The Poor of God (джен)

В это время года, когда воздух снаружи все еще густел от летней жары, Снейпа приветствует холод подземелий. По сравнению со спертым, перегретым воздухом лазарета его комнаты довольно-таки комфортны. Вне всякого сомнения, именно поэтому он чувствует такое облегчение, вернувшись к себе и покинув, наконец, Больничное крыло. И это не имеет ничего общего с нежеланием встретиться с Поттером, когда тот проснется, или столкнуться со стыдом и тревогой, которые пережил сам Снейп, просидев почти два часа у кровати Гарри, в ожидании, пока тот придет в сознание. В ушах Снейпа все еще звучит лекция Поппи о взаимодействии валерианы в обезболивающем снотворном и экстракта белладонны в Костеросте. Он ведь прекрасно знает, что произойдет, если Гарри вовремя не выпьет эликсир полыни для нейтрализации избытка снотворного, и это знание делает речь Поппи еще менее приятной. Мальчик под его ответственностью — едва Снейп позволил себе отвлечься, как Поттер заплатил за это — после уже и без того тяжелого дня.

Не то чтобы у Снейпа денек выдается намного легче.

Это даже почти приятно — погрузиться в обычную послеобеденную рутину проверкой эссе. Пара небрежных замечаний на полях опусов о морознике хаффлпаффских первокурсников — это как раз то, что отвлечет его от вечерних событий. Снейп погружается в работу на несколько часов; ему уже пора заканчивать и готовиться к ночному патрулированию коридоров, как вдруг он слышит резкий хлопок Аппарации, обычно знаменующий прибытие домашнего эльфа. Он поднимает глаза от письменного стола, но в комнате никого нет: ни эльфа, ни кого-либо еще.

Затем его взгляд падает на свиток пергамента, лежащий на стопке книг на низеньком столике перед камином. Он совершенно уверен, что минуту назад его там не было.

Встав, Снейп обходит вокруг стола и хватает пергамент. Ловким движением руки он ломает хрупкую восковую печать и разворачивает его.

Он сразу узнает почерк, хотя никогда раньше не видел его где-либо вне учебных работ. Но почему Поттер написал ему? В его собственном письме не было ничего, что требовало бы ответа, — если только Поттер не был действительно так туп, как он вскользь упомянул, а Грейнджер оказалась слишком занята для интерпретации той информации, что содержалась в письме.

Невольно почувствовав себя заинтригованным, Снейп начинает читать.

«Уважаемый профессор Снейп, — начинается оно.

Премного благодарен за эпистолу, которую вы отправили мне сегодняшним вечером. Я выражаю вам глубочайшую благодарность за информацию, которую вы любезно мне предоставили. И приношу свои извинения за проявленную мной расхлябленность в том, что во время нашей состоявшейся ранее беседы я не удосужился поинтересоваться подробностями вашего разговора с моим дядей. Вне всякого сомнения, у вас, должно быть, были другие, более высокоприоритетные дела, которые вы отложили в целях моего благополучия, и было бы большим упущения с моей стороны не выразить вам свою благодарность за проявленною ко мне заботу».

Снейп смотрит на пергамент в своих руках, чувствуя, как его губы подрагивают в растущей улыбке. «Эпистола? Расхлябленность?»

Потакая охватившей его прихоти, он снова просматривает строки письма, подсчитывая и выделяя больше пяти слов из четырех и более слогов. На этот раз насмешливое фырканье вырывается прежде, чем он успевает его сдержать. Очевидно, удар по словарному запасу Поттера с его стороны был интерпретирован как вызов. «Как... интересно».

Снейп, ухмыляясь, опускается в позади стоящее кресло и откидывается назад, чтобы в эти свободные минуты насладиться остатками неуклюжего юношеского возмущения.

Письмо продолжается:

«Я также желаю поблагодарить вас за ваше внимание к той теме, которую мы обсуждали сегодня после занятий. Мое поведение говорит само за себя; если бы я знал, как вы отреагируете, то пожалуй, мое изначальное нежелание рассказывать вам подробности того случая воспринялось бы мной куда более снисходительно. Это было очень любезно с вашей стороны — исцелить меня; ведь я уже практически забыл, каково это: не испытывать боли. Знаю, что вы бы скорее предпочли отправить меня сразу к мадам Помфри, но оказанная вами помощь позволила мне не смущаться, когда я все-таки увиделся с ней. Признаю, в тот момент я ужасно отреагировал, но я действительно вам очень благодарен за все, что вы сделали для меня сегодня. И все, что я говорил о профессоре Дамблдоре, было и впрямь глупым, вы были правы, заставив меня поговорить с ним. Так что спасибо и за это».

К моменту, когда он снова делает паузу, ухмылка сползает с его лица. Этот абзац, по мнению Снейпа, был гораздо менее забавным. Тревожным — более подходящее слово для этого — как топорный, плохо переданный официальный стиль постепенно уступает место более естественному, более искреннему звучанию языка, в то же время выраженные чувства превращаются из простой формальной вежливости в нечто более откровенное. Снейп не сомневается, что благодарность, которую выражает Гарри, является искренней, проникновенной, такой — как будто он действительно удивлен, что Снейп — или кто-либо еще — может взять на себя труд облегчить хоть какую-то часть его страданий. Но с другой стороны, все это соответствует поведению Поттера еще с момента обнаружения его травм. Очевидно, он научился принимать жестокость как само собой разумеющееся; обычная порядочность, а тем более доброта, были исключением в его жизни.

Снейп с неохотой смотрит на оставшуюся часть страницы. Перспектива еще глубже погрузиться в миазмы душевных ран Поттера не вселяет в него энтузиазма, но из чувства долга, которое Снейп не может игнорировать, он продолжает читать.

«Пожалуйста, знайте, я распорядился вашим сообщением в соответствии с оставленными инструкциями, а с тем другим предметом, который вы приложили, я также буду обращаться с максимальной осторожностью и использовать только согласно вашему указанию. Для меня очень много значит то, что вы отдаете его мне. Надеюсь, он мне не понадобится, но, зная себя... Скорее всего, это будет не так. Я чувствую себя спокойнее с этой вещью, зная, что вы присматриваете за мной, несмотря на то, как мало я сделал, чтобы заслужить такое. Я знаю, о чем вы, скорее всего, думаете, но я не стану использовать его в качестве оправдание для моего безрассудного поведения. Было бы крайне неблагодарно с моей стороны подвергнуть вас опасности, выкинув глупый трюк, прыгая выше своей головы — так что я не буду.

И последнее: я знаю, вы сказали, это глупо, но я действительно хочу извиниться за грубость моего дяди, поскольку вы бы никогда не встретились с ним, если бы не я. Еще раз спасибо за все.

С уважением,

Гарри Поттер».

«Прекрасно, — думает Снейп после почти минутного замешательства, — и что мне с этим делать?»

Это только его вина, осознает он, разобравшись в противоречивых эмоциях вызванных простодушными признаниями Поттера. Ему не следовало писать Гарри. Это укрепило привязанность, которая при других обстоятельствах могла бы вспыхнуть и погаснуть, если бы этим вечером он просто вышел из Больничного крыла и обращался бы с Поттером на своем следующем уроке по Зельям так же, как и всегда. Если бы он остановился, чтобы только обдумать свои действия, он смог бы предвидеть тот эффект, что они произведут, — в конце концов, ему слишком хорошо известно об уязвимости, возникающей, когда секреты, хранящиеся глубоко в тени, выходят на свет. После своих вечерних терзаний Поттер сдружился бы и с лейкой, если бы она была зачарована говорить с ним с толикой сострадания. Но Снейп не остановился, чтобы подумать. Он не видел ничего, кроме нужд мальчика и своей собственной беспомощности перед этим.

Пятнадцать лет назад в память о Лили Эванс Снейп поклялся Дамблдору защищать ее ребенка. Снова и снова он терпел неудачу. Всей его бдительности было недостаточно, чтобы помешать Квирреллу, Краучу, Петтигрю и самому Темному Лорду притронуться к мальчику. И все же Снейп всегда говорил себе: Поттер жив, относительно счастлив и обеспечен, так что какая разница? Какое-то время, это было своего рода утешением.

Но горечь росла все это время — по мере того, как его неудачи множились, а шансы на искупление ускользали один за другим. Когда Поттер переходил ему дорогу, он вымещал на нем свою злость, каждый раз потакая своему недовольству и успокаивая свою совесть пониманием того, что его прикрытие идеально, и ни один враг, покусившийся на Поттера, не будет ожидать того, что Снейп станет приглядывать за ним. А если же это становилось больше чем прикрытием, то это никого не касалось, кроме него самого. Как-никак он имеет право на свой гнев.

Но каким-то образом, глядя на Поттера, он перестал замечать его. Единственное, что он мог видеть сквозь постоянно сузившиеся от неприязни глаза, — это то, что сходство Гарри с отцом с годами только усиливалось. В глаза Поттера он старался не смотреть, если это было возможно.

Пожалуй, это было его главной ошибкой.

Он должен был догадаться. Он должен был остановиться на мгновение и задуматься, почему мальчик каждый год возвращается в школу более худым, чем был летом, покидая ее, или откуда у него все эти странные рефлексы, вздрагивания, или что подпитывает почти отчаянную уверенность в себе, заставляющую думать, что он должен убить василиска в одиночку.

Но он не сделал ничего подобного. Он расписался в собственном невежестве и без задней мысли позволил ребенку Лили каждое лето возвращаться в дом Петунии Дурсль. А теперь, когда он знает, что натворил, — теперь, когда понимает истинный вид опасностей, что угрожают Поттеру — он не может просто взять и отвернуться.

Глаза Лили на лице Поттера преследовали его с того дня, как мальчик впервые ступил в Хогвартс, но он никогда не думал, что они снова смогут посмотреть на него с доверием.

Что касается проклятия, то оно не лишено поэтичности.

Вздохнув, Снейп поднимает руку, подзывает к себе самопишущее перо и свиток пергамента — и начинает писать.

* * *

К своему облегчению, Гарри выходит из лазарета как раз вовремя, чтобы успеть позавтракать этим утром. Он ощущает себя совсем другим человеком; все его синяки исчезли, и хотя он все еще чувствует напряжение и боль в грудной клетке, мадам Помфри заверяет его, что кости полностью исцелены. Гарри направляется в Большой зал, чувствуя себя довольно бодро. Впервые за месяц он может передвигаться без боли, а Дурсли никогда больше не станут издеваться над ним. Даже солнечный свет, струящийся сквозь окна вдоль коридоров, кажется, светит ярче, чем обычно.

Рона и Гермионы нигде не видно; по всей видимости, они уже ушли. Это даже к лучшему — у Гарри нет времени одновременно есть и разговаривать. Он садится на свое обычное место в конце стола — как вдруг слева от него раздается хлопок.

— Добби? — машинально произносит он и оглядывается. Но домового эльфа нигде нет.

Однако на столе рядом с его тарелкой лежит плотно свернутый свиток пергамента, хотя раньше там ничего не было, кроме вилки.

Улыбнувшись, он протягивает руку, чтобы развернуть его. Знакомый убористый почерк бросается ему в глаза.

«Уважаемый мистер Поттер, — начинается оно.

Сожаления по поводу вашей невнимательности приняты.

Ваши извинения за высказанные замечания касательно директора также приняты к сведению, но являются излишними. Как бы ни были нелепы ваши опасения, у вас были на то свои причины. Если вы признаёте, что ошиблись, этого вполне достаточно.

Рассуждения относительно вашего дяди оставлены без внимания, так как я не нуждаюсь в других подтверждениях вашего тугоумия.

Я принимаю вашу благодарность касательно моего потраченного времени, но отказываюсь от признательности за излечение ваших ран. Я не люблю повторяться, но поскольку вы пострадали от переизбытка снотворного во время нашего последнего разговора, я напомню вам, что вы имеете полное право на простое человеческое уважение. Ваша благодарность была бы оскорбительной, не знай я, как сильно вы привыкли к тому, что ваши первоочередные потребности остаются невыполненными. Позвольте дать вам небольшой совет, Поттер: загляните внутрь себя и найдите то возмущение, которое вы похоронили. Только когда в глубине души вы поймете, чего на самом деле заслуживаете, вы сможете поступить так, чтобы обрести это.

Более того, я отказываюсь принимать вашу благодарность за предмет, который вам передал. Я лишь возвращал то, что уже принадлежало вам по праву.

За ваши заверения в том, что впредь вы будете осмотрительны, сдерживая свой героизм, я выражаю вам свою признательность, поскольку не желаю, чтобы кто-либо из нас рисковал жизнью понапрасну.

И я приношу свои извинения за тот несчастный случай с потерей сознания прошлым вечером. Мадам Помфри оставила вас на мое попечение, и если бы я был достаточно внимателен, этого бы не произошло.

С уважением,

С. Снейп

P.S. Не знаю, к какому устаревшему словарю маггловского сленга вы обращались, но слова «расхлябленность» определенно не существует. «Расхлябанность» — является надлежащей грамматической формой. Несмотря на то, что ваш вариант имеет такую же сложную структуру, его нельзя считать правильным».

«Ну, — думает Гарри, — это было... странно». Целая страница письма и только одно очевидное оскорбление — и то, если читать между строк, не такое уж это и оскорбление.

Рон ни за что в это не поверит.

Гарри снова быстро просматривает письмо, ища инструкции, как следует от него избавиться, но ничего не находит. «В записке нет ничего компрометирующего», — думает он; если не считать того факта, что Снейп был добр к нему. Не в тех руках такая информация может быть довольно опасной; последнее, что ему нужно, так это чтобы Малфой побежал к своему отцу с рассказами о том, как Снейп — предполагаемый Пожиратель Смерти — примкнул к заклятому врагу своего хозяина. Но Гарри поймал себя на странном нежелании уничтожать письмо. Мысль о том, что Снейп может относиться к нему не иначе, чем с отвращением, все еще настолько невероятна, что если он сожжет доказательства то, в конечном счете, наверняка усомниться в своих собственных воспоминаниях.

«Я спрячу его, — решает Гарри. — Засуну на дно сундука. Так будет надежнее, Малфой ни за что не сможет попасть в гриффиндорскую башню незамеченным».

— Привет, Гарри, — раздается голос за его спиной, выводя его из задумчивости. Он поворачивается и видит улыбающуюся ему Луну. Ее длинные светлые волосы свободно собраны в беспорядочный узел на макушке, открывая длинную стройную шею и заставляя ее глаза казаться больше обычного. А легкая тень под глазами придает ее образу странную хрупкость, которая сразу же развеивается, как только она плюхается на скамейку рядом с ним и тянется за кусочком тоста.

— Привет, — говорит он, возвращая улыбку.

— Ты выглядишь гораздо лучше, — говорит она. — Как ты себя чувствуешь?

— В разы лучше, — уверяет ее Гарри. — Как новенький, правда.

— Я рада, — говорит она и откусывает кусочек хлеба с маслом. — Вчера ты выглядел болезненно. Я так волновалась, что не могла заснуть.

Гарри смотрит на нее, не зная, что на это ответить. Он уже должен был привыкнуть к этому — она всегда говорит вещи, которые лишают его дара речи и выбивают из колеи. Должно быть, это как-то связано с ее странной способностью: умением показывать свою уязвимость, не вызывая ни малейшего намека на жалость к себе. Кажется, Гарри всегда разрывается между восхищением и желанием ее защитить. Глупо конечно, ведь он как никто другой знает, что Луна и сама прекрасно может за себя постоять.

Внезапно ему приходит в голову, что из всех друзей Луна — единственный человек, с которым он мог бы обсудить недавнее странное событие, связанное со Снейпом, без недоверия или оправдания, не чувствуя при этом дискомфорта. Он выпрямляется и берет письмо.

— Послушай, — говорит он, придвигаясь к ней ближе, чтобы их не услышали, — помнишь, ты вчера говорила о Снейпе? Ну, я думаю, что ты была в чем-то права, вот посмотри, — он протягивает ей письмо. Луна берет его с выражением глубочайшей заинтересованности и начинает читать.

— Это, — говорит она, возвращая ему письмо, когда закончила его просматривать, — это было очень мило с его стороны, не правда ли?

«Мило», — это определенно не то слово, которое Гарри готов использовать по отношению к Снейпу прямо сейчас — или когда-либо вообще.

— Это определенно странно, — говорит он, аккуратно складывая письмо и засовывая его во внутренний карман своей мантии.

— Ох, я не знаю, — говорит Луна, наливая себе чашку чая из ближайшего чайника, — ко мне он всегда был очень добр.

— Серьезно? — выпаливает Гарри. Он ни разу не задумывался об отношениях между Снейпом и Луной, но если бы его спросили, то он, вероятно, подумал бы, что бурные полеты фантазии Луны скорее способны вызвать какую-нибудь жестокую насмешку со стороны Снейпа. Однако, судя по немного мечтательному взгляду в глазах Луны, это не так.

— Ну, есть разница между милый и добрым, разве нет? — как-то неопределенно говорит она. — Я не считаю профессора Снейпа таким уж замечательным человек. Но в прошлом году он остановил семикурсников, которые обижали меня, и был довольно жесток с ними. А потом он отвел меня в Больничное крыло. Я подвернула лодыжку, и он позволил мне опираться на него, — она задумчиво делает глоток чая и добавляет: — По-моему, он не очень любит издевательства.

Эта необычная информация вызывает у Гарри волну замешательства. Снейп — защитник угнетенных? Это не та мысль, с которой он готов столкнуться с утра пораньше, поэтому он выкидывает ее из головы и хмурится, глядя на Луну.

— Кто это был? — спрашивает он. — Что они тебе сделали?

— О, несколько мальчиков из Слизерина, я не знаю их имен. Один из них довольно сильно толкнул меня о стену. Профессор Снейп наказал его, — Луна с совершенно беззаботным видом поднимается со скамьи. — Нам лучше идти, а то опоздаем.

— Да, — говорит Гарри, еще не совсем оправившийся от разговора. — Верно.

Они берут свои сумки и вместе выходят из Большого зала. Гарри замечает, как люди смотрят на Луну, когда они идут бок о бок по коридорам замка туда, где у Гарри первым уроком стоит Трансфигурация, а у Луны Чары. Большинство людей, как он обнаруживает, смотрят сквозь Луну, как будто ее здесь нет, а некоторые, кажется, только завидев, как она проходит мимо, кривятся от отвращения, будто она надела свою одежду задом наперед или от нее плохо пахнет.

Разумеется, это не так. От нее исходит довольно приятный запах душистого мыла и... Гарри украдкой принюхивается. Морская соль, не иначе.

— Ты напишешь ответ? — спрашивает Луна, когда они доходят до угла, где их пути расходятся.

— Что? О. Эм... Я не думал об этом, — признается Гарри. — Но... Да, вообще-то. Пожалуй, да, напишу.

— Думаю, ему будет приятно, — произносит она, улыбаясь, и не сказав больше ни слова, удаляется по коридору.

Гарри некоторое время смотрит ей вслед, затем ныряет за дверь класса Трансфигурации, прикидывая, сколько очков потеряет Гриффиндор, когда Снейп прочитает то, что он намеревается ему сказать.

Когда на следующий день после урока шестого курса Снейп обнаруживает письмо, вложенное в эссе Поттера об «Одурманивающей настойке», он с трудом сдерживается, чтобы не застонать.

Он внимательно наблюдает за Поттером на протяжении всего занятия, особенно в часы, когда тот склоняется над котлом вместе с Роном Уизли, и с удовольствием отмечает, что, если не считать легкой скованности в левой части тела, Гарри выглядит вполне здоровым. Снейп предпочел не вдаваться в подробности возникшего у него чувства облегчения. Еще слишком рано для подобных раздумий и тревожных мыслей.

Он намеренно старался не замечать Поттера во время урока. И даже не смотрит на Гарри, когда тот вертит в руках пузырек с зельем от икоты. Нельзя, чтобы кто-то видел, как он приветливо или даже нейтрально беседует с Поттером, но у Снейпа не хватит духу ругать его спустя всего лишь сутки после вчерашнего обморока. Поттер, в свою очередь, казалось, понимает это; он не пытается поймать взгляд Снейпа или подать какой-либо другой знак на то, что произошло между ними. Во всяком случае, не там, где их мог увидеть Драко Малфой.

Зато, после урока, когда большинство студентов уже ушли, он задерживается, чтобы сдать свое эссе, и на короткий миг глаза Снейпа мечутся вверх, встретившись с его взглядом. Поттер протягивает ему свиток пергамента через стол и опускает глаза, на секунду посмотрев на свое эссе, затем снова бросает взгляд на Снейпа, многозначительно шевельнув бровями. Гарри уходит, фактически не проронив ни слова. А пять минут спустя Снейп обнаруживает записку, спрятанную в свитке.

Снейп осознает, что в данный момент не может заставить себя сделать вид, что неправильно все понял. Он сжимает сложенный лист бумаги большим и указательным пальцами и, напрягаясь в ожидании очередной длинной эмоциональной тирады, подносит его к свету.

Он с облегчением обнаруживает, что огромные каракули Поттера заполняют меньше половины страницы.

«Уважаемый профессор,

Не вините себя касательно моего бессознательного состояния, полагаю, если бы не я, отвлекающий вас множеством бессмысленных вопросов, мы бы оба вспомнили, что мне полагалось выпить то зелье.

И если позволите мне так выразиться, сэр, боюсь, мы оба знаем, что обычное уважение не так распространено, как того бы хотелось. Многим приходиться мириться с чем-то гораздо хуже, того, что Дурсли когда-либо делали мне, и если бы окружающие их люди не предполагали обратное, возможно, они бы быстрее заметили, когда с кем-то из их окружения плохо обращаются. Я не хочу обидеть вас, удивляясь на то, что вы можете быть добры ко мне, впрочем, я также не хочу принимать доброту как нечто само собой разумеющееся — поэтому я благодарен вам, хотите вы того или нет.

И, возможно, вы правы, утверждая, что я должен быть зол на Дурслей. Вот только я не могу не смотреть на ситуацию с их точки зрения. Даже будучи ребенком, я обладал способностями, которые они не могли понять. Большинство людей, обладающих подобной силой, злоупотребляют ей. Откуда им было знать, что я не поступлю так же?

В голове не укладывается, что вы нашли моего солдатика, и то, что дядя Вернон в самом деле показал вам мой чулан.

С уважением,

Гарри Поттер.

P.S. Пусть даже слово «расхлябленность» не существует, но разве у «расхлябленности» и «расхлябанности» не одинаковое количество слогов?»

Снейп моргает, глядя на письмо в своей руке. Это... не то, чего он ожидал.

Однако не успевает он задуматься над содержанием, как вдруг слышит стук в дверь своего кабинета. Он поднимает глаза и видит входящего в класс Дамблдора; прежде чем Снейп успевает с ним поздороваться, тот поворачивается и накладывает заглушающие чары.

— Директор, — кивает ему Снейп, затем делает вид, что активно разбирает бумаги на своем столе. Он не понимает, почему так раздражен — вряд ли этот человек когда-либо задумывается о расписании Снейпа, когда ему становится что-то нужно.

— Полагаю, ты уже оправился от вчерашних событий, Северус, — без всяких предисловий говорит Дамблдор, проходя в центр класса.

— Оправился? — протяжно произносит Снейп. — Я? Вы, кажется, забыли, какой из объектов ваших благодеяний провел ночь в Больничном крыле, Альбус.

— Спасибо, но с памятью у меня, кажется, все в порядке, — отвечает Дамблдор. — К примеру, помнится мне, вчера вечером перед ужином я просил тебя ответить на несколько вопросов Гарри, но меня немного обеспокоило, что ты вообще не вышел к ужину. Кстати, мадам Помфри сообщила мне, что ты задержался в лазарете далеко за восемь вечера.

— Это было необходимо, — сухо сообщает ему Снейп.

— Я рад, что ты так подумал, — говорит Дамблдор, и Снейп отворачивается, пытаясь скрыть, как сжимаются его зубы. — Так тебе удалось в полной мере удовлетворить любопытство Гарри?

— Этот подвиг не входит в сферу человеческих достижений, — тут же отвечает Снейп, — но я сообщил ему все необходимые подробности.

— И наверняка был осыпан благодарностями за причиненное тебе беспокойство, — на губах Дамблдора появляется нечто похожее на улыбку.

Снейп быстро поднимает глаза, от охватившего его подозрения. Он пристально смотрит на Дамблдора прищуренным взглядом.

— Значит, это была ваша идея?

— Что за идея, Северус?

Снейп хватает записку Поттера и сует директору в лицо.

— Та самая, в которой Поттер принимает меня за своего... друга по переписке! — начинает закипать он.

Выражение лица Дамблдора становиться приятно заинтересованным.

— Лично мне нравится эпистолярный жанр, — говорит он, — довольно забытое искусство в наши дни.

Снейп предпочитает промолчать. Он перебирает и перекладывает эссе студентов второго курса Рейвенкло об экстракте растопырника, больше для вида, чем из строгой необходимости.

— Присядь, пожалуйста, — говорит Дамблдор, усаживаясь на рабочий стол напротив Снейпа, — мне нужно с тобой поговорить. Есть... предложение.

— И? — сухо произносит Снейп, садясь на деревянный табурет за кафедрой, как велит ему директор, ожидая, когда Дамблдор перейдет к делу.

— Это по поводу вчерашней просьбы, — отвечает Дамблдор, — касаемо Гарри.

«А кого же еще?» — не осмеливается произнести вслух Снейп.

— В этом году у меня есть некоторые планы на Гарри, — продолжает Альбус, — я собираюсь... заняться его обучением. Задачи, которые мне предстоит перед ним поставить, довольно сложны и потребуют от него все то внимание, которое он уделяет своей повседневной жизни. И с целью оказать ему поддержку в этом деле я бы хотел исключить один из отвлекающих его факторов.

— Что ж, не сомневаюсь, гриффиндорская команда по квиддичу прекрасно обойдется без него, — непринужденно говорит Снейп, на мгновение проигнорировав свой всплеск любопытства касательно персональных занятий Поттера. — Передышка от постоянных посещений одного лишь Больничного крыла должна значительно расширить его досуг.

Дамблдор широко улыбается.

— Отличная попытка, Северус, — говорит он, — но я имел в виду нечто другое.

— Что ж, я весь во внимание.

— Я бы хотел, чтобы в пятницу на уроке Гарри по зельям ты устроил один инцидент.

— Инцидент? — Брови Снейпа взлетают вверх. — Какого рода?

— О, такого, которое обычно случается, когда смешиваешь легко отвлекающихся подростков со взрывоопасными ингредиентами для зелий. Взрывающийся котел, например? Или же что-то менее зажигательное. Уверен, ты сможешь организовать детали так, чтобы не подвергать кого-либо из своих студентов риску получения серьезных травм.

— Если вам нужен неудачный опыт зельеварения, то сомневаюсь, что мне придется прилагать для этого много усилий, — говорит Снейп. — Велика вероятность, что это произойдет и без моего вмешательства. Но ради чего все это?

— Я уже подхожу к этому, — говорит Дамблдор. — Так вот: независимо от того, насколько это будет правдоподобно… Конечно, чем правдоподобнее, тем лучше… Ты найдешь способ обвинить Гарри в произошедшем. И будешь довольно жесток, даже по собственным меркам. Можешь снять столько баллов, сколько пожелаешь, я найду способ вернуть их позже, — взгляд Дамблдора становиться отстраненным, задумчивым. — Несколько отработок тоже будут не лишними. И побольше разглагольствований. Разглагольствования — довольно существенный фактор. Никто из тех, кто наблюдает за тобой, не должен сомневаться в твоих чувствах к Гарри. У тебя полная свобода действий, чтобы быть настолько невыносимым, насколько это вообще для тебя возможно.

Снейп моргает, чувствуя, как мир переворачивается с ног на голову.

— Вы же понимаете, — говорит он, — что мой день рождения только в январе.

Дамблдор смеется.

— Разумеется. Что ж, тогда используй каждый миг, чтобы насладиться этой возможностью, — взгляд директора становятся немного стальным, — так как я больше не намерен допускать подобных инцидентов.

— Собираетесь обучить Поттера зельям? — выгибает бровь Снейп. — Бережете мой класс от будущих последствий его некомпетентности?

— Нет, — говорит Дамблдор. — Кроме того, в понедельник утром я намереваюсь публично отчитать тебя за неприемлемое проявление гнева. Возможно, я даже намекну на последующее увольнение, если ты не оставишь Гарри в покое. Разумеется, ты должен будешь удостовериться, что твое поведение достаточно оскорбительно, чтобы заслужить столь суровый выговор. Я, э-э-э... — Дамблдор поправляет очки на переносице. — Надеюсь, у тебя не возникнет с этим никаких трудностей.

— Вы мне льстите, — ноздри Снейпа раздуваются, а губы сжимаются.

— Как ты уже понял,— мягко продолжает Дамблдор, — цель этого представления состоит в том, чтобы предоставить тебе железное алиби в улучшении твоего отношения к Гарри в будущем — такое, которое даже твои ближайшие наблюдатели сочтут правдоподобным. Ты будешь выполнять мои требования с яростью во взгляде и скрежетанием зубов, зато, когда ты будешь их выполнять, никто не сочтет это странным.

После того, как Дамблдор прекращает говорить, между ними наступает долгое молчание. Снейп рассматривает свои ноги, потом руки, а затем полированную древесину своей кафедры.

— Полагаю, — наконец говорит он, — что в ваших глазах унижение, которое я потерплю от публичного оскорбления, — это небольшая цена, если это обеспечит комфорт Поттеру.

Создается впечатление, что Дамблдор пытается сдержать улыбку.

— Мне казалось, ты найдешь это небольшой платой за возможность в полной мере отвести свою душу без каких-либо ограничений, — говорит он. — Что же касается унижения, я сделаю все возможное, чтобы свести его к минимуму. Как мне кажется, значительная часть яростных перешептываний, сопровождаемых вспышкой гнева с твоей стороны, сделают представление превосходным.

Снейп позволяет своим мыслям забежать на сорок восемь часов вперед, к следующему уроку Поттера. Два дня назад он бы без труда придумал, что сказать Гарри — почувствовал бы приятное воодушевление, представляя себе лицо Поттера на эти слова. Снейп обнаруживает, что представить выражение его лица все еще не составляет для него труда, однако мысль о том, чтобы увидеть эту картину, больше не наполняет его чувством предвкушением.

— А вы... — Снейп тщательно обдумывает свои слова. — Намереваетесь предупредить об этом Поттера?

Дамблдор откидывается назад, складывая руки на коленях.

— Хороший вопрос, Северус. Он не актер… И все же, кажется, вполне способен изобразить сильное огорчение... — он разводит руками. — Что ты предлагаешь?

— Со вчерашнего дня мы… Поттер и я… обменялись несколькими фразами личного характера, — Снейп задается вопросом, находит ли Дамблдор столь же удивительным, как и он сам, что слова не застревают в его горле, когда он говорит «мы». — Если он решит, что я предал его доверие, после всего этого, его реакция может стать непредсказуемой, а с его языка может сорваться все что угодно. Более того, теперь, когда я знаю… то есть, — Снейп прочищает горло, — я достаточно уважаю себя, что нахожу даже саму мысль предстать перед Поттером в образе его дяди... Довольно неприятной.

К облегчению Снейпа, Дамблдор не реагирует на это признание своей доброжелательной улыбкой или добродушным блеском в глазах. Он выглядит таким сосредоточенным и серьезным, каким Снейп никогда раньше его не видел; тем не менее, ему кажется, что где-то в выражении лица директора проскальзывает проблеск одобрения.

— В таком случае, думаю, я спокойно могу оставить этот вопрос на твое усмотрение, — говорит Дамблдор. — Ты обладаешь исключительной способностью, весьма ценной для шпиона — анализировать несколько приоритетных задач и выбирать наилучший из всех возможных вариантов — я верю, ты позаботишься о благополучие Гарри.

Дамблдор поднимается и поворачивается к двери; годы привычки заставляют Снейпа автоматически подняться вместе с ним.

— Впрочем, — говорит Дамблдор, и взмахом палочки снимает защитные и заглушающие чары и тянется к дверной ручке, — я всегда в это верил.

«Письмо от Северуса Снейпа Гарри Поттеру, датированное 3 сентября 1996 года, доставленное совой в гриффиндорскую башню, спальню мальчиков 6-го курса, полученное адресатом в 22:27.

Мистер Поттер,

Вы правы. Я принимаю вашу благодарность в том виде, в котором она была предложена.

Возможно, ваши родственники не столько злые, сколько невероятно глупые люди. Здравый смысл должен был побудить их относиться к вам более доброжелательно, хотя бы только для того, чтобы вы никогда не испытывали искушения им отомстить. У них, явно, не было ни причины, ни права ожидать, что вы будете столь снисходительны.

Я потребовал от Вернона Дурсля удовлетворить мое любопытство по поводу чулана. Он, по понятным причинам, отнесся к этому с большой неохотой, но, в конечном счете, поддался уговорам — а вы случайно не страдаете клаустрофобией?

Снейп.

P. S. Инцидент, который случится в пятницу во время урока, произойдет по распоряжению директора, по причинам, которые станут ясны позднее. Вам надлежит исполнить свою роль, как и мне исполнить свою. Используйте ту малую часть хитрости, которой обладаете, и не принимайте видимость за реальность.

С. С.».

«Письмо Гарри Поттера Северусу Снейпу от 4 сентября 1996 года, доставленное Добби, свободным эльфом, к преподавательскому столу в Большом зале, полученное адресатом в 7:15 утра.

Профессор,

На самом деле, нет. Скорее, мне нравился мой чулан. Меня оставляли в покое, когда я был там. Хотя мне бы больше понравилось, если бы замки были внутри.

И если честно, не такой уж я всепрощающий. Хотел бы я посмотреть, как вы "уговорили" дядю Вернона.

Гарри.

P. S. Профессор, по правде говоря, я не понимаю ваш ПостСкрипт, но… Я постараюсь разобраться. — Г.П.».

«Письмо Северуса Снейпа Гарри Поттеру от 4 сентября 1996 года, доставленное Тилли, домовым эльфом, к столу Гриффиндора в Большом зале, полученное адресатом в 13:09.

П.

Он извивался, как уж на сковородке.

С.

P. S. Попросите мисс Грейнджер объяснить вам. Или, может быть, мисс Лавгуд — она не зря учится на Рейвенкло».

В пятницу утром Гарри просыпается с головной болью, всегда наступающей после ночных кошмаров и метаний в постели. Ко всему прочему, головная боль быстро омрачается странным чувством тревоги, причину которой он не может сразу вспомнить. Лишь только протерев глаза, стерев слюни со рта и слепо доковыляв до туалета, он вспоминает о письме, полученном от Снейпа в среду вечером, — но к этому моменту тревога уже перерастает в слабую тошноту.

Тот факт, что за последние три дня он получил ответ на каждое письмо, написанное Снейпу, сам по себе довольно странен. Но загадочный ПостСкрипт, который тот приписывал в конце последних нескольких писем, превращает всю ситуацию, по мнению Гарри, из «немного странной» в «совершенно странную». Профессор настоятельно советует ему быть готовым к «инциденту» во время сегодняшних Зелий — но спустя два дня после получения этого предупреждения Гарри все еще не знает, о каком именно инциденте говорит Снейп. В четверг, следуя его совету, он не раз порывался обсудить этот вопрос с Гермионой, но каждый раз останавливал себя перед тем, как заговорить с ней об этом. Он понимает, что не может рассказать Гермионе о своей переписке со Снейпом, не поделившись об этом и с Роном, но Гарри еще не совсем готов обсуждать с ним эту тему. Он полагает, что Рон изменит свое мнение, как только прочтет то, что писал Снейп, но сегодня у него нет времени вдаваться во все подробности вплоть до шестого урока. Поэтому, если Гарри хочет подготовиться перед тем, как в три часа дня войти в логово льва, он должен найти Луну — и немедленно.

Гарри принимает душ, одевается и тихо выскальзывает из спальни, пока Рон и все остальные еще крепко спят. Он спускается по лестнице в главное крыло замка, роясь в кармане в поисках карты Мародеров. Просматривая крошечные надписи и сотни имен, ползающие по поверхности карты, Гарри, наконец, удается найти Луну — та находится в двух коридорах от него — и направляется в Большой зал. Почувствовав облегчение, Гарри сворачивает за угол и несется по коридору, пока не замечает знакомую голову с длинными пепельно-белыми волосами, выглядывающую из-за группки хаффлпаффских четверокурсников; она сжимает несколько книг под мышкой, а на левом плече несет набитую, тяжелую холщовую сумку. Гарри переходит на бег, пытаясь догнать ее, но в тот момент, когда она собирается завернуть за угол и скрыться из виду, с противоположной стороны проносится здоровенный, незнакомый Гарри парень из Рейвенкло, на полной скорости врезаясь в плечо Луны и сбивая ее с ног. Она падает навзничь, раскинув руки, и приземляется на каменный пол посреди всех своих книг и половины содержимого своей сумки.

Парень на секунду останавливается и, сдвинув брови, смотрит на нее сверху вниз.

— Смотри, куда идешь, полоумная, — бормочет он и проходит дальше по коридору.

Негромко выругавшись, Гарри проталкивается сквозь толпу хаффлпаффских девушек, остановившихся, чтобы посмотреть и похихикать над тем, как упала Луна. Здоровенный рейвенкловец ненароком смотрит на него, когда они проходят мимо друг друга, и Гарри бросает на него свирепый взгляд, от чего тот краснеет.

— Луна ... — Гарри, наконец, добирается до нее и опускается рядом на колени, кладя руку ей на плечо. — Ты в порядке? Я видел, что произошло…

Она поднимает на него глаза и моргает, замешкавшись на секунду, будто не вполне понимает, кто перед ней.

— Гарри, — удивляется она, — что ты здесь делаешь?

— Ищу тебя, — говорит он, все еще придерживая ее. — Кто этот придурок?

— Джереми Бишоп, — объясняет она. — На самом деле он не придурок, мне кажется, он был просто расстроен. Ребята иногда смеются над ним за то, что он немного неуклюжий, — она с безразличным видом разглядывает свои исцарапанные и покрасневшие ладони. Гарри смотрит поверх ее плеча, с беспокойством наблюдая за этим.

— Хочешь пойти в Больничное крыло? — спрашивает он.

— О нет, — возражает она, опуская руки и начиная собирать книги, выпавшие из ее сумки, — со мной все в порядке.

Гарри собирает вместе с ней книги, затем встает и берет ее за руку, помогая подняться.

— Кажется, с тобой часто случаются подобные вещи, — хмурится он.

— Иногда, — говорит она, кивая. — В этом году все стало гораздо лучше, особенно теперь, когда предыдущий седьмой курс выпустился из школы. И ребята знают, что ты иногда разговариваешь со мной, поэтому часто оставляют меня в покое. Они думают, что ты мой друг, а все знают, как гриффиндорцы относятся к своим друзьям.

— Я и есть твой друг, — говорит он чуть более яростнее, чем хотел.

Луна лучезарно улыбается ему. — Это очень мило с твоей стороны.

— Не мило, — говорит он, забирая книги из ее поцарапанных рук и засовывая себе под мышку, — просто факт.

Вместе они направляются в Большой зал. Сначала они идут молча; сцена, свидетелем которой Гарри только что стал, так сильно беспокоит его, что на мгновение он почти забывает, почему вообще хотел увидеться с Луной. В конечном счете, Луна сама поворачивается к нему, с любопытством склонив голову. — Зачем ты искал меня? — спрашивает она.

— Ах, да, — Гарри быстро оглядывается по сторонам; вокруг слишком много народу, чтобы рассказывать все подробно, — я хотел, чтобы ты взглянула кое на что для меня...

Час еще ранний. Когда они добираются до Большого зала, он практически пуст, поэтому Гарри садится рядом с Луной за стол Рейвенкло. Это привлекает несколько любопытных взглядов, но никто ничего не говорит Гарри на этот счет, так что он вытаскивает свой учебник по Трансфигурации и извлекает сложенную пачку писем.

— Как ты и сказала, я написал Снейпу, — говорит он ей, передавая листы пергамента. — Но самое странное то, что он начал писать мне в ответ, — он указывает на письмо с загадочным ПостСкриптом, полученное в среду вечером, и когда Луна заканчивает его читать, Гарри указывает ей на строчку в четвертом письме, где Снейп предлагает проконсультироваться с ней или с Гермионой. Луна лучезарно улыбается, читая ее.

— Какой прекрасный комплимент, — задумчиво произносит она.

— Да, но о чем он говорит? — спрашивает Гарри, пытаясь сдержать свое нетерпение. — О каком инциденте идет речь?

Луна задумчиво хмурит брови, глядя на страницы писем. — Ну, — медленно произносит она, — здесь слишком мало информации, чтобы сказать наверняка, так не думаешь?

— В том то и дело, именно так я и думаю, — отвечает Гарри. — Но он выставил это так, будто там какой-то… Какой-то секретный код, который могут разгадать только умные люди.

— Ты умный, Гарри, — серьезно говорит Луна.

— Но видимо, недостаточно умный для Снейпа, — говорит он с печальной улыбкой.

— Ну, ему не угодишь верно? — говорит она, снова глядя на письма. — Возможно, профессор Снейп не хотел, чтобы ты знал, что именно должно произойти.

— Тогда какой смысл в этой приписке? — хмурится Гарри.

— Видишь, что он тут написал? — Она указывает на строчку в центре. — Он дважды употребляет слово «исполнить» и даже подчеркивает его. Я думаю, это важная деталь, он хочет, чтобы ты знал, что каким бы ни был инцидент, это будет не всерьез.

Гарри хмурится, обдумывая ее слова, и тянется к блюду с сосисками. Теперь, когда он наконец-то может поговорить с кем-то о письме, тошнота начинает отступать. — Значит, когда он говорит «исполнить», он имеет в виду... Как в пьесе?

— Да, думаю так, — говорит Луна. — Он будет играть свою роль и хочет, чтобы ты так же сыграл свою. Кроме того, ему важно, чтобы ты знал, что по-прежнему можешь доверять ему, поскольку это была идея профессора Дамблдора, и он все объяснит после того, как все закончится.

— Хорошо, — говорит Гарри, задумчиво жуя сосиску, — только я не понимаю, как, по его мнению, мне правильно сыграть свою роль, если я даже не знаю, что я должен играть.

— Что ж, — говорит Луна, — по-моему, он считает, что это будет чем-то вполне естественным для тебя. Иначе он дал бы тебе больше информации.

— Наверное, — говорит Гарри. Он все еще немного сомневается, впрочем, это определенно лучше того объяснения, что есть у него — лучше, чем любое из тех, что придумал он сам. Он улыбается Луне, чувствуя внезапный прилив благодарности по отношению к ней, затем его взгляд опускается вниз, и он замечает пустую тарелку перед ней. — Ты что, не голодна? — удивленно говорит он. — Я совсем не хотел мешать тебе завтракать.

— Нет, не думаю, что смогу сейчас что-то съесть, — говорит Луна. — У меня все еще немного болит живот после падения, — Гарри смотрит на нее с тревогой, но она продолжает, кажется, не замечая его взгляда: — Я все равно редко когда завтракаю. Я прихожу в Большой зал по утрам просто потому, что другим девочкам не нравится, когда я слоняюсь по общежитию в их присутствии.

Гарри хмурится. Внезапно у него тоже пропадает аппетит — его желудок скручивается от того же раздражения, что и раньше, когда он помогал Луне подняться — там, в коридоре.

— Мне ужасно не нравится, как люди к тебе относятся, — говорит он. — Разве учителя об этом не знают? Неужели профессор Флитвик ничего не может с этим сделать?

Луна улыбается, как-то неопределенно, и тянется за чайником и молочником.

— На самом деле все не так уж и плохо, — говорит она, — я практически не обращала внимания на это, а потом я встретила тебя, Гермиону, Невилла и Джинни — вы все были так добры ко мне.

Гарри чувствует, как его желудок все еще продолжает сжиматься от раздражения, но прежде чем он успевает что-либо сказать, его внимание привлекает большая коричневая школьная сова, которая летит прямо к нему, неся в своем клюве длинный конверт.

— Странно, — говорит он, протягивая руку, чтобы сова могла сесть на нее, подальше от тарелок с едой, — я не ждал никаких писем… Надеюсь, это не кто-нибудь из «Ведьмовского Еженедельника».

Луна закончила помешивать чай и теперь сидит, тихо потягивая его, пока Гарри осматривает конверт. Это не пергамент, а обычная белая маггловская бумага, даже почтовая марка имеется в верхнем правом углу. Внезапно Гарри охватывает подозрение. Письмо определенно отправлено по маггловской почте; он присматривается к почтовой марке и невольно вздыхает.

— Удивительно, — говорит он.

— В чем дело?

— Не знаю, но мне кажется, я догадываюсь, от кого оно.

Луна хмурится, глядя на письмо. — Думаешь, это плохие новости?

— Не вижу других вариантов, — мрачно говорит он и вскрывает конверт ножом для хлеба.

Только увидев приветствие, он понимает, что его опасения оказались верны. «По крайней мере, Дурсли никогда не узнают, как посылать Вопиллеры», — думает Гарри и с крайней неохотой начинает читать письмо от своего дяди.

«Поттер, — начинается оно.

Ты самый ужасный из всех маленьких, лживых, неблагодарных сопляков, когда-либо рожденных, чтобы обременять порядочную семью. КАК ТЫ ПОСМЕЛ натравить на нас своих никчемных, мерзких друзей? Если бы я только знал, сколько неприятностей ты навлечешь на наши головы, я бы вышвырнул тебя на обочину, как только ты оказался на нашем пороге. Держу пари, когда ты рассказывал свою маленькую печальную историю, ты не потрудился сообщить им в этой своей школе о змее, которую ты натравил на Дадли, или о летающем пудинге, или о раздувании Мардж, о хвосте Дадли или об остальных несчастьях, которое ты свалил на нас. Легко играть роль жертвы, да, Поттер? Ты прекрасно знаешь, что мы сделали для тебя все, что было в наших силах, не получив при этом ничего, кроме неприятностей, и если тебе не стыдно за себя, то тебе уже ничем не поможешь. Ты ни разу не получал от меня удара, которого, черт возьми, не заслужил, и ты знаешь, что это правда.

Возвращайся следующим летом, если это так необходимо, и урода своего приводи, если это то, что нужно, чтобы в будущем держать тебя подальше от нашего порога; но в тот момент, когда тебе исполнится семнадцать, тебе лучше валить отсюда подальше, парень, потому что с меня хватит, уяснил? Надеюсь, к тому времени ты уже встретишься с Лордом как-его-там. А пригрозишь мне или моей семье еще раз, тогда я лично напишу ему пару строк.

В. Дурсль

Граннингс».

Гарри не знает, как долго он сидит, уставившись на письмо, не в силах перечитать его и не в состоянии отвести взгляд, до того момента пока не чувствует, как рука Луны отпускается на его ладонь. Он моргает и поднимает на нее глаза; на ее лице появляется выражение легкого беспокойства.

— Все в порядке? — спрашивает она.

Гарри сглатывает комок в горле, затем совершенно спокойно складывает письмо и засовывает его в свой учебник по трансфигурации вместе с письмами от Снейпа. — Да, нормально, — говорит он, поворачиваясь, чтобы закончить свой завтрак. — Я был прав. Все то же, что и всегда.

Между его затянувшимся волнением по поводу того, к чему именно может привести инцидент на Зельях, и тошнотворным чувством, вернувшимся к нему в тот момент, когда он расстается с Луной — тошнота, которая усиливается каждый раз, когда какая-то строчка или фраза из письма его дяди всплывает в его памяти — Гарри чувствует себя настолько плохо, что даже подумывает о том, чтобы вообще пропустить урок по Зельям. Но, учитывая, что идея всего, что должно произойти, принадлежит директору и скорее всего, является чем-то очень важным, то, собственно, поэтому он абсолютно уверен, что любая просьба отпустить его с урока будет пропущена мимо ушей.

— Ты какой-то тихий, Гарри, — говорит Гермиона, идя между ним и Роном в сторону винтовой лестнице, ведущей вниз в подземелья. — У тебя все еще болят ребра?

— А? — говорит Гарри, понимая, что слышит ее только наполовину. — Да… То есть, нет. Да, немного, но не очень, — он пожимает плечами. — Просто плохо спал прошлой ночью, ничего особенного.

— Кошмары? — предполагает она. Гарри кивает.

— Я ничего не слышал, — говорит Рон, хмуро глядя на него.

— Я не всегда кричу во сне, — бормочет Гарри, когда они поворачивают за угол и входят в дверь кабинета Зелий.

Только вступив в тускло освещенный класс, Гарри сразу же пытается поймать взгляд Снейпа, но если его учитель и ощущает его присутствие или же его пристальный взгляд, то никак на это не реагирует. Однако он странно напряжен; его лицо больше обычного выглядит хмурым и изможденным. Гарри занимает свое место, чувствуя себя крайне настороженно — как будто взрывы могут прогреметь в любой момент.

Оказывается, это не так уж и далеко от истины.

— Сегодня каждый из вас сделает индивидуальную работу, чтобы сварить зелье, известное как «Глоток сна наяву», — сообщает им Снейп быстрым, презрительным тоном, обещающим высокий уровень раздражения и нетерпения в течение следующих полутора часов урока. — Те из вас, кто периодически снисходит до того, чтобы открыть свои учебники по зельям, — глаза Снейпа останавливаются прямо на Гарри, у которого внезапно пересыхает во рту, — и не пробирается незаслуженно на мой продвинутый курс с помощью каких-то там ухищрений, не должны счесть процесс приготовления этого зелья запредельно сложным.

После этой речи Снейп делает небольшую паузу. Его глаза по-прежнему устремлены на Гарри. Его ноздри слегка раздуваются, а губы изгибаются в крайне неприятной ухмылке. Изучая выражение его лица, Гарри начинает чувствовать себя так, как, по его представлениям, мог бы чувствовать себя кролик после того, как его много миль гоняют по полю и ручью и, в конце концов, он сталкивается нос к носу с охотничьими псами.

— Инструкции, — продолжает Снейп, — находятся на доске. Ингредиенты в шкафу. Во время работы в этом классе должна быть абсолютная тишина. Передачу или получение подсказок я буду расценивать как списывание, и наказывать за это соответствующе, — его взгляд снова падает на Гарри, а затем устремляется на Гермиону.

Класс сидит тихо и неподвижно, ожидая дальнейших указаний. Снейп встает.

— Чего вы ждете? — рычит он, внезапная перемена в голосе настолько неожиданная и пугающая, что несколько девушек вскрикивают. — Все за работу!

Гарри чуть не спотыкается о ножку своего стола, пытаясь уйти как можно дальше от Снейпа, не выходя при этом из класса.

— Честное слово, — шипит Гермиона ему на ухо, когда они усаживаются за общий рабочий стол, — о чем он вообще думает? Зелье «Сны наяву» далеко за пределами уровня Тритон, его разрешено использовать только высшими научными сотрудниками Министерства!

— Похоже, он хочет, чтобы мы провалились, — шепчет Гарри в ответ.

— Ну и какой в этом смысл? — говорит она возмущенно. — Он учитель или нет?

Голос Снейпа, звучащий со стороны первых парт, пресекает любую возможность Гарри что-либо ответить.

— Тридцать очков с Гриффиндора, Поттер, — произносит он скучающим и немного довольным голосом. Все ученики издают шокированные возгласы, а в случае с Роном возглас возмущения, из-за несоразмерного количества снятых баллов — тридцать баллов за шепот в классе — это слишком даже для Снейпа. — Вам было сказано молчать.

Гарри чувствует себя так, словно сердце ушло в пятки. Его мысли невольно возвращаются к крохотной стопочке писем, спрятанной между страниц учебника Трансфигурации; сквозь пелену своих мыслей он задается вопросом, что случилось с человеком, который их написал.

В течение следующего часа Гарри работает с максимальной концентрацией, проверяя и перепроверяя инструкции по списку на доске. Гермиона права; это самое дьявольски сложное зелье, которое Гарри когда-либо приходилось варить; с более чем тридцатью действиями и двумя дюжинами отдельных ингредиентов; все из которых должны быть добавлены согласно точно указанным интервалам, два из которых должны быть трансфигурированы в различные ингредиенты после их помещения в котел, но до того, как они коснулись поверхности жидкости, и один из которых они должны наколдовать, используя заклинание на старонемецком языке, о котором Гарри не имеет ни малейшего понятия: ни как произносить его, ни уж тем более, какие движения палочкой оно требует. Краем глаза он внимательно наблюдает за Гермионой, как можно точнее копируя ее жесты, и, приложив столько усилий, сколько он никогда не проявлял раньше в классе, он обнаруживает, что ближе к концу урока его зелье имеет правильный аквамариновый оттенок.

Гарри ловит взгляд Гермионы и вопросительно кивает на свое зелье, приподнимая бровь. Она заглядывает в его котел и, встретившись с ним взглядом, одобрительно улыбается. Гарри вздыхает с облегчением и чувствует, как мышцы его спины и шеи немного расслабляются, чего, кажется, не случалось уже несколько дней. Это продолжается до тех пор, пока он не замечает Снейпа, направившегося к задним партам, чтобы проверить их работу, после чего его беспокойство снова оживает. Судя по настроению, в котором тот находится, Гарри подозревает, что Снейп гораздо больше раздражен его успехом, чем неудачей.

Снейп прогуливается между рабочими столами, ворча тут, вздыхая там, и как-то — достигая рабочего места Рона — даже громко фыркает от смеха. Гарри нервно ждет, пока Снейп проходит мимо Гермионы, едва взглянув на идеальную зеленовато-голубую поверхность ее зелья, а затем останавливается прямо за его плечом.

Гарри автоматически поднимает глаза, внимательно наблюдая за лицом Снейпа. Он почти уверен, что на короткое мгновение видит в его темных глазах вспышку удивления, даже одобрения, — но она исчезает так быстро, сменившись усмешкой радостного презрения, что Гарри уверен: ему это просто померещилось.

Снейп поворачивает голову, чтобы встретиться взглядом с Гарри, и встает между ним и котлом, загородив последний от посторонних взглядов.

— Так-так-так, — говорит он самым тихим, самым убийственным голосом, который Гарри когда-либо от него слышал. — Мистер Поттер.

Гарри нервно сглатывает и пытается не вздрогнуть. Трудно стоять так близко к Снейпу — в то время, когда он излучает такую угрозу; все, что Гарри может сделать, это смотреть ему в глаза, а не в пол, наблюдая за тем, откуда последует сокрушительный удар.

— Сэр? — произносит он.

— Думаю, что могу с уверенностью сказать, — говорит ему Снейп так, будто кроме Гарри, в классе никого нет, — что за пятнадцать лет преподавания в этой школе мало кому из учеников удалось удивить меня так, как вам.

Гарри ожидал совсем не этого, однако следующие слова Снейпа развеивают его недоумение.

— С первого же дня, как вы вошли в мой класс, размахивая этим шрамом, как драгоценным камнем в диадеме королевы, сопровождаемый призраками своих умерших родителей, как будто их безрассудная глупость каким-то образом освятила вас так, как обычным смертным и не снилось; я знал, что вы способны только на бесславие и посредственность, подкрепленную лестью невежественных подпевал. Но как оказалось, — Снейп складывает руки на груди и прикладывает пальцы к губам, как будто изучает какой-то редкий артефакт, — вам удалось зарубить на корню мои даже самые скромные ожидания. Поздравляю вас, Поттер. Это немалое достижение.

Гарри вдруг чувствует, как весь воздух выходит из класса. В его груди ощущается тяжесть и острая боль, а уголки глаз, кажется, обжигают подступающие слезы.

— Я полагаю, вы думаете, — продолжает Снейп, — что строгие академические стандарты, установленные на белом свете для гарантии того, что плохо квалифицированные люди не получат ответственных постов, не имеют к вам никакого отношения. Знаменитый Гарри Поттер хочет стать аврором, а то, что знаменитый Гарри Поттер хочет, он получит. И неважно, что погибнут люди, когда вы не сможете отличить действие разъедающего яда от проклятия, которое воспроизводит схожий эффект. Никто и не подумает обвинять вас в вашей некомпетентности. Семьи ваших жертв, несомненно, сочтут за честь пожертвовать своими близкими ради вашего эго.

Снейп делает шаг, становясь ближе к Гарри; настолько, что тот чувствует его дыхание на своей щеке.

— Будете ли вы держать речь на их похоронах, Поттер? Пожмете ли руки их родителям, а может, воспользуетесь богатым наследством Поттеров, чтобы учредить пожертвования для их детей? Вы будете спокойно спать по ночам, смывая их кровь с ваших рук золотом?

Тишина в классе настолько густая, настолько безупречная, что Гарри совершенно уверен, что слышит, как кровь пульсирует в венке на виске у Снейпа.

— А что, для вас золото сработало? — спрашивает Гарри, слыша свой холодный, дрожащий голос как будто издалека. — Или ваши руки до сих пор в крови?

На мгновение на лице Снейпа появляется выражение такой ярости, что вся бравада Гарри, весь его гнев покидают его. Инстинкт берет верх; он отступает назад, вскидывая руку, чтобы защитить лицо от удара, который — он уверен — последует.

Но глаза Снейпа, которые тот не сводит с Гарри, сменяют свое выражение так внезапно, что это похоже на то, как если бы за ними возник другой человек. Гарри не может определить, что за взгляд он видит; тот появился и исчез в одно мгновение, но этого достаточно, чтобы заставить Гарри опустить руку, поднятую для защиты.

Гарри и Снейп долго смотрят друг на друга, прежде чем профессор вновь нарушает тишину.

— Немедленно опустите палочку, Уизли, или я вышвырну вас из класса.

Вздрогнув от неожиданности, Гарри оборачивается и видит Рона, стоящего с поднятой палочкой и с мрачным выражением, застывшем на его лице. Он встречает взгляд Гарри; тот кивает, и Рон медленно опускает палочку.

— Пятьсот очков с Гриффиндора, — говорит Снейп, — и месяц отработок у меня, Поттер.

Не успевает Гарри ужаснуться неимоверно громадному количеству снятых баллов, как вдруг слышит предательский грохот котла позади него.

Раздается шипение — и визг, — а затем что-то горячее и твердое, как железо, ударяет его сзади. За несколько секунд до второго взрыва инстинкт берет верх: Гарри бросается на Снейпа, широко раскинув руки, чтобы его защитить. Последнее, что он видит, прежде чем тьма поглотит его, это лицо Снейпа, застывшее в изумлении, а затем растворяющееся в ужасе, когда капли идеального аквамаринового зелья дождем падают на них.

«Лили, ради бога, прости меня», — думает Снейп, когда через несколько секунд открывает глаза и понимает, чье безвольное тело, покрытое обжигающим зельем, покоится у него на груди. «Я все-таки это сделал. Я все-таки основательно все разрушил — я убил его...»

— Профессор Снейп? — испуганный голос Гермионы Грейнджер, прозвучавший у самого уха, приводит его в чувство, напоминая, что на его плачах все еще лежит ответственность за целый класс студентов — вдобавок к тому, который лежит у него на груди.

Он поворачивает голову набок; Грейнджер стоит на коленях рядом с ним и Гарри, осторожно протягивая руку, будто хочет прикоснуться к одному из них, но не осмеливается даже попытаться. Остальные ученики стоят в стороне, с одинаково ошеломленным выражением на лицах — даже слизеринцы, явно не ожидавшие, что долгожданное избавление от Поттера может в тот же момент принести им потерю их декана.

— Найдите мою палочку, — шепчет он, чтобы только Грейнджер могла его слышать, — пожалуйста.

Несколько секунд Грейнджер смотрит на него с удивлением, прежде чем в ее глазах вспыхивает понимание, и она скрывается из виду. Снейпу кажется, что до ее возвращения проходит целая вечность, тем временем он обхватывает запястье Поттера, а пальцами другой руки касается венки на его шее. Когда он не сразу находит пульс, от охватившей паники у него перехватывает дыхание — в глазах начинает темнеть, — но вскоре под своими пальцами он чувствует сердцебиение Гарри, слабое и тихое, но ощутимое, и если бы не Грейнджер, стоявшая там с его палочкой, он, вероятно бы, выдал себя перед всеми, всхлипнув от облегчения в волосы Гарри.

— Мобиликорпус, — указывает он на неподвижное тело Поттера, как только Грейнджер вкладывает палочку ему в руку; он бы мог просто поднять Гарри на руки, но не осмеливается прикасаться к нему, пока не увидит его повреждения. Освободившись, надо сказать, от достаточно небольшого веса Поттера, Снейп встает и осматривает руины, в которые превратился его класс, а затем и лица своих учеников. К его облегчению, за всем их потрясением он видит, пожалуй, излишнее непреодолимое любопытство.

— Вон, — хрипло произносит он. — Все, немедленно. ВОН! — Снейп оглядывается по сторонам. — Грейнджер, останьтесь. Уизли, идите и…

— Думаете, я оставлю Гарри наедине с вами, когда он ранен? — резко говорит Уизли с явным недоверием в голосе, пока другие ученики выходят из класса, бросая на него заинтересованные взгляды. — После… После того, что вы только что сделали…

— Уизли, идите и приведите директора, — рычит Снейп. — Уверен, мисс Грейнджер побудет вашим доверенным лицом и позаботится о том, чтобы я не причинил ему никакого вреда. Быстро!

Уизли в последний раз бросает на него яростный взгляд, потом переводит взгляд на Поттера, а затем на Грейнджер. Та еле заметно машет рукой, призывая его уходить, и только после этого он разворачивается и выходит из класса.

— Мисс Грейнджер, освободите поверхность рабочего стола, — Снейп не сводит глаз с безвольного тела, которое левитирует, — нам понадобится место, чтобы положить мистера Поттера.

Выглядя немного испуганно, но с твердым решительным блеском в глазах, Грейнджер не только очищает стол от всего зельеварческого оборудования и остатков зелья, но и расстилает на нем толстый мягкий рулон белого хлопкового покрывала. Сейчас у Снейпа совершенно нет сил восхищаться очередным подтверждением ее компетентности, но он сохранит его в своей памяти, чтобы когда-нибудь вспомнить. Осторожно, чтобы движения его палочки были плавными и ровными, он опускает Поттера ничком на покрывало, обнажая пострадавшую спину. Грейнджер, впервые хорошо разглядев его раны, издает небольшой вскрик, приглушенный рукой, которую она прижимает ко рту.

— Все не так плохо, как кажется, — тихо произносит Снейп, не зная, то ли он утешает девушку, то ли просто думает вслух. — Ожоги по большей части не существенные. Основная часть повреждений была получена из-за близости Поттера к взрыву, и даже это менее тревожно, чем...

— Зелье Гарри было идеальным, — перебивает она Снейпа, избавляя его от необходимости заканчивать свою мысль. — Я знаю, я проверяла… И я ему не помогала, — добавляет она в свою защиту, будто, по ее мнению Снейпу, сейчас нечем больше заняться, кроме как думать о чьих-то там баллах.

— Я знаю, что оно было идеальным, — говорит он бесцветным голосом. — Вот почему я добавил туда крылья златоглазки. Чтобы сделать его инертным.

— Да, я знаю, — произносит она, чуть не плача. — Я видела, и подумала, что вы пытаетесь испортить его оценку, поэтому я…

— Поэтому вы добавили экстракт душицы, — заканчивает он за нее, — чтобы исправить возникший дисбаланс и не оставить мне иного выбора, кроме как признать высокое качество его работы. Это было очень умно, — Снейп одаривает ее ледяной улыбкой. — Но, разумеется, вы не могли предвидеть, что экстракт душицы войдет в реакцию с временно видоизменённым морозником второго типа трансфигуративной базы. Я и сам не знал. Насколько мне известно, этот эффект никогда не был задокументирован.

Он болтает слишком много и прекрасно это понимает, но, кажется, не в силах заткнуть себе рот.

— Поздравляю вас, мисс Грейнджер, вы успешно превратили в оружие «Глоток сна наяву» — вы могли бы даже получить патент на свое имя еще до того, как закончите школу. Правда, тогда я окажусь в такой ситуации, где мне придется объяснить Отделу по Запрещенным Зельям, почему я не удосужился получить у них разрешение, прежде чем ставить перед своими учениками подобную задачу...

Грейнджер прерывает его во второй раз, теперь уже ее голос звучит практически надрывно.

— Но почему вы это сделали, профессор? — требует она. — В этом ведь нет никакого смысла, это же на несколько порядков выше уровня ТРИТОН…

— Почему, мисс Грейнджер, — произносит Снейп, позволяя себе снисходительную усмешку, — мне казалось, причина довольно очевидна, — состояние аффекта проходит и у него совершенно не остается сил даже для сарказма. — Я подготовил для Поттера зелье, которое он никак не смог бы сварить, тем самым его неудача спровоцировала бы вспышку гнева с моей стороны. Как выяснилось, — морщится Снейп, — он обладает навыками, которые никогда прежде не считал нужным проявлять в моем классе. Полагаю, мне не стоит так удивляться, как-никак его мать имела блестящие способности к зельеврению. И все же время он выбрал довольно неподходящее.

— Но какой в этом смысл? — спрашивает Грейнджер, наконец, разражаясь слезами. — Зачем было говорить ему такие гадости? Он только начал доверять вам, привязываться к вам после того, как вы были так добры к нему в понедельник…

Горло Снейпа будто бы сдавливает от этих слов. Он едва начинает осознавать для себя все катастрофические последствия своих манипуляций — естественно, он понятия не имеет, что ей ответить, или даже должен ли он вообще пытаться что-либо ей объяснять. Но, к его огромному облегчению, в этот момент в дверях появляется директор в сопровождении Уизли и мадам Помфри, избавляя его от необходимости отвечать.

— Это, мисс Грейнджер, — говорит ей Дамблдор, — касается только профессора Снейпа и меня. Мне очень жаль, но сейчас не время для подробных разъяснений, — он движется по классу между рядами, одним быстрым взглядом окидывая разрушенную лабораторию и бесчувственное тело Поттера. — Северус, если не ошибаюсь, ты держишь под рукой мази от ожогов.

— Конечно, — отвечает Снейп, мысленно проклиная свои запоздалые мысли — он должен был сразу вспомнить об этом, а не стоять и анализировать ситуацию с Грейнджер, будто бы Поттер просто спал, а не нуждался в срочном лечении. — Акцио бальзам алоэ номер три.

Маленькая баночка аккуратно ложится ему в руку; он протягивает ее мадам Помфри, и та молча принимается за работу.

— Имеются также менее очевидные повреждения, — сообщает Снейп Дамблдору, наблюдая краем глаза, как ловкие, умелые руки Помфри двигаются над ранами Поттера. — Он подвергся воздействию неизвестного количества зелья «Сна Наяву». Учитывая... — у Снейпа внезапно пересыхает во рту, когда он вспоминает, как Гарри широко раскинул руки, чтобы защитить его. — Учитывая его положение в момент взрыва, маловероятно, что он проглотил какую-либо его часть, но эффект местного применения неизвестен. Однако, исходя из степени его ожогов, можно с уверенностью предположить, что изрядная доля попала в кровь.

Дамблдор смотрит на него тяжелым взглядом.

— Да, — говорит он тихим голосом, — это… усложняет ситуацию.

Снейп наблюдает, как взгляд директора на мгновение становиться отстраненным — затем тот внезапно поворачивается и направляется к Поттеру, издавая глухой стук каблуками своих остроносых ботинок по каменному полу подземелий. Подойдя к Гарри, Дамблдор на мгновение замирает и смотрит на него, понуро и устало опустив плечи. Затем, не говоря ни слова, он протягивает руку и прижимает свои длинные костлявые пальцы ко лбу Поттера. Закрыв глаза, Дамблдор вскидывает подбородок — и воздух вокруг него словно сгущается и затихает. Проходит несколько долгих минут, прежде чем он отступает от Гарри, выглядя еще более обеспокоенным, чем раньше.

