Неживая, Немертвый (гет)

— Да оставьте же вы меня, наконец! Сколько можно? Ей-богу, в этот раз вашей жене расскажу, пустите же! — сдавленно шептала девица.

— Расскажешь, так она тебя за косу оттягает и на черную работу определит, знаешь ведь, нрав у нее крутой, — пыхтя, возразил хозяин трактира. — Не ломайся, милая! А я тебе с ярмарки новые бусы, а? И расшивной платок… такая красивая и такая упрямая. Ну же, Магда!

— Не надо мне ни бус, ни платков, ни милостей ваших, — отрезала девушка, и в разговоре наступило кратковременное затишье, прерываемое звуками возни и натужным сопением. Похоже, противостояние перешло в активную фазу.

Укрывшийся от лунного света и любопытных глаз в тени клена граф фон Кролок перевел взгляд на окна этажом ниже, привычно отрешаясь от лишнего шума: итоги беседы похотливого трактирщика с несговорчивой служанкой ему были безынтересны.

В комнатах справа грузно ворочалась с боку на бок немолодая хозяйка заведения, а в комнате слева что-то мелодично напевала себе под нос ее юная дочь, которая вызывала у графа чуть больше любопытства. Судя по описаниям Куколя, девушка была молода, здорова и красива, что вполне соответствовало целям фон Кролока. Впрочем, Магда тоже могла бы пригодиться.

Граф коротко втянул носом воздух, но, разумеется, кроме чесночного духа, которым от трактира разило за милю, ничего не почувствовал. Местные свято верили, что въедливый аромат этого овоща отпугивает носферату, и граф, пожалуй, мог с этим согласиться — провести здесь ночь он определенно отказался бы. Причем даже будучи живым. А уж для чуткого вампирского обоняния такое количество подгнивающего чеснока было и вовсе невыносимо. Стоя во дворе, Кролок больше всего напоминал себе поклонника, ночи напролет проводящего под окнами объекта своей страсти. Вот только пыл этого «поклонника» давно остыл, равно как и его бодрый с виду труп.

Ему необходимо было взглянуть на обеих девушек: только так он мог безошибочно «зацепить» жертву, не выходя из замка, и до поры не вызывая лишней паники среди селян, часть которых прекрасно знала о ежегодной графской традиции и потому с самого начала декабря чутко присматривалась к домочадцам и соседям. Разумеется, каждый своекорыстно надеялся, что в этом году не повезет кому-то другому.

Вновь сосредоточившись на комнатах хозяев, Кролок услышал глухую брань. Очевидно, трактирщик вернулся к своей благоверной несолоно хлебавши. Что ж, отлично.

«Магда, — вкрадчиво позвал граф, устремив взгляд на окно под крышей, — этот дом пропах гнилью и чесноком, как и его хозяин. Его отвратительный запах пропитал твою комнату насквозь. Избавься же от него. Открой окно, впусти освежающий ночной холод, который принесет тебе успокоение».

Знание имени для вампира — уже неплохое средство контроля над слабым разумом смертного, особенно если этот смертный так близко, и его одолевает тревога. Граф не настаивал — его мысли текли плавно и мягко, стремясь не навязать свою волю, а, скорее, слегка подтолкнуть намерения служанки, направив их в нужное русло.

Хлопнули створки, и на мгновение в окне показалось круглое лицо белокурой Магды: служанка и впрямь оказалась вполне хорошенькой, розовощекой, так и пышущей здоровьем. Недаром трактирщик скакал вокруг нее потным сатиром.

Граф задумался, не надавить ли на сознание девушки сильнее, вынудив сообщить имя хозяйской дочери — это могло бы упростить дело. С другой стороны, открывать перед ней свое присутствие до того, как связь окончательно окрепнет, было не слишком удачной идеей, а впрочем…

— Добрый вечер, господин, могу ли я вам помочь?

Местные жители, вне зависимости от их веры или неверия в существование вампиров, из домов после захода солнца старались не выходить, а если уж нужда выгоняла их на улицу, то передвигались они весьма забавно — короткими перебежками и постоянно оглядываясь. Как будто от вампира, если уж ты ему и впрямь понадобился, можно убежать.

И, разумеется, ни о каких беседах с незнакомцами ночью, посреди пустынной улицы не могло быть и речи.

