Льва узнают по когтям (джен)

Над головой застыло ночное небо, покрытое привычным городским смогом. За тучами не видно ни звезд, ни луны. На лицо падают холодные дождевые капли. Слабое искалеченное тело куда-то везут, рядом кто-то бежит, что-то говорит — обращается к ней? — держит за руку. Это приятно, но чуть меньше, чем чувствовать, как легкие вновь выполняют свою привычную работу. Чужие, до боли привычные и почти родные лица закрывают беззвездное небо.

Вдалеке виден мокрый асфальт. Красные отражения фонарей на темных гладких поверхностях странно расплываются перед глазами, смешиваются с дождем, становятся бледно-розовыми кровоподтеками и исчезают в сточных канавах. Несколько обездвиженных тел вдалеке абсолютно точно мертвы.

Горло вновь судорожно сжимается. Воспоминания о последних часах вонзаются в разум раскаленными иглами.

* * *

Из забытья горячки, наполненной бредом и круговоротом полузабытых воспоминаний, изможденный разум вырвался слишком резко, почти без перехода. Первые секунды после пробуждения Тереза Саммерс озадачено смотрела на безоблачное небо за окном и все никак не могла понять, бесконечный кровавый кошмар закончился или сейчас пойдет на новый виток.

Солнце в Лондоне бывает редко, но в больничных палатах Мунго днем всегда солнечно. Разумеется, это всего лишь качественная иллюзия. Видимо, врачи посчитали, что это поможет пациентам быстрее идти на поправку.

Яркие солнечные лучи неприятно резанули по правому глазу, заставив зажмуриться. Левое веко не открывалось, но, определенно точно, дергалось под влажной повязкой. Уже хорошо, была немалая вероятность, что глаз выбили.

Волевым усилием Тереза собрала мысли, что как черви лениво расползались по черепной коробке, и попыталась хоть как-то оценить свое состояние. Руки дрожали, как у новорожденного младенца, все, что ниже колен не чувствовалось вообще, а сильная боль при каждом движении головы ясно давала понять, что встать удастся еще не скоро. На груди был заметен край пропитанных зельями желтовато-зеленых бинтов и мелкая сетка шрамов на обеих руках. Если бы Тереза не знала, что от таких шрамов колдомедики избавляются за пару минут, то решила бы, что после выписки превратится в Невесту Франкенштейна.

На прикроватном столике в простой стеклянной вазе стоял букет из желтых тюльпанов. Было понятно, что поставили их совсем недавно. Возможно, проснись она чуть раньше…

В палату зашла молоденькая рыжая мед-ведьма с подносом целебных зелий в руках. Она громко процокала по кафельному полу на высоких каблуках-копытцах, словно была на парижском подиуме. На ее лице отражалась скука и плохо скрываемое раздражение. Наконец, увидев, что пациентка проснулась, она заметно вздрогнула при встрече взглядов и с каким-то непонятным извинением исчезла за дверью. Тереза тяжело вздохнула и скривилась. Это насколько ей лицо изрезали, что от нее теперь даже мед-ведьмы шарахаются, как от прокаженной?

Поднос остался левитировать рядом с кроватью. Судя по запаху, скоро придётся терпеть какую-нибудь отвратительную на вкус восстанавливающую настойку. Зельевар из нее всегда был, мягко говоря, плохой — это отмечали все учителя, что в Хогвартсе, что в Аврорате, но за пятнадцать лет полевой работы она по запаху научилась различать самые часто применяемые зелья, вроде костероста, крововосполняющего и прочих подобных зелий.

Спустя некоторое время, в палату вошел хорошо знакомый врач. К доктору Сазерленду или просто Доку — крепкому бородатому мужчине в два метра ростом и почти полтора в ширину, скорее похожему на лесника или дровосека, чем на врача, всегда попадали раненные авроры. В Отделе магического правопорядка его знал каждый, хотя бы потому, что на ежегодных обследованиях должны бывать все без исключений.

