Бог, несомненно, есть и он кроется в деталях.

Об этом думала я, выскальзывая со двора в тёмную ночь.

Разумеется, у меня был план. Продуманный настолько, насколько сложившаяся ситуация позволяла. К сожалению, опорой для него служил опыт, приобретённый большей частью в прошлом мире.

"Это же люди, - убеждала я себя. - Не дикие звери! - а в сознании отзывалось "звери, звери". - С ними всегда можно договориться, если верно себя повести".

Когда мы с Бильбо ходили к Айли, на нас никто не нападал. Впрочем, мы выбирали оживлённые улицы, жались к заборам и кутались в плащ. Наверное, нас принимали за пару подростков.

Когда впервые пришли в "Толстый окунь" (тогда со мною был Кили) и я взглянула в глаза Отти - а он не собирался признаваться, что укрыл девушку и намеревается дальше её продавать, хотя весь город об этом знал, - попёрла так, словно это было у меня в крови.

- Ты знаешь, кто я?

Трактирщик кивнул. Кили остался на улице, но мой рост говорил за себя: все знали, что в городе гномы и что они привезли с собой баб.

- Надеюсь, не думаешь, что я пришла одна?

Он осклабился. Я не видела за спиной его рук - что держит, палку или нож?

- Мне нужна девушка. Я знаю, она у тебя.

- Никого тута... - притворился он. - Никого нет.

- Слушай, ты! - я считала отвратительным так обращаться с людьми. Но меня колотило от страха. Я боялась быть разоблачённой - Отти мог свиснуть подельникам. Никогда не поверю, что в этой дыре у него не сидели бандиты. И начала понимать, под какую опасность подвела Кили, Торина и, конечно, себя. И меня понесло:

- Ты знаешь, кто я? Знаешь, с кем я сплю? Если со мной что-то случится, назавтра бургомистр пришлёт сюда стражу и сравняет твою халупу с землёй! - (с поверхностью озера?) - Как думаешь, кто ему важнее? Гости дорогие или какой-то бандит?

- Она вверху.

Так я одержала вторую в Средиземье победу.

Это было отвратительно, гадко. И в то же время имело особую сладость. Никогда в жизни я не чувствовала себя защищённой. Никогда не могла ничего продавить. После этого случая я сказала Кили:

- Я прошу тебя сопровождать меня в город, потому что слаба и труслива. Но на твоём месте я бы отказала. На твоём месте я бы пошла к Торину и обо всём доложила ему.

- Я знаю, к кому ты ходила, - ответил он. В карих глазах плескалось спокойствие. Я подумала, что в некоторых вопросах он может быть поумнее Фили. Не такой живой, но определённо мудрее. - И знаю, зачем. Я знал ещё до того, как мы вышли из дома. Это правильно. То, что ты делаешь - правильно. Поэтому я никому не скажу.

- Кили, если это правильно, то почему мне так гадко?

- Откуда мне знать? Знаю только, что правильно. Торин сказал бы - не вмешивайся. Оставь людям их людские дела. Но с той девушкой на набережной, ты ведь её искала, верно? Оставить будет гаже во сто крат.

Однако та победа меня опьянила. "Я могу! - думала я. - Я могу!"

Что могу? Прикрываться Торином, обделывая свои делишки? Бегать по городу под защитой Кили, а после Бильбо и его силой невидимости?

Вообще-то я хотела дождаться отъезда гномов из Эсгарота. Отчего-то была уверена, что меня оставят у бургомистра. Наверное, потому, что как бы Торин его ни презирал, в конечном итоге они сторговались. Бургомистр, сколько бы сложностей ни возникало, был принимающей нас стороной. Остальные купцы, гномы Даина, люди Барда, дейльцы и эсгаротцы лишь подливали масла в огонь.

Не учла я того, что гном, желая сохранить своё сокровище, становится не нормальным, а откровенно ненормальным. И увы, смотрит на это сокровище как на вещь.

Иногда у Торина тряслись руки, на лбу выступала испарина, расширялись зрачки, хотя он был совершенно трезв. Тогда я думала, что он презирает себя за то, что связался со мной, или борется с очередным приступом болезни, которую выдумал сам.

Характер его стремительно ухудшался. Гном был вспыльчив и резок, мало спал, много пил, если смеялся, то как-то нехорошо, и смотрел на любовь, как на способ получить разрядку.

