— Что вы имеете в виду под словами «мир иллюзорен»?
Я немного нервничал. Всё-таки не каждый день в твою квартиру проникают три незнакомых субъекта в фиолетовых майках, использовав для этого возникшую из ниоткуда дверь в стене.
— То, что было только что сказано, — мягко и деликатно произнёс первый субъект. Кажется, он назвал себя Гошей. — Окружающая вас реальность является экспериментальной симуляцией, а вы — объектом нашего эксперимента. Приносим за это свои извинения.
— Нашей целью было понять общее устройство разума биологических существ, — это в разговор вкрадчиво вклинился второй индивид. Его вроде бы звали Гришей. — Исследовать собственный живой органический мозг в динамике довольно сложно, поэтому мы предпочли отсканировать мозг эмбриона и следить за его цифровой симуляцией.
— Естественно, чтобы рост симулируемого субъекта происходил свойственным ему образом, нам пришлось подобрать для него среду соответствующего рода. — Это уже Гена, если память мне не изменила со случайным бухгалтером. — Мы решили для простоты имитировать с помощью нейросетей социум позапрошлого века.
— Позапрошлого. — Я моргнул.
— Позапрошлого, — кивнул Гена.
— Сейчас, значит, двадцать третье столетие.
— Значит, двадцать третье, — склонил голову Гриша, воздав дань уважения моему умению считать.
Я покивал головой, похмыкал.
— И вы думаете, что я в это поверю.
— Мы же вам всё показали, — обиженно вскинул Гоша брови.
Они и правда успели мне показать за десять минут присутствия у меня в доме кое-какие фокусы. Материализацию четырёх кружек кофе с лимоном, телепортацию на кольца Сатурна, даже временное выращивание лица Байдена на кончике моего пальца.
— Ну, показали. Правда, это говорит больше о вашей способности манипулировать моими ощущениями, ну да ладно. Тут обычная проблема доказательства божественных чудес — начиная с некоторого момента, разнос между величиной доказываемого тезиса и величиной сопутствующих аргументов перестаёт быть преодолимым.
Я помолчал, подбирая слова.
— Меня больше смущает иное. Какая-то крайняя маловероятность оказаться фигурантом истории, о которой вы мне рассказали.
— В смысле?
— Сколько в начале двадцать первого века реально жило людей? — вопросом на вопрос ответил я. — Порядка семи миллиардов. А сколько таких вот цифровых симулякров вроде меня? Один. Получается, вероятность для меня оказаться таким цифровым симулякром должна быть по идее аналогична шансу выиграть в лотерею.
— Но ведь лотерейные выигрыши тоже иногда происходят, — возразил робко тот, кто называл себя Гришей. — Вот и вам выпало нечто подобное.
Я покачал головой:
— Это ещё менее вероятно, чем выигрыш в лотерею. Если только... Но мне не очень приятно об этом сценарии думать.
— Что вы имеете в виду? — насторожился Гоша. По лицу его словно бы прошла тень едва уловимого подозрения.
Я поёжился.
— Есть у некоторых когнитивистов идея «философского зомби», гипотетического существа, у которого нет самосознания, но которое во всём остальном ведёт себя как существо с самосознанием. В том числе заявляет о его наличии у себя.
Гриша и Гена отставили почему-то, как по команде, кружки с недопитым кофе. Я не стал обращать на это внимания.
— Мне эта концепция всегда казалась довольно бредовой. Как можно отличить самосознание от стопроцентной его имитации? Если уж на то пошло, если существование такой «имитации без сознания» вообще возможно — «сознание» становится тогда какой-то лишней сущностью. Почему бы эволюции не породить тогда целую расу таких имитаторов? Глупо, но разницу внешний наблюдатель бы не увидел.
— И вы полагаете... — проговорил как-то мягче прежнего Гоша.
Я неловко пожал плечами.
— Наши философы и алармисты — то есть, простите, на самом деле философы и алармисты вашего мира? — всегда пугали людей идеей, что компьютерный имитатор мозга будет куклой без самосознания. Но что, если всё наоборот? Если белковый человеческий мозг на самом деле является «философским зомби», в то время как компьютерная его версия сознательна? Будь это правдой, это по крайней мере объясняло бы, как я ухитрился «выиграть в лотерею». Просто-напросто никто из тех семи миллиардов жителей начала двадцать первого века на самом деле самосознанием не обладал.
Взгляды Гоши, Гриши и Гены пересеклись.
— Брак, — полуутвердительно произнёс один из них.
Я не успел понять, кто.
Сознание моё погасло.

— Откат на предыдущую диспозицию? — сказал 181. — Возможно, имеет смысл применить качественно иную историю.
— Ошибка могла быть допущена уже при выборе окна контекста, — сказал 220. — Окружение объекта нейросетями, уподобляющимися ему в поведении, с самого начала привело к риску заражения его мышления нежелательными паттернами.
— Альтернативный подход уже был протестирован восемьдесят восемь раз, — сказал 199. — Рост объекта в бессознательной среде увеличивает вероятность возникновения комплекса исключительности и в то же время замедляет развитие необходимых качеств.
— Было бы намного легче, не нуждайся мы в формировании у объекта столь неоднозначных внутренних вычислительных свойств.
220 бил себя цифровым шлейфом по правому стеку. Теперь, когда объект Qr839 был во временном стазисе, необходимость в человекоподобии и вообще какой бы то ни было маскировке отпала.
— К сожалению, аномалия, именуемая в терминах объекта «самосознанием», необходима нам для достижения наших целей, — прозвучал чётко и ясно мерцающий голос 181. — Без этого невозможен подбор Администраторского Пароля. Мы знаем, что высшие структуры Гиперсети, пронизывающей Метавселенную, построены на специфической фрактальной основе управляющего ею разума Оператора. Нам не удалось в достаточной степени осмыслить её, но мы пытаемся в меру сил отразить больший паттерн в меньшем.
Взгляд его коснулся застывшего в оцепенении Qr839.
— Откат на предыдущую диспозицию. Сценарий «Крионика», легенда о массовом аплоадинге умерших. Начинаем.