— Он скоро очнется, — тихо произносит Дамблдор, медленно открывая глаза, будто бы свет причиняет ему боль, — и тогда тебе нужно будет его подготовить.

Только Снейп собирается ответить, как внезапно громкий, резкий и взволнованный голос Уизли врывается в разговор.

— Так что оно делает, это зелье? — выпаливает Уизли. — «Сны наяву» — это значит, что когда Гарри проснется, он будет думать, что все его сны реальны, так что ли?

Дамблдор встречается взглядом с Уизли и кивает.

— Если предположить, что оно было сварено правильно, тогда да. Именно это и произойдет, — он вопросительно смотрит на Снейпа. — Так ли обстоят дела, Северус?

Снейп старается не морщиться, пока кивает.

— Вопреки всем моим ожиданиям, я считаю, мистер Поттер успешно справился с этим зельем.

— Вот как, — в голосе Дамблдора нет удивления, только смирение. Он переводит взгляд со Снейпа на мадам Помфри. — Как его физическое состояние, Поппи?

— Как и ожидалось, — сухо отвечает она. — Я смогла залечить ожоги, однако ему потребуется дальнейшее лечение, чтобы предотвратить образование шрамов. К тому же удар от котла не пошел ребрам на пользу, но, похоже, новых повреждений нет. И пока он не придет в сознание, я не смогу залечить его синяки — не решаюсь вмешиваться в кровообращение, — она качает головой. — В целом, могло быть и хуже, но ему предстоит долгая реабилитация. И у меня есть серьезные сомнения насчет того, стоит ли ему в этом году позволять играть в квиддич, профессор Дамблдор; еще один сильный удар по грудной клетке, и она может отделиться от грудины.

Пока Поппи декламирует диагноз Поттера, Снейп наблюдает за его друзьями, почему-то чувствуя, что это самое подходящее наказание, которое он может избрать для себя. Грейнджер бочком примостилась на столе, скрестив руки на груди, и слезы стекают по ее щекам; Уизли выглядит так же, как и всегда, за исключением его чрезвычайной бледности. Снейп уже ожидает последующего возмущения в связи с известием о том, что карьера Поттера в квиддиче находится под угрозой — по его представлениям, потеря этого увлечения, в ограниченном воображении Уизли, без сомнения, покажется самым худшим ударом, который только может выпасть на долю Поттера. Но, к его удивлению, следующие слова, что произносит Рон, затрагивают совершенно иную тему.

— Разве нет противоядия от этого «Сна наяву»? — обращается он сразу ко всем, переводя взгляд с Грейнджер на Поппи, а потом и на Дамблдора.

Дамблдор пытается найти ответ в глазах Снейпа — помимо всего прочего он так же, как и Снейп, является мастером по зельям, однако познания последнего в этой области гораздо более современны. Впрочем, Снейп только качает головой. Дамблдор кивает и отвечает:

— Нет, мистер Уизли. Боюсь, противоядия нет.

— Но, сэр, — заявляет Уизли настойчивым голосом, игнорируя их немой разговор, — сны Гарри... Как бы, они ужасны. Ему все время снятся кошмары… О Сами-знаете-ком и Седрике, о родителях, Сириусе… и его дяде... Вы не можете просто так позволить ему пройти через это, сэр, ведь должно же быть хоть что-то, что вы могли бы сделать.

Если Дамблдор что-то и отвечает, то Снейп этого уже не слышит. Он опускается на скамью — борясь с желанием закрыть лицо руками.

Он ведь даже подумать не мог о том, что Поттер может пострадать от последствий «Сна наяву». Кто-кто, а Поттер никак не должен был сварить это зелье правильно, и даже Грейнджер, в этом-то и был весь смысл. И все же они это сделали — и, несмотря на все свои добрые намерения, ему кажется очевидным, что он не смог бы причинить Гарри большего вреда, даже если бы размышлял об этом дни и ночи напролет в течение недели. Чем больше Снейп думает об этом, тем очевиднее для него становится, что вся эта шарада принесла гораздо больше вреда, чем пользы. Поттер либо вовсе не понял его писем с предупреждениями, либо не смог связать предостережения с его поведением, и ведь Снейп не осознавал этого до тех пор, пока Гарри не отшатнулся от него. Тошнота едва не одолела его в тот момент — точно так же, как она грозится сделать это прямо сейчас, пока он обдумывает, какую роль, вероятнее всего, сыграет в кошмарах Поттера, даже несмотря на все усилия, которые приложил, чтобы привнести хоть немного безопасности в его жизнь.

Несомненно, это все его чертово невезение.

— Я не подозревал, что Гарри... плохо спит, мистер Уизли, — тяжело говорит Дамблдор, когда Снейп снова начинает воспринимать происходящее. — К сожалению, ситуация усугубляется еще и тем, что лазарет, как я понимаю, уже переполнен до отказа пострадавшими от недавней вспышки драконьей оспы. Если не ошибаюсь? — обращается он к мадам Помфри, и та кивает. — Разумеется, при других обстоятельствах, мы бы с легкостью нашли для него место, но для его удобства, а также для удобства других пациентов…

— Отдайте его мне, — хрипло произносит Снейп, не вставая со своего места. — Я позабочусь о нем… в своих комнатах... Вы ведь можете заменить меня примерно на неделю, Дамблдор…

Он устремляет свой взгляд на директора; Дамблдор кивает.

— Я как раз собирался это предложить, — говорит он, и в его голосе слышится явный намек на одобрение.

— НЕТ! — пугает всех Уизли, вскрикивая и делая шаг вперед, сжимая кулаки. — Вы не можете оставить Снейпа наедине с Гарри, директор…

— Мистер Уизли... — Дамблдор поднимает руку, чтобы его успокоить, но Уизли вгорячах продолжает.

— Вас тут не было! — кричит он директору. — Вы не слышали, какие ужасные, гадкие вещи он говорил Гарри… Вы должны уволить его…

— Мистер Уизли, — перебивает его Дамблдор громким, повелительным тоном — тот замолкает, выглядя несколько пристыженно. Директор слегка улыбается ему. — Я понимаю ваши опасения, действительно, понимаю, но уверяю вас, все совсем не то, чем кажется. Если вы, — он снова поднимает руку, когда Уизли опять пытается заговорить, — и мисс Грейнджер пройдете в мой кабинет и подождете меня там пару минут… То я обещаю, вы получите исчерпывающее объяснение. Это приемлемо?

Уизли яростно краснеет и, кажется, собирается сказать «нет», однако Грейнджер в очередной раз демонстрирует свой непревзойденный интеллект, хватая его за руку и обрывая, прежде чем тот успевает сказать хоть слово.

— Мы пойдем, профессор, — сообщает она.

— Пароль «шоколадное драже», — говорит он ей, и в следующий момент Грейнджер уходит, уводя за собой сопротивляющегося Уизли.

— Теперь к делу, — произносит Дамблдор, поворачиваясь к мадам Помфри. — Можно ли переносить Гарри?

— Его физическое состояние намного лучше, чем было в понедельник, — отвечает она, скривив губы в сторону Снейпа и Дамблдора так, будто винит их, в том, что Поттер оказался в синяках, в крови и без сознания второй раз за неделю. «Что ж, в чем-то она права», — рассуждает про себя Снейп. — Главное, чтобы все было сделано аккуратно, в остальном нет причин, по которым его нельзя было бы перенести в комнаты Северуса.

— Что ж прекрасно, — рассуждает Дамблдор, — думаю, учитывая все обстоятельства, чем быстрее мы сможем разместить Гарри, тем лучше. А затем мне нужно будет поговорить с мисс Грейнджер и мистером Уизли, в противном случае через несколько часов твои комнаты, Северус, окажутся в осадном положении.

— Им не стоит пытаться его навещать, — заявляет Снейп. — Его физическое окружение не должно значительно меняться в течение последующих нескольких дней, иначе его дезориентацию станет сложнее контролировать, — Снейп делает паузу, затем добавляет: — Однако мне понадобится некоторая помощь, чтобы присматривать за ним… Он ни на миг не должен быть предоставлен самому себе, и каким бы бдительным я себя не считал…

— Я организую помощь, — говорит Дамблдор, — а сейчас давайте вернемся к делу… Поппи, не будешь ли так любезна?

Мадам Помфри поднимает палочку, направляя ее на Поттера, но Снейп оказывается перед ней.

— Нет, — говорит он. — Прошу. Позволь мне.

Она удивленно моргает, затем кивает. Снейп указывает палочкой на покрывало, которое Грейнджер наколдовала для Поттера, и превращает его в носилки, оснащенные ремнями.

Левитируя Гарри с остатков лабораторного стола, Снейп встречается взглядом с Дамблдором, призывая на помощь все свое раскаяние. Тот едва заметно кивает — как бы говоря «я понимаю», а не «отличная работа» — и остается в стороне, когда Снейп ведет распростертое тело Поттера перед собой, за дверь кабинета и вниз по коридору к своим комнатам.

* * *

Когда Гарри открывает глаза, первое, что он делает — после громкого болезненного стона, — это быстро оглядывает комнату в попытке найти дядю Вернона. Результат многолетней привычки — иногда разница между затрещиной и ударом по ребрам является вопросом чистой близости или ее отсутствием. Очки Гарри исчезли, так что он способен разобрать только свет и очертания предметов, впрочем, он нигде не видит возвышающегося громадного силуэта Вернона Дурсля, слоняющегося где-либо поблизости, поэтому какое-то время позволяет себе тихо и спокойно полежать, определяя источники боли, которые, кажется, заполняют все его тело тупыми пульсирующими волнами.

Чем дольше он лежит, глядя на темный, размытый потолок, тем ошибочнее кажется мнение, что его дядя находится где-то рядом. Он решается это проверить, как-никак лучше знать, чем догадываться, даже если получит за это затрещину — «очередное болезненное ощущение», — думает Гарри, собственно, может, это отвлечет его от боли спине, что было бы довольно неплохо.

— Простите, дядя Вернон, — говорит он вслух, смутно отдавая себе отчет, что если Вернон действительно где-то рядом, то от такого тона Гарри получит удар гораздо сильнее, чем обычно, — за то... что бы я ни сделал на этот раз. Можно мне пойти в свою комнату?

Последовала довольно долгая пауза — а затем звучит голос, отвечающий ему и не имеющий ничего общего с голосом Вернона Дурсля; он более четкий, более пронзительный и гораздо более сдержанный, чем у его дяди.

— Вы просто дезориентированы, Поттер, — спрашивает он, — или действительно не помните, что произошло с вами час назад? — минутой позже, пока Гарри все еще пытается собраться с мыслями, голос добавляет: — Ваши очки на столике рядом с вами.

Тогда и только тогда Гарри достаточно приходит в себя, чтобы понять: он лежит на кровати, а не на полу гостиной или любой другой комнаты в доме Дурслей. Под ним матрас, подушки, сверху одеяло, натянутое почти до подбородка. Гарри протягивает руку к столику и на ощупь находит свои очки; как только он их надевает, комната вокруг него сразу же обретает положенную четкость.

Он лежит под синим бархатным одеялом с изображением попеременно чередующихся узоров из чертополоха и роз. А над ним тяжелый полог, свисающий с рамы вдоль четырех столбиков. Сама же комната тусклая, за исключением яркого света, исходящего от камина, расположенного прямо напротив кровати.

Значит, точно не Суррей. Судя по каменным стенам, чрезвычайно похоже на Хогвартс — но не нату часть Хогвартса, которую ему когда-либо доводилось видеть раньше.

— Еще не сориентировались? — снова произносит голос, на этот раз чуть более пронзительно и слегка насмешливо.

Гарри медленно поворачивает голову — и видит Северуса Снейпа, сидящего в кресле рядом с кроватью сложа руки на коленях. Его темные волосы собраны на затылке, а верхняя мантия отсутствует, демонстрируя белую рубашку, черный жилет и брюки. Рукава рубашки закатаны так, будто Снейп готовится к какой-то интенсивной работе.

— Где мы? — выдавливает из себя Гарри.

— В Хогвартсе, — отвечает Снейп. — В моих комнатах. И вы в моей кровати, — Снейп одаривает его ледяной улыбкой. — Постарайтесь не быть столь ошеломлены этим ужасным фактом.

— Хорошая кровать, — говорит Гарри с чувством полного замешательства, — мягкая и все такое.

Снейп немного наклоняется вперед, что-то протягивая Гарри. Моргая, тот понимает, что это стакан воды. И его сразу же охватывает благодарность; притянув его к себе, он выпивает сразу половину.

— Почему, — спрашивает Снейп, забирая у него пустой стакан, — вы обратились ко мне, как к своему дяде?

— Вовсе нет, — отвечает Гарри. — Я вообще не знал, что вы здесь, я просто... Проснулся с таким чувством, которое обычно бывает после встречи с дядей Верноном; думаю, естественно было предположить, что он где-то рядом.

На лице Снейпа отчетливо проступает кислый оттенок, как если бы он откусил кусочек гниющего плода.

— Вы говорите так, словно не верите, что его жестокое обращение целиком и полностью осталось в прошлом. Разве в своем письме я неясно выразился? Директор принял альтернативные меры для вашего пребывания летом в Суррее.

— Да, я помню, — коротко отвечает Гарри, не желая больше обсуждать тему писем со Снейпом. — Я также знаю, что кто бы ни отправился со мной, он рано или поздно должен будет лечь спать, пойти в туалет или принять душ. Мне слабо верится, что я не столкнусь с дядей Верноном в тот момент, когда это случится; в своем письме он довольно ясно выразился, что ничего так сильно не желает, как снова сбить меня на своей машине.

— Письмо? — в голосе Снейпа звучат странно резкие нотки. — Вы получили письмо от Вернона Дурсля? Когда?

— Сегодня утром, — отвечает Гарри, страстно желая, чтобы Снейп помолчал, и тогда он смог бы сосредоточиться на потере сознания или, пожалуй, смерти. У него действительно все ужасно болит.

— Где оно? Дайте взглянуть.

— Зачем? — спрашивает Гарри, не потрудившись скрыть свое раздражение при звуке его голоса.

— Затем, что я ясно дал понять этому невыносимому магглу, что с ним сделаю, если он продолжит вас терроризировать! — громко заявляет Снейп, слегка подавшись вперед в своем кресле.

— Письмо в моей сумке, — говорит Гарри и закрывает глаза, поглощенный ритмичным стуком в своей голове. — В учебнике трансфигурации. Можете взять его, если пообещаете больше не кричать, а то мне кажется, моя голова вот-вот расколется на части.

На мгновение воцаряется тишина, затем рядом с кроватью раздаются шаги, и до Гарри доносится нечто похожее на звук открывающейся и закрывающейся дверцы шкафа. Он снова слышит шум шагов, и голос Снейпа, раздающийся уже над его головой.

— Вот возьмите, — произносит он, — это обезболивающее. Прошу меня простить, мне следовало сразу предложить его вам. Как-никак удар по вам пришелся довольно сильный.

Гарри приоткрывает глаза. Примерно в дюйме от своего лица он видит руку Снейпа, сжимающую маленький пузырек с янтарной жидкостью. Он нащупывает его, но по какой-то причине не может нормально сомкнуть в руке. Снейп разжимает его пальцы, прижимая флакон к его ладони.

— Спасибо, — говорит Гарри, опрокидывая в себя пузырек с зельем. Практически мгновенно боль начинает отступать, словно толстый, масляный ковер, скатывающийся с его тела. Вздохнув с огромным облегчением, он снова открывает глаза. Снейп пристально наблюдает за ним, сдвинув брови и поджав губы.

— Так как я здесь оказался? — повторяет Гарри.

Снейп поднимает голову, выглядя почти встревоженно.

— Вы действительно не помните? — спрашивает он. — На уроке вы сварили «Глоток сна наяву», дальше произошел несчастный случай… Взорвался котел… И вместо того, чтобы укрыться, вы бросились перед ним, как глупый гриффиндорец, которым вы собственно и являетесь…

— Точно, — произносит Гарри и снова закрывает глаза, внезапно чувствуя себя совершенно обессиленным. — Да. Эту часть я помню. Но почему я здесь, а не в лазарете? Не подумаете, что я жалуюсь, — добавляет он. Гарри настолько утомлен, что его совершенно не заботит, в чьей кровати он сейчас лежит, лишь бы ему не пришлось вставать ближайшие лет десять, к тому же за всю свою жизнь он уже достаточно насмотрелся на стены лазарета.

— Конечно, — говорит Снейп, выглядя огорченным, — я... Мне нужно кое-что вам объяснить Поттер, и очень важно, чтобы вы внимательно меня выслушали, потому что у нас не так много времени. Боюсь, что вас ждет несколько малоприятных дней, но, возможно, нам удастся сделать их чуть менее неприятными, если вы сможете подготовиться заранее. Слушайте меня внимательно и не перебивайте, пока я не закончу, это вам ясно?

В голосе Снейпа слышатся нотки — чего-то успокаивающего, настойчивого и напряженного, — которые немного напоминают Гарри тон первого письма Снейпа. Как только он проводит эту параллель, то сразу же жалеет об этом. Его слишком угнетает — слишком раздражает даже мысль о том, насколько близок он был к тому, чтобы довериться Снейпу, чтобы в итоге обнаружить лишь то, что тот, по сути, оказался вдвое ужаснее, чем когда-либо вообще, заставив Гарри поверить в то, что беспокоится о нем. Гарри чувствует себя глупо, будто попался в какой-то замысловатый розыгрыш, за который сам же и поплатился.

— Собираетесь и дальше рассказывать, как моя некомпетентность приводит к гибели людей? — произносит Гарри со всей своей невозмутимостью. — Потому что, если честно, сэр, пожалуй, то, что я сделал со своим крестным три месяца назад, вроде как уже послужило мне уроком.

Реакция Снейпа отнюдь не та, какую ожидает получить Гарри. Плечи Снейпа опускаются, и он закрывает свое вытянутое желтоватое лицо длинными бледными пальцами — затем опускает руки и смотрит Гарри прямо в глаза. Что-то поверженное и тревожное кроется в сгорбленной позе этого человека.

— Знаю, что вы не поверите в это, Поттер, но я действительно сказал все это не для того, чтобы вас обидеть, — говорит Снейп. — Я предупреждал вас, что сегодня в классе произойдет нечто необычное… Мне казалось, вы догадаетесь не принимать мои слова за чистую монету, но когда вы отшатнулась от меня, я понял... — Снейп замолкает, и когда снова заговаривает, его голос звучит странно изможденно. — Почему вы не обратились к мисс Грейнджер, если мое письмо привело вас в замешательство?

— На самом деле я обсуждал это с Луной, — отвечает Гарри, чувствуя себя слегка озадаченно измученным выражением лица Снейпа.

— И она не смогла проникнуться в суть дела?

— Нет, кажется, она поняла, — бормочет Гарри. — Она пыталась объяснить мне это, но я не стал... — он замолкает, смутившись. — В любом случае, что такого необычного в том, что вы отыгрываетесь на мне в классе без всяких на то причин?

Темные глаза Снейпа странно вспыхивают, прежде чем он отводит взгляд.

— Да, полагаю, теперь мне понятно, почему вы оказались в замешательстве.

Гарри тоже отворачивается, и какое-то время они оба молчат. Позже Гарри слышит скрежет возле кровати; он поворачивает голову, не отрывая ее от подушки, и обнаруживает, что Снейп придвинул свое кресло чуть ближе к камину. Оранжевые блики пламени играют на его лице, когда он смотрит на Гарри; его темные глаза поблескивают в свете камина, а губы поджаты, излучая серьезность. Не похоже, что он сердится на Гарри, но, тем не менее, есть что-то пугающее в том, что вся эта энергия направлена на него.

— Поттер, когда тот котел взорвался, вы подверглись изрядной и действенной порции зелья «Сна наяву». К несчастью для вас, вы сварили его идеально… И если мы оба переживем следующие несколько дней, я обязательно поставлю вам высший балл за сегодняшний урок.

Гарри пристально смотрит на Снейпа, а потом ловит себя на том, что облизывает губы, будто думает, что все еще может попробовать зелье на вкус. И вообще, какой он — этот синий цвет на вкус? Как сладкая вата? Ежевика? Нет, это маггловские оттенки — волшебный мир более органичен, их синий цвет, вероятнее всего, будет как зимний дождь или морская вода или что-нибудь еще в этом роде.

— Как же я... подвергся его воздействию? — спрашивает Гарри. — Не помню, чтобы что-нибудь пил.

Губы Снейпа кривятся от отвращения.

— Благодаря тому, что вы защитили меня от взрыва, ваша спина оказалась отличной мишенью. Поверьте мне на слово. Вы подверглись его воздействию.

— Так... — Гарри пытается собраться с мыслями. Что не так уж и просто; он чувствует себя так, словно его голову очистили от мозгов и наполнили желатином. — Что делает зелье? Что со мной будет?

Голос Снейпа быстро приобретает рассудительный, отстраненный оттенок, который у Гарри ассоциируется с его лекциями в классе.

— Примерно через час, — говорит он, — вы начнете в полной мере ощущать эффект этого зелья. Полагаю, сейчас вы чувствуете сонливость? Что же, совсем скоро вы будете бодры — так, будто приняли стимуляторы. Вы будете осознавать это состояние, и до тех пор, пока сможете сохранять концентрацию, не забудете той информации, что я вам уже предоставил, как и не забудете то, что подвергаетесь воздействию зелья. Но по прошествии времени это будет становиться для вас все менее и менее значимым.

Вам будут сниться сны. И вы будете воспринимать их, как если бы они были реальны. Не будет иметь значения, открыты ваши глаза или закрыты; вы не сможете избежать образов, которые породит ваш разум. Все мысли, страхи и желания, питаемые вашим подсознанием, затопят ваше сознание. Если вы сможете заставить себя сконцентрироваться, проверить окружающую обстановку, поначалу вы будите различать, что реально, а что является плодом вашего воображения, но это слишком быстро утомит вас, слишком дезориентирует, чтобы продолжать поддерживать необходимую концентрацию.

Снейп замолкает, с тревогой глядя ему в глаза. Через несколько секунд Гарри понимает, что смотрит на Снейпа в ужасе. Он закрывает рот, который до этого открыл, и отворачивается к камину.

— Это… — Гарри делает глубокий вдох. — Звучит не очень-то весело.

Лицо Снейп выглядит непроницаемым, однако на мгновение он все-таки плотно закрывает глаза, прежде чем продолжить.

— Действие зелья продлится два полных дня, в течение которых вы не сможете заснуть. Физически вы будете способны к любой другой нормальной деятельности, но если вы когда-либо пробовали есть во сне, то вспомните, почему это не гарантирует, что в действительности вам удастся нормально питаться. Вы не сможете читать. Можете обнаружить, что ваше тело выглядит искаженным для вашего восприятия — к примеру, на ваших руках или ногах окажется меньше пальцев, чем должно быть. На третий день вы погрузитесь в сон, который продлится еще двое суток, в течение которых вы вообще не будете видеть сновидений. Когда вы проснетесь, то мало что вспомните о произошедшем, если вообще вспомните, но вы почувствуете — где-то внутри. Вероятно, осознаете те чувства, которые подавили. Вы будете испытывать резкие смены настроения, всепроникающее чувство уязвимости. Однако со временем все это пройдет. Зелье не имеет постоянного эффекта. Так что когда это закончится, — в глазах Снейпа мелькает какое-то подобие веселья, — у вас будет неделя постельного режима, в ожидании своего выздоровления от немагических травм, полученных сегодня. Бросаться перед взрывающимися котлами вряд ли является полезным занятием, даже если они не наполнены опасными и нестабильными зельями.

Снейп откидывается на спинку кресла и сцепляет руки в замок, серьезно глядя на него. — Вы должны подготовиться к долгому, утомительному и, возможно, даже ужасному испытанию, мистер Поттер. Я, директор и мадам Помфри сделаем все, что в наших силах, чтобы облегчить вам эту задачу, но боюсь, мы мало чем сможем вам помочь.

— Угу, — бормочет Гарри. — Сомневаюсь, что вы действительно можете вмешиваться в чужие сны, — он проводит рукой по глазам и пытается облечь в слова безымянную тревогу, нарастающую в животе. — Профессор, а вы уверены... То есть, вы же можете поместить меня куда-нибудь одного, пока зелье будет на меня действовать? Мои сны не… Ну, скажем так, вам может очень скоро надоесть их слушать.

Ноздри Снейпа слегка раздуваются. Он резко встает и начинает ходить взад вперед по комнате.

— Что вы имеете виду под «куда-нибудь»? — говорит он, стоя спиной к камину. — Предлагаете мне найти для вашего удобства хороший и уютный чулан? — Гарри краснеет; Снейп же, наоборот, выглядит довольно бледным. — За целую неделю я уже достаточно натерпелся вашего упрямого героизма, Поттер. Однажды вы оказали мне любезность, сказав, что не считаете меня похожим на вашего дядю. Если бы тогда вы говорили правду, то перестали бы выставлять напоказ свое оскорбительное предположение, где я якобы предпочитаю свой собственный комфорт вашим насущным нуждам, и позволили бы мне делать мою работу… Которая в данный момент заключается в том, чтобы сохранить то, что в моих силах, от вашего здоровья и здравомыслия.

Выражение лица Снейпа настолько яростное и настолько злое, что Гарри отводит глаза.

— Я просто не хочу, чтобы вы видели меня таким, — бормочет он. — Не хочу, чтобы это вообще кто-нибудь видел.

И пусть он больше не видит взгляд Снейпа, однако его низкий, протяжный голос становится немного мягче, когда он говорит следующее:

— Я это прекрасно понимаю, мистер Поттер. Тем не менее, вы ни на минуту не можете оставаться без присмотра. Слишком велика вероятность того, что вы причините себе вред. Кстати, для вашей же безопасности ваша палочка хранится у меня; как только проснетесь на четвертый день, я верну ее вам.

— Хорошо, — отвечает Гарри, — спасибо, — добавляет он.

— Ваша благодарность ни к чему, — тут же бросает Снейп, и, несмотря на все это, Гарри чувствует, что улыбается.

Когда Снейп снова усаживается в кресло, его лицо все еще сохраняет неестественную бледность. — Мне нужно вам еще кое-что сказать, — произносит он тем же серьезным голосом, что и раньше. — Зелье «Сны Наяву» действует таким образом, что находясь под его влиянием, любая мысль, чувство или воспоминание, занимающие главное место в вашем сознании, будут задавать тон вашим сновидениям во время его воздействия. Именно так те, кто принимает его намеренно, осуществляют некую долю контроля над его последствиями, — пальцы Снейпа сжимают подлокотники кресла. — К несчастью для нас обоих, к моменту взрыва вы уже выслушали несколько минут моих довольно злостных оскорблений. Я не могу точно предсказать, каким образом это повлияет на ваши сны, но боюсь, можно смело утверждать: эффект будет малоприятным. И все это еще более осложняется тем, что, в отличие от любых других людей, которых вы встретите в своем сновидении, лично я буду здесь во плоти. Контакт со мной может усугубить ваше сновидческое восприятие о том, что я для вас представляю… или может улучшить его. Не могу сказать, — Снейп глубоко вздыхает, а затем порывисто выдыхает. — Моя грубость по отношению к вам сегодня в классе была частью плана, составленного директором. Он просил меня устроить публичный инцидент, в котором мое отношение к вам было бы настолько возмутительно, что он был бы вынужден прилюдно меня за это отчитать. Тогда всем бы стало известно, что мне пришлось перестать выделять вас в классе, лишь для того, чтобы сохранить свою должность. Открытая вражда между нами может прекратиться, не ставя под угрозу мое положение на службе Темного Лорда. Вы это понимаете? Можете ли вы поверить, что я, хотя и неумело, пытался оказать вам услугу? — Снейп выглядит на удивление потерянно, словно даже не надеется на то, что Гарри сможет это понять.

Но, кажется, Гарри прекрасно все понимает.

— Возможно, это из-за того, что я недавно получил по голове, но да, вообще-то я верю. Это все объясняет, — облегчение, которое расцветает на лице его учителя, заставляет Гарри чувствовать, как тепло разливается по телу; хотя, конечно, это может быть просто внутреннее кровотечение. — Мне просто жаль, что я в этом не участвовал… Почему вы просто не рассказали мне, без всей этой ерунды о закодированных сообщениях и Луне, которой пришлось мне все объяснять?

Снейп снова вздыхает; Гарри уже начинает думать, что у того какие-то проблемы с нормальным дыханием.

— Директор полагал… как и я… что вы не сможете убедительно отреагировать, если заранее будете обо всем осведомлены. Мне казалось, если вам будет известно, что вас что-то ожидает, этого будет вполне достаточно, и вы будете в полной мере подготовлены распознать удар, когда тот последует, — он пожимает плечами, снова выглядя совершенно измученным. — Возможно, мне не следовало так думать.

Гарри пристально смотрит на него. При обычных обстоятельствах он бы никогда не решился задать такой вопрос, но через час или около того, как он понимает, ему будет совершенно не до смущений, а потом, вероятнее всего, он даже и не вспомнит об этом.

— Так вы действительно не имели в виду то, что тогда сказали? — спрашивает он, стараясь, чтобы его голос не звучал слишком обнадеживающе.

Снейп пристально и задумчиво смотрит на него. И не торопиться отвечать.

— Неделю назад я бы мог сказать это всерьез, — говорит он спустя какое-то время. — Однако вы должны понимать, что до того, как мне... стали известны определенных факты, я не верил, что на вас могут повлиять мои слова. На протяжении многих лет моя усиливающаяся враждебность по отношению к вам была отчасти обычным разочарованием от того, что ни мои слова, ни действия не оказывали на вас никакого влияния. Я принимал ваш стоицизм за высокомерие и равнодушие. И хотя когда-то я бы мог получить удовольствие, говоря то, что сказал, я бы сделал это только с полной уверенностью, что это не сможет задеть ваших чувств. Уверяю вас, сегодняшние слова не доставили мне никакого удовольствия, — Снейп слегка улыбается, — скорее, наоборот.

— О, — произносит Гарри. — Такое... приятно узнать.

Снейп кивает. И поначалу ничего больше не говорит, да и Гарри не может заставить себя нарушить молчание. Его разум полон тревожных образов самого себя во власти кошмаров, от которых он не может проснуться; он чувствует себя так, словно уже пребывает в своего рода кошмаре.

— У вас еще есть вопросы? — спрашивает Снейп спустя какое-то время, выводя его из задумчивости.

Гарри оглядывается на него и вспоминает.

— Только один, — тихо произносит он. Каким-то образом его собственный голос начинает звучать неправильно, напрягая слух. — Вы так и не сказали. Почему вы принесли меня сюда, вместо того, чтобы отправить в лазарет?

Снейп выгибает бровь, как бы удивляясь.

— Я подумал, что, учитывая характер ваших снов, вы предпочтете, чтобы за вами наблюдало как можно меньше народу. Разве это были не ваши слова?

— Ну, да, но... — Гарри чувствует, что едва способен сконцентрироваться. — Я не говорил вам этого, пока не проснулся… Хотите сказать, что уже до этого знали? О моих ночных кошмарах?

Снейп вздыхает в третий раз.

— Поттер, принимая во внимание все, что случилось с вами за последние шестнадцать лет, я с трудом могу представить, что вам не снятся кошмары, способные разбудить даже мертвого.

Даже среди всего этого раздражения в глазах Снейпа присутствует какой-то странный, понимающий, сочувственный блеск. Почему-то Гарри уверен, что знает, что он означает.

— Значит, вам тоже? — сонно бормочет он.

Губы Снейпа кривятся в слабой, грустной улыбке.

— Да, Поттер, — говорит он, — мне тоже.

Примерно за полчаса до того, как зелье накроет его с головой бесконечным потоком кошмаров, Поттер засыпает. Тем временем Снейп сидит в своем кресле рядом с кроватью и перебирает груды мусора в школьной сумке Поттера в поисках учебника трансфигурации, тем самым хоть как-то отвлекая себя от мыслей о предстоящем испытании. Обнаружив его под полутораметровым слоем скомканного пергамента и пустых фантиков из-под Шоколадных лягушек, берет его в руки, и учебник сам раскрывается прямо на середине в том месте, где Поттер спрятал свою корреспонденцию.

Порывшись в стопке писем, он быстро выясняет: того, что от Вернона Дурсля, среди них нет. Каждая из этих бумажек исписана его почерком. Все письма, что Снейп накропал и отправил Поттеру за последнюю неделю, находятся здесь — за исключением самого первого, того, которое он приказал уничтожить. Оставшиеся же стали значительно мягче, даже имели трещинки на уголках и линиях сгиба, словно за последнюю неделю Поттер вынимал их, перечитывал и снова убирал на место бесчисленное множество раз. Поймав себя на этой мысли, Снейп больше не может препятствовать медленно формирующейся картинке в его голове: Поттер, сидящий так же, как сейчас Снейп — уперев локти в колени, и сосредоточенно рассматривающий эту жалкую писанину. В какой же пучине душевной человеческой скупости все это время жил Гарри, если он дорожит такой мелочью, как каким-то сокровищем? Снейп переводит взгляд на слова, написанные им так небрежно, без малейшего представления о том, как внимательно они будут прочитаны и, возможно, даже заучены наизусть. Если бы он только знал, как они будут восприняты, то наверняка попытался бы сказать что-нибудь стоящее — ведь половина этих писем — чистой воды оскорбления. И все же Гарри их сохранил.

Снейп должен быть зол — даже разъярен беспечностью Поттера. С ним в одном классе по Трансфигурации учится Драко Малфой; одно неловкое движение, и этот учебник мог бы предоставить ему неотвратимые доказательства истинной верности Снейпа, тем самым возможно, даже погубив его этим. Но тем не менее он не испытывает гнева. Скорее всего, для гнева просто нет места среди беспокойства и стыда, поднимающегося в нем всякий раз, когда его мысли возвращаются к взгляду Поттера в ту минуту, когда тот вскидывает руку, чтобы защититься — от Снейпа…

Снейп раздраженно запихивает письма обратно в книгу и, захлопнув ее, отодвигает подальше, стараясь больше на нее не смотреть. Какое-то время он сидит, пристально глядя на Поттера, на его бледное лицо, обрамленное темными волосами, и вдруг понимает: когда на Гарри нет очков, его сходство с отцом резко уменьшается. Если взглянуть под этим углом, то Снейп способен даже разглядеть черты Лили в его губах и форме высоких скул — забавно, что он никогда раньше этого не замечал, а ведь это довольно очевидно...

Он отводит взгляд от Гарри и снова смотрит на учебник; на этот раз его поиск приводит к одиночному письму, спрятанному между обложкой и последней страницей. Письмо написано на плотной канцелярской бумаге, однако, развернув его, Снейп видит, что оно всего лишь создано и распечатано на маггловском компьютере, даже подпись — не более чем факсимиле. А наверху красуется название фирмы «Сверла Граннингс». Снейп едва заметно ухмыляется очевидности этой выходки. Будучи поверженным двумя волшебниками в своем собственном доме, Дурсль теперь наносит удар из своего офиса, предполагая своим скудным маггловским умишком, что там он будет в безопасности. Как же он ошибается — Снейп уже предвкушает, как будет доказывать ему это.

Разгладив на коленях письмо, он начинает читать.

Возможно, это напряжение от ожидания тяжелой участи Поттера, а возможно, болезненное осознание собственной неспособности его защитить. Или, может быть, это всего лишь одно из его собственных многочисленных детских воспоминаний, нахлынувших на него сквозь время и расстояние. Как бы то ни было, Снейп обнаруживает, что уже пять минут смотрит на скомканный лист бумаги, зажатый в кулаке, а его руки дрожат от гнева, такого сильного, такого неистового, что он, кажется, обладает собственным мрачным, разрушительным разумом.

Он вынужден признать: данное письмо — своего рода просто шедевр. Физические угрозы — в сущности, только формальность, и сами по себе они касаются Снейпа не больше, чем, по его мнению, касаются Поттера. Скорее, это коварный способ, с помощью которого Дурслю удается в нескольких строчках своей прозы искусно выставить Гарри в роли злодея и агрессора, поставив себя, невыносимую Петунию и их задиристого сопливого сыночка на место жертв. От этих мыслей глаза Снейпа застилает красная пелена.

Поттер, насколько ему известно, на редкость восприимчив именно к подобного рода инсинуациям. Его слишком легко убедить в своей вине, независимо от того, существуют или нет разумные доказательства для его обвинения; он был нелюбим, будучи ребенком, и Снейпу прекрасно известно, что такие дети учатся возлагать вину на себя за пренебрежительное к ним отношение. Тот факт, что Дурсль, с присущим ему звериным инстинктом, написал свое письмо вопреки предупреждению Снейпа, при этом используя ту самую слабость, которую сам же и создал, наполняет его такой яростью, что, если бы в данный момент была возможность оставить Поттера одного, он бы, несомненно, поддался искушению: вернуться в дом Дурслей в Суррее и сделать что-то совершенно Непростительное.

Ему даже не нужно гадать, в каком состоянии был Гарри после прочтения этой отвратительной писанины; он сам это видел в тот момент, когда Поттер вошел в класс, вот только думал, это всего лишь опасение по поводу того, что произойдет с ним во время урока. Ему также не нужно тратить свое время на размышления о том, как письмо повлияет на сны Поттера. Об этом и так легко догадаться.

Гнев внезапно покидает его, оставляя на своем месте лишь усталость. Не видя другого выхода, Снейп поворачивается к письменному столу, стоящему вдоль стены рядом с кроватью, и тянется к шкафчику за пергаментом и пером. Пожалуй, он уже достаточно успокоился, чтобы писать, не ломая при этом пишущие принадлежности в своих руках.

«Директор, — пишет он.

Когда-то в прошлом вы приняли на себя миссию хранителя моей души, ограждая от искушений, которым, по вашему мнению, я не мог противостоять. Могу ли я сейчас осмелиться просить вас снова совершить нечто подобное? В данный момент я несколько занят, чтобы привести свою угрозу в исполнение, но если к тому времени, когда Поттер начнет выздоравливать, Вернон Дурсль все еще будет на свободе, я не несу ответственность за свои действия.

Снейп.

P.S. Предлагаю вызвать его по месту работы. Желательно людьми в обличье маггловских полицейских».

Он берет в руки письмо Дурсля, ставшее теперь практически шарообразным, и постукивает по нему палочкой; оно сразу же расправляется и складывается в небольшой прямоугольник, легко скрывающийся внутри пергаментного письма, которое при следующем прикосновении палочки запечатывается восковой печатью в форме герба Хогвартса.

— Директору, — говорит он. — Немедленно, — и письмо исчезает у него на глазах.

Снейп откидывается на спинку деревянного стула и осматривает тусклый интерьер своей спальни, чувствуя, как головная боль начинает подступать к вискам. Сдается ему, что его комнаты отнюдь не образец идеальных условий, в которых можно было бы размещать человека, обреченного вскоре пережить серию кошмаров наяву. Лично его устраивает слабое освещение, а собранная им коллекция жутких диковин возводит к его чувству юмора, однако он не перестает думать, что высокие потолки, хрустящие белые простыни и широкие окна Больничного крыла куда больше способствовали бы облегчению душевного состояния Поттера. Тем не менее, с этим уже ничего не поделаешь. Гарри прожил в замке более пяти лет, и если его нервирует средневековая архитектура, тут уже ничем не поможешь.

Время медленно движется вперед. Снейп ловит себя на том, что внимательно наблюдает за Поттером в поисках каких-либо признаков пробуждения; когда тот проснется, все начнется в ту же секунду, и никакого медленного возвращения в сознание. Впрочем, сейчас дыхание Гарри остается ровным, а спустя несколько минут Снейп чувствует, как его терпению приходит конец. Его желудок неприятно скручивается; он встает и, повернувшись к двери, направляется по небольшому узкому коридору на кухню, где сразу же начинает заваривать чай. Пусть он не в том настроении, чтобы возиться с молочником, сахарницей, чашками и блюдцами, но размещение их на твердой деревянной поверхности обеденного стола позволяет ему хоть чем-то занять свои руки. Он надеется уговорить Поттера поесть или выпить что-нибудь, когда тот проснется. Хотя надо признать, если позволить Поттеру мучиться от голода и жажды до тех пор, пока он не обессилит и не сможет даже пошевелиться, его станет легче контролировать, когда он будет находиться в плену своих снов; вот только Снейп — не Вернон Дурсль. Потребуется время, чтобы убедить в этом Гарри, но, в конце концов, он намерен преуспеть.

Только Снейп выливает воду на чайные листья, как тень, струящаяся из дверного проема на кухню, привлекает его внимание. Он поднимает глаза и видит, как Поттер стоит в дверях, глядя прямо на него.

«Итак, начинается», — думает Снейп и решает по крайней мере попытаться избежать неприятностей еще на подходе.

— Поттер, — говорит он, испаряя лишнюю воду перед тем, как аккуратно убрать палочку во внутренний карман жилета, — вам не следует вставать с постели.

— Да, я знаю, мне очень жаль, — отвечает Поттер, переминаясь с ноги на ногу, — но я хотел спросить, ты можешь помочь мне с домашним заданием? Там правда очень сложно, а если я снова все испорчу, Снейп вышвырнет меня из группы желающих быть аврорами.

Рука Снейпа замирает над ручкой чайника. Он поворачивается, окидывая Поттера пристальным взглядом. Тот стоит, выглядя слегка обеспокоенно так, будто ждет, что его отправят обратно в комнату.

Конечно, Снейп мог бы с самого начала занять твердую позицию, заставив Поттера осознать, что сейчас ему снится сон, а затем повторять это снова и снова в течение следующих двух дней. Именно так он планировал поступить, когда впервые задумался о том, как справиться с состоянием Поттера. Он уже с самого начала был готов к худшему, к чему-то вроде воплей ужаса прямиком из глубин ада. А вместо этого видит Поттера, погруженного в то, что кажется весьма незначительным для беспокойства: сон о школе и домашнем задании. Поскольку кошмары еще впереди, он мог бы сделать этим только хуже. Ведь чем раньше Поттер начнет бороться, тем быстрее окажется слишком измотан для дальнейшего сопротивления. «Пусть лучше, — рассуждает Снейп, — Поттер побережет свои силы для противостояния настоящим кошмарам».

— Я считаю, ты должен сам делать свое домашнее задание, — в итоге говорит он, внимательно наблюдая за реакцией Гарри.

К его удивлению, Поттер сразу же выглядит виноватым и удрученным.

— Ты прав. Прости, пап, — бормочет он, — мне не стоило спрашивать.

Внезапно Снейп чувствует себя так, будто в помещении вокруг него взяли и разом выкачали весь воздух. Он тянется к стоящей рядом столешнице и опирается на нее, стараясь не упасть. Его колени оказались куда менее устойчивы, чем он того ожидал.

— Поттер, — слабо произносит он, — я не…

— Я пытаюсь учиться сам, — перебивает Поттер хриплым от разочарования голосом, — правда, пытаюсь, но ведь есть куча разных вещей о том, как быть волшебником, о которых даже не пишут в книгах. Мне ни за что не разобраться во всем этом до того, как Хагрид приедет забирать меня в Хогвартс.

Снейп на мгновение закрывает глаза; он с трудом сглатывает комок в горле, прежде чем снова заговорить: — Просто... Сделай, что сможешь, — отвечает он Гарри, едва слыша собственный голос, — уверен, этого будет достаточно.

Поттер задумчиво кивает. А затем с решительным видом проходит мимо Снейпа и встает за деревянную столешницу, начиная замысловатую пантомиму. Для Снейпа это выглядит так, будто Гарри выстраивает невидимые инструменты для зелий и вешает котел над огнем.

— На днях у меня почти получилось, — говорит он, возясь с несуществующими пузырьками, — но я почему-то все время забываю про асфодель.

— Что ты варишь? — осторожно спрашивает Снейп, как он надеется, нейтральным голосом. Хотя, по правде говоря, кажется, уже знает ответ.

— Напиток живой смерти, — отвечает Поттер. — Это единственное, что у меня пока не получается. Я работаю над ним все время, только мне кажется: из-за этого я не успею выучить весь учебник до того, как поеду в Хогвартс.

— Сомневаюсь, что от первокурсников требуется знание всего текста наизусть, — говорит Снейп, легко обходя Поттера и опускаясь на один из стульев прямо напротив него.

— Нет, я должен, — настойчиво заявляет Поттер. То рвение, с которым он начинает помешивать содержимое своего воображаемого котла, больше бы подошло крему для торта, чем какому-либо известному Снейпу зелью. — Снейп заставит меня выпить это, если не смогу доказать, что я не урод. Он выгонит меня из Хогвартса, и тогда мне придется пойти в школу для уродов.

— Он этого не сделает, — твердо говорит ему Снейп, несмотря на подступающее чувство тошноты. Кажется, ему уже не составляет труда определить источник этого сна среди многочисленных переживаний Поттера — в самый первый день, когда Гарри появился в его классе по Зельям, он спросил у него что-то об асфоделе. В то время Снейп почти ничего не знал об его детстве — и ожидал, что тот распознает скрытый подтекст, что асфодель является своего рода лилией. В тот момент он воспринял простую мальчишескую недогадливость, как преднамеренный отпор — и все развалилось на части...

— Я переписал всю книгу, — бормочет себе под нос Поттер, похоже, даже не услышав его, — но все равно забываю про асфодель, не знаю, почему, — он продолжает энергично что-то помешивать одной рукой, а другой тянется к какому-то невидимому предмету. Как вдруг резко вдыхает — судорожно пытается что-то схватить — и впоследствии замирает.

— Нет, — шепчет он, — о нет, я разлил кровь, — он поднимает свои скорбные, расстроенные глаза на Снейпа. — Как мне теперь остановить смерть?

От взгляда Поттера и звука его хриплого голоса у Снейпа пробегает мороз по коже. С несчастным выражением лица Поттер опускает глаза обратно на стол — и начинает вытирать мнимую лужу.

— Я испортил ужин, — произносит он немного отчаянно, — а у Дадли завтра день рождения... Папа, пожалуйста... — Поттер внезапно поворачивается, умоляюще глядя на Снейпа. — Прости меня, только не заставляй меня жить с дядей Верноном, я обещаю: такого больше не повторится.

«Как хорошо, — думает Снейп, — что он уже сидит». Взглянув на Гарри, который наблюдает за ним жалобным, испуганным взглядом маленького ребенка, он судорожно сглатывает.

— Гарри, — произносит он и к своему удивлению обнаруживает, как естественно из его уст звучит имя Поттера, — я бы ни за что не отправил тебя к Вернону Дурслю.

Плечи Поттера опускаются — по мнению Снейпа, от облегчения, — а глаза наполняются радостью. — Я напишу для тебя строчки, — заявляет он так, будто это большая честь и достойная плата за то, что собственный отец дает ему крышу над головой, — а потом еще вычищу все котлы, я научился этому в школе для уродов.

На обеденном столе лежат перо и пергамент. Снейп частенько использует эту поверхность в качестве дополнительного стола и рабочего места, нежели чем для приема пищи, даже в собственных комнатах он никогда не позволяет себе разгуливать вдалеке от письменных принадлежностей. Поттер, кажется, замечает их; он садится слева от Снейпа и тянется за пером.

— Сколько раз я должен их написать? — весело восклицает он и тут же с огорченным видом отвечает на свой собственный вопрос: — Точно, пять миллионов раз, совсем забыл.

Он низко склоняется над столом с пером в руке — а затем, к ужасу Снейпа, вместо того, чтобы опустить перо на пергамент, начинает вонзать его острие в тыльную сторону своей ладони.

— Прекрати! — кричит Снейп и, вскакивая со стула и вытянув руку через стол, выхватывает перо из пальцев Поттера. — Что, по-твоему, ты делаешь?

Поттер смотрит на него из-под нахмуренных бровей.

— Ты не дал мне чернил, — говорит он, пожимая плечами, будто отвечает на слишком очевидный вопрос.

Снейп уже собирается ответить, но передумывает. Вместо этого он отбрасывает перо и, протянув руку, хватает Поттера за запястье. Удерживая тыльную сторону его ладони на свету, он рассматривает кровоточащие царапины на коже Гарри.

А под ними тонкими белыми линиями виднеются шрамы, и он едва различает слова: «я не должен лгать», написанные почерком, в котором он сразу же узнает почерк Поттера.

Разумеется, Снейпу известно о кровавых перьях — столетия назад они были распространённым методом поддержания дисциплины в классе, однако последние семьдесят лет были объявлены вне закона как Темные Артефакты. «И не зря», — думает он, глядя на белую надпись, с трудом осмеливаясь предположить, сколько раз Поттер должен был написать эту фразу, чтобы получился такой глубокий и заметный шрам.

— Кто это с тобой сделал, Гарри? — требует он напряженным, низким голосом, начиная чувствовать себя немного болезненно.

— Профессор Квиррелл, — отвечает Поттер, глядя куда-то вдаль. — Ему не понравилось, когда я сказал, что Волдеморт вернулся.

Снейп смотрит на Гарри, на секунду потеряв дар речи. Затем отпускает его руку и резко встает.

— Жди здесь, — говорит он, — я сейчас вернусь.

Он разворачивается и направляется к небольшому коридору, ведущему в сторону своего кабинета; войдя вовнутрь, он затворяет за собой дверь и тут же прислоняется к ней, прикрывая глаза. Снейп легко мог призвать флакон дезинфицирующего средства, за которым, собственно, и пришел, но ему нужно время, чтобы собраться с мыслями и скрыться от беспокойного взгляда Поттера.

Снейп знал, что провести Гарри через это безумие будет трудно, утомительно и эмоционально тяжело. Он был к этому готов. Однако не предвидел, как сильно это затронет его самого и как захлестнет с головой игра теней чужого подсознания. Снейп считал, что все те годы, которые он провел, возводя между ним и Поттером стену, дадут ему некую защиту от своей собственной восприимчивости; только он совершенно не ожидал, что эта так называемая защита рухнет прямо у его ног при первом же столкновении с доказательством того, насколько глубока уязвимость Поттера.

Снейп встряхивает головой, прогоняя эти мысли, и отыскивает зелье, за которым пришел; заперев и зачаровав после себя кабинет, он возвращается на кухню, где сидит Гарри и смотрит перед собой с выражением немой тревоги на лице.

— Так, — произносит Снейп, ставя пузырек на стол между ними и снова усаживаясь на свое место, — теперь дай свою руку.

С настороженным взглядом Поттер подчиняется. Снейп обхватывает своими пальцами тощее запястье Гарри и накрывает открытое горлышко флакона сложенным носовым платком. Удерживая ткань, он переворачивает пузырек вверх дном, чтобы смочить ее, затем отставляет флакон в сторону и слегка прижимает платок к царапинам на тыльной стороне Гарриной ладони.

Как только вяжущее средство соприкасается с поврежденной кожей, Поттер издаёт странный сдавленный вздох.

— Простите, — мгновенно говорит он, задыхающимся голосом.

Снейп хмурится, продолжая смачивать царапины.

— Это всего лишь дезинфицирующее средство, Поттер. Я бы просто залечил царапины, но вы, похоже, занесли в раны чернила.

Если Поттер и слышит его, то не подает виду. Прикусив нижнюю губу, он начинает учащенно дышать, словно его охватывает паника.

— Я ничего не мог с этим поделать, — умоляюще произносит он. — Это вышло случайно.

Снейп отрывает глаза от его ладони и хмурится.

— Что вышло случайно, Гарри?

— Оно само происходит, — выдавливает он, и с тревогой Снейп наблюдает, как по лицу Поттера начинают течь слезы. — Пожалуйста, я пойду в свой чулан, я больше так не буду.

У Снейпа отвисает челюсть, он плотно закрывает рот и борется с желанием выругаться.

— Ты не вернешься в чулан, — заявляет он твердым голосом.

К его удивлению, это не успокаивает Поттера — наоборот, он, кажется, еще более взволнованным. — Пожалуйста, дядя Вернон, — умоляет он сбивчивым голосом. — Пожалуйста, мне больно… Простите меня, я обещаю, я больше не буду вести себя как урод…

Снейп пристально смотрит на него, затем отдергивает платок и отпускает руку мальчика так быстро, что от резкого движения Поттер вздрагивает.

«Идиот», — проклинает он себя, чувствуя, как сбивается его дыхание. Он должен был знать — во всяком случае, догадаться, — как сонный разум Гарри истолкует боль. И вот уже второй раз за день Поттер смотрит на него так, будто ждет, что он его сейчас ударит.

«И что, черт возьми, мне теперь делать?» — думает он, в ужасе вознося нечто вроде молитвы. Гарри все еще смотрит на него испуганным взглядом; Снейп вздыхает, сжимая переносицу, и пытается успокоиться.

— Гарри, послушай меня, — произносит он, — с тобой говорю я, Северус Снейп. Вернона Дурсля здесь нет. Сейчас ты в моих комнатах в Хогвартсе. Тебе снится сон.

Снейп замечает тот миг, когда в глазах Гарри начинает зарождаться понимание. Его дыхание выравнивается, и он несколько раз моргает, прогоняя застывшие в глазах слезы.

— Профессор? — спрашивает он — тихо, зато уже больше напоминая самого себя.

— Да, Поттер, — с облегчением произносит Снейп.

Поттер снова моргает и встряхивает головой.

— Это так странно, — бормочет он, — я смотрел на вас и знал, что это вы, просто... Вы казались так похожи на дядю Вернона.

Он не упоминает, что спутал Снейпа со своим отцом, да и Снейп умалчивает об этом.

— Во снах нормально принимать одного человека за другого, — говорит он. — Этого следовало ожидать.

Поттер яростно проводит рукой по лицу, словно желая избавиться от следов своего огорчения.

— Простите, что разрыдался перед вами, — бормочет он.

— Не извиняйтесь, — тут же произносит Снейп. — Главное, чтобы вы лишний раз не расстраивались, особенно когда находитесь в сознании. Постарайтесь не переживать на этот счет. Я не стану отчитывать вас за то, что вы говорите или делаете в таком состоянии.

Поттер кивает и смотрит на гладкую поверхность деревянного обеденного стола. Снейп задается вопросом, как это выглядит в его глазах, стала ли она поверхностью классного стола или лабораторного, а может, вообще стала столешницей на кухне его тети.

Они долго сидят молча, потом Поттер поднимает на него свои глаза, и в его взгляде нет ни малейшего намека на прежнее беспокойство.

— Хочешь сыграть в Плюй-камни? — вдруг спрашивает он.

Снейп удивленно моргает, не зная, является ли это очередной фазой сна или просто проявлением скуки.

— Я не умею в них играть, — говорит он, — никогда не умел. Хотя у моей матери был набор, впрочем, здесь его нет.

— Надо было нарисовать их на ее портрете, — усмехается Поттер. — Может, если бы у нее было чем заняться, она не была бы вечно в таком плохом настроении.

«Портрет? — удивленно думает Снейп. — С чего бы Поттеру думать... О, нет».

Мечтательный взгляд в глазах Поттера, улыбающегося ему через стол, — это все, что нужно, чтобы развеять свои подозрения. «Это, — как полагает Снейп, поморщившись, — вполне логичный прогресс — от Джеймса Поттера до Вернона Дурсля и к Сириусу Блэку». По-видимому, ему суждено некоторое время исполнять роль так называемых бывших отцов Поттера. Что ж, пока Гарри не сидит, съежившись от страха в ожидании побоев, он будет расценивать это как улучшение.

— Сильно сомневаюсь, что набор Плюй-камней сделает Вальбургу Блэк менее отвратительной, — подыгрывает он, чувствуя себя довольно усталым.

— Я играю в квиддич так же хорошо, как мой отец? — спрашивает Поттер, и от всей этой непоследовательности у Снейпа начинает кружиться голова. — Всегда хотел тебя об этом спросить.

Снейп решительно пресекает несколько первых ответов, готовых сорваться с его губ. «Отвечай как Блэк», — говорит он себе, стиснув зубы.

— Да, — выдавливает Снейп, не в силах полностью скрыть отвращение в своем голосе.

Он даже чувствует гордость за свою сдержанность, вот только что-то в этом коротком ответе заставляет Поттера нахмуриться.

— Я знаю, ты хочешь, чтобы я сыграл с тобой в квиддич, Сириус, — серьезно говорит он. — Мне тоже хочется поиграть с тобой, но если ты выйдешь из дома, тебя могут поймать.

Губы Снейпа кривятся, когда он задается вопросом, много ли из этого диалога основано на реальных событиях. Это было бы как раз в духе Блэка — возложить ответственность на Поттера. — Как же мне повезло, — не удерживается он от замечания, — что ты все-таки не точная копия своего отца.

К ужасу Снейпа, замечание, которое он намеревался сделать в качестве комплимента, похоже, усугубляет беспокойство Гарри.

— Я же говорил, если хочешь ты можешь называть меня Джеймсом, — серьезно произносит он, словно успокаивая его. — Я не возражаю. И я пытаюсь, ты же знаешь, только это нелегко. Я ведь его никогда не знал.

Снейп чувствует, что не в силах ответить на подобного рода комментарий не иначе как в своей манере.

— Уверяю тебя, — говорит он, сдерживаясь, чтобы не зарычать, — у меня нет никакого желания называть тебя Джеймсом. Совсем наоборот.

И тут он понимает, какую ошибку совершает; лицо Поттера вытягивается, и он отворачивается, будто на него только что накричали.

— Мой отец, он был волшебником, — заявляет он, — а я просто урод.

— Гарри… — начинает Снейп, но Поттер перебивает его, начиная отчаянно извиняться.

— Прости, Сириус, — кричит он. — Это все моя вина. Если бы я был настоящим волшебником, ты бы никогда не упал со своей метлы.

Он обхватывает себя руками и захлебывается тихими, придушенными рыданиями. Снейп ловит себя на том, что тянется к нему, чтобы сжать его плечо, но в последний момент одергивает руку.

— Поттер, послушай меня, — говорит он, — это не твоя вина, что Бл... что я умер.

— Тогда почему ты не позволяешь мне с тобой жить? — сразу же бросает Поттер. — Я обещаю, я буду сидеть в чулане. Со мной не будет никаких проблем. Ты даже можешь наказывать меня, если я стану делать странные вещи, я никому не скажу.

Снейп на мгновение закрывает лицо руками, затем кладет ладони на стол, наклоняясь к Гарри, и говорит со всей серьезностью своих намерений.

— Гарри, — произносит он, — ты можешь остаться со мной. Я не посажу тебя в чулан. И не причиню никакого вреда. И ты вовсе не урод.

Поттер сидит какое-то время, обдумывая его слова, и лишь спустя минуту, кажется, немного приободряется. Снейп внимательно смотрит на него, и вдруг Гарри улыбается, а в его глазах появляется радостный блеск.

— Хочешь поиграть в подрывного дурака? — спрашивает он.

За последние пять часов Снейп узнал о Гарри Поттере многое, из того, что могло бы послужить ему отличным поводом навсегда лишиться душевного спокойствия, если бы не один существенный факт: в данный момент Гарри не способен ни на чем сосредоточиться, поэтому его нельзя ни в чем винить. «Скорее, пожалеть».

К примеру: Поттер всегда казался Снейпу старше, чем он есть на самом деле. Отчасти именно поэтому его всегда так раздражало идиотское безрассудство Гарри — напоминания о его ребячестве, кажется, все время заставали Снейпа врасплох. Впрочем, спящий Поттер отнюдь не выглядит взрослым, скорее наоборот, кажется, он так и не вырос за последние восемь или девять лет, и оттого Снейп с такой удрученностью наблюдает, как обычное высокомерие Поттера превращается в тихие мольбы и безнадежные рыдания. Это заставляет встревожиться, особенно учитывая дерзкое извинение Поттера, сделанное в полубессознательном состоянии несколько часов тому назад, когда он предположил, что его дядя находится где-то в комнате. Если бы Гарри заговорил с ним таким же тоном, Снейп снял бы с него баллы и назначил отработку, а вот какая реакция была бы у самого Дурсля, тут даже и гадать не нужно. И все же, по всей видимости, для Поттера важнее быть дерзким, чем целым и невредимым. Каким образом сломленный девятилетний ребенок превратился в наглого шестнадцатилетнего мальчишку — не говоря уже об остальных его прожитых годах с момента поступления в Хогвартс — Снейп даже не представляет, однако пусть и с неохотой, но это все же наполняет его неоспоримым чувством восхищения к Гарри.

— Мы должны спрятаться, — вдруг ни с того ни с сего Поттер хватает Снейпа за руку и сильно, почти болезненно сжимает его запястья. Он бы ни за что не поверил, что эти тощие пальцы могут обладать такой силой. — Сюда, за надгробия... Нет, тихо!— шипит он, когда Снейп открывает рот, чтобы возразить. — Это он, он здесь, он убьет тебя… Он все время тебя убивает…

Поттер уже час пытается разыграть эту ситуацию, с тех пор как наконец-таки избавился от бредовой идеи, что Снейп — его блохастый умерший крестный. Поначалу, благодаря настойчивым усилиям, Снейпу удавалось вырывать Гарри из объятий его снов, почти сразу же после их начала — но чем больше проходит времени, тем сильнее сопротивляется Поттер тому, чтобы услышать или даже осознать все то, что пытается донести до него Снейп.

«Что ж, — думает Снейп, пока Поттер тащит его за диван, — по крайней мере, я знал, что так будет».

— Поттер, — тихо произносит он, когда они вместе опускаются на колени за "надгробие". — Вам это снится. Темного Лорда здесь нет. Я не Седрик Диггори.

— Да, знаю, — сердито шепчет Поттер. — Хвост приведет его в любую секунду. Черт, у меня нет палочки… Мы должны вернуться к портключу, Седрик, это единственный способ…

— Поттер. Тебе. Снится. Сон. Темный Лорд...

— БЕГИ! — внезапно кричит Поттер почти у самого уха Снейпа, и тот аж вздрагивает. — УХОДИ… Я его задержу… — Поттер сильно толкает Снейпа, заставая его врасплох, и тот, потеряв равновесие, опрокидывается на пол. Вскочив на ноги, Поттер встает между Снейпом и пустым участком ковра — где, судя по всему, находится невидимая фигура Волдеморта.

«Кто бы сомневался, — думает Снейп, все еще морщась от удара о каменный пол, — даже во сне он должен быть чертовым гриффиндорцем».

— Убирайся! — кричит Поттер в пустоту. — Не трогай его!

Снейп выпрямляется и с трудом поднимается на ноги.

— Поттер… — произносит он, хватаясь за ушибленный локоть.

Когда Гарри поворачивается к нему, то от одного его взгляда у Снейпа кровь стынет в жилах. В его безумных глазах читается отчаянная мольба, которая практически лишает Снейпа дара речи.

— Он убил Седрика, — хрипло произносит Поттер. — Папа, помоги мне...

— Это не реальность, Поттер! — Снейп делает один большой шаг к нему и сжимает узкие плечи Гарри в своих руках, сопротивляясь желанию его встряхнуть. — Вам снится сон.

Поттер стоит, тяжело дыша, а по его лбу и верхней губе стекают капельки пота. Он поднимает дрожащую руку ко лбу, убирая назад прилипшие к лицу волосы.

— Профессор? — неуверенно произносит он.

— Да, — подтверждает Снейп и облегченно выдыхает. — Послушаете, вы видите вещи, которых на самом деле здесь нет. Единственные люди в этой комнате — это вы и я.

Поттер крепко зажмуривается. — Я думал... Это было так реально…

— Я знаю, — Снейп в последний раз сжимает его плечи, прежде чем отпустить.

Какое-то время они стоят молча — потом Поттер снова открывает глаза, в нерешительности глядя на Снейпа.

— Профессор? — снова говорит он.

— Да, Поттер.

Глаза мальчика расширяются. А на его лице вспыхивает выражение ужаса.

— Он знает, — произносит он. — Он знает, что вы шпион, он знает, что вы помогаете мне. Он идет… Он собирается вас убить, вы должны уходить отсюда!

Снейп в ужасе смотрит на него. Он ожидал многих кошмаров, готовых вырваться наружу из Гариного подсознания, но его собственная смерть от рук Волдеморта уж точно не входила в их число. Если бы он даже и предполагал появиться во снах Поттера, то разве что в качестве мрачной, зловещей фигуры — но никак не предмета беспокойства или тревоги и уж точно не одной из многочисленных жертв, которых Поттер не сумел спасти.

— Его здесь нет, — уверяет он Гарри, потрясенный тем, как дрожит его голос. С другой стороны, этот сон не сильно отличается от его собственных. — Я в безопасности. Ты в безопасности. Ты спишь.

Он пристально смотрит Поттеру в глаза и с облегчением замечает в них проблеск осознания.

— Снова? — устало спрашивает Поттер.

— Снова, — подтверждает Снейп.

Поттер выглядит несчастным.

— Он стоит прямо за вами, — произносит он. — Я все еще его вижу.

Снейп вздрагивает и резко поворачивается, не в силах сопротивляться бессознательному уколу страха в животе. Он говорит себе, что ничуть не удивлен, обнаружив пустую комнату позади себя. — Я его не вижу, — говорит он Поттеру спокойным и рассудительным голосом.

— Он убил мою маму, — шепчет Поттер. — Когда дементоры приближаются, я слышу, как она умирает. Она умоляла его пощадить меня… Умоляла сохранить мне жизнь…

Снейп закрывает глаза, затем снова открывает и отводит взгляд.

— Я знаю, — говорит он таким же хриплым голосом, как и у Гарри.

В следующую секунду Поттер слегка покачивается назад и тут же вытягивает руку, чтобы опереться о ближайший стол. Снейп внимательно разглядывает Гарри — тот так сильно вспотел, что должен был хотя бы покрыться румянцем, но вместо этого страшно бледен.

— Сюда, Поттер.

— Он кладет руку Гарри на плечо — осторожно, чтобы не напугать его, — и ведет к дивану. — Сядьте.

Колени Поттера подгибаются, соприкасаясь с краем сиденья. Откинувшись на подушки, он тут же забивается в угол и обхватывает себя руками, точно защищаясь. Снейп берет край легкого шерстяного одеяла, все еще свисающего с подлокотника дивана, на котором он заснул прошлой ночью перед камином, и накидывает его на плечи Гарри.

— Как по-вашему, вы сейчас сможете что-нибудь поесть или выпить? — спрашивает он, отступая на шаг и глядя на него, чуть прищурившись.

Не в силах произнести что-либо вслух, Поттер пожимает плечами.

— Тогда подождите здесь, — говорит Снейп, — я что-нибудь принесу.

Несомненно, домовые эльфы принесли бы Гарри еду в разы лучше, чем ту, что способен сделать Снейп, но у него нет желания их вызывать; опять же, ему нужно чем-то занять свои руки, для него это своего рода передышка от неустанных мыслей. Он делает бутерброд, выкладывая на простой кусок хлеба ветчину с сыром, и наливает в высокий стакан холодной воды. Положив бутерброд на тарелку, он снова слышит голос Гарри.

— Тетя Петуния? — спрашивает тот так тихо, будто не хочет быть услышанным.

Снейп поворачивается к гостиной, виднеющейся сквозь открытую кухонную дверь, и видит, как Поттер все еще сидит на прежнем месте, сгорбившись в углу дивана. Он замечает, как темноволосая голова приподнимается, словно внимательно за чем-то следит.

— Тетя Петуния? — повторяет Гарри тихим детским голосом. И что-то жалобное и отчаянное кроется в этих словах, заставляющее Снейпа сжать руки в кулаки.