Он быстро понял, что в деле любви результат зависит лишь от того, какую позу может принять твоё тело. И что я всецело подчиняюсь ему.

После скомканных первых попыток он скоро обрёл уверенность в постели, как в любом занятии, за которое брался, и принялся главенствовать в нём. На протяжении почти месяца каждый день мы пробовали что-то новое, и запал исходил от него.

Перебрав все поверхности и предметы, имеющиеся в наших покоях, использовав сундуки, подоконники, письменный стол и подставку для ног. Испробовав самые разные позы. Причём тела наши сочетались так странно из-за разницы сил и размеров, что с гномом всё было, как в первый раз. Ни с каким другим мужчиной я бы не осмелилась заниматься любовью, опираясь лишь на его руки, вися в воздухе вниз головой. Использовав все отверстия наших тел. Или почти все. Он навсегда сохранил неприязнь делать это через задний проход. Испробовав всё, мы принялись за игру.

- Проси прощения, - требовал он, ударяя меня по губам.

- За что? - я стояла на коленях, уткнувшись носом в его пах. Мой зад горел, колени тоже.

Его Величество пожелал, чтобы я голая ползала вокруг него, оттопырив задницу, умоляя его меня взять, а после запрокинул на кровать и шлёпнул от всей души. Я взвизгнула от неожиданности - боли не было, как и всегда.

- За Ривенделл, - принялся перечислять он. - За Шир. За то, что была такая соблазнительная, что я чуть разума не лишился.

- Ты меня хотел? - удивилась я. Подняла голову и ненадолго вышла из игры.

- Желал, - он вернул мою голову вниз.

- А почему у ручья не поцеловал? Я думала, в воду свалюсь, только бы дотянуться до тебя.

- Растерялся, как юнец, - признался он. - Потом ночью не спал. Гадал, не привиделось ли. Клялся, что в другой раз тебя не упущу. Ну проси же прощения! - сам быстро опустился на колени и прижался к губам.

- Прошу.

- Мой король, скажи.

- Прошу прощения, мой король. Ох, как хорошо.

Другую ночь мы тгахались на балконе так, что перила скрипели. Шкура медведя, призванная меня согревать, сползла. Я кричала, он стонал. Если бы кто-то шёл в тот момент по дороге, он бы нас увидал. Гнома это возбуждало больше, чем меня.

- Ты сумасшедший, - сказала я, когда мы развалились на полу. Он заботливо укутал меня обратно в шкуру. - Мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой.

Когда гном впервые сказал, что мой поход кончается в Эсгароте, я прикинула, могу ли отправиться за отрядом сама.

Вышло плохо - лошадь стоила дорого, невозможно купить даже продав всё, что было на мне. Пора прекращать отказываться от изумрудных серёг. Мне требовался проводник - я не знала болот Эсгарота и местности вокруг сожжённого Дейла, и понятия не имела, как подъехать к Горе.

А самое главное - зачем?

Что такого потрясающего я могла предпринять, явившись в разгар кампании и бросившись Торину на грудь?

Но если бы гном не вернулся, поездка к дракону на склоне лет стала бы честью для меня.

Этот мир неправильно воздействовал на мой мозг. Откуда-то брались понятия "честь" и "долг". Откуда-то я понимала, что если отряд сгинет в Одинокой Горе, единственным хранителем традиций - гномьих традиций! - останусь я.

У меня был план. Сначала добраться до Барда - я знала о его делах с законом, умела читать и писать. Приказчиком в лавку меня бы не взяли. Но помощь лиходею - почему нет? Моё странное происхождение, вызывающее у любого человека море вопросов, на которые мне не хотелось отвечать. Моё вынужденное одиночество. Свобода от обязательств перед Родиной, обществом и семьёй - в виду отсутствия перечисленных - делали из меня прекрасного пособника бандитам и обещали, что об их делах, как и о себе, я тоже буду молчать.

К тому же Бард был неплохим мужиком - старуху Криге не выгнал, оставил рядом. Даннике говорила, что когда вышник проплывает мимо дома, всегда им с дедом рыбку даёт. Айли вообще была в него влюблена. И с особой злостью рассказывала о какой-то Ингунн, которую тот посещал каждый второй день недели после того, как лишился жены. Мне даже пришлось её прервать:

- Эй, эй. Я хотела узнать, что он за человек, а не сколько раз передёргивает, и курит ли после того, как достал.