За его спиной показалось любопытное, но немного сконфуженное лицо уже знакомой мед-ведьмы.

— Доброе утро, Тери, — Док пододвинул трехногую табуретку поближе, сел и внимательно посмотрел на пациентку. — Мне сказали, что ты только что проснулась. Как самочувствие?

— Паршиво, — голос больше напомнил предсмертный хрип. — Дайте воды…

— Понятно, Ненси, принеси целебный раствор класса А.

Мед-ведьма быстро налила розовую пахучую жидкость в стакан и помогла сделать несколько маленьких глотков, что неприятно обожгли горло и заставили закашляться. По слабому исхудавшему телу прокатилась волна жара. Перед глазами все поплыло, а потом внезапно прояснилось. Тереза тяжело задышала, как после длительного бега или приступа. Вскоре все прекратилось. К ней вновь вернулись силы. Мед-ведьма вытерла вспотевший лоб пациентки и отошла к дверям.

— Прежде чем мы поговорим, мне надо тебя осмотреть. Пока я буду это делать, подумай, что ты помнишь последним. Структурируй хронологическую последовательность, вспомни свои и чужие действия. Если появятся вопросы или провалы в памяти — говори.

— У меня что-то с головой?

— Насколько я могу судить по нашему разговору — нет. Ты вполне адекватна, есть небольшая заторможенность реакций, но это нормально для твоего нынешнего состояния. Так что, можешь считать это просто дежурной проверкой. Все-таки ты была в коме, пусть и совсем немного. Многие боялись, что ты вообще не проснешься, — последнюю фразу он добавил значительно тише.

— Сколько?

— Неделя. Вполне предсказуемая реакция на стресс и ранения. Даже представлять боюсь, что у вас там творилось. Все-таки произошедшие события трудно назвать не то что нормальными, скорее, они были даже…

Сазерленд задумчиво пригладил кустистую бороду, пытаясь придумать точное определение.

— Безумными, — прошептала Тереза надтреснутым голосом. — Они были безумными.

Её глаза остекленели. Она начала медленно соединять осколки своей памяти, пытаясь воссоздать картину произошедшего. Работа с собственным, заторможенным после долгого сна, разумом была единственным, на что она сейчас была способна.

Сазерленд кивнул мед-ведьме по имени Нэнси и та аккуратно убрала тонкое одеяло, открывая все раны. Приятного было мало. Ожоги, содранная кое-где кожа. Раздробленная берцовая кость на правой ноге, что теперь медленно и болезненно срасталась. Все тело усеяли неглубокие порезы от когтей, заклинаний и самого простого ни капли не магического металла… Красотка, нечего сказать. А ведь память отчетливо подсказывает, что у нее наименьшее количество повреждений. Если она себя чувствует как кусок мяса, пропущенный через мясорубку, то каково сейчас остальным?

Док к этому моменту уже закончил водить над ней палочкой и ощупывать особо неприглядные места, поэтому скрыл тонким одеялом весь этот кошмар и вновь занял место на стуле.

— Итак, — он сцепил руки в замок, — думаю, лучше рассказать тебе все сейчас. Будет больше времени свыкнуться с твоим новым положением.

— У меня какая-то тяжелая травма?

— И не одна. Все шрамы зарастут, что на лице, что на ногах и руках. Левый глаз тоже скоро будет в порядке, но лучше его сейчас не напрягать. Пока людей, конечно, попугаешь, но ничего серьезного. Скажу, что пить, чем мазать и будешь такой же прекрасной молодой женщиной, что и прежде. А то сейчас…

— …я мало чем отличаюсь от Старика Грюма, — закончила за него Тереза.

— Ну, да, сходство определенно есть, — Сазерленд откинулся на спинку стула и ободряюще улыбнулся. Менее чем через секунду его улыбка померкла. — Меня куда больше беспокоит твоя нога. Кость пришлось восстанавливать с нуля. Сначала удалять, а затем растить заново, но вот результат сильно отличается от ожидаемого. В тебя же попало проклятье, верно?