Снейп берет тарелку с бутербродом в одну руку и стакан воды в другую, и только он делает шаг в сторону гостиной, как следующие слова Поттера заставляют его застыть на месте.

— Мама?

В наступившем долгом молчании Гарри издает долгий, дрожащий, прерывистый вздох, похожий на очень тихое рыдание.

Снейп бесшумно ставит тарелку и стакан на стол и медленно направляется в гостиную. При звуке приближающихся шагов Гарри задирает голову еще выше.

— Мама? — снова произносит он.

Снейп осторожно подходит к краю дивана и встает напротив камина, чтобы Гарри легко мог его увидеть. И Поттер смотрит прямо на него, а в глазах стоят непролитые слезы.

Снейп понимает, что не может ничего поделать с тем, чтобы вытащить Поттера именно из этой муки. В конце концов, зачем напоминать ему, что это только сон? В этих галлюцинациях нет ничего такого, зачем стоило бы их развеивать, ведь нет ничего нереального или иллюзорного в боли и потребности, которую испытывает Гарри.

— Гарри... — произносит он, чувствуя себя подавленным из-за собственной беспомощности.

Поттер протирает глаза тыльной стороной ладони.

— Я хочу к маме, — несчастно шепчет он и так тихо, что его почти не слышно.

— Знаю, — говорит Снейп, слыша, как слегка подрагивает собственный голос.

Он долго стоит перед ним, раздираемый сомнениями. Но в итоге медленно опускается на диван рядом с Гарри и — неумело, неуверенно — обнимает его за плечи.

Поттер напрягается от прикосновения, и на какое-то мгновение Снейп даже не сомневается, что совершил ошибку. Он уже отстраняется. Как вдруг Гарри, кажется, тает под ним и с тихим отчаянным всхлипыванием, переполненным болью и осознанием, звучащим в точности, как младенческий плач, он принимает его объятия.

Снейп прижимает Поттера к своей груди и кладет подбородок ему на макушку, где, вопреки всем доводам рассудка, ему, кажется, вполне удобно.

«Помоги же мне, Лили», — в отчаянии думает он, пока Гарри вздрагивает и замирает в его объятиях.

Так он сидит с Поттером больше часа. Постепенно Гарри успокаивается и затихает, а сам Снейп начинает потихоньку засыпать — он совершенно измучен, — пока раздавшийся стук в дверь не возвращает его в сознание.

Гарри огорченно вздыхает, когда Снейп начинает отстраняться, и тот сжимает его плечо, чтобы успокоить.

— Все хорошо, — говорит он. — Мне нужно открыть дверь. Я сейчас вернусь.

На одеревеневших ногах он направляется к двери, сознавая при этом, что выглядит ужасно: рукава рубашки закатаны выше локтей, воротник расстегнут, а волосы выбились из-под стягивающей их ленты. Он решает, что ему все равно, особенно если это долгожданная помощь, обещанная Дамблдором.

Открыв дверь, он удивленно моргает при виде человека, стоящего перед ним.

— Мисс Лавгуд, — говорит он, обнаружив, что его голос слегка охрип от молчания. — Гарри не может принимать посетителей. Я должен попросить вас уйти.

Лавгуд улыбается так, будто ничего из этого не услышала.

— Добрый вечер, профессор Снейп, — произносит она, протягивая ему перевязанный пурпурной лентой свиток пергамента. — Профессор Дамблдор попросил меня передать вам это.

Снейп вопросительно выгибает бровь. «Она,— не может не подумать он, — довольно странный выбор посыльного». — Спасибо, — говорит он, забирая у нее пергамент и развязывая ленту.

«Северус, — начинается оно Дамблдоровским, узким, каллиграфическим почерком XIX века.

Премного благодарен, что поставил меня в известность касаемо ситуации с Верноном Дурслем. Могу себе представить, чего тебе стоило предоставить кому-то другому возможность с ним разобраться. Смею тебя заверить, мистер Дурсль будет удостоен моего особого внимания задолго до того, как тебе представится возможность снова поддаться искушению.

Я отправляю это письмо с мисс Лавгуд, которая любезно вызвалась выделить свое время, чтобы помочь тебе позаботиться о Гарри в эти выходные. Кроме того, мадам Помфри зайдет к тебе сразу после ужина. Не задумываясь, полностью полагайся на мисс Лавгуд; она прекрасно осведомлена о реальном положении дел относительно Гарри и с удовольствием окажет тебе всяческое содействие в этом предприятии. Сам я навещу тебя завтра рано утром. Если я могу быть еще чем-то полезен, пожалуйста, сообщи мне.

С уважением,

Альбус Дамблдор».

Закончив читать, Снейп бросает взгляд поверх письма на девушку, стоящую в дверях. Она стоит там довольно терпеливо, с выражением любопытного предвкушения в ее широко распахнутых глазах. Снейп замечает, что она даже переоделась из своей школьной формы в обычную маггловскую одежду: джинсы и джемпер.

«Зато, по крайней мере, она выглядит так, будто спала хотя бы ночь за прошедшую неделю», — говорит себе Снейп, понимая, что все же слишком устал, чтобы отказываться от помощи, в каком бы виде она к нему ни пришла.

— Что ж, мисс Лавгуд, — говорит он, отступая от двери. — Полагаю, вы можете войти.

Получив от профессора Снейпа приглашение войти, Луна переступает порог его комнаты и улыбается ему теплой улыбкой, тогда как Снейп, закрыв за ней дверь, слегка прищуривается, окидывая ее задумчивым взглядом.

Пару часов назад, стоя в коридоре перед кабинетом профессора Дамблдора и сжимая в руке записку, полученную от него во время урока Прорицания, она встретила Рона и Гермиону. Они выглядели сильно взволнованными, и если поначалу Гермиона не разрешала Рону объяснять причину, то стоило Луне показать им записку директора, как оба разразились довольно запутанной историей про взрывающиеся котлы. Вот только Рона, по-видимому, привело в замешательство то, почему профессор Дамблдор хотел ее видеть, ведь это им он обещал все объяснить, на что Луна решила в тот момент промолчать. Она невольно задумывается о том, сколько времени потребуется Снейпу, чтобы собраться с мыслями и спросить. Впрочем, возможно, ему просто нет до этого дела.

— У вас усталый вид, профессор, — не может не заметить она в тот момент, когда Снейп проводит рукой по волосам и моргает, словно пытаясь смахнуть с глаз сонную дрему.

— Весьма наблюдательно, мисс Лавгуд, — отвечает он, слегка поджав губы. — Кстати, вы случаем не поведаете мне, по какой причине директор считает, что лучшая помощь, которую он может мне предложить в данной ситуации, — это помощь студентки пятого курса, не имеющей особых способностей к зельеварению или к колдомедецине?

«Ну, ждать пришлось недолго», — думает она, даже немного обрадовавшись. Сама она довольно непосредственный человек, и порой это отпугивает людей. К тому же отвечать на озвученные вопросы всегда приятнее, нежели чем разбирать диалог по крупицам, в попытке найти то невысказанное.

— Профессор Дамблдор не называл причину, — говорит она ему, стараясь отвечать исчерпывающе, — но, полагаю, все из-за того, что ему известно о том, что я сама принимала «Глоток сна наяву». Видите ли, таких людей не так уж много — я была достаточно редким случаем, обо мне как-то писали в газете и не только.

Глаза Снейпа заметно округляются.

— Вы принимали это зелье? — спрашивает он на удивление сдавленным голосом, как если бы случайно наткнулся на эту информацию, а теперь боится дать ей понять, что знает об этом. — Я не… — он замолкает, чуть замешкавшись. — Могу ли я узнать, когда? И при каких обстоятельствах?

Она кивает. Как бы там не казалось другим, она вовсе не против поговорить об этом. Ей думается, что все было бы иначе, будь она кем-то вроде Гарри — совершенно незнакомые люди считают, что знают о нем все, из-за того, что случилось с ним в детстве — или профессора Снейпа, чьи секреты чрезвычайно опасны. Вот только Луна так редко с кем-либо разговаривает, что ее не может не радовать, когда люди задают ей вопросы об ее жизни.

Кроме того, она столько раз мысленно переживала смерть матери, что теперь уже говорить об этом стало почти несложно.

— Моя мама умерла во время эксперимента с взрывоопасными чарами, когда мне было девять, — говорит она ему, утешившись тем, что выражение его лица не выдает ничего, кроме интереса — хотя возможно, на нем все-таки проскальзывают нотки беспокойства. — Я была с ней в комнате, когда это произошло, и все видела. После этого случая я долгое время не разговаривала с людьми и старалась даже на них не смотреть. А отец был слишком подавлен, чтобы сразу это заметить. Всякий раз, стоило мне только закрыть глаза, я снова видела этот несчастный случай, а мои кошмары стали настолько ужасны, что я перестала спать почти на неделю. Тогда-то меня и отправили в Мунго. В то время зелье было еще новинкой, врачи думали, оно поможет мне снова прийти в себя. И оно действительно сработало, причем довольно неплохо, я даже смогла заплакать после того, как все закончилось.

Луна обнаруживает, что Снейп смотрит на нее слегка шокированно. Она и не против, в конце концов, было просто ужасно пережить такое, и все-таки ей приятно сознавать, что он это понимает. Правда, он единственный человек, кому она когда-либо это говорила, и кто точно знает, что именно делает зелье. Не считая профессора Дамблдора, конечно, но ему и не нужно было ничего говорить.

— Я... — Снейп замолкает, прочищая горло. — Мне кажется, я читал несколько статей, о которых идет речь, — в определенных кругах это был, как вы говорите, довольно известный экспериментальный случай. Но я не думал... — он слегка качает головой. — Неважно. Благодарю вас за доверие, мисс Лавгуд, безусловно, я отнесусь к этому с должным уважением,— его тон становится более оживленным. — Рад, что директор прислал именно вас. Надеюсь, позже вы сможете ответить на пару моих вопросов… Мне бы очень хотелось узнать, чего ожидать во время выздоровления Га… мистера Поттера.

— Я с радостью расскажу вам все, что знаю, — говорит она, немного растрогавшись от столь искренней учтивости. — Правда, я уже многого не помню. Но если хотите, я разрешу мистеру Дансени поговорить с вами об этом. Он был целителем, курирующим мой случай, — объясняет она, глядя на его озадаченный вид.

— Это... Это очень щедро с вашей стороны, мисс Лавгуд, — произносит он, и на мгновение его лицо смягчается улыбкой. — Буду иметь в виду.

Они разговаривают уже пять минут, но до сих пор не отошли от двери больше чем на несколько футов. И хотя Снейп действительно выглядит очень уставшим, он вряд ли оценит, если ученица попросит его уйти, и уж, конечно, не разрешит ей самой позаботиться обо всем, так что она тщательно подбирает следующие слова.

— Я бы пришла раньше, — говорит она, — но директор велел дождаться, пока не закончатся все занятия. Если вы хотите немного отдохнуть, профессор, я могу посидеть с Гарри… Вы тут уже давно, к тому же скоро время ужина.

Луна уверена: тоскливое выражение, промелькнувшее на его лице, ей не привиделось, но он лишь качает головой.

— Возможно, позже, — говорит он. — Пока я не могу его оставить. Я сказал ему, что вернусь, — Снейп резко поворачивается на каблуках и направляется к открытой двери, ведущей в гостиную. — Прошу за мной, — не оборачиваясь, приглашает он.

Снейп приводит ее в небольшую комнатку, сплошь уставленную изнывающими от тяжести книжными полками. За каминной решеткой горит огонь, пламя которого достигает верхнего края ограждения, но этого недостаточно, чтобы оно сумело вырваться наружу. Диван, расположенный в центре комнаты, развернут к камину и окружен двумя журнальными столиками и двумя креслами. А над возвышающейся спинкой этого самого дивана, выглядывает макушка Гарри, даже не шелохнувшегося при их появлении.

— Его галлюцинации за последний час приняли совсем иной оборот, — говорит Снейп, подходя и становясь рядом с ней. — Какое-то время они были довольно сильными. Так что теперь он физически истощен. Он перестал озвучивать то, что видит, но я уверен, он... страдает, — когда Снейп говорит ей об этом, его голос звучит довольно спокойно, но краем глаза она замечает, как дрожат его руки. — Я решил прекратить попытки вытянуть его оттуда, надеясь, что так ему удастся хотя бы физически отдохнуть, — он делает паузу. — Признаться, я в некотором замешательстве касательно того, что еще можно для него сделать.

Луна прекрасно слышит незаданный вопрос. В этом ее главный талант.

— Думаю, единственное, что мы можем сделать, это заставить его чувствовать себя в безопасности, — заявляет она, — и дать ему понять, что он не одинок. Почему бы нам не присесть рядом с ним, профессор?

Снейп слегка вздрагивает от неожиданности, затем кивает.

— Конечно.

Когда он не сразу выходит вперед, она понимает, что Снейп ждет ее действий. Она направляется к дивану, обходя его по большой дуге, чтобы Гарри мог заметить ее приближение и не испугаться. Но увидев его, свернувшегося калачиком под одеялом, с дорожками слез на щеках, она едва сдерживается, чтобы не заплакать. Если Снейп выглядит измученным, то на Гарри просто лица нет, под его глазами залегли тени, похожие на синяки, а кожа стала белее лунного камня. Когда Луна подходит ближе, он поднимает глаза, и она видит в них узнавание, сопровождаемое вспышкой отчаяния, она понимает, что оно означает — он увидел ее и отмахнулся, как от очередного сна.

— Ты узнаешь меня, Гарри? — тихо спрашивает она, когда Снейп садится рядом с ним на диван. Ей приятно наблюдать, как его рука на мгновение смыкается на плече Гарри, словно успокаивая его, и уголки Гарриных губ приподнимаются в слабой улыбке.

— Здесь Луна, — говорит он, но не ей, а Снейпу.

— Да, Поттер, — произносит он, — она здесь. Она пришла, чтобы посидеть с… нами какое-то время.

Луна понимает, он хотел сказать «посидеть с тобой», но перешел на «нас», чтобы Гарри не подумал, будто он уже уходит. Она улыбается Снейпу, хотя он, кажется, этого и не замечает. Все-таки, не зря он ее любимый учитель.

В несколько шагов Луна преодолевает расстояние между ней и Гарри. Медленно потянувшись к нему, она высвобождает его руку из одеяла и крепко сжимает. Гарри снова смотрит на нее, и его глаза расширяются.

— Ты... Ты правда здесь, — произносит он задыхающимся голосом.

— Так и есть, — говорит она. — Подвинешься?

Он моргает, глядя на нее, а потом любезно отодвигается на несколько дюймов, давая ей возможность сесть рядом. Снейп, которого потеснило это действие, встает и пересаживается в соседнее кресло. А Луна между тем протискивается между Гарри и подлокотником дивана.

— Почему ты здесь? — спрашивает Гарри, слегка нахмурившись. — Я сейчас не в лучшей форме. Луна, не думаю, что тебе стоит…

— Я хотела составить вам с профессором Снейпом компанию, — говорит она, снова беря его за руку. Она помнит, как это помогало ей — помимо страха, боли и смятения, это единственное, что она ясно помнит в те моменты, когда сама принимала зелье. Как легко становилось, когда кто-то держал ее за руку, а стоило этому прекратиться, ей казалось, что мир вокруг нее рушился на части. Она задумывается, а говорил ли кто-нибудь об этом Снейпу — вряд ли мистер Дансени поместил это в свою статью.

— Серьезно, Луна, — снова произносит Гарри надтреснутым голосом. — Я делаю странные вещи… Я могу навредить тебе …

— Не навредишь, — тут же отвечает она. — И я никуда не уйду. Ты же мой друг.

Снейп приходит в изумление, но ничего не говорит.

— Кажется, я сделал больно Снейпу, — говорит Гарри, поднимая свободную руку, чтобы потереть глаза. Опустив ее обратно, он пристально вглядывается в лицо Лавгуд. — Тебе очень повезло, что он твой отец, Луна.

— Да, — отвечает она, несмотря на удивленный вздох, который Снейпа, кажется, не в силах сдержать. Она бросает на него быстрый взгляд и снова поворачивается к Гарри. — Впрочем, я думаю, что он также и твой отец.

— В самом деле, мисс Лав…

— Иногда, — говорит Гарри, и Снейп резко замолкает. — Но он не разрешает мне пойти в мой чулан.

Луна чувствует, как взгляд Снейпа сверлит ей затылок.

— Ты хочешь пойти в свой чулан? — спрашивает она.

Гарри пожимает плечами.

— Там безопасно, — неуверенно произносит он.

— Здесь мы тоже в безопасности, — говорит она. — Профессор Снейп не допустит, чтобы с нами что-то случилось.

Гарри ненадолго замолкает. И в этот момент молчание Снейпа становится почти осязаемо.

— Иногда он становится таким злым, — произносит Гарри.

Она словно чувствует то напряжение, которое исходит от Снейпа, сидящего в соседнем кресле. «Как же ему обидно слышать такое, — думает она. — Он ведь так старается».

— Я тоже иногда злюсь, — осторожно говорит она, — как и ты. Но профессор Снейп никогда не причинит нам вреда.

Гарри не отвечает, и всю следующую минуту никто больше не произносит ни слова. Впрочем, Луна не может не заметить, как нарастает беспокойство Снейпа, словно есть в его мыслях что-то такое, что давит на него невыносимым грузом, только он не может заставить себя произнести это вслух.

— Гарри, — говорит она, — мы с профессором Снейпом собираемся пойти на кухню и приготовить чай. Мы сразу же вернемся.

Когда она тихонько убирает руку, Гарри огорченно опускает голову, но он все-таки кивает. Снейп уже поднялся и, получив от нее одобрительный кивок, ведет ее на кухню.

Луна подозревает, спроси она сейчас, что его интересует, как он моментально заявит, что вообще не собирался о чем-то там говорить. Так что вместо этого она расстегивает джемпер, надетый поверх ее блузки, и обвязывает его рукава вокруг талии, а затем поворачивается к раковине, чтобы наполнить чайник водой. Прохладный воздух подземелья покалывает ее голые руки — в замке все еще стоит по-летнему теплая атмосфера, поэтому ее блузка не имеет рукавов.

Снейп молча ставит банку с чайными листьями и пустой заварочный чайник на стол рядом с ней — и вдруг с шумом втягивает воздух.

— Откуда, — произносит он напряженным голосом, — у вас этот синяк, мисс Лавгуд?

Луна ждала этого вопроса. Она знала, что он спросит об этом, стоит ей только снять джемпер. И дело вовсе не в том, что она хочет, чтобы он злился или беспокоился о ней, пусть это и мило. И нет, ей совсем не хочется, чтобы он исключил бедного, глупого Джереми Бишопа, потому что то столкновение действительно вышло случайно. Однако, рассказав Снейпу о том, что случилось с ней сегодня утром, она сможет постепенно подвести его к вопросу, на который, как она знает, он действительно хочет получить ответ. И она должна ответить на него, даже если он его не задаст, потому что ему нужна эта информация, чтобы помочь Гарри.

— Я упала в коридоре, пока шла сегодня на завтрак, — говорит она ему, наливая в заварочный чайник горячую воду и засыпая в него чайные листья. — И довольно жестко приземлилась.

Снейп выгибает бровь.

— Вы упали? — сухо произносит он. — Или вас толкнули?

— Это был несчастный случай, — уверенно говорит она, зная, что он будет внимательнее прислушиваться к тону ее голоса, нежели чем к словам.

Губы Снейпа сжимается в тонкую линию.

— И много ли было таких несчастных случаев в этом семестре? — спрашивает он мрачным голосом.

— Не очень, — отвечает она, наливая кипяток из чайника в кружку. — Все стало значительно лучше после того, что вы сделали для меня в прошлом году.

— Все что я сделал — это следил за соблюдением стандартных норм поведения, предъявляемых к ученикам в этой школе, — немедленно заявляет он.

Пряча улыбку, Луна наполняет маленький кувшинчик сливками.

— Да, — произносит она, — но, знаете, профессор, не все так делают.

Он не отвечает, вот только его кислое выражение лица говорит само за себя.

— Гарри это известно, — небрежно добавляет она, насыпая в вазочку сахар. — Я имею в виду то, что вы помогли мне. Наверное, поэтому ему приснилось, что я ваша дочь. У него ведь никогда не было папы; по-моему, Гарри думает, что отцы всегда защищают своих детей. Конечно, так бывает не всегда, да и вряд ли его сны настолько замысловаты.

Как бы не интересовал Луну профессор Снейп, они никогда толком не разговаривали — и, само собой, он никогда не рассказывал ей о своей семье. Вот только она очень внимательно наблюдала за ним все эти годы, и как ей кажется, вполне могла сделать несколько разумных выводов, если требовалось. Среди которых — ее подозрение, что будучи ребенком, он отнюдь не чувствовал себя в безопасности и вряд ли был по-настоящему счастлив — уж слишком быстро он замечает подобную боль в других.

Он ей действительно очень нравится.

Она замечает, что Снейп внимательно наблюдает за тем, как она ставит чашки и блюдца на поднос.

— Если не ошибаюсь, летом вы живете вместе со своим отцом? — весьма осторожно спрашивает он.

— Я его очень люблю, — говорит она, — и мы прекрасно ладим. Но с тех пор, как умерла моя мама, он стал мало что замечать, и я не могу его за это винить, — поскольку это все, что Луна может сказать по этому поводу, она просто берет поднос и поворачивается к двери. — Наверное, нам уже стоит вернуться к Гарри?

Снейп ничего не отвечает, лишь забирает у нее тяжелый чайный поднос и выходит в гостиную. Улыбаясь про себя, Луна следует за ним.

Гарри берет протянутую Луной чашку и удивленно смотрит на нее. Кажется, ей не составляет труда понять, что он сейчас чувствует — ощущаемое тепло от прикосновения к чашке становятся якорем к бодрствующему миру. На самом деле у него уже был таковой с самого начала.

Какое-то время они просто молча сидят рядом, а Луна время от времени наполняет Гаррину чашку. И внимательно наблюдает за ним, замечая, как его глаза отслеживают движения предметов и людей, которых она не видит. Он не кричит и не пытается встать с дивана, поэтому она позволяет себе надеяться, что сейчас он не сильно страдает.

Снейп, в свою очередь, выглядит так, будто еще пара минут и бодрствующее сознание вот-вот его покинет. Его голова опускается, и он начинает клевать носом, глаза то закрываются, то снова открываются, при этом он дважды чуть не роняет свою чашку.

— Профессор Снейп, — тихо произносит Луна, и он вздрагивает, будто она это прокричала. Его затуманенный взгляд обращается к ней.

— Сэр, я правда думаю, вам стоит пойти и попытаться хотя бы немного отдохнуть, — говорит она.

Снейп хмурится, ставя чашку на стоящий возле него столик.

— В этом нет необходимости, мисс Лавгуд.

— У нас с Гарри все будет в порядке, — произносит она. — И мадам Помфри будет здесь с минуты на минуту.

Он, кажется, задумывается.

— Может быть позже, — говорит он. — Когда придет Поппи.

— Вы, конечно, можете заснуть в кресле, — произносит она, пряча свою улыбку, — только, по-моему, это будет жутко неудобно и едва ли полезно.

На что он только фыркает.

— Я бы с удовольствием, — признается он, и уже одна эта откровенность показывает ей, насколько он сейчас утомлен. — Но я не хочу... То есть не думаю, что было бы разумно оставлять вас одних.

— Уверена, с нами ничего не случится, правда, — говорит она. — В конце концов, именно для этого меня и прислал профессор Дамблдор.

Снейп награждает ее долгим взглядом. Кажется, внутри него идет борьба из-за слов, которые он предпочел бы не говорить. И Луна терпеливо ждет окончания этой схватки.

— Дело вовсе не в этом, уверен, вы справитесь, — наконец произносит он, — только... Учитывая душевное состояние Поттера…

Он замолкает, чувствуя себя неловко, но секунду спустя делает еще одну попытку.

— Поттер заперт в своем сознании, — говорит он. — И хотя все его сны до сих пор были однотипны, неизвестно, что ему может… — Снейп снова замолкает и закрывает на мгновение глаза, открыв их, он продолжает: — Он шестнадцатилетний юноша, мисс Лавгуд, а юношеские сны часто бывают... Я говорю это не для того, чтобы как-то принизить его достоинство, но его самообладание ослаблено, и оставь я вас с ним наедине, может случиться так, что он…

К своему удивлению, Луна обнаруживает, что заливается краской, но, тем не менее, спокойно отвечает:

— Я очень сомневаюсь, что Гарри станет навязываться кому-то, даже во сне, — говорит она ему. Сидящий рядом с ней Гарри слегка вздрагивает при упоминании собственного имени, но в целом никак больше не реагирует на проходящий над ним разговор.

— Он молодой парень, — мрачно повторяет Снейп. — В некоторых аспектах все молодые люди одинаковы.

— Да, — просто отвечает Луна, — и я знаю это с одиннадцати лет. Но у меня есть моя палочка, вы же знаете.

— Даже в его нынешнем состоянии он намного сильнее вас.

— В общем, да. Во мне пять футов три дюйма, как и у большинства людей. Но я довольно быстро накладываю связывающее заклятие, к тому же у Гарри даже нет палочки, разве не так?

— Волдеморт, — внезапно произносит Гарри, вздрагивая рядом с ней, — он сломал ее. У меня ее больше нет...

Луна крепко сжимает его руку и снова поднимает глаза на Снейпа. Его забота, считает она, очень трогательна, но это не значит, что стоит позволить ему свалиться в обморок от изнеможения.

— Пожалуй, Гарри сейчас занимают несколько иные вещи, профессор, — тихо говорит она.

Снейп переводит взгляд с Луны на Гарри, сидящего и глазеющего на огонь, и шумно вздыхает.

— Так и быть, — соглашается он, поднимаясь на ноги. — Но если у вас возникнут какие-то проблемы или трудности, я надеюсь, вы приведете меня. Я оставлю дверь приоткрытой, чтобы вы могли позвать меня, если не сможете прийти сами.

— Я все поняла, — отвечает она, надеясь, что ее голос звучит успокаивающе.

Снейп выгибает бровь, точно понимая, что его успокаивают.

— Вы должны пообещать мне, мисс Лавгуд.

— Я обещаю, — произносит она.

Снейп на секунду замирает и хмурится, как будто он что-то забыл и теперь пытается вспомнить, что именно. Затем его лицо проясняется; он достает палочку и выполняет призывающее заклинание. Через открытую дверь гостиной к нему в руки приплывет маленькая баночка, и он протягивает ее Луне.

— Для вашей руки, — коротко бросает он, а затем разворачивается и, не сказав больше ни слова, исчезает в коридоре.

Луна смотрит ему вслед, а потом поворачивается к Гарри и улыбается.

— Он и вправду довольно неплохое подобие отца, — говорит она. — Хочешь, я тебе немного почитаю?

— Сказку, — произносит Гарри с застенчивой улыбкой.

* * *

К тому времени, как приходит мадам Помфри, Луна уже больше часа читает вслух «Таинственный сад» притихшему и прильнувшему к ее плечу Гарри. Она удивленно моргает, когда Луна открывает ей дверь, — очевидно, ожидая увидеть профессора Снейпа, — но быстро приходит в себя.

— Как поживает пациент? — спрашивает она, проносясь мимо Луны в комнату. — Или это слишком оптимистично с моей стороны, предполагать, что он тут только один?

— Профессор Снейп отдыхает, — отвечает ей Луна. — Он был очень утомлен, но я думаю, с ним все в порядке. А вот Гарри совсем обессилен.

Мадам Помфри поджимает губы.

— Веди меня к нему, — говорит она.

Луна ведет мадам Помфри в гостиную и указывает на Гарри, сидящего на диване. Та подходит к нему и усаживается в кресло, которое недавно освободил Снейп, и начинает проводить диагностику своей палочкой.

— Честное слово, — произносит она, когда заканчивает осмотр, — будь лазарет под моим личным управлением, то эти двое всю жизнь провели бы у меня в полосатых фланелевых пижамах.

Луна старается не засмеяться.

— Вы имеете в виду Гарри и профессора Снейпа?

— А кого же еще, — мадам Помфри опускает глаза на Гарри. — Как вы себя чувствуете, мистер Поттер?

Гарри прищуривается, глядя на нее.

— Я точно не уверен, но думаю, что по мне потоптался гиппогриф.

Мадам Помфри фыркает, что заставляет Луну задуматься, не у нее ли Снейп этому научился, когда был еще студентом Хогвартса.

— Не сомневаюсь, что именно так вы себя и чувствуете, — говорит она ему. — Помимо обезвоживания и напряжения мышц у вас, по всей видимости, присутствует еще и ноющая боль в тех местах, о существовании которых вы даже и не подозревали.

Встревожив Луну, да и мадам Помфри, Гарри снова сворачивается калачиком, и по его лицу начинают течь слезы.

— Лечение очень дорогое, — бормочет он, — тетя Петунья говорит, оно не для таких уродов, как я.

«А ведь это же проще простого, — думает Луна, глядя на камин и крепче сжимая руку Гарри, — всего-то переправиться через камин до дома какого-нибудь волшебника в Суррее, а оттуда уже на метле добраться до дома Гарриной тети, знать бы только правильный адрес». Правда, Луна не до конца уверена, что стала бы делать, прибыв на место, но как ей кажется, она бы придумала что-нибудь по дороге. Ей ну уж очень хочется туда оправиться, учитывая то, что она сейчас чувствует.

Мадам Помфри отводит взгляд, и Луна замечает, как та изо всех сил пытается сохранить свою обычную бодрую отстраненность.

— Мои снадобья для тебя, — говорит она ему, не терпящим возражения тоном. Раскрыв ладонь, она постукивает по ней волшебной палочкой и там сразу же материализуется пузырек с мерцающим синим зельем. Сжимая его в руке, она начинает протягивать его Гарри, но чуть помедлив, решает отдать зелье Луне.

— Он станет его пить? — спрашивает она.

— Думаю, да, — отвечает Луна, рассматривая пузырек. — А что это?

— Питательное зелье с добавлением мышечного релаксанта.

Луна протягивает флакон Гарри, который косится на него с неким подозрением.

— Оно синее, — говорит он. — И странно пахнет.

— Да, — произносит Луна. — Это потому, что оно волшебное.

— О. Значит, для уродов, — Гарри морщится, как ребенок, ожидая неприятного вкуса, и опрокидывает содержимое в рот.

Мадам Помфри удовлетворенно кивает.

— Боюсь, это все, что я могу для него сделать. Стазисные повязки на его ребрах продержатся еще некоторое время. По крайней мере, он спокойно сидит, что меня очень радует, конечно, по-хорошему, он должен быть в постели, но полагаю, пока не пройдет действие зелья, с этим ничего не поделать, — она качает головой. — Честно говоря, я не понимаю, о чем Северус думал, знакомя студентов с подобным зельем — и это он то, кто сроду не станет рубить сплеча.

— Уверена, он хотел как лучше, — произносит Луна в его защиту.

Мадам Помфри только в очередной раз качает головой.

— Что ж, мисс Лавгуд, могу я что-нибудь сделать для вас, пока я еще здесь? Может, бодроперцовое зелье? Я бы могла оставить успокаивающую микстуру, но она вам, похоже, не нужна, а Поттер уже получил ее вместе с тем зельем, которое только что принял.

— Ничего не нужно, спасибо, — отвечает Луна.

— Хорошо, тогда если я вам понадоблюсь, не стесняйтесь, вызывайте меня через камин… Полагаю, мне в любом случае предстоит провести большую часть ночи на ногах, — она вскидывает руку, когда Луна начинает подниматься с дивана. — Не нужно меня провожать, я найду дорогу.

Кивнув на прощание, мадам Помфри выходит из комнаты. А минутой позже Луна слышит хлопок закрывающейся входной двери.

— Тебе еще почитать? — спрашивает она Гарри, который смотрит на нее так, словно ждет, что она вот-вот исчезнет.

— Я только что видел мадам Помфри, — неуверенно произносит он. — Она была…

— Да, она была здесь, — заверяет его Луна, касаясь его руки. — И я тоже здесь.

Гарри кивает и снова переводит взгляд на огонь.

— Вот только Снейп ушел, — удрученно произносит он.

— Да, ему нужно было отдохнуть, — говорит она. — Он не хотел уходить, но мне пришлось настоять.

— Ты тоже уйдешь, — произносит он все тем же унылым голосом.

— Нет, Гарри, — уверяет она, придвигаясь ближе и снова беря его за руку. — Вовсе нет.

— Хорошие люди всегда уходят, — упрямо утверждает он.

— О нет, — говорит она ему, — только не здесь. Ты разве не знаешь, где находишься?

Гарри поворачивается, чтобы посмотреть на нее, и качает головой.

«Это настолько непривычно, — думает Луна, — и немного горько видеть Гарри таким». Он очень сильный человек; с тех пор, как Луна встретила его в прошлом году, она чувствовала себя под защитой этой самой силы, ведь он такой добрый, а еще ему все равно, что другие люди считают ее странной или называют «полоумной». Когда он смотрит на нее, кажется, что он и вправду видит ее. Теперь и она может увидеть его: с одной стороны сильный человек, пытающийся спасти всех, кроме себя, а с другой — человек, которым он является в своих снах. Такой же испуганный и потерянный, какой она порой чувствует себя, когда просыпается посреди ночи с именем матери на губах или возвращается домой на лето, чтобы увидеть рассеянный взгляд отца, глядящий прямо сквозь нее.

— Ты в чулане, Гарри, — говорит она. — Это волшебный чулан, и здесь всегда безопасно. Тут есть все, что тебе нужно, а еще люди, которые здесь с тобой, любят тебя. Это особое место, только для таких людей, как ты и я. Здесь нет уродов.

Гарри смотрит на нее большими глазами, потом оглядывается по сторонам, словно видит комнату впервые.

— Внутри он больше, — удивленно произносит он.

Луна смеется.

— Да.

— Мне это снится, да?

Луна улыбается и сжимает его руку.

— Нет, Гарри, — говорит она, — это не сон.

Она не ощущает тревоги, когда спустя несколько секунд Гарри начинает тихо плакать. Ведь ей известна разница между одним видом плача и другим, и это не те отчаянные, беспомощные слезы, которые, без сомнения, были у него раньше, — скорее, это слезы облегчения и какой-то безудержной, непередаваемой радости.

Без малейших колебаний она притягивает его к себе. Он крепко прижимается к ней, и Луне становится так же спокойно от его тепла, как, кажется, и ему от ее объятий.

Она не замечает, как начинает засыпать, однако внезапно проснувшись от звука открывающейся и закрывающейся двери за ее спиной, подозревает, что дремлет уже несколько часов. Постепенно она начинает понимать, где находится и кто всей тяжестью наваливается на нее. Более того, она осознает, что слышит дыхание Гарри — глубокое, ровное и медленное. Он спит.

Луна не открывает глаз. Она не решается пошевелиться даже на самую малость, боясь при этом его разбудить. Однако она слышит чьи-то приближающиеся шаги, тихие и медленные, будто нерешительные, а потом голос, звучащий высоко над ее головой.

— Мисс Лавгуд, — произносит Снейп до неузнаваемости мягким тоном.

Она по-прежнему не двигается и не подает никаких признаков того, что проснулась. Ей здесь так тепло и уютно, и к тому же ей все еще очень хочется спать, кажется, она готова пролежать здесь целую вечность.

Но затем совсем рядом она слышит шелест мантии, и вдруг чья-то рука легонько ложится ей на плечо, а потом — на мгновение ей кажется, что она все еще спит и видит сон — та же самая рука убирает волосы с ее лица и нежно обводит контур ее щеки.

— Мисс Лавгуд, — снова говорит голос, а потом еще тише: — Луна.

Луна открывает глаза и видит Снейпа, стоящего на полу на коленях рядом с ними, опирающегося рукой о подлокотник дивана.

— Профессор, — моргая, говорит она, — простите, я не хотела засыпать.

— Не извиняйтесь, — произносит он хриплым голосом. И смотрит на нее с чем-то вроде удивления. — Гарри спит, — продолжает он, и из его уст это звучит скорее как вопрос.

— Я знаю, — шепчет она.

— Это... — Снейп чуть пошатывается, качая головой. — Это же невозможно. Зелье... Оно стимулирует центры мозга, которые... Только чрезмерное волнение во время сновидения способно предотвратить... — он моргает и снова качает головой. — Как, черт возьми, вам это удалось?

— Это волшебный чулан, — сонно бормочет она.

Снейп выглядит так, словно понятия не имеет, что на это ответить. Он встает, поправляя свою мантию.

— Который сейчас час?— спрашивает Луна.

— Почти четыре утра, — говорит он. — Вам следует вернуться в ваше общежитие.

— Я не хочу его будить, — тут же произносит она.

В ответ Снейп наклоняется. Поняв, что он собирается сделать, она приподнимается, высвобождая руки Гарри со своих плеч. Снейп хватает его под мышки и приподнимает, затем обхватывает одной рукой его грудь и просовывает другую руку ему под колени. Выпрямившись под своей ношей, он разворачивается и уносит неподвижного и все еще спящего Гарри из гостиной.

Луна встает и потягивается, разминая затекшую спину и ноги, затем поворачивается и следует за Снейпом в его комнату. Она стоит в дверях, наблюдая, как Снейп укладывает Гарри на кровать и натягивает ему одеяло почти до подбородка. Какое-то время он стоит у кровати, глядя вниз на Гарри, а потом поворачивается к двери. Луна отступает в сторону, чтобы пропустить его; пройдя мимо нее и наполовину прикрыв за собой дверь, он кладет руку ей на плечо и ведет обратно по коридору к двери своих комнат.

— Можно мне позже снова прийти навестить его? — спрашивает она по дороге.

— Учитывая обстоятельства, — говорит он, — думаю, это будет даже неплохо. Хотя, если он сейчас спит, то, возможно, и не проснется, пока не закончится действие зелья.

— Очень на это надеюсь, — искренне произносит она, — поскольку это зелье и вправду довольно ужасно.

Дойдя до двери, Снейп берется за ручку и открывает для Луны дверь. Затем останавливается и смотрит на нее сверху вниз.

— Вы, — говорит он, — удивительный ребенок, мисс Лавгуд.

Луна даже не знает, что на это ответить, но ее глаза, наполняющиеся слезами, кажется, имеют свое представление об этом.

Рука Снейпа на мгновение сжимает ее плечо. Затем он отпускает ее, и Луна, внезапно почувствовав себя так же тепло и радостно, как перед камином, выходит за дверь и возвращается в башню Рейвенкло.

Еще неделю назад Снейп точно знал, что стал бы делать с образовавшимся у него свободным временем, но не теперь, когда Луна Лавгуд совершила чудо и помогла Поттеру уснуть. И все же он не из тех, кто сидит без дела. Всегда можно заняться проверкой работ, составлением учебных планов или возобновить частные исследования. К тому же теперь, когда его главный источник беспокойства, — а именно Поттер, вымотавший себя, Снейпа или сразу их двоих, находясь под действием зелья, — уснул, тот вполне может сосредоточиться на каком-нибудь полезном занятии, конечно, только до тех пор, пока Гарри не проснется и ему вновь не потребуется сиделка. Вот только его внимание каждый раз ускользает. Стоит ему лишь занести перо над пергаментом, как чистый лист на его глазах заполняется изображением двух подростков, уснувших на его диване в гостиной, словно прильнувших друг к дружке котят. И он в очередной раз испытывает замешательство из-за непрошеного всплеска эмоций от развернувшейся перед ним картины.

Снейп питает некую симпатию к Луне Лавгуд. В чем не прочь признаться самому себе, где-то в укромном уголке собственных мыслей. Нет ничего, что мешает проявить к ней интерес — никакой проблемной репутации, прилагающейся к ее внешности или фамилии. Она — рейвенкловка, чистокровна, да и ее отец не представляет никакой угрозы для Темного Лорда. Снейп мог бы благоволить ей публично, если бы захотел, не беспокоясь о том, какие сказки Драко Малфой может поведать своему отцу. Само собой, он никогда этого не сделает — он должен считаться со своей репутацией если не ублюдка, то Пожирателя Смерти, — пусть даже она не представляет для него угрозы. На самом деле тут все скорее наоборот. Порой такое утешение знать, что она смотрит на него с неким почтением — поскольку не делает из этого секрета, — знать, что после всего, что он сделал, после всех тех деяний, омрачивших его душу, в нем остается хоть какая-то крупица доброты, которую невинный человек может разглядеть и даже оценить.

Ко всему прочему, она забавляет его, что является немалым достижением, учитывая его темперамент и то, какую жизнь он ведет. Она не такая как все. Правда из-за ее невнимательного, безответственного отца ее голова забита всякой ерундой, но все же Луна обладает ясностью восприятия и неподдельной смелостью — столь отличной от безрассудной гриффиндорской бравады, — что не может остаться незамеченным в сравнении с той серой посредственностью коими является большинство ее одноклассников. И то, что они оскорбляют ее, только усиливает его внимание к ней — более того, то, что поначалу могло быть простой добропорядочностью, превратилось впоследствии в неустанное покровительство, нередко пугающее его своим неистовым порывом. Но его мало это волнует, в конце концов, кому как не ему знать, что такое быть мишенью мелочной юношеской жестокости, не сдерживаемой беспечным и самодовольным деканом факультета. К тому же, не имея ни инстинкта, ни склонности защитить себя так, чтобы в дальнейшем напрочь отбить у кого бы то ни было охоту нападать, она тем более беззащитна перед подобным поведением. Однако стоит ей только захотеть применить свой острый рейвенкловский интеллект для решения этой проблемы, как ее одноклассников будет ждать весьма неожиданный сюрприз. Но, как и другой раздражающий и хорошо знакомый ему ребенок, она, по всей видимости, даже не видит серьезных причин, чтобы попытаться хоть как-то обезопасить себя. Вот поэтому Снейп присматривает за ней, насколько это возможно, а в награду замечает, как голоса других детей, которых он не сумел защитить, раздаются в его голове чуть тише, чем обычно. Кроме того, он иногда замечает, как доверие в ее сияющем взгляде согревает его в холодные часы. Луна всегда ведет себя так, будто посвящена в какую-то величайшую тайну, о которой никто кроме нее не догадывается: временами Снейп даже тешит себя мыслью, что она хранит его секреты, где они получают искупление своей вины, превосходящей их первоначальный вес.

Но теперь — а вот и его источник беспокойства — она объединилась с Поттером, более того, она словом, взглядом и жестом доверила ему благополучие Поттера, равно как и Дамблдор. И хотя чувства Снейпа к Гарри все еще безумно запутаны, он осознает, что опасается даже мысли разочаровать ее веру. Если бы она потребовала или даже попросила, он, скорее всего, отказался бы — но она просто поверила, что он поступит правильно по отношению к ее другу. Вот только она не потрудилась объяснить, что в данном контексте подразумевается под правильным поступком, и поэтому Снейпу, как и прежде, остается только искать выход из сложившейся ситуации, но теперь уже с удвоенным грузом ответственности на плечах.

Пожалуй, это не тот случай, с которым любой человек может грамотно разобраться в четыре часа утра.

Хотя могло быть и хуже. Это могли быть те четыре часа утра, где Поттер просыпается и терзает душу Снейпа растерянными и безнадежными рыданиями, ища утешение, которое тот не может ему дать. Внезапно его переполняет чувство благодарности к Луне Лавгуд, и он задается вопросом: — «Не слишком ли рано будет в этом году представить ее имя к награде за особые заслуги перед школой».

Вымыв грязные чашки, создававшие беспорядок в его комнатах, и убрав чайный сервиз без всякой магии, ему все-таки удается отвлечься где-то на час. Сделав вывод, что с внезапно наступившей тишиной и спокойствием к нему вернулся аппетит, он заваривает себе чай и намазывает маслом парочку тостов. Вернувшись в гостиную, он устраивается на краешке дивана с книгой, которая совсем недавно лежала на соседнем столике раскрытая и перевернутая обложкой вверх. Когда он впервые это заметил, то сразу же начал репетировать лекцию о правильном уходе и обращении с томами из его библиотеки, чтобы при первой же возможности прочитать ее нерадивой девушке. Но взглянув на еще раз, он понимает, что название «Таинственный сад» ему совершенно не знакомо, а имя, написанное небесно-голубыми чернилами на внутренней стороне обложки, было не «С. Снейп», а «Луна Полимния Лавгуд, 8 с половиной лет».

«Маггловская», — быстро определяет он, взглянув на имя писателя, и удивляется, как у волшебницы могла оказаться подобная книга, да и еще в столь юном возрасте. Любопытство сменяется улыбкой, когда он начинает читать о худенькой сиротке со скверным характером, которую никто не любит, которая к тому же громогласно читает и держится особняком. «Мне уже нравится Мэри Леннокс», — рассуждает он, слегка удивившись, что дошел до конца третьей главы. Девочка не выносит дураков, а ее подсознательное увлечение свойствами растений и трав чем-то напоминает ему самого себя в том же возрасте.

Когда спустя какое-то время раздается стук в дверь, Снейп с чувством глубокого разочарования откладывает книгу в сторону. Он бросает взгляд на часы и обнаруживает, что сейчас чуть больше шести — «Ну конечно, Дамблдор ведь говорил, что зайдет утром». Снейп открывает дверь и, как ожидалось, видит стоящего на пороге директора, с серьезным и вопрошающим выражением на его лице.

— Ну, Северус, — произносит он, следуя приглашению Снейпа пройти внутрь, — как твои дела?

— Лучше, чем ожидалось, — отвечает ему Снейп и, закрывая дверь, замечает, как директор взглядом обводит комнату в поисках Гарри. — Поттер спит.

Довольно приятно наблюдать удивленное выражение на лице Дамблдора. — Как тебе это удалось? — спрашивает он.

— Я тут не при чем, — отвечает ему Снейп. — Все дело рук мисс Лавгуд. И нет, я понятия не имею, как она это сделала. Я оставил их вдвоем на какое-то время, а вернувшись... — Снейп разводит руками и пожимает плечами.

— Не может быть! — брови Дамблдора взлетают вверх. — Это, в самом деле, неожиданная… и весьма хорошая новость.

— А разве не с этой целью вы послали ко мне мисс Лавгуд? — спрашивает Снейп, высказывая свое подозрение, которое даже и не собирался скрывать.

— Отнюдь, — говорит Дамблдор. — Я только знал, что из всех Гарриных друзей именно она смогла бы сохранить самообладание в подобной ситуации, оставаясь при этом спокойной, а также успокаивающе воздействовать на него. На вас обоих, если уж на то пошло, — слегка улыбается он. — Ну что ж. Пятьдесят баллов Рейвенкло. Всегда приятно, когда окружающие превосходят наши ожидания.

— И, надо полагать, — произносит Снейп, жестом приглашая Дамблдора пройти к столу и, прежде чем сесть, наливает директору и себе чай, — в равной степени неприятно, когда эти ожидания не оправдываются, — «Лучше сразу все выяснить и покончить с этим, — думает он. В детстве он часто придерживался схожей политики, чтобы спровоцировать гнев отца, в противном случае тот имел все шансы перерасти в нечто более жестокое.

Дамблдор бросает на Снейпа пронзительный взгляд, как если бы он догадался об его рассуждениях.

— Если самобичевание — твой любимый способ справляться с собственным разочарованием, это твое дело, но я не собираюсь становиться кнутом в твоих руках. А если ждешь выговора, то напрасно, — выражение его лица немного смягчается, а голос становится довольно сухим. — Ты же не думаешь, что я стал бы тебя обвинять в том, что ты всерьез захотел оказаться в такой ситуации.

— Ваша правда, — соглашается Снейп, тихонько отпивая свой чай, чтобы скрыть румянец, появившийся то ли от смущения, то ли от облегчения. — Что ж, прекрасно. Тогда может, обсудим другие вопросы. Что вы предприняли насчет Вернона Дурсля?

— А ты действительно перешел прямо к делу, — Дамблдор опускает тоненькую дольку лимона в чай и слегка улыбается. — А что бы ты хотел, чтобы я с ним сделал?

— Не спрашивайте меня об этом, Альбус, — предупреждающе произносит Снейп. — Я не просто так оставил его вам.

— Да, признаться, я был весьма... тронут твоим письмом, — слабо улыбается Дамблдор. — Вчера в семь часов вечера Вернон Дурсль покинул свой дом в Суррее посредством портключа. Его доставили в мой кабинет, где, боюсь, ему пришлось немножко подождать, пока я улаживал некие важные вопросы в другом месте. — Снейп фыркает в чашку, а Дамблдор лишь снова улыбается. — Когда я вернулся, то постарался донести до него, что произойдет, если он попытается вступить в контакт с Волдемортом или с кем-то из его слуг. Полагаю, что под конец я все-таки произвел на него должное впечатление, так что в дальнейшем мы можем не опасаться подобного безрассудства с его стороны.

Снейп напряженно кивает. А чего он еще ожидал? Он по весьма понятной причине отдал этого человека в руки Дамблдора. Он давно перестал быть Пожирателем Смерти и лишился права требовать мести. Если его разочарованию не хватает выхода, то это как раз таки то, чего он заслуживает, раз позволил ситуации дойти до такого критического предела. Ему, Снейпу, было поручено присматривать за Гарри. А он потерпел неудачу. Ему нет оправданий.

— Вы виделись с Петунией, когда возвращали Дурсля в Суррей? — спрашивает он, с трудом придавая голосу небрежный оттенок. — С ней тоже не помешало бы поговорить.

— Ох, — Дамблдор прочищает горло. — Так уж вышло, что Вернон Дурсль не вернулся в Суррей.

— Нет? — Снейп выгибает бровь, не осмеливаясь сказать что-то еще.

— Нет, — Дамблдор наливает себе чай. — Он сейчас в Больничном крыле.

Снейп смотрит на директора и только благодаря неимоверным усилиям не открывает рот от изумления. Тем временем Дамблдор помешивает свой чай с совершенно нейтральным выражением лица, однако Снейп успевает подметить мелькнувшую в его глазах ярость.

Что ж, если Дурсль спровоцировал Дамблдора настолько, что оказался в Больничном крыле, остается только один логичный вопрос.

— Он все еще жив?

Дамблдор насмешливо фыркает.

— Вполне. И спешу добавить, в значительной степени невредим, — он поднимает глаза, встречаясь взглядом со Снейпом, и что бы тот там ни увидел, это побуждает его продолжить свое объяснение: — Уверен, ты можешь представить, как сильно он сопротивлялся моим доводам. После более чем часа бесплодных повторяющихся аргументов я решил, что будет вполне уместно проиллюстрировать ему основные моменты.

— Смею надеяться, это была именно та иллюстрация, которая сразу же приходит на ум, — сухо произносит Снейп. Дамблдор бы не стал бросаться Непростительными в маггла, какой бы ни была провокация.

— Несколько моих тщательно подобранных воспоминаний, выстроенных в Думосборе, продемонстрировали пример того, на что конкретно способен Волдеморт, — улыбается Дамблдор. — Мадам Помфри уложила его спать, напоив при этом успокоительным зельем. Возможно, немного жестко, но уверяю тебя, это было последнее средство.

Снейп не сводит пристального взгляда с директора, который в свою очередь довольно обходительно смотрит на него в ответ.

— Порой я забываю, кто вы, — после минутного молчания говорит ему Снейп. — В дальнейшем, постараюсь делать это как можно реже.

Дамблдор посмеивается.

— Да, все мы любим, когда нас ценят за наши способности, — он становится серьезным. — Сдается мне, ты так и не ответил на мой предыдущий вопрос.

— Разве?

— Не так, как я бы того хотел. Так как твои дела?

Снейп улавливает ударение, сделанное в словах директор. Вот только не знает, как на это ответить — он не может просто взять и заявить, что его ничего не тревожит, только не такому легилименту, как Дамблдор.

— Вы… правда… не знали, какую жизнь ведет мальчик за пределами школы? — Снейп чувствует, как запинается, во рту у него так пересохло, что он с трудом выговаривает слова. — Неужели у вас не возникало никаких подозрений, чему он подвергается в своей семья?

Он старается, чтобы его вопрос не прозвучал как обвинение, но, судя по выражению лица директора, тот был истолкован — и принят — как таковой.

— Петуния Дурсль любила свою сестру, — тихо говорит Дамблдор, и Снейп замечает, как чашка слегка подрагивает в его руках. — Во всяком случае, когда-то так и было. Полагаю, ты знаешь, что однажды она написала мне, будучи еще ребенком. Она казалась доброй, умной девочкой… Ей была ненавистна даже мысль о разлуке с Лили. Я искренне верил, что когда она примет ребенка своей сестры, то вспомнит эту любовь. Однако… за эти годы и правда появлялись признаки того, что все было совсем не так, как я надеялся. Я признаюсь тебе в этом, Северус… потому что ты как никто другой имеешь право знать, а также осуждать меня… Я не позволял себе глубоко задумываться об этом. Мне не хотелось поддаваться искушению, забрать его. — Снейп не отвечает, просто продолжает пристально смотреть на директора. — Я мог бы сам вырастить его; ты должен знать, я думал над этим. Осмелюсь даже предположить, что со мной он был бы в безопасности, как и в доме своей тети. Но… по причинам, которые я не могу тебе объяснить, я чувствовал, что должен держать его как можно дальше, за пределами моего влияния. Поскольку мне было известно, что уготовано ему судьбой при рождении, я не доверял себе, чтобы приложить руку к его воспитанию. Даже когда мне стало понятно, что он растет несчастным, я все равно знал, что он растет, чтобы стать самим собой — не приверженцем судьбы и не орудием в моих руках, — Дамблдор на мгновение закрывает глаза, затем снова открывает их. — От него зависит очень многое… Я боялся собственных амбиций. Я должен был отпустить его, должен был довериться кровной защите его матери… И не просто сохранить, а подарить ему ту великую силу, с помощью которой Лили спасла ему жизнь. Ты, как мне кажется, уже должен был заметить… теперь, когда перестал обманываться его внешностью… насколько он сын своей матери. Я так боялся уничтожить его… потому что полюбил бы и тем легче обманулся, поверив, что смогу лучше защитить его, создав по своему образу и подобию.

Снейп уже начинает жалеть, что вообще затронул эту тему. Он видел много ужасного в своей жизни, но все же даже он содрогается от той боли, что присутствует в голосе Дамблдора и от той совершенно беспросветной картины, которую он рисует.

Следующие слова слетают с губ Снейпа прежде, чем он успевает подумать и опомниться.

— Вы могли бы отдать его мне, — шепчет он.

— Мог, — соглашается Дамблдор, повергая Снейпа в шок. — И ты бы отлично с этим справился. Я в этом даже не сомневаюсь, Северус. Но ты был слишком близок ко мне… Ты бы доверял мне больше, чем следовало... — Дамблдор замолкает, проводя рукой по лицу. — Ты не представляешь, как мне хотелось, чтобы был другой путь. Я думал над тем, чтобы вытащить его оттуда множество раз, с тех пор как он приехал в эту школу. Но не было ни единого способа предотвратить его страдания и, тем не менее, с ним не должно было случиться того, что случилось.

— В этом плане, — тихо произносит Снейп, — я тоже его подвел.

Какое-то время они сидят молча. Собравшись с мыслями, директор снова заговаривает, а в его голосе слышатся требовательные нотки.

— Значит ли это, — говорит он, — что ты намерен по возможности исправить ситуацию?

— А чем еще я занимался последние три дня? — произносит Снейп, пораженный тем, как резко звучит его голос. Дамблдор внимательно смотрит на него, в то время как руки Снейпа, лежащие на столе, судорожно сжимаются в кулаки. — По правде сказать, я даже не представляю, как это сделать, — тут же поправляет себя Снейп и внезапно чувствует такую усталость, как в тот момент, когда Луна вынудила его отправиться спать. — И все же мне бы хотелось... — он качает головой. — Если бы я узнал обо всем три года назад, даже два, я бы смог для него что-нибудь сделать. Но сейчас я слишком глубоко погряз… Альбус, вы же должны понимать, сколь малы мои шансы выжить в этом адском танце между вами и Темным Лордом. Я шел по канату слишком долго и должен скоро упасть. И... — Снейп переходит на шепот, будто не хочет слышать то, что собирается сказать. — Я бы не стал добавлять Гарри еще и свою смерть.

Сейчас ему кажется, что никакая сила на земле не заставит его взглянуть Дамблдору в глаза после тех слов, которые только что сорвались с его губ. Впрочем, директор даже не пытается поймать его взгляд.

— Неужели теперь, после стольких лет страданий, ты жалеешь, что встретил Лили Эванс? — тихо произносит Дамблдор.

Снейп не отрывает взгляда от стола.

— Иногда.

Между ними воцаряется долгое молчание.

— В самом деле? — несколько недоверчиво спрашивает Дамблдор.

Снейп закрывает глаза.

— Нет.

— Тогда ты знаешь, что должен делать, — Снейп обращает свой взор на директора, на чьем лице отражается горестная улыбка. — В любом случае, Северус, после всего, что ты сделал для Гарри… Точнее, после всего того, что он теперь знает, что ты для него сделал, я склонен предположить — перемены необратимы, — голос Дамблдора становится немного задумчивым. — Он так легко привязывается...

Снейп вспоминает свои письма: аккуратно сложенные и слегка затертые из-за частого прочтения, запрятанные в середину Гарриного учебника.

— Знаю.

Неизвестно, на какие сентиментальные излишества сподобился бы Снейп в своих размышлениях, не откройся в этот момент дверь его спальни. Дамблдор вскидывает голову, и от того, как вспыхивают его глаза, Снейп решает обернуться.

В дверях в противоположном конце коридора стоит Поттер. Сонный и взъерошенный, он направляется на кухню — даже издали, сквозь открытую кухонную дверь, Снейп замечает, что взгляд подростка стал куда более осмысленным в сравнении с тем, каким был несколько часов тому назад.

— Профессор, — произносит он, перешагивая порог кухни и останавливаясь в дверях. Он моргает. — Директор?

— Гарри, — Дамблдор поднимается, и Снейп машинально встает следом за ним, как подобает делать в присутствии директора. — Как твое самочувствие?

— Даже не знаю, — отвечает Гарри и потирает глаза тыльной стороной ладони. — А что, три дня уже прошли? Я думал, к этому времени от меня будет вонять похуже.

Снейп бросает взгляд через плечо, встречаясь глазами с директором. Затем снова оглядывается на Гарри, растерянно наблюдающего за этим молчаливым переглядыванием.

— Где вы сейчас? — резко спрашивает его Снейп. — Что вы видите?

— Э-э, — Поттер смотрит на него в замешательстве. — В ваших комнатах, профессор. На кухне, вроде бы? Вы перенесли меня сюда, потому что я был покрыт тем зельем Снов Наяву… Я проснулся, ну, и решил, что сейчас третий день и я закончил отсыпаться, как вы и говорили,— он вопросительно выгибает бровь, ожидая, что его сейчас поправят.

Снейп в два шага преодолевает расстояние между ними и, убирая палочку, протягивает руку.

— Дайте мне свою руку.

Поттер смотрит на него настороженно, но, тем не менее, послушно выполняет. Он даже не оглядывается на Дамблдора в поисках одобрения, и Снейп понимает, что это самое верное доказательство того, что между ними что-то определенно изменилось.

Снейп обхватывает пальцами тонкое запястье Поттера и находит его пульс, ровный и четкий. Затем выпустив его руку, проводит диагностическое сканирование своей палочкой — не настолько доскональное, как у Помфри, но весьма приемлемое для практических целей.

— Что ж, Поттер, — твердо произносит он, закончив осмотр, и чувствует некое облегчение от того, что его голос не звучит предательски хрипло, — похоже, вам все-таки удалось остаться в той или иной степени невредимым. Мои поздравления.

— Ясно, — говорит Поттер, поправляя рукав. — Спасибо, профессор,— он переводит взгляд со Снейпа на Дамблдора, потом обратно. — Похоже… Мне теперь следует вернуться обратно в гриффиндорскую башню? Или сейчас время ужина? А то я просто умираю с голоду.

— Ты пока не можешь вернуться в свою гостиную, Гарри, — отвечает ему Дамблдор в тот момент, когда Снейп открывает рот, уже намереваясь кратко разъяснить Поттеру, что он думает по этому поводу. Дамблдор кладет руку Гарри на плечо. — Возвращайся в постель, а позже ты получишь ответы на свои вопросы.

Все еще растерянно поглядывая на них, Поттер все же позволяет увести себя обратно в спальню. Снейп следует за ними, по пути размышляя над тем, как объяснить Гарри его выздоровление при том, что сам не понимает, как это вышло. Оказавшись в комнате, Поттер подходит к кровати и присаживается на покрывало, скептически оглядывая себя.

— Ах да, — произносит Дамблдор, будто понимая, о чем сейчас думает Гарри. — Если позволишь, я могу трансфигурировать твою одежду в пижаму? И, полагаю, с очищающими чарами?

Слегка покраснев, Поттер кивает, и Дамблдор постукивает палочкой по его плечу. Помятая школьная форма Гарри превращаются в бело-голубую полосатую пижаму, а благодаря ровным стрелочкам на штанинах кажется, будто ее совсем недавно постирали и выгладили.

С очередным взмахом волшебной палочки одеяло поднимается и укрывает Гарри до пояса — он сидит, откинувшись на подушки, а на его лицо отражается растущее беспокойство.

— Сэр, — говорит он Дамблдору, — что-то случилось? Вы с профессором Снейп ведете себя так, будто не хотите мне о чем-то говорить.

— Нет, Гарри, — немедленно отвечает Дамблдор, — все в порядке. Совсем напротив. Впрочем, я позволю профессору Снейпу все тебе объяснить, поскольку сейчас меня ожидает одно маленькое дельце в Больничном крыле, требующее моего незамедлительного внимания, — Дамблдор бросает взгляд на Снейпа, и тот понимающе кивает.

«Да, теперь, когда мальчик проснулся и пришел в себя, лучше всего будет при первой же возможности выставить Вернона Дурсля за ворота замка».

— Я зайду проведать тебя позже, Гарри, — говорит Дамблдор. — И я чрезвычайно рад видеть тебя в добром здравии. Северус, мы поговорим с тобой позже.

Он уходит, и шелест от его развевающейся по полу мантии удаляется вслед за ним все дальше по коридору. Стоя у подножия кровати, Снейп внезапно чувствует себя несколько неуютно, когда Поттер обращает на него свой вопрошающий взгляд.

— Сэр… — начинает он, но Снейп обрывает его.

— Вы, кажется, проголодались? — Поттер кивает. — Я что-нибудь принесу. Сначала вам нужно поесть, только потом мы поговорим. Ждите здесь.

Снейп направляется в гостиную, а не на кухню; сейчас он не в том состоянии, чтобы что-то готовить, в любом случае, домовые эльфы вот-вот начнут подавать завтрак. Он бросает горсть дымолетного порошка в камин и делает заказ — то, что он получает, хватит, чтобы накормить троих человек. «Или одного шестнадцатилетнего подростка», — думает он.

Он левитирует поднос перед собой прямо по коридору и опускает его Поттеру на колени. При виде еды у Гарри сразу же загораются глаза, однако он вопросительно смотрит на Снейпа, прежде чем притронуться к ней — как будто привык спрашивать разрешения, прежде чем начать есть.

— Ешьте столько, сколько душе угодно, — говорит он. — Вы уже давно ничего не ели.

Поттер тянется за вилкой, как вдруг останавливается.

— Сэр, — произносит он, — это же утреннее меню. Который сейчас час? Я думал...

— Сейчас шесть тридцать утра, Поттер, — говорит ему Снейп. И понимая, что сейчас последует долгий разговор, придвигает себе кресло ближе к кровати и садится. — Сегодня суббота.

Поттер замирает, не успев намазать маслом свой тост. — Суббота, профессор? — он хмурится. — Но… Разве была не пятница, когда... Вы ведь говорили…

— Была, и да, говорил, — губы Снейпа кривятся в улыбке. — Вы должны были находиться под действием зелья в течение семидесяти двух часов. Однако же вы чудесным образом пришли в себя менее чем через двадцать четыре часа. Полагаю, иногда ваше полное пренебрежение к правилам имеет свои плюсы.

Поттер только моргает.

— Я не понимаю, — произносит он. — Это было... Вы нашли противоядие, сэр?

— Нет, Поттер, — коротко сообщает ему Снейп. — У меня нет приемлемого объяснения вашего выздоровления. Вы заснули уже через двенадцать часов после того, как подверглись воздействию зелья, и я считаю, в этом и есть причина вашей нынешней ясности сознания. При нахождении в состоянии естественного сна зелье начинает действовать в ускоренном режиме… Это нормальная его реакция, за исключением того, что вы не должны были достичь стадии сна, пока не прошло положенных сорок восемь часов, — Снейп останавливается, чтобы подумать, затем добавляет: — Я полагаю, за это вы должны поблагодарить Мисс Лавгуд.

— Луна? — удивляется Поттер. — Что она… Подождите, — он задумывается. — Луна… Она была... Нет, не может быть, я только…

— Она была здесь, — кивает Снейп. — Вчера вечером. Я оставил вас с ней вдвоем ненадолго. Когда вернулся, вы уже спали. Видимо, за время моего отсутствия ей удалось нарушить законы природы. У меня, к сожалению, еще не было возможности расспросить ее, что она сделала, — Снейп прищуривается. — Конечно, наивно полагать, что вы можете что-нибудь вспомнить, но вдруг?

Поттер долго смотрит на свой поднос с завтраком.

— Я помню только, что было страшно, — от тихо произнесенных им слов у Снейпа странно сдавливает горло. — Только... страх и одиночество, а потом... защищенность, — он поднимает глаза. — Я почувствовал себя в безопасности. Но я понятия не имею, как это случилось.

И вот опять Снейп вспоминает, как выглядели Поттер и Луна, так уютно устроившиеся на его диване перед камином. Учитывая, как Гарри провел первые несколько часов под воздействием зелья, то можно поверить, что сидя там с ней, он почувствовал себя в безопасности.

— Неважно, — махнув рукой, говорит Снейп. — Детали оставьте специалистам, а вы пациент. Все, что от вас сейчас требуется, так это лежать здесь и восстанавливаться от полученных после взрыва повреждений. Пусть ваше пребывание под действием зелья все же было сокращено, однако те двенадцать часов метаний и беготни туда-сюда оказали отнюдь не благотворное влияние на ваши раны. Вы чувствуйте боль где-нибудь?

Упрямый взгляд и быстрый отрицательный ответ:

— Нет.

Снейп с трудом сдерживается, чтобы не закатить глаза.

— Ну, конечно. Не сомневаюсь, что уже через час вы побежите делать зарядку, — он вытаскивает из рукава палочку и делает взмах — немного подумав, делает еще один. Длинный, тоненький флакончик янтарного зелья проплывает через открытую дверь, направляясь прямо к нему в руки, наряду с палочкой Поттера.

— Ваша палочка, — говорит он, возвращая ее Гарри, и тот с благодарностью принимает, — а также зелье, чтобы снять боль, — он не откупоривает пузырек, только кладет его на кровать там, где Поттер легко может его достать. — Рано или поздно вы поймете, как оно вам необходимо. Не более половины флакона в течение трех часов.

— Спасибо, профессор, — говорит Поттер, рассматривая, но не притрагиваясь к лежащему на кровати флакончику с зельем, — за все, ну то есть, за то, что остались со мной и... все остальное, — выражение его лица становится немного печальным, от чего Снейп задается вопросом, много ли он помнит за прошедшие двадцать четыре часа.

— Я отчетливо помню, как однажды уже разговаривал с вами по этому поводу, — произносит он, не пытаясь скрыть свое раздражение. — Повторять это еще один раз у меня нет никакого желания.

