Обычно старостами в деревнях выбирали людей бывалых, проживших долгую жизнь, убеленных сединами. Но почтенный Бада, староста Стоуи, вовсе не считал себя стариком. Старший сын мельника добился этой должности на деревенском сходе, когда у него на голове еще не было ни одного седого волоса, да и теперь, спустя немало лет после своего избрания, был по-прежнему силен и телом, и умом – по крайней мере, сам он искренне полагал себя таковым.
Этим утром Бада, сидя в старинной англской телеге – новомодных камбрийских бричек он не признавал, считал чересчур хлипкими – направлялся на доставшуюся от отца мельницу. Он спешил и все время понукал лошадей: дело было срочное. Вчера с полдороги вернулся домой один из сельчан, собравшийся было на городской рынок. Вернулся не просто так, а принес тревожные слухи: то ли свергли короля, то ли убили королеву, то ли батский шериф оказался изменником и сбежал от правосудия. И хотя из сбивчивого рассказа перепуганного крестьянина Бада так ничего толком и не понял, он решил подстраховаться – вывезти из мельничного амбара к себе домой, под защиту крепкой дубовой деревенской ограды, все запасы зерна и муки.
Конечно, для такого дела требовались помощники. Вместе с Бадой ехали его взрослые сыновья Вине и Эска, такие же крепкие, как и он сам, способные играючи перекидать в телегу тяжеленные мешки, а если понадобится – то и дать отпор грабителю. Надо сказать, грабителей Бада и в самом деле опасался: как известно, неурядицы в королевстве – самое время для разбойников.
Поначалу Бада волновался: то и дело осматривался по сторонам, вглядывался в склоны окрестных холмов. Однако привычная, знакомая дорога довольно скоро его успокоила. Благополучно миновав отворот на Кэгинесхамме, Бада и вовсе расслабился. До мельницы оставалось совсем недалеко: вон за тем терновым кустом дорога круто спустится вниз, побежит вдоль ручья, перемахнет через запруду...
– Бать, глянь-ка! – тревожный голос Эски прервал благодушную дремоту, заставил встрепенуться. – Никак к нам направляются?
И правда, телегу нагоняли двое всадников. Впереди на невысокой серой в яблоках лошади быстрым шагом ехал седобородый старик, закутанный в синий плащ. За ним на столь же низенькой гнедой лошадке труси́л белобрысый коротко остриженный паренек, совсем юный, безбородый и безусый, чертами лица чем-то неуловимо напоминавший хорошо знакомого окрестным жителям шерифа.
Поравнявшись с телегой, старик натянул поводья, бросил на Баду надменный взгляд. Проговорил по-англски с отчетливым северным выговором:
– Эй, фермер! Проводи-ка нас к своему старосте!
– Ну, я и есть староста. Чего надо-то? – нарочито спокойно отозвался Бада, неприметно нащупывая висевший на поясе нож.
Старик брезгливо поморщился, проворчал вроде бы себе под нос, но вполне слышно:
– Да... Ну у вас тут и нравы – чурбаны, как есть чурбаны неотесанные... Ну да ничего, наш Тида вразумит вас быстро! – и вдруг грозно возвысил голос: – Нож свой живо убери, червь навозный! Перед тобой Бертольф, гезит на службе королевы, и Кинхельм, сын вашего шерифа, – легким кивком старик указал на мальчишку.
Услышав второе имя, Бада встрепенулся, выронил нож – тот, жалобно звякнув, ударился о дно телеги. Кинхельм, младший сын Кудды, несмотря на почти отроческий возраст уже успел прославиться буйным и непредсказуемым нравом, поэтому с ним следовало вести себя осторожно и почтительно. На всякий случай сделав предостерегающий жест сыновьям: сидите, мол, смирно, не дурите! – Бада выбрался из телеги и вежливо поклонился сначала старику гезиту, а потом и Кинхельму, отчего тот совсем по-девичьи покраснел.
Гезит в ответ чуть ухмыльнулся, однако милостиво кивнул. Кивнул и Кинхельм – торопливо, едва заметно.
Бада совсем уж было успокоился, собрался пожелать благородным господам счастливой дороги да и поспешать на мельницу. Потом вспомнил: они же его зачем-то искали! И тут же услышал властный голос гезита:
– Ну что, староста, покажешь нам деревню?
Пришлось разворачиваться и возвращаться домой. Предчувствия у Бады были самые что ни на есть мрачные, всю дорогу он хмурился, то и дело срывал дурное настроение на своих ни в чем не повинных лошадях, то прикрикивая на них, то даже охаживая кнутом. Недовольство его передалось и сыновьям: те понуро рассматривали едущих рядом всадников и молчали, позабыв про свои обыкновенные шутливые перебранки.
Возле деревенских ворот гезит спешился и тут же направился к стене. Брезгливо дотронувшись до подгнившего, проточенного червями бревна, что-то недовольно проворчал себе под нос. Потом махнул рукой, подзывая Баду:
– Эй, староста! А ну покажи-ка нам самый большой дом!
Бада насторожился. Самый большой дом в деревне как раз его и был. Принимать же незваных гостей совершенно не хотелось. И ладно бы просто незваных – ясно же как божий день, что о доме они спросили неспроста: того и гляди, сами там поселятся бог весть на сколько дней, а его семью выселят или, того хуже, заставят прислуживать. Однако попробуй откажи таким важным господам! С трудом удержавшись от печального вздоха, Бада покладисто кивнул.