Тереза отвела взгляд. Через мгновение колебаний она ответила:

— Да, именно в правую ногу. Кость раздробило. Если бы не зелье, блокирующее боль, и пара боевых стимуляторов, я умерла бы от болевого шока на месте.

— Я так и думал, — док встал, заложил руки за спину и подошел к окну. Было заметно, что ему трудно собраться с мыслями, хоть он и готовился заранее. — Понимаешь, это проклятье… Оно все еще осталось.

— Разве вы не собрали кость заново?

— Кость-то мы собрали, но проклятье… Предсмертное, я так полагаю?

Ответом ему стал кивок, полный подозрения.

— Итак, предсмертные проклятья, как известно, гораздо сильнее, чем обычные, и снять их во много раз тяжелее. Если маг был настоящим малефикаром, то почти невозможно. Та группа сектантов, что вы уничтожили, была как раз из таких. Извини, Тери, мы сделали все возможное, — он развел руками. — Ты можешь ходить, иногда бегать и прыгать, но в меру. Если слишком увлечешься, то твоя берцовая кость просто рассыплется прахом. Прямо как трухлявая ветка.

— Значит ли это, что я больше не числюсь в Аврорате?

— Мне еще не поступало никакой информации из Министерства, но предполагаю, что на этом поприще твоя карьера окончена.

— Вот значит как…

Тереза закрыла глаза и застыла мраморной статуей. Это ледяное внешнее спокойствие кардинально контрастировало с тем, что творилось внутри. Хотелось что-нибудь сломать, разорвать, завыть от безысходности. Убить всех и каждого, кто имеет нормальные ноги. Выпустить ярость и беспросветное отчаяние наружу хоть как-то…

По стеклянной вазе с цветами прошла первая трещина.

— Тереза, — Сазерленд предупреждающе достал палочку, готовясь успокоить буйную пациентку.

— Я в порядке. Это информация немного выбила меня из колеи, но теперь я себя контролирую, — от взгляда ее единственного глаза оба медика отшатнулись. Тереза заметила это и отвела взгляд — Вы спрашивали о том, как я себя чувствую и что именно произошло, верно?

— Да. Это поможет в составлении дальнейшего плана лечения. Немного, но все же.

— Я помню, как захлебывалась собственной кровью. Еще трупы, много трупов. А еще черную жижу с тлетворным запахом, — она говорила тихим, отстраненным, глухим голосом. Короткие предложения кончались на рваном выдохе. — Все пошло не по плану с самого начала. Мы оказались в ловушке. Каждый в одиночестве. Помню, как всех нас загоняли, как собак… — голос Терезы дрогнул. Она замолкла, откинулась на подушки, некоторое время бесцельно смотрела в потолок, пока не перевела взгляд единственного глаза на целителя. — Док, скажи, сколько мы знакомы?

— По работе — пятнадцать лет с того момента, как ты пришла на первое обследования во время входных экзаменов. Ну, а если по-простому — то я тебя лет с трех знаю. Как ты к отцу своему приходила, когда он тут лежал, помню, — Сазерленд отвел глаза, посмотрел на свои руки и тяжело вздохнул. — Ты ведь все поняла, да?

— Они мертвы. Все. Выжила только я. Единственная… — повторила она, едва осознавая собственные слова.

— Я не хотел тебе говорить так сразу. Знал, что догадаешься, но надеялся, что это произойдет позже.

Палата погрузилась в могильную тишину. Док крепко сжимал в руке палочку и отслеживал реакцию пациентки. О выдержке и хладнокровности Терезы Саммерс ходили легенды, но Сазерленд лучше всех остальных осознавал, что как бы человек ни сдерживал эмоции, однажды они прорвутся наружу и спалят все вокруг дотла. Страшнее таких тихих, спокойных людей нет никого на свете. И поэтому сейчас он готовился к любому исходу. Мед-ведьма встала у двери, готовая в любую секунду позвать санитаров.

От взгляда Терезы их реакция не укрылась.