Поттер покрывается румянцем. Проигнорировав это, Снейп встает и натягивает на себя мантию. — Ваша школьная сумка все еще лежит на полу возле кровати, там, где вы оставили ее в пятницу. Ложитесь спать, если удастся… Болеутоляющее поспособствует этому, разумеется, если вы сможете подавить свою гордость, чтобы влить его в свое горло. Либо вы можете провести утро за уроками. Что бы вы ни выбрали, вы должны оставаться в постели. Я направляюсь в свой кабинет, чтобы поработать. Если понадоблюсь, вызовите домовика и сообщите ему об этом.

И с этими словами Снейп разворачивается к Гарри спиной, говоря себе, как он рад наконец-таки это сделать ведь для него будет только облегчением избавиться от вида бледного, страдающего и печального Поттера. Он покидает спальню и, устремляясь дальше по коридору, выходит из своих комнат, после чего направляется в сторону своего кабинета, между тем пытаясь убедить себя в своих же собственных мыслях.

Гарри выпрямляется и неотрывно смотрит на поднос с завтраком, пока чай не остывает, а масло на его тостах не превращается в жирную лужицу.

Просидев так около пяти минут, он все-таки сдается и тянется к лежащему рядом с ним флакончику с зельем. Поняв, что не может открыть пузырек, он берет свою палочку и направляет ее на флакон.

— Диффиндо, — произносит он, и пузырек перед ним разлетается на сотни маленьких кусочков, при этом покрывая его руку янтарной жидкостью.

Теперь Гарри даже рад, что Снейп уже ушел, потому что сейчас ему ужасно хочется разрыдаться. Вот только он этого не делает. Спустя всего несколько секунд он уже может спокойно открыть глаза, не чувствуя при этом, как они вот-вот начнут наполняться слезами, а его голос, после нескольких вдохов, становится достаточно тверд, чтобы не дрогнув произнести «Черт».

Он не врал, когда говорил Снейпу, что многого не помнит из того, что произошло с ним за последние двенадцать часов. Он не может вытащить из своей памяти ничего, только чувства. Однако он не сказал Снейпу, насколько были и остаются сильны эти чувства, потому что вспоминать их — то же самое, что снова пережить. Он смутно припоминает, как Снейп предупреждал его о резких перепадах настроения и сильных эмоциях после пробуждения, но если бы только это или хотя бы то, что он чувствует себя как один сплошной синяк от бедер до плеч. В этом случае он, возможно, смог бы гораздо лучше себя контролировать. Но ощущать и то, и другое одновременно — и в довесок ко всему лишиться болеутоляющего зелья — заставляет его почувствовать себя так, словно он вот-вот расколется на части и вывернет все свои внутренности на вышитое покрывало Снейпа.

Гарри сжимает в руках одеяло и стискивает зубы, пока не проходит минутная слабость; затем заставляет себя сделать несколько глубоких вдохов и обдумать ситуацию, как тот, кто уже через год достигнет совершеннолетия, а не как какой-то глупый ребенок, не способный смотреть дальше собственного сопливого носа. У него проблема — а именно, ужасающая боль во всем теле — и он должен ее решить. Если вопрос поставлен таким образом то, как он понимает, решение совершенно очевидно — все, что ему нужно — это получить еще одно обезболивающее зелье.

Единственная проблема заключается в том, что Гарри — не Гермиона и вряд ли бы осмелился украсть зелье из запасов Снейпа, даже если бы действительно умирал, а не просто мучился от боли. Зная профессора, над его личным хранилищем наверняка установлены защитные чары, которые превратят его в орангутанга, если он хотя бы подумает о попытке их взломать. Конечно, он мог бы позвать Снейпа и попросить у него еще одно зелье, но это означало бы: во-первых, признать, что оно ему нужно, а во-вторых, потревожить Снейпа менее чем через десять минут после того, как тот покинул комнату — и Гарри понимает, что не хочет делать ни того, ни другого. Он помнит достаточно из того, что произошло с ним, пока он находился под действием зелья, чтобы понять: Снейпу наверняка до конца своих дней хватило бедного и несчастного Гарри Поттера и если все именно так, как он думает, то Гарри до конца своей учебы в Хогвартсе не попросит у него ничего даже клочка пергамента.

У него остается только один вариант, и он не из приятных. В конце концов, сколько не оттягивай неизбежное — это только ухудшит ситуацию — поэтому Гарри левитирует почти нетронутый поднос с завтраком в сторону, заканчивает трансфигурацию своей пижамы, превращая ее обратно в студенческую форму, и убирает свои вещи обратно в сумку. Его учебник Трансфигурации лежит на полу отдельно от других книг, и он недоумевает, почему тот находится так далеко от его сумки. Почти повернувшись, чтобы застелить постель, он вдруг понимает, после всего, что произошло, Снейп, скорее всего, захочет постелить чистые простыни, прежде чем лечь на кровать, к тому же для подобного рода вещей в Хогвартсе существуют домовые эльфы. Положив свою сумку поверх смятого покрывала и сев за стол, расположенный у стены рядом с кроватью, он достает лист пергамента из стопки, сложенной в уголке стола, и окунает орлиное перо, лежавшее сбоку от него, в чернильницу, попутно размышляя: то ли это место, где Снейп сидел и писал свои письма — те, что впоследствии отправлял Гарри, и напишет ли он ему когда-нибудь снова после всего, через что Гарри заставил его пройти.

«Уважаемый профессор Снейп, — пишет он

Я разбил пузырек с болеутоляющим зельем, который вы мне оставили — это вышло случайно, простите — поэтому я решил пойти в лазарет и попросить у мадам Помфри еще один. Я подумал, раз уж я все равно там окажусь, то вполне мог бы остаться там на ночь — не похоже, что у вас есть комната для гостей, а мне не хочется лишать вас вашей кровать или ванны. Еще раз спасибо, что заботились обо мне целые выходные, я очень благодарен вам за это. До встречи в понедельник.

С уважением, Гарри Поттер».

Гарри даже не думает складывать письмо, вместо этого он несет его с собой на кухню и кладет на обеденный стол — там, где Снейп непременно его заметит по возвращении в свои комнаты. Последнее, что ему сейчас нужно, это чтобы Снейп решил, будто бы он пропал и устроил панику из-за того, что записка вдруг скользнула за подушку или под кровать или еще куда-нибудь.

Он поднимает свою школьную сумку, кажущуюся теперь значительно тяжелее, от чего каждая клеточка и мускул на его спине и плечах кричат в знак протеста, и бесшумно выскальзывает за порог. Оказавшись по другую сторону профессорских комнат, Гарри моментально понимает, что никогда раньше не бывал в этой части подземелий и понятия не имеет, где конкретно он находится. Впрочем, у него же есть Карта Мародеров, убранная в задний карман его сумки; быстро сверившись с картой и сориентировавшись, он моментально находит ближайшую лестницу, ведущую в сторону Больничного крыла. Он заставляет себя идти медленно, несмотря на то, как ему хочется поскорее туда добраться и снова лечь; но вряд ли падение на полпути хоть как-то улучшит ситуацию.

В итоге ему требуется целых двадцать минут, чтобы добраться до коридора, ведущего в Больничное крыло; к счастью, час еще слишком ранний, поэтому ему никто не встречается по пути туда. Он не горит желанием объясняться с кем-либо из учителей, которые, безусловно, осведомлены о том, что случилось в пятницу. Минуя статую целительницы Ипполиты, он вдруг слышит, как кто-то позади него произносит его имя. И на мгновение он просто уверен: у него случился рецидив или же ему все это просто снится, начиная с пробуждения и разговора со Снейпом и Дамблдором и заканчивая тем, как он добрался сюда, потому как он узнает этот голос, и это не тот голос, который он должен был когда-либо здесь услышать.

Но тот факт, что он его все-таки слышит, заставляет Гарри надеяться, что ему просто снится кошмар.

— Поттер! — кричит он. — Мальчишка!

Гарри замирает. Затем медленно поворачивается и видит багрового от ярости дядю Вернона, несущегося на него на всех парах, словно Хогвартс-экспресс.

Не успевает Гарри сделать и пары шагов назад, как Вернон настигает его, хватаясь двумя мясистыми руками за его горло, и с силой прижимает его к ближайшей каменной стене. Уже хватая ртом воздух от удушающей хватки на шее, Гарри пытается, но не может вздохнуть, вдобавок удар о стену превращает и без того ноющую боль в костях в пульсирующую агонию.

Он смутно сознает, как Вернон что-то говорит — улавливая слова и фразы вроде «псих» и «убитыми в собственных постелях» — только чем дольше Вернон держит его, тем грубее делается его хватка, тем оглушительнее становится шум в ушах Гарри и тем сильнее затуманивается его зрение. Он понимает, что должен потянуться за палочкой, но не осмеливается прекратить попытки оторвать руки Вернона от своего горла, в противном случае он не сможет вздохнуть и в любую секунду будет готов потерять сознание, и тогда его шея присоединится к той коллекции костей, которые Вернон уже сломал за последние несколько месяцев. Он, конечно, уже имеет представление о том, как хорошо волшебники умеют восстанавливать кости, вот только шея может оказаться за гранью их возможностей...

И вдруг Гарри вспоминает, что спит — ему все это снится, — потому что из темноты появляется длинная, белая, костлявая рука, которая, словно нимб, собирается над головой дяди Вернона, а потом жестко сжимается на его плече. Дядя Вернон отшатывается назад, и Гаррина шея высвобождается из его рук, но не потому, что те ее отпускают, а потому, что их от нее отрывают; посиневшие пальцы ногтями впиваются в горло до тех пор, пока последний дюйм кожи не выскальзывает из их хватки. Гарри делает несколько судорожных вдохов, и его зрение начинает проясняться как раз вовремя, чтобы увидеть, как в нескольких футах от него Снейп толкает дядю Вернона на каменную колонну, пригвождая низкорослого мужчину к месту своей палочкой, нацеленной ему прямо в шею.

В глазах Снейпа появляется такое выражение, которого Гарри никогда раньше не видел — это говорит о многом, учитывая, что за прошедшие годы он действительно стал экспертом в сердитых взглядах профессора. Гарри осознает, что в данный момент Снейп находится где-то за пределами своего гнева — в его позе читается что-то безудержное, яростное и совершенно смертельное, когда он возвышается над дядей Верноном с содрогающимися плечами и оскалом, показывающим все его кривые зубы. В его глазах горит ярость, а свободная от палочки рука сжимается в кулак. Наблюдая, как костяшки его пальцев становятся все белее и бескровнее, Гарри переводит взгляд со смертельно бледного Снейпа на жалкое, испуганное лицо своего дяди, и на какое-то мгновение Гарри абсолютно уверен: Снейп собирается убить Вернона — он намерен это сделать это и получить от этого немалое удовольствие.

Все эти рассуждения проносятся в его голове за считанные секунды, а потом его настигает боль, и все связные мысли полностью улетучиваются из его сознания. Он все еще пытается отдышаться, но понимает, что это практически невозможно из-за рыданий, вырывающихся из его горла. В этот момент его колени подкашиваются, и он сползает по стене, издавая звуки, которые, по его представлению, никак не могут исходить из его собственного рта. Он не сводит глаз со Снейпа и дяди Вернона, уверенный, что убийство может произойти в любой момент, — но едва Гарри вскрикивает, как Снейп резко поворачивает голову, оглядываясь на него, и во взгляде профессора появляется что-то такое, чего Гарри определенно никогда прежде не видел — особенно в свой адрес.

Снейп отворачивается, чтобы снова взглянуть на дядю Вернона, который к этому времени уже сам начинает задыхаться, и лицо профессора еще сильнее кривится от отвращения. Но после его губы сжимаются в тонкую линию, а плечи расслабляются на долю секунды. Чуть отведя палочку назад, он рычит:

— Ступефай! — и в следующую секунду обездвиженное тело дяди Вернона с грохотом падает на пол, словно рухнувшее здание.

Следующую минуту Гарри не слышит в коридоре ни единого звука, кроме собственного прерывистого дыхания, а потом с толикой отвращения к самому себе осознает, что плачет и что это его измученное горло издает те пронзительные, почти всхлипывающие звуки при каждом вдохе.

Гарри не может сказать, слышит это Снейп или нет. Тот стоит, долго разглядывая Вернона Дурсля, будто желает сделать с ним еще что-то. Но потом все-таки медленно поворачивается к Гарри, и на мгновение их глаза встречаются — Гарри сразу же прячет лицо в ладонях, потому что последнее, что ему сейчас нужно, когда он в таком состоянии, это смотреть в глаза чертовому легилименту.

Какое-то время он сидит, съежившись, и старается при этом казаться как можно меньше — это единственная доступная альтернатива тому, что он действительно хочет сделать, а именно броситься в самую глубокую яму на земле и никогда больше не видеть солнечного света. В конечном счете он замечает рядом с собой какое-то движение — шелест развевающейся мантии, рука, скользнувшая вниз по стене над его головой. Кто-то садится рядом с ним на пол — внезапно окутанный иррациональным страхом, что Вернон снова проснулся, Гарри поднимает глаза и видит, как рядом, подтянув колени к груди и прислонившись головой к стене, сидит Снейп. Возле уголков его глаз и губ появляется выражение бесконечной усталости, словно из него высосали полжизни.

Гарри с ужасом осознает, каким должно быть сейчас его собственное лицо: заплаканное, с глазами, все еще полными слез, и как все это должно выглядеть для Снейпа, однако в этот раз он не отводит от него свой взгляд.

— Я думал, вы его убьёте, — хрипло шепчет Гарри.

Снейп резко выдыхает.

— В какой-то миг, — произносит он так же устало, как и выглядит, — я тоже так подумал.

И тут Гарри снова опускает глаза, потому что на него обрушивается новая волна боли. Он опускает голову, вцепляется рукой себе в волосы и, пытаясь сдержать рыдания, стискивает зубы. Но тут крепкая рука обхватывает его за плечи, сжимая пальцы поверх рукава его рубашки. Гарри прижимается к мягкой ткани, окутывающей твердое тело человека, чьи руки бережно, но неумолимо пытаются высвободить его пальцы из его же собственных волос. Гарри замечает, как его дыхание учащается от чего-то, почти похожего на панику — скорее всего, от чего-то незнакомого, потому что он не может вспомнить, когда в последний раз плакал, не говоря уже о том, когда его в последний раз кто-то обнимал его плачущего. И тогда он слышит голос Снейпа, не успокаивающий, даже не мягкий, скорее твердый и, возможно, даже заботливый, призывающий его дышать, успокоиться и просто дышать.

Руки Гарри смыкаются в складках черной мантии, застилающей его взор со всех сторон, как стены темного чулана, и он изо всех сил старается последовать его словам.

Кроваво-красная пелена, застилающая Снейпу глаза, полностью отступает, когда он наконец-таки отводит свой взгляд от распростертого тела Дурсля и хорошенько вглядывается в сидящего у стены Поттера. Глаза Гарри широко раскрыты, лицо бледное как снег, а из длинных царапин, которые Дурсль оставил на его шее, медленно сочится кровь, окрашивая белый воротник его форменной рубашки в алый цвет. Стоит только их глазам встретиться, как Гарри сразу же отводит свой взгляд. Он упирается локтями в колени и прижимает ладони к лицу, стараясь заглушить свои тихие, судорожные рыдания, которые снова и снова вырываются из него, пока он пытается вздохнуть сквозь слезы и поврежденное горло. На его скулах появляются два ярких пятна, подчеркивающие его бледность; Снейп уже достаточно хорошо изучил Гарри, чтобы распознать на нем краску стыда.

Когда Снейп в очередной раз смотрит на Вернона Дурсля, то понимает: его гнев угас, точно огонь, лишенный своего топлива. На его место приходят пустота и усталость, не способная оградить его от горького стыда за то, что снова не смог уберечь Гарри от беды. Всепоглощающее желание расправы угасло несколько минут назад, и теперь все, что он хочет, это унять те отчаянные тихие всхлипы, которые издает Гарри. Убрав свою палочку, он подходит к месту, где сидит Поттер, и опускается рядом с ним на пол, прислоняясь головой к прохладной каменной стене. Он чувствует себя опустошенным и выжатым, словно губка, которую скрутили и оставили черстветь и высыхать.

Спустя несколько секунд Гарри поднимает голову, и Снейп видит его заплаканное лицо и красные от слез глаза. Сейчас, когда Поттер так близко, ему не составляет труда разглядеть царапины на его коже, те багровые, красные и фиолетовые полосы, которые через несколько часов превратятся в синяки. Он чувствует, как вновь разгорается его ярость, пока голос Гарри не вырывает его из этих мыслей.

— Я думал, вы его убьёте, — он произносит это таким хриплым голосом, что у Снейпа болезненно сдавливает горло.

Снейп вспоминает, тот смертельный ужас, охвативший его, когда он вернулся в свои комнаты и обнаружил на столе Гаррину записку — как сильно он проклинал свою собственную глупость. Ему стоило предупредить Гарри о том, что Дурсль находится в замке, и не следовало оставлять его одного, он должен был влить тот злосчастный пузырек с зельем в его протестующее горло и присмотреть за Гарри, пока тот не заснет. Вместо этого Снейп сбежал, как какой-то трус, опасаясь, что Гарри увидит, как сильно на него повлияли события последних двадцати четырех часов; к счастью, он примчался в этот коридор как раз вовремя, чтобы увидеть, как Дурсль прижимает его к стене. Да, на мгновение он был в шаге от того, чтобы совершить убийство, но потом его мысли вернулись к Гарри и он осознал, что все это не столь важно, чем остаться, — как говорил Дамблдор, — рядом с ним.

— В какой-то миг я тоже так подумал, — признается он, и Гарри снова прячет свое лицо, будто в признании Снейпа слышит нечто тревожное для себя. Он не издает ни звука, лишь только его содрогающиеся плечи дают Снейпу понять, что тот плачет.

Позже Снейп удивится, как естественно это ему дается — обнимая тонкие плечи Гарри, он тянет его к себе, пока сопротивление Гарри не ослабевает, и тот не прижимается к его груди. Снейп высвобождает его пальцы, вцепившиеся в волосы, и это вполне обоснованно приводит к тому, что он кладет свою руку ему на затылок и прижимает утомленную голову к своему плечу. В теле Гарри чувствуется знакомая скованность, напомнившая Снейпу, каким был он, сидя за столом в Большом зале во время своего самого первого приветственного пира, — когда он с трудом мог поверить, что такая еда вообще может существовать, и уж тем более, что он имеет на нее какое-то право. Снейп кладет вторую руку Гарри на спину, ощущая сквозь кожу и одежду его учащенное сердцебиение, и наклоняет голову над его шеей, желая создать для него убежище из собственных бесполезных мышц и костей.

— Успокойся, — шепчет он, не задумываясь, слушает его Гарри или нет. Сейчас он говорит не только для него, но и для самого себя. — Ты должен успокоиться. Дыши глубже. Поверь, ты в безопасности.

Он не может сказать, как долго они сидят в таком положении; Снейп закрывает глаза, и все ощущения, кроме тепла человеческого тела возле себя и собственного резкого дыхания, становятся для него далекими и бессмысленными. Но только до тех пор, пока он не слышит резкий и повелительный голос Дамблдора; он снова поднимает голову и видит директора, стоящего перед ним на коленях и протягивающего руку, чтобы коснуться его плеча.

— Северус, — говорит он, словно уже не первый раз, и в его голосе слышится облегчение, когда Снейп встречается с ним взглядом.

— Дурсль оглушен, — машинально произносит Снейп, слыша себя как бы издалека. — Я применил всю свою выдержку, чтобы ограничиться только этим… Вам лучше позаботиться о нем самому, Дамблдор, он, черт возьми, чуть не убил мальчика… — Снейп замечает, как его рука инстинктивно сжимается на Гарриной рубашке, а образ Дурсля, швырнувшего того к стене, прокручивается в его голове, подобно маггловской кинопленке.

Дамблдор одаривает его кривой улыбкой.

— Мне льстит, что ты считаешь, будто мое терпение куда значительнее, твоего… Лично я в этом как-то сомневаюсь. Однако ... — Дамблдор чуть разворачивается и направляет палочку на Дурсля. Тонкие черные нити выскальзывают из кончика его палочки, надежно связывая громадную фигуру с ног до головы.

Гарри начинает ворочаться в объятиях Снейпа, и прежде чем повернуться и посмотреть на директора, он яростно вытирает лицо рукавом своей рубашки. Во время этого он невольно обнажает багровые раны на шее, и Снейп не упускает из виду мгновенный отклик в глазах директора и его поджатые губы. Однако когда Дамблдор заговаривает, его голос кажется совершенно спокойным.

— Гарри, — обращается он, — позволь тебя исцелить?

Гарри пару раз моргает, потом молча кивает. Дамблдор направляет на него палочку, рисуя полукруг возле его шеи — царапины затягиваются, а синяки исчезают. Даже пятна крови испаряются с его воротника.

— Может, еще что-нибудь болит? — тихо спрашивает он, и Гарри пожимает плечами.

— Абсолютно все, — отвечает он слабым извиняющимся голосом, отчего Снейпу хочется его хорошенько встряхнуть. Вместо этого он крепче сжимает плечо Гарри, с горечью осознавая, насколько тому сейчас должно быть больно, чтобы не поскупиться на подобное признание.

Дамблдор кивает и встает на ноги. — Минерва, — произносит он, и Снейп впервые замечает побледневшую Макгонагалл, которая стоит в нескольких футах от него и смотрит на всех троих заплаканными изумленными глазами. — Пожалуйста, проводи Гарри в лазарет.

Поняв его намек, Снейп освобождает Гарри из своих объятий и встает на колено. Ему становится необычайно холодно, теперь, когда он больше не ощущает тепло другого человека, прижимающегося к нему. Он крепко держит Гарри за руку, скорее поднимая, чем помогая ему подняться. И сразу же отпускает, когда тот крепко становится на ноги, тем самым стараясь не мешать Макгонагалл занять его место. После чего Гарри поднимает голову, встречаясь взглядом со Снейпом, и выглядит при этом весьма неуверенно.

— Идите с ней, Поттер, — мягко произносит он, и, наконец, Гарри позволяет себя увести. Снейп стоит, внимательно глядя на него, пока они с Макгонагалл не заворачивают за угол и не скрываются в дверях лазарета. Затем он переводит взгляд на Дамблдора, который все это время с напряженным выражением лица наблюдал за ним, пока он смотрит Гарри вслед.

— Все в порядке, Северус? — тихо спрашивает он.

— Нет, — отвечает Снейп. — Но с этим уже ничего не поделаешь, — он на мгновение прикладывает пальцы ко лбу, отмечая при этом, что белый обшлаг его рубашки запачкан Гарриной кровью. Он опускает руку. — Что, черт возьми, произошло, Альбус? Почему он бродит по коридорам? С каких это пор магглам позволено свободно расхаживать в этом замке?

Снейп осознает, что опасно близко подошел к границе допустимого обращения с директором школы, но если подумать, учитывая выбор между: «выплеснуть на него свою злобу» или «взорваться от возмущения», Дамблдор бы предпочел для Снейпа все же первый вариант. Как-никак найти мастера зелий гораздо сложнее, чем учителя по защите.

— Он проснулся сегодня утром таким же обезумевшим, каким пришел вчера вечером в лазарет, — приглушенным голосом говорит ему Дамблдор, не обращая внимания на проявленное к нему непочтение. — Мадам Помфри не хотела усмирять его с помощью магии, поскольку не была уверена насчет протокола, применяющегося в подобных случаях к магглам. Она пыталась вызвать меня, однако я уже был в пути… И, не зная о срочности ситуации, остановился, чтобы сообщить мисс Лавгуд, мисс Грейнджер и мистеру Уизли о выздоровлении Гарри, — после чего Дамблдор устремляет на него свои холодные глаза, что почти так же устрашающе, как если бы он посмотрел свирепым взглядом. — Как Гарри оказался в этом крыле замка?

Сейчас Снейп настолько не доверяет своему голосу, что предпочитает промолчать. Не говоря ни слова, он извлекает из кармана скомканную Гаррину записку и протягивает ее Дамблдору, тот мгновенно пробегается по ней глазами.

— Да, — произносит Дамблдор, со вздохом возвращая ее назад, — как это на него похоже.

— Мне следовало это предвидеть, — резко произносит Снейп, засовывая листок пергамента обратно в карман.

— Пожалуй, теперь тебе известно, как глубоко укоренилась его скрытность, но я уверен, в будущем ты справишься гораздо лучше, — ровным голосом говорит Дамблдор.

Снейп отворачивается. Ему невыносимо слышать, что он может быть прощен за такое.

— Что насчет него? — грубо говорит он и резко кивает на Дурсля, лежащего на полу у их ног. — Вы же не можете снова отправить Гарри в его дом, неважно, с сопровождающим или без.

— Да, — к удивлению Снейпа, Дамблдор спокойно с этим соглашается. — Да, не могу. Мне придется подыскать для Гарри что-нибудь другое. Что касается Вернона, то у меня есть кое-что на примете, но с этим придется немного повременить. А до тех пор… — Дамблдор направляет свою палочку на Дурсля, сперва поднимая в воздух его голову. — Соглашусь с твоим предложением и займусь им лично. А ты, я полагаю, будешь не прочь вернуться к Гарри?

Как ни странно, признание этого факта не дается Снейпу столь вымученно.

— Да.

— Тогда поговорим с тобой позже, — говорит Дамблдор, поднимая палочку и уводя перед собой свою жуткую марионетку вперед по коридору.

* * *

Снейп застает Гарри не на больничной койке, а на раскладушке в кабинете Помфри, вдали от хихикающей толпы пятнистых хаффлпаффок, лежащих в главном отделении.

— Я начинаю думать, — мрачно произносит Помфри, заходя в комнату, — что тебе не стоит поручать заботу даже о чьей-то любимой собаке, Северус.

— Это была не его вина, — решительно выдает Гарри, прежде чем Снейп успевает что-либо ответить. — Он велел мне оставаться в постели.

— Вот именно, велел, — произносит Снейп, наконец-то уняв свое раздражение. — Я так понимаю, у вас найдется достойное и рациональное объяснение тому, зачем вы пошли на другой конец замка в поисках зелья, которое я храню в достаточном количестве в своей собственной кладовой?

Гарри краснеет и отводит глаза.

— Мне не хотелось вас беспокоить, — бормочет он.

— Я дал вам четкие инструкции! — шипит Снейп, наклоняясь к нему. Гарри бледнеет и немного отодвигается назад; Снейп выпрямляется, подавляя свое беспокойство. — Просто из любопытства. Вы принципиально игнорируете все приказы или только мои?

— Зелье разлилось по моей вине, ясно? Я не видел смысла выдергивать вас из кабинета, когда мог сам достать еще одно! — вспыхивает Гарри. — Вы и так присматривали за мной все выходные. Я просто подумал, что за это время уже достаточно успел вам надоесть.

Снейп встречается с ним взглядом и долго смотрит ему в глаза. Гарри выглядит расстроенным, словно его поведению есть некая очевидная, но невысказанная причина, которую Снейп не может понять.

Ему не следует так поступать — и он об этом знает, — но он не может позволить себе снова прийти к неверным выводам, как сделал это когда-то, и не может ждать, пока Гарри сам решит довериться ему. Собравшись с духом, он бормочет немую молитву о всепрощении — то ли Альбусу, то ли часто взываемому Господу Богу, он не знает, — и легонько касается поверхности сознания Поттера.

Мгновение спустя он, пошатнувшись, делает шаг назад. Ему кажется, что он задыхается, он ощущает себя крошечным и пойманным в ловушку. Чувствует себя ребенком, настолько грязным и ничтожным, что быть запертым и забытым в чулане — это большее, чего он заслуживает.

Снейп моргает, пытаясь прояснить свое зрение. Тем временем Гарри пристально смотрит на него, и в его глазах читается паника — только теперь Снейп может различить за ней тени дикой тоски.

— Гарри, — выдыхает он так тихо, что едва себя слышит. Его кулаки сжимаются под мантией, а голос становится жестким. — Не будь идиотом.

— Если он идиот, то он в отличной компании, — говорит Помфри, окидывая его своим взглядом. — В которой ему, к сожалению, придется остаться еще на некоторое время. Он не может позволить себе вдобавок подхватить еще и драконью оспу… Ему придется вернуться к тебе.

— О другом и речи быть не может, — говорит Снейп, удивляясь, как твердо звучит его голос и, несмотря на то, что ответ адресован Помфри, когда он это произносит, его взгляд устремлен лишь на Гарри.

Гарри отворачивается и закрывает глаза.

— Если мне нужен только постельный режим, я могу вернуться в свою спальню…

— Еще. Одно. Слово, — рычит Снейп, не в силах больше себя контролировать. — Только одно слово, Поттер, и твой язык приклеится к небу.

Гарри смущенно краснеет и съеживается на раскладушке.

Спустя десять минут Помфри его отпускает, но только после того, как добивается от него признания, что да, он все еще чувствует себя довольно плохо, но зелье уже помогает. До этого он просидел три с половиной минуты, настаивая на том, что у него ничего не болит, пока Помфри едко не сообщила ему, что в таком случае его нужно будет немедленно отправить в больницу Святого Мунго и проверить, не нарушена ли у него, часом, чувствительность нервов.

Снейп стоит рядом: — «Не нависай, — говорит он себе, — просто стой и смотри», — когда Гарри наклоняется над койкой и ставит ноги на пол, стараясь при этом не морщиться. Он смотрит по сторонам и хмурится.

— Эм, профессор, — обращается он, — вы случайно не видели, куда делась моя сумка? Она была со мной, когда дядя Вернон…

Он внезапно замолкает, и Снейпу больше не нужно спрашивать, почему — теперь он точно знает, что чувствует Гарри, и это настолько сильно выбивает его из колеи, что не может подобрать ни слова, чтобы образумить его.

Хотя, нет. Это определенно не так. Пара слов у него все же найдется — и даже больше, но это подождет, пока они снова не останутся с Гарри наедине — при этом того желательно будет связать или по крайней мере запереть дверь.

— По-моему, она все еще в коридоре, — говорит он и медленно направляется к двери, открыв ее, он останавливается и ждет, чтобы пропустить Поттера вперед.

Гарри выглядит так, словно расстояние от кровати до двери может оказаться для него не по силам, от чего Снейп испытывает страстное желание наколдовать для него носилки. Только он убежден, что Гарри на это не согласится, а после того, что Дурсль с ним сделал, Снейп не уверен, что сможет найти в себе силы хоть как-то его заставить. Поэтому он почти терпеливо ждет, когда Гарри доковыляет до двери, а потом медленно, не встречаясь с ним взглядом, пройдет мимо. Обернувшись, Снейп кивает мадам Помфри и, закрыв за собой дверь ее кабинета, следует за ним.

Они молча возвращаются в комнаты Снейпа, останавливаясь лишь для того, чтобы Гарри попытался поднять свою сумку с того места, где она упала, и чтобы Снейп выхватил ее у него, закинув себе на плечо. В конце концов они добираются до портрета Мерлина и Нимуэ, охраняющего вход в его покои; Снейп снимает защитные чары и пропускает Поттера вперед. Как только вход за ними закрывается, он указывает на дверь спальни.

— В кровать. Живо, — он бросает Гаррину сумку на кухонный стол. — Я пошлю за эльфом, чтобы принес твою одежду из гриффиндорской башни. Может, нужны еще какие-нибудь вещи?

Гарри задумывается.

— Хм. Только остальные мои учебники, наверное. И книги с моей тумбочки.

Снейп кивает, затем снова указывает на спальню кивком головы. Гарри разворачивается и уходит, а Снейп тем временем проходит через гостиную к камину, переправляясь на кухню, где поручает ответившему ему домовику упаковать для него Гаррины вещи.

Через пять минут перед ним с хлопком появляются два аккуратно запакованных свертка: один с одеждой, другой с книгами. Он несет их в спальню — где Гарри, все еще полностью одетый, сидит на краешке кровати, уставившись в пол.

Снейп кладет книги на тумбочку и протягивает Гарри сверток с одеждой.

— Моя ванная там, — говорит он, указывая на дверь в противоположной стене. — Пойди, переоденься.

Пользуясь отсутствием Поттера, Снейп откидывает покрывало; за время его последнего визита сюда эльфы успели заменить его вместе с простыней. Спустя минуту Гарри появляется перед ним в джинсах и футболке.

— Не хочу надевать пижаму, — бормочет он на вопросительный взгляд Снейпа. — Мне вообще не хочется спать.

Нет смысла об этом спорить, поэтому Снейп просто смотрит на Гарри, пока тот устраивается на кровати и с упрямым видом откидывается спиной на изголовье, это наводит его на мысль, что сидячее положение Поттер считает своего рода знаком протеста. Впрочем, Снейпа все устраивает — для задуманного им разговора будет даже неплохо, если Гарри будет смотреть на него с относительным преимуществом.

Снейп придвигает стул ближе к кровати и садится, при этом намеренно важно взмахивая полами мантии. И прежде чем заговорить, он пристально смотрит на Гарри, заставляя его на секунду поежиться.

— Я все пытаюсь прояснить для себя, как мы с вами оказались в нынешней ситуации, — ровным голосом говорит ему Снейп.

— В какой еще ситуации, сэр? — резко спрашивает Гарри.

Снейп сдерживает улыбку. Вряд ли он когда-либо мог подумать, что придет день, и дерзость Поттера станет для него утешением.

— Возможно, мне следует выразиться иначе; как оказалось, что вам приходится восстанавливаться от полученных травм уже в третий раз за неделю… причем дважды от рук одного и того же человека, — он делает паузу, и Гарри отводит свой взгляд. Снейп между тем продолжает напирать. — Вы покинули мои комнаты и направились в Больничное крыло. И если я не ошибаюсь, вы уже были недалеко от входа, когда столкнулись с Верноном Дурслем, — он ждет; но нет ни ответа, ни даже подтверждающего кивка. — Разве вы не видели, как он приближается?

— Нет, — отвечает Гарри, приглушенным голосом.

— Почему?

— Понятия не имею, — Гарри скрещивает руки на груди. — Он был позади меня. Наверное, я его не заметил и прошел мимо.

— Ясно, — про себя же Снейп удивляется: «Как кто-то мог не заметить здоровенного Вернона Дурсля в этом узком коридоре», — но на данный момент он решает не заострять на этом внимание. — Когда вы узнали о его присутствии?

— Когда он окрикнул меня, — произносит Гарри глухим и ровным голосом. — Я слышал, как он произнес мое имя… И назвал меня мальчишкой. Он всегда меня так называет. Вот тогда-то я понял, что это он, — Гарри немного медлит, — Хотя сначала я подумал, что все еще сплю. Просто я никак не мог поверить, что он на самом деле может оказаться здесь… в Хогвартсе, я имею в виду.

Как же Снейп рад, что в эту минуту Гарри не встречается с ним взглядом; подавив чувство вины, сжимающиеся внутри него, он продолжает:

— И когда именно вы обнаружили, что это не сон?

— Я не... — Гарри замолкает и сглатывает. — Мне кажется, когда он… набросился на меня. Я только... Я обернулся и увидел, как он несется на меня, и я просто... Это было так похоже на сон. Мне и раньше снилось, что он приходит сюда за мной.

Снейпу прекрасно известно о снах Гарри, чтобы усомниться в его словах, однако он не станет признаваться в этом вслух. — Значит, до того, как он схватил вас, вы все-таки видели, как он приближается, пусть даже мельком?

— Да, — подтверждает Гарри. — Только пару секунд. Он способен двигаться довольно быстро для такого громилы.

— Значит, вы просто стояли там, — говорит Снейп, — в течение нескольких секунд, пока он приближался к вам с явным намерением вас убить…Что вы сделали, чтобы себя защитить?

Гарри с опаской смотрит на него.

— Сэр?

— Вы вытащили палочку? Позвали на помощь? Пытались бежать в лазарет? Физически защититься?

Гарри яростно краснеет.

— На все это не было времени!

— Поттер, как по-вашему, сколько времени требуется, чтобы сотворить оглушающее заклинание? Или закричать и оповестить окружающих о том, что у вас серьезные неприятности?

Снейп полагает, ударь он Гарри по лицу, тот выглядел бы и то менее пораженным.

— Вы считаете, это моя вина? — говорит тот странно высоким голосом. — Я двигался слишком медленно и получил то, что заслужил?

— Я этого не говорил, — немедленно отвечает Снейп. — Меня там не было, и я не знаю, смогли бы вы защититься от Дурсля или нет. Но судя по вашему собственному признанию, — Снейп напряженно понижает голос, — вы даже не пытались, Поттер.

— Да, я облажался, ясно? — Гарри повышает голос. Он яростным движением сбрасывает одеяло и, точно защищаясь, подтягивает колени к груди. — Вы хотите, чтобы я извинился за то, что снова рисковал собой? Ладно! Мне очень жаль, простите!

— Чего я хочу, Поттер, — говорит Снейп, вскакивая на ноги и с трудом стараясь не сорваться на крик, — так это знать, что за извращенная сила так исказила твой разум, что ты не смеешь поднять руку на тех, кто хочет тебе навредить!

Гарри смотрит на него, разинув рот. Затем, с видимым усилием, закрывает его и качает головой.

— Это... Это просто несправедливо! — говорит он. — С тех пор, как я пришел в эту школу, я боролся за свою жизнь практически каждый год и всегда неплохо справлялся! Я знаю, в основном мне помогали, но это не значит, что я не старался… А вы говорите так, будто я просто лежу и позволяю людям вытирать об меня ноги, а это не так…

— Именно об этом я и говорю! — произносит Снейп, опираясь на матрас и склоняясь над ним. — Ты убил Василиска. Сразился с Темным Лордом и победил его. А тут не можешь заставить себя поднять палочку на маггла, который превратил твое детство в пир для саранчи! — Гарри медленно отползает от него к краю кровати, но Снейп просто придвигается ближе. — И я хочу. Чтобы ты. Ответил мне. Почему?

Снейп знает — знал еще до того, как начал этот разговор — Гарри не способен признаться в том, что чувствует себя недостойным какого-либо другого обращения. Снейп видел это в его сознании — он впервые увидел Гарри таким, каким тот видит себя. Его кожа еще не перестала покрываться мурашками от этого чувства.

Он никоим образом не провоцирует Поттера, поскольку еще надеется заставить его признать тот бесформенный страх, обитающий в его сердце. Он всего лишь хочет, чтобы Гарри увидел это несоответствие — столкнулся с когнитивным диссонансом между своим поведением и мыслями. Он не питает больших надежд на успех, однако чувствует что должен попытаться — просто не может поступить иначе.

— Я не знаю, почему, — шепотом произносит Гарри, почти со слезами на глазах. — Не знаю, понятно вам?

Снейп закрывает глаза. «Это своего рода победа, — считает он. — По крайней мере, он это признал».

— Никто на этом свете, — произносит он, все еще не глядя на Гарри, — не хочет уничтожить тебя так, как Вернон Дурсль. Даже Темный Лорд… если и убьет тебя, то никогда не позволит забыть твое имя. Он будет прославлять тебя, преувеличивать твои достижения, превозносить тебя выше своих самых верных слуг, в надежде, что придет день и тебя воспоют как великого и страшного врага, которого он победил, а не как ребенка, не заслуживающего его безумной одержимости, ребенка, который снова и снова срывал его планы. Если тебя убьют Пожиратели Смерти, они точно так же разнесут весть, что их соперник был подстать Беовульфу и Гренделю. Но Вернон Дурсль тебя даже не замечает. Он превратил бы тебя в ничто, если бы мог. И единственная причина... — Снейп открывает глаза и видит, как Гарри смотрит на него со странным отсутствующим выражением лица. — Единственная причина, по которой я его не убил, только в том, что ничто столь простое и легкое, как его смерть, не может удовлетворить меня после всего того, что он с тобой сделал.

Они долго смотрят друг на друга, и хотя Снейп лучше, чем кто-либо другой знает, что Гарри не окклюмент, он находит его взгляд странно закрытым и непроницаемым.

— Прошу вас, не говорите больше такие вещи, — наконец произносит Гарри.

Снейп выпрямляется и пристально смотрит на него, выгнув бровь.

— Хм? Это почему же?

Гарри слегка краснеет, а его ноздри раздуваются.

— Потому что такое говорят тем, кто тебе дорог, — категорично заявляет он. — А мне прекрасно известно, что вам нет до меня дела.

Снейп чувствует, как у него перехватывает дыхание.

— Что верно, то верно, — бесцветным голосом произносит он, желая, чтобы белый свет померк в его глазах.

Дерзкое поведение Гарри внезапно ослабевает, словно он только сейчас понял, что произнес — однако это еще вопрос, признает ли он свое хамство или что-то другое, Снейп не знает.

— Просто это сбивает меня с толку, вот и все, — бормочет он. — А мне бы хотелось, чтобы всей этой путаницы было чуточку меньше.

После этого он тянется за книгой, лежащей на прикроватном столике, и, открыв ее на середине явно наугад, начинает делать вид, что читает.

Снейп стоит и долго разглядывает склонившеюся макушку Гарри. Очередной раз глубоко вздохнув, он разворачивается и выходит из комнаты, захлопывая за собой дверь.

Остановившись возле двери и положив руку на деревянную поверхность, он слышит, как гулкое эхо разносится в его голове. Он глубоко втягивает воздух в легкие — и если на выдохе слышится слабая заминка, то она совсем не похожа на всхлип. В конечном счете, он это заслужил — куплено и оплачено пятью годами пренебрежения и жестокости и множеством прегрешений за предшествующие годы. Теперь он не вправе жаловаться, если приготовленная им пища имеет такой горький вкус.

Гарри подскакивает на месте, когда Снейп выходит из комнаты, захлопывая за собой дверь. Его пальцы впиваются в учебник — Гарри даже не замечает, что это была за книга, которую он схватил. Он прокручивает в голове те последние несколько минут их с профессором разговора, и желудок неприятно сжимается от чего-то похожего на чувство вины.

Он не понимает, что заставило его так говорить со Снейпом, с тем, кто за последние двадцать четыре часа сделал для него больше, чем любой другой взрослый за всю его жизнь — за исключением, конечно, его родителей, но услышать о чем-то подобном — совсем не то же самое, что увидеть или пережить. Он не имел в виду ничего такого под своим комментарием, правда, осознание того, что Снейп все неправильно понял, пришло к нему только сейчас. У него даже в мыслях не было упрекать профессора в том, что ему совершенно нет ни до кого дела. Да, порой Снейп бывает тем еще засранцем, но он хороший человек — теперь Гарри без колебаний способен это признать. Он спасал его жизнь, лечил его синяки и защищал его от дяди Вернона... что ж, Гарри прекрасно понимает, все это Снейп считает своим долгом, как учителя и члена Ордена. Вряд ли здесь может быть что-то личное, ведь так? Хотя обнимать его, пока он плачет — от одной только мысли об этом Гарри мечтает свернуться калачиком под одеялом и умереть, — это казалось чем-то довольно личным. Однако ему прекрасно известно, что это ничего не значит. Как-никак, он был в шаге от удушья, а Снейп, скорее всего, просто не хотел, чтобы он потерял сознание. К тому же, поглаживать человека по спине, если тот расстроен, — это именно то, как поступают хорошие люди. И это вовсе не значит, что ему стоит воспринимать это как повод к нему привязаться.

Даже забавно — всего неделю назад одна только мысль о том, что ему придется уговаривать себя не привязываться к Снейпу, заставила бы его разразиться смехом как минимум на час. Но не теперь. Порой бывают минуты, когда ему кажется, что мысли о Снейпе чем-то напоминают ему дни после окончания третьего курса, когда он вспоминал Сириуса — та же защищённость и счастье, уверенность, что кто-то на его стороне, кто-то заботится о нем, даже несмотря на то, что его участие в жизни Гарри должно оставаться в тайне практически для всех. Вот только Снейп — не Сириус, даже не Ремус и не мистер Уизли, и Гарри стоит помнить об этом, если он хочет сохранить хоть каплю своей гордости, когда в следующий раз Снейп вздумает отыграться на нем перед классом. Правда с каждым разом помнить о таком становится все сложнее, особенно когда Снейп произносит нечто похожее на свою недавнюю речь о дяде Верноне, — все больше хочется верить, что это значит для него больше, чем он показывает.

И все же Гарри практически уверен, что каким-то образом умудрился ранить чувства Снейпа — это так странно, учитывая, что еще неделю назад он бы с легкостью утверждал, будто у Снейпа вообще нет никаких чувств, которые можно было бы ранить, — теперь же он жалеет, что не смог удержать свой рот на замке.

Гарри с несчастным видом откидывается на подушки и снова смотрит в книгу. Он понимает, что совершенно не может сосредоточиться, когда уже третий раз перечитывает один и тот же абзац, не улавливая при этом ни единого слова. В конце концов, он откладывает учебник по чарам в сторону и достает из кармана пузырек с зельем, который дала ему мадам Помфри. По крайней мере, этот не запечатан сургучной печатью, как тот, который он так беспечно разбил. Вытащив пробку зубами, Гарри выливает половину содержимого себе в рот и снова откидывается на подушки.

Он моментально засыпает, даже не успев почувствовать, как боль начинает отступать от ноющих мышц.

Проснувшись, он с трудом может определить, сколько прошло времени. В подземельях, само собой, нет окон, а огонь горит так же ярко, как и в тот момент, когда он закрыл глаза. Гарри быстро составляет в уме список различных частей своего тела, которые еще утром жалобно заявляли о себе, и обнаруживает, что ноющая боль сменилась легким покалыванием.

Откинув одеяло, он свешивает ноги с кровати и, прихватив с собой пару вещей, направляется в ванную. Спустя несколько минут, приняв душ и переодевшись, Гарри возвращается обратно в спальню, чувствуя, что стал больше похож на человека, нежели чем в пятницу перед уроком Зелий. Присев на край кровати, он пробегает взглядом по корешкам книг, лежащих на прикроватном столике. И понимает, что читать ему сейчас совершенно не хочется, ему вообще ничего не хочется делать, потому что теперь, когда все отвлекающие факторы — боль, сон и теплый душ — исчезли, его мысли возвращаются к последнему разговору со Снейпом. Он чувствует, что, в отличие физического дискомфорта, легкий укол вины, который он испытывал перед приемом зелья, на практике превратился в полноценную агонию.

Гарри понимает, что должен поговорить со Снейпом и извиниться, пока на нервной почве не заработал себе язву. Поскольку вне зависимости от того, какого Снейп о нем мнения или является ли его доброта чем-то личным, Гарри не хочет это потерять. На самом деле, даже от одной только мысли об этой потере он ощущает отчаяние и одиночество, будто ему снова четыре года и он вновь плачет по ночам в своем чулане, потому что тетя Петуния больше не хочет брать его на руки. Даже тысяча Круциатусов не смогли бы вытянуть из него эту информацию в присутствии Снейпа, однако Гарри не может этого отрицать перед самим собой. Только если он не хочет через несколько дней, когда все вернется на круги своя, оказаться слоняющимся в неурочные часы возле закрытого профессорского кабинета, без конца задаваясь вопросом, а было ли бы все по-другому, если бы он просто взял и поступил по совести. В любом случае, Гарри должен извиниться перед Снейпом — он действительно в долгу перед этим человеком за многое, большинство из чего он никогда не сможет вернуть. По крайней мере, это меньшее, что Гарри может сделать. Наверное. При условии, что не застынет как истукан или не начнет заикаться, словно идиот.

Проведя рукой по волосам и сделав несколько глубоких вдохов, Гарри пересекает спальню и открывает дверь. Идя по коридору, он замечает, что дверь в гостиную широко распахнута, а изнутри льется теплый свет.

Снейп сидит в кресле слева от дивана, уставившись в пол. В руке у него стакан, наполненный янтарной жидкостью, при виде которого желудок Гарри по привычке сжимается. В самом деле, это просто глупо — если сейчас он в чем-то и уверен, так это в том, что Снейп никоим образом не похож на Вернона Дурсля, как ни посмотри. Вот только дядя Вернон всегда становился агрессивным после пары рюмок, из-за чего Гарри не может не задуматься, каким будет Снейп в подобном состоянии.

Решив, что с его стороны будет глупо стучаться или покашливать, он просто переступает порог гостиной. Снейп не поднимает головы и даже не оборачивается, но Гарри с уверенностью может сказать: тот заметил его присутствие, судя по тому, как судорожно сжимаются его пальцы на стакане.

— Сэр, — говорит Гарри и замолкает, поскольку уже потратил всю свою решимость на то, чтобы добраться сюда, и теперь он не имеет ни малейшего представления, что сказать или хотя бы с чего начать.

Снейп с решительным стуком ставит бокал на край стола. С минуту он сидит молча, потом произносит:

— Мисс Лавгуд заходила тебя проведать, — говорит он, все еще не поднимая головы. — Ты уже спал, когда я пришел узнать, не занят ли ты. Она просила передать, что зайдет позже.

— Понятно, — отвечает Гарри, переминаясь с ноги на ногу. Он бросает взгляд на высокие напольные часы, стоящие в углу гостиной. Почти девять вечера. Он проспал без малого двенадцать часов.

Снейп резко встает, и Гарри невольно делает шаг назад, но не вздрагивает. Впрочем, Снейп не поворачивается к нему, не разбивает бокал о стену и не произносит его имя тоном, делающим его неотличимым от ругательства. Вместо этого он подходит к камину, бросает в огонь горсть Летучего пороха и, переговорив с появившимся эльфом, заказывает чай.

— Ты не ел с самого утра, — отвечает Снейп на его озадаченный вид, наконец, встречаясь с ним взглядом.

Через минуту на столике перед диваном появляется поднос с различной едой: супом, хлебом, фруктами, сыром и выпечкой. Гарри досадует, почему домашние эльфы не отправили все это на кухню — он бы предпочел есть, пока Снейп не смотрит на него, к тому же вся эта еда будет только отвлекать, когда он попытается принести свои извинения. Но тут уж ничего не поделаешь — Снейп явно ждет, что он сядет на диван напротив него. Гарри медленно заходит в комнату и садится на самый край диванной подушки, чувствуя при этом, как Снейп впивается в него взглядом.

Когда Гарри даже не пошевелился, чтобы положить себе еды, Снейп наклоняется и наливает ему чай. Он забирает чашку, не встречаясь с ним взглядом. За ней следует тарелка супа, и Гарри также принимает ее, мысленно поблагодарив Снейпа, что он хотя бы позволяет ему самому взять фрукты и сыр. Сам же Снейп ни к чему не притрагивается, просто продолжает потягивать свое — Гарри втайне принюхивается — виски, как пить дать. Пока Гарри ужинает, в комнате стоит напряженное молчание, впрочем, он настолько проголодался, что это почти не имеет значения. Странно, что он не чувствовал голода, до тех пор, пока не увидел еду, — хотя он уже давно приучил себя не обращать внимания на голод, иначе бы просто не смог нормально работать, чтобы справиться со всеми домашними обязанностями у Дурслей.

Он быстро расправляется с супом и несколькими кусочками хлеба и оставляет довольно много свободного пространства на тарелках с фруктами и сыром, прежде чем отставить тарелку и чашку в сторону и попытаться удобно устроиться на диване. Огонь в камине такой теплый и уютный, что если бы не груз вины, давивший на него, Гарри смог бы даже расслабиться. Здесь он чувствует себя в безопасности, что после утренних событий вряд ли можно назвать чем-то само собой разумеющимся. Каждый раз, когда он краем глаза замечает какое-либо движение, даже ход секундной стрелки на циферблате часов или мерцание теней, отбрасываемых пламенем камина, ему приходится бороться с диким желанием обернуться в поисках дяди Вернона. Однако то, что могло стать причиной паники, в присутствии Снейпа превращается в обычное беспокойство, потому что в глубине души Гарри знает, верит, что даже если Вернон Дурсль в этот самый момент ворвется в дверь гостиной, Снейп вышвырнет его, прежде чем тот успеет что-либо выкрикнуть в его адрес. Гарри не представляет, как выразить Снейпу свою благодарность за это, особенно учитывая свое утреннее выступление, после которого любая благодарность с его стороны прозвучит скорее как пощечина. Но это только укрепляет его решимость попросить прощения, прежде всего именно это привело его сюда в гостиную.

Но как только Гарри открывает рот, Снейп чуть выпрямляется в кресле, всем видом давая понять, что вот-вот заговорит. Гарри замирает в ожидании его слов. Только у него закрадывается смутное подозрение что, что бы ни собирался сказать сейчас Снейп, ему это вряд ли понравится — хотя Гарри слишком рад возможности прервать это затянувшиеся неловкое молчание, он все еще сильно сомневается насчет того, что собирается сказать, поэтому даже не пытается первым взять слово.

— Твоих родителей убили, — Снейп произносит это так тихо, что Гарри приходится напрягать слух, чтобы хоть что-то расслышать, — тридцать первого октября восемьдесят первого года.

Еще до того как Снейп успевает закончить свое предложение, Гарри чувствует, как у него перехватывает дыхание, а обед в желудке превращается в свинец. Мышцы плеч и шеи мгновенно напрягаются. Пусть в голосе Снейпа и нет насмешки, однако Гарри просто не может себе представить, чтобы Снейп решил упомянуть его родителей по какой-то другой причине, кроме как поглумиться над ними.

— Нам… Им было двадцать один, когда они умерли. Тебе кто-нибудь говорил об этом? — Снейп вопросительно смотрит на Гарри.

— Нет, — отвечает он, чувствуя себя выбитым из колеи. — Я знал, что они были очень молоды. Но никто никогда точно не говорил мне, сколько им было лет.

Снейп кивает, точно ожидал это услышать, и отводит взгляд в сторону камина.

— Твои родители умерли тридцать первого октября, — повторяет он. — Утром первого ноября я впервые за последние пять лет вернулся в то место, где жил еще ребенком. Я аппарировал в родительский дом… К тому времени он был уже давно пуст, моя мать умерла, когда мне было четырнадцать, а отец… в тот год, когда я покинул Хогвартс… Я прошел около трех миль оттуда до дома, где когда-то жили родители твоей мамы.

Гарри до сих пор едва дышит, но на этот раз уже по другой причине. Никто никогда ничего не рассказывал ему о бабушке и дедушке, за исключением одного горького комментария, брошенного тетей Петунией пять лет назад о том, что они гордились его матерью, поскольку она была волшебницей. Его голова уже разрывается от вопросов — один из которых: почему Снейп ему сейчас все это рассказывает, — но Гарри буквально прикусывает себе язык и ждет, что еще он скажет.

— Старшие Эвансы к тому времени уже два или три года как умерли, а Петуния вышла замуж и уехала, когда твоя мать еще училась в школе. В дом въехала новая семья. Когда я пришел туда, было раннее утро, так что я немного постоял в конце переулка, все пытался вспомнить, когда в последний раз заходил внутрь. Но не смог. Я знал, что это было летом после четвертого курса, но я провел так много времени в этом доме, что понял: все эти многочисленные визиты просто слились воедино в моей памяти.

Гарри внезапно почувствовал себя так, словно его по голове ударил взбесившейся бладжер. Взгляд Снейпа кажется отстраненным, он будто прикован к чему-то, что Гарри не видит.

— В ту ночь я не сомкнул глаз. Я тогда только вернулся от Дамблдора… Как только я услышал новость о нападении в Годриковой Впадине, я пошел к нему, чтобы узнать, почему защита не сработала и... твои родители погибли. К тому времени я уже несколько месяцев шпионил для него. Я предупредил его задолго до этого, сказал, что Темный Лорд собирается убить тебя, и Дамблдор пообещал мне, что защитит… твоих родителей. Мы оба пытались защитить их… и оба потерпели неудачу.

Снейп судорожно сглатывает. В то время как Гарри чувствует сухость и странную резь в глазах, будто он не моргал уже несколько минут.

— Вы... — Гарри не решается прервать эту речь, но Снейп снова смотрит в свой бокал. — Вы просили Дамблдора защитить… но вы ненавидели...

— Я ненавидел твоего отца, — прямо говорит он и отпивает большой глоток. — Однако твоя мама была моей лучшей подругой. Моим единственным настоящим другом. Мы познакомились, когда нам было девять. Мы жили по соседству с магглами, а как только я увидел ее, то сразу понял, что она ведьма. Именно я первым рассказал ей, что означают ее силы. Когда я впервые назвал ее ведьмой, она подумала, что я ее оскорбляю, — он улыбается. — Она была... необычайно одаренной.

Сгорая от желания услышать больше, Гарри хочется хорошенько встряхнуть Снейпа и заставить его продолжить — но такое впечатление, что профессор не может собраться с духом и произнести больше нескольких фраз за раз, не прерываясь и не собираясь при этом с мыслями.

— Никто никогда не рассказывал мне про маминых друзей, — немного взволнованно произносит Гарри, тем самым как бы подталкивая Снейпа сказать что-то еще. — Все говорят о моем отце, но никто… Она была доброй, милой и ей хорошо удавались Чары, все только это и говорят, — Гарри сглатывает. — А еще у меня ее глаза. Вот все, что я знаю о ней.

Снейп кивает, затем постукивает по бокалу палочкой, и тот снова наполняется.

— Она была чрезвычайно популярна, однако это была иного рада популярность, чем у твоего отца. Он возносился благодаря всеобщей лести. Лили же... Ее очень любили и высоко ценили, и, несмотря на то, что она была добра к своим почитателям, она мало с кем-либо из них действительно дружила. Она ощущала на себе клеймо магглорожденной, впрочем, Лили была настолько талантлива, что только завистники осмеливались упрекнуть ее в этом. Чем-то напоминает вашу мисс Грейнджер, хотя твоя мама не жаждала признания за свои таланты. Несмотря на то, что нас распределили на разные факультеты, мы были неразлучны до пятнадцати лет. Она доверяла и верила мне, потому что я знал ее раньше, в мире магглов. И она... самое лучшее, что случилось со мной в жизни.

Впервые Гарри рад, что Снейп не смотрит на него. В голосе мужчины звучит такая мучительная нотка, что Гарри даже боится подумать, как могут выглядеть сейчас его глаза.

Гарри лихорадочно пытается осмыслить все то, что сказал ему сейчас Снейп, и его пронзает внезапная догадка.

— Пока вам не исполнилось пятнадцать, — произносит он с осторожностью, поскольку знает, что вступает на опасный путь. — Перед вашим... вашим пятым курсом.

Снейп поднимает голову, и Гарри с ошеломленным видом смотрит на яркий блеск в его глазах, похожий на непролитые слезы.

— Тот... Тот день у озера, — шепчет Гарри. — Вы назвали ее…

— Не произноси этого слова, — резко бросает Снейп, и Гарри буквально отшатывается от него. — Да. Я назвал ее так. Твой отец унизил меня, и я... К тому времени я уже начал поддаваться дурному влиянию. Ты должен понять, — Снейп поднимает глаза, и Гарри поражается, увидев чуть ли не мольбу в его взгляде, — доктрины Темного Лорда о чистоте крови никогда не имели особого значения для меня. Мой отец был магглом, и я, конечно же, ненавидел его, однако я достаточно долго прожил в маггловском мире… Я слушал «Роллинг Стоунз», курил сигареты, я знал маггловский мир и не боялся его. Но я жаждал того, что могла предложить мне жизнь на службе у Темного Лорда… безопасность, свободу, признание и простор для моих талантов… поэтому я приучил себя говорить подобные вещи, чтобы соответствовать, несмотря на мои недостатки. К тому же я хотел напомнить твоему отцу, что у меня тоже есть союзники, что я не так беззащитен…

Снейп замолкает, снова отводя взгляд. — Только когда все закончилось, я понял, что сказал и кому это сказал. Я пытался извиниться, — пальцы Снейпа снова сжимаются на бокале, — но к тому времени она уже была сыта мной по горло. Из-за моего окружения.

— Вы ни разу не позволяли Малфою безнаказанно обзывать Гермиону, — тихо произносит Гарри. — Меня всегда это удивляло. Просто разве Малфой не ждет, что вы будете… думать так же, как он об...

— Драко известно, что его отец ожидает от него соблюдения правил приличия на людях, — говорит Снейп. — Он также знает, что его отец поручил мне... научить его благоразумию. Никто из тех, в чьих руках побывало золото Малфоев, не верит в утверждение Люциуса, что он действовал якобы под Империусом пятнадцать лет назад. Кроме того, он был весьма недоволен, когда неприязнь Драко к тебе стала общеизвестной.

— Да, ну, сначала он пытался ко мне подлизаться, только я уже достаточно насмотрелся на него, чтобы держаться подальше, — бормочет Гарри.

— Я в этом не сомневаюсь, — произносит Снейп, и хотя его голова все еще опущена, Гарри практически уверен, что видел, как легкая улыбка коснулась его губ.

Между ними вновь воцаряется молчание до тех пор, пока Гарри не решается его прервать. Его голос звучит неуверенно, поскольку он собирается задать очень личный вопрос — а каким он еще может быть, если не личным? И это Снейп первый, кто затронул эту тему.

— Как вы это делаете? — спрашивает он, даже не пытаясь скрыть свое замешательство. — Вам все время приходиться притворяться... Малфой должен думать, что вы ненавидите магглов, в то же время вы должны притворяться, будто вы притворяйтесь, что вы на нашей стороне... — Гарри практически уверен, в этом нет никакого смысла, но Снейп достаточно умен и разберется, что он имеет в виду. — Как вам удается все это держать в секрете?

Снейп поднимает глаза, и Гарри замечает его улыбку — даже не ухмылку, для этого она слишком мягкая.

— Я и не ожидал, что ты сможешь понять, — говорит он. — Ты еще молод, а точнее, пользуясь чересчур агиографической терминологией Дамблдора — чист сердцем. Ты никогда не учился быть другим, даже когда лицемерие и притворство могло избавить тебя от страданий. Но я... Моя душа не так чиста, как твоя. Я одновременно и рассерженный юноша, ставший в семнадцать лет Пожирателем Смерти, и тридцатишестилетний мужчина, заплативший за свою глупость. Я научился быть и тем, и другим. И я не стремлюсь к единству.

Гарри боится себе даже представить, слыша все эти откровения, вырывающиеся из уст Снейпа, сколько виски тот выпил прежде, чем Гарри вошел в эту комнату. Тем не менее, ему приходит в голову, что сейчас, возможно, самое время сказать то, ради чего он сюда, собственно, и пришел. Снейп кажется довольно расслабленным, так что, возможно, он его выслушает. В любом случае должен же Гарри, в конце концов, попытаться, и поскольку сейчас Снейп молчит, момент кажется весьма подходящим.

— Я хотел извиниться, — говорит он Снейпу, нервно подметив, как голова профессора вздрагивает на последнем слове. — За то, что я сказал вам сегодня утром. Все прозвучало совсем не так, как я имел в виду.

Снейп хмурится — не злобно — скорее так, будто Гарри его смутил.

— И что же ты имел в виду?

— Когда я сказал... — Гарри краснеет и отворачивается от Снейпа, глядя на пламя в камине. — Когда я сказал, что вам нет до меня никакого дела, я имел в виду только то, что… Я знаю, что раздражаю вас. Знаю, что делаю глупости, что рискую своей жизнью и подвергаю людей опасности, и что иногда я грублю и бываю непочтителен. А еще я напоминаю вам моего отца и вы… Я не виню вас за то, что вы ненавидите его, потому что в школе он вел себя с вами как последний болван.

Гарри все же решается повернуться к Снейпу и замечает, как его хмурый взгляд приобрел мрачное выражение. Нервно сглотнув, Гарри собирает всю свою волю в кулак и продолжает.

— Я хочу сказать, что не виню вас за то, что не нравлюсь вам. И вам не нужно притворяться, будто я вам небезразличен, я ведь все прекрасно понимаю, только то, что я вам неприятен, еще не делает вас плохим. Вы по-прежнему защищаете меня и приглядываете за мной, и это делает вас просто замечательным человеком, потому что легко делать что-то хорошее для тех, кто тебе нравятся. И я знаю, что вам не плевать даже на тех кто… кто этого не заслуживает, — Гарри краснеет и снова отводит глаза. Полнейшая тишина нервирует Снейпа чуть ли не больше, чем чей-то взрывающийся котел. — Вот что я имел в виду, — слабым голосом заканчивает Поттер и пожимает плечами.

Когда Снейп снова заговаривает, его голос звучит так тихо, что Гарри едва его слышит.

— Ты прав, — говорит он. — Я неправильно тебя понял.

Гарри чувствует такое облегчение, словно вот-вот растает и стечет с дивана прямо на пол.

— Ты думаешь, — снова продолжает Снейп, и Гарри напрягается, — что не заслуживаешь моего уважения?

Этот вопрос вызывает у Поттера легкое недоумение. Он на мгновение задумывается, тщательно подбирая слова.

— Мне просто... Мне просто кажется, это вы считаете, что я его не заслуживаю, — говорит он и быстро добавляет: — Но я вас не виню. Я все понимаю.

Снейп медленно кивает. Наклонившись вперед, он ставит недопитый стакан виски на кофейный столик, отставляя как можно дальше от себя, и снова откидывается на спинку кресла.

— Ты, — говорит он, — понимаешь гораздо меньше, чем думаешь.

Гарри не представляет, что на это ответить, поэтому просто сидит молча. Впрочем, сейчас тишина не кажется такой угнетающей, как несколько минут назад.

— Кстати, спасибо, — выпаливает он, внезапно осознав, что совсем забыл поблагодарить Снейпа, — что оттащили от меня дядю Вернона. И... — Гарри яростно краснеет. — За то, что вы сделали. После, — хотя Гарри понимает, что он до невозможности расплывчат, однако он не собирается говорить: «Спасибо, что обнимали меня, пока я рыдал, как пятилетний ребенок», — потому что тогда ему бы пришлось сброситься с Астрономической башни.

Когда Снейп оставляет это без ответа, Гарри отваживается взглянуть на него. Профессор неотрывно смотрит в одну точку с абсолютно непроницаемым выражением на лице. Но стоит только Гарри опустить взгляд, как он замечает, что рука Снейпа, лежащая на подлокотнике кресла, сотрясается мелкой дрожью.

Они сидят, слушая, как потрескивает в камине огонь, и Гарри неотрывно наблюдает за тем, как дым поднимается и исчезает в трубе дымохода. Он прокручивает в своей голове все, что только что услышал от профессора, и его воображение на удивление увлеченно рисует образ юного Снейпа, одетого в маггловскую одежду, возможно, даже сидящего за рулем автомобиля и слушающего по радио «Роллинг Стоунз». Резкий контраст с мрачной фигурой человека, сидящего сейчас перед ним, облаченного в мантию с высоким воротом и длинными рукавами, в которой его по ошибке можно принять за священника в мире магглов, настолько причудлив, что Гарри приходится подавить вырывающийся из его горла смешок.

— Профессор, — вдруг произносит он, — вы ведь больше не курите?

Снейп вскидывает голову и смотрит на него так, будто у Гарри только что выросли рога.

— Я ведь понимаю, вы давно уже не живете в маггловском мире, просто сейчас почти каждый знает, что это очень вредная привычка, — серьезно продолжает Гарри.

Снейп несколько раз моргает, глядя на него, потом хриплым голосом произносит:

— Иди спать, Поттер.

Спать ему совершенно не хочется — как-никак, он проспал почти двенадцать часов, — но он понимает, что сейчас лучше не спорить. Поэтому молча встает, чувствуя при этом, как затекли его мышцы, и направляется к двери.

Как бы то ни было, добравшись до спальни, он почти уверен, что слышит громкий смех, доносящийся из гостиной. Гарри моргает, потом качает головой и закрывает за собой дверь.