Слегка удивленный не то храбростью, не то феноменальной глупостью неизвестной, граф оглянулся: высокий, глуховатый и как будто чуть скрипучий голос принадлежал женщине из числа тех, чей возраст определить всегда непросто. Может быть, двадцать, может, тридцать, а может, и сорок лет от роду. В руках женщина держала ведро.

— А, понимаю, — внимательнее вглядевшись в лицо Кролока, глубокомысленно произнесла она, — вы так долго здесь стояли, что я решила, будто вы раздумываете, не снять ли комнату на ночь. Теперь вижу, что вам она вряд ли нужна, так что прошу прощения за беспокойство.

— Отчего же? — слегка приподняв брови, осведомился граф. — Может статься, вы совершенно правы, и мне действительно нужен ночлег.

— В такое время? Если уж на то пошло, я очень сомневаюсь, что вы вообще можете хотеть спать, — женщина покачала головой. — Да и перспектива замерзнуть вам тоже не угрожает. К тому же брать на себя ответственность за приглашение вас внутрь я не стану.

Входить в трактир сегодня нужды и вправду не было, но обзавестись такой возможностью на будущее граф бы не отказался. Однако сейчас куда больше его занимало спокойствие, с которым женщина давала понять: она прекрасно осведомлена как о его сущности, так и о том, что переступить порог человеческого жилища без приглашения он не может.

— Не страшно? — решив, что притворяться не имеет смысла, напрямую поинтересовался фон Кролок. — Должен заметить, путь до порога не столь короток, как тебе кажется.

Вместо того, чтобы шарахнуться в сторону, женщина, устав держать свою ношу, поставила ведро в снег и, еще на шаг приблизившись к графу, запрокинула голову, сосредоточенно воззрившись на него снизу вверх.

— В целом, нет, — призналась она. — Хотели бы убить — уже убили бы, а раз стоите здесь битый час — значит, явились за кем-то, кто сейчас в доме, и моя пропажа заставит людей забеспокоиться, став осторожнее. К тому же вкус вам не понравится, уверена, и количество в нашем случае качества не заменит.

Последнее замечание женщины заставило графа вновь принюхаться и признать, что она права. От смертных, что он забирал на ежегодное торжество, пахло по-разному — то сладко и тонко, то насыщенно и терпко, но всегда вполне аппетитно. От женщины перед ним отчетливо пахло горечью — кровь в этой низкорослой и худой особе текла вялая и холодная, как речная вода по осени.

— Твоя пропажа обеспокоит людей куда меньше, чем твои рассказы об увиденном, — резонно возразил граф, прислушиваясь к беспокойному сердцебиению своей собеседницы. Стук был неровный, заполошный: она совершенно точно была встревожена куда больше, чем хотела показать, и Кролок позволил себе искривить посиневшие губы в усмешке.

— А зачем мне рассказывать кому-то о том, что у нас под окнами по ночам вампир вздыхает? — женщина пожала плечами. — Вы пришли не за мной, а остальное — вообще не мое дело.

— Вот как? — задумчиво протянул фон Кролок. — Надо полагать, тебе совершенно не жаль людей, с которыми ты живешь под одной крышей, делишь стол и беседу?

Его нежданная визави, наконец, сообразив, что в стремлении получше изучить лицо графа подошла почти вплотную, отступила и рывком выдернула из сугроба ведро.

— Хищники ловят добычу, добыча старается убежать от хищника. Все это меня не касается, и вмешиваться я не стану, — резко сказала она, непочтительно и абсолютно недальновидно поворачиваясь к вампиру спиной с явным намерением уйти. — Даже если бы и хотела. А я, к тому же, еще и не хочу.

С этими словами она зашагала к крыльцу, а фон Кролок задумчиво провел кончиком языка по чуть заострившимся клыкам, размышляя, не стоит ли все же свернуть ей шею? Пожалуй, так все же было бы безопасней.

— Как твое имя?

Уже взявшаяся за ручку двери женщина оглянулась на продолжавшего стоять в тени вампира.

— Хорошая попытка, — тихо сказала она, явно не сомневаясь, что фон Кролок ее прекрасно услышит. — Доброй ночи.

Стукнула дверь, и до графа донесся звук осторожных шагов и звон ведра.

