Горевала, впрочем, не только сида. Опечалены были и госпожа Гвен, и ее похожий на лепрекона муж, и Орли, и даже востроносая саксонка. Кручинился и отец – он, конечно, не плакал, но сделался молчаливым и угрюмым, совсем как когда-то на похоронах матери. А вот ни леди Эмлин, ни фении по-настоящему не огорчились, лишь для виду сделали грустные лица – отличать одно от другого Нуала умела хорошо. Ну а Сигге... Тот вроде бы печалился по-настоящему – но, похоже, совсем по другой причине. Украдкой поглядывая на него, Нуала втайне злорадствовала.

* * *

Усевшись на громоздком кованом сундуке, Сигге угрюмо смотрел на пламя очага, слушал сливавшиеся в сплошной гомон голоса́ и молчал. Чувствовал он себя здесь совсем лишним, словно забрел по ошибке в чужой дом, к незнакомым людям – да так оно, в сущности, и было. Более или менее знакомыми он мог считать здесь, пожалуй, лишь господина Лэри и его дочь Нуалу, да и то с изрядными оговорками.
Конечно, в доме находились еще леди Этайн и та самая ее однокурсница, но легче от этого не становилось – скорее, наоборот. На леди Этайн Сигге смотрел с некоторой опаской – но не потому, что ее мать была Хранительницей Британии, и даже не потому, что в ее жилах текла кровь ванов. Скорее, причина была в ее необычном, не совсем человеческом облике, а еще больше – в ее странной выходке на побережье. Впрочем, на той давнишней лекции леди вела себя как самая обычная студентка, и теперь воспоминание об этом помогало Сигге в какой-то мере отвлечься от недавних событий. Однако до конца преодолеть чувство настороженности все равно не удавалось.
Что же до ее белокурой подруги, то с ней вышло куда как хуже. Спросить об этой девушке у самой леди Этайн Сигге так и не осмелился, но, улучив момент, разговорился по дороге с рыжей ирландкой – не с дочерью господина Лэри, а с другой, постарше. Ирландка-то ему всё про Санни и рассказала, даже выспрашивать ничего не пришлось. Вот так и узнал Сигге и про злого батского шерифа Кудду – никакого, разумеется, не северянина, а самого что ни на есть мерсийского сакса – и про славного Маэл-Патрика, с нетерпением дожидавшегося свою жену в Кер-Сиди. Так что к дому сбежавшей знахарки он подходил уже изрядно отрезвленным, а уж когда увидел Санни в ее нынешнем обличье...
Сигге, конечно, давно обжился в Кер-Сиди и вполне приноровился к бриттскому укладу. И все-таки он по-прежнему твердо помнил обычаи, усвоенные в детстве. Обычаи очень разные. Против многих из них никто не возразил бы и в Камбрии. Например – что нельзя нарушать данные клятвы, что нужно помогать семьям погибших друзей, что негоже зариться на чужих жен. Но имелись среди тех обычаев и такие, которых никто из бриттов, пожалуй, и не понял бы. Вот взять хотя бы волосы! Сама леди Хранительница, например, мало того что ходила с непокрытой головой, даром что была замужняя, так еще и коротко стриглась. А кому полагались стриженые волосы у Сигге на родине? Вот то-то и оно! Если у мужчины обрита голова – значит, это трэлл, раб, почти скотина, разве что двуногая и говорящая. Если у женщины волосы настолько коротки, что не видны из-под платка, – значит, это тир, рабыня. На родине у Сигге такое знал каждый. В хозяйстве у Сигурда-корабела, отца Сигге, тоже имелось трое трэллов – плененных им в молодости чужеземцев – и никто никогда не путал их со свободными бондами.
А в Камбрии рабов не было. Вообще. Местные старики, впрочем, помнили давние времена и рассказывали, что прежде в их стране тоже знали рабство. Но, должно быть, тридцать лет – всё-таки большой срок, и камбрийцы успели совсем позабыть, как выглядят рабы и что нужно делать, чтобы не походить на них внешне.
Зато Сигге это помнил. И поэтому, увидев Санни вот такой – с почти наголо выстриженной головой, с просвечивавшей между волос бледной кожей – мог отныне воспринимать ее только как рабыню. Как отрезало у него сладостные мечтания и трепет в груди, ушло даже огорчение от рассказанного рыжей ирландкой – а взамен явилась беспроглядная черная пустота. Пожалуй, что-то подобное Сигге испытал однажды в детстве – когда старший отцов брат пообещал, что возьмет его с собой в дальний поход, а на следующее утро оказалось, что корабль уже ушел в море.
Так что теперь Сигге пытался убедить себя хотя бы в том, что его недавнее плавание на куррахе было все-таки не напрасным, что он хотя бы немного, но все-таки помог найти пропавших студенток. Увы, в глубине души он прекрасно понимал, что леди Эмлин и скрибоны Немайн прекрасно справились бы с поисками не только без него, но даже и без господина Лэри. И когда он ловил на себе насмешливые взгляды Нуалы, то каждый раз чувствовал, что его лицо заливает краска стыда. Вот надо же было сотворить такое безрассудство, достойное безусого юнца, а вовсе не почтенного инженера!