Танда Kyiv
Сомневаюсь.
Впрочем, в большинстве произведений на эту тему, даже позиционирующих изменение человека как добро, оно сводится обычно к превращению человека в лёгкого идиота по части злых методов. Коротышки Солнечного города беспомощны перед ветрогонами, коммунары Стругацких не понимают работорговца, даже Ефремовские будетляне вроде бы теряются немного на Тормансе, хотя автор наделил их такими абилками, что это уже не их проблема.
Люди не могут представить себе полезное искусственное изменение человеческой натуры, хотя в то же время, вот парадокс-то, допускают эту возможность. Истории о перевоспитании преступников были особенно модными в девятнадцатом веке.
Или дело в слове «искусственное»? Искусственное — значит, насилие? Хм...
На моей памяти более-менее спокойно к этой возможности отнёсся только Гаррисон в «Стальной Крысе».