— Господи, Нази, ты почему так долго? — прошептала дочка трактирщика. — Я уже начала думать, что с тобой что-то стряслось!

— Дьявол, Сара, ты не могла бы… — досадливо зашипела женщина и, осекшись на полуфразе, еще раз с чувством повторила: — Вот дьявол!

Продолжавший с интересом прислушиваться Кролок едва слышно хмыкнул, когда штора в окне шевельнулась, и на графа уставилось перекошенное от досады лицо давешней его собеседницы.

— Хорошая попытка, — заметил он, зная, что человеческий глаз не сумеет различить в темноте ничего, кроме его силуэта под кленом.

* * *

— Повезло еще, что мама не заметила, как ты выходила! — тем временем продолжала шептать взволнованная Сара. — Ты ведь знаешь, что после заката никому нельзя покидать дом! Волки, говорят, рыскают прямо под стенами.

— Да, волки — это серьезно… — рассеянно согласилась Нази, все еще мысленно проклиная девушку за неуемную болтливость, а еще больше — себя за потерю бдительности. От местного блаженного она, конечно, слышала рассказы о бессмертных упырях, свивших гнездо в замке где-то на горе, но встреча далеко не с упырем, а с самым настоящим высшим вампиром буквально у собственного порога выбила ее из колеи, заставив порядком понервничать. Разумеется, кровь некроманта, отравленная длительным пребыванием на Изнанке, для таких существ — угощение сомнительной ценности, но ведь он мог ее и просто убить. Так, на всякий случай.

Впрочем, там, во дворе, у Нази откуда-то взялась стойкая, абсолютно ничем не подкрепленная уверенность — этот ухоженный кровопийца ее не тронет. И это было особенно скверно — по всему выходило, что вампир не только высший, но еще и старый. Он даже не пытался воздействовать на ее разум, разглядывая с высоты своего огромного роста с чуть снисходительным любопытством, с каким взрослые обычно смотрят на выходки чужих детей — и этого уже было достаточно. Силен, черт, ничего не скажешь.

— Нази!

— А? — оказалось, Сара уже некоторое время дергала ее за рукав в попытке добиться ответа на вопрос, который женщина, разумеется, пропустила мимо ушей.

— Я спрашиваю, это последнее ведро?

— Да, последнее, — женщина выдавила из себя слабое подобие улыбки. — Все уже почти нагрелось, через полчаса будет готово. И охота тебе по ночам плескаться!

— Днем папа не разрешает, — Сара вздохнула, жалобно глядя на Нази и беспокойно теребя кончик рыжей косы. — Ванная-то гостевая, вдруг кто из постояльцев увидит, а он… ну ты же знаешь, он не разрешает на глаза никому показываться. Особенно мужчинам! Иногда мне кажется, что я так и просижу взаперти до самой старости. А так хочется приключений! Новые места, новые люди… и никакого чеснока!

Сара обвела комнату полным мечтательной тоски взглядом, словно там, сразу за стенами трактира, ее дожидались те самые приключения, к которым она никак не могла выйти навстречу.

Впрочем, они, похоже, и впрямь ее дожидались. Вот только Нази Дарэм, уже месяц как застрявшая в этом заваленном со всех сторон снегами и забытом Богом поселке, в ожидании улучшения дорог работавшая за ночлег и еду, сильно сомневалась, что подобного рода приключения юной Саре Шагал придутся по вкусу.

* * *

— Вы не представляете, какой мне сегодня приснился сон… — протянула Сара, не глядя бросив очищенную луковицу в котел. — Будто бы я лечу над ночным лесом, и луна в небе такая яркая, такая близкая, что я могу ее рукой достать. И нет ничего этого: ни дома, ни забот, ни запертых дверей...

Сухо хмыкнув, Нази выловила огромную луковицу из воды и, шлепнув ее на разделочную доску, принялась резать.

— А мне снилось, что я уже скопила достаточно денег, чтобы выйти замуж и, наконец, отсюда уехать, — так же мечтательно поддакнула Магда, рассеянно постукивая ножом рядом с целым и невредимым капустным вилком. — И не надо каждую ночь дверь стулом подпирать… Господи, счастье-то какое!

— А зачем ты на ночь дверь стулом подпираешь? — удивилась Сара, глядя на служанку с живейшим любопытством.