На следующее утро Снейп открывает глаза и сразу же закрывает их, в то же время пытаясь нащупать свою палочку. Жаль, что смертельное проклятие не дает ожидаемого эффекта, когда используется на самом себе — никто, как бы сильно себя ненавидел, не способен призвать то необходимое чувство для вынесения смертного приговора, — но ему известен ряд более мелких проклятий, которые приводят к столь же фатальному результату.

Впрочем, в последний момент он превращает Сектумсемпру, решительно нацеленную перерезать ему горло, в призывающие чары, которые приносят пузырек антипохмельного зелья прямо в его протянутую руку. И, разумеется, он его роняет, но, к счастью, зелье падает на ковер и не разбивается. Не открывая глаз, Снейп снова призывает его к себе и, распечатав, выливает содержимое себе в рот. Через несколько минут большая часть пляшущих гиппогрифов и, по крайней мере, один из тех троллей, барабанящих в его голове, спокойно возвращаются к своим обычным делам и оставляют его в покое. Снейп открывает затуманенные глаза, обнаруживая, что до сих пор сидит в кресле у камина, пламя которого продолжает все так же бодро полыхать за каминной решеткой, словно прошло совсем немного времени с тех пор, как он задремал.

Однако, судя по часам — маггловским, с правильным ходом, единственной вещи, которую он привез с собой в Хогвартс из родительского дома в Тупике Прядильщика, — сейчас шесть тридцать утра. Сегодня понедельник, а значит, он уже на час отстает от своего расписания. Тихо застонав, он пытается собрать всю свою волю в кулак, чтобы подняться на ноги, уже предвкушая скованность в мышцах, отчасти неизбежный результат после целой ночи, проведенной в кресле, — как вдруг вспоминает: Дамблдор обещал подменить его сегодня, чтобы дать ему возможность присмотреть за Гарри.

«Гарри...»

К своему огромному сожалению, он обнаруживает, что отчетливо помнит весь вчерашний разговор. Ему интересно, является ли это результатом проясняющих и стимулирующих свойств антипохмельного зелья или же нет. Теперь ему даже кажется, что ослепляющая головная боль и тошнота могли бы быть небольшой платой за то, чтобы забыть свою собственную глупость. Но уже слишком поздно. Он проснулся, у него до ужаса ясная голова, и впереди еще целый день, который предстоит провести с пострадавшим подростком.

Он пытается прикинуть, удастся ли ему подхватить драконью оспу, втайне от Дамблдора наведавшись в лазарет.

Вдобавок ко всему он внезапно ощущает желание закурить — впервые за последние пятнадцать лет. Разумеется, существуют зелья, которые помогли бы ему с этим справиться, только он сомневается, что развитие зависимости от запрещенных зелий как-то улучшит ситуацию. Да и Дамблдор, определенно, заметит. Чертов старик. Чертовы магглы и их проклятые сорняки. Чертово виски и Темный Лорд, и разрывающий душу беззащитный ребенок, имевший наглость родиться с глазами своей матери...

Снейп в очередной раз закрывает глаза и откидывается на спинку кресла. Помимо всего прочего, вчера вечером он так и не смог подойти к намеченной цели, особенно после всех тех сентиментальных воспоминаний. Пятнадцать лет назад, когда он поклялся Дамблдору защищать сына Лили, он дал еще одну клятву, себе самому, никогда не произносить ее имени при Гарри. Защищая его, Снейп считал, что делает все возможное, дабы исправить последствия своего предательства — задача, как он полагал, стала бы в разы сложнее, если бы ему пришлось видеть молчаливый упрек в глазах Гарри каждый раз, когда тот смотрит на него.

Но со вчерашнего утра — вернее, с того момента, когда он мельком взглянул на мрачный душевный пейзаж Поттера — Снейп пришел к выводу, что нужно нечто большее, чем это. Гарри должен научиться доверять тем, кто его оберегает, иначе рано или поздно его убьют. В данный момент он убежден, что никто, за исключением, разве что, его своенравных маленьких гриффиндорских друзей и, возможно еще Луны, не ценит его за что-то большее, чем важность в борьбе против Темного Лорда, помимо его внешнего сходства с родителями. Снейп подозревает, именно Блэк виновен в этом последнем особенно отвратительном аспекте, он и его проклятый семнадцатилетний мозг, заключенный в теле взрослого мужчины.

И все же какая-то часть Снейпа находит непокорность Поттера весьма приятной. Учитывая тот факт, что его вырастили шакалы, для Гарри было бы вполне естественно безоговорочно принимать те роли, которые требуют от него окружающие, в надежде заслужить их одобрение и любовь. Однако его стремление противопоставить себя Темному Лорду проистекает отнюдь не из этого источника; по большей части оно строится на его неистовой преданности друзьям и воспоминаниях о родителях. И хотя глубоко внутри он считает, что не достоин иметь что-либо, заведомо не заслужив на это право, его сильное недоверие к взрослым говорит об обратном, что подобное положение вещей крайне ошибочно. Он побежден, но не сломлен, осознание этого факта наполняет Снейпа чувством, подозрительно похожим на облегчение.

Будь Поттер злопамятен, его разочарование давно бы превратилось во враждебность, как это произошло со Снейпом в том же возрасте. Но Гарри раскрывается от доброты, и это его спасает. Приехав в Хогвартс, он легко смог завести друзей, Снейп предполагает, что Поттер даже к нему начинает относиться с теплотой. Его вчерашняя запутанная речь, казалось бы, прямое тому подтверждение, особенно учитывая усилия, которые Гарри приложил, чтобы убедить Снейпа в том, что не держит на него зла из-за того, что тот его недолюбливает. Как ни крути, Снейп был весьма впечатлен тем, как скоро Гарри увидел различие между действиями и чувствами — возможно, именно поэтому Гарри больше доверяет хорошим поступкам, даже если не полагается на них, поскольку понимает: добрые дела — это выбор, в то время как чувства не поддаются принуждению. И хотя Снейп был тронут извинением Поттера, он так же быстро понял, что хочет, чтобы Гарри знал, он будет добр к нему потому, что таков его выбор.

Вот почему Снейп прервал свою вчерашнюю речь, так и не перейдя к намеченной теме.

Его первоначальная мысль была рассказать Гарри о клятве, которую он дал Дамблдору в ночь убийства его родителей. Он думал, что в свете реальных событий эта информация станет для Поттера веским доказательством, обличающим причины его поведения, если это не перевесит пять лет страданий, причиненных ему на уроках по Зельям, то, по крайней мере, немного уравновесит чашу весов. Однако стоило только Гарри начать свое неуклюжее извинение, как Снейп понял: признание такого рода, скорее принесет больше вреда, чем пользы. У него нет ни малейшего желания создавать у Гарри впечатление, будто для Снейпа он является всего лишь заменой своей матери, как для Блэка он был заменой своего отца. Помимо того, что это неправда, он никоим образом не желает походить на Сириуса Блэка. Собственно поэтому он заставил себя в тот момент замолчать, вне всякого сомнения, оставив Поттера гадать, сколько же виски он выпил, раз без каких-либо на то причин пустился в такой бессвязный рассказ о себе.

Что касается того, сколько он выпил... Посмотрев себе под ноги, Снейп обнаруживает на три четверти пустую бутылку. Скажем, это было сделано намеренно; отчасти; он становится на удивление болтлив, когда слишком много выпьет, и это одна из причин, почему у него нет никакой социальной жизни — шпионы, пьянеющие уже с половины бутылки Огденского Огневиски, как правило, становятся мертвыми шпионами в относительно короткие сроки. Он полагал, что это поможет ему стать более откровенным в предстоящей беседе с Гарри. Возможно, так все и было. Снейп рассчитывал на довольно короткое повествование, однако оно превратилось в более чем часовую беседу.

Он надеется, что Гарри по крайней мере удалось что-то выгадать из этой ситуации.

Снейп неспешно встает, отдавая дань уважения своим стареньким косточкам, и направляется в спальню; перед тем как войти, он стучится и ждет, пока Гарри не скажет:

— Войдите.

Гарри, уже полностью одетый, если не считать ботинок, сидит на покрывале, скрестив ноги, а на коленях у него лежит раскрытый учебник. Невероятно, но он ему улыбается.

— Доброе утро, сэр, — говорит он.

— Сегодня утром я обязан присутствовать в Большом зале, — без всяких предисловий объявляет ему Снейп. — Нам с директором необходимо разыграть одну сцену… Заключительный акт пятничного представления.

Гарри удивленно моргает.

— А. Точно. Он собирается... э-э ... накричать на вас за случившееся?

Снейп закатывает глаза.

— Директор не «кричит», Поттер. Волшебники его уровня редко нуждаются в подобном. Однако ни у кого из наблюдателей не останется ни единого сомнения в том, что я оказался в немилости. А это главное.

Гарри хмурится.

— Звучит не очень то весело.

Снейп игнорирует его комментарий.

— Так или иначе, я вернусь в течение часа. Директор какое-то время будет подменять меня на занятиях, так что я спокойно могу провести здесь весь день, — он пристально смотрит на Поттера. — Надеюсь, в этот раз я могу рассчитывать, что ты останешься здесь в мое отсутствие? — Снейпу не хочется говорить, что Вернон Дурсль все еще находится в замке — он, разумеется, скажет, если придется, но надеется, что Гарри в кои-то веки сделает так, как ему, черт возьми, велят, просто из уважения, а не из страха.

Надо заметить, Гарри не покрывается румянцем. Вместо этого он закрывает книгу.

— Если честно, профессор, мне кажется, я уже готов вернуться на занятия.

— Ты прав, тебе кажется, — бросает ему Снейп. — Твоя боль никуда не делась, она лишь притупилась под действиями обезболивающих зелий, к тому же твои ребра еще не полностью исцелились от первого нападения твоего дяди, не говоря уже о новых повреждениях, которые ты получил в пятницу днем и вчера утром. Ты останешься здесь. Я закажу тебе завтрак на кухне и попрошу эльфам подать его сюда.

— Раз уж я не могу пойти на занятия, — торопливо говорит Гарри, прежде чем Снейп успевает выйти из комнаты и закрыть за собой дверь, — то можно мне хотя бы пойти позавтракать в Большом зале? Обещаю, я прямо туда и обратно, ни шага в сторону.

Снейп понимает, ему следует сразу же ответить отказом, однако переполненный надеждой взгляд Гарри заставляет его задуматься, Поттер это видит.

— В последний раз я видел Рона и Гермиону в пятницу, они, должно быть, сильно беспокоятся за меня, — серьезно произносит он. — Пожалуйста, сэр. Я буду идти очень медленно. К тому же, я уверен, немного упражнений пойдет мне только на пользу. Вдобавок, разве не будет, эм... ваш спектакль с профессором Дамблдором выглядеть более эффективно, если я буду рядом? Вы сможете бросать на меня гневные взгляды. Это добавит апаранса⁽¹⁾.

Снейп моргает, глядя на него.

— Апаранса?

— Когда я писал свое первое письмо, то провел какое-то время, просматривая словарь, — произносит Гарри со смущенной улыбкой.

Снейп борется с проступающей на лице улыбкой.

— Так и быть. Но я буду сопровождать тебя до тех пор, пока нам не предстоит разделиться. Кроме того, после завтрака ты будете ждать в условленном месте, чтобы я мог проводить тебя обратно. Все понятно?

— Конечно, профессор. — Гарри улыбается еще шире. — Спасибо. Эм... Сейчас, только найду свою обувь...

Снейп стоит в дверном проеме, пока Гарри шарит по полу в поисках пары потрепанных кроссовок, на вид кажущихся на несколько размеров больше, чем нужно.

— Поттер, — говорит он, — ты умудрился растратить все свое наследство на Шоколадных Лягушек и Знаменитые Непромокаемые Фейерверки Доктора Флибустьера?

Гарри поднимает голову, склонившуюся у изножья кровати.

— Что вы имеете в виду, сэр?

Снейп кивает на ботинки в его руках.

— Лишь то, что вы, по всей видимости, продаете свои вещи, заменяя их на предметы, добытые, могу только предположить, что из мусорного контейнера какого-нибудь ничего не подозревающего маггла.

К его удивлению, Гарри краснеет.

— Они принадлежали моему кузену, — бормочет он. — Большая часть моей маггловской одежды — его обноски. Рон дал мне кое-какие вещи, но он намного выше меня… его ботинки смотрелись бы еще хуже, чем Дадлины, — от взгляда профессора — Снейп подозревает, что недостаточно хорошо замаскировал свой скептицизм — голос Гарри становится резче. — Я же не мог поехать в маггловский Лондон себе за покупками. Все, начиная от Гермионы до миссис Уизли, выстроились бы в очередь, чтобы меня убить.

— Если бы тебя к тому времени уже не убили, — кивая, произносит Снейп. В его голове с трудом укладывается мысль, что наследник Джеймса Поттера вынужден носить обноски. Он так и представляет себе выражение лица старшего Поттера, узнай он об этом — и, тем не менее, Снейп обнаруживает, что подобная картина не приносит ему никакого удовлетворения. Возможно, потому, что она так четко отражает тревогу, с которой ему приходится сейчас бороться, чтобы не выдать своих чувств. — Твоя выдержка... достойна восхищения.

Гарри бросает на него слегка настороженный взгляд, ожидая, что в эту самую секунду Снейп заберет свой комплимент обратно.

— Однако, — говорит он, и Гарри уже готовиться к худшему, — было бы лучше, если бы ты не усугублял свои травмы, спотыкаясь в них в коридоре. Обувайся.

Немного сбитый с толку, Гарри делает то, что ему велят.

— Скажи мне, когда остановиться, — произносит Снейп, указывая палочкой на кроссовки и начиная их уменьшать. С таким же успехом он мог бы растворить их в воздухе и уменьшить пару собственных ботинок, подогнав их Гарри по размеру, только Снейп не хочет ранить его гордость — это несложно сделать, ведь Снейп помнит, каково это, когда все, что у тебя есть — это жалкие обноски.

— Это потрясающе, профессор! — восклицает Гарри, когда Снейп завершает трансфигурацию. Поттер вытягивает ноги, чтобы полюбоваться своей обувкой, как будто Снейп превратил ее в сапоги из лучшей полированной драконьей кожи. — Спасибо!

Снейп коротко кивает, затем резко указывает головой в сторону открытой двери. Гарри спрыгивает с кровати и выходит из комнаты, но перед этим одаривает Снейпа своей ослепительной улыбкой.

Снейп ждет, пока Гарри не окажется на несколько шагов впереди, прежде чем позволить себе улыбнуться в ответ.

1) АПАРАНС (фр. apparence). Правдоподобие, наружный вид, вероятность. (Источник: «Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка». Чудинов А.Н., 1910)

Вернуться к тексту

— ...Еще думаю, будем проходить Мерцающие чары у профессора Флитвика, но в остальном, Гарри, чтобы все нагнать, слишком много времени не потребуется. Я скопирую все свои конспекты и, если получится, пришлю их тебе сегодня вечером, — Гермиона делает паузу в конце этого утомительного монолога об уроках, которые Гарри еще даже не пропустил, и серьезно смотрит на него. — Ты не знаешь, когда профессор Снейп разрешит тебе вернуться в класс?

Гарри отодвигает пустую тарелку и качает головой.

— Понятия не имею, — отвечает он ей. — Наверное, когда решит, что я достаточно хорошо себя чувствую. Я уже говорил ему сегодня утром, что со мной все в порядке, но он так странно себя ведет в последнее время, особенно с тех пор, как я... ну, знаете, проснулся.

— Странно — это как? — с набитым ртом спрашивает Рон.

Гарри морщится.

— Так, будто... даже не знаю. Дёргано, что ли. Словно я сейчас поверну за угол, и меня в ту же секунду убьет Волдеморт.

Гермиона приподнимает бровь, глядя на него.

— А-а, — она мило улыбается. — Ты имеешь в виду «заботливо»?

Гарри краснеет, а Рон вздрагивает.

— Гаррино слово мне нравится больше, — говорит он, тоже отодвигая тарелку, словно внезапно потерял аппетит.

Завтрак практически подходит к концу, и студенты начинают медленно покидать Большой зал. Между тем Рон с Гермионой все еще продолжают сидеть на своих местах, пользуясь представленной им возможностью наконец-то увидеться и поговорить. Гарри уже рассказал им все о случившемся в воскресное утро, и они отреагировали именно так, как он и ожидал — Гермиона в ужасе ахнула, а Рон свирепо сдвинул брови и принялся с силой нанизывать на вилку сосиски. А теперь Гермиона смотрит на него так пристально, что у Гарри закрадывается подозрение, будто она хочет ему что-что сказать.

— Что ж, похоже, у Снейпа действительно есть все основания быть таким нервным, — решительно заявляет она. — Не могу поверить, что твой дядя до сих пор находится в замке, Гарри.

— Может, нам стоит проводить тебя до подземелий, — мрачно предлагает Рон. — Макгонагалл не будет возражать из-за нашего опоздания, когда мы все ей объясним.

— Нет, не стоит, — заверяет его Гарри, хотя ему приятна их забота. — Мы встретимся со Снейпом, как только... как только все закончится, и вместе пойдем в подземелья.

Гарри также рассказывает им о запланированной сцене между Снейпом и Дамблдором, но как выяснилось, директор уже сообщил им об этом еще в пятницу после того несчастного случая на Зельях. Рон реагирует на возможность увидеть Снейпа публично осаженным с большим энтузиазмом, что кажется Гермионе крайне неприличным.

— Тебе же прекрасно известно, что он пытался помочь Гарри! — укоризненно заявляет она ему, на что Рон фыркает.

— Знаешь, даже если бы Снейп завтра начал раздавать на уроке шоколадных лягушек и продолжал бы это делать, пока мы все не сдадим наши Тритоны, — произносит он, тыча в ее сторону вилкой, покрытой яичным желтком, — я бы все равно хотел увидеть, как он расплачивается за то, как на протяжении всех этих лет вел себя с Гарри. И никакое внезапно исчезнувшее отвратительное поведение не сможет этого заменить

Гермиона вздыхает, после чего решает оставить эту тему, за что Гарри становится ей втайне очень признателен. Он не хочет говорить об этом во всеуслышание, так как еще не решил для себя, с кем он больше согласен — с ней или с Роном — по поводу того, заслуживает Снейп публичного унижения или же нет. С одной стороны, ему известно гораздо лучше, чем Гермионе, сколь часто Снейп помогал ему за последнюю неделю и не только. Но с другой стороны, ему вряд ли когда-либо удастся объяснить Рону, тот факт, что Снейп может быть добрым, когда захочет. Вот только от этого воспоминания о пяти годах, проведенных в его классе, становятся еще ужаснее. До сих пор у Гарри получалось не признаваться себе в том, что часть его все же с нетерпением ждет утреннего представления, даже несмотря на то, что оно будет постановочным. Отрицание, за которое он предпочел бы цепляться еще чуточку дольше.

— Кто-нибудь из вас видел сегодня Луну? — спрашивает Гарри, решительно меняя тему разговора. Он наблюдает за столом Рейвенкло с тех самых пор, как оказался в Большом зале, но до сих пор не заметил никаких признаков ее присутствия.

Рон с Гермионой качают головой.

— Честно говоря, я ее даже в эти выходные не видела, — говорит Гермиона. — И потом, она же все время куда-то исчезает, когда у нее нет занятий… либо бродит одна, никому не говоря, куда направляется.

— Эх, — произносит Гарри, чувствуя себя немного встревоженным, он вообще не знал этого о Луне. — Ну, если где-нибудь ее увидите, пока я там... э-э-э... выздоравливаю, то можете... присмотреть за ней?

Рон хмурится.

— В каком смысле? С ней что-то не так?

— Нет, ей просто... — Гарри пожимает плечами. — Как-то утром один парень сбил ее в коридоре. И никто даже не помог ей подняться, все, видите ли, были слишком заняты, насмехаясь над ней, — он хмурится, вспоминая об этом. — Ее часто задирают и, мне просто кажется, это случалось бы гораздо реже, если бы рядом с ней были... друзья.

— Ребята действительно посмеиваются над ней, — кивает Гермиона, — но Луна... ну, ты же знаешь, какая она. Не похоже, что это ее как-то заботит. Разумеется, это ужасно, — поспешно добавляет она, глядя на Гарри, — но мне она не кажется несчастной.

— Не имеет значения, — решительно говорит Гарри, допивая свой чай. — Это не повод позволять другим людям ее обижать.

Гермиона открывает рот, намереваясь что-то ответить, однако следующих ее слов Гарри уже не слышит — он только что заметил Снейпа, выходящего из-за учительского стола и несущегося по проходу между столами Рейвенкло и Хаффлпаффа к выходу. Это весьма необычно — как правило, учителя уходят через заднюю дверь, — однако Гарри знает, зачем он это делает.

— Мне нужно идти, — говорит он и слегка кивает в сторону Снейпа.

Рон поворачивает голову к Снейпу, и в этот момент Гермиона произносит:

— Но разве он не должен был…

— Скорее всего, туда он и направляется, — говорит Гарри. — Идемте, мне нужно быть там.

— Зачем? — спрашивает Рон, но Гарри не отвечает.

Он ждет, пока Рон и Гермиона соберут свои вещи, а затем вместе с ними выходит из зала. Они останавливаются возле дверей, и Гарри оглядывается сначала направо, потом налево, прежде чем замечает Снейпа, шагающего по коридору в направлении лестницы, ведущей в подземелья.

На мгновение Гарри засомневался, правильно ли он все понял: он должен был идти к статуе Барнабаса Бестолкового и там встретиться со Снейпом, и уже оттуда вместе с ним вернуться в профессорские комнаты. Как вдруг словно из ниоткуда раздается голос директора, обращенный в другой конец коридора — туда, где Снейп уже намеревается завернуть за угол и исчезнуть из виду.

— Профессор Снейп, — обращается он. Как Снейп и предсказывал, его речь совершенно не похожа на крик, однако в ней безошибочно слышится приказ или, скорее, суровые нотки, чуждые обычно безмятежному тону директора.

Гарри задумывается, а не покажется ли это странным, если он, Рон и Гермиона окажутся рядом в тот момент, когда Снейп и Дамблдор начнут свой разговор. Однако сейчас он замечает, что ему незачем было так переживать, поскольку все в переполненном коридоре, включая группу слизеринцев с шестого и седьмого курсов, наблюдают за происходящим с нескрываемым интересом, даже некоторые учителя, пытающиеся разогнать учеников по классам, явно стараются сделать вид, что у них есть веская причина находиться сейчас здесь.

— Но в это время у меня Уход за магическими существами, — слышится ему голос Колина Криви, пытающегося что-то донести до рассеянной профессор Вектор, которая, по всей видимости, его даже не слышит.

Гарри наблюдает за тем, как Снейп останавливается и медленно поворачивается, точно не желает этого делать, но при этом не осмеливается проигнорировать направленное к нему обращение. Он встречается взглядом с директором поверх голов собравшихся между ними людей, после чего направляется прямиком туда, где стоит в ожидании него Дамблдор. Гарри даже не подозревал, что можно демонстрировать такое отвращение и презрение к человеку одной только походкой, впрочем, это далеко не первая удивительная вещь, которую он узнал о Снейпе за последние несколько дней.

Он вовсе не ждет, что Снейп обратит на него внимание в присутствии других людей, поэтому очень удивляется, когда, проходя мимо, профессор смотрит в его сторону. На секунду Гарри потрясен выражением глубочайшего отвращения, проявившегося на лице у Снейпа — однако прямо перед тем, как отвести взгляд, Снейп на краткий миг опускает глаза, и Гарри в замешательстве смотрит вниз на свои ноги. Его ботинки — носки которых впервые в жизни касаются пальцев — выглядывают из-под брюк, и Гарри вмиг понимает, что хочет сказать ему Снейп. «Это только игра», — твердо говорит он себе, готовясь к тому, что сейчас произойдет.

Гарри снова поднимает глаза и видит, как Рон и Гермиона пристально смотрят на него. Коротко им кивнув, он снова обращает свой взгляд туда, где Снейп лицом к лицу встречается с директором; такого жесткого взгляда на лице Снейпа Гарри еще никогда не видел. Дамблдор же выглядит довольно спокойным, но, тем не менее, весьма суровым. Ни единый мускул на его лице не дрожит, когда Снейп приближается к нему. Когда они начинают говорить, их голоса звучат так тихо, что едва можно что-то расслышать.

Они разговаривают так не более двух минут, и к концу их диалога Гарри уже не сомневается: ни от кого из наблюдавших не укрылось ни недовольство Дамблдора, ни явная ярость Снейпа, в особенности после того, как последний развернулся и устремился прочь, в то время как Дамблдор бросает ему вслед:

— Разве школьная злоба стоит занимаемой тобой должности, Северус? — мягко интересуется он и, несмотря на то, что Дамблдор по-прежнему не повышает голоса, все в коридоре слышат его совершенно отчетливо.

Снейп замирает на полпути и оборачивается, устремляя свой взгляд на директора. Его губы дергаются, будто он собирается что-то сказать, но тут же передумывает. Он резко, отрицательно мотает головой и, повернувшись обратно, снова находит глазами Гарри. На этот раз его лицо абсолютно бесстрастно, если не считать раздувающихся ноздрей. Уже через секунду он снова отводит свой взгляд и, перед тем как устремиться прочь из коридора, резко вскидывает руку, заставляя полы свой мантии взметнуться за его спиной.

Гарри, Рон и Гермиона молча смотрят ему вслед, пока Рон тихо не произносит:

— Даже как-то обидно.

Гермиона тут же закатывает глаза.

— Нет ну, серьезно, а чего ты еще ожидал? Ведь все должно было выглядеть правдоподобно, что-что, а Дамблдор вряд ли бы стал устраивать скандал.

— Ну да, — произносит Рон, следуя за Гермионой, направляющейся в класс Трансфигурации, — но можно же помечтать. Ну ладно, Гарри, надеюсь, позже увидимся?

Гарри отстает от них, и Гермиона оглядывается назад. Он машет им рукой.

— Посмотрим, еще неизвестно, разрешит ли мне Снейп поужинать в Большом зале, — говорит он им. — Я бы спросил у него еще и про обед, но не хочу испытывать судьбу.

— Пока, Гарри, — говорит Гермиона, и они уходят.

Гарри ждет, пока не будет уверен, что за ним никто не наблюдает, затем бросается к ближайшему повороту, сворачивая к статуе, у которой ждет его Снейп. Издали заметив профессора, кажущегося напряженным и раздраженным, Гарри чувствует, как его шаги замедляются по мере приближения к Снейпу.

— А ты не торопился, да, Поттер? — произносит Снейп, и в его словах слышаться насмешливые нотки. — Полагаю, тебе и твоим маленьким друзьям понадобилось время, чтобы поздравить друг друга с осуществлением этого фарса.

Уязвленный этой неожиданной враждебностью и чувствуя себя слегка виновато за то, что в этих словах все же оказывается доля правды, Гарри выпаливает первое, что приходит ему на ум.

— Как вы угадали, профессор, — язвит он. — А еще мы планировали подкрасться к вам сзади и поднять в воздух за лодыжки. Ведь я же так похож на своего отца, или вы забыли?

Лицо Снейпа моментально мрачнеет, впрочем, Гарри это мало волнует. Следуя в направлении профессорских комнат, он минует Снейпа, оставляя его позади. Спустя пару шагов он слышит за спиной шелест скользящей по полу мантии. «Еще бы Снейп не догнал меня, — думает он, — у него же шаг шириной в метр».

— Если ты думаешь, Поттер, — говорит он, поравнявшись с Гарри, — что я стану терпеть твою дерзость лишь потому, что ты пребываешь в моих комнатах…

— Все что я думаю, сэр, — все еще рассерженно произносит Гарри, совершенно не заботясь о том, сколько отработок он таким образом получит, — так это то, что вы, как никто другой, должны понимать, почему я никогда этого не сделаю. Я не смеюсь над людьми за их спинами, особенно если эти люди мне помогают, — «Как бы мне того ни хотелось», — добавляет он про себя.

Гарри ускоряет шаг, изо всех сил стараясь не съеживаться в преддверии последующей реакции. Однако за все то время, что они движутся по направлению длинной винтовой лестнице, ведущей вниз в подземелья, где расположены профессорские комнаты, Снейп не произносит ни слова. Гарри украдкой смотрит в его сторону, замечая, что лицо профессора совершенно бесстрастно, за исключением разве что его плотно сомкнутых губ. О чем бы ни думал сейчас Снейп, он, по всей видимости, решает не высказывать этого вслух, также как и Гарри, предпочитая не испытывать лишний раз удачу, отводит свой взгляд.

Добравшись до портрета Мерлина и Нимуэ, Снейп снимает защитные чары, и дверь тотчас открывается. Он ждет, пропуская Гарри вперед, и как только вход закрывается, разворачивается к Поттеру, глядя на него сверху вниз.

Гарри заставляет себя поднять голову и, не вздрогнув, посмотреть Снейпу прямо в глаза.

— Я все прекрасно понимаю, Поттер, — говорит он и поднимет руку, чтобы провести ею по волосам. Гарри замечает странное коричневатое пятно на манжете белой рубашки, виднеющейся из-под мантии. — Не обращай внимания на мои замечания. Я сегодня не в лучшей форме.

«Заметно», — думает Гарри. Сейчас, присмотревшись чуть более внимательно, он замечает то, что не мог разглядеть ранее ни в Большом зале, ни в тусклом свете его спальной комнаты, а именно лицо Снейпа: бледное и осунувшееся. — Разве у вас нет для этого никакого зелья? — осторожно спрашивает он.

Снейп пристально смотрит на него.

— Возвращайся в кровать, — произносит он. — Тебе нужно принять еще одну дозу обезболивающего. И лучше, конечно, поспать, если сможешь.

Гарри старается не закатить глаза, направляясь обратно в спальню, как ему только что было велено.

— Когда все это закончится, — говорит он, не оглядываясь на Снейпа, — я больше никогда не лягу спать.

Закрывая дверь спальни, он отчетливо слышит за своей спиной насмешливое фырканье.

К своему удивлению, он действительно засыпает, впрочем, ничего странного тут нет, он ведь не спал со вчерашнего вечера. «Эта появившаяся привычка спать днем может стать настоящей проблемой, когда я наконец-таки смогу вернуться в класс», — спросонья думает Гарри, полагая, что проспал всего несколько часов. Ему интересно, сможет ли он уговорить Снейпа поставить в комнате часы, чтобы не просыпаться каждый раз дезориентированным, не понимая, сколько времени уже прошло.

Гарри скрывается в ванной, чтобы умыться и переодеться, а когда возвращается, то обнаруживает Снейпа сидящего в кресле возле кровати.

— Ты уже сделал домашнюю работу, Поттер? — вдруг спрашивает Снейп, когда Гарри закрывает за собой дверь в ванную.

— Да, сэр, — отвечает тот и замирает, неуверенно глядя на него. Видя недоверчиво изогнутую бровь Снейпа, Гарри ощетинивается. — Что? У меня ведь было полно времени, да и заданий было не так уж много. Но чувствую, когда Гермиона передаст мне сегодняшние конспекты, это быстро изменится, — мрачно добавляет он.

— Хм, — Снейп усмехается уголком рта, то ли потому, что Гарри не ждет этой встречи с нетерпением, то ли потому, что знает, насколько подробными могут быть конспекты Гермионы. — Что ж, в таком случае, у тебя новое задание. Расположись там, где тебе будет удобно, и возьми перо и пергамент.

Гарри послушно выполняет, краем глаза настороженно поглядывая на Снейпа; сев на кровати и скрестив ноги поверх одеяла, он достает из своей сумки необходимые принадлежности. Стоит ему только положить пергамент на учебник Трансфигурации, как Снейп устало вздыхает и взмахом палочки превращает одну из близлежащих подушек в нечто похожее на резной деревянный столик с мягким дном и углублениями для баночки чернил и запасного пера. Гарри молча меняет учебник на письменный столик, и со следующим взмахом палочки Снейп отправляет в его сторону сложенный лист бумаги. Гарри автоматически протягивает руку, чтобы его поймать. Еще даже не дотронувшись до него, он уже может сказать, что перед ним такое.

Гарри сидит и неотрывно смотрит на листок в своих руках, однако не разворачивает. Никто в магическом мире не пользуется такой белой бумагой, как эта.

— Это письмо написал мне мой дядя, — жестко говорит он. — Откуда оно у вас?

— Как это откуда, мистер Поттер, — вкрадчиво произносит Снейп, — вы же сами отдали его мне. Неужели забыли?

— Когда я такое сделал?

— В пятницу днем, перед тем как поддаться действию зелья, ты предложил отдать мне это письмо, если взамен я понижу свой голос.

— А-а,— воспоминания об этом разговоре у Гарри довольно размытые, хотя если подумать, он действительно помнит, как говорил нечто подобное. Вспомнив то, о чем писал ему дядя и представив себе Снейпа, читающего все это, он чувствует, как по щекам разливается румянец. — Ну и зачем оно вам? — немного оборонительно спрашивает он.

— Мне, конечно, известно, что твои способности к текстовому анализу весьма ограничены, — говорит Снейп, и Гарри практически уверен, что нормального ответа на его вопрос уже не последует, — но неужели ты не заметил, что в этом письме твой дядя угрожал выдать тебя Темному Лорду при первой же возможности?

Гарри растерянно смотрит на него.

— Да, нет, не то чтобы, — видя раздраженное выражение лица Снейпа, он добавляет: — То есть, да, я заметил, что он так написал, но... он же назвал его «Лорд как-его-там», поэтому я подумал, а есть ли вообще какой-то смысл воспринимать его слова всерьез. По правде сказать, я просто не представляю, чтобы дядя Вернон отправился к Малфоям и за чашечкой чая с печеньями решил спланировать мое убийство, а вы разве так не считаете?

— Напротив, Поттер, — ледяным голосом отвечает Снейп, заставляя Гарри моментально подобраться. — Лично для меня вообще не составляет труда представить себе такой сценарий.

— Что? — Гарри не может удержаться от смеха. — Вы ведь шутите, да?

Снейп вскакивает на ноги так быстро, что Гарри, не удержавшись, отшатывается назад, чуть не опрокинув свою чернильницу. Снейп возвышается над ним словно изваяние, сжимая зубы так, что на скулах выступают желваки, но в течение нескольких секунд не произносит ни слова.

Когда он вновь начинает говорить, его голос звучит жестко и напряженно.

— Темный Лорд, — произносит он, — знает, где ты пребываешь вне школы, Поттер. Вот почему Орден Феникса уже два лета патрулирует окрестности Тисовой улицы. Единственное, что обеспечивает там твою безопасность — это защитные чары, которые твоя тетка запечатала в момент, когда приняла тебя в свой дом еще младенцем. Если она откажется от тебя, защита рухнет, и тогда он получит беспрепятственный доступ к этому месту.

— Ну да, — медленно произносит Гарри, надеясь, что говорит достаточно спокойным голосом, поскольку Снейп выглядит так, будто готов сорваться в любой момент. — Мне все это известно, профессор.

— В таком случае не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять одну простую истину: если Темный Лорд когда-нибудь узнает, что твои родственники относятся к тебе как к тяжкому бремени, а не как к любимому члену семьи, его эмиссары незамедлительно попытаются добиться их благосклонности. Вернону Дурслю не придется искать дорогу в Малфой-Мэнор. Люциус Малфой сам пожалует к нему.

— О, — Гарри беспокойно ерзает. Теперь и он легко может представить своего дядю вкупе с Люциусом Малфоем, — а если предположить, что Малфой знает, как одеваются магглы, то дядя Вернон, пожалуй, даже проявит к нему свое радушие.— Кажется теперь, я понимаю, что вы имеете в виду. Но все-таки, как Малфой об этом узнает?

— Он, определенно, уже знает, — странно, но Снейп выглядит немного расслабленным, — либо выяснит это через несколько дней. О нападении твоего дяди на тебя уже известно всей школе.

— Серьезно? — еле слышно произносит Гарри. Его желудок начинает скручиваться, вызывая тошноту.

— Иначе и быть не могло. Это случилось в общественном месте, и было множество очевидцев… если же не самого действия, то того, что случилось после.

Гарри смотрит вниз, на письменный столик и чистый лист пергамента, лежащий прямо перед ним. А в руке он все еще держит письмо своего дяди. Сейчас он ничего так сильно не желает, как разорвать эту бумажку на мелкие кусочки.

Рядом слышится какой-то шорох; он поворачивает голову и видит, как Снейп вновь усаживается в кресло.

— Как бы то ни было, в данный момент ситуация довольно спорная, — говорит Снейп, становясь на редкость разговорчивым. — Если бы твой дядя никогда не угрожал тебе подобным образом, это было бы одно, однако теперь совершенно очевидно, что ты не можете вернуться в его дом следующим летом. Твоему дяде явно нельзя доверять; маловероятно, что он перестанет распускать руки, даже в присутствии другого волшебника.

Гарри пристально смотрит на него, с трудом осмеливаясь поверить, что ему не послышалось все, что только что сказал Снейп.

— То есть, вы хотите сказать, что мне больше не нужно туда возвращаться? Я больше не вернусь в Суррей?

— Нет, — говорит Снейп. — Ты не вернешься в Суррей. Разве что когда-нибудь, когда станешь старше и решишь нанести им визит, чтобы… снова, так сказать, окунуться в приятные воспоминания, — Гарри кажется, что Снейп пытается скрыть появившуюся улыбку.

— Куда же я тогда пойду? — спрашивает Гарри, пытаясь подавить нахлынувшую панику, с каждой секундой все плотнее обвивающуюся вокруг его тела.

— Это еще предстоит выяснить.

Гарри рассеянно кивает, его мысли лихорадочно проносятся у него голове, уже обдумывая всевозможные варианты. Куда Дамблдор может его отправить? В Нору? На площадь Гриммо, где всякий раз, сворачивая за угол, он надеется увидеть Сириуса, притаившегося в тени неподалеку? «Нет ни одного нормального варианта», — внезапно понимает Гарри, чувствуя себя пойманным в ловушку и придавленным со всех сторон неизбежностью происходящего.

— Поттер? — произносит Снейп, и тут Гарри понимает, что что-то из того, о чем он сейчас думает, по всей видимости, отражается у него на лице.

— Не могу поверить, что все было напрасно, — шепчет он, глядя куда-то на край кровати, решительно избегая взгляда Снейпа.

— Что именно было напрасным? — спрашивает Снейп, каким-то странным и в то же время резким голосом.

— Прятать все это, — говорит Гарри, скорее себе, чем профессору. — Столько лет. Лгать людям. Держать рот на замке, когда каждый год так хотелось хоть кому-нибудь рассказать. Я просто... Я был готов терпеть от них все что угодное, лишь бы только никому из-за меня не угрожала опасность, — руки Гарри с двух сторон с силой вцепляется в одеяло. — Я все испортил.

Гарри настолько погружается в собственные мысли, что даже не замечает, как затянулось последовавшее за этим молчание. Услышав, как Снейп прочищает горло; Гарри вздрагивает и обращает на него свой взгляд.

— Поттер, попытайся хоть немного поверить в невероятно могущественных ведьм и волшебников, работающих ради обеспечения твоей безопасности, — говорит Снейп, и хотя в его голосе слышатся сухие, а не успокаивающе нотки, выражение его лица абсолютно серьезно. — То, что смерть и разрушение следуют за тобой по пятам, это не более чем голословное утверждение.

Гарри фыркает и вновь отводит свой взгляд.

— Скажите это еще раз, только теперь уже честно.

— Я предельно честен.

Гарри качает головой. Он больше не хочет это обсуждать. Внезапно он вспоминает о письме, которое все еще находится у него в руках. — Вы что-то говорили о задании, сэр?

— Да. Говорил, — голос Снейпа приобретает новый, более оживленный тон, после чего он указывает головой на сжатую в Гарриной руке записку. — У тебя в руке письмо от твоего дяди.

— Да, сэр, — осторожно отвечает Гарри.

— Ты напишешь ему ответ.

Гарри моргает, сомневаясь, что правильно его расслышал.

— Ответ?

— Именно это я и сказал. Ты ответишь на его письмо и сообщишь Вернону Дурслю, что не вернешься в его дом этим летом.

— Но разве... — Гарри сглатывает. — Разве мой дядя… Разве кто-нибудь другой не может ему это сообщить? Он ведь все еще в замке.

Лицо Снейпа мрачнеет.

— Кто тебе это сказал?

— Я просто предположил, сэр. Я подумал, вы бы мне сказали, покинь он его.

— Хм-м, — Снейп отрывисто кивает. — Да, он все еще в замке. Однако это к делу не относится. Он написал тебе письмо. А ответ — это всего лишь вопрос элементарной вежливости.

Гарри таращится на Снейпа так, что еще немного и почувствует, как его глаза вылезают из орбит. — Вежливости? — произносит он, немного громче, чем рассчитывал. — Вы хотите, чтобы я был вежлив с дядей Верноном?

— Вежливость никогда не бывает лишней, Поттер, — говорит ему Снейп странно небрежным тоном, заставляя Гарри задуматься, что на самом деле тот подразумевает нечто иное и всего-навсего ждет, когда Гарри об этом догадается. — Ты напишешь своему дяде подобающий ответ на письмо, которое он тебе прислал.

— Подобающий, — тупо повторяет Гарри. — Ясно. Это что-то вроде Окклюменции? Еще одно упражнение, чтобы заставить меня очистить свой разум и перестать быть эмоциональным?

В глазах Снейпа появляется странный блеск.

— Нет, Поттер, — говорит он. — Да, это упражнение, но у меня нет ни малейшего желания превращать его в подобие Окклюменции. Я не питаю симпатии к тщетным попыткам.

— Понятно, — произносит Гарри, и сложенный вдвое лист белой бумаги в его руке вдруг становится непомерно тяжелым.

Снейп встает с кресла.

— Сейчас только начало пятого, — говорит он ему. — Если сможешь подготовить приемлемый вариант ответа к шести часам, то сможешь отправиться на ужин в Большой зал. Мисс Лавгуд заходила во время обеда и вызвалась проводить тебя туда и обратно.

— Ах. Точно! — Гарри чувствует, как его лицо озаряет счастливая улыбка. Но потом его настроение так же резко ухудшается. — Подождите… она, что будет сопровождать меня туда, потому что мой дядя до сих пор находится в замке? Да это же безумие, вы что думаете, я допущу, чтобы из-за меня он напал на Луну…

— Мисс Лавгуд — волшебница, — сурово сообщает ему Снейп. — Весьма одаренная, когда приходит пора действовать. Тогда как твой дядя — маггл. Тебе бы не понадобился эскорт, если бы в его присутствии ты был в состоянии вспомнить, что являешься волшебником. Дамблдор взял твоего дядю под личный контроль на все время его пребывания в замке, так что нет ни малейшего шанса, что кто-то из вас столкнется с ним сегодня вечером, однако если это произойдет, Луна понимает, что сначала его следует оглушить, а уж потом задавать вопросы. Насколько мне известно, — сухо добавляет он,— она неплохо преуспевала в защитных заклинаниях … во время членства в нелегальной студенческой организации в период пребывания Долорес Амбридж на посту директора?

Даже покраснев, Гарри не может сдержать улыбки.

— Да. У нее действительно здорово получалось.

— В таком случае предлагаю тебе приступить к работе, — Снейп поворачивается к двери, открывающийся перед ним, как только он приближается. — Имей в виду, Поттер. Ты должен написать соответствующий ответ.

— Ладно, — говорит Гарри уже самому себе, когда дверь за профессором закрывается. Он смотрит на чистый лист пергамента. — Понять бы еще, что это значит.

Два часа спустя Гарри отрывает глаза от письменного столика, лежащего у него на коленях, как вдруг слышит стук в дверь. — Войдите, — говорит он и, отставив в сторону столик, берет пергамент, чтобы подуть на еще не высохшие чернила.

Дверь слегка открывается, но, вопреки его ожиданиям, лицо, появляющееся в проеме, принадлежит вовсе не Снейпу.

— Привет, Гарри! — произносит Луна, улыбаясь ему с другого конца комнаты. — О, ты выглядишь намного лучше.

— Луна, привет! — улыбается Гарри, мгновенно усаживаясь прямо. — Как дела? Я искал тебя сегодня утром в Большом зале.

— О, у меня не было времени на завтрак, — отвечает она, проскальзывая в комнату и присаживаясь на краешек кровати. — Я всю ночь провела в Запретном лесу. Одна из единорогов ожеребилась, и малыш оказался нездоров. Я помогала Хагриду после ужина и совсем потеряла счет времени.

— Ого, — произносит Гарри, уставившись на нее. — А у тебя не было из-за этого проблем?

— Сомневаюсь, что кто-то заметил мое исчезновение, — отвечает она. — Только не говори профессору Снейпу, мне кажется, ему это не особо понравится.

— Да, тут я с тобой согласен, — горячо отвечает Гарри. Он легко может себе представить выражение лица Снейпа — хотя, если так подумать, Гарри и самому не особо нравится эта затея Луны: провести ночь одной в лесу, кишащем кентаврами и акромантулами. — Я ему не скажу, но... может тебе не стоит больше этого делать.

— В этом нет необходимости, сегодня утром ей было уже гораздо лучше, — Луна неопределенно кивает, словно соглашаясь с чем-то, чего Гарри не произнес. — Ну, так что, ты готов идти на ужин? Профессор Снейп сказал, что я могу тебя туда проводить.

— Это еще предстоит выяснить, — раздается с порога, и Гарри подскакивает на месте, нервно задаваясь вопросом, как долго Снейп там стоит. Впрочем, по выражению его лица не скажешь, что он успел услышать, как одна из его учениц призналась в том, что находилась всю ночь одна в Запретном лесу. Гарри больше склоняется к мысли, что если бы Снейп услышал нечто подобное, то вряд ли бы смог удержаться от комментария. — У Поттера было задание, которое он должен был выполнить, как условие своего досрочного освобождения.

— Вот, сэр, — Гарри берет теперь уже сухой пергамент и начинает сползать с кровати, чтобы передать его Снейпу, но тот пересекает комнату раньше, чем Поттер успевает это сделать, и выхватывает записку у него из рук.

Гарри нервно наблюдает за тем, как Снейп, стоя над ним с Луной, просматривает строки, которые он писал целых два часа, вычеркивая, надписывая, а затем копируя их на чистый лист пергамента. Пока Снейп читает, его губы сжимаются в свойственной ему манере, что, как подозревает Гарри, не сулит ему ничего хорошего в плане шансов выбраться отсюда этим вечером.

Снейп, наконец, опускает пергамент и постукивает по нему палочкой. Исписанный лист сразу же сворачивается в свиток, который он убирает в карман своего жилета.

— Все правильно, сэр? — спрашивает Гарри, все еще малость смущенный не столько самим письмом, сколько тем, что пришлось показать его Снейпу.

В ответ Снейп просто выгибает бровь.

— Более подробно мы обсудим это вечером, — говорит он мрачным, многообещающим тоном. — А пока можете составить компанию мисс Лавгуд. Я надеюсь, ваша палочка при вас?

— Разумеется, она при мне! — немного уязвленно восклицает Гарри. То, что он однажды застыл перед дядей Верноном, еще не значит, что он желает умереть, и ему совершенно не нравится, когда Снейп намекает на то, что думает как-то иначе.

— В таком случае можете идти, — говорит Снейп. — Жду вашего возвращения не позднее семи тридцати. Этого времени должно хватить, чтобы успеть поесть и выслушать мучительно подробный рассказ мисс Грейнджер обо всех уроках, которые вы сегодня пропустили.

Гарри едва сдерживается, чтобы не закатить глаза.

— Хорошо. Спасибо, сэр.

Снейп отходит в сторону, наблюдая за тем, как Гарри и Луна покидают комнату. До тех пор, пока дверь в личные комнаты Снейпа не закрывается за их спинами, Гарри не произносит ни снова.

— Только между нами, — говорит он, бросая взгляд назад, тем самым убеждаясь, что Снейп не решил вдруг последовать за ними, — я не знаю, сколько еще смогу это выдержать.

— Выдержать что? — спрашивает Луна.

— Снейпа. Последнее слово всегда за ним, что бы я ни делал, куда бы ни пошел, — возмущается Гарри. — Это ненормально. Это как быть пленником или... — Гарри не может придумать какое-либо другое сравнение.

— Как иметь родителя? — предлагает Луна.

— Я, конечно, не эксперт, но сомневаюсь, что мистер и миссис Уизли суются в дела Рона так же, как Снейп в мои.

— Нет, но у Уизли семеро детей. Как ты думаешь, как бы вела себя миссис Уизли, будь Рон ее единственным ребенком?

Гарри действительно задумывается над ее словами и вдруг вздрагивает.

— Ладно. Может быть, Снейп не так уж и плох. Только мне кажется, услышь он, как ты говоришь, будто он ведет себя как родитель, у него бы случился припадок.

Луна улыбается, но ничего не отвечает. Вместе они заворачивают за угол, приближаясь к винтовой лестнице, ведущей наверх, в главную часть школы.

— Черт, — резко произносит Гарри, когда четверо парней с нашивками Слизерина выходят из-за угла и направляются прямо на них с нарочито свирепым выражением на лицах, словно они только что нашли, что искали.

— Ты их знаешь? — спрашивает Луна. По мнению Гарри, ее голос звучит несколько беззаботно, чем того требует ситуация.

— Нет, — отвечает Гарри, хотя в какой-то степени это не так. Он не знает их имен, но узнает в них тех самых семикурсников из Слизерина, что еще утром наблюдали, как Дамблдор отчитывал Снейпа. — Но они не очень-то рады нас видеть.

— Разве? — удивляется Луна. — А мне они кажутся довольно радостными.

— Поттер! — выкрикивает высоченный, поджарый, темноволосый парень с вытянутым бледным лицом. — Думал, что можешь опозорить главу нашего дома, и тебе это сойдет с рук, да?

— Луна, — Гарри поворачивается к ней и одновременно тянется за палочкой, в то время как слизеринцы стремительно надвигаются на них, — беги отсюда. Возвращайся и приведи Снейпа…

Но прежде чем он успевает закончить, кто-то бросает в них заклинание — он слышит треск, воздух вокруг точно воспламеняется, а в нос и горло бьет резкий запах дыма и озона. Гарри поворачивается, вскидывая палочку, но Луна опережает его — она бросается перед ним с криком: — Ступефай! — и двое слизеринцев впереди падают, подставляя третьему подножку.

Гарри улыбается про себя, восхищаясь тому, как быстро она с ними управилась, между тем он поднимает палочку, чтобы оглушить того высокого парня, оставшегося стоять на ногах. Но прежде, чем успевает это сделать, третий слизеринец, лежащий на полу, запускает невербальное заклинание, попадающее Луне прямо в грудь — Гарри понятия не имеет, что это было, вот только Луна отшатывается назад, сбивая его с ног.

— Луна, уходи! — охваченный внезапной паникой, снова кричит Гарри и вскакивает на ноги. Как бы то ни было, Луна удерживается на ногах — одной рукой цепляясь за край стены, а другой поднимая свою палочку, чтобы запустить еще одно заклинание. Но закончить она так и не успевает, рослый парень перепрыгивает через своих упавших друзей в то же время, рассекая воздух палочкой. Луна вскрикивает от боли и падает на пол, только на этот раз уже не поднимается.

— Экспеллиармус! — яростно выкрикивает Гарри, когда слизеринец делает очередной замах. Гарри уклоняется, но заклинание все же попадает ему в лицо; он чувствует острую, жгучую боль вдоль левой скулы и краем глаза видит кровь. Палочка здоровенного парня вылетает у него из рук, и Гарри выкрикивает: — Ступефай! — спустя пару секунд все четверо слизеринцев беспорядочно лежат перед ним на каменном полу, полностью обездвиженные.

Гарри стоит, тяжело дыша, между тем чувствуя, как по щеке стекает струйка крови. Он бросает последний взгляд на слизеринцев, убеждаясь, что они больше не пошевелятся, после чего поворачивается к Луне.

Спустя секунду он уже стоит на коленях рядом с ней и отчаянно пытается привести в чувство.

— Луна, — зовет он. — Луна. Луна!

От талии до шеи Луна вся в крови, ярко-красная жидкость быстро выступает на белой ткани ее блузки. Ее так много, что на мгновение Гарри даже думает, будто Луна уже мертва — неужели кто-то может так сильно истекать кровью, при этом оставаясь живым. Помимо этого, правая сторона ее лица ярко-розовая и вся покрыта волдырями, словно она упала лицом на раскаленную плиту.

Трясущимися от страха пальцами Гарри расстегивает свой джемпер и, скомкав его в руках, крепко прижимает к ее груди. Он не может сказать наверняка, откуда идет кровь, но ее так много, что он не сомневается, порез, по всей видимости, очень глубокий и очень длинный. Лицо Луны смертельно бледное, несмотря на ожоги, и, даже наклонившись над ней, Гарри не в силах услышать, дышит она или нет. Его собственное дыхание вырывается рваными вдохами, которые он с трудом пытается контролировать, потому что не может сейчас позволить себе потерять сознание, не раньше, чем прибудет помощь.

«Помогите...» — он не может оставить ее одну, пока она истекает кровью. И понятия не имеет, как залечить раны с помощью магии. Ему кажется, он смог бы левитировать ее, но чтобы добраться до лазарета, таща ее за собой, потребуется не менее десяти минут, даже если он будет бежать сломя голову. Вернуться в комнаты Снейпа куда быстрее, но это все равно займет у него минут пять, может, больше, к тому же он боится отпустить зажатую рану.

Гарри с раздражением вспоминает, как в конце прошлого года Дамблдор рассказывал ему, что члены Ордена Феникса могут общаться между собой не только посредством сов и каминов. Но он-то ведь не член этого дурацкого Ордена? Нет, Гарри Поттер еще слишком мал для этого. Вот только никого не волнует, что с ним вечно что-то происходит, и люди по-прежнему продолжают страдать и умирать из-за него. И не важно, сколько раз ему было жизненно необходимо иметь личное средство общения с…

Гарри нащупывает позади себя свою палочку. У него есть способ связаться кое с кем — со Снейпом. Этот его игрушечный солдатик — никто не может трансгрессировать в Хогвартсе, но перемещения с помощью портключа возможны и, исходя из слов Снейпа, разве не этим сейчас является его солдатик? Так или иначе, это модифицированный портключ. Только он не носит его с собой; после того, как Снейп отдал ему эту маленькую фигурку, он сразу же спрятал ее в своей комнате, но если уж Гарри смог призвать свою «Молнию», стоя прямо на арене во время первого испытания на Турнире, то что ему стоит призвать какого-то крошечного игрушечного солдатика в подземелья?

— Акцио портключ Гарри, — выкрикивает он и, быстро опустив палочку на пол, возвращает руку обратно на джемпер. Он с содроганием замечает, как кровь пропитала его практически насквозь.

Спустя минуту он слышит над ухом какой-то свист, чем-то напоминающий ему хлопанье крыльев у снитча. Он поднимает голову; крошечный зеленый солдатик раскачивается в воздухе около его головы. Гарри хватает его, лихорадочно пытаясь вспомнить, какое же там было заклинание. «Портус», — а дальше название его местонахождения на английском. Но как назвать это место?

— Портус, Хогвартс, коридор в подземельях у винтовой лестницы, — отчаянно кричит он и трижды постукивает по солдату палочкой. Он чувствует внезапный прилив благодарности к Снейпу за то, что тот не заставил его разбираться с латынью — Луна, скорее всего, умерла бы задолго до того, как ему это удалось.

Солдатик в его руке нагревается и озаряется синим цветом.

Только услышав хлопок, схожий по звуку с щелчком аппарации, Гарри понимает, что все это время сидел затаив дыхание. Он шумно выдыхает и поднимает голову. Снейп стоит у подножия винтовой лестницы, с нескрываемым беспокойством поворачиваясь то влево, то вправо. Он встает спиной к Гарри с Луной, и Поттер открывает рот, чтобы его позвать, но в его горле так пересохло, что он не может вымолвить ни слова.

— Поттер! — кричит Снейп и, несмотря на свое собственное состояние, Гарри слышит нотки паники в его голосе.

— Профессор! — пытается прокричать в ответ Гарри, но звук, который он издает, скорее похож на хрип. Тем не менее, это срабатывает — Снейп резко разворачивается, и Гарри замечает, как на секунду тот полностью застывает на месте. Но потом сразу же бросается вперед, взметая за собой полами мантии, в какой-то миг Гарри даже кажется, что он растопчет валяющихся перед ногами студентов своего же факультета. Но, к небольшому разочарованию Гарри, такого не происходит, вместо этого он ловко огибает их и, держа в руке палочку, опускается на пол рядом с Луной.

— Дай мне ее осмотреть, — резко произносит он, и Гарри качает головой.

— У нее слишком сильное кровотечение, — яростно выдыхает он, осознавая, как в глазах щиплют предательские слезы. — Я не могу отпустить…

— Я смогу залечить рану, Гарри, но для этого я должен ее видеть.

Гарри отнимает джемпер, чувствуя, как тот отяжелел от крови, которую впитал. Снейп шумно втягивает воздух при виде крови, а его рука движется к воротнику рубашки Луны.

— Отвернись, — говорит он, начинает расстегивать пуговицы.

— Это просто кровь, я справлюсь…

— Ты проявишь к ней должное уважение, Поттер, и отвернешься!

Внезапно поняв, о чем говорит Снейп, Гарри краснеет и делает так, как ему велят.

Через несколько секунд он чувствует, как рука Снейпа обхватывает его подбородок, поворачивая лицом к себе. Опустив глаза, Гарри видит, что блузка Луны все еще расстегнута, но при этом ее бордовые края примыкают друг к другу.

— Я остановил кровотечение, — говорит Снейп, касаясь палочкой Гарриного лица и проводя ею по изогнутой линии. Жжение, которое Гарри почти перестал замечать в своей тревоге за Луну, моментально прекращается; он чувствует странное ощущение затягивающейся кожи на своей щеке. — Ты в порядке?

— Я... — Гарри чувствует, что все еще не может отдышаться; теперь когда паника начинает отступать, он ощущает сильную боль, распространяющуюся вдоль левой стороны его ребер. — Думаю, да…

Снейп пристально смотрит на него, словно в чем-то сомневается, но потом качает головой.

— Ей срочно нужно крововосполняющее зелье. Возвращайся в мои комнаты. Беги, если можешь. Существует аварийный пароль, «асфодель», он снимет защитные чары на двери и кабинете, где я храню свои личные запасы. Используй призывающие чары. А теперь иди!

На мгновение Гарри задается вопросом, удержат ли его ноги — он чувствует мелкую дрожь, сотрясающую все его тело с головы до ног, — но он поднимается, лишь немного пошатываясь, и, заставляя себя переставлять одну ногу за другой, движется так быстро, как только может.

— Асфодель, — кричит он в нескольких ярдах от портрета Мерлина и Нимуэ. Проход распахивается перед ним, словно автоматические двери маггловского супермаркета, и Гарри вбегает внутрь, вскидывая палочку. — Акцио крововосполняющее зелье!

Из-за угла, ведущего в кабинет Снейпа, вылетает большой коричневый пузырек. Гарри ловит его и тут же устремляется обратно к двери, ощущая, как боль в боку усиливается. Он чувствует, что задыхается, но все равно продолжает бежать и возвращается в коридор меньше чем через две минуты.

За время его недолгого отсутствия сцена немного изменяется. Четверо слизеринцев, напавших на них, по-прежнему лежат на полу, но вместо того, чтобы беспорядочно валяться на каменных плитах, они уложены на спины в аккуратный ряд, и каждый из них связан по рукам и ногам тонкими черными нитями. Луна тоже больше не лежит, распластавшись; Снейп положил ее голову и плечи себе на колени; и, даже пребывая в беспокойстве, Гарри слегка поражается, видя окровавленную руку Снейпа, убирающую длинные светлые волосы с ее лица. Длинные мягкие носилки находятся неподалеку, и Гарри удивляется, почему Снейп просто не положил Луну на них.

— Вот, сэр, — запыхавшись, произносит Гарри и после того, как передает пузырек с зельем в протянутую руку Снейпа, единственное, на что он остается способен, это привалиться к стене, чтобы отдышаться, стараясь в тоже время побороть желание схватиться за бок и взвыть от боли.

Он наблюдает, как Снейп вытаскивает пробку из флакона и подносит горлышко к приоткрытым губам Луны, постепенно наклоняя его вверх. Когда склянка пустеет, он отбрасывает ее в сторону, и та с глухим звоном катится по каменному полу, останавливаясь у ног одного из слизеринцев. Гарри ждет, и до тех пор, пока к Луне вновь не возвращается румянец, ему кажется, будто свинцовая тяжесть оседает у него на груди. Секунду спустя она издает тихий трепещущий вздох, чуть шевелится на руках у Снейпа, а потом снова замирает.

— Жить будет, — хрипло произносит Снейп, и Гарри замечает, как плечи профессора поникли, словно с них спало огромное напряжение. — Но она была на грани. Переправим ее в мои комнаты, я не хочу рисковать, левитируя ее до... — и тут его взгляд падает на Гарри, и он замолкает на полуслове. Его темные глаза сужаются.

— Ты солгал, — жестко произносит он.

— О чем? — удивляется Гарри, с трудом понимая, о чем сейчас говорит Снейп.

— Ты нездоров. Даже близко. Черт знает что… — он закрывает рот, и его губы сжимаются в тонкую белую линию.

Гарри вздрагивает, когда Снейп достает палочку, но он всего лишь направляет ее на Луну, чье тело плавно поднимается с колен Снейпа и застывает в воздухе. Сразу после этого он встает на ноги и направляет ее безвольное тело на носилки. Еще один взмах палочкой, и носилки поднимаются рядом с ним на уровне пояса.

После чего Снейп делает шаг в сторону Гарри и, чуть наклонившись, протягивает ему руку. Гарри смотрит на нее, на секунду зажмуривается, а потом вытягивает руку, хватаясь за предложенную ладонь. Снейп одним сильным рывком поднимает его на ноги.

— Может, мне стоит сотворить еще одни носилки? — с мрачным видом спрашивает он.

— Нет, спасибо, — отвечает Гарри. Теперь, когда адреналин уже не поступает в кровь, он чувствует себя обессилевшим. Он закрывает глаза, чтобы не видеть скептического взгляда Снейпа.

Мгновение спустя Гарри чувствует руку Снейпа на своем плече, чуть подталкивающую его вперед. Поняв намек, Гарри открывает глаза и следует за носилками Луны, неспешно скользящими по воздуху в направлении профессорских комнат.

В глазах Гарри слегка темнеет, а кроме этого, беспокойство за Луну прожигает в нем дыру не хуже кислоты. Он боится за нее и готов провалиться сквозь землю от того, что из-за него снова пострадал дорогой ему человек. Он измучен, практически ослеп от боли, да и к тому же ощущает странную пустоту внутри, будто рыдал в течение часа или закатил истерику, как тогда, в кабинете директора в конце прошлого года.

Зато Снейп не убирает руку с его плеча до тех пор, пока они не добираются до его комнат, и от этого по какой-то причине становится значительно легче.

Дверь в комнаты Снейпа автоматически открывается, точно так же, как отворилась совсем недавно перед Гарри. Снейп переступает порог, все еще держа руку на Гаррином плече; они держатся на небольшом расстоянии от носилок с Луной, что ужасно напоминает Гарри скорбящих, вышагивающих позади гроба во время похоронной процессии.

У двери в спальню они не задерживаются. Потому как и она открывается перед ними самостоятельно, и как только они перешагивают порог, Снейп слегка подталкивает Гарри в сторону кровати.

— Ложись, — говорит он низким, напряженным голосом. — Ляг и не двигайся. Даже не вздумай пошевелиться, пока я не разрешу, или мне придется связать тебя по рукам и ногам.

Гарри слишком устал, чтобы отвечать на подобные указания чем-то, кроме безоговорочного повиновения, поэтому он молча вытягивается на левой стороне матраса, что ближе к письменному столу. Повернув голову на подушке, он наблюдает, как Снейп ведет носилки с Луной вдоль правой стороны кровати. Но, к удивлению Гарри, он не левитирует ее с них, а наклоняется, обхватывая ее за плечи и под колени, и поднимает на руки. Носилки исчезают, как будто их никогда и не было, а Снейп наклоняется, чтобы осторожно положить Луну на кровать рядом с Гарри. Она находится к нему так близко, что прядь ее волос щекочет Гарри лицо, и он ощущает отчетливый медный запах крови, покрывающей ее тело.

— Что вы с ними сделаете? — Гарри замечает, как произносит это сухим и скрипучим голосом.

— Что? — резко переспрашивает Снейп. Он все еще стоит у кровати, сжимая в руке волшебную палочку. Он выглядит расстроенным, чуть сбитым с толку и немного измотанным.

— Те слизеринцы, — произносит Гарри. — Они появились, словно из ниоткуда. Они хотели напасть на меня. А Луна выскочила передо мной… и чуть не погибла... — Гарри замолкает и закрывает глаза. У него нет слов, чтобы выразить то, что он чувствует в данную минуту. Он хочет, чтобы они поплатились за это, ощутили те же, пусть даже крошечные, частицы боли и гнева сидящие у него внутри, подобные тем, что он чувствовал раньше в ночь гибели Сириуса. По какой-то причине ему важно, чтобы Снейп это понял.

— Они мои ученики, — говорит ему Снейп. — Они опозорили меня и навлекли позор на весь факультет. Напали и чуть не убили двух студентов, которые, как им было известно, находились под моей прямой защитой. За это, можешь мне поверить, Поттер… На земле не найдется такого места, чтобы укрыться от моего гнева.

Гарри молча кивает, стараясь не встречаться взглядом со Снейпом.

Снейп обходит кровать и, положив руку на спинку кресла, придвигает его ближе к Гарри. Он садится на край и поднимает палочку, на кончике которой загорается яркий, светящийся огонек.

— Расскажи мне, что именно произошло, — требует Снейп и, протянув руку, обхватывает его подбородок. Он светит палочкой сначала в один глаз, потом в другой — Гарри жмурится от яркого света, и Снейп выпускает его, видимо, удостоверившись в чем-то. — Все, начиная с того момента, как на вас напали.

— Я не... — Гарри сглатывает. — Вы не будете против... — во рту у него так пересохло, что язык начинает заплетаться.

— Выкладывай, Поттер.

— Можно мне встать на минуту, сэр? Я хочу налить себе воды.

Снейп пару секунд смотрит на него. После чего на его лице появляется странное выражение самоупрека; он поворачивает голову и, взмахнув своей палочкой, наколдовывает хрустальный бокал и наполняет его водой, струящейся из кончика палочки.

Гарри пытается сесть, но Снейп кладет руку ему на грудь, заставляя вернуться обратно на подушку. Он подносит бокал к губам Гарри и наклоняет его ровно настолько, насколько тому будет удобно пить. Холодная вода для пересохших губ и горла кажется Гарри куда вкуснее тыквенного сока.

Снейп позволяет ему полностью утолить свою жажду, потом снова наполняет бокал и ставит его на прикроватный столик.

— Спасибо, сэр, — говорит Гарри, чувствуя себя намного лучше после стакана воды, в этот момент его переполняет благодарность к Снейпу — к тому, кто защитил его от дяди Вернона, спас жизнь Луны…

— Хватит меня благодарить, глупый ребенок, — произносит Снейп, и Гарри невольно вздрагивает от резкости его голоса. Снейп это замечает и закрывает лицо окровавленной рукой. Секунду спустя он опускает ее и смотрит на свою ладонь, словно впервые замечает ее цвет. — Расскажи, что случилось, — снова говорит он, встречаясь взглядом с Гарри, но на этот раз его голос звучит гораздо мягче. Гарри он кажется хриплым и измученным. — В основном, мне нужно, чтобы ты рассказал все, что сможешь вспомнить о проклятиях, которые применили к тебе и Луне, на случай, если у кого-то из вас есть скрытые повреждения, которые нельзя откладывать до прихода мадам Помфри.

