– Не четыре! – вдруг перебивает рассказчицу одно из облачков, судя по голосу и манере говорить – Сущность Б. – Не четыре, а только три. Дело в том, что более или менее точно воспроизвести картину звездного неба на уровне средневековых знаний довольно легко, но вот сделать то же самое на уровне знаний вашего двадцать первого века, с его оптическими и радио- телескопами, с каталогами космических объектов и компьютерными базами данных – это уж увольте! Так что пришлось… эээ… немножко слукавить. Ведь если бы мы честно признались, что попросту вернули вашу Колдунью на исходную Землю, то, пожалуй, все оставшиеся из вашей команды тоже наотрез отказались бы участвовать в эксперименте…
– Так, значит, Клирик и Колдунья все-таки встретились! – взволнованно восклицает Этайн, а Немайн вдруг вздрагивает и замирает с широко раскрытыми глазами.
– Ну, встретились и встретились, толку-то: все равно же не помирились! – заявляет вдруг Сущность Б. – Вот вроде разумные существа, к звездам уже летают, а так еще и не поняли, что выбор партнера для размножения – не повод для драм!
– Коллега, ну нельзя же быть таким бестактным! – не выдерживает Сущность А. – Мы с тобой потом на эту тему еще поговорим!
– Как жалко… – еле слышно проговаривает Таня. А побледневший мэтр Максен, не понявший почти ничего из беседы, но видящий состояние своей жены, бросается вдруг к так и стоящей столбом Немайн, пытается приобнять ее, что-то шепчет ей на ухо…
– Так… Всё хорошо!.. Всё это было тысячу лет назад. Целую тысячу лет, – тихо, но твердо говорит старшая сида. – Сейчас я продолжу. Подождите чуточку… – и еще тише по-камбрийски:
– Спасибо, милый Маки!
Немайн присаживается, решительно отхлебывает из своей чашечки остывший кофе, вновь встает и ровным, чуть напряженным голосом продолжает, опять перейдя на «сидовский»:
– Итак, как я уже сказала, все эти события начались примерно тысячу лет назад. На трех планетах были в точности воспроизведены реалии средневековой Земли – правда, немножко разных эпох. Таким образом, кстати, практически все жители планеты, на которой мы находимся, – потомки существ, созданных искусственно и наделенных ложной памятью о предшествовавшей жизни…
– Господи, как страшно-то… – не выдерживает Мария Хмелева.
– Скорее, если можно так выразиться, воскрешенных, – поправляет Сущность Б. – Впрочем, это вопрос выбора точки зрения, не более.
– Единственное исключение среди первого поколения жителей этой планеты, и то частичное, – я сама, сида Немайн, известная также как Неметона: мне, как минимум, досталась память живого… на тот момент человека… Я полагаю, что вопросы о том, в чем были суть и смысл эксперимента, а также почему у меня и у части моих потомков не вполне обычные анатомия и физиология, хотя и интересны, но сейчас не первостепенны.
Ингвар и Патрик смотрят на Немайн, один – с некоторым недоверием, другой – с изумлением. Потом оба синхронно переводят вопросительные взгляды на Таню, та утвердительно кивает в ответ.
– Эх... – вздыхает Сущность А. – Старайся тут, конструируй… Треть генома с нуля написана, никаких аналогов во Вселенной – а им, видите ли, «не первостепенны»…
– Гораздо важнее другое, – между тем, продолжает Немайн, и голос ее становится громким и взволнованно-звенящим, – мы точно знаем, что из этих четырех планет – исходной Земли, расположенной, кстати, как раз на периферии спиральной галактики, и ее трех клонов – на двух точно уцелели цивилизации. Уцелели и даже достигли такого уровня развития, что приступили к межзвездным полетам. Конечно, очень хотелось бы узнать судьбу и, тем более, координаты еще двух планет, но я сильно подозреваю, что спрашивать уважаемых Сущностей об этом бесполезно: не скажут принципиально.
– Совершенно справедливо, коллега, – соглашается Сущность Б. – Вот это действительно было бы грубейшее вмешательство в естественный ход событий.
– Ну, а раз так, то я рискну задать присутствующим здесь уважаемым членам экипажа «Гелиоса» всего несколько вопросов по истории их мира. Возможно, этого окажется достаточно для того, чтобы выяснить, какой именно из этих планет является их родина. Не возражаете? – Немайн поворачивается к той стороне стола, где устроились Патрик и Мария.
– Конечно, спрашивайте! – без колебаний отвечает Хмелева.
– Да, нам самим, наверно, было бы интересно узнать, оригинал мы или клон, – присоединяется О'Салливан.
– Тогда вопрос первый: известно ли вам такое имя, Мартин Лютер?