— Да так… — неопределенно отозвалась опомнившаяся Магда, — страшно тут в горах по ночам. Со стулом оно как-то спокойнее.

— Смешная ты, дома-то кого бояться? — Сара хихикнула и, покосившись на мрачную, часто моргающую покрасневшими в пылу битвы с луковицей глазами Дарэм, спросила: — А тебе что снилось, Нази?

— Кошмар мне снился, — сообщила та, нетерпеливо отбирая у Магды капусту. — Будто я посреди беспокойного кладбища печать упокоения никак вспомнить не могу.

— Чего вспомнить не можешь? — недоуменно нахмурилась юная Шагал.

— Забудь, — Нази налегла на нож, и тот с плотоядным хрустом вонзился в кочан по самую рукоять. — Я что, сегодня одна работать буду? Вот, например, ты, Сара, если перестанешь мечтательно разглядывать этот чертов чеснок под потолком и спустишься на грешную землю, увидишь перед собой морковь. Которую неплохо бы нарезать. Посетителей и так кот наплакал, а если мы их еще и кормить перестанем, они уйдут от нас прямо по сугробам. Магда, а на тебя картошка укоризненно смотрит. Хватит уже грезить, милые фройляйн, обед сам себя не приготовит.

Обе девушки, словно очнувшись, молча взялись за работу, периодически коротко вздыхая, каждая о своем. И винить их в рассеянности Нази не могла — будешь тут не в себе, если на тебя положил глаз высший вампир.

Сама Дарэм под зов не попадала, но ей не раз доводилось видеть, как ведут себя люди в таком состоянии. Мечтательность, заманчивые сны, притупленное чувство тревоги — все это только первые ласточки. Когда жертва достаточно «созревала», приходил и голос, зовущий, неотвратимо притягательный, за которым человек согласен был идти куда угодно. Опытный кровопийца без особого труда находил самые сокровенные желания своей жертвы и сулил ей исполнение всех фантазий, даже тех, в существовании которых добыча не признавалась себе сама. И встреченный ею на прошлой неделе вампир, без сомнения, обладал нужным опытом — уже на сновидческой стадии одной девушке он обещал желанную свободу, а другой — тривиальные деньги, достаточные для того, чтобы зажить собственной жизнью вдали от осточертевшего трактирщика.

Нази с жалостью взглянула на обеих девиц. Тогда, во дворе, под пристальным взглядом нежити категории «А», она солгала: она хотела бы вмешаться. Вот только не могла. Сбросить петлю зова было возможно, лишь уничтожив его источник — самого охотника, а справиться с подобным существом в одиночку у Нази попросту не было шансов.

Женщина задумалась, вновь воскрешая в памяти облик вампира: высокий, но не худой, бледный, густые тени под глазами, губы синюшные, как у замерзшего в сугробе покойника, но трупных пятен нет, как и запаха разложения. Да и поведение вполне человеческое, включая мимику и интонации, из чего можно сделать неутешительный вывод — эта конкретная особь прекрасно владеет собой. И все эти признаки напрямую свидетельствовали о силе: более слабые представители его вида, как правило, могли держать под контролем что-то одно. Либо рефлексы в ущерб телесной оболочке, которая со временем истончалась, чахла и все сильнее напоминала мумифицированный труп, либо тело, которое сохраняло первозданный вид, но сам вампир становился при этом абсолютно неуравновешенным и вел себя так, что спутать его с человеком было невозможно.

Нази же под кленом имела вполне мирную беседу с вежливым, импозантным мертвым мужчиной, поддерживающим себя в прекрасной форме. Даже клыки не выдавались — Дарем специально присматривалась. А значит, бесполезно и пробовать, все равно успехом попытки Нази не увенчаются. Разве только этот господин по доброте душевной сам любезно позволит ей совершить над ним ритуал огненного погребения или отпилить ему голову, на что рассчитывать, разумеется, не приходилось.

Только огонь или сталь — все остальные средства желаемого результата не дадут, как ни старайся. Предметы культа, конечно, доставляют кровопийцам сильные неудобства, но не убивают, чеснок раздражает их резким запахом, но вместо него смело можно пользоваться любым другим сильно пахнущим веществом вроде аммиака или коричного масла. Ну, а вколачивание кольев в и без того не бьющееся сердце лишь испортит высшему вампиру настроение на ближайшие пару часов.