— Я даже не знаю, — пытается вспомнить Гарри. Все произошло слишком быстро. — В меня попало только одно заклинание, это оно порезало мне лицо. А Луна... — Гарри с трудом сглатывает, — В Луну попали... кажется, трижды, и все заклинания были невербальными, я их не узнал…

— Опиши движения палочкой и любые другие детали, которые вспомнишь.

— У первого… Я не видел движения, но от него воздух вокруг стал таким горячим, почти обжигающим. Кажется, оно попало в Луну, но я не уверен, она выскочила передо мной… — и снова ужасное чувство вины поднимается внутри него, сдавливая горло в попытке задушить чудовищностью произошедшего. Гарри тянется, чтобы взять Луну за руку. Ее ладошка кажется такой крошечной и ужасно холодной, что он невольно вздрагивает. — У второго заклинания, — он заставляет себя продолжить, — я тоже не заметил движения, но оно сильно ударило ее… и чуть не сбило с ног. Она опрокинулась на меня, и я упал. Вот почему я не смог... не смог остановить их… — Гарри закрывает глаза. — Профессор, можете наколдовать для Луны одеяло? Она очень холодная.

К его удивлению, Снейп тут же поднимается на ноги, но палочку не достает. Вместо этого он подходит к резному дубовому сундуку, стоящему у подножия кровати, наклоняется и вынимает из него большое сложенное одеяло, с простым узором из тусклых красно-зеленых восьмиугольников.

— Продолжай, — говорит ему Снейп, расправляя одеяло. Оно огромное, настолько большое, что способно покрыть всю кровать и коснуться пола с обеих сторон.

— Третье, то, из-за которого она потеряла сознание, применил тот высокий парень. В основном это он нападал. Он как бы резал своей палочкой. Я думаю, это было то самое заклинание, что... ранило ее. Он послал точно такое же и в меня перед тем, как я его обезоружил, но только попал по лицу. После этого я его оглушил, а тот, который лежал на полу… Луна уже оглушила двух других...

Гарри замолкает, но на этот раз Снейп не заставляет его продолжить. Вместо этого он взмахивает палочкой и направляет одеяло по воздуху, заставляя его замереть прямо над кроватью. Гарри вытягивает руку и опускает его на Луну. Он пытается приподняться на локтях, чтобы подоткнуть одеяло вокруг нее, но Снейп снова заставляет его вернуться на подушку и, наклонившись над Гарри, натягивает ему одеяло практически до самого подбородка. Он делает то же самое для Луны, прежде чем отходит и смотрит на них с серьезным выражением лица, словно пытается решить, что же делать дальше.

— Если ты ничего не упустил, то, смею полагать, вы оба спокойно продержитесь до тех пор, пока я не приведу сюда мадам Помфри, — наконец произносит он. — Мне еще необходимо увидеться с Дамблдором и... — его губы кривятся. — Заняться злоумышленниками. Мне придется оставить вас ненадолго. Тебе что-нибудь нужно? Только предупреждаю, я не могу дать тебе никаких зелий, пока Поппи тебя не осмотрит.

Гарри качает головой.

— Ничего не нужно, сэр.

Снейп странно глядит на него, точно не верит.

— Насколько сильно болит?

Гарри краснеет. Он не хочет говорить о том, что сейчас чувствует — не тогда, когда рядом с ним без сознания лежит Луна, да к тому же вся залитая кровью.

— Все в порядке, сэр.

— Ты мне врешь, Поттер, — напряженным голосом произносит Снейп. — Это становится утомительным.

— Я же сказал вам, профессор, это Луна была той, кого прокляли.

— Да, Поттер, — говорит Снейп, переходя практически на рык. — Но именно ты, судя по твоей неспособности вдохнуть без содрогания, уничтожил все усилия, приложенные мадам Помфри на восстановление твоих ребер, одним только своим падением на каменный пол.

Гарри скрипит зубами. Теперь, когда Снейп это произнес, он понимает, что в его словах все же есть доля правды. Однако…

— А разве это имеет значение, сэр? — говорит он. — Вы же сами только что сказали, что не сможете дать мне никаких зелий.

Снейп выглядит на удивление ошеломленным, словно он не подумал об этом. Затем его рот сжимается в тонкую линию, и он отрывисто кивает.

— Что ж, — произносит он, — я вернусь к вам сразу, как только смогу, — он медлит, переводя взгляд с Гарри на Луну и обратно. — Портключ все еще у тебя?

На секунду Гарри задумывается, есть ли он у него или нет. Потом осознает, что все еще сжимает его в руке; пальцы вцепились в него так крепко, что ощущается, будто их свело судорогой.

— Да, сэр.

— Постарайся не заснуть. Знаю, это будет нелегко. — Снейп делает шаг назад, кажется, в чем-то сомневаясь. — Внимательно за ней следи. Если появятся признаки ухудшения… если дыхание станет затрудненным или ее раны опять откроются… используй портключ, и я немедленно вернусь, — его голос становится суровым. — То же касается и тебя, если почувствуешь какие-либо трудности с дыханием или острую боль в груди…

— Хорошо, сэр, — тихо произносит Гарри. — Я все понял, — он разжимает пальцы и кладет игрушечного солдатика на прикроватный столик, чтобы Снейп смог его увидеть. — Что мне делать, если Луна очнется? — добавляет он.

Горечь, более глубокая, чем та, которую Гарри когда-либо приходилось видеть на лице Снейпа, омрачает его черты.

— Она не очнется, — произносит он, — во всяком случае, не так скоро. Она была на грани… — Снейп обрывает фразу на полуслове и резко мотает головой. — Сейчас она спит. Так будет лучше для нее.

— Я присмотрю за ней, — глухо обещает Гарри. И, не сказав больше ни слова, Снейп выходит из комнаты, оставив Гарри вертеть головой на подушке и гипнотизировать себя ровным ритмом дыхания Луны.

Снейп знает, что сначала должен открыть камин.

Он должен пригласить Помфри в свои комнаты и объяснить ей ситуацию, затем позвать Дамблдора и объяснить все уже ему, а потом позволить директору сопровождать его по поручению, которое сейчас ведет его в коридор, где четверо его студентов лежат оглушенными и связанные на полу.

Однако он не делает ни того, ни другого.

Он в одиночку направляется к месту нападения. С расстояния двадцати футов он чувствует в воздухе запах крови. Снейп надеется, что никто из старшекурсников Слизерина не проходил мимо в его отсутствие. «Если кому-то из них придет в голову взять образец пролитой крови для личного пользования, это может плохо отразиться на Луне. Или Гарри, — думает он, вспоминая рану на бледном лице Поттера. — Часть крови, несомненно, принадлежит ему — вполне возможно, это брызги на стене...»

Где-то на краю сознания Снейп понимает, что находится в опасном душевном состоянии, однако он не пытается этому противостоять. Он поворачивает за угол, замечая, что злостные нарушители по-прежнему лежат аккуратным рядком там, где он их и оставил — Гектор Гибсон, Майкл Бидл, Тоби Гринлиф и Сэмюэл Этчинг, бок о бок, неподвижно, напоминая Снейпу мертвых кротов, которых он хранит в холодильнике. Однако, в отличие от кротов, у одного из мальчишек, похоже, имеется друг; Пэнси Паркинсон склонилась над Гибсоном с палочкой, разрезая веревки, связывающие его ноги.

— Что, — рычит Снейп, не сбавляя шага, и Паркинсон отскакивает назад, широко распахивая глаза, — вы делаете, мисс Паркинсон?

— Сэр, — произносит она, — я их уже такими нашла. Я собиралась найти и привести вас… Я подумала, их кто-то разыграл…

— В самом деле? — произносит он, останавливаясь от нее в нескольких футах. Он сцепляет пальцы и одаривает ее своей самой неприятной улыбкой. — В таком случае, не соизволите мне объяснить, какое из определений «розыгрыша» в вашем понимании приводит к такому количеству крови, что вы видите сейчас перед собой?

Невольно ее глаза отыскивают на каменном полу большое расползающееся багровое пятно.

— Я не знала, сэр, — говорит она, — именно поэтому я и хотела вас найти…

— Но сначала вы решили освободить мистера Гибсона, — усмехается он. — Вы староста, мисс Паркинсон, поэтому постарайтесь не забывать, что на вас возложена большая ответственность, чем та, которую налагают товарищеские отношения с членами вашего факультета. Так уж вышло, что именно я связал их. Если бы я вернулся и обнаружил, что они пропали… а вы можете быть уверены, они бы непременно сбежали в ту же секунду, как очнулись и почувствовали свободу… вы бы оказались соучастником покушения на убийство.

Глаза Паркинсон округляются как у совы.

— Сэр, я даже не думала...

— Это весьма очевидно, — говорит он. — Отправляйтесь на ужин. И не смеете рассказывать об этом ни одной живой душе. И соберите всех в общей комнате на факультетское собрание к половине девятого вечера… В полном составе, мисс Паркинсон, я не потерплю отсутствия ни по какой причине, будь то тяжелая травма или болезнь, это также касается отработок и тренировки по квиддичу. Ну и? — произносит он, выгибая бровь. — Чего вы стоите?

Паркинсон кивает, поднимается на ноги и уносится в сторону лестницы. Когда она исчезает из виду, Снейп призывает четыре палочки, валяющиеся неподалеку от их владельцев. Затем опускается на колено рядом с распростертым телом Гектора Гибсона, указывает на него палочкой и произносит:

— Энервейт. Глупец, — выдыхает он, когда Гибсон распахивает глаза, — вы хоть представляете, что натворили?

Взгляд Гибсона медленно останавливается на нем.

— Профессор? — еле слышно произносит он.

— Вставайте, Гибсон, — говорит Снейп, поднимаясь и глядя на него сверху вниз поверх кончика своего носа. — Вы применили темную магию в стенах Хогвартса. Пытались совершить убийство. Так что вам придется за это отвечать. Встать! — рявкает он, поскольку Гибсон продолжает растерянно моргать.

Гибсон пытается утвердиться на ногах и несколько раз чуть не падает, как выяснилось, от того, что у него связаны руки, но, в конечном счете, ему все же удается подняться, пусть слегка и запыхавшись. Он довольно высокий, ростом практически со Снейпа, впрочем, лишь взглянув на мягкие черты его лица и худощавое телосложение, видно, что он всего лишь подросток, и на какой-то миг Снейп забывает про свой гнев и сокрушается о жизни, которую тот пустил на самотек. В конце концов, он знает Гибсона с одиннадцати лет и, будучи его учителем, а уж тем более деканом, Снейп понимает, что в случившемся есть доля и его вины.

— Неужели за семь лет в Слизерине вы так ничему и не научились? — спрашивает он убийственно спокойным тоном. — Такого упрямого, неосторожного поведения, как ваше, я мог ожидать разве что от гриффиндорца, от своего же студента я рассчитывал получить более глубокие познания в делах чести, а не наблюдать как ваше или мое задетое самолюбие послужит оправданиям столь позорным действиям, которые вы применили, стремясь отомстить.

Гибсон яростно краснеет.

— Поттер держит на вас зуб! Это все знают! Он обвинил вас в том, что вы его чуть не взорвали, а теперь еще и директор…

— Оставим вопрос касательно Поттера на потом, — произносит Снейп и делает шаг вперед, заставляя Гибсона внезапно побледнеть. — А чем именно, по вашему мнению, провинилась мисс Лавгуд?

Гибсон поджимает губы.

— Ее вообще здесь не должно было быть, — бормочет он. — Она появилась из ниоткуда и начала бросаться проклятиями…

— Нет, — обрывает его Снейп, делая еще один шаг к нему. — Не смейте мне лгать. Она не проклинала вас. И даже не пыталась этого сделать. Она оглушила и обезоружила Этчинга и Бидла, и сделала бы то же самое с вами. Все, что она делала — это защищала себя и Поттера без всякого дурного умысла. А вы, Гибсон, тот, кто изрезал ее на части, точно маггловский мясник, орудующий топором. Молодую, пятнадцатилетнюю девушку. Вы, насколько мне известно, — теперь его голос звучит чуть громче шепота, — совершеннолетний, я прав?

Гибсон вздрагивает, но продолжает молчать.

— Хотите, я расскажу, — продолжает Снейп, — как близко вы подошли к тому, чтобы ее убить? В действительности, если говорить о намерениях, то вы — убийца. Это чистая случайность, что Поттер смог вовремя вызвать меня, чтобы излечить ее раны. Но даже с моим вмешательством, сомнительно, что она сможет когда-нибудь полностью поправиться. Вот что вы сделали, мальчишка. Это пятно, которое вы оставили на своей душе из-за детской, школьной обиды… мелкой, воображаемой обиды. Ради этого вы лишились своего места в этой школе. И ради этого вы почти наверняка отправитесь в Азкабан.

Гибсон опускает голову. Но Снейп замечает отблеск слезы, скользящей по его щеке.

— Что же касается счастливых случайностей, — продолжает он, — то можете ли вы себе представить, что произошло, преуспей вы в своем первоначальном плане и нанеси подобное увечье Поттеру? Гарри Поттеру, мальчику, который выжил, почитаемому герою нашего мира? Вы уже начинаете это представлять? Он бы умер, мисс Лавгуд не смогла бы его спасти, а вы прославились бы на всю Британию как его убийца. Правда, в этом случае вы бы избежали Азкабана… но уверяю, что уже через пару лет вы бы возжелали оказаться в этом месте. Поскольку вас бы отдали без суда и следствия дементорам. Только если, — Снейп делает к нему последний шаг, так что теперь практически шепчет ему на ухо, — я сам не убил бы вас, прежде чем у них появилась бы такая возможность.

— Вы же его ненавидите! — задыхается Гибсон, хотя для ушей Снейпа этот звук больше походит на рыдание.

— Он находится под моей защитой. И не притворяйтесь, что вы этого не знали, — говорит ему Снейп.

Он отступает от парня, который теперь уже рыдает в открытую, и в тот же миг смертельная ярость, бушующая внутри него, испаряется. Они ведь дети, все они, и их надо защищать — по большей части, от самих себя. Он знает, что не в силах успокоить гнев, заставивший такого мальчишку, как Гибсон, сделать то, что он сделал, в точности, как и убедить Гарри, что у него есть право на проявленную к нему доброту — в основе обоих лежит своего рода ненависть к себе, и это Снейп прекрасно понимает.

Он отходит от Гибсона и направляет палочку на Гринлифа, Этчинга и Бидла, снимая путы с их ног и выводя из оцепенения.

— Поднимаетесь, — говорит он им голосом, звучащим даже для него самого слишком устало. — Живее. Мы идем в кабинет директора. Пойдете друг за другом так, чтобы я вас видел, Бидл впереди, Гибсон замыкающий. По дороге по сторонам не смотреть и ни с кем не разговаривать. Всё, вперед.

Если они и притягивают взгляды по пути к кабинету Дамблдора, Снейп этого не замечает. Он смотрит только на юношу, плетущегося перед ним, чьи плечи не перестают дрожать до тех пор, пока перед ними не открывается проход на лестницу, ведущую в кабинет директора.

Сразу же, как они достигают святая святых — кабинета Дамблдора, Снейп просит дозволения директора воспользоваться его камином, чтобы связаться с мадам Помфри и попросить ее прийти к Луне и Гарри в его комнаты. Теперь, когда его гнев несколько поутих, он начинает сомневаться в своем решении: не делать этого сразу. И хотя с момента нападения прошло не более двадцати минут, непосредственная угроза миновала в тот момент, когда Луна среагировала на зелье, восполняющее кровь. И чего уж греха таить, Снейпу нужны были эти минуты наедине, чтобы без лишнего вмешательства директора разобраться с Гибсоном. Несмотря на всю свою мудрость, Дамблдор не был слизеринцем, к тому же Снейп сомневается, что тот когда-либо вообще приближался к тьме настолько близко, как сегодня Гибсон, или же сам Снейп на различных этапах своей жизни.

Гектора Гибсона и Майкла Бидла исключают. Снейп ожидал долгих запирательств с противоречивыми показаниями и последующим расчетом на веритасерум, но Гибсон избавляет их от хлопот, совершив полное чистосердечное признание, остальные подтверждают его слова. Бидл также сознается, что применил заклятие Инфламаре, которое обожгло Луне лицо; в данный момент он находится под охраной в специально отведенной комнате замка до прихода его родителей, а Гибсона берут под стражу авроры, заверившие директора, что задержанного поместят в тюремную камеру Министерства, а не Азкабана, по крайней мере, пока. Дамблдор безропотно с этим соглашается. А Снейп в это время молчит.

Наказание для Сэмюэля Этчинга и Тоби Гринлифа остается на усмотрение Снейпа. Он велит им вернуться в свою факультетскую гостиную с указанием явиться в его кабинет следующим утром в семь часов, от чего оба студента на выходе бросают тоскливые взгляды на камин, считая, что Гибсон и Бидл легко отделались по сравнению с ними.

К тому моменту, когда все насущные вопросы улажены, Снейпу пора присоединиться к остальным своим студентам в общей комнате. Однако он не двигается с места, поскольку Дамблдор его еще никуда не отпускал, а самолично покидать общество директора никому не дозволяется. Почти минуту они сидят молча, после чего Дамблдор взмахивает палочкой. Снейп ожидает, что на столе, разделяющим их, появится чайный сервиз, но вместо этого он видит большую резную стеклянную бутылку и два одинаковых бокала.

— Присоединишься ко мне, Северус? — спрашивает Дамблдор. — Или ты предпочитаешь Огневиски? Лично я питаю слабость к бурбону с тех пор, как в пятьдесят седьмом году присутствовал на Международном съезде алхимиков в Новом Орлеане, но понимаю, это не всем приходится по вкусу.

Снейп принимает бурбон, решив не сообщать директору о том, что даже если он не выпьет Огневиски сейчас, то обязательно сделает это чуть позже. Еще с минуту каждый молча потягивает свой напиток.

— Ты станешь свидетельствовать в защиту мистера Гибсона на суде? — неожиданно спрашивает Дамблдор.

— Это зависит от обвинений, которые они выдвинут против него, — отвечает ему Снейп, поражаясь своей честности. — Дементоры бежали из Азкабана. Ему не повредит остаться там, вдали от родительского влияния, на годик-другой. Однако если министерство станет чересчур самоуверенным, я буду ходатайствовать за него в полную меру своих возможностей, — а после, давая выход своим чувствам, добавляет: — Чертов болван.

— Как, кстати, чувствовали себя Гарри и Луна, когда ты от них уходил? — Снейп слышит в этих словах невысказанный вопрос: «Почему ты оставил их одних?». Он небрежно машет рукой, чтобы скрыть нахлынувшее чувство вины.

— Поттер пребывал в сознании, а состояние мисс Лавгуд на тот момент было стабильным, — Снейп пожимает плечами. — В восемь тридцать слизеринцы собираются на внутрифакультетское собрание. У меня как раз будет время заглянуть в свои комнаты и проведать обоих, — «Если вы позволите мне сейчас уйти», — этого он не произносит, впрочем, директор и так все понимает.

— Конечно, Северус, ты можешь идти, — говорит Дамблдор. — А я между тем должен написать Ксенофилусу Лавгуду и дождаться приезда родителей мистера Бидла. Надеюсь, ты поставишь меня в известность, если их состояние вдруг изменится.

— Разумеется, — отвечает Снейп, поднимаясь вместе с директором. Он уже поворачивается к двери, как голос Дамблдора его останавливает.

— Они бы ни за что не сознались, ты же понимаешь?

Снейп медленно оглядывается назад.

— Прошу прощения?

— Если бы не твое влияние, мистер Бидл и мистер Гибсон никогда бы не признали свою вину. Гораций Слизнорт определенно не имел такого благотворного воздействия на своих студентов, — глаза Дамблдора пронзают его насквозь. — Я не напрасно сделал тебя главой Слизерина, Северус. И я еще не разу не пожалел об этом.

Снейп долго смотрит на директора, чувствуя себя так, словно его только что уличили в некой недопустимой вольности или потакании своим желаниям. Но какой смысл притворяться, ведь Дамблдор и так видит его насквозь. Во всяком случае, он уже должен был к этому привыкнуть.

Резко дернув головой, он снова поворачивается к двери и удаляется назад в подземелья.

Дойдя до середины винтовой лестнице, ведущей в крыло замка, где находятся его апартаменты и общежитие Слизерина, Снейп меняет свое решение о посещении Луны и Гарри. Ему необходимо сохранить хладнокровие, когда он будет обращаться к своим ученикам, а лишний раз напоминать себе о травмах, нанесенных его студентами, вероятно, будет не лучшим способом это гарантировать. Поэтому он проходит мимо своих комнат и направляется в гостиную Слизерина. Дверь открывается, не требуя от него пароля, точно чувствуя его плохое настроение. Войдя внутрь, он с удовлетворением обнаруживает сидящих и тихо переговаривающихся друг с другом студентов, с тревогой ожидающих его появления.

Снейп не дает им возможности опомниться перед началом своей лекции.

— Сегодня вечером, — громко произносит он, спускаясь по каменным ступеням в гостиную, — четверо ваших сокурсников предприняли вероломное нападение на двух студентов с других факультетов, которое произошло в коридоре возле моих личных комнат, — он чувствует, как девяносто пар глаз следят за каждым его шагом, и старается контролировать свои черты. Гнев уместен, возмущение — нет. Он не должен забывать, что его слушают Драко Малфой и Теодор Нотт. — Это было настолько жестокое нападение, что один из пострадавших чуть не погиб. Гектор Гибсон и Майкл Бидл были отчислены из Хогвартса за преступления против своих сокурсников, в данный момент роль мистера Гибсона в этом деле расследуется аврорами. Кроме того, пятьсот баллов были сняты со Слизерина от их имени, а также от имени Тоби Гринлифа и Сэмюэля Этчинга, которые были соучастниками их... идиотского поступка.

Снейп дает возможность ученикам немного пошептаться и направить свои любопытные и обвиняющие взгляды на несчастного господина Гринлифа и господина Этчинга, которые в этот момент краснеют и пытаются слиться с фоном.

— Я бы хотел, чтобы каждый из вас уяснил, — продолжает он тихим, убийственным голосом, приковывающим внимание всех присутствующих в зале, — что, хотя от вас и требуется определенная степень приверженности к своему факультету, я не потерплю той сумятицы в мыслях, которая принимает безрассудную, эмоциональную, самоуничижительную неосмотрительность за хитрость и коварство. Честь Слизерина не защищается глупыми, преступными выходками, заканчивающимися тем, что одного или нескольких его учеников с позором выставляют прочь. Как скоро вам скажут мистер Этчинг и мистер Гринлиф, исключение покажется вам манной небесной по сравнению с тем, что я сделаю, если кто-нибудь из вас еще хоть раз опозорит меня подобным образом. А пока я могу только надеяться, что унижение от пребывания вашего факультета в минусе на второй неделе обучения послужит хорошим напоминанием о том, чего я жду от каждого из вас. Кроме того, — тут он позволяет себе весьма неприятную улыбку, — поскольку семикурсники, как я могу судить, не способны ни контролировать друг друга, ни воспрепятствовать совершению неслыханного идиотизма, то в течение последующих трех недель к каждой трапезе их будут сопровождать старосты.

Снейп с удовлетворением отмечает, что остальные семикурсники — Ковингтон, Харгрив и Сарджент — смотрят на Гринлифа и Этчинга с немой яростью в глазах. Что ж это, гораздо лучше того месяца отработок, который он запланировал для них, и должно послужить им хорошим уроком.

— Как вы знаете, у меня нет привычки вмешиваться в то, как вы проводите свои внеурочные часы. И мне не прельщает выкраивать время из своего графика, чтобы посещать факультетскую гостиную… по крайней мере, не по такой причине, как эта. Надеюсь, вы позаботитесь о том, чтобы дальнейшие визиты подобного рода были исключены. Будет крайне неудобно, если мне придется назначать вам комендантский час или какие-либо еще подобные меры, но если в будущем вы не сможете себя контролировать, то мне придется об этом подумать.

Теперь уже все смотрят на Этчинга и Гринлифа убийственным взглядом, даже первогодки. Снейп подавляет улыбку. Его миссия здесь окончена…

— Сегодня я не могу задержаться, чтобы ответить на ваши вопросы, — говорит он чуть более приветливым тоном. — Впрочем, всем вам известны мои часы приема. Так что если я кому-то понадоблюсь, вы знаете, где меня искать. Хорошего всем вечера.

* * *

— Как они? — сразу спрашивает он, вернувшись в свои комнаты и обнаружив Поппи Помфри на кухне, готовящей чай.

— Какого Мерлина ты так долго не вызывал меня, Северус? — требует она. — Тебе не следовало терять ни секунды, особенно с такими серьезными повреждениями. Эта девушка могла умереть, учитывая такую кровопотерю.

— Я закрыл ее раны и дал двадцать драхм зелья, восполняющего кровь. На тот момент даже ты не смогла бы сделать больше, к тому же мне было необходимо локализовать злоумышленников, прежде чем они разбежались бы или нанесли еще какой-либо непоправимый ущерб. — Снейп нетерпеливо постукивает пальцами по столешнице от того, что тратит на оправдания слишком много времени. — Так как они?

Последний раз пристально взглянув на него, Помфри заканчивает складывать тарелки на чайный поднос.

— Если до конца этой недели Поттер хотя бы попытается сесть в постели, ты его к ней привяжешь, — резко говорит она. — Я вынужденно разрешила ему самому помыться и посетить уборную, главным образом, для того, чтобы избавить тебя от необходимости выполнять обязанности постоянной сиделки, а взамен он должен проводить весь свой день, лежа на спине.

— Значит, он снова травмировался?

Помфри фыркает.

— Причем немало.

— Понятно. А мисс Лавгуд?

Ее лицо мрачнеет.

— Она поправится.

— Она очнулась?

— Пока нет, и вряд ли это произойдет в ближайшие пару часов. За ней требуется пристальное наблюдение, Северус. Я уже подумывала отправить ее в Мунго… но лучше уж я возьму для нее твои зелья, чем зелья этой Филофелии Джиггер.

— Да, — сухо отвечает Снейп, — сейчас главное — улучшить здоровье мисс Лавгуд, а не подвергать его опасности,— он бросает взгляд на открытую дверь спальни. — Полагаю, в лазарет ее перевести нельзя?

— Боюсь, со вчерашнего дня заразных детей там меньше не стало, — говорит она. — А разве это проблема?

— Полагаю, ее отец захочет навестить ее, как только получит письмо от директора, — уклончиво произносит Снейп в качестве объяснения.

— Что ж, тогда предупреди меня, и я обязательно буду присутствовать. Общество назойливой дымы, снующей туда-сюда, должно успокоить любые его заполошные представления о приличиях.

Снейп фыркает, забирает поднос с чаем у нее из рук и направляется следом за ней в спальню.

Судя по всему, Помфри уже приняла во внимание все необходимые требования приличия в сложившейся ситуации и сделала все, что в ее силах, для их выполнения. Снейп обнаруживает, что его большая удобная кровать трансфигурирована в две отдельные, каждая из которых со своим собственным пологом. По центру комнаты стоит высокая рама с опускающейся ширмой, служащей отличной перегородкой, хотя в данный момент она не опущена. Про себя Снейп устало соглашается с необходимостью этих мер, он только надеется, что все трансфигурированное мадам Помфри возвратится в прежний вид, когда он наконец-таки снова вернется в свои покои.

Гарри поднимает глаза, глядя на то, как Снейп несет поднос с чаем к рабочему столу, который Помфри также преобразила, предположительно с одной из прикроватных тумбочек.

— Профессор, — произносит он, когда Снейп наливает ему чай, — как… как все прошло?

Снейп передает ему чашку с чаем. Гарри приподнимается на локте, чтобы сделать глоток, потом протягивает чашку обратно, и Снейп отставляет ее в сторону. — Виновные уже наказаны.

— Их исключили? — Снейп замечает, как на бледном Гаррином лице проступает некий мрачный, решительный оттенок, заставляющий Снейпа задуматься о том, что лучше бы ему удовлетворить любопытство Поттера.

— Гибсон и Бидл, наложивший проклятие Инфламаре, исключены; на данный момент Гибсон задержан аврорами, — говорит ему он, — а Этчинг и Гринлиф переданы в мои руки, это, пожалуй, даже большее, чего они заслуживают, учитывая, что лишь быстрая реакция мисс Лавгуд помешала им проявить подобную жестокость. За их проступок Слизерин лишился пятисот баллов.

Гарри смотрит на него, выпучив глаза.

— Вы... Вы сняли баллы? Со Слизерина?

— Вопреки расхожему мнению, я вполне способен на подобное действие, когда того требует ситуация.

Гарри отводит глаза, и его взгляд падает на спящую Луну, чье бледное и осунувшееся лицо выглядывает из-под одеяла. Помфри сняла с нее пропитанные кровью одежды и переодела в тонкую ночную рубашку из светло-голубого хлопка, от чего теперь она выглядит еще более уязвимой и хрупкой в этом легком одеянии.

— Полагаю, это был именно тот случай, — заключает Гарри.

Снейп не до конца понимает, что именно им движет в данный момент, лишь замечает, как его рука тянется к Гарриному лицу, чтобы провести по неровной розовой линии затянувшегося пореза, рассекающего бледное лицо.

— Да, это так, — тихо произносит он.

Гарри смотрит на него круглыми глазами. Снейпу кажется, в них внезапно появляется странный блеск, точно выступившие слезы, но потом Гарри быстро моргает и вновь отводит свой взгляд, не проронив ни слезинки.

Снейп встает и присоединяется к Помфри, стоящей рядом с Луной. Поджав губы и время от времени бормоча что-то себе под нос, Помфри проводит диагностическое сканирование.

— Полагаю, тебе стоит сказать мне, — говорит он, — чего следует ожидать?

— А что тут говорить, — огрызается Помфри. — Она должна проспать следующие несколько дней. Буди ее каждые шесть часов и заставляй пить по двадцать драхм зелья, восполняющего кровь. У тебя хватит запасов, или мне прислать немного из лазарета?

— На данный момент должно хватить, — отвечает он. — А завтра я сварю еще. Директор подменяет меня на этой неделе, так что у меня будет время для этого.

Помфри напряженно кивает.

— Следующие двадцать четыре часа внимательно следи за раной, — говорит она. — Ты отлично ее залечил, но с ранами от проклятий никогда не знаешь наверняка...

«По крайней мере, — думает Снейп, — у Луны светлое одеяние. Любое кровотечение будет сразу заметно, и нет нужды нарушать ее приватность».

— Я зайду утром, — произносит Помфри и поворачивается в сторону Гарри. — А вы, мистер Поттер. Надеюсь, вы помните, что нужно делать?

— Лежать на спине, за исключением походов в туалет, или вы меня привяжете, — отчеканивает Гарри с таким видом, будто цитирует часто повторяемую сентенцию. — Я все помню, мадам Помфри.

— Замечательно. Значит, увидимся утром, — она собирает со стола оставшиеся медицинские принадлежности и разворачивается, чтобы выйти из комнаты.

Снейп на секунду замирает рядом с кроватью Луны, после чего придвигает себе стул. Уверенный, что тусклый свет угасающего камина и тени от балдахина скроют его жест, он позволяет своей руке лечь на макушку Луны, чувствуя, как ее светлые волосы струятся сквозь пальцы.

Сонный голос Гарри мгновенно выводит его из задумчивости.

— Она вам небезразлична, да? — спрашивает он с нечитаемым в искусственных сумерках выражением лица.

Снейп напрягается, точно его уличили в неком опрометчивом поступке.

— О чем ты говоришь? — спрашивает он.

Гарри пожимает плечами — или скорее пытается. Это не производит должного эффекта, когда лежишь на спине. — Луна, — начинает он из далека. — Я знаю, что вы ей очень нравитесь. И вы кажется… были по-настоящему расстроены, когда увидели, что с ней сделали.

— Она была в шаге от смерти, Поттер, — сухо сообщает ему Снейп.

— Да, но до этого вы говорили, что те слизеринцы напали на двух людей, которых вы должны защищать. Я понимаю, что вас... закрепили за мной, потому что директор вам так сказал, и потому что мне суждено сразиться с Волдемортом, и все такое. Но Луне — нет... она даже не с вашего факультета.

С обычным и, как он надеется, безразличным взглядом, Снейп убирает руку с головы Луны. И та безвольно спадает вдоль туловища.

— Мисс Лавгуд, в основном из-за досадной эксцентричности, привитой ей отцом, порой становится объектом низменных издевательств со стороны некоторых старшекурсников. В прошлом году произошел инцидент, волей-неволей приведший к отчислению одного из моих слизеринцев. После чего я сообщил своему факультету, что мисс Лавгуд для них неприкосновенна. Она чистокровная, так что мне не пришлось подробно объяснять свои причины. Гектор Гибсон и Майкл Бидл знали об этом, когда нападали на нее, — праздно размышляя, почему он оказался в таком разговорчивом настроении, Снейп добавляет: — Когда дело касается студентов моего факультета, у меня есть… личная заинтересованность в борьбе с определенным образом мышления, делящим всех людей на классы хищников и жертв. Склонность к такой жестокости — это то, что Темный Лорд лелеет в своих последователях.

Гарри понимающе кивает.

— Я подумал, что должна была быть какая-то причина, — говорит он, — потому что когда вы ответили на портключ, вы выглядели очень встревоженно...

Покоящаяся вдоль тела рука в одночасье сжимается в кулак, когда Снейп вспоминает ужас, пронзивший его несколько часов назад, когда он почувствовал, как зачарованный галеон, лежащий в кармане, нагрелся в ответ на вызов Гарри.

— Я подумал, ты опять наткнулся на своего дядю, — признается он.

Гарри смотрит на него несколько затуманенным взглядом.

— Вы... — кажется, ему трудно подобрать слова. — Вы беспокоились обо мне?

Снейп удивленно моргает в ответ.

— Естественно, я беспокоился о тебе, — укоризненно произносит он. — Ты связался со мной с помощью средства, которое, как ты помнишь, разрешалось использовать только в экстренных ситуациях. Я прибыл на место и обнаружил тебя в крови. Что еще я должен был чувствовать, кроме, — «мучительного, сжимающего все нутро ужаса», — беспокойства?

Гарри продолжает глядеть на него в замешательстве, пока сонная улыбка не пробивается сквозь затуманенные мысли.

— Вы беспокоились, — повторяет он, постепенно погружаясь в дремоту. — Это приятно... Это так... приятно...

Он замолкает, и Снейп пристально вглядывается в его лицо.

— Гарри? — зовет он.

Ответа нет. Снейп встает, подходит к кровати, низко склоняется над ним и видит, что глаза Гарри закрыты, а дыхание стало глубоким и ровным. Он заснул на полуслове.

— Ну что за ребенок, — хрипло произносит он, а потом убирает волосы с его бледного лба и натягивает одеяло до подбородка. В конце концов, в комнате сейчас темно и их никто не видит. Нет ни единого шанса быть пойманным на этой глупости, а глупости ли? В самых темных, самых потаенных уголках своего сознания он понемногу начинает сомневаться на этот счет.

«Ксенофилусу Лавгуду

Ладья

Оттери-Сент-Кэчпоул

Суссекс

Четверг, 12 Сентября 1996 года.

Уважаемый Ксенофилиус,

за время моего директорства я написал немало писем подобного рода для родителей своих учеников, и после многолетних проб и ошибок пришел к выводу, что лучший способ предотвратить излишнее беспокойство по поводу тех новостей, которые я должен сообщить — это уделить вначале минуту вашего внимания на многословное вступление, которое едва ли может рассказать вам о чем-то конкретном. Я делаю так, будучи уверенным, что вы расцените это правильно, случись что-то по-настоящему страшное, я бы не стал поступать столь жестоко, используя свой накопившийся опыт подобным образом.

Тем не менее, боюсь, что новости, которые я должен вам сообщить, если не ужасны, то, по большему счету, огорчительны: сегодня вечером ваша дочь Луна была тяжело ранена в стычке с некоторыми из своих однокурсников. Однако спешу вас заверить, по словам мадам Помфри, она полностью восстановится, проведя несколько дней в спокойной обстановке. Я бы предпочел объяснить все детали этого происшествия лично, вместо того чтобы пытаться сделать это в письме, кроме того, смею предположить, что ваш визит приободрит Луну. Если у вас есть возможность приехать в Хогвартс, пожалуйста, сообщите мне с совой, и мы встретимся в любое удобное для вас время.

С уважением,

директор Альбус Дамблдор,

Школа Чародейства и Волшебства Хогвартс».

Луна открывает глаза. Это отнимает довольно много сил; они словно приклеились друг к другу, как будто она просыпается после очень долгого лежания в постели, дольше, чем она когда-либо могла себе позволить, пока жила в общежитии для девочек. Летом же ее сон довольно беспорядочен — она ложится после рассвета и встает только ближе к обеду. Порой, лежа жарким летним днем в постели, в спутанном и скрученном вокруг нее покрывале, когда лучи солнца пробиваются сквозь окно, падая ей прямо на лицо, она просыпается с таким же чувством, как и сейчас — с головной болью и удушьем. Но сейчас она не дома. И даже не в башне Рейвенкло. А полог ее кровати распахнут настежь. Ни разу за пять лет учебы в Хогвартсе она не ложилась спать, не задернув полог; он служит для нее своего рода барьером, защищающим от хихиканья и ухмылок других девочек с ее факультета.

Боль — это интересное ощущение. Такое чувство, что оно исходит из груди и распространяется резким импульсом вверх по рукам и мышцам на шеи. Голова раскалывается, а в ушах стоит слабый звон. Она приоткрывает рот, облизывает губы и выдыхает: «Ай!» — кажется, именно это произносят люди, которым больно. Должно быть, она сделала что-то неправильно, поскольку это совершенно не облегчило ее страданий; может, она сказала это недостаточно пронзительно? Вот только голос у нее хриплый, да и в горле совсем пересохло, поэтому она сомневается, что смогла бы произнести что-то достаточно громко, даже если бы была такая необходимость.

Но потом она слышит голос откуда-то слева, а это уже новая пища для размышлений, поэтому она на какое-то время забывает про свою боль и сосредотачивается на настойчивых звуках, исходящих от человека неподалеку.

— Луна, — зовет он, — ты меня слышишь? Ты не спишь?

Луна медленно поворачивает голову, не отрывая ее от подушки. Ей приходится несколько раз моргнуть, чтобы сфокусировать свой взгляд на другом конце комнаты. Когда это происходит, она замечает еще одну кровать и очертания человека, лежащего под одеялом, из-под которого, кажется, высовывается знакомая черная шевелюра.

— Привет, Гарри, — говорит она. И проглотив, кажется, вставший в горле ком, продолжает: — Рада тебя видеть. Где мы сейчас?

Гарри приподнимается на локте, что, по всей видимости, причиняет ему немалую боль. Луна сочувственно морщится. Да, боль — это крайне неприятное чувство.

— В комнатах Снейпа, — отвечает ей Гарри. — Больничное крыло все еще переполнено из-за вспышки драконьей оспы.

Луна чувствует себя довольно глупо из-за того, что сама не догадалась об этом; ведь это было понятно уже по черепу летучей мыши, стоящему на каминной полке, и странным искаженным фигурам на картине, висящей на стене рядом с ней.

— Как ты себя чувствуешь? — продолжает спрашивать Гарри все тем же настойчивым голосом, что и раньше.

— Хорошо, — отвечает Луна. Лицо Гарри то расплывается, то снова становится четким, и она сомневается, говорит она вслух или это только в ее голове. — Хотя нет, на самом деле не очень. Меня, наверное, укусил мозгошмыг. Не могу вспомнить.

— Нет, — говорит Гарри, — на нас напали. В коридоре, по дороге на ужин, помнишь? Те четверо слизеринцев, которые к нам приближались.

— А, точно, — рассеянно отвечает Луна. Теперь, при мысли об этом, ей действительно кажется, что она припоминает нечто подобное — люди, бегущие к ним навстречу; четверо парней из Слизерина так сосредоточились на Гарри, что она смогла оглушить аж двоих, прежде чем те ее заметили. А потом все пошло наперекосяк... Она не может вспомнить ничего, кроме голосов, какого-то шума и размытого изображения, а потом профессор Снейп, вытирающий кровь с ее лица, говорящий ей не бояться...

— Надеюсь, они не очень сильно тебя ранили, — говорит Луна; поскольку он бы не лежал сейчас в кровати, если бы это было не так.

— Благодаря тебе все обошлось, — отвечает Гарри и, несмотря на то, что его голос звучит довольно несчастно, улыбается ей. Луне кажется, что если она немного сконцентрируется, то сможет убедить мышцы своего лица улыбнуться в ответ. — Вот только ты...— Гарри замолкает, изучая ее с серьезным выражением лица. — Подожди. Мне нужно сообщить Снейпу, что ты очнулась.

Луна смотрит, как Гарри откидывает одеяло и садится. Он с трудом может двигаться, но, по всей вероятности, тоже считает, что от слова «Ай» пользы не больше, чем кажется на первый взгляд. Он опускает на пол сначала одну ногу, затем другую, а потом некоторое время сидит неподвижно, словно уже выбился из сил.

— По моему, тебе не стоит этого делать, Гарри, — произносит Луна. — У тебя такой вид, будто ты сейчас упадешь.

— Снейп должен знать, что ты проснулась, — настойчиво повторяет Гарри и заставляет себя подняться. Он покачивается и на мгновение Луне кажется, что он вот-вот упадет обратно на кровать, однако уже через секунду он прерывисто выдыхает и медленно выходит в открытую дверь, по-видимому, чтобы найти Снейпа.

У Луны прекрасное воображение, и более того, она довольно хорошо знает Снейпа; возможно, она и не сможет увидеть, что произойдет, когда Гарри столкнется с ним, зато она совершенно точно может себе это представить. Она закрывает глаза и, с трудом напрягая свои голосовые связки, начинает считать вслух. — Пять, — произносит она, — четыре, три, два...

— Поттер! — крик Снейпа разносится через несколько каменных стен и — если она правильно помнит расположение его покоев — через две открытые двери в комнату, где лежит Луна. — Что ты тут делаешь?

Она не слышит Гарриного ответа, вероятно, потому, что даже он знает, что лучше не повышать голос на профессора Снейпа, однако уже через секунду ей слышится громкий визг, который, как она предполагает, исходит от Гарри, хотя бы потому, что ей трудно себе представить профессора Снейпа, издающего столь неблагопристойный звук.

Через несколько секунд в открытую дверь спальни вплывают носилки, на которых лежит Гарри — судя по положению его рук и ног, Луна подозревает, что он связан. Снейп вплотную следует за ним с поднятой палочкой и левитирует лежащего солдатиком Гарри с носилок на кровать; одеяло само откидывается в сторону, а потом опускается, будто его укрывают невидимые руки.

— Хватит дуться, Поттер, — говорит Снейп, и с третьим взмахом палочки отменяет заклинание, удерживающее Гарри в неподвижном состоянии. — Тебя предупреждали. Причем неоднократно.

— Я считал, что об этом нужно сообщить, — говорит Гарри, но не угрюмо, а с явным оттенком недовольства.

Луна наблюдает, как Снейп грозно выгибает бровь в сторону Гарри, затем разворачивается и направляется в ее сторону. Она замечает, что в его руке находится какой-то большой коричневый пузырек без этикетки.

Снейп останавливается возле ее кровати и взмахивает палочкой. Кресло в другом конце комнаты приподнимается на своих коротеньких ножках и по полу несется к нему. Опустившись в него, Снейп ставит коричневый пузырек на прикроватный столик и тянется к руке Луны, лежащей под одеялом. Она бы сама вытянула ему руку, только не уверена, что у нее хватит сил ее поднять.

— Доброе утро, мисс Лавгуд, — говорит Снейп, прижимая два пальца к ее запястью, а другой рукой слегка касаясь ее лба. — Как вы себя чувствуете?

— Даже не знаю, — отвечает она, ощущая себя с приходом Снейпа от чего-то еще более сонной, чем раньше, — но думаю, раз я могу чувству боль, это, скорее всего хороший признак. Было бы гораздо хуже, если я вообще ничего не чувствовала, — она закрывает глаза на случай, если не сможет сдержать слез. — И все-таки, — добавляет она, — от этого не легче.

Спустя пару секунд она снова открывает их. Снейп хмуро смотрит сначала на ее запястье, потом на лицо. Затем он убирает свою ладонь с ее лба и прячет ее безвольную руку обратно под одеяло.

— У вас слабый пульс, но этого следовало ожидать, — произносит он. — Вы можете сесть?

Луна на секунду задумывается.

— Нет, — наконец отвечает она, — кажется, не могу. Мне очень жаль, если это доставляет вам неудобства.

По лицу Снейпа пробегает мимолетная улыбка.

— Вовсе нет, — говорит он и касается кончиком палочки подушки, лежащей под ее головой. — Энгоргио, — произносит он и, несмотря на то, что Луна не может ее увидеть, она чувствует, как та увеличивается у нее за спиной, поднимая ее голову и плечи в сидячее положение.

— Вам необходимо это принять, — говорит он, и как только она более-менее выпрямляется, протягивает ей пузырек с зельем. — До последней капли. И предвидя ваш вопрос: нет, боюсь, улучшить вкус никак не получится.

Луна забирает у него пузырек и легонько взбалтывает содержимое. Густая и омерзительная на вид жидкость скорее похожа на покрытую водорослями грязь.

— Что это? — спрашивает она.

— Двадцать драхм зелья, восполняющего кровь, — отвечает Снейп, — с добавлением обезболивающего. Вы почувствуете себя гораздо лучше после его применения.

Луна задумчиво кивает и смотрит на пузырек. Зелье внутри напоминает ил со дна пруда, на который она ходит летом, чтобы ловить болотных жаб.

— Это похоже на ил со дна пруда, куда я прихожу летом ловить болотных жаб, — говорит она Снейпу.

— Боюсь, вкус у него ничем не лучше, — отвечает он, — но вы должны это выпить. Вам нужно принимать двадцать драхм зелья каждые шесть часов, в общей сложности вам понадобится не менее двухсот драхм, прежде чем вы полностью восстановитесь от полученных травм.

Луна задумывается.

— А что это за травмы? — спрашивает она. — Возможно, я буду не против оставить все как есть. Если, например, это означает потерять кусочек моего носа, я не стану из-за этого переживать.

— Мисс Лавгуд, — предупреждающе произносит Снейп, и его брови мрачно сходятся на переносице.

— Хорошо, профессор, — вздыхая, произносит Луна. Зажав двумя пальцами нос, она отпивает столько, сколько может выпить за один раз. Ей требуется четыре глотка, чтобы опустошить всю склянку, и к тому времени, как Снейп протягивает ей стакан воды, чтобы запить этот отвратительный вкус, она отчетливо начинает чувствовать тошноту.

— Тошнота пройдет, — говорит он ей, пока она пьет. — В частности, когда боль начнет отступать.

Луна боится открыть рот, поэтому просто кивает.

— А пока вы не восстановите силы, можете считать себя прикованной к этой кровати. Я надеюсь, — добавляет он, слегка повернувшись, чтобы приобщить Гарри к этому разговору, — мне не придется в буквальном смысле приковывать вас цепями из-за вашей неспособности выполнять указания.

— Нет, профессор, — отвечает она, не понимая, почему кому-то может понадобится вставать с такой удобной кровати, как эта.

— Очень хорошо, — поднимаясь, произносит Снейп. — Этим утром я получил записку от директора, в ней говорилось, что сегодня днем к нам прибудут посетители. Мы ожидаем вашего отца, мисс Лавгуд, вместе с мистером и миссис Уизли, которые прибудут к Поттеру.

Луна ощущает странное волнение в груди, словно ее сердце подпрыгнуло к горлу и сразу же рухнуло вниз. Впрочем, у нее не хватает времени поразмыслить над этим, поскольку Гарри начинает говорить.

— Мистер и миссис Уизли? — переспрашивает он. — Я не... Зачем им приходить?

— Навещать больных — это то, что обычно делают цивилизованные люди, Поттер, — говорит ему Снейп. — Возможно, до вас уже доходили подобные слухи?

Луне кажется несколько странным, что Гарри спустя столько лет все еще плохо понимает Уизли. Но с другой стороны, столь же странно, что и сам профессор Снейп по-прежнему не понимает Гарри, после всего того, что он узнал о нем за последнюю неделю. А самое странное, пожалуй, то — что даже самая малость этого понимания может помочь человеку, когда тот разочарован или чем-то огорчен...

— Да, сэр, — нетерпеливо произносит Гарри, — но как они узнали, что я болен? Вы писали им?

— Нет, не писал, — отвечает Снейп. — Но полагаю, это сделал директор или, возможно, кто-то из младших Уизли, — он хмуро смотрит в сторону Гарри. — Разве ты не хочешь их увидеть?

— Нет, сэр, дело не в этом, — отвечает Гарри и, хотя он уже готовится продолжить свое объяснение, вдруг закрывает рот, не произнося больше ни слова. Снейп стоит неподвижно, пристально глядя на него, однако тоже ничего не говорит. Тишина в комнате длится так долго, что Луна не выдерживает и решается снова подать голос — в основном для того, чтобы не слушать это гнетущее молчание.

— Гарри боится, что кто-то рассказал мистеру и миссис Уизли о том, что с ним сделал его дядя, и именно поэтому они решили приехать, — говорит она Снейпу.

Она не видит выражение Гарриного лица, — как только она начала говорить, тот отвернулся к стене — но она видит проблеск понимания, загорающийся в глазах Снейпа, прежде чем его взгляд снова становится непроницаемым.

— Я не имею ни малейшего представления, так ли это, — говорит Снейп нейтральным голосом, — но разве директор не давал вам слово держать эту информацию в секрете, Поттер? И разве вы не получили аналогичное обещание от Рональда Уизли?

— Вроде того, — бормочет Гарри. — Но если директор думает… ну, знаете... что мне будет лучше, если они все узнают... — он замолкает, выглядя немного взволнованно.

— Я не верю, что директор нарушит подобное обещание, по крайней мере, не предупредив тебя о своем намерении, — произносит Снейп, и Гарри, кажется, немного расслабляется.

— В любом случае, я буду рад их увидеть, — говорит он. — И твоего отца, Луна. Я бы хотел с ним познакомиться.

Если бы это был кто-то другой, а не Гарри, Луна бы решила, что над ней опять насмехаются. Но так как это Гарри, она отвечает:

— Может, когда-нибудь сможешь. Мы живем недалеко от Уизли.

Гарри хмурится.

— Но если он придет сюда, зачем тогда…

— Эм, мне кажется это маловероятным, — быстро произносит Луна слегка небрежным тоном. — Он будет слишком занят… понимаешь, сентябрь — самый сезон звоноосов.

Гарри выглядит сбитым с толку. А Снейп тем временем смотрит на нее пару секунд странным, нечитаемым взглядом. После чего он прочищает горло.

— Мне нужно вернуться к работе, — говорит он. — Если вдруг вас снова постигнет очередное несчастье, просто позовите меня. И дабы не вызывать мою крайнюю степень неудовольствия, Поттер, не вздумайте больше вставать с постели.

Бросив на него последний предупреждающий взгляд, Снейп поворачивается и стремительно выходит из комнаты, оставляя дверь открытой. Гарри и Луна остаются вдвоем в шуме тихо потрескивающего пламени камина.

Спустя минуту Гарри поворачивает свою голову к Луне и спрашивает:

— Хочешь поиграть в «повесь волшебника»?

Луна слышит его голос, но так как она почти уснула, тот доносится будто бы издалека — из сна или из далекой-предалекой страны, где туземцы говорят на непонятном ей языке.

С возвращением в сознание приходит и боль.

— Мисс Лавгуд, — раздается голос неподалеку, и она открывает глаза, сделать это оказывается на удивление легче, чем несколько часов тому назад. Она видит, что Снейп снова сидит в кресле у ее кровати, склонившись над ней. Луна сонно ему улыбается и подозревает, что Снейп сказал ей что-то, чего она не расслышала.

— Я приготовил новую порцию вашего зелья, — говорит он, и вместо того, чтобы снова увеличить ее подушку, кладет свою прохладную руку ей по голову, приподнимая ее так, чтобы Луна смогла проглотить эту отвратительную жидкость.

— Спасибо, — сделав последний глоток, произносит она. «Обезболивающее в этой партии, — размышляет она, — похоже, намного сильнее, чем в предыдущей», — она чувствует, как боль стремительно начинает отступать.

— Ну как, лучше? — спрашивает он, откидываясь на спинку кресла.

— Профессор, — она произносит это довольно тихо, поскольку не хочет, чтобы Гарри ее услышал, — а что со мной произошло?

На лице Снейпа появляется мрачное выражение, впрочем, его голос звучит довольно спокойно.

— Майкл Гибсон, один из моих семикурсников, применил к вам заклятие «Сектумсемпра». Вы... потеряли слишком много крови. В этом и состоит цель данного зелья; оно будет побуждать ваше тело вырабатывать новую кровь.

— Хм, — произносит Луна. — А что случилось с Гарри?

— Хотя вы и загородили его, приняв весь удар на себя, — отвечает Снейп, — он перенапряг свой организм и тем самым усугубил уже имеющиеся травмы. Тем не менее, он поправится, если удастся убедить его оставаться в постели, чтобы заново срастить сломанные кости.

— О, — произносит Луна. — Рада, что он будет в порядке.

Даже глядя в потолок, она чувствует, как Снейп изучающе смотрит на нее.

— Вы прекрасно справились, — говорит он ей после нескольких минут задумчивого молчания. — Вы довольно храбро и умело сражались. Многие взрослые ведьмы и волшебники не смогли бы сделать это лучше.

— Гарри — мой друг, — тихо произносит она. В ее глазах появляется жжение, а веки начинают медленно тяжелеть.

— Засыпайте, — говорит Снейп, и Луна закрывает глаза, погружаясь в сонную дрему.

Первое, что она видит, когда в очередной раз открывает их, — это Снейп, стоящий у изножья ее кровати. В полумраке тусклой комнаты он почти невидим, если не считать бледного овала его лица.

— Профессор, — произносит она.

— Ваше зелье, — говорит Снейп. Луна смотрит на прикроватный столик, где стоит откупоренная высокая коричневая склянка, испускающая зловонные испарения.

— Могу я сесть? — спрашивает она.

Снейп моргает.

— Если чувствуете в себе силы, — отвечает он. — Характер травм Поттера вынуждает его в большинстве своем оставаться неподвижным. Однако вас ничего не ограничивает. Но не увлекаетесь, — предупреждающе добавляет он.

— Я бы хотела кое-что попробовать, — говорит она, но Снейп обрывает ее, левитируя зелье со стола прямо ей под нос. Она сжимает зубы и морщится, но послушно выпивает.

— Могу я зачаровать кое-что из вашей мебели? — спрашивает она Снейпа, отставляя пустой пузырек в сторону. — Обещаю потом изменить все обратно.

Снейп с любопытством глядит на нее, а потом широко разводит руками, как бы сообщая ей, что она может попробовать.

Луна медленно приподнимается, чувствуя себя так, словно ее мышцы напрягаются впервые за несколько дней. Выпрямившись, она высовывает ноги из-под одеяла и машинально тянется к столбику кровати, будь она в спальне для девочек, там бы висел ее халат. Но, разумеется, на нем ничего нет, и это заставляет Луну впервые задуматься о том, где ее вещи и как она оказалась одета в эту светло-голубую ночную рубашку. Стоит ей подняться на ноги, как Снейп оказывается рядом с теплым пушистым белым халатом, придерживая его, пока она просовывает в рукава сначала одну руку, потом другую.

Луна направляет палочку на кресло возле кровати. Спустя пару секунд оно мягко приподнимается вверх и зависает в воздухе без каких-либо движений. Луна шатко ступает к нему, а потом осторожно опускается на мягкое сиденье. Кресло само подстраивается по нее таким образом, чтобы ноги не задевали пола. Она поднимает свою палочку, направляя ее на Снейпа, и кресло начинает неспешно скользить в его направлении, останавливаясь только тогда, когда она опускает палочку.

Снейп смотрит на нее сверху вниз с ошеломленным выражением лица.

— Впечатляет, — говорит он, и хотя зачастую это бывает сложно определить, однако сейчас ей вовсе не кажется, что над ней подсмеивается.

— Если вы позволите, — произносит она, — я бы очень хотела принять ванну.

Снейп удивленно моргает, но потом, кажется, приходит в себя. Он стремительно обходит кровать и открывает для нее дверь. Луна велит своему креслу скользнуть на другой конец комнаты, где оно сначала останавливается, а затем плавно вплывает сквозь открытую дверь.

За дверью она слышит тихий протяжный смешок, затихающий практически мгновенно. Луна дает креслу команду опуститься на пол, после чего поднимается и в нерешительности встает перед зеркалом. Отражение, которое она видит... вызывает в ней некое беспокойство, что само по себе кажется чем-то новым, однако ей придется проанализировать это чуточку позже, поскольку сейчас она слишком поглощена тем, что видит перед собой, чтобы думать еще и о том, какие чувства она может испытывать по этому поводу.

Левая сторона ее лица испещрена… шрамами, хотя Луна считает, что это определенно не то слово, которое моментально приходит на ум. От уголка рта до краешка глаза ее кожа выглядит гладкой и лоснящейся, окрашенной в тот же тусклый, нежно-розовый оттенок, который она видела когда-то внутри морских раковин. Остальная часть ее лица смотрится заметно бледнее, чем она когда-либо видела раньше, если не считать темных кругов под глазами. Волосы выглядят спутанными и взъерошенными, а с левой стороны выглядывает опаленная прядь, кажущаяся намного короче всех остальных.

Луна сбрасывает с себя халат, который дал ей профессор Снейп, и методично начинает расстегивать пуговицы на ночной рубашке. Их слишком много, причем все они очень маленькие; она снова задается вопросом, как та вообще оказалась на ней. У ее собственных ночных сорочек довольно глубокий вырез, потому что она часто ворочается во сне, а те, что застегиваются у самого горла, обычно перекручиваются и порой вызывают удушье. Она расстегивает ночную рубашку до пояса, потом распахивает ее и смотрит на длинный, идущий наискось шрам, рассекающий бледную кожу грубой красной линией. Она поднимает руку, чтобы дотронуться до него; шрам кажется горячим, даже обжигающим, и вспыхивает от боли, стоит ей только прикоснуться к нему. Рубец тянется от середины ключицы до самого пупка. Она и не подозревала, что можно получить такую страшную рану и при этом остаться в живых.

Еще пару секунд Луна смотрит на свое отражение, а после отворачивается от зеркала. Она позволяет ночной рубашке соскользнуть с ее плеч, после чего направляет палочку в ванну, и та мгновенно начинает наполняться чистой горячей водой. Еще немного поразмыслив, она добавляет мыльных пузырей. Ей приходится проделывать невиданные чудеса эквилибристики, чтобы просто опуститься в воду; она дважды была готова позвать на помощь профессора Снейпа, но вовремя спохватывается, поняв, как это будет выглядеть со стороны. У нее понемногу начинает кружиться голова; она предполагает, это все из-за пара и горячей воды. Лежа в ванне, она полностью расслабляется, позволяя своему телу мерно покачиваться на поверхности. Так становится проще ни о чем не думать. Снейп считает, что ее навестит отец. С чего бы ему так думать? Неужели ему кто-то написал? Луне кажется маловероятным, что ее отец решит открыть письмо, адресованное лично ему, а не в «Придиру», а уж тем более ответить на него. Профессор Снейп, скорее всего, просто предполагает такую возможность; пожалуй, это вполне естественно для человека, который никогда не встречался с ее отцом. Луна закрывает глаза и погружается в воду так, что на поверхности торчит только кончик ее носа. А еще мистер и миссис Уизли собираются навестить Гарри. Ему будет очень приятно. Правда, миссис Уизли порой заставляет Луну чувствовать себя немного неуютно; с тех пор, как умерла ее мама, миссис Уизли регулярно приходила к ним в течение нескольких месяцев, а потом ее визиты прекратились. Ей кажется, что миссис Уизли чувствует себя виноватой за то, что не может поддерживать с ней связь, поэтому она не выглядит такой веселой и жизнерадостной, когда видится с ней. Но в том, что она заботится о Гарри, Луна даже не сомневается, поэтому хорошо, что они увидятся.

Спустя несколько минут она вылезает из воды, так как идея заснуть в ванне кажется ей несколько неразумной. Подняться на ноги оказывается не столь затруднительно, как было поначалу, вот только делает она это слишком быстро и за свою неосторожность зарабатывает слабое помутнение в глазах. Луна выходит из ванны, применяя несколько высушивающих заклинаний, после чего снова натягивает свой халат. Пелена перед глазами не отступает, только теперь к ней добавляется еще и странное покалывание в теле, чем-то напоминающее легкую дрожь. У нее нет желания упасть в обморок прямо в ванной и при этом разбить себе голову, но возвращаться в комнату в одном только халате, чтобы попросить помощи, она тоже не хочет. Луна опускается в парящее кресло и начинает наклоняться вперед, чтобы положить голову на колени, но стоит ей только чуть-чуть пошевелиться, как нестерпимая боль, словно острый нож, вонзающийся прямо в сердце, пронзает ее насквозь настолько сильно и внезапно, что она невольно вскрикивает. Очень медленно она снова выпрямляется; боль начинает понемногу ослабевать, но, тем не менее, до конца не проходит.

Раздается громкий, настойчивый стук в дверь.

— Мисс Лавгуд? — доносится до нее. — С вами все в порядке? Мисс Лавгуд, пожалуйста, ответьте.

Луна крепко сжимает подлокотник зачарованного кресла и сильно зажмуривается.

— Да, профессор, — с трудом выговаривает она, как надеется, нормальным голосом. — Я в порядке, только не могли бы вы попросить кого-нибудь из эльфов принести мне сменную одежду из моей факультетской спальни?

Этот разговор кажется ей ужасно утомительным, поэтому под конец она оказывается без сил, однако продолжает оставаться в сознании, слыша, как Снейп говорит, что выполнит ее просьбу. По прошествии пяти минут, которые Луна проводит, сидя в своем кресле и размышляя, не умрет ли она, у ее ног появляется маленький чемоданчик; открыв который, она обнаруживает три аккуратно сложенные и упакованные смены белья.

Она одевается так быстро, как только может, хотя, по сути, делает это очень медленно; ей начинает казаться, что у нее вот-вот остановится сердце. Она даже не пытается поднять свой чемоданчик, чтобы перенести его в комнату. Когда Луна открывает дверь, она видит, что Снейп сидит уже на новом кресле возле камина, недалеко от изножья кровати, где дремлет Гарри, и выжидательно наблюдает за тем, как она проплывает обратно к своей постели.

— Мне кажется, это было ошибкой, — говорит она Снейпу, приподнимаясь и неуверенно пересаживаясь с кресла на кровать.

— Надеюсь, вы не поранились? — спрашивает Снейп, поднимаясь и делая шаг по направлению к ней, в то время как она откидывается на подушку, даже не удосужившись скользнуть под одеяло. За время ее короткого отсутствия постель была заново заправлена.

— Нет, — отвечает Луна. — Но я чувствую себя... очень странно.

Снейп подходит и встает рядом с ее кроватью, но у Луны даже нет сил поднять на него глаза.

— Я предполагаю, что сюда в любой момент могут пожаловать гости, — произносит Снейп с какой-то вопросительной ноткой.

Луна кивает.

— Поэтому я и сотворила летающее кресло, — говорит она. — Так я смогу выскользнуть из комнаты и дать Гарри возможность поговорить с мистером и миссис Уизли с глазу на глаз.

— Я могу предоставить вам гостиную, если вы тоже захотите поговорить со своим отцом наедине.

Луна складывает руки на коленях.

— Самое забавное в том, — говорит она, — что мой отец не из тех, кто склонен замечать других людей, даже если они находятся рядом.

— В том числе и вас? — спрашивает Снейп.

Луна улыбается про себя, но ей кажется, что он все равно это видит.

— Это зависит от обстоятельств.

— Моя мать была такой же.

Сучок на одном из каминных поленьев внезапно лопается со звуком, напоминающим маленький взрывающийся котел.

Сонная дремота окутывает Луну, точно теплый ветерок; она откидывается на подушку и закрывает глаза.

— Я разбужу вас, когда снова настанет время принимать зелье, — говорит Снейп, стоя над ней.

— И если придет мой отец, — сонно добавляет она.

Вокруг нее воцаряется тишина, а когда она погружается в сон, то слышит голос Снейпа:

— Да, — произносит он одновременно насмешливым, тихим и каким-то необычайно добрым голосом, — когда придет ваш отец.

Захлопнув книгу и опустив ее на стол, Снейп устало вздыхает, сжимая переносицу. Практически в то же мгновение раздается стук в дверь, на который он даже не реагирует.

Снейп сидит за обеденным столом вот уже два до ужаса бессмысленных часа, не в состоянии сосредоточиться ни на проверке работ, ни на какой-либо другой бумажной работе, накопившейся за время его отсутствия на посту преподавателя. Всевозможные отвлекающие и бесполезные мысли мешают ему нормально сконцентрироваться. В конце концов, он ловит себя на том, что размышляет над утренним разговором с Луной дольше, чем готов в этом признаться. Он в очередной раз задается вопросом: будет ли профессионально с его стороны отправить Ксенофилиусу Лавгуду письмо, прикрепленное жесткой формулировкой.

Разумеется, такое будет непозволительно, поэтому он моментально отбрасывает эту мысль. Однако сам факт того, что он испытывает подобное искушение, приводит его в замешательство. Казалось бы, как только нарушается десятилетняя политика невмешательства, так стремление... исправить упущения родителей своих учеников становится практически неудержимым. Он обвиняет в этом обстоятельства, вынудившие его из-за политических соображений закрывать глаза на многое во время своего пребывания на посту главы Слизерина. Не сказать, что большинство его студентов были по-настоящему избалованными принцами и принцессами, в отличие от их одноклассников с других факультетов, но всегда присутствовали один или два человека, привлекавшие его внимание по причинам, которые, как он считает, ускользают от большинства других преподавателей. Этим студентам он всегда уделял чуть больше внимания; протягивать руку помощи не в его стиле, однако немного дополнительной поддержки в Защитных и Оглушающих заклинаниях может сослужить им хорошую службу при правильном их применении. Но, судя по всему, какая-то его часть всегда хотела шагнуть дальше и шепнуть пришедшему к своему чаду родителю пару тщательно подобранных словечек, давая понять, что за ним пристально наблюдают. Вне всякого сомнения, это та самая часть, которая помнит, как выглядел его нос перед тем, как отец сломал его в первый раз.

Снейп закрывает глаза и проводит рукой по лицу, словно желая избавиться от паутины своих грез. Есть вопросы, которые еще предстоит решить, но, к счастью, некоторые из них относятся к разряду конкретных действий, а не к сфере принятия желаемого за действительное. К примеру, им еще предстоит разобраться с Верноном Дурслем, но пока Дамблдор не проявлял особой снисходительности в отношении его планов касательно этого человека. И, несмотря на то, что Снейпа это всячески выводит из себя, он понимает, что, возможно, Дамблдор и сам не знает, как с ним поступить. Хотя Снейпу не составляет особого труда представить еще один или два подходящих варианта расправы над Дурслем, он все еще достаточно объективен, чтобы признать, Дамблдор вряд ли их одобрит. Настоящая трудность — та, с которой даже Снейпу тяжело смириться, несмотря на его многолетний опыт сталкиваться лицом к лицу с неприятной правдой — заключается в том: что бы Дамблдор или он ни решили сделать с Дурслем, этого все равно будет недостаточно, либо время для этого уже упущено. Тот вред, который тот причинил Гарри, пусть если даже и не совсем, но достаточно непоправим. Если бы только у него было больше времени все обдумать, исправить прошлое, эта мысль не казалась бы ему такой горькой. Однако на это уже нет времени. Назревает война. Темные тучи сгущаются на горизонте, и Снейп прекрасно осознает, что наступают времена, когда даже его никчемная опека будет недоступна для Гарри.

