Кожа зверя каким-то невероятным образом превратилась в отвратительную смесь черной шерсти и розового желе. Сползая с обвисшего безжизненного тела, она склизкими комками мяса с отвратительными хлюпающими звуками ляпалась у изножья дерева. Напоминая то ли сбритую вместе с пеной пятидневную щетину, то ли перебитую в блендере розово-черную медузу. Пустые глазницы зверя выцветшими бельмами глядели в пустоту и явно ничего уже не видели.

Прямо у ее ног, распластанное на земле лицом вниз, лежало окровавленное мужское тело. Еще не собравшийся с силами, чтобы начаться день мало что мог позволить рассмотреть, кроме того, что мертвец полностью обнажен и весь изувечен. Казалось не осталось ни одного целого места на всем теле мужчины — все было испещрено глубокими тонкими порезами.

А над ним изгибаясь, изламываясь, корчилось в беззвучной агонии нечто серое, крылатое, когда-то очевидно, отдалённо походящее на человека. Стрыга... вела себя очень странно. Она то размеренно покачивалась на двух нижних конечностях, пока остальное её тело напоминало попавший в молотилку зонтик, то принималась скакать на месте, словно надеялась обрушить уступ под ней... Застывшие в ужасе люди молча наблюдали за чудовищными метаморфозами существа, пока оно вдруг не засвистело тихонько и протяжно — с таким звуком выходит пар из кипящего чайника — и тут же обмякло, заваливаясь на землю кулём из костей и мяса.