The Poor of God (джен)

В это время года, когда воздух снаружи все еще густел от летней жары, Снейпа приветствует холод подземелий. По сравнению со спертым, перегретым воздухом лазарета его комнаты довольно-таки комфортны. Вне всякого сомнения, именно поэтому он чувствует такое облегчение, вернувшись к себе и покинув, наконец, Больничное крыло. И это не имеет ничего общего с нежеланием встретиться с Поттером, когда тот проснется, или столкнуться со стыдом и тревогой, которые пережил сам Снейп, просидев почти два часа у кровати Гарри, в ожидании, пока тот придет в сознание. В ушах Снейпа все еще звучит лекция Поппи о взаимодействии валерианы в обезболивающем снотворном и экстракта белладонны в Костеросте. Он ведь прекрасно знает, что произойдет, если Гарри вовремя не выпьет эликсир полыни для нейтрализации избытка снотворного, и это знание делает речь Поппи еще менее приятной. Мальчик под его ответственностью — едва Снейп позволил себе отвлечься, как Поттер заплатил за это — после уже и без того тяжелого дня.

Не то чтобы у Снейпа денек выдается намного легче.

Это даже почти приятно — погрузиться в обычную послеобеденную рутину проверкой эссе. Пара небрежных замечаний на полях опусов о морознике хаффлпаффских первокурсников — это как раз то, что отвлечет его от вечерних событий. Снейп погружается в работу на несколько часов; ему уже пора заканчивать и готовиться к ночному патрулированию коридоров, как вдруг он слышит резкий хлопок Аппарации, обычно знаменующий прибытие домашнего эльфа. Он поднимает глаза от письменного стола, но в комнате никого нет: ни эльфа, ни кого-либо еще.

Затем его взгляд падает на свиток пергамента, лежащий на стопке книг на низеньком столике перед камином. Он совершенно уверен, что минуту назад его там не было.

Встав, Снейп обходит вокруг стола и хватает пергамент. Ловким движением руки он ломает хрупкую восковую печать и разворачивает его.

Он сразу узнает почерк, хотя никогда раньше не видел его где-либо вне учебных работ. Но почему Поттер написал ему? В его собственном письме не было ничего, что требовало бы ответа, — если только Поттер не был действительно так туп, как он вскользь упомянул, а Грейнджер оказалась слишком занята для интерпретации той информации, что содержалась в письме.

Невольно почувствовав себя заинтригованным, Снейп начинает читать.

«Уважаемый профессор Снейп, — начинается оно.

Премного благодарен за эпистолу, которую вы отправили мне сегодняшним вечером. Я выражаю вам глубочайшую благодарность за информацию, которую вы любезно мне предоставили. И приношу свои извинения за проявленную мной расхлябленность в том, что во время нашей состоявшейся ранее беседы я не удосужился поинтересоваться подробностями вашего разговора с моим дядей. Вне всякого сомнения, у вас, должно быть, были другие, более высокоприоритетные дела, которые вы отложили в целях моего благополучия, и было бы большим упущения с моей стороны не выразить вам свою благодарность за проявленною ко мне заботу».

Снейп смотрит на пергамент в своих руках, чувствуя, как его губы подрагивают в растущей улыбке. «Эпистола? Расхлябленность?»

Потакая охватившей его прихоти, он снова просматривает строки письма, подсчитывая и выделяя больше пяти слов из четырех и более слогов. На этот раз насмешливое фырканье вырывается прежде, чем он успевает его сдержать. Очевидно, удар по словарному запасу Поттера с его стороны был интерпретирован как вызов. «Как... интересно».

Снейп, ухмыляясь, опускается в позади стоящее кресло и откидывается назад, чтобы в эти свободные минуты насладиться остатками неуклюжего юношеского возмущения.