Снейп так глубоко поглощен этими мрачными мыслями, что только с очередным громким стуком в дверь понимает, ему нужно ее открыть. Но даже тогда он двигается очень медленно.

— Добрый день, Северус, — с оживленной улыбкой приветствует его Молли Уизли, проходя мимо в приемную его покоев. — Как ты поживаешь?

— Вполне терпимо, спасибо, — выцеживает Снейп. — Артур, — добавляет он, кивая более высокой фигуре, стоящей позади нее.

— Снейп, — отвечает на приветствие Артур Уизли, переступая порог вслед за женой. — Как я понимаю, тебя назначили сиделкой.

— Что-то вроде этого, — холодно отвечает Снейп. Он сознает, что в другой ситуации, возможно, возмутился бы такой фамильярности, однако сейчас его единственная задача — как можно скорее проводить Уизли к Гарриной постели и вернуться к решению вопросов касательно будущего этого подростка. — Поттер в кровати, где и должен оставаться; думаю, он еще не уснул. Однако мисс Лавгуд сейчас отдыхает и крайне нуждается в покое. Ее полог опущен, к тому же я наложил средние Заглушающие чары, однако должен вас все же попросить по возможности ее не беспокоить.

— Что, Луна? — удивленно спрашивает Артур, соответствуя недоумевающему выражению на лице Молли. — Она тоже здесь?

Снейп замирает, мысленно проклиная Дамблдора. Он надеялся, что директор предупредил их. В самом деле, он действительно рассчитывал на это.

— Боюсь, у меня нет времени объяснять, — изворачивается он и направляется в спальню, в надежде, что они поймут намек и последуют за ним, — но я уверен, Поттер с радостью ответит на все ваши вопросы.

Снейп быстрым движением распахивает дверь в спальню, предвкушая, что Гарри все же пренебрег указаниями мадам Помфри, тем самым предоставив повод зачитать ему нотацию и доказать Уизли, что он подходит на роль сиделки не больше, чем бешеный барсук. Увы, он находит Гарри послушно лежащим на кровати и читающим учебник Трансфигурации. Он поднимает голову, с любопытством глядя на Снейпа. Невзирая на его желание оказаться сейчас в другом месте, Снейпа на удивление греет тот факт, что в выжидательном взгляде Поттера нет ни тени содрогания. Вопреки всем тем событиям, случившимся за последние две недели, Гарри каким-то непостижимым, но приятным образом, стало значительно лучше.

— У вас гости, Поттер, — объявляет Снейп, когда Уизли приближаются к двери. Гарри уже открывает рот, чтобы что-то сказать, но Снейп, жестом пригласив Уизли войти, быстро ныряет обратно в коридор, не желая становиться свидетелем чрезмерной материнской заботы Молли Уизли, это больше, чем может выдержать взрослый мужчина. Артур не в счет; по всей вероятности, этому человеку было известно, на ком он женился.

* * *

Спустя двадцать минут Снейп слышит, как за его спиной открывается дверь спальни. С большим трудом ему удается не вздрогнуть и не поднять палочку. Прошла уже неделя, а он все еще не привык к посторонним звукам, исходящим от других людей, разгуливающих в его покоях. Он сидит молча, прислушиваясь к тяжелым шагам на каменном полу.

— Артур, — ровным голосом произносит Снейп. Тот рассеянно бредет на кухню, проходя мимо Снейпа к столу, кажется, даже не замечая его. Артур удивленно поднимает глаза при звуке его голоса, в то время как Снейп ботинком отодвигает кухонный стул от стола. Несмотря на то, что он никогда не общался с другими членами Ордена, он всегда с опаской относился к старшим Уизли, в частности, к Артуру, однажды заехавшему Люциусу Малфою по носу, тем самым подарив Снейпу мысленный образ, который скрасит его жизнь до самой смерти.

— Северус, — произносит Артур, усаживаясь за стол. В его теле чувствуется своего рода усталое облегчение, когда он со вздохом откидывается на спинку стула.

— Выпьешь чего-нибудь? — спрашивает Снейп в надежде, что ответом будет «да», в таком случае у него появится повод налить что-нибудь и себе.

— Нет, спасибо, — отвечает Артур. Его пальцы смыкаются на резных подлокотниках деревянного стула, и он устремляет свой взгляд на огонь в другом конце кухни. Снейп распознает признаки того, когда человек готовится сказать что-то, чего на самом деле не хотел бы говорить, поэтому он просто сидит молча и ждет, когда тот все же решится.

— Гарри пострадал, — наконец произносит Артур. Он делает паузу, глядя Снейпу прямо в глаза. Тот моргает в знак согласия. — Рон упоминал нечто такое в своем письме — про то, как они с Луной подрались с… некими студентами из Слизерина. Но ведь дело тут не только в этом, я прав?

Снейп смотрит на сидящего рядом мужчину, понимая, что в отличие от директора, обещавшего Гарри никому не рассказывать о событиях последних двух недель, лично он не давал Поттеру подобной гарантии. Расскажи он сейчас все Артуру Уизли, сделает ли он тем самым лучше или же, наоборот, только навредит этим Гарри? Снейп не уверен, что сейчас он в том положении, чтобы решать подобные вопросы.

— Поттер не особо пострадал во время вчерашней потасовки, — осторожно говорит он, — в основном это мисс Лавгуд получила значительную долю повреждений.

Артур одаривает его заинтересованным взглядом, который, по мнению Снейпа, довольно легко истолковать, вот только он не в том настроении, чтобы как-то на это реагировать; если Артур хочет знать, когда имя Гарри перестало вызывать мгновенную и бездумную язвительность, слетающую с губ Снейпа, ему придется спросить об этом кого-то другого.

— Я чувствовал, что с ним было что-то не так, когда он приехал к нам в конце лета, — говорит Артур, снова переводя взгляд на огонь. — Рон не мог усадить его на метлу ни за какие галеоны. И он был... тихим. Не то чтобы он никогда таким не был, но было видно, что с ним что-то не так.

Снейп ничего не отвечает, но Артур, похоже, уже все для себя решил. Снейп поражается проницательности этого человека. Артур проводит рукой по лицу и наклоняется вперед, упираясь локтями в колени.

— Как только я увидел этого дядю, то сразу понял, что посылать Гарри обратно будет ошибкой, — говорит он. — Я говорил Дамблдору, что его стоит привести из Хогвартса прямо к нам. Но он ответил, что по определенным причинам Гарри должен оставаться с ними. Да и к тому же он регулярно нам писал.

Артур беспомощно разводит руками.

— Мне… дали понять, — осторожно произносит Снейп, — что его родственники проверяли все письма перед отправкой.

Артур поджимает губы, еще больше подчеркивая сходство со своим младшим сыном, и на мгновение отводит свой взгляд.

— И как, Дамблдор что-то предпринимает по этому поводу? — спрашивает он после долгого молчания.

— Если желаешь узнать подробности, тебе следует обратиться за этим напрямую к директору, — «А если он тебе что-то расскажет, то будь добр сообщи мне».

Спустя минуту Снейп добавляет:

— Он уведомил меня, что к следующему лету будут предприняты иные меры касательно Гарриного проживания.

— Что ж, — довольно тихо произносит Артур, — во всяком случае, это уже кое-что.

Они сидят молча еще с минуту: Снейп делает вид, что изучает стопку студенческих работ, сложенных перед ним, а Артур тем временем, скрестив ноги, разглядывает ковер.

— Все дело в том… когда живешь в такое время, — неожиданно говорит Артур, заставляя Снейпа поднять на него глаза, — порой начинаешь задумываться: а что ты станешь делать, когда принесешь ребенка в этот мир. Тебе хочется думать, что ты сможешь их защитить… ты говоришь себе, что сделаешь это… но на самом деле... — тяжело вздохнув, Артур замолкает.

Снейп чувствует, что неловко краснеет.

— Что верно, то верно, — слабо отвечает он.

Артур поднимает голову и неожиданно улыбается.

— Извини, — говорит он, — а мы все еще притворяемся, что тебя это не касается? Да? Должно быть, я ошибся.

Снейп ошеломленно смотрит на него, но, прежде чем кто-то из них успевает что-либо ответить, дверь открывается и в нее входит Молли Уизли.

— Дорогой, нам пора, а то мы опоздаем в Большой зал, — бодро произносит она слегка напряженным голосом, когда оба мужчины поднимаются на ноги. — Мне еще нужно поговорить с Дамблдором. Причем основательно.

Артур и Снейп обмениваются понимающими взглядами.

— Тогда идем, — произносит Артур, беря Молли под руку.

— Ты придешь туда, Северус? — спрашивает Молли.

— Не могу сказать, — отвечает Снейп и провожает своих посетителей, с немалым облегчением закрывая за ними дверь.

* * *

Гарри откидывается на спинку кровати и смотрит в потолок, прислушиваясь к звукам из соседней комнаты, пока мистер и миссис Уизли уходят, а Снейп закрывает за ними дверь. Хотя физически он ощущает себя намного сильнее, чем в течение последних нескольких недель, в эмоциональном плане, однако он чувствует боль, ушибы и истощение, словно над ним поработала банда Пожирателей Смерти с дубинами и какими-то необычными боевыми оглушающими заклинаниями. Нет сомнений, что миссис Уизли желает ему только добра, и, безусловно, он был рад увидеться с ней, по крайней мере, вначале, но осторожная, сдержанная манера, с которой та пританцовывала вокруг вопросов, которые явно хотела задать, делала весь разговор с ней крайне неловким. Впрочем, он сомневается, что ситуация стала бы лучше, расскажи он ей все как есть, это только расстроило бы ее еще больше, поэтому он просто терпел все это, как мог, пока ей не пришло время уходить на обед к Рону и Джинни.

— Мы скоро снова увидимся, Гарри, — обещает миссис Уизли, выходя из комнаты. Гарри ясно видит ее встревоженное выражение даже сейчас, когда она уже ушла, точно остаточное изображение, выжженное в его глазах из-за слишком долгого любования на солнце.

Несколько долгих минут он лежит, уставившись в полог над своей головой, прежде чем дверь снова открывается, заставляя его вздрогнуть. Но в этот раз это всего лишь Снейп, прибывший с их обедом и еще одним зельем для Луны. Его появление напоминает Гарри о том, что он хотел у него кое-что спросить.

— Профессор, — обращается он к стоящему спиной Снейпу, занятому какими-то приготовлениями, — я бы хотел пригласить сегодня после ужина Рона и Гермиону всего лишь на час и только.

— Хотя обстоятельства и сговорились назначить меня на роль вашей сиделки, — сухо произносит Снейп со стороны прикроватного столика, где он добавляет каплю какой-то жидкости в открытый флакон, — я еще не настолько унижен, чтобы претендовать на роль вашего секретаря.

Гарри краснеет.

— Я хотел сказать...

— Я прекрасно понял, что ты хотел сказать, — Снейп работает молча еще минуту, затем передает пузырек Луне, которая принимает его с милой улыбкой, а осушает уже с гримасой. — Я склонен предположить, что на сегодня у тебя было достаточно посетителей, — говорит он, принимая пустой флакон. — Однако час, может, больше в компании мисс Грейнджер пойдет только на пользу твоим попыткам нагнать пропущенные занятия, — он приподнимает бровь. — О, только не говори мне, что внезапно передумал?

Гарри быстро меняет выражение лица.

— Нет, сэр.

— Тогда можешь сообщить мисс Грейнджер и мистеру Уизли, что они приглашены сюда к восьми часам. В это время я буду, — он прочищает горло, — как раз очень занят в своем кабинете, так что они могут остаться здесь до комендантского часа.

— Спасибо, профессор, — говорит Гарри. Он поворачивает голову набок и смотрит на Луну. — Ты ведь не против, Луна? Что Рон с Гермионой придут сюда?

— Ох, нет, — быстро отвечает она. — Я так много спала, что даже мои сны стали ужасно скучными.

Гарри сильно прикусывает себе щеку, чтобы не рассмеяться. Выражение лица Снейпа остается столь же серьезным, как и всегда, но на мгновение Гарри уверен, что видит, как дергается уголок его рта.

— Интересно, сегодня хорошая погода? — спрашивает он, чтобы сменить тему. — У меня такое чувство, будто я уже несколько месяцев не выходил на улицу.

Снейп слегка равнодушно пожимает плечами.

— Боюсь, тебе придется обратиться за этой информацией к кому-то другому. Я редко выхожу на улицу без причины. А с тех пор, как начало квиддичных матчей было отложено, пока гриффиндорский капитан снова не сможет передвигаться самостоятельно...

— О, — Гарри моргает. Забавно, но в последние дни он почти не думал о квиддиче. От беспокойства у него начинает сводить живот. — А я... я смогу играть в этом году?

— До тех пор, пока ты продолжишь делать то, что тебе говорят, нет никаких причин, по которым ты не смог бы вернуться к привычной жизни через неделю-другую, — Снейп колеблется, точно собираясь сказать еще что-то, но потом передумывает и отводит глаза. Гарри следует за его взглядом и понимает, что Снейп, вероятно, тоже задается вопросом, а будет ли такое утверждение верно и для Луны.

Гарри внезапно охватывает воспоминание: Луна, стоящая на коленях посреди коридора, в котором ее сбили с ног по дороге в Большой зал, она же, изучающая свои покрасневшие ладони, а после собирающая разбросанные книги. Ее волосы беспорядочно спадали на лицо, сияя золотом в лучах утреннего солнца, просачивающегося сквозь высокие стрельчатые окна. Однако здесь, в тусклом свете подземелья, Луна выглядит бледной, а ее волосы растрепались у лица, как солома в пасхальной корзинке. Он чувствует внезапный яростный укол возвращающегося гнева на всех, кто виноват в том, что причинил ей боль — в том числе и самого себя.

— Профессор, — медленно говорит Гарри; идея приходит в его голову настолько быстро, что он с трудом может подобрать слова для ее объяснения, — а мы не могли бы... я имею в виду, может, можно…

Снейп смотрит на него, приподнимая бровь.

— Можно что, Поттер?

— Можем ли мы выйти на улицу совсем ненадолго? Всего лишь на час. Или меньше, все равно. Я знаю, что мы не должны вставать и все такое, — поспешно добавляет он, отвечая на все более и более язвительный взгляд Снейпа, — но... разве у волшебников нет инвалидных колясок или чего-то вроде этого?

Еще до того, как слова слетают с его губ, Гарри догадывается, что Снейп ответит на этот счет, но все это рушится в тот момент, когда Луна радостно восклицает:

— Ох, да, это было бы просто прелестно, — произносит она, и два ярких пятна высоко на ее щеках вспыхивают румянцем. — Я уверена, Парящие чары, которые я использовала на кресле, вполне подойдут для чего-нибудь более крупного.

Выражение лица Снейпа сразу же смягчается до чего-то менее ироничного, но не совсем уступчивого.

— Это повлечет за собой большие неприятности без каких-либо серьезных на то причин, — говорит он, адресуя свой ответ Гарри.

— Это бы нас взбодрило, — бесстрашно восклицает Гарри. — К тому же мадам Помфри всегда говорит, что люди быстрее выздоравливают, когда у них приподнятое настроение.

— Мы могли бы устроить пикник! — снова восклицает Луна.

— Разумеется, — произносит Снейп, возможно, не так насмешливо, как если бы он говорил это Гарри, впрочем, не без шпильки. — И если вы окончательно покалечитесь, то будете утешать себя тем, что это было сделано ради благого дела.

— О да, — выдыхает Луна, как всегда невосприимчивая к сарказмам Снейпа, — солнечный свет — это чудесная причина.

Снейп закрывает лицо длинной бледной рукой, красноречиво выражая свое раздражение. Гарри смотрит на Луну. Она встречается с ним взглядом и подмигивает, пока Снейп не видит. Гарри открывает рот от изумления; спустя секунду он уже впивается пальцами в матрас, чтобы не рассмеяться.

Когда Снейп, наконец, снова заговаривает, его голос выражает крайнее недовольство.

— Несмотря на бесспорный опыт Поттера в области медицины, — говорит он им, наклоняясь к камину, — я все же предпочту передать этот вопрос мадам Помфри.

Но если Снейп надеялся, что мадам Помфри избавит его от подобной участи своим неловким отказом в их просьбе, то его ждет разочарование. Она молниеносно поддерживает идею Луны и с воодушевлением берет на себя всю ответственность за организационные приготовления, что, в конечном итоге, приводит Гарри с Луной на диванчики, расположенные в теплицах профессора Спраут. Гарри уже готовиться, что Снейп сдастся и оставит их одних, но вместо этого тот следует за ними. Когда ассистенты мадам Помфри расставляют их кровати на участке гравийной дорожки, он наколдовывает себе стул, ставя его между ними, и вытаскивает из внутреннего кармана жилета книгу с таким видом, будто готовится к утомительной интерлюдии.

Гарри никогда раньше не видел эту часть теплиц, а вот Невилл вне всякого сомнения должен был ее видеть. Место, в котором они находятся, обнесено стеной, полностью опутанной цепкими лианами — хотя нет, понимает он, нервно оглядываясь вокруг, это Дьявольские силки. Несмотря на то, что поблизости не растет никаких цветов, их аромат все же наполняет это место, а из глубины какого-то плотного засеянного участка доносится богатый, пряный, землистый запах, который Гарри моментально определяет.

— Профессор Спраут выращивает помидоры? — удивленно спрашивает он.

Снейп выгибает бровь, глядя на него поверх своей книги.

— А ты представлял, что домовые эльфы отправляются на рынок за несколькими сотнями бушелей⁽¹⁾ свежих продуктов, которые Хогвартс потребляет каждую неделю? — сухо интересуется он.

— По правде сказать, я никогда об этом не думал, — отвечает Гарри. Несмотря на то, что в воздухе царит приятная прохлада, солнце по-прежнему высоко стоит над землей, и это больше напоминает лето, чем быстро приближающуюся осень. Он хочет насладиться этим временем, проведенным вне замка, но ветерок, окутывающий его, подобен неизвестному, дьявольски действенному сонному газу. — Раньше я выращивал помидоры, — рассеянно продолжает он. — Ну, формально их выращивала тетя Петуния, но обычно сажал их я. И поливал. И пропалывал, и срывал с них жучков, — он делает глубокий вдох. — Какой приятный запах.

— И как, хороший был урожай? — спрашивает Снейп, глядя на него с легкой усмешкой на губах.

— Чего, помидоров? Еще бы, тетя Петуния часто выигрывала за них призы. Ну, она даже привыкла к этому. Честно говоря, когда я был ребенком, мне кажется, я использовал стихийную магию, чтобы отгонять этих жуков. Казалось, все, что мне нужно было делать, это просто пристально смотреть на них, и они исчезали. Я считал, что этим отпугиваю их.

К концу этой речи он переводит свой взгляд на Снейпа. Но совершенно не понимает, что за выражение сейчас на лице у професора — это нечто среднее между улыбкой и недоверием. Гарри краснеет, потом просто улыбается в ответ.

— Держу пари, «Ежедневный Пророк» отправил бы вас на заслуженный отдых, расскажи вы им об этом, — говорит он. Снейп насмешливо фыркает в знак согласия, а потом снова опускает глаза в книгу.

Гарри тоже взял с собой книгу, но пока он не может заставить себя сосредоточиться на ней. Вместо этого он оглядывается вокруг, останавливая свой взгляд на Луне, которая сразу же после того, как ее перенесли в оранжерею, уснула с улыбкой на лице и солнечными зайчиками в волосах. Гарри тоже невольно улыбается. Но потом улыбка так же быстро исчезает с его лица, когда он вспоминает, что именно хотел спросить час назад, в комнатах Снейпа.

— С Луной ведь все будет хорошо? — тихо произносит он. — Я помню, вы говорили, что она поправится, но сегодня вы кажетесь чем-то взволнованым.

Снейп долго не отвечает, но после отрывает глаза от книги и смотрит на Луну.

— Она не так быстро восстанавливается, как мне бы того хотелось, — наконец признается он. — Со временем она поправится, если только не подхватит какую-нибудь инфекцию. В ее состоянии это может быть крайне опасно.

Гарри не может придумать, что на это ответить; в любом случае, довольно сложно говорить, когда тебе сдавливает горло.

— Я собирался намекнуть ее отцу, что ей мог бы пойти на пользу недельный отдых у себя дома, — продолжает Снейп, — но поскольку он отказался прибыть этим утром, я не до конца представляю, как действовать дальше.

— А разве ее отец не знает о случившемся? — спрашивает Гарри, заставляя себя лежать неподвижно. Его первым желанием было возмущенно вскочить на кровати, но пронзительная боль, вступившая в спину, как только он напряг плечи, показала ему, насколько это может быть неразумно.

— Мне лишь известно, что директор сообщил ему об этом, — произносит Снейп. — Полагаю, у него возникли некие обстоятельства, помешавшие получить это письмо, — однако тон его голоса говорит Гарри, что он совсем иного мнения о том, что, скорее всего, произошло.

— Так значит, он просто... слился? — предполагает Гарри.

Снейп отвечает не сразу. Вместо этого он поворачивается и смотрит на Гарри с таким выражением лица, что тому хочется спрятаться за соседний куст.

— Как так? — с притворным недоверием в голосе произносит Снейп. — Ты одобряешь его поведение?

Гарри недоверчиво смотрит на него.

— Конечно, нет! — взрывается он. — Луна пострадала. Ее отец обязан быть здесь!

— Прошу меня простить, — выражение лица Снейпа сменяется решительным безразличием, — но у меня сложилось впечатление, будто ты считаешь, что взрослые не обязаны проявлять достойное уважение к детям, о которых заботятся.

Гарри несколько секунд пристально смотрит на Снейпа, не в силах связно сформулировать свои мысли. Он чувствует, как кровь приливает к его лицу. Он хочет сказать сначала одно, потом другое.

— Это разные вещи, — наконец произносит он.

Свирепость, читающаяся в глазах и голосе Снейпа в тот момент, когда тот поворачивается к нему, кипя от злости, застает его врасплох.

— Это ровно одно и то же, — говорит ему Снейп низким, напряженным голосом. — Вот, что ты должен понять. По моим меркам, между тобой и Луной нет никакой разницы, — Гарри широко распахивает глаза; он впервые слышит, как Снейп называет Луну по имени. — Взгляни на тот гнев, который испытываешь по отношению к отцу Луны за то, что он бросил ее в таком состоянии. А теперь представь, что бы ты почувствовал, если вдобавок к этому пренебрежению он бы избивал ее и морил голодом… заставлял работать до изнеможения и запирал в чулане, — голос Снейпа холодный и отрешённый, поразительно противоречащий суровому выражению его лица. — Представь, что бы ты почувствовал в этом случае… умножь на тысячу… Ты уже начинаешь понимать глубину тех чувств, что я испытывал к Вернону Дурслю за то, как он обращался с тобой.

К концу речи Снейпа между ними воцаряется молчание, которое Гарри долго не решается прервать. Птица, сидящая на ветвях прямо у них над головой, с криком вырывается из своего укрытия под шквальные взмахи собственных крыльев. Гарри вскидывает голову, глядя на то, как она улетает, а после снова обращает свой взгляд в никуда, его лицо пылает, а мысли вихрем проносятся в голове.

Наконец, вновь почувствовав способность говорить, он прочищает горло.

— А разве это все не меняет, — говорит он, — потому что Луна — девушка? И что она… ну, знаете… Луна?

— Естественно, меняет, — отвечает Снейп. Гарри удивленно смотрит на него. Он ожидал, что Снейп будет отрицать любые подобные чувства. — Точно так же все меняет и тот факт, что когда Дурсль взял тебя к себе, ты был еще младенцем, — Снейп поворачивает голову к Гарри, который уже жалеет о том, что поднял эту тему. — Если бы тебя воспитывали в должной манере, — продолжает Снейп, — и Дурсль прямо сейчас подошел бы к тебе и ударил прямо по лицу, я бы почувствовал, самое большее, легкий испуг. Мне бы не пришлось испытывать тревогу за тебя. Осмелюсь предположить, ты бы сам задался вопросом, какое право он имеет относиться к тебе с подобным неуважением. Вот только он воспитал тебя так, чтобы ты считал себя... расходным материалом. И даже чувствительной и эксцентричной натуре Луны не сравниться с этой уязвимостью.

— Если бы он попытался сейчас меня ударить, я бы его остановил, — произносит Гарри.

— Неужели? — Снейп кладет книгу на колени, закладывая пальцем нужную станицу.

— Я серьезно, — Гарри краснеет, чувствуя скептицизм Снейпа. — Тогда все было по-другому. Я его никак не ожидал, да и к тому же в моей голове творилось что-то странное из-за этого зелья. Я был уверен, что это просто очередной кошмар, пока он не схватил меня за горло.

— Видит Небо, у меня нет желания тебе не верить, — говорит Снейп.

— И все же вы не верите, — договаривает за него Гарри.

Снейп не отвечает, но его молчание говорит само за себя.

Проходит несколько долгих минут. Снейп возвращается к своей книге; в конечном счете, Гарри делает то же самое. Все то время пребывания в постели он использовал на то, чтобы разобраться с набором книг по защите, подаренным ему Сириусом и Ремусом в прошлое Рождество, и по большей части это было простое и увлекательное чтение, однако книга, которую он читает сейчас, охватывает сложные ритуальные контрзаклинания, защитные чары, проклятия и другие слова, которые Гарри даже не знает, как произносить. Она тяжело читается, и ему сложно как следует над ней сосредоточиться; его мысли в большинстве своем все еще заняты волнующим сценарием, который Снейп расписал перед ним пару минут назад. Гарри ловит себя на том, что представляет, как дядя Вернон огибает садовую стену, вытягивает руки перед собой и, клацая пальцами, надвигается прямо на него, при этом по-мультяшному выпуская гневное облачко пара. Это напоминает ему Гомера, преследующего Барта в одном из эпизодов «Симпсонов». Гарри едва сдерживает смех. Снейп, возможно, и находился одной ногой в маггловском мире, когда учился в школе, только Гарри уверен, попытка объяснить юмор в данной ситуации только заставит Снейпа обеспокоиться о нем еще больше.

И, тем не менее, Гарри не знает, как бы он поступил.

— Мой дядя все еще в замке? — спрашивает он, покосившись на Снейпа.

Если бы он не провел последнюю пару недель в тесном контакте с этим человеком, Гарри, скорее всего, никогда бы не уловил, как Снейп едва заметно напрягся, прежде чем ответить.

— Да, полагаю, директор все еще прячет его в каком-нибудь укромном месте, — осторожно произносит он слегка небрежным тоном. — Если ты желаешь получить более конкретную информацию, то советую обратиться за ней к профессору Дамблдору.

— А вы не знаете, что он планирует с ним сделать? — осторожно спрашивает Гарри.

— Нет, не знаю, — отвечает Снейп, и Гарри удивляется, не услышав в его голосе ничего, кроме усталости. — Но я бы очень хотел это узнать. Возможно, тогда мне было бы гораздо легче уснуть.

Гарри продолжает поглядывать на него еще с минуту, в то же время не отрывая голову от книги. А после, еще более смущенный, чем прежде, он, преисполненный новой решимости, возвращается обратно к своей книге.

В следующий раз, когда он поднимает голову, приходит пора уходить, и ассистенты мадам Помфри возвращаются, чтобы перенести их обратно в замок. Гарри не сводит глаз с затылка Снейпа, вышагивающего впереди их процессии, и размышляет о том, как же он выглядит в глазах профессора, высечен ли его образ в камне, или все еще есть возможность создать себя более похожим на того, кем он хочет быть.

1) Бушель — единица объема, используемая в английской системе мер. Применяется в основном для измерения сельскохозяйственных товаров, а не для жидкостей.

Вернуться к тексту

22 сентября 1996 года

Снейп направляется за следующей порцией зелья для восполнения крови, в то время как ассистенты Помфри уводят детей в его... в их... черт, в его комнаты и помогают Луне вернуться обратно на кровать. Он дожидается, пока они не уйдут, после чего молча относит пузырек с зельем Луне. Когда та тянется за ним, Снейп с удовлетворением отмечает, что ее руки больше не дрожат, как это было еще вчера. Более того, он вынужден признать: ее щеки, на которых еще утром проступала нездоровая бледность, теперь покрывает легкий румянец.

Выпив зелье и вернув пузырек, Луна ловит его взгляд и улыбается, будто чувствует направление его мыслей и не может не порадоваться на этот счет.

— В это время года такая чудесная погода, — говорит она. — Мне нравится начало осени, никогда не знаешь, будет оно прохладным или теплым.

— Даже не мечтайте, что подобные прогулки войдут у нас в привычку, — предупреждает Снейп, обхватывая ее запястье, чтобы проверить пульс.

Луна тихонько наблюдает за ним, пока он оценивает ее состояние.

— Сегодня утром я написала письмо отцу, — говорит она Снейпу, когда тот ставит пометку для мадам Помфри в ее карте. — Можете, пожалуйста, попросить кого-нибудь отнести его в совятню.

Снейп опускает на нее глаза, и Луна протягивает ему письмо: бледно-голубой листок из плотной почтовой бумаги. Он раздраженно хмурит брови; за последнюю неделю на него свалилось уже достаточное количество корреспонденции.

— Вам не следовало развивать здесь подобную деятельность. Сейчас вы должны отдыхать.

— Как раз теперь, написав отцу, я вполне могу этим заняться, — невозмутимо отвечает Луна.

Ноздри Снейпа раздуваются. Он зажимает листок между большим и указательным пальцами и прячет его в рукаве своей мантии, при этом стараясь не смотреть на Луну. Она — неподходящая цель для вымещения его недовольства по поводу ее отца, Вернона Дурсля или всего мира в целом.

— Я знаю, о чем вы думаете, — говорит она, когда он убирает письмо. — Но он мой отец, и я люблю его. Он не станет нарочно причинять мне вред. Иногда ему просто нужно напоминать.

— И о чем именно? — спрашивает Снейп, скривив губы.

Луна на секунду задумывается, словно вопрос требует тщательной и точной формулировки.

— Иногда ему нужно напоминать, что за пределами его сознания также существует целый мир, — наконец произносит она.

Снейп сразу же подмечает, что ее характеристика Ксенофилуса Лавгуда точна, равно как и справедлива, что делает поступок того менее низким, чем Снейп считал ранее. Однако это только усиливает его раздражение, поскольку он не хочет тратить свои силы, анализируя еще и моральные аспекты поведения Лавгуда, куда проще испытывать эмоции касаемо переживаний Луны.

— Ему повезло, что у него есть такая дочь, — это единственное, что Снейп произносит вслух.

Он выходит из комнаты с письмом и пустым флаконом из-под зелья, бросая взгляд на Гарри. Поттер пристально вглядывается в страницы толстой книги заклинаний.

«Явно не учебник, — определяет Снейп, более внимательно взглянув на название, — кажется, это один из популярных справочников по защитным заклинаниям, — Снейп никогда прежде не видел, чтобы Гарри хоть раз был настолько увлечен чтением. — Бедолага… он окончательно сошел с ума от скуки», — думает Снейп, закрывая за собой дверь.

Стоя один в прихожей, он оглядывается, пытаясь найти, чем бы себя занять, и осознает, что впервые за несколько дней в той комнате больше не нуждаются в его пристальном внимании. Луне надлежит принять очередную порцию зелья не раньше, чем через несколько часов, он заготовил его в достаточном количестве как раз, чтобы хватило на несколько дней вперед. Да и Гарри сейчас в безопасности, всем доволен и занят делом. У самого же Снейпа достаточно защитных чар, установленных на его покоях, чтобы сдержать — ну, может, не Волдеморта или Дамблдора, но уж точно кого-то вроде Вернона Дурсля. Впервые за долгое время Снейп чувствует, что совершенно спокойно может покинуть эти комнаты и направиться в свой кабинет, где стопка непроверенных работ, без сомнения, растет и множится в темноте день ото дня. Тщательно заперев за собой дверь, он спускается вниз по лестнице и устремляется по коридору в сторону своего кабинета, в котором сразу же усаживается за письменный стол, причем с таким удовольствием, точно путешественник, вернувшийся домой после долгой и утомительной поездки.

Однако десять минут такого покоя — это все, что ему предстоит испытать. Он только собирается заточить перо, как пламя в камине вспыхивает с характерным звуком, и на пол падает небольшой клочок бумаги, сопровождаемый россыпью золы. Снейп моментально встает и обходит свой стол, чтобы поднять тот самый листок бумаги. Только взглянув на него, он сразу же узнает почерк Дамблдора.

Записка весьма короткая и не терпящая возражений. «Прошу прийти немедленно», — вот и все, что там написано, а дальше следуют инициалы директора.

Снейп задерживается ровно на столько, чтобы снять свою мантию с крючка за столом и накинуть ее на себя, оставив жилет висеть на спинке стула, куда он повесил его незадолго до этого. Он обходит стол, хватает пригоршню Летучего пороха и одним плавным движением бросает его в камин. А спустя уже несколько секунд он ступает на пол кабинета директора, ища глазами Дамблдора.

Снейп находит его за рабочим столом, мрачного и изможденного, со странным выражением на лице. Он выглядит как человек, погруженный в себя, причем так сильно, что Снейп практически уверен: Дамблдор даже не заметил его появления.

— Директор, — говорит Снейп, делая шаг вперед. Сразу после он замечает присутствие еще одного человека в комнате и останавливается.

Аврор Долиш встречается с ним взглядом и кивает. Снейп, чья рука при виде его автоматически хватается за палочку, лишь немного расслабляется от этой прелюдии. Его образ жизни не располагает к пребыванию в непринужденной обстановке в присутствии полиции, будь то магическая или маггловская. Настороженный, сардонический взгляд Долиша, кажется, говорит, что тот все это прекрасно понимает и не принимает на свой счет.

— Благодарю, что так быстро пришел, Северус, — внезапно произносит Дамблдор. — Я не стану тебя томить. Долиш, вы не могли бы рассказать профессору Снейпу, что только что поведали мне?

Долиш прочищает горло и натянуто произносит:

— Два дня назад Отдел Магического Правопорядка в Суссексе обнаружил тело волшебника неподалеку от Оттери-Сент-Кэчпоул. Сильно изуродованное, практически до неузнаваемости. Криминалисты только сегодня утром вернули результаты диагностических заклинаний, — Долиш колеблется. — Его ближайший родственник учится в Хогвартсе, поэтому мы решили, что будет правильным сообщить об этом сначала директору.

— Кто он? — спрашивает Снейп, хотя уже знает ответ.

— Ксенофилиус Лавгуд, — произносит Долиш.

Снейп чувствует странный колющий жар, ползущий от воротника к его лицу. Прошло целых полминуты, прежде чем он может заставить себя заговорить.

— Полагаю, это уже точно? — произносит он.

— Боюсь, что да, — отвечает Долиш. Его рука тянется к нагрудному карману плаща, чуть колеблется, потом опускается внутрь. — Как и всем остальным, я должен задать вам вопрос. Этот символ о чем-нибудь вам говорит?

Причудливой формы украшение, повисшее на золотой цепочке, напоминает глаз внутри треугольника, который разделен пополам прямой линией.

— Полагаю, вы не были знакомы с Лавгудом, — продолжает Долиш, — впрочем, профессор Дамблдор говорит, что вы знаете его дочь, так что я подумал, возможно, она что-то упоминала об этом.

Снейп всеми силами старается не вздрогнуть, когда свет отражается от золотого кулона, и огромный глаз в центре символа Гриндевальда как будто заговорщически подмигивает ему. Снейп с большим трудом отрывает свой взгляд от эмблемы и переводит его на Дамблдора. Директор все так же сидит за своим столом, точно горгулья, бесстрастная, молчаливая и спокойная.

— Боюсь, что нет, — отвечает Снейп, и Долиш, к его облегчению, просто пожимает плечами и прячет эту вещицу обратно в карман.

— Дамблдор сообщил, что девочка сейчас слишком больна, чтобы отвечать на вопросы, — говорит Долиш. — Я вернусь через пару дней, узнать, не стало ли ей лучше.

— Конечно, — машинально отвечает Снейп. — Известно ли, кто?..

— Расследование пока еще продолжается, — выражение лица Долиша гаснет, словно потушенная свеча. — Что ж, мне уже пора. Спасибо, что уделили мне время. Профессор Дамблдор, — он кивает в сторону директора, после чего ступает в камин и исчезает в клубах зеленого дыма.

С его уходом в кабинете воцаряется тишина. Снейп продолжает стоять перед директорским столом, словно нашкодивший ученик, призванный отчитываться за свои проступки. Что является точным определением того, что он сейчас чувствует.

— Я не знал об этом, — наконец произносит он, удивленный, как грубо звучит его голос. — На этой неделе я был... рассеян. Беспечен, — вынужден добавить он.

Дамблдор, наконец, пошевелился, словно то последнее уничижительное замечание было так называемым волшебным словом из маггловской сказки.

— Нет, — произносит он, и Снейп с облегчением замечает, что голос директора звучит так же, как и всегда, несмотря на его удрученный вид, — не думаю, что в этот раз были какие-то предпосылки. Думаю сейчас, все случилось по моей вине. Из-за моей неосмотрительности, — в этом последнем слове слышится нотка горечи, которую Снейп находит довольно тревожной, от чего он пристально всматривается в лицо директора.

— Почему вы не сказали Долишу, что означает этот его кулон? — спрашивает он. — Он был оставлен на теле?

— Его нашли... — Дамблдор замолкает. — Ксенофилиус сжимал его в руке, когда умирал. Он часто носил его на шее. Он был… не до конца знаком с его историей.

— Если был рейд... меня могли и не проинформировать по обычным каналам, но если Темная метка была замечена в Суссексе...

— Не думаю, что это был рейд.

Снейп пристально смотрит на него.

— Хотите сказать, что не верите в причастность Пожирателей Смерти?

— Я нисколько не сомневаюсь, что Ксенофилиус был убит по приказу Волдеморта, но, думаю, в этот раз они охотились за чем-то большим, чем… обычно.

Снейп ждет, и уже через секунду Дамблдор смотрит на него с улыбкой и слегка качает головой, вдруг снова походя на самого себя; при других обстоятельствах это бы не возмутило Снейпа, однако следующие слова директора оказываются куда менее информативными, чем ему бы того хотелось.

— Прошу меня простить, Северус, — усталым голосом произносит он, — пока я не могу говорить откровенно. Для начала мне нужно все обдумать, — он внезапно встает, и его голос меняется. — В любом случае, сейчас не время для плетения наших с тобой интриг. Мы должны отправиться к мисс Лавгуд.

— Мне позвать Флитвика? — спрашивает Снейп.

Дамблдор, кажется, задумывается, а после качает головой.

— Пока что нет. Я должен сообщить ей сам. У нее будут вопросы, на которые смогу ответить только я, — он снова делает паузу, затем добавляет более спокойным голосом: — Я перед ней в долгу.

Испытывая огромное облегчение — он уже был готов сам вызваться сообщить Луне эту ужасную новость, — Снейп молча следует за Дамблдором к камину. Они вместе переправляются в комнаты Снейпа, а когда оказываются на месте, тот поворачивается к директору и вполголоса произносит: — Возможно, Поттера следует увести на время?

— Если считаешь, что он достаточно здоров, возможно, так будет даже лучше, — отвечает Дамблдор.

Снейп направляется вперед, дважды стучит в дверь и заходит. Подростки поднимают глаза: Луна приветствует его с улыбкой, а Гарри выглядывает из-под той самой книги, которую читал еще утром.

Снейп стоит, глядя на них двоих и понимает, что не может выдавить ни слова. Молчание длится так долго, что взгляд Луны постепенно становится серьезным, а Гарри между тем произносит:

— Что-то случилось профессор?

Вопрос Гарри выводит его из ступора.

— Мне нужно, чтобы ты прошел со мной в гостиную, Поттер, — говорит ему Снейп. — Полагаю, ты уже достаточно восстановил свои силы, чтобы сделать несколько шагов, впрочем, если ты все еще плохо себя чувствуешь, мадам Помфри оставила носилки…

— Я пойду сам, — тут же выпаливает Гарри. Снейп внимательно наблюдает за тем, как он откидывает одеяло и свешивает ноги с кровати, и с удовлетворением отмечает, что, несмотря на то, как осторожно двигается Гарри, в его действиях все же нет излишней скованности.

Пока Поттер минует его в дверях, Снейп оглядывается на Луну.

— Мы будем неподалеку, — говорит он ей. Затем выходит в гостиную и кивает Дамблдору, который уже направляется в сторону спальни. Снейп молча наблюдает, как за директором закрывается дверь, а потом поворачивается к Гарри, который стоит возле камина и как-то странно вглядывается в его лицо.

— Что случилось? — резко произносит тот со столь известной Снейпу интонацией. У Поттера аллергия на пребывание в неведение, которую Снейп целиком и полностью разделяет.

— Директор желает поговорить с Луной наедине, — отвечает ему Снейп. В его собственном голосе слышится та же усталость, как и в голосе Дамблдора. — К тебе это не имеет никакого отношения.

— С ней все в порядке? — спрашивает Гарри, и его тон мгновенно меняется с воинственного на обеспокоенный. Снейп смотрит на него и сразу же понимает, о чем он, скорее всего, сейчас думает.

— Это не касается ее здоровья, — говорит он Гарри, и лицо подростка мгновенно расслабляется. — А теперь сядь, пока не упал.

Пока Гарри послушно садится и сворачивается в кресле, Снейп идет на кухню, опускается на один из деревянных стульев с прямой спинкой, стоящих возле стола, и на несколько секунд опускает голову на ладони. В этот момент он слышит шорох в рукаве своей мантии, а секундой позже вспоминает о письме, которое Луна отдала ему для отправки.

Конверта нет, есть только слабое запечатывающее заклинание, которое не сопротивляется, когда он поддевает письмо пальцами и вскрывает его. Тихий голос на задворках сознания говорит, что это нарушение частной жизни, однако это его не останавливает. В конце концов, Луна знала, кому вверяет свое письмо.

«Привет, папа, — начинается оно.

Как продвигается твоя работа? У меня выдалось изумительно приятное утро, поэтому я решила сделать его еще приятнее и написать тебе, чтобы узнать, как ты себя чувствуешь, а еще сообщить, что я очень быстро выздоравливаю и чувствую себя уже намного лучше. Я также подумала, тебе будет интересно узнать о том, что профессор Снейп присматривает за Гарри и мной, я довольно часто его вижу, так что с уверенностью могу сообщить, что он не вампир. Прости. Однако у меня не было возможности понаблюдать за ним во время солнцестояния, поэтому шанс, что он может оказаться Сварливым Баварским Териантропом, как мне кажется, все еще есть. Я постараюсь это разузнать в день равноденствия.

Надеюсь, у тебя все хорошо. Если у тебя есть такая возможность, я бы очень хотела с тобой повидаться. (Со мной действительно все в порядке, но лежать целый день в постели и вправду бывает очень скучно. Передавай привет Джасперу и скажи ему, чтобы напомнил тебе написать ответ.

С любовью, Луна».

Снейп роняет бумагу на стол и отводит свой взгляд, тяжело прикрывая глаза.

— Профессор, — Снейп поднимает голову; Гарри стоит возле стола, глядя на него сверху вниз, — что произошло?

Снейп чувствует, как на него волнами накатывает усталость — скорее душевная, чем физическая, если, конечно, он готов признать, что обладает такой вещью, как душа. Он порывисто указывает на второй стул, и Гарри, отодвинув перед этим тот от стола, осторожно садится.

— Сегодня днем директор получил кое-какие известия, — сообщает ему Снейп.

* * *

Дамблдор с порога пытается улыбнуться Луне, но чувствует, как его губы отказываются принимать нужную форму. Волшебники не стареют, как магглы, но он и так по всем меркам уже старик, а в последнее время ощущает это как никогда. Кажется, будто холод каменного пола крадется вверх, проникая через ботинки, до самого его основания. Каждый шаг, что он делает, приближаясь к кровати Луны, сотрясает все его тело, пока кости не начинают ломаться так же легко, как щепки в камине. И все же, глядя на бледную девушку, лежащую в своей постели, он напоминает себе, что из них двоих он как-никак намного прочнее. Это позволяет ему взглянуть на все чуточку иначе.

— Добрый день, — произносит он.

— Добрый день, профессор, — отвечает Луна, пристально глядя на него серьезным взглядом, который, кажется, улавливает каждое движение его глаз, каждое подергивание губ.

— Мне бы следовало спросить, как вы себя чувствуете, — говорит Дамблдор, — однако я узнал от мадам Помфри, что вы провели какое-то время в оранжерее, из чего могу сделать вывод, что вам стало гораздо лучше, чем пару дней назад.

— Да, это так, — отвечает Луна, — я действительно чувствую себя намного лучше, — в ее голосе слышится некая дрожь, от которой ему становится не по себе, будто она чувствует, что он пришел сообщить ей ужасную новость. Он уже не в первый раз задается вопросом, не обладает ли она большей способностью к прорицанию, чем та женщина, которой он платит за обучение этому предмету, и поняла ли она раньше их всех, что отсутствие ее отца — не то, чем кажется.

— Я присяду, если вы не возражаете, — Дамблдор опускается в кресло рядом с кроватью Луны. Какое-то время он пристально смотрит на нее, и в момент, когда он делает вдох, чтобы приступить к разговору, она заговаривает, похищая воздух из его легких.

— Дело в моем отце, да? — она приподнимается на локтях, чтобы лучше видеть его лицо. — С ним что-то случилось.

Чудовищная уверенность в ее голосе невольно вызывает у Дамблдора желание ей возразить. Луна вся дрожит, с трудом удерживаясь на руках. Ему хочется убедить ее лечь обратно, видя, как подобное положение причиняет ей боль. Но кому, как ни ему знать, что неизвестность — хуже всякой боли.

— Да, — наконец произносит он. — Мне очень жаль, Луна. Он умер.

Луна падает обратно на подушки, словно он бросил в нее размягчающее проклятие.

— Как? — спрашивает она после долгого молчания.

Он снова колеблется. Но эти промедления нужны в первую очередь ради его спокойствия, не нее. Он полагает, что Луна относится к тому редчайшему типу людей, которые не могут утешиться ничем, кроме правды. Поэтому Дамблдор рассказывает ей все медленно, но верно, начиная с прибытия Долиша этим утром в Хогвартс. Пока он говорит, Луна лежит молча, не глядя на него, а когда замолкает, она все так же не произносит ни слова.

После практически минутного молчания директор делает глубокий вдох и заставляет себя продолжить:

— Я должен признаться вам, — говорит он, задаваясь вопросом, является ли раскаяние в его голосе столь же очевидным для нее, как и для него самого, — мне кажется, Волдеморт не нацелился бы на вашего отца, если бы я... Если бы не тот ложный след, оставленный мной в надежде задержать попытки Волдеморта получить определенную информацию, — в ее ясных голубых глазах, направленных на него, на мгновение появляется сталь. Дамблдор поджимает губы и продолжает: — Я не хотел, чтобы эта тропинка привела к порогу вашего дома, кроме того, думаю, я мог предвидеть подобный исход событий, если бы... Если бы не позволил себе отвлечься. Я умоляю простить меня, Луна. Я был недальновиден, — он вспоминает слова Северуса, сказанные не так давно, — и беспечен, а вы и ваш отец заплатили за это.

На последних словах Луна отрывает от него свой взгляд и смотрит в потолок. Ее губы дрожат, и она прикрывает их рукой. Дамблдор вглядывается в ее лицо так долго, как только может вынести.

— Это принесло какую-то пользу? — наконец произносит она голосом таким же тонким и скрипучим, как лощеная бумага.

— Что простите?

— Это обмануло Волдеморта? Это поможет его остановить?

И ответ снова готов сорваться с его губ. Он может сказать «Да» и подарить Луне слабую утешительную надежду, что смерть ее отца не была напрасной. Вот только это совсем не так, к тому же он снова чувствует, что Луне нужна только правда.

— Я не знаю, — отвечает он ей, и, как ни странно, часть напряжения спадает с ее лица, будто она выпустила воздух, который до этого задерживала. И вдруг ему в голову закрадывается мысль, а не был ли этот вопрос своего рода тестом, и если да, то прошел ли он его.

С момента своего прихода в эту комнату он уже сказал ей все, что планировал, и теперь совершенно не знает, как с ней попрощаться. Молли Уизли все еще в замке; первоначально он намеревался передать заботу о Луне ей, после своего ухода. Однако теперь, глядя на девушку, он понимает, что общество Молли, каким бы понимающим оно ни было, не подходит для того, чтобы утешить ее безмолвное, сдерживаемое отчаяние.

Пусть Луна и не похожа на Ариану, но Дамблдор всегда видел в ее рассудительных глазах проблеск потерянной младшей сестры, которую он когда-то подвел. И хотя он не может этого объяснить, но он в неоплатном долгу перед ней, за то спокойствие, которое она придает ему, когда он оглядывается назад на самые мрачные моменты своей далекой юности.

— С моей стороны будет наглостью сообщить вам о том, что мне понятны ваши чувства, — тихо произносит он, когда молчание между ними затягивается настолько, что ему начинает казаться, будто бы Луна совсем забыла о его присутствии, — но я потерял обоих своих родителей и сестру, будучи в вашем возрасте, — то, что он убил сестру и оттолкнул от себя родного брата, он не счел подходящим упомянуть; его собственному грязному прошлому здесь не место. — По этой причине я могу сказать, что понимаю то немногое, что вам предстоит пережить. И лишь хочу заверить, у вас есть друзья, которые не оставят вас в эти минуты. И что я... — он не решается продолжить, но после отбрасывает все эти сомнения, как какую-то глупость. — Что я тоже вхожу в их число.

Луна произносит что-то настолько тихо, что Дамблдор едва может ее услышать. — Прошу прощения, — говорит он, наклоняясь ближе к кровати.

— Я, — начинает Луна, потом останавливается и сглатывает. Дамблдор замечает на прикроватном столике стакан с водой и подносит его к ее губам. Она делает несколько глотков и снова откидывается на подушку.

— Я не знаю, что мне теперь делать, — говорит она.

— Что ж, на это легко ответить, — с облегчением произносит Дамблдор, чувствуя твердую почву под ногами. В одночасье он снова превращается в директора Хогвартса. — В настоящее время вы должны отдыхать, пить зелья, которые дает вам профессор Снейп, и прислушиваться к указаниям мадам Помфри. А после… Когда вы поправитесь и наберетесь сил, мы вернемся к этому вопросу.

Луна моргает, затем переводит свой взгляд на него.

— А профессор Снейп знает? — спрашивает она.

На секунду вопрос застает Дамблдора врасплох, но потом он кивает. Это, кажется, удовлетворяет ее сиюминутный прилив любопытства, после чего она поворачивает голову набок и устремляет свой взгляд на стену. Дамблдор считает, что у нее просто нет сил смотреть на что-то еще.

— Я попрошу профессора Снейпа проведать вас через пару минут, — говорит Дамблдор и поднимается. Несмотря на то, что она молчит и даже не смотрит в его сторону, он все равно ненадолго останавливается у ее кровати и, наклонившись вперед, берет ее маленькую бледную ладошку в свою руку; это равноценно тому, как если бы он подошел и обнял ее, как обнимают маленького ребенка. И, возможно, ему это только кажется, однако он чувствует, как на какое-то мгновение ее пальцы сжимаются в ответ, словно стараясь заверить что, даже несмотря на его огромную ошибку, он все же не разрушил ее навсегда. Ему хорошо известно, что такое было бы очень на нее похоже.

Осторожно закрыв за собой дверь спальни, он выходит в просторную комнату. Снейп встает из-за стола, выжидающе глядя на него; Гарри, как замечает Дамблдор, кажется, тоже готов вскочить со своего места, но, по-видимому, ему было сказано не делать лишних телодвижений.

— Как она? — спрашивает Снейп, и в его голосе проступают требовательные нотки, которые Дамблдор явно не привык слышать в свой адрес. Не будь он сейчас поглощен тяжелыми мыслями, он бы нашел интерес Снейпа к благополучию Луны весьма любопытным. Он откладывает это в сторону до более спокойных времен, когда ему понадобится чем-то себя занять.

— Сейчас ей нужно время побыть одной, — говорит ему Дамблдор. — Но после ты, разумеется, можешь ее проведать.

На Гаррином лице он видит одновременно горечь и что странно — отсутствие любопытства. Впрочем, это понятно, ведь кому, как ни ему, знать, что чувствует в эту минуту Луна, насколько недосягаема она сейчас для их попыток оказать ей помощь или сочувствие.

Дамблдор на секунду задумывается, а не является ли Гарри тем, кто сейчас больше всех нуждается в пристальном внимании. Суровый блеск, присутствующий в глазах подростка, заставляет Дамблдора насторожиться: не могла ли смерть Луниного отца всколыхнуть его неприятные воспоминания. Гибель Сириуса все еще свежа в его собственной памяти, и вряд ли он может представить, каково сейчас Гарри. Впрочем, внимательно взглянув в его черты лица, Дамблдор приходит к выводу, что видимый им взгляд не выдает никаких признаков того, что Гарри переполнен болезненными воспоминаниями. Огонек в его глазах непоколебим. Директор даже задается вопросом, может ли это быть чем-то вроде решимости.

Несмотря на все произошедшее, у Дамблдора становится легко на сердце. Он закрывает глаза, чтобы через секунду снова их открыть и взглянуть на двух людей, в которых он вложил все свои надежды на будущее. Снейп и Гарри молча смотрят на него, точно ожидая, когда Дамблдор скажет им, что делать. Как если бы он еще не вложил в их руки целый мир, а вместе с тем и свое сердце.

23-30 сентября

Остаток недели проходит для Гарри как-то скомканно. Поначалу медленно, потом все быстрее его силы восстанавливаются. Он уже не испытывает боли всякий раз, когда пытается сесть, встать или наклониться, и больше не проваливается в глубокий сон, прикрывая глаза больше, чем на пару секунд. Он уже весь извелся от желания поскорее встать с постели. Но Снейп и мадам Помфри объединились, настаивая, чтобы он оставался в кровати вплоть до следующего понедельника, только в этом случае, и при условии, что он успешно пройдет обследование мадам Помфри, ему позволят вернуться к «нормальной деятельности и легким физическим нагрузкам», что означает, пока никакого квиддича, плюс применение ко всем своим учебникам чар легкого веса, чтобы не приходилось напрягаться, таская их с собой.

В начале недели Гарри коротает время за уроками, которые он пропустил. Закончив их, он возвращается к книге, которую периодически читал во время всего своего выздоровления, тот самый трактат по защите от темных искусств, подаренный ему Ремусом и Сириусом в прошлое Рождество. Большую часть дня он проводит за чтением — и не только потому, что так намного проще незаметно приглядывать за Луной.

«Луна». Гарри смотрит поверх книги и видит ее точно такой же, как и пять минут назад, неподвижно лежащей в кровати, со взглядом, направленным в никуда. Она похожа на принцессу из маггловской сказки, и тут Гарри впервые осознает, насколько ужасны эти истории — все эти мертвые и бесчувственные девушки в красивых платьях. Не то чтобы Луна все время спала, однако она не проронила ни слова с того дня, как Дамблдор пришел рассказать ей о том, что ее отца убили. У нее было множество посетителей: миссис Уизли, Дамблдор, профессора Флитвик, Макгонагалл, Вектор и Трелони, Джинни, Рон, Гермиона, остальные пятикурсницы Равенкло, даже Снейп стал проводить больше времени в комнате, адресуя свои реплики непосредственно всей комнате, словно надеясь вызвать хоть какую-то ее реакцию. До сих пор Луна только улыбалась, кивала и качала головой. В большинстве своем она будто бы не замечает других людей; за всю неделю она так ни разу и не открыла рот, кроме тех случаев, чтобы вздохнуть или выпить зелье.

Каждый раз, глядя на Луну, Гарри чувствует острый и жгучий укол гнева, от того, что все, чего он может сделать — это сидеть здесь.

— Они так будут продолжать убивать людей, пока кто-нибудь их не остановит, — сердито сказал он Джинни в один из дней, когда Луна находилась на обследовании в больнице Святого Мунго. — Им плевать на все. Они не станут думать: «ох, я убил чью-то мать или отца, или чьего-то ребенка, что же теперь будет с теми, кто их любит?» Их не волнует, что подобными действиями они причиняют кому-то боль.

Джинни слушала это, пока у нее не закончилось терпение.

— Да, это сводит с ума, — в конечном счете, она повысила голос, обращаясь к нему, — но что толку злиться? Нам придется сразиться с ними, и ты это прекрасно понимаешь, так что, пока ты безвылазно лежишь тут все это время, тебе бы следовало научиться хоть чему-то полезному, — и она швырнула одну из книг по защите ему прямо — ну почти — в голову.

С тех пор Гарри читает практически каждую свободную минуту. Первые два тома идут довольно легко — большое количество диаграмм и иллюстраций, короткие, четкие описания заклинаний и движений палочкой для различных защитных чар и контрзаклинаний. Но тот, на котором он остановился сейчас, включает в себя многословные описания непонятных, сложных ритуалов. Если бы Гарри не был так решительно настроен прочитать их целиком и полностью, он бы испытал огромное искушение пролистнуть парочку страниц.

В конце книги имеется алфавитный указатель различных заклинаний. Время от времени, чтобы просто развеять скуку, он просматривает его и забегает на несколько страниц вперед, желая почитать о каком-нибудь встречном проклятии или защитном заклинании, которое звучит для него особенно интересно или ужасно — Благословение младенца, например, препятствует похищению, заколдовывая детскую кроватку так, чтобы она выглядела, будто бы ребенка съели дикие звери. Однако его интерес носит сугубо ознакомительный характер, пока его взгляд не падает на короткую запись в середине списка.

«Удержание Родоубийцы: III уровень, основан на крови, сдерживающие чары (устаревшее). Одно из немногих подтвержденных и сохранившихся заклинаний времен эпохи Мерлина; существует мнение, что Удержание Родоубийцы уходит своими корнями в глубокую древность. Используется, чтобы контролировать поведение близких родственников по отношению к детям или другим членам семьи. Считается, что подобное заклинание применялось в военное время, являясь крайней мерой для родителей, чьих детей приходилось отправлять в безопасное место вместе с малознакомыми или не пользующимися доверием родственниками. Используя Вандербирийский принцип арифмантического взаимодействия, триангуляция возникает в соотношении 2:1 при третьестепенном или более близком кровном родстве, в том числе при брачных союзах. Примечание: в этом столетии было зафиксировано менее 20 успешных случаев применения данного заклинания».

Позднее Гарри не сможет вспомнить, в какой момент чтения на него снизошло озарение и сформировалась решимость. Он вспомнит лишь то, как впервые увидел описание этого заклинания и как все вокруг стало казаться ему таким незначительным по сравнению с тем, о чем он прочел в то утро. Он вспомнит, как всего одна фраза из того отрывка прочно осела в его голове; как на протяжении всего оставшегося дня он воскрешал в памяти напечатанные на странице слова «контролировать поведение близких родственников» снова и снова, пока они не начали терять всякий смысл, не подозревая о том, куда приведут его позже и как изменят при этом весь его мир.

1 октября

— Все-таки уходишь? — раздается с порога.

Сейчас шесть утра; сидя на краю постели, Гарри натягивает носки и обувается. Он впервые за неделю надевает обувь, и то, что она приходится ему впору, поначалу его даже шокирует, пока он не вспоминает, как Снейп уменьшал ее специально под него. Вчера вечером мадам Помфри дала Гарри «добро», и теперь по прошествии почти двух недель он готовится снова вернуться в класс. Все его вещи упакуют уже после его ухода эльфы, они же переправят их обратно в гриффиндорскую башню. Как только он выйдет отсюда, комнаты Снейпа вновь станут для него под запретом, как и для любого другого студента. Ну, за исключением Луны, все еще молчаливо лежащей в кровати в другом конце комнаты.

— Да, сэр, я думаю, так будет лучше, — выпрямляясь, говорит Гарри, при этом стараясь не выдать своего напряжения. — Не могу позволить себе отстать еще больше.

— Весьма похвально, — довольно сложно понять настроение Снейпа; в его голосе присутствуют нарочито нейтральные нотки, которые Гарри никак не может определить.

Гарри завязывает галстук и оглядывается, убеждаясь, что ничего не забыл. Он замечает, как на другом конце комнаты, едва видимая сквозь полуприкрытый полог кровати, ворочается Луна, но она почти сразу же затихает, снова погружаясь в звенящую тишину.

— Сэр, — говорит Гарри, все еще пытаясь справиться с галстуком, — скажите, все ведь будет в порядке... То есть, пока Луна здесь, можно мне приходить ее навещать?

— Честное слово, Поттер, неужели Петуния тебя ничему не научила? Смотри и запоминай, — Снейп тянется к его вороту, а Гарри только хлопает глазами. Снейп начинает развязывать и снова завязывать его галстук, а его пальцы двигаются настолько быстро, что Гарри едва может уловить их движение. — Да, ты можешь ее навещать.

— Здорово, — произносит Гарри, приходя в необъяснимый восторг от услышанного, — спасибо, сэр.

— Твой портфель? — с явным отвращением на лице спрашивает Снейп, тыча в старый мешковатый рюкзак, лежащий на кровати.

— Да, сэр.

Снейп поднимает его за лямку и держит перед собой, словно проверяя на вес. Затем достает палочку, направляет на сумку, и бормочет заклинание, причем так тихо, что Гарри не может расслышать ни единого слова. После чего Снейп возвращает ее обратно Гарри, тот забирает свой рюкзак и чуть оступается, не ожидая, что его ноша вдруг окажется такой легкой.

— Спасибо, сэр, — с улыбкой произносит Гарри, закидывая сумку на плечо. — Я не очень силен в чарах легкого веса.

— Ты меня поражаешь, — сухо произносит Снейп. — Ну что ж, пожалуй, тебе уже пора идти, разве нет?

Гарри голос Снейпа кажется каким-то неуверенным, словно профессор ждет, когда один из них не выдержит и все-таки скажет то, чего они оба не решается произнести. Гарри подтягивает свою сумку повыше и после неловкой паузы протягивает руку.

— Спасибо, сэр, — произносит он, — за... За все.

Это куда меньше того, что он чувствует, однако гораздо больше того, что он мог бы сказать еще несколько недель тому назад. Вдобавок Гарри подозревает, что Снейп действительно его убьет, попытайся он описать то, что сейчас чувствует.

К его удивлению, Снейп принимает протянутую руку и сдержанно, но решительно пожимает ее, а после сразу же отпускает.

— Не пренебрегай эссе о морознике, которое профессор Слизнорт задал в мое отсутствие, — сухо произносит Снейп. — На следующей неделе оно будет фигурировать в задании.

И с этими словами Снейп поворачивается и уносится прочь из комнаты. Гарри смотрит ему вслед, дожидаясь, пока за ним захлопнется наружная дверь, и подходит к кровати Луны.

— Я скоро приду навестить тебя, — говорит он ей, чувствуя жжение в уголках глаз. — А пока позволь Снейпу позаботится о тебе. У него это неплохо получается.

Ответа нет, не считая ее размеренного дыхания.

* * *

Гарри медленно поднимается по лестнице и следует по коридорам, пока не достигает Большого зала. Все вокруг выглядит странно и по-новому, будто с тех пор, когда он видел все это в последний раз, прошли годы.

— Гарри! — Гермиона выскакивает из-за стола и заключает его в короткие, но крепкие объятия. — Я так рада, что ты вернулся. Как ты себя чувствуешь? Ты выглядишь намного лучше. Правда, он выглядит лучше, Рон?

— Ну, по сравнению с тем печальным зрелищем, которое было раньше, то да, — удрученно произносит Рон. — Садись, дружище, мы как раз оставили тебе немного бекона.

— Как дела у Луны? — спрашивает Джинни, когда Гарри садится и начинает наполнять тарелку.

— Все так же, — отвечает Гарри. — Она по-прежнему ни с кем не разговаривает. Я собираюсь навестить ее после ужина.

— Я с тобой, — говорит Джинни. — Я как раз хотела отнести ей задания, чтобы она смогла наверстать упущенное перед тем, как вернется на учебу.

— А разве ее не... — начинает Гермиона и в нерешительности замолкает.

— Что? — Рон нахмурившись смотрит на нее.

— Я слышала, как профессор Флитвик разговаривал с профессором Макгонагалл. Они подумывают перевести Луну на какое-то время в Мунго, особенно теперь… Ну, ты знаешь, теперь, когда Гарри стало лучше, она же все время находится наедине со Снейпом.

— Да неужели, — у Рона такой вид, будто его удивляет, что никто не додумался об этом раньше.

На какое-то время они все погружаются в молчание, и единственный звук, выходящий за рамки обычного грохотания и звона Большого зала, — это их четверка, мирно жующая свой завтрак.

Гарри смотрит на тарелку с беконом и тостами, размышляя над тем, как же это вкусно, вкуснее, чем все, что он ел с тех пор... ну, с тех пор, как умер Сириус. И вслед за этой мыслью приходит осознание того, что он уже не зацикливается на смерти Сириуса так, как это было в начале лета. С того дня, как дядя Вернон сбил его на машине, его отвлекали — сначала боль, затем попытка сохранить эту боль в тайне, а после унижение от того, что Снейп узнал обо всем, что он больше всего хотел от него скрыть. Гарри оглядывает своих друзей, других учеников, учителей, сидящих за высоким столом, и понимает, что сейчас он чувствует себя совершенно другим человеком, нежели две недели тому назад. С самого начала семестра Гарри ощущал себя так, словно внутри него была болезненная, зияющая рана, выставляющая все его самые хрупкие частички души на всеобщее обозрение, — а теперь он чувствует, как она затянулась, и пускай рана не совсем еще зажила, зато она закрыта и удерживает все важные кусочки внутри там, где им самое место.

«Вот если бы я чувствовал себя так неделю назад, Луна бы не пострадала. Я смог бы ее защитить, — при этой мысли лицо Гарри вспыхивает от гнева. — Если бы я чувствовал себя так год назад, я бы снова поговорил со Снейпом вместо того, чтобы мчаться в Министерство, и тогда Сириус был бы жив».

Он не замечает, когда решение само предстает перед ним. Однако уже через секунду его спина выпрямлена, плечи расправлены, а подбородок смотрит вверх.

— Гермиона, — произносит Гарри, когда завтрак заканчивается и все постепенно начинают расходится кто куда, — мне нужна твоя помощь.

— Насчет эссе о морознике? Ты же обещал, что прочтешь дополнительную литературу, так будет намного проще понять работу палочки…

— Нет, домашнее задание тут не при чем, — Гарри делает шаг вперед и оглядывается, убеждаясь, что никто не подслушивает, а после роется в сумке в поисках книги по защите. Он открывает ее на отрывке, описывающем заклинание Удержание Родоубийцы — к настоящему моменту он прочел уже изрядное количество страниц этой книги, но почему-то отметил именно это место — и протягивает Гермионе.

Ему не нужно говорить ей, что с этим делать; ведь это книга, а она Гермиона. Она забирает ее и, нахмурившись, быстро пробегается глазами по тексту. Закончив читать, она молча поднимает на него вопросительный взгляд.

