Дживс наносит ответный удар (джен)

— Я недавно беседовала с сэром Родериком Глоссопом, — сказала моя тётя Агата, и я подавился чаем. Тётя Агата проводит массу времени в попытках убедить разных людей, что я не псих. В этом списке первое место занимает именно сэр Родерик, который в моём сумасшествии, наоборот, непоколебимо уверен. Сложность в том, что он видит события вырванными из этого, как его… контекста, вот. Или из причинно-следственной связи, если хотите. Он не спросит о причинах, вынудивших такого-то человек сделать ту или иную, возможно слегка необычную, вещь, но сразу достаёт медицинский словарь и изрекает диагноз. Тётя Агата его иногда использует в качестве эксперта-консультанта. Лично я не понимаю, какой смысл вылечиться от одного невроза и немедленно приобрести другой, до которого тебя доведёт сэр Родерик.

— Берти, — заговорила снова тётя Агата, и вид у неё был серьёзный. — Я знаю очень хорошо, что ты чистокровный психопат. Я знаю это уже с твоего детства. Но так же хорошо я знаю, что ты ничуть не более, э-э-э… душевно болен, чем масса других людей.

Направление беседы совсем не радовало.

— Сэр Родерик в течение нескольких последних лет наблюдал твои странные и глупые выходки, — продолжала тётя. — И логически пришёл к выводу, что ты страдаешь каким-то нервным заболеванием. Мне было достаточно трудно его убедить, что твоей вины здесь нет, особенно после того, как ты недавно не придумал ничего лучше, чем обходить людей в Лондоне, выдавая себя именно за сэра Родерика.

— Это хорошо, тётя, — ответил я нейтрально.

— Я считаю, Берти, что дело в дурном влиянии твоего камердинера, и что от этого человека ты должен избавиться, — без предупреждения нанесла удар тётя. Я зашатался, несмотря на то, что сидел в кресле.

— Но тётя! — воскликнул я, возмущённый до глубины души. — Избавиться от Дживса? Что это тебе, бога ради, пришло в голову? Ведь я был бы без него, как… я не знаю, как корабль в море без рулевого, или что-то в этом роде. Дживс единственный человек, который умеет смешать утренний коктейль именно в тех нужных пропорциях…

— Закрой рот, Берти, — велела тётя, и я закрыл. — Этот человек бесспорно оказывает на тебя губительное влияние. Конечно я знаю, что без камердинера ты беспомощен, как новорождённый котёнок, так что я нашла для тебя другого.

Я открыл рот и выпучил глаза.

— Мне рекомендовал его сэр Родерик, — продолжила тётя артподготовку. — Это идеальный во всех отношениях слуга, который уж конечно не будет завлекать тебя в рискованные ситуации, как это постоянно делает этот твой Дживс.

— Но…

— Берти, я на этом определённо настаиваю, — сказала тётя и вид у неё был, как у рыбы-людоеда. — Он некоторое время работал на Гонорию Глоссоп и она была им исключительно довольна.

Кошмарное существо, известное в этом мире как Гонория Глоссоп, является дочерью сэра Родерика, и если она кем-то довольна, то яснее ясного, что я им доволен не буду. У этой девицы такой голос, как будто целый шотландский армейский хор поёт военные марши, и перед сном она больше всего любит читать Ницше. Я раз это попробовал сделать и не мог заснуть, пока Дживс не принёс мне что-то вроде обратной версии утреннего живительного напитка, от коего зелья я за минуту уснул, как дитя.

— Да? А почему, в таком случае, он уже у неё не служит? — коварно спросил я.

— Именно потому, что мисс Глоссоп по просьбе своего отца любезно согласилась предоставить тебе этого отличного камердинера, ты, балда, — сказала тётя Агата. — Собственно, ты должен их обоих при ближайшей возможности как следует поблагодарить, запомни хорошенько.

Это был мой конец. Чтобы не думать об этом, я закрыл глаза и размышлял, что больше подойдёт для гроба, дуб или орех.

— Дживс, — сказал я, кое-как дотащившись домой.

Дживс сидел с какой-то книгой, а когда я вошёл, отложил её и выпрямился в образцовом внимании.

— Сэр?