Письмо продолжается:

«Я также желаю поблагодарить вас за ваше внимание к той теме, которую мы обсуждали сегодня после занятий. Мое поведение говорит само за себя; если бы я знал, как вы отреагируете, то пожалуй, мое изначальное нежелание рассказывать вам подробности того случая воспринялось бы мной куда более снисходительно. Это было очень любезно с вашей стороны — исцелить меня; ведь я уже практически забыл, каково это: не испытывать боли. Знаю, что вы бы скорее предпочли отправить меня сразу к мадам Помфри, но оказанная вами помощь позволила мне не смущаться, когда я все-таки увиделся с ней. Признаю, в тот момент я ужасно отреагировал, но я действительно вам очень благодарен за все, что вы сделали для меня сегодня. И все, что я говорил о профессоре Дамблдоре, было и впрямь глупым, вы были правы, заставив меня поговорить с ним. Так что спасибо и за это».

К моменту, когда он снова делает паузу, ухмылка сползает с его лица. Этот абзац, по мнению Снейпа, был гораздо менее забавным. Тревожным — более подходящее слово для этого — как топорный, плохо переданный официальный стиль постепенно уступает место более естественному, более искреннему звучанию языка, в то же время выраженные чувства превращаются из простой формальной вежливости в нечто более откровенное. Снейп не сомневается, что благодарность, которую выражает Гарри, является искренней, проникновенной, такой — как будто он действительно удивлен, что Снейп — или кто-либо еще — может взять на себя труд облегчить хоть какую-то часть его страданий. Но с другой стороны, все это соответствует поведению Поттера еще с момента обнаружения его травм. Очевидно, он научился принимать жестокость как само собой разумеющееся; обычная порядочность, а тем более доброта, были исключением в его жизни.

Снейп с неохотой смотрит на оставшуюся часть страницы. Перспектива еще глубже погрузиться в миазмы душевных ран Поттера не вселяет в него энтузиазма, но из чувства долга, которое Снейп не может игнорировать, он продолжает читать.

«Пожалуйста, знайте, я распорядился вашим сообщением в соответствии с оставленными инструкциями, а с тем другим предметом, который вы приложили, я также буду обращаться с максимальной осторожностью и использовать только согласно вашему указанию. Для меня очень много значит то, что вы отдаете его мне. Надеюсь, он мне не понадобится, но, зная себя... Скорее всего, это будет не так. Я чувствую себя спокойнее с этой вещью, зная, что вы присматриваете за мной, несмотря на то, как мало я сделал, чтобы заслужить такое. Я знаю, о чем вы, скорее всего, думаете, но я не стану использовать его в качестве оправдание для моего безрассудного поведения. Было бы крайне неблагодарно с моей стороны подвергнуть вас опасности, выкинув глупый трюк, прыгая выше своей головы — так что я не буду.

И последнее: я знаю, вы сказали, это глупо, но я действительно хочу извиниться за грубость моего дяди, поскольку вы бы никогда не встретились с ним, если бы не я. Еще раз спасибо за все.

С уважением,

Гарри Поттер».

«Прекрасно, — думает Снейп после почти минутного замешательства, — и что мне с этим делать?»

Это только его вина, осознает он, разобравшись в противоречивых эмоциях вызванных простодушными признаниями Поттера. Ему не следовало писать Гарри. Это укрепило привязанность, которая при других обстоятельствах могла бы вспыхнуть и погаснуть, если бы этим вечером он просто вышел из Больничного крыла и обращался бы с Поттером на своем следующем уроке по Зельям так же, как и всегда. Если бы он остановился, чтобы только обдумать свои действия, он смог бы предвидеть тот эффект, что они произведут, — в конце концов, ему слишком хорошо известно об уязвимости, возникающей, когда секреты, хранящиеся глубоко в тени, выходят на свет. После своих вечерних терзаний Поттер сдружился бы и с лейкой, если бы она была зачарована говорить с ним с толикой сострадания. Но Снейп не остановился, чтобы подумать. Он не видел ничего, кроме нужд мальчика и своей собственной беспомощности перед этим.