— Опусти палочку, Док, — хрипло прошелестел ее опустошенный голос. — Мне очень больно и я хочу вновь почувствовать на своих руках кровь тех ублюдков, но… я… Я себя контролирую. Ты врач, что спас мне жизнь. Мой друг. Я не нападу. Как бы больно мне не было. Лучше скажи, кого успели доставить в больницу.

— Кеннета и О’Нила, но оба скончались через несколько часов. Первый во время хирургического вмешательства. Ламберт в коме. Его положение хуже, чем твое и никто не знает, когда он очнется. Остальные погибли на месте. Увы, мы волшебники, а не боги. Никто не может сотворить чудо, — он хотел сказать, что-то еще, но передумал.

— Док, я бы хотела побыть одна некоторое время. Это возможно?

— Сомневаюсь. В твоем нынешнем состоянии это не самый разумный выбор.

— Пожалуйста, Док. Мне надо обдумать сложившуюся ситуацию. Без посторонних, — быстрый взгляд в сторону девушки у двери. — И напишите моей семье и в Министерство, что я очнулась.

Тереза выжидательно посмотрела на доктора. Он хотел отказать, но слова застряли в горле.

— Ладно, Мордред тебя дери. Только хватит на меня так смотреть, — Сазерленд отвернулся. — Если что-то понадобится, зови Нэнси. И еще, тебе лучше немного поспать. Хотя бы пару часов. На вечер назначено несколько процедур. Они довольно длительны и тебе придется все время находиться в сознании.

* * *

В дверь палаты кто-то громко постучал, обозначив свое присутствие, и через секунду вошел, не дожидаясь ответа. Книгу пришлось отложить в сторону. Неожиданным посетителем оказался старый друг, учитель и напарник Терезы, человек которому она безраздельно доверила бы свою жизнь.

— Привет, Тери, — Старик Грюм криво улыбнулся и мягко пожал протянутую руку, слишком худую и бледную, чтобы выдержать привычное крепкое рукопожатие. — Выглядишь лучше, чем когда я заходил в прошлый раз. Теперь похожа на свежего зомби, а не на полуразложившегося.

Тереза растянула свои тонкие губы в подобии улыбки.

— Тебе никто не говорил, что ты не умеешь делать комплименты? Не удивлюсь, если это одна из главных причин, почему ты до сих пор холост.

Аластор расхохотался. В палату заглянула недовольная мед-ведьма и настоятельно попросила быть потише. Было заметно, что она опасается изуродованного посетителя, но врачебный долг явно превышал страх. Грюм всегда уважал людей, что, несмотря ни на какие препятствия, продолжают выполнять свои обязанности и поэтому замолчал.

Старый аврор достал из кармана с расширением пакет мандаринов и поставил на прикроватный столик рядом с отложенной книгой и букетом белой сирени в вазе.

— В прошлый раз были ирисы, — заметил он, смотря на цветы. — Твоему муженьку еще не надоело тебе цветы таскать? У вас вроде конфетно-букетный период еще пятнадцать лет назад кончился.

— Он романтик. К тому же, я люблю цветы, — Тереза с нежностью провела по маленьким белым лепесткам. — Их запах поднимает мне настроение и перебивает вонь лечебных зелий.

— С этим трудно не согласиться, — Аластор усмехнулся.

Тереза легко улыбнулась в ответ. Теперь ее лицо не скрывали бинты, а от шрамов не осталось и воспоминания. На лице все еще отсутствовала краска, делая его похожим на белое полотно и позволяя легко разглядеть голубые вены, просвечивающие сквозь тонкую кожу. И, хотя она никогда не считалась классической красавицей, часть прежней привлекательности к ней уже вернулась. Только вьющиеся волосы золотистого оттенка на таком безжизненном фоне казались слишком яркими и чужеродными.

Судьба весьма ироничная тварь. Много лет назад в самый разгар Первой Магической Войны Аластор Грюм точно также лежал в Мунго, потеряв ногу, глаз и кончик носа, а тогда еще стажер Тереза Саммерс сидела рядом и пыталась приободрить своего учителя. Теперь они поменялись местами.