— Э… читаете, Дживс?

— Да, сэр, я несколько зачитался.

— А что это?

— Ранний Вудхаус, сэр. В этом периоде невыразительный, но многообещающий. Сюжеты искусственные и крайне неправдоподобны, но изложены в захватывающей форме.

— Дживс, — сказал я.

— Сэр?

— Дживс, — сказал я снова. Я попытался собраться. Не имело смысла стоять здесь и дживскать, мы должны были оба взглянуть в лицо зловещему року. И я выпалил эту страшную новость.

— Это плохо, сэр.

— Плохо? — терпко засмеялся я смехом проклятых. — Сказать, что это плохо, это все равно, что назвать Джека Потрошителя немного агрессивным. Это трагедия и катастрофа в одном флаконе.

— Чистая правда, сэр, — ответил Дживс, и его правая бровь была примерно на миллиметр выше левой, что обозначает у него сильное душевное движение. — Миссис Спенсер-Грегсон звонила перед вашим приходом и от вашего имени уволила меня, сэр. Этот галстук, сэр, несколько неуместен.

Это было целиком в духе тёти Агаты, что-то сделать от чьего-то имени и даже не спросить заинтересованное лицо. Дживс иногда делал то же самое, конечно, но его усилия всегда были направлены на доброе дело и служили общему благу, в то время как тётя Агата не имеет другого занятия, кроме как беспрестанно кому-нибудь отравлять жизнь.

Также в духе Дживса было и в такую серьёзную минуту не забыть придраться к моему галстуку. Галстук был очень шикарным, напоминал такую тропическую бабочку, которую в Англии мы видим только за стеклом и с булавкой между лопатками. Но здесь вопрос был не в галстуках, проклятие, вопрос был в жизни и смерти. Хотя теперь уже нельзя было ничего сделать.

— Мне бы… — начал я, но прежде, чем я успел сказать «виски», Дживс уже ставил стакан на стол. При мысли, что мне придётся вышвырнуть это ходячее сокровище, сердце моё облилось кровью.

Как прошла эта смена караула, я помню лишь туманно, как тяжёлый сон. Духом всё это время я бродил где-то в мрачной стране теней, откуда дороги вели в несколько возможных версий будущего, одна безнадёжнее другой. Короче, Берти был выбит из колеи, вот что я вам пытаюсь сказать.

Однажды пополудни я просто сидел на диване, а моим слугой был какой-то парень по имени Хокшоу. В моей уютной квартирке он действовал на меня, как бородавка на лице красивой девушки. Это был первоклассный сухарь, этот Хокшоу, и когда я говорю сухарь, то не имею в виду сдержанную уравновешенность Дживса. Этот человек был просто сухарь телом и душой. Когда я его, например, спросил, на какой курорт нам в этом сезоне отправиться за развлечениями, он ответил, что не знает. Когда мне понадобилось узнать, что бы о том или ином сказал Спиноза или Лейбниц, он ответил, что не знает. Когда я отправлялся к «Трутням» и поинтересовался его мнением о цвете собачьих попонок, как вы думаете, что он ответил? Что не знает, как же иначе.

Я привык, что при всех подобных обстоятельствах вблизи был Дживс. За мышление просто отвечал он, а молодой хозяин уже просто наслаждался жизнью по его инструкциям, и этот рецепт действовал без перебоев.

Я боялся того мгновения, когда мне придётся столкнуться с какой-то действительно серьёзной проблемой. Мне было понятно, почему Гонория Глоссоп так хвалила Хокшоу. Её идеальный камердинер не нуждался в развитом интеллекте, было достаточно, если он был способен принести то, что ему велели. И изобретательности от него тоже не требовалось, потому что её было достаточно у самой этой чудовищной девицы. И так моё неполноценное существование влеклось пару недель, хоть они и показались мне парой лет. А потом пришло то письмо. Это не было собственно письмо, поймите, скорее какая-то реклама. Такая рассылка разных торговых предложений вошла как-то в моду и человеку приходится это барахло разгребать плугом, когда почтальоны притащат его в дом. У Дживса была замечательная способность классифицировать почту так, чтобы в мои руки попало лишь то, что мне действительно нужно было знать. Парень Хокшоу такой способностью одарён не был, но это я вам, наверное, уже могу даже не говорить. У меня заныло сердце, и я вскрыл конверт. Там был какой-то цветной проспект, который до небес превозносил преимущества и пользу одного приморского курорта близ Брайтона, под названием Хэйли. Такие панегирики местам летнего отдыха, конечно, особенно в ходу перед началом сезона, когда приморские флибустьеры пробуждаются от зимней спячки и начинают заманивать на свои побережья обитателей внутренних земель.