Пятнадцать лет назад в память о Лили Эванс Снейп поклялся Дамблдору защищать ее ребенка. Снова и снова он терпел неудачу. Всей его бдительности было недостаточно, чтобы помешать Квирреллу, Краучу, Петтигрю и самому Темному Лорду притронуться к мальчику. И все же Снейп всегда говорил себе: Поттер жив, относительно счастлив и обеспечен, так что какая разница? Какое-то время, это было своего рода утешением.

Но горечь росла все это время — по мере того, как его неудачи множились, а шансы на искупление ускользали один за другим. Когда Поттер переходил ему дорогу, он вымещал на нем свою злость, каждый раз потакая своему недовольству и успокаивая свою совесть пониманием того, что его прикрытие идеально, и ни один враг, покусившийся на Поттера, не будет ожидать того, что Снейп станет приглядывать за ним. А если же это становилось больше чем прикрытием, то это никого не касалось, кроме него самого. Как-никак он имеет право на свой гнев.

Но каким-то образом, глядя на Поттера, он перестал замечать его. Единственное, что он мог видеть сквозь постоянно сузившиеся от неприязни глаза, — это то, что сходство Гарри с отцом с годами только усиливалось. В глаза Поттера он старался не смотреть, если это было возможно.

Пожалуй, это было его главной ошибкой.

Он должен был догадаться. Он должен был остановиться на мгновение и задуматься, почему мальчик каждый год возвращается в школу более худым, чем был летом, покидая ее, или откуда у него все эти странные рефлексы, вздрагивания, или что подпитывает почти отчаянную уверенность в себе, заставляющую думать, что он должен убить василиска в одиночку.

Но он не сделал ничего подобного. Он расписался в собственном невежестве и без задней мысли позволил ребенку Лили каждое лето возвращаться в дом Петунии Дурсль. А теперь, когда он знает, что натворил, — теперь, когда понимает истинный вид опасностей, что угрожают Поттеру — он не может просто взять и отвернуться.

Глаза Лили на лице Поттера преследовали его с того дня, как мальчик впервые ступил в Хогвартс, но он никогда не думал, что они снова смогут посмотреть на него с доверием.

Что касается проклятия, то оно не лишено поэтичности.

Вздохнув, Снейп поднимает руку, подзывает к себе самопишущее перо и свиток пергамента — и начинает писать.

* * *

К своему облегчению, Гарри выходит из лазарета как раз вовремя, чтобы успеть позавтракать этим утром. Он ощущает себя совсем другим человеком; все его синяки исчезли, и хотя он все еще чувствует напряжение и боль в грудной клетке, мадам Помфри заверяет его, что кости полностью исцелены. Гарри направляется в Большой зал, чувствуя себя довольно бодро. Впервые за месяц он может передвигаться без боли, а Дурсли никогда больше не станут издеваться над ним. Даже солнечный свет, струящийся сквозь окна вдоль коридоров, кажется, светит ярче, чем обычно.

Рона и Гермионы нигде не видно; по всей видимости, они уже ушли. Это даже к лучшему — у Гарри нет времени одновременно есть и разговаривать. Он садится на свое обычное место в конце стола — как вдруг слева от него раздается хлопок.

— Добби? — машинально произносит он и оглядывается. Но домового эльфа нигде нет.

Однако на столе рядом с его тарелкой лежит плотно свернутый свиток пергамента, хотя раньше там ничего не было, кроме вилки.

Улыбнувшись, он протягивает руку, чтобы развернуть его. Знакомый убористый почерк бросается ему в глаза.

«Уважаемый мистер Поттер, — начинается оно.

Сожаления по поводу вашей невнимательности приняты.

Ваши извинения за высказанные замечания касательно директора также приняты к сведению, но являются излишними. Как бы ни были нелепы ваши опасения, у вас были на то свои причины. Если вы признаёте, что ошиблись, этого вполне достаточно.

Рассуждения относительно вашего дяди оставлены без внимания, так как я не нуждаюсь в других подтверждениях вашего тугоумия.