Тереза вздохнула и поняла, что пора переходить от дружеского разговора к более приземленным вещам.

— Аластор, тебе не идет это хождение вокруг да около. Говори, с какими предписаниями тебя послал Скримджер.

— Вот как, сразу к делу. Узнаю свою лучшую ученицу, — Аластор сразу посерьезнел. Его искусственный глаз сделал резкий оборот, дернулся и застыл. — Ты последняя, кто должна была это услышать в ближайшие двадцать лет. Особенно от меня.

Грюм вытащил из-за пазухи папку в тонкой кожаной обложке с гербом Министерства магии и протянул своей бывшей ученице.

— Тебя отправляют в отставку «по состоянию здоровья, несовместимому с работой аврора», — тут он явно кого-то спародировал. Скорее всего, Скримджера или его секретаря. — О величине пенсии написано в бумажках.

Тереза расшнуровала папку и внимательно вчиталась в документы. По мере углубления в дебри бюрократических формальностей, она мрачнела всё сильней, пока её лицо не стало похожим на лицо мертвеца. Чувствовала она себя схожим образом. Будь она каким-нибудь министром, её можно было назвать политическим трупом. Хотя, если вспомнить то положение, которое она занимала в иерархии Аврората, именно им и стала.

Все было составлено очень грамотно, так что не подкопаешься. Ужасающие людские потери во время последнего задания и тяжелое ранение использовали, как отличный предлог полностью избавиться от дотошного и неподкупного аврора, часто вмешивающегося в дела сильных этого прогнившего магического мира и занимающего слишком опасную должность.

Тут стоит отметить, что Отдел магического правопорядка состоял из многих отделов, причем Визенгамот, Сектор борьбы с неправомерным использованием магии и незаконным использованием изобретений маглов были лишь самыми крупными из всех. Даже в сам Аврорат входило множество небольших отделов: аналитический корпус, отдел снабжения, карательный и прочие подобные. То есть, попросту говоря, авроры могли не уходить на пенсию, а продолжать числиться в департаменте, но уже на административных должностях. В документах же более чем ясно говорилось, что ее полностью списали. Вход в Отдел магического правопорядка для нее теперь закрыт навсегда. Возможно, это более чем честная плата за то феерическое падение, которым окончилась её карьера.

Наконец, когда позади осталась последняя страница, она сложила руки на груди и обратилась к Грюму.

— Они понимают, что я пойду на апелляцию?

— Разумеется, но, Тери, в зале суда ты будешь в невыгодном положении. Там тебе придется встретиться как минимум с Престором и его кодлой, а за ними, ты это отлично знаешь, стоит Малфой. Не думаю, что ты забыла, какая у него поддержка в верхах.

— Сволочь, — прорычала она сквозь зубы, сжимая трясущимися белыми пальцами больничное одеяло.

— Он сейчас на особом счету в кабинете министра, — изуродованное лицо Аластора исказилось еще больше, приняв страшный, даже отвратительный вид. — Между большими деньгами и одним хорошим аврором этот жирдяй всегда выберет деньги.

Тереза крепко сжала зубы. Ее похудевшая, но все еще носящая след прежней силы, фигура тряслась от едва сдерживаемого гнева, ярости и бессилия. Зрачки серых глаз расширились, а и без того светлая радужка почти слилась с белком. Жуткое зрелище, от которого неподготовленного человека могло передернуть.

Но Терезе было плевать, как она выглядит. Она сжимала в руках папку, в которой содержалось письменное доказательство краха всех её надежд. Ей удалось добиться столь многого и пожертвовать не меньшим, почти достичь желанного и так бездарно все упустить в одном шаге от цели. Нужно было лишь протянуть руку, и она оказалась бы заместителем главы всего Аврората. А там уже недалеко и до бархатных кресел Скримджера или Боунс.

