Говорили, что он жесток,
что подписывать сотнями смерти он мог.
И только маленький Петя знал,
как его папа нежен и мал,
да редко, когда он бывал на дому,
голуби стаей слетались к нему,
и товарищи слали дружный привет,
когда мимо фабрики шел он в обед.

1922.

Извините, профессор, я не смог подготовиться по этому вопросу! Меня стошнило! ©