Я принимаю вашу благодарность касательно моего потраченного времени, но отказываюсь от признательности за излечение ваших ран. Я не люблю повторяться, но поскольку вы пострадали от переизбытка снотворного во время нашего последнего разговора, я напомню вам, что вы имеете полное право на простое человеческое уважение. Ваша благодарность была бы оскорбительной, не знай я, как сильно вы привыкли к тому, что ваши первоочередные потребности остаются невыполненными. Позвольте дать вам небольшой совет, Поттер: загляните внутрь себя и найдите то возмущение, которое вы похоронили. Только когда в глубине души вы поймете, чего на самом деле заслуживаете, вы сможете поступить так, чтобы обрести это.

Более того, я отказываюсь принимать вашу благодарность за предмет, который вам передал. Я лишь возвращал то, что уже принадлежало вам по праву.

За ваши заверения в том, что впредь вы будете осмотрительны, сдерживая свой героизм, я выражаю вам свою признательность, поскольку не желаю, чтобы кто-либо из нас рисковал жизнью понапрасну.

И я приношу свои извинения за тот несчастный случай с потерей сознания прошлым вечером. Мадам Помфри оставила вас на мое попечение, и если бы я был достаточно внимателен, этого бы не произошло.

С уважением,

С. Снейп

P.S. Не знаю, к какому устаревшему словарю маггловского сленга вы обращались, но слова «расхлябленность» определенно не существует. «Расхлябанность» — является надлежащей грамматической формой. Несмотря на то, что ваш вариант имеет такую же сложную структуру, его нельзя считать правильным».

«Ну, — думает Гарри, — это было... странно». Целая страница письма и только одно очевидное оскорбление — и то, если читать между строк, не такое уж это и оскорбление.

Рон ни за что в это не поверит.

Гарри снова быстро просматривает письмо, ища инструкции, как следует от него избавиться, но ничего не находит. «В записке нет ничего компрометирующего», — думает он; если не считать того факта, что Снейп был добр к нему. Не в тех руках такая информация может быть довольно опасной; последнее, что ему нужно, так это чтобы Малфой побежал к своему отцу с рассказами о том, как Снейп — предполагаемый Пожиратель Смерти — примкнул к заклятому врагу своего хозяина. Но Гарри поймал себя на странном нежелании уничтожать письмо. Мысль о том, что Снейп может относиться к нему не иначе, чем с отвращением, все еще настолько невероятна, что если он сожжет доказательства то, в конечном счете, наверняка усомниться в своих собственных воспоминаниях.

«Я спрячу его, — решает Гарри. — Засуну на дно сундука. Так будет надежнее, Малфой ни за что не сможет попасть в гриффиндорскую башню незамеченным».

— Привет, Гарри, — раздается голос за его спиной, выводя его из задумчивости. Он поворачивается и видит улыбающуюся ему Луну. Ее длинные светлые волосы свободно собраны в беспорядочный узел на макушке, открывая длинную стройную шею и заставляя ее глаза казаться больше обычного. А легкая тень под глазами придает ее образу странную хрупкость, которая сразу же развеивается, как только она плюхается на скамейку рядом с ним и тянется за кусочком тоста.

— Привет, — говорит он, возвращая улыбку.

— Ты выглядишь гораздо лучше, — говорит она. — Как ты себя чувствуешь?

— В разы лучше, — уверяет ее Гарри. — Как новенький, правда.

— Я рада, — говорит она и откусывает кусочек хлеба с маслом. — Вчера ты выглядел болезненно. Я так волновалась, что не могла заснуть.

Гарри смотрит на нее, не зная, что на это ответить. Он уже должен был привыкнуть к этому — она всегда говорит вещи, которые лишают его дара речи и выбивают из колеи. Должно быть, это как-то связано с ее странной способностью: умением показывать свою уязвимость, не вызывая ни малейшего намека на жалость к себе. Кажется, Гарри всегда разрывается между восхищением и желанием ее защитить. Глупо конечно, ведь он как никто другой знает, что Луна и сама прекрасно может за себя постоять.

