Та, за которую мы убиваем (джен)

Свет ослепляет, жара давит. Елена стоит на стене Трои и смотрит, — сердце бьется так, что становится дурно, — смотрит, как Гектор выходит навстречу Ахиллесу.

Потому что Гектор выходит на смерть.

Он хорош; но Ахиллес лучше, и Ахиллес бьётся, чтобы отомстить за утрату, за которую Гектор уже и сам винит себя. Елена никогда не увидит его снова; ни Приам, ни Андромаха, ни маленький Скамандрий никогда не увидят его снова; Троя уже не поприветствует его, возвращающегося домой, Троя умрет без него.

Это несчастье всем им принесла Елена.

Было легче, когда был лишь Парис — когда красивый юноша с мягким сердцем хотел увезти ее от супруга куда-нибудь, где будет спокойно. Но потом появился Гектор, сказавший, что она теперь принадлежит Трое, и Приам, назвавший ее своей дочерью, и Андромаха, пусть и не доверявшая ей, но все же приветливая, несмотря ни на что. Парис в точности такой, каким она его считала, но все остальные оказались неизмеримо лучше.

Андромаха оседает на пол, отвернувшись от поля убийства, Елена встает рядом и понимает, что больше не может терпеть — не собирается терпеть этого.

Гектор — хороший и честный человек, и он несет бремя своего положения и своих решений. Может, смерть мальчика, сказавшегося Ахиллесом, на всю жизнь стала для него неподъёмным грузом, и, как честный человек, он никогда не поступит иначе — ему остается только выйти и умереть.

«Мне не нужен герой», — сказала она Парису и действительно так думала. Она хочет покоя, и сколь бы герой не любил ее — или кого угодно — в такой любви покоя нет.

Она отвергла храбрость и честь Менелая ради Париса, но честь Менелая была подделкой. Честь Гектора — из чистого солнечного золота, и ради неё Гектор не станет убивать. Он за нее умрет.

— Стреляй, — говорит она лучнику — тому, что поднял уже было лук.

Он смотрит на нее с изумлением.

— Царевич...

Елена сверлит его взглядом, и он теряется.

— Стреляй, проклятье! — повторяет она.

Голос её не дрожит — она годами училась маскировать страх под властность.

Лучник оглядывается в поисках указаний, но не получает их .

— Царевич не дозволил...

Андромаха смотрит на Елену, и слепая пустота горя стирается с ее лица, сменяясь слабым проблеском надежды. Елена оборачивается, и Приам сидит так недвижно, что она понимает: в сердце своём он с ней согласен, раз не отсылает прочь. Пальцы Париса теребят край одежды.

— Пристрели эту ахейскую тварь, — говорит Елена тихо и яростно, сгорая от бешенства, беспомощности и страстного желания спасти Гектора и Трою любой ценой, — или я возьму твой лук и сделаю это сама.

Это невозможно — на таком расстоянии, когда она не практиковалась с тех пор, как была девочкой, с тех пор, как вышла за Менелая, — но лучник облегчённо отступает и протягивает ей оружие.

Парис делает к ней несколько торопливых шагов, но замирает, когда полководец Трои произносит:

— Это дело чести.

Елена поднимает голову и смотрит ему в глаза.

— И если бы я была троянским солдатом, может, меня бы это и остановило. Я не солдат, я не мужчина, я Трое никто, и Гектор мне не указ. — Ветер развевает покрывало на ее голове, обнажая светлое сияние волос. — Я спартанская шлюха, бесстыдная и жестокая. Мое имя на столетия станет проклятием для женщин, и у меня нет чести.

Тишина — на мгновение. Слова Елены эхом звучат вокруг них, рикошетом отскакивая от воздуха и ударяя ее снова и снова.

— Он тебя не простит, — говорит Приам мягко, будто боясь ее сломать. Тихо, так тихо, что она даже не уверена, слышит ли она это или просто хочет услышать, он добавляет, — Дочь моя.

Елена заставляет скривившиеся губы улыбнуться. Она не сломается — она не сломалась, что Менелай с ней ни делал.

— Я знаю.

Она смотрит на Андромаху, нежно укачивающую Скамандрия и глядящую на Елену так, словно та была способна на что-то кроме разрушения. Приам так и не пытается остановить ее. Никто не пытается. Она держит в руках лук и стрелу, а внизу Ахиллес — одинокий и уязвимый.

Парис подходит к ней и обнимает, за неё вставляя стрелу на место. Она прижимается к нему и позволяет направлять. Что, если она промахнется? Что, если не сможет достать вторую стрелу — или что, если сможет? Как скоро они заметят?

Что, если она попадет в Гектора?

Теперь лук держит Парис, и Елена выскальзывает, чтобы не мешать, зная, что об этом Гектору никто никогда не расскажет. Она возьмет на себя вину и за это — и сочтет такую цену справедливой.

Тетива ударяет по пальцам. Стрела летит. Елена выдыхает молитву Аполлону… и Артемиде, и Афине, и Аресу, и даже Афродите, чьи дары привели ее сюда. Она принесёт любую жертву любому богу, если эта стрела попадет в цель.

Стрела вонзается Ахиллесу в пятку, и Парис, пробормотав проклятье, отпрыгивает назад и сует лук Елене в руки. Она знает, он мог бы выстрелить и лучше, если бы она не мешала, — но если бы она не вмешалась, ему и не пришлось бы стрелять.

Ахиллес, пошатнувшись от первого шока, пытается сделать выпад в сторону Гектора, спотыкается о стрелу и падает. Меч Гектора, обрушиваясь сверху, блистателен, как молния.

Ахиллес не поднимается.

Гектор стоит рядом с ним неподвижно, только переводит взгляд со смертельно раненного на стрелу, а затем — на стены Трои.

Елена выпускает лук из рук, разворачивается и уходит.