Белобрысый шерифов сынок так и въехал в деревню верхом, благо ворота в Стоуи уже который год стояли без верхней перекладины. Лишь очутившись возле дома Бады, Кинхельм наконец соизволил слезть с лошади. Именно слезть, не соскочить – вышло это у него почему-то на редкость неуклюже: не иначе, перебрал накануне крепкого эля. Однако к дому он подошел вполне твердым шагом, не шатаясь. У порога Кинхельм обернулся, быстро глянул на старика гезита и, решительно распахнув дверь, скрылся внутри. Вскоре послышался растерянный голос Эббе, жены Бады, – та вроде бы в чем-то оправдывалась, но в чем именно, было не разобрать. Да Бада особо и не вслушивался: сейчас его занимало совсем другое. Первым делом он поспешно отозвал подкрадывавшегося к гезиту пса – была у его Клыка такая подлая привычка, внезапно и молча нападать сзади. Потом вдруг вспомнил про свою младшую дочь, красавицу Хвите. Встревожился: не хватало еще, чтобы она попалась на глаза молодому повесе! Поискал Хвите глазами по двору, не нашел, заволновался еще больше: неужто она в доме?
Однако вроде бы обошлось: Кинхельм очень быстро вернулся. И тотчас же, не обращая внимания на вновь поклонившегося Баду, направился к гезиту.
– Тесновато, пожалуй, но слуг можно поселить вон там, – Кинхельм показал на стоявшую по соседству маленькую хижину. – А так дом очень даже неплох.
Говорил Кинхельм хриплым шепотом, совсем не вязавшимся с его юным видом. Впрочем, когда он надсадно раскашлялся, Бада сообразил в чем дело: да парень же сильно простужен! Догадка эта вовсе не обрадовала: не хватало еще, чтобы болезнь расползлась по всей семье, а то и по деревне! И теперь мысли старосты занимало лишь одно: как бы выпроводить важных гостей с миром, не вызвав их недовольства?
Между тем старый гезит одобрительно кивнул и повернулся к Баде. Затем торжественно вымолвил, взирая на него сверху вниз:
– Честь тебе большая выпала, староста! Будешь принимать в своем доме саму королеву!
Кинхельм кашлянул вновь. Баде стало не по себе. Хуже того, внезапно у него у самого запершило в горле и сжало грудь. Судорожно сглотнув, Бада усилием воли подавил рвавшийся наружу кашель. Но спокойнее от этого не стало. А гезит еще и подлил масла в огонь, спросил:
– Кстати, а у вас в деревне лекарь есть?
Сначала Бада совсем всполошился. Но ведь, как известно, абы кого в старосты не выбирают. Может, и был он трусоват, однако соображал быстро. И мог иной раз даже в самой большой неприятности найти полезную сторону. Вот и сейчас растерянность у него быстро прошла.
Бада тяжело вздохнул, снова, в который раз уже, поклонился старику. И сокрушенно развел руками:
– Нет лекаря, ваша милость! Была прежде ведьма, да уж год как померла. Вот в Кэгинесхамме – там знахарка хорошая: хоть и молодая, а дело свое знает. Так вы бы лучше туда и езжали – там и дом на постой найдется...
Перевел взгляд на шерифова сына – тот задумчиво кивнул. На душе у Бады стало чуть поспокойнее.
Но тут заговорил гезит – недовольно, брезгливо:
– В Кэгинесхамме? В эту нищую деревню, где не могут ни принять королеву достойно, ни даже предложить ей подобающий обед? Да проще перевезти сюда тамошнюю ведьму!
Сердце у Бады вновь упало. Мало того, что его грозятся выставить из дома, мало непонятной хвори у непрошеных гостей, так еще к нему в деревню того и гляди притащат эту зловредную девку! А если и ведьму тоже поселят в его доме? Представив себе такое, Бада содрогнулся: слухи о ней ходили в округе весьма нехорошие.
– Но дом-то там просторнее, почтенный Бертольф. И хозяева куда как вежливее. Вот только с едой плохо, это правда, – хрипло отозвался Кинхельм и вновь закашлялся.
Обиду Бада сумел сдержать. Сообразил вовремя: сейчас не тот случай, чтобы кичиться вежеством да размерами дома. Тесно им у него – вот и замечательно, пускай едут хоть в Кэгинесхамме, хоть еще куда-нибудь – главное, чтобы подальше. А что до пропитания королевы – ну, ради такого им можно и подсобить!
И, собравшись духом, осторожно заговорил, переводя взгляд то на Кинхельма, то на старика:
– Почтенные господа, может, вам и правда лучше поехать в Кэгинесхамме? А что до еды – так неужто же у нас ее для само́й королевы и не найдется? Самое лучшее подберем, не сомневайтесь!
Старый гезит задумчиво посмотрел на Кинхельма. Тот пожал плечами, потом кивнул.
Против ожидания, еды взяли незваные гости не так уж и много: пару свиных окороков, баранью ногу, горшок коровьего масла да еще пару фляг эля на дорогу – не позарились ни на сыр, ни на муку. Зато у Бады словно упала гора с плеч. Пусть теперь голова болит у других – а Стоуи будет жить спокойно!
Провожал Бада посланцев королевы со всем почтением: поклонился, пожелал хорошей дороги и еще долго стоял в воротах. А когда те, нагруженные провизией, наконец исчезли за холмом – облегченно вздохнул.
Едва деревня скрылась из виду, всадники остановились.
– Уфф!.. – выдохнул Робин, сдирая с лица фальшивую бороду. – Ну, всё прошло как по маслу – даже сам такого не ожидал. А ты молодец, не растерялась! И с кашлем хорошо придумала: я бы, пожалуй, сам до такого и не догадался.
Переодетая юношей Санни смущенно потупила глаза:
– Да я просто голос свой настоящий прятала – вот и хрипела. А закашлялась поначалу и вовсе нечаянно.
Робин в ответ лишь хмыкнул:
– Ну и зачем в этом признаваться?