Защитить жертву от зова в одностороннем порядке тоже не получится. Связь, установившаяся между охотником и добычей такова, что расстояние ей не преграда, увещевать бесполезно, запирать несчастных — тоже. Та же Сара или Магда, прекрасно зная об опасности, сами будут снимать с шеи кресты, избавляться от чеснока и отпирать запертые двери. Если понадобится, они и из окна выпрыгнут.

Вот и выходило, что Нази оставалось лишь одно — наблюдать. Наблюдать, и настойчиво напоминать себе, что она здесь всего лишь гостья, волей случая вынужденная стать бессильной свидетельницей вампирской охоты. И все, что должно ее волновать — наступление момента, когда заваленные снегом дороги окончательно расчистятся, и она сможет выбраться из этой глуши, отправившись на поиски если не коллег по профессии, о существовании которых в крошечном поселке, похоже, никто и слыхом не слыхивал, то, по крайней мере, подходящего места силы для проведения повторного ритуала. Заодно неплохо было бы все-таки разобраться, почему вместо того, чтобы вытащить из-за грани Винсента, она сама провалилась сквозь Изнанку в занесенный снегом трансильванский лес. Повезло еще, что, будучи одетой в одно только платье, она сумела набрести на селение прежде, чем успела замерзнуть до смерти в каком-нибудь сугробе.

— Нази-и… — Сара аккуратно похлопала женщину по плечу и, в ответ на ее хмурый взгляд, подбородком указала на разделочную доску, капуста на которой давно уже превратилась в гору мелко порубленных ошметков. — Ну и кто из нас после этого витает в облаках?

Дарэм в ответ только поморщилась. Если мечты Сары Шагал парили в небе, то ее размышления, скорее, плавно опускались все глубже в мертвенный подземный холод.

* * *

Все шло даже лучше, чем граф предполагал: обе девушки оказались податливы, словно мягкая глина под пальцами опытного гончара. Магда, как и все люди, крепко стоящие ногами на земле, была чуть «сложнее» — ее желания, мысли и стремления касались простых, материальных потребностей, таких, как деньги, собственное хозяйство, выгодное замужество. Разумеется, для опытного вампира даже столь упорядоченный разум особенной проблемы не представлял — вот только был ли смысл возиться, если рядом обитала настолько прекрасная во всех отношениях девица, как фройляйн Шагал?

Сара, с точки зрения фон Кролока, представляла собой настоящее сокровище — запертая в четырех стенах, неопытная и неискушенная, она всеми силами стремилась вырваться из-под родительской опеки, а отсутствие элементарного образования и развлечений, отличных от ночных купаний в ванне, приучили ее мечтать, чтобы хоть как-то разнообразить свое затворничество. Достопочтенный Йони вряд ли догадывался, насколько легкую добычу он взрастил из дочери своей неуемной заботой о ее благочестии.

Ощущая через установившуюся связь трепещущие зыбкие мысли девушки, фон Кролок пришел к выводу, что в случае с ней не требуется даже обладать особыми силами и талантами: несколько ласковых слов, обещание увезти куда подальше — и девочка без оглядки пойдет за первым встречным. Живым или, как в данном случае, немертвым.

— Ничего я не чувствую! — раздраженно сообщил графу Герберт, так старательно кутающийся в меховой плащ, словно на ветру он мерз сильнее, чем под крышей замка.

С другой стороны, некоторые человеческие привычки отпустить было действительно трудно. Чтобы видеть в темноте, Кролоку не нужен был свет, но он все равно приказывал Куколю каждый вечер зажигать свечи. Он не способен был испытывать холод, но продолжал носить тяжелый зимний плащ. Весь день он проводил в склепе, но в замке у него, как и у сына, была собственная комната, за которой ухаживал все тот же Куколь. Оба они неосознанно цеплялись за те крупицы повадок, что продолжали хоть как-то роднить их со смертными, несмотря на то, что в этом, по большому счету, не было ни малейшей физической необходимости. Зато переоценить психологическую важность подобных усилий и впрямь было бы затруднительно.

— Прислушайся еще, — в который раз за минувшие годы, терпеливо велел фон Кролок. — Сосредоточься, потянись разумом, неужели ты действительно не чувствуешь?

