Особенности национального династического воспитания. Как именно обращались с будущим императором Николаем в детстве, до его 14-летия.

В ноябре 1800 г. Павел приказал директору 1-го кадетского корпуса ген. Ламздорфу: «Назначаю тебя воспитателем моих младших сыновей», и прибавил: "Одного только требую, чтобы ты не сделал из мальчиков таких же шалопаев, каковы немецкие принцы».

Да, он не сделал.

Сам император Николай вспоминал об этом в своих записках (1831 г.) так: "Мы поручены были как главному нашему наставнику генералу графу Ламздорфу, человеку, пользовавшемуся всем доверием матушки; но кроме его находились при нас шесть других наставников, кои, дежуря посуточно при нас и сменяясь попеременно у нас обоих, носили звание кавалеров. Сей порядок имел последствием, что из них иного мы любили, другого нет, но ни который без исключения не пользовался нашей доверенностью, и наши отношения к ним были более основаны на страхе или большей или меньшей смелости. Граф Ламздорф умел вселить в нас одно чувство - страх, и такой страх и уверение в его всемогуществе, что лицо матушки было для нас второе в степени важности понятий. Сей порядок лишил нас совершенно счастья сыновнего доверия к родительнице, к которой допущаемы мы были редко одни, и то никогда иначе, как будто на приговор. Беспрестанная перемена окружающих лиц вселила в нас с младенчества привычку искать в них слабые стороны, дабы воспользоваться ими в смысле того, что по нашим желаниям нам нужно было, и должно признаться, что не без успеха. Генерал-адъютант Ушаков был тот, которого мы более всех любили, ибо он с нами никогда сурово не обходился, тогда как гр. Ламздорф и другие, ему подражая, употребляли строгость с запальчивостью, которая отнимала у нас и чувство вины своей, оставляя одну досаду за грубое обращение, а часто и незаслуженное.Одним словом - страх и искание, как избегнуть от наказания, более всего занимали мой ум. В учении видел я одно принуждение и учился без охоты. Меня часто, и я думаю не без причины, обвиняли в лености и рассеянности, и нередко гр. Ламздорф меня наказывал тростником весьма больно среди самых уроков. Таково было мое воспитание до 1809 года".

"Ламсдорф бесчеловечно бил великих князей линейками, ружейными шомполами и пр. Не раз случалось, что в своей ярости он хватал великого князя за грудь или воротник и ударял его об стену так, что он почти лишался чувств. Розги были в большом употреблении, и сечение великих князей не только ни от кого не скрывалось, но и записывалось в ежедневные журналы» («Несколько слов в память императора Николая I», «Русская старина», 1896, 6, стр. 451)

Барон Модест Корф пишет о том же так («Материалы и черты к биографии императора Николая I»): "Неизвестно, на чем основывалось то высокое уважение к педагогическим способностям генерала Ламсдорфа, которое могло решить выбор императора Павла... Ламсдорф не обладал не только ни одной из способностей, необходимых для воспитания особы царственного дома, но был чужд в всего того, что нужно для воспитания частного лица. Он прилагал старанья лишь к тому, чтобы переломить его на свой лад. Великие князья были постоянно, как в тисках. Они не могли свободно и непринужденно ни встать, ни сесть, ни ходить, ни говорить, ни предаваться обычной детской резвости и шумливости; их на каждом шагу останавливали, исправляли, делали замечанья, преследовали морально и угрозами... Николай Павлович особенно не пользовался расположением своего воспитателя. Он, действительно, был характера строптивого, вспыльчивого, а Ламсдорф вместо того, чтобы умерять этот характер мерами кротости, обратился к строгости и почти бесчеловечно, позволяя себе даже бить Великого князя линейками, ручейными шомполами и т. п. Не раз случалось, что в ярости своей он хватал мальчика за грудь или за воротник и ударял его об стену, так что он почти лишался чувств. О частом употреблении розг можно заключить из того, что Михаил Павлович, однажды (19 апреля 1804 г.), сделав какой-то маловажный проступок, пришёл к своей няне и сам просил, чтоб она его высекла. Вероятно он думал отвратить этим сильнейшее наказание гувернеров. В ежедневных журналах почти на всех страницах встречаются следы жестокого обращения, вовсе не скрываемого и ничем не маскируемого. Везде являются угрозы наказания, жалобы кавалеров генералу Ламсдорфу (всегдашнему карателю) и самой императрице за проступки, весьма неважные, самые обыкновенные и которые со всяким ребёнком случаются, но не бывают рассматриваемы с преувеличением как бы через микроскоп...В журналах упоминалось даже об ударах шомполом".

«Дядька, к нам приставленный, — говорил впоследствии Император Николай I графу Киселеву, — не умел ни руководить нашими уроками, ни внушать нам любовь к литературе и к наукам; он вечно ворчал, подчас раздражался сильнейшим гневом из-за пустяков, бранился и нередко наделял нас тычками и щипками, которых особенно много доставалось на мою долю. Брат, при своем более податливом характере и более веселом нраве, лучше уживался с этим неспокойным человеком. Бог ему судья за бедное образование, нами полученное» (Ив. Ник. Божерянов).

Вдовствующая Императрица все это всемерно одобряла, старший брат не вмешивался - и он, и Константин младших вообще практически не видели. Тем более что поручил Ламздорфу Николая еще сам Павел в ноябре 1800 года. Видела бы матушка Екатерина... она бы все это убожество раскатала, а Марью Фёдоровну первую.

Все это продолжалось от пятилетнего до четырнадцатилетнего возраста великого князя.