Ингвар недоуменно смотрит на спрашивающую, а Таня прикусывает себе губы, чтобы сдержаться и не влезть невовремя со своим ответом. Наконец, после некоторой паузы, Патрик произносит:
– Кажется, был такой борец за права афроамериканцев в двадцатом веке… Чудом вспомнил из своих школьных знаний. Неужели же это такая значимая личность для нашей истории? Как странно…
– Нет же! – вдруг спохватывается Хмелева. – Мартин Лютер Кинг получил свое имя в честь основателя лютеранства, немецкого священника… Ну да… Лютеранство – это же основная конфессия в Финляндии, Швеции, Норвегии, – Ингвар с интересом и, одновременно, недоумением смотрит на Марию, – в большой части Германии, да и еще много где…
– Большое спасибо! – говорит Немайн. – Что ж, одну из планет, по-видимому, можно уже исключить, – ту, где Вор вмешался в ход Реформации в Европе. После того, что он там натворил, Лютер, пожалуй, уже не смог бы стать столь значимой фигурой в истории христианства.
– Браво! – восклицает Сущность Б, и вдруг интонация, с которой облачко произносит это слово, кажется старшей сиде подозрительно знакомой. Немайн мучительно роется в своей абсолютной памяти, но там так много уже накопилось… Увы… Может быть, что-то важное оказалось случайно стерто из нее во время одного из обновлений? Такое вполне могло произойти, книга ведь об этом честно предупреждала: емкость мозга не беспредельна, поэтому чем-то давним рано или поздно приходится жертвовать… Ладно, отложим на потом, если оно вообще того сто́ит. Сейчас гораздо важнее сосредоточиться и придумать, как проверить вариант с планетой Воина.
Внезапно старшая сида понимает, что это не такая уж простая задача. Проблема в том, что знание истории Китая и Центральной Азии у нее явно слабое. А именно там и действовал в основном Воин. Память, уже раз подводившая ее сегодня, похоже, вновь оказывается бессильна, никак не дает ей никакой зацепки. Может быть, это: «Например, в горных районах Поднебесной найдут некоторое количество клыкастых скелетов значительного роста… Мы даже терракотовую армию немного пополнили. Две сотни гвардейцев с алебардами-гэ, лица выкрашены толченым жадеитом на яичном белке. До археологов точно продержится»? Здо́рово, но… Каковы шансы на то, что хотя бы кто-то из экипажа «Гелиоса» вообще слышал об этой терракотовой армии и уж тем более помнит цвет лиц всех глиняных воинов? А уж о наличии там знатоков скелетов древних людей, скорее всего, и мечтать не приходится. Думай, Немайн, думай!
Рязань… Воин… Су́дьбы местных жителей, которые, иногда в мелочах, иногда существенно, изменялись благодаря нему: сначала – из-за его появления на поле боя, потом – потому что из-за войны Орды с «царством Хрень» на Рязанщину приходили не те татары, не в то время и не в том количестве. Иначе складывались жизни тысяч людей, из-за этого в следующих поколениях рождались совсем не те, кто должен был бы родиться, иди история своим чередом, и вовсе не рождались те, кому родиться было до́лжно – и этот «эффект домино» разбегался по всей Руси, и в пространстве, и во времени…
И вот Немайн опять возвышается над столом, почти так же, как это было давным-давно на двойной королевской свадьбе в Диведе. Опять пальцы ее продавливают крышку стола и ломают пластик, почти такой же крепкий, как мореный дуб. Тогда был гнев, сейчас – надежда. Тогда ее песни опасались все и боялись тру́сы, сейчас – не боится никто, кроме нее самой. Тогда это было пророчество, сейчас – формула опознания. Но почему так же, как тысячу лет назад, колотится ее сердце? И так же, как тогда, из прокушенной губы сочится ее кровь? И звучит песня – на слова поэта, рожденного на той самой Рязанщине:

– Отговорила роща золотая
Березовым веселым языком,
И журавли, печально пролетая…

«Уж не жалеют… больше… ни о чем…», – шепчет, вторя Немайн, со слезами на глазах Мария Хмелева, оказавшаяся за сотни тысяч световых лет от своего дома и словно бы получившая оттуда весточку, на которую и не надеялась. Сида обрывает песню – Мария ее продолжает, всё так же шепотом: «В саду горит... огонь рябины кра-а-асной… Но никого… не может он… согреть...».
– Спасибо… Машенька! И извините меня, Бога ради! Зато теперь я могу сказать практически точно: ваша Земля – не клон, а исходная планета.
И уже вот они рыдают втроем – Мария и обнимающие ее две сиды – домашняя уютная робкая Вивиан, почему-то с запекшейся кровью на подбородке, и блистательно-чужая интеллектуалка Этайн О'Десси, вдруг обернувшаяся совсем родной Танюшей. «Всё будет хорошо, мы непременно-непременно найдем дорогу и отвезем вас всех домой», – шепчет сквозь слезы Таня Марии.