Тереза откинулась на подушках и закрыла глаза. Огонь ненависти в её груди превратился в контролируемое пламя, но не потух, лишь утратил мощь, позволив здраво мыслить и не перегореть за пару дней. Эмоции — плохие советчики.

Она сложила худые руки на груди и испытующе посмотрела на бывшего учителя.

— Почему пришел именно ты?

— Ты моя ученица, пусть и бывшая. Да и к твоему отцу я испытываю искреннее уважение. Поэтому у меня есть предложение. Точнее, не у меня, а у моего старого друга Альбуса Дамблдора. Он сейчас ищет кого-то на место преподавателя ЗОТИ.

Некоторое время Тереза задумчиво молчала. Она была готова ко многому, начиная от предложения открыть собственную адвокатскую контору и заканчивая наемнической деятельностью. Но вот вакансия на место учителя в единственной школе Британии была явно за пределами ее понимания.

— По-твоему, я похожа на человека, хоть что-то понимающего в педагогике?

— Поверь, Тери, хуже этого выродка Снейпа ты точно не будешь. И не надо говорить, что работа с детьми не по тебе. Единственное, на что ты не годишься — это варка зелий и должность клерка в каком-нибудь Отделе магического хозяйства, — он доверительно наклонился вперед. — Сама подумай, у тебя есть пятнадцатилетний опыт муштры нашей аврорской зелени и два собственных спиногрыза. Если ты не согласишься, то этот предмет будет преподавать заика-хаффлпаффец с тюрбаном на башке. Бывший учитель магловедения, между прочим. А к нам в отдел следующем году придет полдесятка нихрена не знающих молокососов, которых потом будет легче прибить из жалости, чем переучить.

Тереза отвернулась к окну и тяжело вздохнула, а затем горько улыбнулась чему-то в своих мыслях.

— Ты мне сейчас прямо-таки «сделал предложение, от которого нельзя отказаться».

— Опять цитата из какой-нибудь магловской книжки?

Вместо ответа она кивнула на прикроватную тумбочку и недочитанный роман. Темную обложку пересекали две белые надписи: «Крестный отец. Марио Пьюзо».

— Только не говори, что ты увлеклась религией, — Аластор скривился в отвращении.

— Нет, этот роман про бандитов, а не духовенство. Хоть он и магловский, но все равно как раз по моему профилю, — она непроизвольно осеклась. — Бывшему.

— Ты так и не сказала, что думаешь о работе в школе.

— Ты знаешь, у меня достаточно средств, чтобы без проблем стать обычной домохозяйкой. Буду сидеть дома, читать книги, может, напишу несколько детективов или триллеров, посмотрю мир. Потом, возможно, заведу сад и третьего ребенка. В моем возрасте это вполне возможно.

— Сдохнешь от скуки, — Аластор разочарованно покачал головой. — Тери, я тебя уже давно знаю. Поверь, через неделю такой жизни ты устроишь бойню всем этим дурам-соседкам со слащавыми романами и сплетнями вместо мозгов. Тебе надо чем-то заниматься. Ты ж по-другому жить не умеешь.

— Возможно, ты и прав. Посмотрю по ситуации и уже тогда решу, — ответила Тереза. — Но сначала пойду к Боунс, потом в суд. Потреплю нервы этому белобрысому мешку с деньгами. Если дело не выгорит, то ты первым об этом узнаешь.

— Во сколько уложишься?

— Меня выписывают через три дня. Если брать по минимуму, то хватит недели две, если дело застопорится — около полутора месяцев. Может, больше. Но в любом случае, к концу июля я буду свободна.

— Ладно, скажу Альбусу, чтобы прислал тебе письмо с предложением о встрече после окончания всей этой свистопляски, — он уже готов был покинуть палату, как остановился перед дверями. — Тери, забыл тебе сказать, Малфой сделал большое пожертвование Мунго. Так что будь аккуратнее, особенно если рядом покажется незнакомый врач.

— Постоянная бдительность. Я помню о твоем главном уроке, Аластор.

«Только вот жаль, что на последнем задании он мне мало чем помог».