Обычно я на подобные приманки не очень ловлюсь. Авторы этих вербовочных речей не блистают красноречием настолько соблазнительным, чтоб заманить меня. Но это письмо было написано замечательно выразительным стилем, который каким-то чудом действительно пробудил во мне желание заехать в Хэйли. Думаю, в таком роде должны были вещать средневековые ораторы, когда уговаривали крестоносцев провести отпуск в Святой земле. А поскольку не было никого, кто бы меня мог отговорить или поддержать, я сказал «что уж» и послал Хокшоу заказать комнату в этом гнезде.

Когда мы благополучно добрались до океана, я отправил Хокшоу в апартаменты распаковать багаж, а сам решил, что по примеру потерпевших крушение прежде всего исследую линию побережья. Такой бедняга, увязший без подходящей компании на пустом берегу, несомненно чувствует себя лучше, когда найдёт какую-нибудь рыбу, связку бананов или съедобного моллюска, и именно так приободрился и я, наткнувшись на заведение под названием «У солнца запада». Заметьте, нелогичность названия меня не обеспокоила, хоть мы и находились на юго-восточном побережье, а западный горизонт был заслонён рядом зданий. Нет, Бертрам не настолько узколобый человек, чтоб судить о пабе по его имени — исключительно по его внутренним достоинствам.

А я «У солнца запада» нашёл Дживса.

— Ого-го! — воскликнул я громко, и меня ничуть не обеспокоило, что несколько солидного вида отдыхающих семеек скандализированно обернулись в мою сторону.

— Дживс, откуда вы здесь взялись?

Дживс смотрел на меня благосклонно как всегда.

— Один мой кузен служил здесь управляющим, сэр, — ответил он. — Однако недавно медицинские осложнения привязали его к постели, а поскольку я как раз был без места…

Я болезненно вздрогнул.

— …то я взялся за выполнение его обязанностей, сэр, на то время, пока смогу найти подходящее место личного слуги джентльмена.

— Но это значит, что на время моего пребывания в этой дыре… хочу сказать, на этом райском пляже, я смогу сюда ходить на обеды и ужины и…

— Безусловно, сэр, — ответил Дживс.

— Отлично, — выдохнул я. — Знаете, Дживс, недавно я как раз раздумывал об одной такой мелочи. Речь о том, что Спиноза сказал бы о…

Тут у меня спёрло дыхание, потому что мой взгляд упал на окно, в котором мне явилось жуткое видение из ночных кошмаров:

— Дживс, там по пляжу фланирует сэр Родерик Глоссоп!

— Да, сэр, — сказал Дживс. — Сэр Родерик, как я узнал от своего кузена, проводит почти каждый год несколько недель здесь, в Хэйли. Он чрезвычайно одобряет здешний климат, благотворно влияющий на его здоровье.

— Я ужасно за него рад, но как насчёт моего здоровья, Дживс? Мало того, что он посадил мне на шею это чучело Хокшоу, так ещё и будет пугать меня собственной персоной?

— На летнем небе иногда появляется облачко, сэр, — предложил мне Дживс философское утешение.

— Скорее порядочная ураганная туча, — сказал я. — Ну ничего, Дживс, буду ужинать. Выбор аперитива и блюд доверю вам.

— Отлично, сэр, — ответил Дживс. Но я, поскольку мы, Вустеры, иногда можем быть необычайно чуткими людьми, заметил, что его радость чем-то омрачена. Ну и я сразу сообразил в чём дело.

— Этот галстук, да, Дживс? — угадал я. Я, знаете ли, снова был в том, который был похож на бабочку. Хокшоу не сказал ни слова. Мои галстуки ничего для него не значили.