Внезапно ему приходит в голову, что из всех друзей Луна — единственный человек, с которым он мог бы обсудить недавнее странное событие, связанное со Снейпом, без недоверия или оправдания, не чувствуя при этом дискомфорта. Он выпрямляется и берет письмо.

— Послушай, — говорит он, придвигаясь к ней ближе, чтобы их не услышали, — помнишь, ты вчера говорила о Снейпе? Ну, я думаю, что ты была в чем-то права, вот посмотри, — он протягивает ей письмо. Луна берет его с выражением глубочайшей заинтересованности и начинает читать.

— Это, — говорит она, возвращая ему письмо, когда закончила его просматривать, — это было очень мило с его стороны, не правда ли?

«Мило», — это определенно не то слово, которое Гарри готов использовать по отношению к Снейпу прямо сейчас — или когда-либо вообще.

— Это определенно странно, — говорит он, аккуратно складывая письмо и засовывая его во внутренний карман своей мантии.

— Ох, я не знаю, — говорит Луна, наливая себе чашку чая из ближайшего чайника, — ко мне он всегда был очень добр.

— Серьезно? — выпаливает Гарри. Он ни разу не задумывался об отношениях между Снейпом и Луной, но если бы его спросили, то он, вероятно, подумал бы, что бурные полеты фантазии Луны скорее способны вызвать какую-нибудь жестокую насмешку со стороны Снейпа. Однако, судя по немного мечтательному взгляду в глазах Луны, это не так.

— Ну, есть разница между милый и добрым, разве нет? — как-то неопределенно говорит она. — Я не считаю профессора Снейпа таким уж замечательным человек. Но в прошлом году он остановил семикурсников, которые обижали меня, и был довольно жесток с ними. А потом он отвел меня в Больничное крыло. Я подвернула лодыжку, и он позволил мне опираться на него, — она задумчиво делает глоток чая и добавляет: — По-моему, он не очень любит издевательства.

Эта необычная информация вызывает у Гарри волну замешательства. Снейп — защитник угнетенных? Это не та мысль, с которой он готов столкнуться с утра пораньше, поэтому он выкидывает ее из головы и хмурится, глядя на Луну.

— Кто это был? — спрашивает он. — Что они тебе сделали?

— О, несколько мальчиков из Слизерина, я не знаю их имен. Один из них довольно сильно толкнул меня о стену. Профессор Снейп наказал его, — Луна с совершенно беззаботным видом поднимается со скамьи. — Нам лучше идти, а то опоздаем.

— Да, — говорит Гарри, еще не совсем оправившийся от разговора. — Верно.

Они берут свои сумки и вместе выходят из Большого зала. Гарри замечает, как люди смотрят на Луну, когда они идут бок о бок по коридорам замка туда, где у Гарри первым уроком стоит Трансфигурация, а у Луны Чары. Большинство людей, как он обнаруживает, смотрят сквозь Луну, как будто ее здесь нет, а некоторые, кажется, только завидев, как она проходит мимо, кривятся от отвращения, будто она надела свою одежду задом наперед или от нее плохо пахнет.

Разумеется, это не так. От нее исходит довольно приятный запах душистого мыла и... Гарри украдкой принюхивается. Морская соль, не иначе.

— Ты напишешь ответ? — спрашивает Луна, когда они доходят до угла, где их пути расходятся.

— Что? О. Эм... Я не думал об этом, — признается Гарри. — Но... Да, вообще-то. Пожалуй, да, напишу.

— Думаю, ему будет приятно, — произносит она, улыбаясь, и не сказав больше ни слова, удаляется по коридору.

Гарри некоторое время смотрит ей вслед, затем ныряет за дверь класса Трансфигурации, прикидывая, сколько очков потеряет Гриффиндор, когда Снейп прочитает то, что он намеревается ему сказать.