Нити ментальной связи, в воображении графа похожие на тонкие струны, от его прикосновения слегка завибрировали. Мысли Сары Шагал радостно подались навстречу графу, теплые, мягкие, доверчивые. Сознание Магды отозвалось робкой надеждой, словно все еще раздумывая, вложить ли руку в протянутую ладонь незнакомца. Из праздного любопытства Кролок перехватил третью нить, тянущуюся от него к Нази — и «струна» отозвалась низким гулом, будто граф ткнул пальцем в шмелиное гнездо.

— Не чувствую! — немного помолчав, упрямо повторил Герберт и недовольно сдвинул брови. Разве что ногой не топнул. Он вообще терпеть не мог натыкаться на дело, которое у него не получалось с первого раза. А эта попытка была далеко не первой, не десятой и даже, пожалуй, не тысячной. — Можешь, наконец, объяснить толком, как ты вообще это делаешь? Здесь мили четыре, если не больше.

— Тебе прекрасно известно, что расстояние не имеет значения вовсе, — граф криво усмехнулся. Разговоры в подобном ключе они с сыном вели регулярно и, к великой досаде Кролока — безрезультатно. — Ни время, ни пространство не имеют власти над нами, так что старайся не думать о них. Твоя жертва может стоять перед тобой, может находиться на ином континенте, зов неизбежно настигнет ее. Однако, коль скоро твой дар смущают эти четыре мили… Пойдем.

— Зачем мне вообще это уметь? — поинтересовался Герберт, тем не менее, послушно хватая отца за руку. — Ты хозяин замка, и организация бала — твоя обязанность!

— Нам стоит быть готовыми ко всему, — возразил граф. — Вполне вероятно, я не всегда буду рядом, и однажды ты останешься один. Так что, как мой наследник, ты обязан уметь исполнить долг хозяина.

— Отец, ты… — взволнованно начал Герберт, которого затронутая графом тема неизменно заставляла нервничать, однако Кролок, сосредоточившись, уже шагнул вперед, оторвав ногу от каменной кладки пола замковой башни и в следующее мгновение опустив ее на утоптанный снег во дворе трактира. — Неужели так трудно было предупредить?!

— Я же сказал — «пойдем», — заметил фон Кролок, отпуская руку сына. — И когда только ты станешь, наконец, серьезнее? Когда мне минула сотня, мне не требовалась помощь для подготовки к балу.

— Ты так говоришь только потому, что тебе уже двести семьдесят девять лет, как тридцать восемь, — буркнул Герберт. — А мне, если не забыл, всего лишь сто двенадцать лет, как девятнадцать!

Граф в ответ только покачал головой, в который раз подумав, что в свое время ему категорически не стоило поддаваться на уговоры и обращать молодого человека в вампира, поискав для своих целей кого-нибудь постарше. Герберт, казалось, навечно застрял в юношеском возрасте, будто молодое тело решительно отказывалось позволить ему взрослеть. И упорное нежелание молодого человека принимать на себя ответственность, его страх перед самой перспективой остаться без общества отца, капризы, жалобы на скуку и удовлетворение собственной похоти в компании молоденьких смертных были прямым тому подтверждением. Однако в одном граф не ошибся — невзирая на все трудности, связанные с его непростым, взбалмошным характером, Герберт и впрямь обладал достаточной силой для того, чтобы, как и он, оставаться неспящим. К тому же юноша действительно скрашивал его одиночество, дарил иллюзию стабильности. Было что-то успокоительное в этом знании: все изменится, смертные у подножия гор будут рождать себе подобных и умирать, уходя в землю, а Герберт останется подле него до конца.

— Теперь они рядом, — сказал фон Кролок, кивая на спящий трактир. — Быть может, так тебе проще будет сосредоточиться. А теперь попытайся почувствовать фройляйн Шагал, с ней легче всего. Она уже сейчас почти готова.

Герберт с едва слышным недовольным стоном прикрыл глаза, честно пробуя повторить отцовский зов, и чутко наблюдающий за его стараниями Кролок нахмурился, несильно сжав плечо сына холодными пальцами.

— Ну, что опять? — прошептал Герберт.