— Поскольку я уже не состою у вас на службе, сэр, я бы не позволил себе…

— Так я попросил бы ужин, Дживс.

— Конечно, сэр, — ответил Дживс и поспешил на кухню, заказать для меня корм.

Я там сидел, и в мою жизнь будто вернулось немного солнца. Когда я доел и подошло время закончить трапезу доброй выпивкой, за дальнейшими указаниями явился Хокшоу.

— А, Хокшоу, — сказал я без особого воодушевления. — Я посижу здесь ещё немного. Закажите пока что-нибудь себе освежиться и запишите на мой счёт.

— Спасибо, сэр, — поклонился Хокшоу. — Местный управляющий уже был так любезен, что распорядился приготовить мне чай.

Я был удивлён тем, насколько Дживс, собственно, великодушный человек. Несмотря на то, что Хокшоу выжил его с места и развёл его пути с путями молодого хозяина, Дживс смог возвыситься над этими мелочными обстоятельствами, как истинный стоик. Мои глаза чуть было не затуманились слезой — вы должны понимать, что в те дни я расклеился и любая мелочь выбивала меня из колеи.

Я докурил, распрощался с Дживсом и пошёл в гостиницу посмотреть, в какой обстановке проведёт следующие дни моя бренная оболочка и духовная основа. Номер выглядел вполне приемлемым, но я не так уж и требователен к жилью. Гостиная, спальня, ванная и холл вкупе с видом на море и завтраком, вот всё, что я ожидаю от отпуска на приморском курорте, и всё это здесь было.

Хокшоу тем временем приготовил вещи для вечернего туалета и теперь стоял у двери с выжидающим видом.

— Ну, — сказал я и взял нож для сигар. — Выглядит это симпатично, да? Лето, пляж, море и всё такое.

— Море, сэр. Океан. Колыбель жизни и перл мира. На горизонте он соединяется с небом в непрерывном объятии вечных любовников, а к вечеру принимает в свои бесконечные сокровищницы солнечный диск. Не случайно, конечно же, одинокая Афродита родилась именно из морской пены, и дельфины, эти мустанги морских равнин, на своих спинах возили Диониса в апофеозе круговорота радости и любви, и ничто не сравнится с величием морской глади, разве что кроме дикости, с которой мощный Посейдон иногда поднимает волны, дабы показать смертным, как малы и ничтожны их судьбы перед ликом древнего океана, — ответил Хокшоу.

Нож для сигар выпал из моей руки. Я вгляделся в этого парня, желая убедиться, что он не подшучивает надо мной. Хокшоу стоял у двери с непроницаемым видом.

— Что вы сказали?

Хокшоу загадочно улыбнулся.

— Я не представлял, что у вас столько всего на душе, — продолжил я. — В смысле, до сих пор вы по большей части молчали, понимаете…

— Ах, моё сердце кипит желанием поделиться сокровищами знания с каждым, кто хочет слушать, — провозгласил Хокшоу и улыбнулся ещё загадочнее. — Нарочно спросите у меня что-нибудь.

Вопрос напрашивался сам.

— Почему же вы всегда на всё отвечали, что не знаете?

— Сунга, — ответил Хокшоу.

— Простите?

— Сунга, — повторил Хокшоу с хитрым видом. — Вот то слово, которое предлагает ответ тому, кто способен слышать и разуметь.

Я слышал, но понять был не способен ни капли. Творилось здесь что-то странное. Слышать от Хокшоу такие речи было всё равно, что видеть, как архиепископ тарахтит по собору на самокате. Другое дело, если бы Хокшоу был под мухой, но он, несомненно, не был. Может, меня кто-то и считает недотёпой, но я всегда распознаю парня под мухой. А тут я такого не видел, вот что я вам пытаюсь объяснить.

Хокшоу широко улыбнулся, и я отступил на шаг.

— Э-э… так… чтоб не случилось недоразумения… не хотите ненадолго прилечь или что-то вроде этого?

Хокшоу как будто перестал обращать на меня внимание, подошёл к окну и открыл его настежь. Над морем начинала восходить луна. Хокшоу поднял голову и завыл.

