Крысы (джен)

В первом десятке лет отражения нет,

В первую сотню лет отражения нет,

В первую тысячу лет ты не можешь смотреть в зеркала.

В черной воде отражения боль — это свет,

В темной звезде звук выходит на ноль — это свет,

Хрипом дыхание, кровью — позволь — это свет,

И застывая под кожей узнать силу зла.

Опаснее искры в золе,

Быстрее крысы в земле,

Лелея истину под тяжестью веков,

Уж мы-то знаем правду крови,

Мы пережили королей,

И своды камня легче, чем проклятья слов.

Первый свой шаг — выбираешь свой путь,

Просто да.

Вены огнем полыхают — забудь,

Просто да.

Ты же не хочешь попытку вернуть?..

Просто, да?

И отраженье твое на рентгеновской пляске луча.

Знаешь, один на один — это боль,

Помнишь, кто твой господин — это боль,

Выход для всех, он един — это боль,

Но ты идешь на вираж и танцуешь на грани меча.

Ты не хочешь смотреть в зеркала

Ты не будешь смотреть в зеркала

Ты не можешь смотреть в зеркала…

(С)Джэм "Крысы"

— И еще, Молли, как ты знаешь, в этом году в Хогвартс поступает Гарри Поттер, — Величайший волшебник столетия многозначительно смотрит на меня поверх очков. — И я бы хотел попросить тебя об одной услуге. Видишь ли, Хагрид, провожавший мальчика за покупками, забыл сообщить ему, где находится вход для маглорожденных. Не могла бы ты встретить Гарри и помочь ему?

— Конечно! Нам совсем не трудно помочь мальчику! Да и Артур будет счастлив лишний раз на маглов поглазеть…

Прощаемся. Директор щедро рассыпает намеки: Лили и Джеймс оставили мальчику большое наследство, а мальчик ничего не понимает в магическом мире, у мальчика нет друзей, а твой младший сын его ровесник, а твоя Джинни так похожа на Лили...

Ой, директор, не смешите. Лили была даже в детстве красавица, этого не отнять, а моя Джинни выглядит так себе. Конопатая, простоватая, с тощими морковными косичками.

Зато ей и не придется, что ни день, бегать в больничное крыло, отколдовываясь от завистливых соперниц.

Да и вообще, красота в нашем мире не главное. Взять хоть Нарциссу Блэк, ни кожи, ни рожи, а Люца завалила, как девственница единорога. Потому, что умеет себя подать.

— До свиданья, Молли! Твои пироги, как всегда, великолепны.

— Спасибо, директор Дамблдор!

Он любит, когда его называют директором.

Зеленое пламя уносит величайшего волшебника из нашего дома. Фух, теперь можно и проверить, что он нам принес. Ничего нового — все те же чары доверия легкой золотистой дымкой висят в воздухе гостиной и кухни. Они должны постепенно оседать и впитываться в людей... но у меня есть средство на этот случай. Мой веер, красная роспись по белому шелку, три иероглифа «дзюнсуй-сэй», чистота. Взмах — и золотистую дымку выносит в окно.

Вот так.

Теперь можно и детей позвать. Достаю из внутреннего кармана домашней мантии бронзовый колокольчик и легонько щелкаю по нему ногтем. Через пару минут по шаткой лестнице спускается Перси, мой журавленок, нескладный и милый, но с цепким тяжелым взглядом, который прячет за стеклами очков, точь в точь, как добрейший дедушка Дамблдор. Откуда-то из подвалов вылезают чумазые черти-близнецы. Никак, подкоп рыли? А вот и младшенькие с веселыми воплями бегут через холмы.

Итак, все в сборе.

Вот она — моя настоящая семья, и унылое чмо Артур здесь совсем не нужен.

— Итак, дети мои, директор дал добро на опеку Золотого мальчика. Мы встретим его на магловской стороне платформы.

Перси кивает, Рон пожимает плечами, а Джинни кривится.

— Фу! Там воняет!

— Милая сестренка, — начинают близнецы.

— Думай о Золотом мальчике!

— Золотой мальчик, это деньги...

— А деньги не пахнут...

— И их никогда не бывает много.

— Именно! — Я прищелкиваю пальцами. — Джинни, они правы. Подумаешь, воняет… наша зельеварня, можно подумать, розами благоухает, а тебя оттуда не вытащить. Делов-то на полчаса от силы. А потом мы с тобой пройдемся по магловским магазинам.

Дочка тут же расцветает. По магловским магазинам она любит ходить, там можно снять морок и тратить деньги, не скрываясь. А магловских денег у нас, спасибо дурню-Артуру много.

— И давайте-ка вспомним, как себя вести. Ты, Джинни — стесняешься, смущаешься, а ты, Рон — отважный гриффиндорец...

— Которому голова нужна только затем...

— Чтобы в нее есть...

— Да ну вас, — ворчит Рон. — Клоуны.

Я тихо смеюсь, а потом вздыхаю.

— Тебе, сын, придется тяжелее всего. Умному изображать идиота — хуже каторги, поверь. Но ты — друг Героя, тебе лучше не быть слишком умным. Умный у нас директор, а мы все дураки, не забывайте.

— Конечно, мама, — подает голос Перси. — Но, как бы он и впрямь не поглупел от общения с железным лбом Магической Британии.

— Думаю, мои старые шахматы ему не позволят.

Мы еще долго сидим в гостиной, перешучиваясь и строя планы. К вечеру (ближе к ночи) возвращается Артур, привычно скрываясь в своем сарае. Доеден ужин, домыта посуда, накормлены куры, погашены свечи и дети ложатся спать. А я выхожу во двор.

Подумать только... сколько лет прошло...

