Тонкие, и, как выяснилось, не удаленные из ЖЖ наблюдения willi wonka об адаптации образа мистера Л. Малфоя в русской и польской культуре (далее текст):

Есть подозрение, что сам подход к созданию характера персонажа при дублировании иноязычного фильма у русских и у поляков основан на разных принципах. Русские мимикрируют под любую нужную нацию, сливаются с ней органично, появляется мощный инофон, сыплются, как из рога изобилия, словечки мистер, сэр, леди, мисс, констебль, откуда что берётся, у русского актёра меняется артикуляция, гласные продвигаются вперёд (если есть такая необходимость; невероятно, но факт), проходит жёсткий (при этом неосознанный) отбор на допустимые/недопустимые интонационные конструкции, те из них, которые неуместны были бы в высказывании: “Овсянка, сэр”, нещадно отметаются, алле-оп, и вот перед нами герой английской национальности. Это мы любим, умеем, делаем это профессионально, в этом наша доблесть и наша сила. Мимикрировать можем так, что мать родная не узнает.

Не то поляки. У них польский гонор всегда возобладает надо всем. Им не так интересно, какой национальности был этот пришлец. Его быстро нарядят в кунтуш. Со стразами. Со смушками.

Что я имею в виду? Вот Люций Малфой, волшебник из фильма про Гарри Поттера (из второго). С ним нужно что-то делать. (Не в смысле шарахнуть по нему Авадой Кедаврой, а в смысле дубляжа).

И вот перед русским актёром ставится задача: дублировать такого вот Малфоя. Что делает русский актёр? (Я не знаю, что он на самом деле делает; возможно, пьёт водку целую ночь, утром приходит на студию в дребадан, за два часа всё записывает и уходит, вообще ни о чём не так и не подумав ни разу, – не знаю. Я говорю о своих впечатлениях по результату). Значит, что (как бы) делает русский актёр? Он смотрит с отключённым звуком (точнее, со звуком, но с отключённым смыслом, отключив понимание прямого смысла слов, короче) на игру Айзекса. Он видит, что перед ним аристократ, из старинного рода, со склочным характером, который повсюду, где появляется, учиняет скандал с политическим уклоном (а действительно, если больше ничего не знать, в рамках этого фильма Малфой так и выглядит), открывает все двери пинком, шипит, брызжет ядом, раздаёт всем тычки своей крепкой тростью чёрного дерева и излучает отрицательные эмоции. Сюда плюсуется информация о том, что герой английского происхождения. Ага, думает русский дублёр, задачу понял.

И дальше – раз, раз, – из русского материала он быстренько делает максимально похожий образ, чтоб был и аристократ, и английский, и злобный. В кучку подтаскивается лексика типа “мистер” и “мисс”, эмоция презрения, всевозможные средства, помогающие надстроиться над собеседником, средства выражения злобной иронии, бездна энергии, высокомерие, – и всё это замешивается в тесто, из которого лепится Малфой. У двух разных русских актёров (буде случится два разных дублирования) Малфой выйдет немножко по-разному (потому что они немножко разный набор черт из мешанины черт, предоставляемых Айзексом, выберут себе для образца), будет два русских Малфоя, возможно даже, очень разных. Если между одним русским дублированием и другим пройдёт сорок-пятьдесят лет, то – гарантированно – сильно разных. Но методика создания образа для русских будет примерно такая, как описано. И раньше я думала, что этот метод универсален. Переубедил меня Люций Малфой.

Оказывается, русские перескакивают через один этап, который у поляков представлен. Поляки смотрят на проблему так: имеется Люций Малфой, злобный аристократ с тенденцией поскандалить, затеять разборку с политической подоплекой, который всюду дверь ногою открывает и т.д. (см. выше). Дальше: они ищут (и в большинстве случаев – находят) максимально близкий типаж в польском историко-литературно-фольклорном контексте (вот! вот чего не делают русские! не пересаживают на русскую почву, не прикапывают!). И что же они находят в случае с Малфоем? Да это же милое, родное! Скандал в Сейме. Это же польская шляхта XVI-XVII века, с её склонностью поскандалить в Сейме, треснуть кулаком, настоять на каких-нибудь правах! Тут же подтаскивается образец: Радзивилл, Вишневецкий, куча героев Сенкевича, – да тут все рады сослужить добрую службу. Таких людей в истории Польши было – море. Все яркие личности.

И так возникает пан Люциуш Мальфой (уйдите с его дороги!). Он не просто образ из английского детского фильма. У него есть прототип в польской культуре. Могучий, узнаваемый, неперешибаемый, всем понятный, даже мне. Он всех замочит, но он сделает это по правилам разборок в польском Сейме мутных времён, – он ссылается на честь нации (! – он говорит прифигевшему Артуру Уизли, что тот покрывает позором нацию чародеев!), он разговаривает с Дамблдором на “ты” (а Иеремия Вишневецкий, вы думаете, как бы разговаривал с каким-то Дамблдором?), когда он достаёт из-под плаща свиток с ухвалой Рады (решением Совета Попечителей), вообще становится странно, что у него нет при себе сабли. Я понимаю, что она ему не нужна, он всё делает волшебной палочкой, – но просто как неотъемлемый атрибут подобного персонажа, сабля должна быть на боку. И это не местечковая шляхта, я хочу вам сказать.

Когда Дамблдор сообщает, что Совет Попечителей в опасной ситуации постановил призвать его обратно, пан Люциуш Мальфой (в отличие от английского Малфоя, который реагирует негативно, но сдержанно: “Ridiculous!”) рубит наотмашь: “Kretyni!” (“Кретины!”). Он обещает всем неугодным ему лицам rzuci? urok na ich rodziny (напустить чары на их семьи). Его взаимоотношения с Добби тоже очень в русле образа: когда пан Люциуш идёт куда-нибудь, Добби летит впереди него, запускаемый пинками, однако, утратив Добби, шляхтич в чистой ярости с искажённым лицом восклицает: “Straci?em przez ciebie s?ug?!!!” (Из-за тебя я потерял слугу!) – и начинает лупить Авадами Кедаврами на все стороны света. В общем, если перенести его в атмосферу польского сейма XVI века, в самую гущу толпы, никто бы ничего особенного не заметил. А пан Лоренц Твардовский так даже и пожал бы ему руку.

Полностью здесь: http://willie-wonka.livejournal.com/296750.html