Это уж было немного слишком и для такой непоколебимой личности, как я. Мой взгляд упал на бар и бутылку шотландского в нём. Хорошо, проблему это не решало, но я всё же схватил эту бутылку и налил себе порцию. Надо было подумать. Если Хокшоу начнёт безобразничать, я могу сбежать и выспаться, скажем, «У солнца запада» или в другом заведении. Но я хотел во всём разобраться.

Хокшоу выключил сирену и таким странно дёрганым движением развернулся. Недалеко от окна стояли все эти только что распакованные гигиенические принадлежности, и сейчас он ухватил мой помазок для бритья. Ещё там был письменный стол и на нём пузырёк чернил. Хокшоу цапнул эти чернила, смочил в них помазок и повернулся к стене напротив. И началось. Перед моими глазами на её белой поверхности стало рождаться некое произведение искусства. Я не особый поклонник этого вашего современного искусства. Современный художник нацарапает несколько полос здесь и корявый круг там, в углу поставит отпечаток пальца, назовёт это «Столетнее дерево» или как-то по-другому, как ему захочется, а потом вокруг этого стоят критики и со знанием дела говорят о метафорах и подобных глупостях. Нет, говорите что хотите, но красивый натюрморт с подстреленным фазаном или портрет краснощёкой селянки — вот что порадует глаз Бертрама.

То, что возникало здесь на стене под энергичными штрихами моего помазка, напоминало сначала какие-то заросли папоротника, но потом из них начало проклёвываться нечто вроде паутины, обогащённой ещё как бы звёздочками. Хокшоу возможно знал, что это, но мне как раз не хотелось мешать ему вопросами, понимаете ли.

Что, бога ради, сказать камердинеру, который начинает на стене ваших апартаментов рисовать паутины? К такой ситуации я не был готов. Дживс, во всяком случае, ничего такого не делал.

Хокшоу с рвением предавался своему творчеству и сопровождал его смехом. Это был громкий и искренний смех и в другое время я слушал бы его с радостью. Но не здесь и сейчас. Здесь и сейчас он вселял в меня ужас. Мои мрачные мысли как раз крутились вокруг того, кто же утром принесёт мне завтрак, раз Хокшоу чокнулся, и как я объясню директору гостиницы это первобытное пещерное искусство, когда меня отвлёк решительный стук в дверь. Я засомневался. Я говорил себе, что, возможно, ещё слишком рано персоналу гостиницы видеть дополнения Хокшоу к декору помещения. Не годится мешать художнику творить, намного лучше дать ему время закончить творение, и он со своим меценатом сможет сбежать по водосточной трубе.

В двери заколотили снова и ещё настойчивее. Я сказал себе, что так персонал не стучит. Так скорее стучат те парни от национал-социалистов, когда хотят нанести визит вежливости в редакцию какого-нибудь анархистского листка и поинтересоваться здоровьем редактора. Хокшоу казался полностью поглощённым творчеством. В данный момент он набрал немного чернил в рот, приложил к стене руку и прыскал на неё этими чернилами, чтобы создать оттиск ладони. Это, видимо, среди таких мистически настроенных творцов считается чем-то вроде подписи.

И я пошёл открывать дверь. На пороге стоял сэр Родерик Глоссоп. Он вытаращил глаза, когда увидел меня:

— А! Вустер!

Я был бы счастлив, если бы этот старикашка прекратил при каждой встрече приветствовать меня выкриком: «А! Вустер!» Что ему на это отвечать? Если бы я орал в ответ: «А! Глоссоп!», вызвал бы гром и молнии на свою голову. А их и так на меня сыпалось достаточно.

— Я готовился отойти ко сну, — начал сэр Родерик, — когда был потревожен телефонным звонком. Кто-то, не посчитавший нужным представиться, проинформировал меня, что в этой гостинице случился острый припадок сумасшествия, и, таким образом, требуется моя помощь.

Он окинул меня взглядом.

— Я вижу, это была правда, раз здесь я наткнулся на вас, — продолжил он ядовито и вздохнул. — Можно было надеяться, что когда мы наконец нашли вам приличного камердинера, вы могли бы успокоиться и прекратить дурачиться. Что на этот раз, Вустер? Что я обнаружу, войдя в ваш номер?