Мой дом выглядит так же причудливо и странно, как выглядел бы, не будь меня. Но вокруг — не заросший огород, а молодой сад, и круглые бока яблок наливаются румянцем уже который год. Огород — дальше, за холмом, укрытый чарами, там поспевают помидоры и кабачки, тыквы и баклажаны. Еще дальше — поле картошки, морковка, лук, чеснок, да много чего еще... а в перелеске у меня пчелиные ульи.

Занятно: нас считают нищими, тогда, как мы практически не зависим от денег. Мука, соль, ткань и шерсть, да редкие ингредиенты для зелий — вот и все, что мы покупаем. А то и вовсе воруем у маглов. А денежки копятся в глубоких подвалах, кнат к кнату — сикль, сикль к сиклю — галеон. Глубоки, очень глубоки и обширны подвалы, не зря же мой дом зовется Норой. А норы — они не только у крыс. Еще у лис, у барсуков...

— Мама!

— Что такое, искорка моя? Сон дурной?

Джинни глядит в упор, упрямо сжимая губы.

— Я не хочу замуж за Поттера!

— Охо-хо... понимаю.

— Что ты понимаешь, не тебе же за этого позолоченного мальчика выходить!

— Думаешь, мне хотелось замуж за вашего отца?

Дочка передергивает плечами.

— Нет, милая. Ты сама знаешь, папаша ваш полное чмо. Мне светила помолвка с Басти Лестрейнджем, который давно и надолго присел в Азкабан. Но тогда… ах, поверь мне, это был сид, а не человек. Кудри медные, очи страстные… он, правда, плакса был, и чуть что — брату жаловался, но за его прекрасные глаза девки с ума ехали. А я… тошно мне было. Снились мне разбитые тарелки, змеи и черепа, карты сулили беду и разор, любимая сова издохла… поняла я — с этим каши не сваришь, и села на Йоль гадать у огня и воды. Спросила я, что делать, за кого замуж идти, чтобы жить хорошо и долго, чтоб дети были в безопасности, и увидела Артура Уизли. Вот так, доченька. Я выбрала вас. А погонись я за сиюминутной страстью, сидела бы сейчас в соседней камере. И не было бы тебя и братьев…

— Ты просто его не любила, — бормочет дочь, прижимаясь ко мне.

— Конечно. Смазливая мордашка еще не все, за что стоит любить. Вы, мои сокровища, вас я люблю, за вас в огонь пойду, дракону голову оторву, а Басти… так, мотылек. Жалко его, конечно, но не настолько, чтоб жизнь потерять.

— А если… если я полюблю кого-то по настоящему?

— Тогда мы вместе сядем и подумаем, как быть. Но Поттера со счетов не сбрасывай, деньги и титул лишними не бывают.

— Хорошо, мама. Купишь мне бусы из авантюрина?

— Куплю.

Я провожу ладонью по голове дочери, снимая морок. Жиденькие морковные волосики падают на плечи крупными кудрями цвета сверкающей меди, а с заострившегося и обретшего сидовское очарование лица на меня глядят глаза цвета искристого рыжего авантюрина, глаза Басти Лестрейнджа.

Замуж — нельзя. А детей — можно. И даже не слишком сложно, тяжело только. Ну, а морок наложить вовсе раз плюнуть.

— Иди спать, родная.

Дочь уходит, а я ложусь на траву среди яблонь, заложив руки за голову, и вспоминаю…

Древняя магия, черная магия, тайны старого рода…

Все это оказалось куда сложнее и страшнее наивной сказочки об очередной победе добра над злом.

Начиналось все, как интрига старого Малфоя по возвращению к власти Палаты Лордов во главе чистокровных семейств. Абраксас выдвинул вперед фигуру Наследника Слизерина — в пику борцам за права маглорожденных полукровку, знающего магловский мир не с сусально-позолоченной стороны речей популистов, и изрядно натерпевшегося от «наших младших братьев лишенных колдовских способностей». В те времена было модно жалеть маглов, и правда о том, что «несчастные простецы» могут сделать с маленьким магом, высказанная с подробностями и во весь голос, стала подобна паре фунтов дрожжей, заброшенных в переполненный сортир.

Забурлило и завоняло. Общество раскололось на верящих Лорду — и верящих Дамблдору. Редкие голоса, призывающие к благоразумию, потерялись на фоне двух истерично облаивавших друг друга собачьих свор. А потом... начались убийства.

Началась война. И остаться нейтральным в этой войне было невозможно.

Помню, как я так и сяк крутила гадальные камни, ища выход из ловушки. Мне долго казалось — выхода нет, на одной чаше весов Азкабан, на другой — свинарник Уизли. А потом я поняла — выходом было то, что казалось мне тупиком.

Я долго готовилась, творила ритуалы, готовила тайники. Я знала, то, что я собираюсь сделать, не понравится отцу, он считает меня слишком слабой, и слишком самоуверен.

А потом… страстная ночь с моим рыжим сидом, жаркая летняя ночь у огня и воды, сладкий вкус печеного мяса, черное вино, наполненное магией…

Было страшно, очень страшно и тяжело. Я сумела создать и удержать в себе всех семерых детей, и заставить Басти позабыть о произошедшем. А дальше… брак с Артуром и знаменитый жидкий Империус, считающийся легендой. Не только Принцы имеют зельеварческий талант…

Я справилась. Справилась, сохранила магию Прюэттов и Лестрейнджей, Воды и Огня, а после к ним прибавилась магия Блэков, Тьма и Кровь, пробудившиеся в моей дочери — наследие давних союзов…

Я взяла себе девизом слова «tranquillam celebrationem» — «тихое торжество».

Я, Мария Лукреция Прюэтт.