— Что вообще ты, по-твоему, делаешь? Ты же не дичь на охоте загоняешь, смею напомнить, — Кролок укоризненно посмотрел на юношу. — Зов не терпит грубости, не терпит фальши. Смотри и слушай.

С этими словами граф устремил взгляд на окно Сары, поднимая из глубины души не эмоции, но воспоминания о них: уверенность, нежность, страсть, томительное волнение от встречи с возлюбленной.

«Не бойся, дитя. Я так долго скитался в холодной тьме в ожидании тебя, ты — единственная моя отрада, единственная моя надежда. Знаю, ты тоже чувствуешь этот сладостный трепет, связавший нас воедино. Доверься мне, и я уведу тебя из этого постылого места, туда, где ты, наконец, обретешь свободу и вечное счастье. Скоро, мой ангел, совсем скоро...»

В своей маленькой девичьей спальне Сара прерывисто вздохнула во сне, вслушиваясь в нежный голос, суливший избавление ото всех ее смешных, детских горестей.

Граф плавно отпустил дрожащую нить связи и повернулся к сыну.

— И что ты сделал неверно, как ты полагаешь? — осведомился он, в ответ получив от юноши лишь неопределенное пожатие плечами. — Чтобы убедить жертву, ты должен верить сам, Герберт. В это мгновение ты сам должен желать, любить, страдать.

— А вы, папА, оказывается, способны любить? — притворно изумился Герберт.

— Когда-то умел, — хладнокровно поправил его граф. — Мне не обязательно испытывать любовь к этой девочке, достаточно лишь вспомнить само чувство, окунуться в него. И совершенно не имеет значения, к кому и когда я его испытывал. Я ведь говорил тебе, что, по большому счету, умение обмануть себя — главный залог успешного воззвания.

— Говорил… у меня от этого «разговора» уже сотню лет как зубы сводит! — Герберт скривился, всем своим видом давая отцу понять, как тот со своими поучениями успел ему опостылеть, и не желая признаваться, что многие его проблемы с воззванием как раз и вызваны нежеланием раз за разом воскрешать в памяти искренние чувства, возврата к которым для него уже не было. Вместо этого молодой человек нарочито шумно вздохнул и капризно заметил: — Ну почему вечно девицы? Они меня нисколько не вдохновляют, ты ведь знаешь!

— Юноши, девушки… — Кролок нетерпеливо взмахнул рукой. — Это не должно тебе мешать. Пробуй вместе со мной. Сосредоточься на фройляйн Шагал, а я позову остальных. Не можешь воспроизвести свои чувства, так попробуй повторить мои.

Оба вампира замерли, настраиваясь. Кролок — на оставшихся в доме девушек, Герберт — на отца. Девица в спальне во втором этаже его действительно нисколько не интересовала, но огорчать графа еще сильнее юноше не хотелось, так что он старательно попытался с точностью воспроизвести те ощущения, которые исходили от Кролока. На мгновение ему даже почудилось, что у него начало получаться, но в эту секунду входная дверь рывком распахнулась, сбивая весь его настрой.

Холода Нази не чувствовала, несмотря на то, что на ней была одна лишь ночная сорочка — даже теплый платок прихватить из спальни она, на волне эмоций, не удосужилась.

— А, так вас уже двое, — сердито заключила она, широкими шагами приближаясь к графу. — Какого черта, достопочтенный?

Граф в ответ лишь слегка склонил голову в ироничном приветствии и сделал Герберту знак удалиться. Молодой человек, впрочем, уходить и не подумал, с любопытством разглядывая взъерошенную женщину, макушкой едва ли достающую его отцу до плеча.

— Доброй ночи, — невозмутимо поздоровался граф. — Это, разумеется, не мое дело, но мне кажется, будто вы одеты несколько не по погоде, фройляйн…

Мужчина выжидательно взглянул на свою собеседницу, безмолвно предлагая назвать свою фамилию, без которой подобное обращение было бы попросту бессмысленным и даже, отчасти, грубым. Однако правила хорошего тона Нази нынче волновали в последнюю очередь.

— А мне кажется, что какой-то вампир только что очень бесцеремонно влез в мой сон, — парировала она, все еще ощущая, как от смеси страха, злости и недавней восторженности у нее мелко подрагивают руки.