Тут она хрипло рассмеялась:

- А ты, господарыня гномка, не из благородных никак! - и с досадой добавила: - Дейльские завсегда при своих.

Так я наконец узнала, что в Эсгароте жёсткое разделение на местных и пришлых. Местные - потомки тех, кто когда-то первым пришёл на болота. Пришлые - внуки и правнуки горожан, бежавших из сожжённого Дейла. Часть из них загрузились на корабли да и отправились куда-то за море. Другие пристроили Новый конец и остались доживать в Эсгароте.

Эти другие были те ещё перцы.

Истово сохраняли чистоту языка - хотя молодое поколение говорило как по-своему, так и по-эсгаротски. Упорно отказывались смешиваться с населением - заключали браки среди своих. У них это называлось "чистота крови". Мать Даннике вышла за эсгаротца, от неё отвернулись. Потому девочка-сирота после её смерти и старый дед остались никому не нужны.

Местные плевались дейльцам в спину, сыпали проклятьями за глаза. Однако терпели, потому что те мытьём да катаньем незаметно прибрали к рукам всю торговлю.

Вышло так, что когда чужаки обосновались в городе и попробовали его покорить, рыбные места на озере были уже распределены. В те далёкие годы немало пришлых полегло в драках стенка на стенку, пытаясь отбить себе право рыбачить и продавать добычу купцам. Новый конец не раз поджигали, и наверное, выкурили бы чужаков, если бы не побоялись спалить весь Эсгарот.

Но у пришлых сохранилось много вещей, вывезенных из бывшего Дейла. Прекрасные томики эльфийской поэзии в золочёных переплётах оседали в харадских мешках. Чудесные вазы гномьей работы уплывали за бесценок в Айборн. Так завязывались новые связи. И скоро выяснилось, что значительная часть соли и перца идут через Новый конец.

Дальше - больше.

Кому заказать кубки с заморской чеканкой? Иди к дейльским купцам. Шёлковый ковёр, резной сундук с хитроумным замком? Такой, что даже гномы открыть не сумеют? Иди в Новый конец. Южные вина, пахучие травы, дорогие духи и платья для дам. Всё - в Новый конец.

Надо сказать, последние годы община Дейла неожиданно повернулась лицом к Эсгароту.

Пришлые перестали выделываться и вести себя так, словно всё на свете знают лучше всех. Длинные юбки с оборками и куртки, обшитые галунами, уступили место шерстяным платьям и овчинным тулупам, любимым среди рыбаков. Певучая дейльская речь, по крайней мере на людях, сменилась на говор озёрных, с вкраплениями морских словечек, почерпнутых из разных стран.

Виной переменам был Бард - новоиспечённый король разорённого Дейла.

Когда-то его семья - семья Гириона, Владыки Дейла - прибыла из горящего города и стала центром общины, сплотив её вокруг себя. Выжившие пели песни, будившие воспоминания о прекрасной жизни, оставшейся в прошлом, учили детей, что те должны сохранить память о цветущем Дейле, и ждали Пророчества, гласящего, что однажды вернётся настоящий Король и погибший город воспрянет.

Бард стал тем потомком Гириона, который задумался, что если Дейл когда-нибудь и воспрянет, то это, вероятно, произойдёт не скоро. А место бургомистра Озёрного города тоже не жмёт.

И вот к этому человеку я собиралась прийти.

Он был лучшим стрелком. Когда-то состоял в городской страже и стал первым дейльцем, жалованным командирским чином. Женился на знатной девушке из чистокровных своих, и она умерла, подарив ему троих детей. После смерти жены покинул пост, устроился, благодаря связям, вышником на Озеро, якобы для того, чтобы больше времени проводить с семьёй. Однако именно в эту пору беднота Эсгарота принялась его невыносимо любить.

Держался своих. Даже к проститутке хаживал из чистых, из дейльских. По этому поводу Айли и сокрушалась - "Всегда при своих". Ей, конечно, хотелось, чтобы он ходил к ней.

Бард помогал Даннике - улыбался и дарил свежую рыбу, но против общины не шёл. Умудрялся сидеть на двух стульях сразу - помогать беднякам, вовлекая их в разбой, надувать эсгаротских богачей и пользоваться признанием в общине Дейла.

И к этому человеку я шла. В надежде, что, может, ему тоже понадобится человек? Не женщина, не любовница, не жена. Не возможная мать для возможных детей. А человек. Который умеет читать и писать.