Я начал соображать, и одновременно меня начало охватывать облегчение. В первый раз в жизни я был счастлив видеть сэра Родерика.

— Вы по адресу, — сказал я. Поскольку у меня улучшилось настроение, я был способен говорить с этим жутким монстром почти как с человеком. — Я душевно свеж, как ландыш. Тем не менее здесь действительно есть нечто, на что вам надо бы взглянуть. Прошу, входите.

Я впустил сэра Родерика в номер, невзирая на древнее поверье, что вампир может завладеть жертвой лишь тогда, когда жертва пригласит его по доброй воле. Страх перед извечным врагом оставил меня. Я даже чувствовал над ним некоторое превосходство.

Сэр Родерик вошёл в жилую часть номера как раз в ту минуту, когда Хокшоу сделал последний штрих в своём этюде в тонах индиго.

— Ах! — воскликнул Хокшоу, узрев сэра Родерика. — Брат мой! Ты и я едины суть и совместно восходим в вечной спирали космической гармонии!

Поприветствовав таким образом сэра Родерика, причём я в программу космической гармонии явно не вошёл, Хокшоу снова обратил внимание на окно.

— Он так болтает с тех пор, как мы сюда пришли, — заметил я. — У вас нет каких-нибудь успокоительных порошков или чего-то в таком роде?

Брат Хокшоу сэр Родерик стоял и хватал ртом воздух.

— Воспарю, — сказал решительно Хокшоу, выглядывая из окна. — О да, воспарю, как мой брат орёл! — и начал карабкаться на подоконник.

— Помогите мне, — велел сэр Родерик, а точнее его внутренний буйный сумасшедший. — Мы должны остановить его и выяснить, что происходит!

— Что может происходить, — возразил я, когда мы воспрепятствовали Хокшоу достигнуть по космической спирали тротуара. — Он чокнулся, вот что происходит. Вы должны понимать это лучше всех.

— Но Хокшоу, — повторил неверяще сэр Родерик. — Этот человек всегда был образцом непоколебимого достоинства истинного британского гражданина. Воистину он был последним, от кого я мог бы ожидать расстройства нервов.

— Ну так вот вам, — ответил я. — До сегодняшнего дня ничего и вдруг бац, и этот парень безумен, как стая уток. Слушайте, это была не самая лучшая идея, подсунуть его мне.

— Гм… Не была?

— Не была. С какой стороны не посмотреть, — продолжил я, — напрашивается только два объяснения. Или вы вопреки своей выдающейся психиатрической практике проглядели, что парень Хокшоу имеет склонность внезапно тронуться, или вы просто хотели от него избавиться и сплавили его мне.

Было видно, что сэру Родерику не нравится ни одно из этих объяснений. Но, понимаете, это была исключительная ситуация, когда я был на коне, так что я продолжил:

— Наверное, стоит попросить брата Хокшоу портье вызвать скорую помощь?

— Да, конечно. Гм… Вустер…

— Да?

— Ничего, ничего. Просто я думал…

— Не желаете пропустить стаканчик?

— А? Нет, нет, спасибо.

В дружеском молчании, иногда нарушаемом смущённым покашливанием, мы дожидались приезда кареты скорой помощи. Мы вызвали коридорного и с его помощью сторожили Хокшоу, который сидел у стола, иногда хихикал про себя, а потом сразу принимал вид благородный и смертельно важный. Психиатрия приехала и двое рослых молодцов помогли Хокшоу выйти. Хокшоу называл их братьями и мечтал в теле орла кружить с ними над страной. Молодцы, видимо привычные к подобным выходкам, остались невозмутимы, загрузили Хокшоу и уехали. Затем и сэр Родерик несколько неловко распрощался и ушёл куда-то, куда уж обычно уходят психиатры по ночам.

Я остался наедине с opus magnum Хокшоу на стене, закурил сигарету и задумался. Материалов к размышлению предлагалось необозримое количество.

Утром, заверив директора гостиницы, что оплачу уничтожение шедевра Хокшоу, я отправился в “Солнце Запада” на завтрак.

— Доброе утро, сэр, — поприветствовал меня Дживс.

— Доброе утро, Дживс. Слушайте, вы можете посидеть со мной, когда мне принесут завтрак?