— Герберт, я разве не достаточно ясно дал понять, что наш урок окончен? — бросив короткий взгляд в сторону сына, осведомился фон Кролок, с венгерского вновь переходя на немецкий. — Возвращайся в замок.

Молодой человек хотел было возразить, но тон отца ясно давал понять, что дальнейшие пререкания ни к чему хорошему не приведут, поэтому он, фыркнув, просто развернулся на каблуках и «шагнул». В отличие от зова, это он делать умел. В каком-то смысле даже лучше, чем граф.

Кролок же снова посмотрел на женщину перед собой. Сердце ее колотилось так часто, что удары были почти неразличимы, сливаясь в тревожный гул, а серые с прозеленью глаза в темноте казались почти черными от расползшихся во всю радужку зрачков.

— Во-первых, не «фройляйн», а «фрау», — с изумлением осознав, что попавшийся ей в самом сердце венгерской части империи носферату в совершенстве изъясняется на чистейшем австрийском диалекте, поправила графа Нази, также переходя на родной для себя язык. — А во-вторых, не соблаговолите ли пояснить, почему вы меня зовете?

— Исключительно в обучающих целях, — ответил граф, едва заметно дернув уголком рта. — Прошу простить, фрау…

— Дарэм, — решив не игнорировать приличия во второй раз, коротко сказала Нази.

— …Фрау Дарэм, за причиненные неудобства.

Неудобства! Если бы этим словом можно было охарактеризовать острую, щемящую тоску, которая выбросила Нази из тяжелого, по обыкновению, сна! На несколько коротких мгновений ей показалось, будто Винсент где-то рядом, и она снова ощущает неизменно исходившую от него волну спокойной уверенности, которая последнее десятилетие позволяла ей спать без еженощных кошмаров. Толком даже не осознавая, что она, собственно, делает, Нази рванулась из своей комнаты навстречу этому ощущению… Чтобы в итоге наткнуться на своего более чем старого знакомого, который немыслимым образом отталкивал ее самой своей сущностью и, словно магнит, притягивал мучительным и необъяснимым сходством с покойным мужем. Тот же высокий рост, то же пристрастие к могильно-черному цвету, та же манера выражать свои мысли — словно чертова злая, омерзительная шутка кого-то из тех, кого люди привыкли именовать «высшими силами».

Чтобы окончательно избавиться от морока, Нази вгляделась в глаза своего собеседника, снова убеждаясь в том, что они вовсе не черные, а светло-серые, прозрачные, серебристые, как два лунных диска.

— Скажите что-нибудь, — поддавшись внезапному порыву, попросила она.

В ответ граф чуть заметно приподнял брови, удивленный такой странной просьбой.

— Эта ночная сорочка вам весьма к лицу, фрау Дарэм, — наконец, галантно сообщил он.

Тенор. Мелодичный, прекрасно поставленный, с богатыми обертонами. Ничего общего с низким и тяжелым баритональным басом Винсента Дарэма.

— Спасибо, — искренне поблагодарила женщина. — И, на будущее — если не трудно, натаскивайте своего протеже на ком-нибудь другом, иначе в следующий раз я выйду с распятием.

Она развернулась, намереваясь вернуться обратно в служащий ей домом трактир, однако в этот момент окно в комнате Сары негромко стукнуло, распахиваясь, и Нази, мигом передумав, проворно нырнула за спину фон Кролока, укрываясь от взгляда юной Шагал за его широким плащом.

— Пошлите ее спать, — едва слышно прошипела она, прекрасно понимая, что видеть ее во дворе, тем более, в обществе нежити Саре точно не стоит.

— Как угодно, — равнодушно согласился фон Кролок, даже сквозь слои одежды чувствуя лихорадочное тепло смертного тела за своей спиной. Беспечность фрау Дарэм, равно как и ее пренебрежение банальными правилами собственной безопасности, были воистину беспредельны. — Однако всему свое время.

Будет взывать — поняла Нази и, выждав несколько секунд, тихонько отступила под прикрытие деревьев. Стараясь не выходить на открытую местность, она проскользнула в трактир с черного хода и, лишь попав в тепло, поняла, что все это время провела на снегу босой. Коротко и зло ругнувшись сквозь зубы, Нази отправилась на темную кухню — греть ноги, последними словами проклиная пресловутое «вампирское обаяние».