Посреди мостика возвышался причудливый чёрный обелиск, покрытый тошнотворными зелёными рунами, и на нём была закреплена кристаллическая оболочка со скрытой внутри неё фигурой. Это... отклонение соединялось со священными машинами кабелями и проводами, грубым образом подсоединёнными к его поверхности.
– Теперь подсоедини вычислительное ядро к системам управления, и мой труд будет завершён... – прошипел влетевший вслед за ним череп. – Или скорее начнётся... Закончив, отправляйся в испепелитель.
По всему мостику лежали тела, несколько – вокруг соединений когитатора, похоже, что они погибли, отключая его...
– Что...? Что это? – прохрипел скитарий.
– Это трансцендентность, – череп повернулся, будто удивившись его вопросу.
Шатаясь, 7-Циклэ подошёл к кристаллической оболочке и заглянул внутрь. Сквозь затемнённые грани виднелись останки скелета среди аугментаций и некогда роскошной мантии верховного магоса.
– Это окончательное избавление от слабостей плоти. Я отринул то, чем был прежде, превратился в нечто... высшее.
Альфа-примус пытался сфокусироваться. Тело. Ядро когитатора. Чудовищный обсидиановый обелиск.
– Ты... это богохульство. Ты превратил себя в Силика Анимус. И, что ещё хуже, сделал это, пользуясь...
– Трудами ксеносов? – почти со скукой ответил череп. – Богохульство. Какое бессмысленное слово, придуманное теми, кто слаб разумом. Как апофеоз может быть богохульством? Ты говоришь, словно одна из лепечущих мятежных крыс. Я стал Машиной. Я стал вечным. Я – Омниссия, и мне решать, что такое... богохульство, а что – нет.

Ятрак приставил широкое дуло плазменного пистолета под край саркофага и прикрыл лицо, чтобы избежать разряда энергии и потока амниотического пара, после которого внутри останется лишь искалеченный пилот дредноута. Сжав зубы, он нажал на спуск. Плита саркофага отлетела с оглушительным грохотом, но изнутри не вырвалось ничего, кроме затхлого, тёплого воздуха.
Ятрак принюхался, в недоумении сморщив нос и лоб. Затем он заглянул в зияющее нутро саркофага и ужаснулся. Внутри была путаница проводов, немного помятых костяных шестерней… и всё.
– Во имя Русса, что за…?
– Целесообразность, – спокойным вокс-тоном сказал дредноут.