— Так я и сделаю, сэр, позвольте только исполнить некоторые обязанности.

Так что я принялся за чай и яйца с беконом, и вскоре ко мне присоединился Дживс.

— Возьмите что-нибудь для себя и велите записать на мой счет, если вы еще не завтракали, — предложил я. — И послушайте, Дживс…

— Сэр?

— Как долго этому заведению понадобится ваше управление?

— Трудно сказать, сэр. Мой кузен уже чувствует себя лучше, однако врач высказался против любой утомительной деятельности.

— Вот как. А вам здесь нравится?

— Это неплохая работа, сэр. Моя долголетняя практика личного слуги джентльмена здесь полезна.

— А точно не найдется никого, кто взялся бы за это вместо вас?

Дживс задумался.

— Возможно другой мой кузен. Первоначально они управляли заведением совместно, но второй кузен поддался чарам путешествий, сэр. Ныне он возвращается на родину.

— А, это тот который объезжал восток и учился там гипнозу? ⁽¹⁾

— Отнюдь, сэр. Этот кузен увлекся Центральной Америкой, и в частности Мексикой. Он посещает эти края почти каждое лето.

— Но вы кажется сказали, что он возвращается, нет?

— Да, сэр. У него возник конфликт с мексиканскими властями из-за ведения общих дел с людьми, которые разводили запрещенные кактусы. Власти дали знать кузену, что отныне он будет считаться в Мексике персоной non grata.

— Запрещенные кактусы? Что мексиканские власти имеют против кактусов?

— Как я понял, сэр, некоторые сорта центрально-американских кактусов служат для изготовления определённых веществ, вызывающих сильные галюцинации и странные ощущения. Кузен хранит здесь немного таких веществ. При осторожной дозировке они не причинят вреда здоровью, однако могут временно помешать пострадавшему лицу полноценно исполнять свои обязанности.

Я застыл, не донеся вилку до рта.

Дживс смотрел на меня добродушно, как почтенная престарелая воспитательница, любующаяся вверенным ей дитятей, аккуратно вкушающим завтрак.

Несмотря на теплую погоду меня пробрала дрожь. Знаете, мстительность Дживсу не свойственна. Месть он, как истинный философ, презирает и скорее всего процитировал бы вам на эту тему Сократа, или кого-то подобного, если бы вы его спросили. Если бы не было другого выхода, он спокойно оставил бы меня на попечение Хокшоу и шел бы дальше по жизни. Но раз требуются решительные действия, и у Дживса есть план, пусть небо смилуется над тем, кто стоит у него на пути.

— Ну, Дживс, как бы вам это… Знаете, этот Хокшоу больше у меня не служит. И я подумал, может быть вы?..

— С величайшим удовольствием, сэр. Но миссис Спенсер-Грегсон и сэр Глоссоп выступали против того, чтоб…

— На этих двоих плюньте, — перебил я его. — С ними я справлюсь.

Это я, конечно, сказал, чтоб хоть немного сохранить лицо, потому что с ними Дживс уже справился сам. Вы только подумайте — одним мастерским ударом, который забрал у него секунду чистого времени, Дживс ликвидировал парня Хокшоу, а из тёти Агаты и сэра Родерика сделал идиотов, которые посадили Хокшоу мне на шею и тем поставили мою жизнь под угрозу.

— В таком случае это будет честью для меня, сэр. Кузен приедет очень скоро, после чего я немедленно вернусь к выполнению своих обязанностей у вас.

— И Дживс…

— Сэр?

— Этот галстук, ну, тот, который похож на мексиканскую бабочку. Когда мы будем уезжать, оставьте его здесь.

— Благодарю вас, сэр, но сегодня утром, прежде чем вы пришли на завтрак, я позвонил директору гостиницы и сообщил, что вы желаете подарить персоналу некоторые вещи из своего гардероба и… Ваши манжеты находятся в яичнице, сэр.

— А? А, ну да. Спасибо, Дживс.

— Пожалуйста, сэр.

1) Упоминание о указанном кузене читатель сможет найти в рассказе “Дживс в рекламном деле”, размещенном в этом фандоме.

Вернуться к тексту