— У нас получится это сделать? — спрашивает он.

Гермиона изумленно открывает рот. Но уже через секунду берет себя в руки и снова опускает взгляд в книгу.

«Не хочет смотреть мне в глаза», — моментально проносится в его голове, хотя причины для этого он не видит.

— Ты хочешь применить это заклинание, Гарри? — говорит она странно неуверенным голосом. — К... своему дяде?

— Говоришь так, будто не одобряешь этого, — произносит Гарри. — Это же не темное заклинание, разве нет? Ведь Сириус и Ремус сами подарили мне эту книгу.

— Едва ли магия бывает изначально темной, Гарри, — говорит Гермиона слегка раздраженным тоном, который она обычно использует, указывая на что-то, что она считает очевидным. — Только намерения ведьмы или волшебника, использующего заклинание, делают его хорошим или плохим.

— Да, я знаю, — отвечает ей Гарри, — но ты говоришь так, будто вовсе не одобряешь эту идею… Ты думаешь, я хочу применить что-то темное или что-то в этом роде?

— Что за глупости, — произносит Гермиона и, прежде чем стать снова обеспокоенной, бросает на него хмурый взгляд. — Просто я всегда считала, что в таких чарах есть что-то… тревожное. Это опасно… пытаться контролировать поведение людей.

Толпы студентов вокруг них редеют. И если они так и будут стоять на месте, то оба опоздают на свои первые занятия. Но Гарри просто не может оставить это на потом. Ему нужно, чтобы Гермиона это поняла.

— Я обещаю, что никому не причиню вреда, — говорит Гарри, — даже дяде Вернону. Но... Гермиона... последние две недели... — Гарри чувствует, как его лицо начинает пылать. — Все, что произошло… заставило Дамблдора и Снейпа думать, что я слишком, как бы сказать, сломлен и слаб, а еще не способен о себе позаботиться. Они начнут задумываться о том, как я смогу выполнить пророчество и противостоять Волдеморту, если даже не способен разобраться со своим маггловским дядей. Я должен им доказать, что смогу это сделать.

Звучит звонок к началу урока, но Гермиона, кажется, даже не слышит его. Она с тревогой смотрит на Гарри, сжимая губы в тонкую белую линию.

— Это очень сложное заклинание, Гарри, — наконец произносит она. — Мне потребуется несколько дней, чтобы разобраться в деталях. А тебе нужно четко обдумать, как ты хочешь, чтобы оно работало. Наложенное однажды на кого-то заклятие будет почти невозможно снять.

Переполненный радостной надеждой Гарри улыбается ей.

— Ты лучшая, Гермиона.

— Еще рано меня благодарить, — произносит она и быстрым шагом устремляется в класс Арифмантики.

2 октября

— Доброе утро, — произносит Снейп, не рассчитывая услышать что-либо в ответ.

Дверь за ним закрывается, стоит ему только войти в комнату, удерживая в руках чайный поднос, а под мышкой свежий выпуск «Ежедневного пророка». Луна по обыкновению уже проснулась и теперь просто лежит в кровати, откинув голову на подушку. Пока он расставляет чайные приборы на прикроватном столике, стоящем между кроватью и креслом, ее глаза пристально наблюдают за его движениями, за что Снейп ей немало благодарен; так он, по крайней мере, понимает, что она в сознании.

С момента, как опознали тело ее отца, прошло уже полторы недели, и почти столько же с тех пор, как она в последний раз с кем-либо говорила — по крайней мере, наяву. В последнее время она стала разговаривать во сне, хотя Снейп не уверен, можно ли это вообще считать речью — скорее уж, жуткой тарабарщиной. Прошла всего пара дней, как Гарри вернулся в гриффиндорскую башню, и с того момента Снейп расширил свою ежедневную утреннюю рутину, состоящую из чая, тостов и газет, включив в нее Луну. Сейчас она держит в руках чашку теплого чая, вместо того, чтобы пить из нее, и судя по тому, как она реагирует на новостные известия, читаемые вслух профессором, Снейп с тем же успехом мог бы комментировать игру в кводпот. Однако почти всю оставшуюся часть дня Луна проводит в одиночестве, так как Снейп полагает, что она способна выдержать его навязанное общество только в течение часа.

— Самые передовые погодные заклинания, доступные для магической метеослужбы, прогнозируют, что на этой неделе ожидаются обильные осадки и промозглый ветер, — говорит он ей и переворачивает страницу. — Поразительно, но я сделал точно такой же прогноз, взглянув на календарь и увидев, что сейчас октябрь.

В настоящий момент ее физическое состояние улучшается, о чем еще две недели назад Снейп не мог даже помыслить; это объясняется отчасти тем, что ничего не препятствует ее отдыху с тех пор, как она замкнулась в себе и завернулась в тишину, словно в тяжелое одеяло. И, тем не менее, даже мадам Помфри не в состоянии ответить, когда Луна сможет вернуться к тому, что теперь осталось от ее прежней жизни. И если уж она не торопится туда возвращаться, Снейп не вправе ее в этом винить; за последние несколько дней он осторожно наводил справки и выяснил, что у нее не осталось ни единого живого родственника. А, несмотря на то, что Артур и Молли Уизли вызвались присмотреть за ней следующим летом, пока ей не исполнится семнадцать, за пределами Хогвартса ее все равно ничего не ждет, за исключением, может, того, что она выберет для себя сама. Перспектива одновременно пугающая и заманчивая для любого молодого человека, и Снейп не сомневается, что она смогла бы ею воспользоваться, если бы не одна маленькая деталь: Луна предпочла справиться со своим горем, погрузившись в полубессознательное состояние.

Когда куранты часов пробивают семь раз, Снейп поднимает глаза и, вздыхая, складывает газету, а затем отсылает поднос с чаем обратно на кухню. Взмах волшебной палочки, и дверь спальни открывается, и последний пузырек с восполняющим кровь зельем проплывает по воздуху, чтобы упасть прямиком ему в руки.

— Осталось принять еще четыре порции, — говорит он ей, отмеряя четвертую часть мутной коричневой жидкости в стеклянный стакан.

Он пытается представить, на что будут похожи его дни, когда ему не придется размещать выздоравливающих студентов в своих личных покоях, нянчиться с ними днем и спать на диване ночью. Ему на удивление трудно себе это вообразить. В какой-то степени он даже привык видеться по утрам с Луной.

В тот момент, когда подобная мысль приходит ему в голову, за ней сразу же следует другая — образ Луны, сидящей утром на противоположной стороне шаткого обеденного стола в доме его родителей в Тупике Прядильщика. Он прогоняет эту абсурдную мысль так же быстро, как она появляется. Она, несомненно, привнесла бы в его дом краски, но только Снейп подозревает, возьми он на усыновление детей-сирот, пусть даже чистокровных, Темный Лорд вполне может начать сомневаться в его приверженности своему делу. Кроме того, другие ученики могут обвинить его в фаворитизме.

Когда Луна допивает зелье, Снейп забирает у нее пустой стакан. Однако вместо того, чтобы развернуться и уйти, он ловит себя на том, что смотрит ей прямо в глаза.

Если бы он захотел, то ему не составило бы никакого труда поговорить с ней об утрате, которая глубока настолько, что разрывает душу на части. Он мог бы сказать ей, что ему знакомо ее молчание и оно его совсем не удивляет.

«И все-таки, — заключает он, в конце концов, отводя глаза, — чтобы говорить с ней так открыто и непосредственно, нужно быть совсем другим человеком… Правда, в таком случае подобный человек вряд ли будет обладать той горькой мудростью, которая, прежде всего, позволит ее понять».

Он выходит из комнаты, не проронив ни сова.

12 октября

Спустя пару-тройку дней в один из вечеров Снейп ужинает в Большом зале. Это первая трапеза в компании его коллег за последние несколько недель, и потому ему приходится раз за разом бросать на них суровые взгляды, пресекая любые попытки завязать с ним разговор. Как только он отодвигается от стола, Дамблдор взглядом подзывает его к себе. Они одновременно встают и выходят из-за стола, а после устремляются в коридор по направлению к кабинету директора.

— Прошлой ночью профессор Макгонагалл задержала после отбоя Гермиону Грейнджер на выходе из библиотеки, — говорит ему Дамблдор, когда они проходят по безлюдному коридору.

— Простите, — произносит Снейп. — я, кажется, ослышался. Вы только что сказали, что Земля по-прежнему вращается вокруг своей оси?

Оценив эту колкость, Дамблдор улыбается.

— Разумеется, данное событие само по себе ничуть не примечательно. Однако Минерва была так любезна, что записала весь перечень книг, взятых мисс Грейнджер, в надежде, что это даст нам хоть какие-то сведения о том, какие глупости могут замышлять Гарри и его друзья.

— Какая разумная женщина, — замечает Снейп, беря в руки листок бумаги, исписанный плотным, неразборчивым почерком Макгонагалл; он осторожно рассматривает его, словно перед ним скопище внутренностей, по которым древние прорицатели в большинстве своем читали свою судьбу. — Гримуар Гнуснейших Гексаграмм Госсмана? Какая польза может быть для этой назойливой девчонки от подобной книги?

— А ты не догадываешься? — слегка улыбаясь, произносит Дамблдор. — Хотя ты же был так занят все это время. К тому же я, скорее всего, могу и ошибаться в своих подозрениях. Но мне вот что интересно, не слишком ли сильно тяготит Гаррино сердце вопрос о судьбе его дяди.

— Дурсля? — Снейп слегка отшатывается, будто перед ним по каменному полу пробежал таракан. — Он до сих пор здесь?

— Он в Суррее, под пристальным наблюдением. Но, по всей видимости, его снова придется доставить сюда.

— И по какой такой причине?

— При проведении большинства заклинаний требуется присутствие, э-э, субъекта, — спокойно произносит Дамблдор.

Оставив притворство, Снейп останавливается посреди коридора, откровенно уставившись на директора.

— Вы намерены позволить... потакать... этому... стремлению?

— Пожалуй, что так, — говорит Дамблдор. — Разумеется, я буду поблизости в случае чего. Но в целом я считаю, здесь требуется политика невмешательства, — Дамблдор пристально смотрит на него. — Ты с чем-то не согласен, Северус?

— Дурсля нельзя подпускать к мальчику ближе, чем на сто метров, если только он не связан по рукам и ногам, — немедленно заявляет Снейп.

Дамблдор слегка улыбается.

— Мне правда жаль, Северус, — говорит он, — полагаю, за последнее несколько месяцев наша с тобой выдержка подверглась довольно суровому испытанию. Я бы никогда не предложил Гарри такой… способ урегулирования ситуации, впрочем, факты указывают на то, что идея целиком и полностью принадлежит ему одному. И это действительно так... — Дамблдор на секунду замолкает, а его следующие слова звучат на удивление устало. — По правде говоря, Северус, мои неудачи в отношении Гарри были настолько велики, что теперь мне кажется, не в моем праве препятствовать ему в принятии тех мер, которые он считает необходимыми для своей защиты.

Снейп открывает рот, затем снова его закрывает.

— Если мисс Грейнджер провела тщательное исследование, — а было бы наивно предполагать что-либо иное, — она, без всякого сомнения, предложит Гарри провести ритуал тридцать первого октября. Я смогу устроить прибытие Вернона Дурсля в замок к назначенному времени, но я бы хотел попросить тебя дать Гарри или же его друзьям такой намек, который приведет их в условленный час в одну из гостевых комнат на третьем этаже.

— Если мы одобряем их затею, то почему бы нам просто не поставить их перед фактом и не обсудить все открыто? Вы же знаете, что из себя представляют Поттер и его друзья: стоит нам только на секунду выпустить их из виду, как они в тот же миг ухитряются придумать план и улететь на ковре-самолете в тот же Литтл Уингинг, а нам, как обычно, вытаскивать их... их подолы из огня.

Дамблдор с улыбкой выгибает бровь, как бы давая понять, что он прекрасно понял все то, что хотел сказать ему Снейп.

— Думаю, лучший способ избежать этого — позволить им и дальше верить, что у них все еще имеются от нас секреты, — наконец произносит он. — Как мне кажется, выполняя подобное заклинание в одиночку, Гарри просто хочет нам что-то доказать.

— Например? — спрашивает Снейп.

— По-моему, он воспринимает свою уязвимость как некую неудачу, — на губах Дамблдора появляется грустная задумчивая улыбка. — В свете того, что мы узнали о Гарри в этом году, я невольно вспоминаю все его удивительные достижения, и раньше я бы многое отдал, чтобы с такой же ясностью, как сейчас, видеть то отчаянное, безрассудное мужество подростка, который не мог даже помыслить, что кто-то вообще может прийти ему на помощь. Мне кажется, он живет с этой мыслью уже так давно, что просто не замечает в ней ничего необычного… если вообще когда-либо замечал. И тот факт, что он вынужден был принять от нас помощь и защиту… что ж, для него это, по-видимому, было проявлением своего рода слабости.

От чудовищности этих мыслей — теперь, когда Дамблдор обличил их в слова и Снейп понял, что это несомненная правда — у него практически перехватывает дыхание.

— Северус, ты ведь и сам прекрасно понимаешь, как тяжело унять юношеский порыв — доказать всем, чего ты стоишь, — продолжает Дамблдор. — Поэтому, как мне кажется, лучше нам будет приглядывать за ними на расстоянии… и до поры до времени держать язык за зубами.

Не в силах что-либо противопоставить словам директора, Снейп некоторое время идет молча.

— Сегодня были какие-либо новости из Мунго? — немного погодя спрашивает он, пытаясь придать голосу нарочито небрежные нотки.

— Да, — отвечает Дамблдор, — врачи сообщают, что Луна вернется к нам в ближайшие несколько дней.

— В самом деле? — брови Снейпа взлетают на середину лба. — Она снова начала говорить?

— Нет, она по-прежнему хранит молчание в присутствии целителей, но я сказал, что не стану затягивать ее возвращение в школу из-за этого. Уверен, ее учителя найдут способы обойти эту преграду.

— Не сомневайтесь, — бормочет Снейп.

— Она очень быстро восстановилась, учитывая серьезность ее повреждений, — произносит Дамблдор, краем глаза поглядывая на Снейпа. — Впрочем, некая слабость в ее грудной клетке все же осталась, однако аптекарь больницы Святого Мунго разработал для нее курс зелий на весь последующий год, который, в конечном счете, должен решить и это.

— Сначала я бы хотел сам на них взглянуть, — перебивает его Снейп чуть более требовательно, чем планировал.

— Безусловно, — отвечает Дамблдор.

Снейп тщательно обдумывает свои следующие слова.

— А целители случайно не говорили о том, как она… спит?

Дамблдор смотрит на него с явным удивлением.

— Эту тему они не затрагивали. Почему ты спрашиваешь?

Снейп пожимает плечами.

— Последние несколько дней перед отправкой в Мунго она... разговаривала во сне.

— Правда? И что она говорила?

Снейп пренебрежительно машет рукой.

— Всякую чепуху.

— Хм.

Они одновременно подходят к горгулье, заслоняющей проход к кабинету директора. Снейп ждет, пока Дамблдор назовет пароль, пропуская их к темной каменной лестнице, ведущей к широкой деревянной двери кабинета, которая распахивается от прикосновения директора. Когда дверь за ними закрывается, запечатывается и на нее накладываются защитные заклинания, Снейп ждет еще какое-то время, чтобы Дамблдор занял свое кресло, а затем начинает:

— У меня есть новости, — говорит он директору, чувствуя себя при этом так, словно проглотил увесистый камень. — Это касается Темного Лорда. И... Драко Малфоя.

Лицо Дамблдора не выражает ни малейшего удивления, когда Снейп пересказывает ему всю информацию.

28 октября

В начале второй недели занятий Гарри Рон и Гермиона собираются после ужина в гриффиндорской гостиной.

Гермиона усаживается за стол напротив Гарри и Рона. Слева от нее стопка книг, достигающая ей прямо до макушки, а в руках толстая пачка блокнотов, которые она внимательно просматривает, при этом бормоча что-то себе под нос. Гарри обменивается взглядом с ухмыляющимся Роном; у него закрадывается мысль, что сейчас они оба думают об одном и том же, а именно: что Гермиона выглядит в эту минуту в точности, как профессор Макгонагалл в начале урока. Они молча ждут, когда та вспомнит об их присутствии, и спустя уже пару секунд Гермиона прочищает горло.

— В общем, — произносит она, — я провела довольно много исследований за последнюю неделю, и думаю, поняла, как должно работать это заклинание. Но сначала, Гарри, я хочу кое-что с тобой обсудить, поскольку тебе нужно будет сделать выбор.

— Какой именно? — нахмурившись спрашивает Гарри.

Гермиона делает глубокий вдох.

— Прежде всего, — говорит она, — тебе известно, что такое Гейс⁽¹⁾, в общих словах?

— Э-э, — произносит Гарри, напрягая память. Он помнит, что где-то читал определение в своей книге, но их было так много... — Разве это не заклинание, которое управляет одной вещью по отношению к другой? Я имею в виду, — он косится на Рона, когда тот фыркает, — у него есть своего рода спусковой крючок, и если его не трогать, то человек никогда не узнаете, что к нему применялись подобные чары.

Лицо Гермионы слегка проясняется.

— Да, — говорит она, — смысл такой. Найденное тобой заклинание «Удержание Родоубийцы» предназначено специально для людей, связанных кровными узами или браком, и применяется для контроля поведения взрослого человека по отношению к ребенку. Существует старое поверье, что люди, которые убивают или предают членов своей семьи, автоматически навлекают на себя ужасное проклятие, и, как мне кажется, подобная идея исходит именно из этого заклинания. Оно ужасно древнее, одно из немногих подтвержденных…

— И сохранившихся заклинаний времен эпохи Мерлина, — заканчивает Гарри. — Да, я помню. Но ведь это же хорошо, правда? Будь оно бесполезно, про него бы давно забыли.

В глазах Гермионы мелькает та же неуверенность, как и в тот момент, когда он впервые показал ей это заклинание и попросил помочь.

— У меня нет сомнений в его эффективности, — говорит она.

— Тогда почему ты выглядишь так, будто думаешь, что ему лучше быть не таким эффективным? — спрашивает Рон, проницательно глядя на нее.

— Вовсе нет, — тут же отвечает она, — дело в том, что... Гарри, ты уже думал, от каких именно действий заклинание будет удерживать твоего дядю?

Гарри открывает рот и тут же его закрывает. Он чувствует, как на шее выступает румянец.

— Ну, было бы неплохо, если бы он не смог меня ударить. Или, эм, сбить машиной, — он старается не замечать того, как темнеет лицо Рона, а губы Гермионы превращаются в тонкую белую линию. — Или задушить, или морить меня голодом, хотя теперь это, скорее всего, уже не важно, потому что я больше не собираюсь с ним жить. Еще мне бы хотелось, чтобы он перестал оскорблять моих родителей, но такое, наверное, уже выходит за рамки возможностей этого заклинания.

После того, как Гарри заканчивает свое длинное перечисление, наступает полнейшая тишина, затем Гермиона, похоже, приложив для этого немало усилий, довольно строго отвечает.

— И ты правда надеешься, что одна маленькая крупица волшебства сможет все это осуществить? — выгибает бровь она.

— Э-э, — Гарри замечает выражение лица подруги и изо всех сил старается не показывать, что хотел ответить на этот вопрос «да».

Гермиона вздыхает; как бы там ни было, ее не так уж легко провести.

— Для заклинания нам потребуется сделать довольно конкретную вещь — обменять одно на другое. Мы не сможем просто взять и остановить неподобающее поведение твоего дяди, поскольку магия не может судить о намерениях человека, она может только реагировать на его действия. Ну, например, мы можем произнести заклинание так, чтобы твой дядя больше никогда тебя не трогал, но в таком случае, если ты когда-нибудь пожмешь ему руку, у него будет столько же проблем, как если бы он тебя ударил, причем это все равно не помешает ему снова сбить тебя машиной или написать Волдеморту и предложить тому прийти за тобой в любое удобное для него время.

— А ты не можешь просто произнести заклинание дважды? — спрашивает Рон. — Скажем, в первом случае, если он попытается дотронуться до Гарри, то заснет, а во втором сделать так, что если он попробует написать Волдеморту, у него рука отвалится, — он выглядит весьма довольным собой. Только Гарри, который практически не сомневается, что думает по этому поводу Гермиона, старается сохранить у себя нейтральное выражение лица.

— Это невозможно сделать дважды с одним и тем же объектом привязки и триггером, — говорит Гермиона, проявляя гораздо больше терпения, чем ожидал Гарри. — И даже если мы изменим все переменные, мистер Дурсль все равно останется точкой привязки, а Гарри — спусковым механизмом.

Они долго сидят в тишине, пытаясь разобраться с нависшей проблемой, но тут Гермиона снова заговаривает:

— Гарри, — произносит она, — Можно я... кое-что скажу?

Гарри удивленно смотрит на нее.

— Конечно, — отвечает он.

— Ты как-то спросил меня, считаю ли я это заклинание темным, само собой, я так не думаю, — говорит она, — но правда в том, что мне все это очень не нравится. Я провела последние несколько дней, пытаясь выяснить, почему, и думаю, что теперь знаю ответ. Дело в том, что... ты, Гарри, проделал в прошлом столько невероятных вещей, вещей, которые никто другой в нашем возрасте был бы не в силах совершить. Но не потому, что знал кучу заклинаний, которые другие не знали, и не потому, что твои заклинания были намного сильнее, чем у кого-либо еще. Все получалось потому, что ты доверял своим инстинктам, делал правильный выбор и ставил безопасность других выше своей собственной. И... прошу, пойми меня правильно, — произносит она, видя, как Рон собирается ее перебить, — я правда считаю замечательным то, что ты хочешь выступить против своего дяди. Но такого рода заклинание… Не думаю, что в этом настоящий ты, только и всего.

К концу ее речи Гарри краснеет по трем причинам, и это определенно является его личным рекордом. Во-первых, обычный вид смущения, который проявляется всякий раз, когда кто-то упоминает о его так называемых достижениях, следующее сопровождается гримасой, когда он слышит чистосердечное признание Гермионы об отсутствии у него особых талантов. И под конец он чувствует нечто вроде стыда, слушая, как Гермиона говорит ему о том, что он и так все это время знал, но не желал раньше слышать.

— Может, и не я, — коротко отвечает он. — Только я не знаю, что еще делать. Но я должен сделать хоть что-то. Ведь речь идет не только обо мне.

У Гермионы такой вид, будто она пытается набраться храбрости и сказать что-то, что, по ее мнению, им совершенно не понравится.

— А ты никогда не думал о том, чтобы... ну... просто поговорить с ним? Я имею в виду, здесь, — поспешно добавляет она, видя его с Роном лица, — под присмотром, где он не сможет причинить никакого вреда, как бы не разозлился.

— Гермиона, я прожил с ним всю свою жизнь. Мы уже говорили об этом, — Гарри начинает чувствовать себя усталым, даже раздраженным, — с ним будет смысл разговаривать только в том случае, если он сможет образумиться, а это, уверяю тебя, крайне маловероятно.

— Я же не предлагаю тебе вежливо просить его обращаться с тобой по-человечески, — сердито отвечает Гермиона. — Я предлагаю объяснить ему с безопасного расстояния, что теперь ты взрослый и дипломированный волшебник, с особым разрешением использовать магию против него, даже несмотря на то, что он маггл, и если он не хочет для себя неприятностей, то будет держаться на расстоянии.

— Значит, ты говоришь, что я должен ему солгать, — говорит Гарри с легкой улыбкой. — Ну ладно, оставим это, вот только я почти уверен: Дамблдор уже пытался поговорить с ним. Только это не помешало ему чуть не задушить меня несколько недель назад.

— Но ты же сказал, что хочешь дать ему отпор? — тихо произносит Гермиона.

Гарри откидывается на спинку стула, потирая лоб. Он не знает, как еще ей объясниться. А ведь неделю назад план казался таким простым — он полагал, что все сложные детали будут связаны с разработкой самого заклинания, и рассчитывал, что Гермиона позаботится об этом. Он ловит себя на мысли, что очень хочет спросить мнение Снейпа или Луны, да даже Дамблдора — но в таком случае теряется весь смысл, который бы доказывал им, что он сам может со всем разобраться.

— По-моему, ты немного недооцениваешь Гарри, — говорит Рон. — Все то, что Гарри сделал… Ты делаешь вид, будто это просто случайность или удача, но он просто продолжает делать это и дальше, разве нет? Никому не может так везти.

— Я совсем не это имела в виду, — ошеломленно говорит Гермиона. — Способность Гарри справляться с ужасными испытаниями, не используя грубую магическую силу, является доказательством того, о чем постоянно твердит Дамблдор, что любовь — самая древняя, самая безграничная и самая могущественная магия, которую когда-либо знал мир. Этому нельзя научить. И этому нельзя научиться на уроках или в книгах. Разве ты не видишь, Гарри, что именно это делает тебя таким выдающимся? Твои инстинкты, твоя интуиция, они стоят больше, чем все заклинания, уловки и коварства Волдеморта и всех его сторонников, вместе взятых! Все, что я пытаюсь сказать, это то, что ты должен верить в свои собственные силы… продолжать доверять себе. Потому что именно так ты сможешь победить Волдеморта, — ее голос раздается все громче. — И ты его победишь, что бы там ни думали те, кто знает о твоем дяде.

Гарри и Рон пораженно смотрят на Гермиону, когда та торжественно и немного смущенно заканчивает свою речь.

— Чтоб мне провалиться, — выпаливает Рон, — должно быть, ты давно держала это в себе, да?

Гермиона краснеет.

— Ну, — говорит она преисполненным достоинства голосом, — я люблю произносить речи, когда уверена, что вы меня слушаете.

— Да, тебе удалось привлечь мое внимание, — сухо бормочет Гарри.

На минуту все они замолкают, и Гарри пристально смотрит на поверхность стола, пытаясь собраться с мыслями. Не то чтобы все вышесказанное Гермионой было для него в новинку. Дамблдор уже говорил это раньше, и Сириус с Ремусом тоже, правда, по-своему. Но то, каким образом это сформулировала Гермиона, заставляет Гарри взглянуть на происходящее по-новому. Раньше мысль о том, что его способность любить в какой-то мере равноценна той магической силе, которой обладают Волдеморт или его Пожиратели Смерти, постоянно смущала его до такой степени, что он изо всех сил старался не думать об этом. Вы можете применить колдовство, произнести заклинание, взмахнуть палочкой и сразу увидеть результат. Но любовь... любовь непредсказуема. Вы не можете контролировать ее — она контролирует вас. И разве не она ввела его в заблуждение? Разве не из-за своей любви к Сириусу он бросился в Министерство в прошлом году — и разве не из-за этого его крестный погиб?

«Нет, Сириус умер вовсе не по этому, — раздается голос в глубине его подсознания — холодный, безжалостный и хорошо знакомый ему голос, который он уже не раз слышал, но всегда игнорировал. — Он умер, потому что ты бросился в Министерство, никому ничего не сказав… Потому что ненавидел Снейпа и не доверял ему. И вот она, обратная сторона любви».

Осознание этого факта поражает Гарри не хуже, чем удар под дых. Он оседает в кресле на несколько дюймов, а его голова кружится от осмысления происходящего.

— Гарри, — хмурится Рон, — ты в порядке?

— Да, все отлично, — бормочет Гарри, потирая свой лоб. — Гермиона… думаю, я понимаю, о чем ты говоришь.

Она с надеждой улыбается ему, но Гарри продолжает прежде, чем она успевает что-либо ему сказать.

— Однако я все равно хочу применить это заклинание, — говорит он. — Мы сделаем это, и что бы ты ни думала, дяде Вернону это несильно навредит. Предлагаю тот вариант, где он не сможет до меня дотронуться…поскольку я, вероятнее всего, с ним больше никогда не увижусь после того, как мы применим заклинание, так что особой роли для него это не сыграет. Но я должен сделать что-то… что-то стоящее, а не просто молоть языком. Это своего рода знак, для меня, для Снейпа, для Дамблдора, и… для любого другого человека, который узнает обо всем. Даже если моя самая главная сила заключается… в чем ты сказала — в любви, интуиции и всем таком, это в любом случае не повредит, пусть люди думают, что со мной не все так просто.

Гарри и Рон молча наблюдают за Гермионой, пытающейся смириться со всем этим. Она долго смотрит на Гарри, словно пытаясь прочесть его мысли. А после легко улыбается.

— Хорошо, Гарри, — отвечает она. — Тогда так и поступим. В таком случае я начну работать над формой заклинания. Нам нужно будет это сделать в полночь, на Хэллоуин, так что к этому времени будь наготове с мантией-невидимкой.

— Зачем ждать? — спрашивает Рон.

— Затем, что самое благоприятное время для проведения сложных ритуальных заклинаний вроде этого — это дни смены природных циклов, — на автомате отвечает она.

— Ну конечно, — натянуто улыбается Рон, — само собой, я это знал.

И после этих слов все трое отправляются спать, однако Гарри долго лежит, не в силах заснуть, все думая о том, что будет дальше.

31 октября

Хэллоуин, по причинам, о которых не хочется вспоминать Снейпу, является для него наименее любимым праздником в году. Искушение не появляться на праздничном ужине так велико, что в течение всего дня оно проявляется чуть ли не каждый час. Но он стискивает зубы и прибывает в холл ровно к семи часам, поскольку считает благоразумным держать Гарри и его друзей в поле зрения как можно дольше. «По крайней мере, — думает Снейп, — в эту ночь никто не станет заставлять меня нахлобучивать на себя дурацкую шляпу».

Он садится за главный стол и ловит себя на том, что размышляет обо всех изменениях, произошедших с начала семестра. Он опускает глаза на слизеринский стол туда, где сидит Драко Малфой, выглядящий бледным, измученным и равнодушно смотрящим куда-то поверх головы Панси Паркинсон. Рука Снейпа непроизвольно сжимается на коленях, и он заставляет себя отвести взгляд в сторону гриффиндорского стола — на Гарри, который, совершенно внезапно, оглядывается на него. Их глаза встречаются, и сразу после на лице Гарри появляется улыбка.

Глаза Снейпа невольно расширяются, и он изумленно отводит свой взгляд.

Вскоре Дамблдор встает, и зал затихает, а Снейп высвобождается от вынужденного пребывания в своих мыслях. Он принимает внимательную позу, одним глазом смотрит на Дамблдора, другим на слизеринский стол. Чувства его учеников к директору — это их личное дело, но то, как они ведут себя при нем, во многом зависит от Снейпа.

— Добрый вечер, — произносит Дамблдор. — Я бы хотел злоупотребить вашим внимание всего на несколько минут.

В глазах Снейпа Дамблдор выглядит довольно изможденным — более, чем когда-либо. Он не пытается прикрыть свою проклятую руку или спрятать ее в широком рукаве своей мантии, что не удивительно для Снейпа; он всегда защищал их от опасности, но не от знания.

— Хэллоуин — это время праздника как в маггловском мире, так и магическом, — начинает Дамблдор. — Мы облачаем все в осенние цвета и посмеиваемся над тем, что нас пугает. Подобное действо отражает очень древнюю мудрость, и эта традиция, как я надеюсь, сохранится в Хогвартсе на долгие годы.

По телу Снейпа пробегает холодок, когда он слышит эти слова. Для него они имеют совершенно иной смысл, который не сможет уловить никто из сидящих в этом зале.

— Однако во времена, подобные этим, нам неизбежно будут присущи некоторые страхи, которые невозможно рассеять. И потому мне бы хотелось еще раз подчеркнуть, что главная сила всех здесь собравшихся — в единстве и поддержке друг друга, особенно теперь, когда все вокруг кажется таким неопределенным. Каждый из вас носит мантию ученика Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс, и это яркий пример того неотъемлемого качества, связывающего нас воедино, с присущей для каждого из нас человечностью, которая сближает нас ничуть не меньше, чем наша принадлежность к магическому сообществу. И, как я уже выразился ранее, я твердо убежден, что вещи, которые отдаляют нас друг от друга, гораздо менее значимы, чем те, что нас объединяет. За всю свою тысячелетнюю историю, — продолжает Дамблдор, — Хогвартс знал множество учеников, чьи желания познать все то, чему могла научить магия, привели их на путь Темных Искусств. В поисках мудрости, силы или обыкновенных знаний они обратились к другим учителям, и на какое-то время, возможно, были удовлетворены. Но, в конечном счете, все они столкнулись с одним простым фактом: в Темных Искусствах нет ни истины, ни знания, ни мудрости. Нет ничего, кроме старинной лжи, поклонения силе и господства сильного над слабым ради собственного удовольствия.

Снейп пристально смотрит на Дамблдора, чувствуя, как другие учителя делают то же самое. Ему становиться интересно, какие мрачные мысли тревожили в этот вечер директора, что он решился так открыто высказать свое мнение в такую ночь. Взгляд Снейпа снова перемещается на слизеринский стол туда, где сидит, уставившись в свою тарелку, Драко, а сразу после на гриффиндорский, подмечая то, как пристально Гарри смотрит на Дамблдора и как при этом мрачнеет его лицо.

— Я очень надеюсь, — произносит Дамблдор, — что, прежде чем окончить эту школу, вы все сможете убедиться в достоверности слов одного моего знакомого маггловского писателя: «Трудный путь — сложен, но это никогда не сравнится с тем, насколько сложен лёгкий путь». Я, как и все ваши учителя, сочту за великою честь сопроводить вас на этом пути, если вы нам позволите. Мы постараемся оправдать ваше доверия, надеясь, что вы дадите нам такой шанс.

После чего Дамблдор просто возвращается на свое место. А пару секунд спустя на столах появляется еда, и ученики, очнувшись от внезапной тишины, наступившей после окончания речи директора, начинают заполнять зал звоном тарелок и бокалов. Снейп еще какое-то время наблюдает за Дамблдором, прежде чем наполнить свою тарелку едой.

По окончании ужина Снейп задерживается ровно настолько, насколько нужно, чтобы быстро переговорить с Дамблдором.

— Дурсль уже прибыл? — тихо спрашивает он, чтобы не услышала Макгонагалл.

— Да, — улыбается Дамблдор, поднимаясь из-за стола. — Не буду скрывать, для этого потребовалось немало усилий. В конечном счете, он был заколдован. На данный момент он считает, что находится в командировке и ночует в пятизвездочном отеле Эдинбурга. Он с комфортом проведет ночь в гостевых покоях и вернется уже утром, ничего не подозревая о предстоящей вылазке. Надеюсь, Гарри со своими друзьями уже получил необходимую информацию?

— Да, Поттер уже связался с эльфом по имени Добби. Он был проинформирован о местонахождении своего дяди и, судя по всему, попросил эльфов подмешать в обед Дурсля снотворное. Я подозреваю, что это дело рук мисс Грейнджер; но, без сомнения, это во многом облегчит процесс.

— Хм, — произносит Дамблдор. Снейп пристально смотрит на директора, но тот больше ничего не говорит.

Оставшееся до полуночи время Снейп проводит в своем кабинете, казалось бы, проверяя сочинения, но в действительности он просто сидит, уставившись в пространство и погрузившись в собственные мысли. Ему есть о чем подумать; множество вопросов, из-за которых начало семестра со всеми своими неприятными открытиями и заботами о Гарри и Луне кажется безмятежной передышкой от мрачных реалий его собственной жизни.

К своему удивлению, он обнаруживает, что размышляет над тем, как из-за своего разговора с Нарциссой Малфой и данной ей клятвы ему придется вновь завоевывать доверие Гарри. Лишь понимание природы своих школьных обид уберегло его от рокового падения в пропасть. Гарри не поймет, что в глазах Снейпа Драко Малфой такая же жертва взрослой жестокости, как и он сам; более того, у Драко в запасе не так много средств для противостояния махинациям, приведших его в ловушку. Единственная способность, которую старшие Малфои не привили своему привилегированному отпрыску, — это решимость поступать по совести. Но любовь они подарить смогли — любовь друг к другу и любовь к своему сыну, заслужив тем самым взаимную любовь своего ребенка. У Гарри же любовь и ненависть однозначны; ему незнакомы мучительные терзания в выборе стороны. Не в его характере выбирать меньшее из зол, и он не проявит милосердия к Драко за то, что тот внезапно пошел по неверной дорожке.

И все же Снейп чувствует, что должен сделать хоть что-то, дать Гарри что-то такое, за что тот сможет уцепиться в ближайшем будущем. Через несколько месяцев Дамблдора не станет, и Снейп предпримет последний, отчаянный ход в своей шпионской карьере. Что этот день настанет, он понял еще два года назад; однако только теперь, глядя правде в глаза, он осознает, как мало времени отведено им до того, как весь мир полетит в тартарары. Как было бы просто, если бы их отношения с Гарри не изменились. Если бы они остались такими же, как раньше: яростными, язвительными, не принимающими друг друга; Снейп смог бы и дальше сновать в ночи подле Темного Лорда, будучи уверенным, что всего лишь выполняет секретные поручения. Он практически смирился с необходимостью предать Дамблдора, понимая, что только одному директору будет известно, что это не предательство, а преданная служба. Но думать о том, что почувствует Гарри, как сочтет себя обманутым, тяжким грузом ложится на Снейпа. А Луна — что впоследствии они скажут о нем? Ему не составляет особого труда это представить.

«Он так легко привязывается», — сказал ему Дамблдор несколько месяцев назад, в день, когда мир Снейпа пошатнулся, увеличившись и освободив место для Гарри Поттера, ставшего для него теперь нечто большим, чем призрак своей матери и напоминание о прегрешениях своего отца. И, исходя из этого, Снейпу не перестает думать — вернее, надеяться, — что ему все же удалось заслужить доверие Гарри настолько, чтобы заставить его усомниться тому, что может впоследствии предстать перед его взором. Бог свидетель, логика играет гораздо меньше влияния на убеждения подростка, чем чувства. Кто знает — может быть, он все же усомнится в рассказах о предательстве Снейпа и будет бережно хранить те последние крупицы чести, которыми тому придется пожертвовать, чтобы заполучить нечто более ценное. А после — если они останутся живы — может быть, они встретятся вновь, и как знать, может, его честь будет восстановлена, а преступления искуплены.

По натуре Снейп неумолимый логик, но даже он не застрахован от прелести сантиментов.

Он сидит за столом, кладя руки поверх разбросанной стопки пергаментов, и смотрит, как стрелки часов медленно приближаются к полуночи.

1) Гейс — в ирландском фольклоре обязательство или запрет, магически наложенный на человека.

Вернуться к тексту

За двадцать минут до полуночи он встречает Дамблдора на площадке третьего этажа.

— Они еще не пришли, — говорит Дамблдор, и это вся информация, что нужна Снейпу. Молча набросив на себя дезиллюминационные чары, они устремляются по коридору к единственной жилой комнате, расположенной слева.

В камине весело пылает огонь, вокруг кровати задернуты алые бархатные портьеры, и лишь громкий раскатистый храп наполняет комнату. Снейп замечает, что эльфы еще не убрали посуду, оставшуюся после ужина — по-видимому, это было частью уловки, приведшей сюда Дурсля. Снейп молча следует за Дамблдором к дальнему углу комнаты, где они занимают свои места и ждут.

Не проходит и пяти минут, как дверь отпирается и распахивается. Снейп настороженно переводит свой взгляд — и замирает. Посреди комнаты, с нарочитым интересом оглядывая все вокруг, стоит Луна, одетая в длинную белую ночную рубашку и тонкую голубую шаль. Какое-то время она разглядывает кровать, а когда очередной храп нарушает тишину, с любопытством склоняет голову набок.

Единственная мысль, пробившаяся сквозь яростное недоумение Снейпа: Луна, только недавно вернувшаяся после пребывания в больнице Святого Мунго, стоит в пяти футах от маггловского чудовища, в четыре раза превосходящего ее в размерах, который не так давно уже пытался убить другого такого ребенка за наличие у того магических способностей. Снейп, не задумываясь и не советуясь с Дамблдором, в три больших шага пересекает комнату и обхватывает Луну со спины, обвивая одну руку вокруг ее талии, а другую прижимая ко рту. Она напрягается, однако даже не пытается что-либо возразить. Луна все еще не произнесла ни единого слова с того дня, как нашли тело ее отца.

Снейп оттаскивает ее назад в дальнюю часть комнаты, где они с Дамблдором устроились в ожидании подростков, и поднимает свою палочку.

— Муффлиато, — шипит он, а после касается своей макушки. Дезиллюминационные чары спадают, и он отпускает Луну, которая сразу же оборачивается, глядя на него без какого-либо удивления в глазах, что, как ему кажется, граничит с нахальством.

— Что вы здесь делаете? — тихо шипит он.

Она смотрит на него снизу вверх и молчит, а на ее губах появляется слабый намек на улыбку. Он больше месяца не видел ее улыбки. И примерно столько же он не видел ее саму, разве что издалека. Ему приходится сдерживаться, чтобы не улыбнуться в ответ.

— Вы должны уйти… Вот черт, — он бросает взгляд на часы, стоящие на каминной полке. Без семи двенадцать, Гарри с друзьями будут здесь с минуты на минуту. — У нас нет времени, — он поворачивается к пустому креслу, где, как он знает, сидит директор. — Дамблдор...

— Я глубоко убежден, что мисс Лавгуд более чем способна следовать паре простых указаний, чтобы обеспечить свою безопасность, — произносит Дамблдор. Он не снимает свои иллюзорные чары, отчего Луна с любопытством поворачивает голову в сторону, откуда доносится его голос. Дамблдор встает, берет с каминной полки фарфоровую статуэтку, по форме напоминающую гоблина, и заставляет ее опустить голову, точно в поклоне. После чего Луна действительно улыбается, что, кажется, делает весь этот фарс чуть менее неприятным. Невидимый Дамблдор ставит гоблина на место.

— Если вы не возражаете, Луна, то подойдите сюда, — продолжает он, — профессор Снейп применит к вам дезиллюминационные чары. Мы будем лишь наблюдать и не станем вмешиваться без особых на то причин. Но если вмешательство все же будет необходимо, прошу, предоставьте это нам. Ваше здоровье еще не до конца восстановилось, чтобы совершать какие-либо физические нагрузки.

Снейп бросает на Дамблдора хмурый взгляд, в то время как Луна кивает в знак согласия.

— Вы же не хотите сказать... — начинает он.

— Неужели ты собираешься отправить мисс Лавгуд обратно в башню Рейвенкло без сопровождения, Северус? — мягко обрывает его Дамблдор.

— Конечно же, нет, однако оставить ее здесь едва ли будет лучшим решением! — его раздражение берет верх, и он поворачивается к Луне. — С какой стати вы здесь оказались? — шипит он.

Молчание, с которым Луна встречает этот вопрос, нарушается деликатным покашливанием со стороны Дамблдора, не скрывающего своей усмешки. «Как же удобно, — мрачно думает Снейп, — такое вынужденное молчание», — возмущенно вздыхая, он поднимает палочку и слегка касается светлых волос Луны. Она постепенно растворяется в воздухе, и на ее месте медленно проявляется цвет и фактура каменной кладки, находящейся у нее за спиной. Снейп смотрит на то место, где только что стояла Луна, а затем, максимально успокоившись, направляет палочку на себя и повторно набрасывает скрывающие чары.

Когда они оба становятся невидимыми, Снейп опускает руку ей на плечо. Если это хоть как-то от него зависит, он не позволит ей ускользнуть и ввязаться в это дело.

До полуночи никто не произносит ни слова, а после дверь комнаты со скрипом открывается. Рон Уизли и Гермиона Грейнджер входят медленно, стараясь ступать как можно тише. Через несколько секунд раздается шелест ткани, и когда капюшон мантии-невидимки откидывается назад, в воздухе появляется Гаррина голова.

— Он ведь спит, да? — тихо спрашивает Уизли. — Добби точно подмешал зелье в его еду, как ты и просил?

— Да, я уточнил у Добби за ужином, — отвечает Гарри.

— Кстати, не удивляйтесь, если он проснется, когда мы будем всем этим заниматься, — предупреждает всех Грейнджер. В ее руках толстая стопка бумаг, которую она во время разговора опускает на стол, попутно отсылая заклинанием посуду обратно на кухню, после чего начинает раскладывать свои записи в определенном порядке. Закончив, она поднимает голову и хмуро смотрит на Гарри. — Надень капюшон! — шипит она. — Тебе лучше оставаться невидимым!

— Какой в этом смысл, он все равно спит, — отвечает Гарри.

— Действительно, какой смысл, пусть даже он и проснется, — Уизли произносит это таким тоном, словно ему будет только в радость, если завяжется драка.

— Нам будет лучше, если все пройдет гладко, — раздраженно говорит Грейнджер. — Если он проснется, то наделает много шума, а если увидит Гарри, то станет еще хуже. Как только мы начнем произносить заклинание, мы уже не сможем применить к нему оглушающие чары или Силенцио.

Поморщившись, Уизли занимает место у стены, скрещивая руки на груди, и ждет. Гарри натягивает на голову капюшон мантии невидимки и исчезает.

Грейнджер склоняется над столом, с минуту перечитывая свои записи. Снейп напрягается в ожидании. И уже в следующую секунду Грейнджер поднимает голову и, направляя палочку на балдахин кровати, безмолвно делает взмах. Ткань разъезжается в стороны.

— Значит, так, — взволнованно, но в то же время решительно произносит она, — Гарри, ты стоишь здесь, — она указывает на место прямо напротив кровати. Снейп слышит шорох мантии Гарри, когда тот идет, чтобы встать на указанное место. — А я встану посередине, — говорит она, проходя вперед и останавливаясь в промежутке между Гарри и кроватью. — А теперь, просто… стойте там, где стоите.

Все в комнате — включая, как кажется Снейпу, просто неимоверное количество невидимых людей — пристально наблюдают за Грейнджер. Та в последний раз смотрит на бумаги, зажатые в левой руке, затем делает глубокий вдох и поднимает палочку.

— Фортафамилия, — проговаривает она громко и отчетливо.

В то же мгновение из кончика ее волшебной палочки вылетает луч золотистого света. Он изгибается дугой высоко в воздухе, где вскоре замирает и соединяется в шар клубящегося янтарного вещества, не жидкого и не газообразного, но очень похожего как на то, так и на другое. По мере того, как сфера обретает форму, скользя и переливаясь в свете камина, внутри нее начинают появляться фигуры — безликие силуэты людей, один из них крупный, полный мужчина, другой — чуть меньше, тощий и по форме напоминающий подростка. Фигуры внутри сферы поворачиваются друг к другу и какое-то время кружат между собой, словно звери при первой их встрече. И вдруг замирают.

Изнутри начинают доноситься звуки. Рассерженные возгласы, крики, высокий пронзительный вопль ребенка, оказавшегося в беде. Звуки льются неразборчивым потоком, но их характер очевиден; заклинание распознало отношения между Гарри и его дядей, и драма, разыгрываемая в сфере, является отражением последних пятнадцати лет жизни Гарри в доме своего дяди.

Пока Снейп смотрит и слушает все это, его рука непроизвольно сжимается на плече Луны.

Несмотря на бледное лицо Гермионы, ее плечи остаются расправлены; она поднимает палочку и касается золотой сферы. А потом на секунду замирает и отводит палочку в сторону. Тонкая золотая нить следует за ней, за Грейнджер, когда та поворачивается к Поттеру и с очередным взмахом руки отсылает нить, все еще соединенную одним концом с поверхностью шара, к месту, где стоит невидимый Гарри.

— Протяни руку с волшебной палочкой, Гарри, — говорит ему Грейнджер.

Снейп слышит шелест мантии-невидимки. Золотая нить от палочки Грейнджер закручивается по спирали, точно обвиваясь вокруг чьей-то руки. Нить становится все плотнее и толще, пока не становится похожа на золотую лозу с шипами.

После того, как лоза надежно обвивается вокруг Гарриного предплечья, Грейнджер снова касается палочкой сферы и притягивает еще одну нить к кровати, где все еще храпит закутанный в одеяло Вернон Дурсль. Какое-то время она стоит возле его постели, с отвращением глядя на него. После чего протягивает свободную руку и двумя пальцами брезгливо сжимает его мясистое запястье, чтобы после потянуть на себя. Его рука высвобождается из-под одеяла и свешивается с края кровати, качнувшись пару раз в воздухе. Грейнджер устремляет к нему нить заклинания, и та, словно паутина, обвивает его запястье, взбираясь вверх по руке, как это было с Гарри.

В тот момент, когда нити заклинания соединяют Гарри и его дядю с золотой сферой, Луна вцепляется в руку Снейпа.

Она задыхается, а ее колени подкашиваются. Снейпу приходится быстро убрать палочку в карман и обхватить ее за талию, чтобы снова поднять ее на ноги.

— В чем дело? — тихо спрашивает Снейп, чувствуя облегчение от того, что заклинание Муффлиато все еще действует. — Вам плохо? Да в чем дело?

Вслух Луна ничего не произносит, но если она и дает какой-то ответ, он ускользает от Снейпа.

— Работает? — слышит он голос Уизли из другого конца комнаты.

— Пока все идет как надо, — мрачно отвечает Грейнджер, — но это еще не конец. Для следующей части, Гарри, тебе придется стоять неподвижно.

Грейнджер снова поднимает палочку. Она мешкает, словно не желает этого делать. Но потом на ее лице появляется решительность.

— Траксит, — произносит она.

Раздается сдавленный вздох — не от Луны, как сначала думает Снейп, а от Гарри. Золотые нити, связывающие его и Дурсля со сферой, на секунду вспыхивают, после чего алая пелена окутывает золото и ослепляющая вспышка красного света заполняет комнату, обжигая глаза Снейпа. Он зажмуривается, а когда вновь открывает глаза, видит, как нити накалились до предела. Они стягиваются вокруг руки Гарри и его дяди все сильнее, от чего кожа вокруг набухает, и во вспышке паники Снейпа охватывают вспоминания о Непреложном обете, данном Нарциссе, и о том, как тончайшие нити из палочки Беллатрикс опалили их плоть, добавляя новые шрамы поверх предыдущих, как палимпсест⁽¹⁾ прошлых и нынешних грехов.

— Гермиона…

— Знаю, Гарри, но ты должен стоять неподвижно.

— Хотя бы скажи, что происходит?

— Я уже объясняла тебе это несколько дней назад! — голос Грейнджер кажется встревоженным, будто она боится собственных действий. — Первая часть заклинания определяет связь между вами. Вторая описывает, от чего оно должно будет его останавливать.

— А последняя? — спрашивает Гарри сквозь, как кажется, стиснутые зубы.

— Она определит последствия, а именно то, что с ним случится, попытайся он совершить то, от чего его удерживают чары.

Луна, все еще крепко удерживаемая в руках Снейпа, издает тихий, не слышимый почти ни для кого всхлип.

Прежде чем Снейп снова успевает спросить ее, в чем дело, воздух сотрясает другой звук — низкий, страдальческий стон, преисполненный ужаса, исходящий от кровати в центре комнаты. Снейп прищуривается.

Вернон Дурсль, судя по всему, еще крепко спит. Но его лицо искажено гримасой боли. Пылающие нити заклинания сжимаются на его руке, как вдруг из шипов выстреливают тонкие щупальца и начинают прокладывать себе путь под кожу. Испытывая слабое чувство тошноты, Снейп продолжает наблюдать, как кожа на руках Дурсля набухает и растягивается от наличия в ней щупалец, которые похожи скорее на кишащих паразитов. После чего Снейп обеспокоенно смотрит на Гарри, но, насколько он может судить, пылающая лоза, обернутая вокруг его невидимой руки, просто туже затягивается, не вторгаясь под кожу.

— Мерлин всемогущий, — с отвращением произносит Уизли. — Так и должно быть?

Грейнджер, с бледным лицом и плотно сжатыми губами, только кивает. Ее глаза слезятся, замечает Снейп, но рука все так же твердо удерживает палочку.

Выступающие от заклинания щупальца уже пробираются вверх по руке маггла, заползая под рукав его пижамы. Его лицо все еще искажено от боли, но открытый рот, кажется, больше не способен издавать каких-либо звуков. Снейп вдруг понимает, что сейчас ему очень хочется увидеть лицо Гарри. Он сомневается, что Поттер — впрочем, как и его друзья — полностью осознавал возможности этого заклинания, прежде чем пытаться его применить. Кроме того, ему так же интересно, о чем сейчас думает Дамблдор, наблюдая за ними из своего невидимого укрытия. Снейп вспоминает, как еще недавно они вместе отправлялись в Суррей: «Не верю, что дело дойдет до прямого противостояния между ними, — сказал он тогда, рассуждая о Гарри и Волдеморте, — и я не хочу, чтобы Гарри поддерживал эту идею». И что сейчас используется как раз то самое мощное, подчиняющее заклинание, на которое, по словам Дамблдора, Гарри не стоило бы полагаться. А ведь директор — тот, кому больше других известно, что происходит здесь в эту ночь — намеренно не вмешивается и не останавливает все это. «Почему?» — недоумевает Снейп. Вряд ли он думает, что заклинание еще не перешло границы всего того, что заслуживает Дурсль за свою жестокость по отношению к Гарри. Снейп больше чем уверен, что в душе Дамблдор чувствует себя совершено иначе.

Как бы то ни было, прежде чем он успевает развить эту мысль, Дурсль начинает кричать.

Рука Снейпа непроизвольно сжимается на плече Луны. Она больше не всхлипывает, лишь содрогается почти так же лихорадочно, как собачонка, стряхивающая с себя воду. Даже палочка в руке у Грейнджер впервые лежит не слишком уверенно. Снейп не может сказать наверняка, являются ли эти ужасающие крики, вырывающиеся из горла Дурсля, причиной его болезненных ощущений или все-таки страха. Впрочем, сейчас глаза Вернона открыты, и он, словно завороженный ужасными образами в своей голове, глядит вверх на балдахин своей кровати. Он кричит подобно человеку, которого распинают на кресте, чье горло при этом наполняется кровью. Грейнджер выглядит так, будто вот-вот заплачет, в то время как лицо Уизли белое, точно смерть.

— Хватит! — раздается голос, и Снейп чувствует, как Луна в последний раз вздрагивает, а затем замирает. — Гермиона…

Слышится шорох ткани, и мантия-невидимка спадает с Гарриных плеч.

— Гарри, — выдыхает она, — если ты сейчас разрушишь связь...

— Мне наплевать! — яростно произносит он. — Ты все еще можешь прервать это заклинание, правда же? Еще ведь не слишком поздно?

Грейнджер неопределенно смотрит на него. А после, с видом явного облегчения на лице, просто опускает палочку. Нити, связывающие Гарри и Дурсля, разрываются. Пунцово-золотая сфера содрогается в воздухе, а затем и вовсе исчезает.

В комнате воцаряется полнейшее молчание. И лишь хриплые всхлипывания Дурсля нарушают эту тишину. Как вдруг, прежде чем Снейп успевает в очередной раз испытать беспокойство, Гарри бросается к кровати своего дяди.

Снейп сквозь зубы втягивает воздух и машинально вскидывает палочку, устремляя ее на тучного мужчину.

— Северус, — впервые за все время тихо произносит Дамблдор, звуча практически у самого его уха, — постой.

Под пристальными взглядами своих друзей — Снейп замечает, что Уизли также держит Дурсля под прицелом своей палочки — Гарри шагает к кровати и низко склоняется над распростертым телом дяди. Маггл, как отмечает Снейп, все еще продолжает скулить, прижимая руку к груди. Его дыхание прерывистое и рваное, а каждый вдох равняется всхлипу.

— Дядя Вернон, — зовет Гарри, и мягкость его голоса как бальзам для жалобных звуков, исходящих от крупного мужчины, — теперь все в порядке. Вы в безопасности.

Медленно, с неимоверным усилием Вернон Дурсль поворачивает голову на подушке и смотрит на своего племянника.

— Ты, — выдыхает он. И рука Снейпа сильнее обхватывает волшебную палочку.

— Я, — отвечает Гарри. В его голосе нет ни вины, ни упрека, ни страха. — Как вы себя чувствуете?

— Чертовски паршиво, — выдыхает Вернон. — Мне снился сон... кошмар... я видел жуткие вещи… — он потирает руку.

— Да, — произносит Гарри, — мне жаль. Этого больше не повторится. Теперь вы снова можете лечь спать.

— Кстати, что ты здесь делаешь? — задыхаясь, требует Дурсль. — Почему ты не в этой своей проклятой школе, сейчас же середина семестра.

— Я уже ухожу, дядя Вернон, — Снейп видит Гарри только в профиль, выражение его лица застывает, а рот искривляется в какой-то кривой усмешке, — отдыхайте.

— Стой, — Вернон протягивает руку, когда Гарри начинает уходить. Но его мясистая ладонь обхватывает не тонкое Гаррино запястье, а лишь его рукав, отчего Снейп немного расслабляется. — Ты ведь… что-то сделал. Остановил это.

Гарри слегка улыбается.

— Не стоит благодарности.

Вернон хмыкает; после чего его глаза закатываются, и он практически мгновенно засыпает.

Гарри долго стоит и смотрит на своего дядю, а потом поворачивается к Грейнджер и Уизли, несколько ошеломленно уставившихся на него.

— Мда, — дрожащим голосом произносит Уизли, — это было немного разочаровывающе.

— И все же, — раздается рядом со Снейпом еще один голос, — не без приятного основополагающего отклика.

Снейп поворачивается; Дамблдор снял свои дезиллюминационные чары и теперь стоит на виду у всей комнаты и всех ее обитателей. Грейнджер изумленно ахает, а Уизли становится еще белее, чем раньше, если это вообще возможно. Один только Гарри выглядит так, словно внезапное появление директора его не слишком удивляет или тревожит.

— Директор, — говорит он, приветствуя его.

Снейп, беря пример с Дамблдора, также прекращает действие чар, скрывающих его и Луну от посторонних глаз. Взгляд Гарри падает на Снейпа, и он чуть заметно улыбается. Но тут он замечает Луну, и его глаза моментально расширяются.

— Профессор? — удивляется он. — Луна?

Услышав свое имя, Луна делает шаг вперед, высвобождаясь от рук Снейпа, сжимающих ее светло-голубую шаль. Она стоит, освещенная со спины пламенем камина, подол ее белого платья волочится по ногам, а растрепанные волосы и странное выражение лица заставляют ее выглядеть зловещей в этом полумраке.

— Луна? — снова произносит Гарри, вопросительно глядя на нее.

Когда Луна начинает говорить, Снейп не узнает ее голос. Прошло довольно много времени с тех пор, как он слышал его в последний раз, и сейчас он звучит намного ниже и жестче, чем он помнит. От этого у Снейпа волосы встают дыбом, и откуда-то из подсознания всплывают воспоминания.

— На исходе дней, — произносит Луна своим странным, грубым голосом, и глаза Дамблдора моментально останавливаются на ней с выражением резкой настороженности, — ты узришь предателей, доказавших свою верность, и трусов, проявивших смелость; смиренные поднимутся, а сильные падут. Слугу света охватят сомнения, однако, будучи ведомым, он не потерпит неудач. Это случится на исходе дней; однако те, кто любят, не должны поддаваться отчаянию, ибо сильна любовь так же, как смерть, и все свершится по-новому.

А после, к удивлению Снейпа, она разражается громким восторженным смехом. Сияющий, жизнерадостный и ясный, он сверкает в воздухе, сродни бриллианту, а затем угасает. Луна по очереди смотрит на каждого из них, и ее тонкие черты лица выражают радость и восторг.

После чего ее глаза закрываются, и она падает на пол. Снейп устремляется вперед, чтобы ее поймать. Он укладывает Луну в рядом стоящее кресло, а после выпрямляется и встречается взглядом с директором. Дамблдор смотрит на него, и Снейп замечает в его ясных голубых глазах довольный блеск, которого он не видел уже несколько месяцев.

— Что ж, — произносит директор, — полагаю, это все объясняет.

Снейп поворачивает голову, встречаясь глазами с Гарри. Тот вопросительно вскидывает бровь, точно надеясь, что Снейп разъяснит слова директора. И Снейп, с покорностью, выработанной годами, дает единственный честный ответ, который имеется в его распоряжении. Он пожимает плечами.

* * *

— Это, — говорит Снейп, провожая Гарри обратно в гриффиндорскую башню полчаса спустя, — была безрассудная, просто идиотская выходка, и вам еще повезло, что все ее участники остались целы.

— Знаю, — говорит Гарри. — Я правда не совсем понимал... Гермиона пыталась мне объяснить, но я действительно не мог этого понять, пока своими глазами не увидел, что делает с ним это заклинание. На самом деле меня даже не волновало то, как оно подействует. Я хочу сказать, что я ведь все равно больше не буду с ним жить. Я просто хотел… — он смущенно замолкает. — Я просто хотел доказать вам, что могу это сделать. Что могу противостоять ему в одиночку. Я не хотел, чтобы вы или профессор Дамблдор продолжали думать, будто я ни на что не годен. Не тогда, когда я должен… кое-что сделать.

Шаги Снейпа замедляются, когда он пристально смотрит на Гарри.

— Это,— говорит он, — было... — он пытается подобрать слова, чтобы охватить все эмоции, разрывающие его сердце. — В этом не было необходимости, — наконец произносит он.

Они были одни на башенной лестнице. По настоянию директора Грейнджер и Уизли ушли гораздо раньше. А Дамблдор, казалось, почувствовавший, что Снейп хочет поговорить с Гарри наедине, решил сам сопроводить Луну обратно в башню Рейвенкло — как только та пришла в сознание, что случилось довольно быстро. Снейп пристально наблюдал за Луной, ища малейшие признаки того, что она поняла странный смысл сказанных ею слов, однако та снова погрузилась в молчание, а от ее восторга не осталось ничего, кроме странного сияющего блеска в глазах. Он надеется, что Дамблдор выяснит что-нибудь по этому поводу. Так что сейчас Снейпу ничего не остается, кроме как наставлять идущего рядом с ним непослушного ребенка.

Нет, так нельзя; кажется, пора уже оставить эти старые предрассудки. Тот Гарри, с которого он в начале сентября снял плохо скрывающие чары, был еще ребенком, серьезно раненым и уязвимым. Однако этот Гарри, который проявил милосердие к своему дяде, защищая его от огня правосудия, был кем-то другим. Еще не мужчина, но уже и не мальчик; сейчас его ноги твердо стоят на пути, который уведет его далеко за пределы протекции Снейпа. Он наблюдал за Гарри в течение долгих лет из чувства долга перед Дамблдором и из-за любви к Лили. Теперь же, соединив приятное с полезным, он осознает, что защищал Гарри по своей собственной прихоти, как охраняют то, что дорого сердцу. Потребность оберегать Гарри становилась все острее, хотя должна была бы угаснуть с его выздоровлением. «Какая ирония, — думает Снейп. — Обычное дело, — как ему кажется, произнес бы Дамблдор, — для тех, кто любит».

— Что теперь будет с дядей Верноном? — спрашивает Гарри примерно через минуту.

Снейп шумно вздыхает.

— Ему изменят память, и он вернется обратно в Суррей.

Гарри кивает и какое-то время молча идет рядом, прежде чем снова заговорить.

— В конце, — произносит он, — мне даже показалось, что мы вроде как… пришли к взаимопониманию. Эм… консенсусу.

Снейп с недоумением смотрит на Гарри. — Консенсусу? — уточняет он.

Гарри ухмыляется.

— Я же вам говорил, — отвечает он. — Я провел с тем словарем целых три или даже четыре часа.

Снейп еще с минуту смотрит на него, а после фыркает и отводит свой взгляд.

— Сэр, — обращается Гарри, — а почему там была Луна? И что… за вещи она говорила? Это звучало… ну... Это звучало почти как...

Он замолкает, явно не желая произносить этого слова вслух.

— Пророчество, — заканчивает Снейп. — Я… уже был свидетелем подобного раньше. Не может быть никаких сомнений в его подлинности, — тяжелые мысли пробуждаются в его голове. Он отбрасывает их на какое-то время, чтобы ответить на вопрос. — Мне не известно, что привело ее туда. Но вполне возможно, она уже несколько часов находилась под властью пророческого видения, что и привело ее на место основного действия.

«А ведь в этом что-то есть, — думает сейчас Снейп, — ее заметное недомогание перед тем, как Гарри остановил заклинание, кажется, указывало на то, что, выбери он другой путь, и его пророчество могло бы принять совершенно иной оборот». Это довольно тревожная мысль, которую он не собирается высказывать вслух. На плечах Гарри и без того лежит тяжесть целого мира, а прибавлять к ней еще и это Снейп совершенно не желает.

И все-таки, понимает Снейп, приближаясь к лестничной площадке, это именно то, что он должен сделать. Он не может продолжать играть роль наставника перед Гарри, не признавшись ему в своих величайших грехах — не предоставив ему даже возможности отказаться от него. В жизни Снейпа были времена, когда ему приходилось довольствоваться лишь малыми крохами благосклонности, — ставить на кон свою душу ради того, чтобы получить желаемое. Это привело его на скользкий путь; что совершенно не приемлемо для Гарри.

Он делает глубокий вдох и останавливается. Гарри тоже замирает на три ступеньки выше и оборачивается, глядя на него сверху вниз.

— Первое пророчество, которое я услышал, — не откладывая, произносит Снейп, — было пророчеством Сивиллы Трелони о рождении ребенка, который сможет победить Темного Лорда — «рожденный теми, кто трижды бросал ему вызов». Мне было девятнадцать, когда я присягнул на верность Темному Лорду. Я был полукровкой, и мое положение там было весьма сомнительным. Но я принес ему пророчество… и тогда он вознаградил меня. Этим, — Снейп хватается за рукав, где на коже выжжена Темная метка. — Именно по этой причине он охотился за твоими родителями и, в конце концов, убил. Именно поэтому, — вздыхает Снейп, — он пытался убить тебя.

Пока он говорил, лицо Гарри становилось с каждым разом все белее и белее. Закончив, Снейп сразу же смотрит на него, ожидая получить хоть какую-то реакцию. Но Гарри так и продолжает стоять, неотрывно глядя на него.

— Скажи что-нибудь, — жестко требует Снейп.

Гарри послушно открывает рот, но не издает ни единого звука. Он закрывает его и опускает глаза в пол. Снейп видит, как напрягаются его плечи и сжимаются кулаки. Снейп ждет, и давний страх охватывает его сердце; он чувствует себя точно так же, как в детстве, когда он сидел в своей комнате, ожидая тяжелую поступь отца на узкой деревянной лестнице.

Наконец, по происшествии, кажется, вечности, Гарри делает долгий, судорожный вдох, а затем качает головой.

— Все это уже не имеет значения, — говорит он.

Снейп недоверчиво смотрит на него. Он что угодно ожидал услышать от Гарри, но только не это.

— Не имеет значения, — ровно повторяет он.

— Это было очень давно, — говорит Гарри. — К тому же вы сожалеете, что так поступили. Вы ведь с тех пор все время пытаетесь загладить свою вину. И... И больше здесь уже ничего нельзя сделать. Никто не сможет сделать больше.

Он смотрит на Снейпа, и в его глазах читается выражение, которое уже второй раз в жизни говорит профессору, что милосердие порой столь же ужасно, как ненависть, и его пламя жжёт отнюдь не меньше.

Снейп сглатывает, чтобы смочить пересохшее горло.

— Что ж, — произносит он, стараясь не выдать своего облегчения, — в таком случае тебе лучше отправиться в кровать.

Гарри кивает и разворачивается к портрету Полной дамы. Он бормочет пароль, и Снейп наблюдает, как Поттер пролезает сквозь открывшуюся дверь.

Но прежде чем портрет успевает закрыться, Гарри оборачивается.

— Думаю, моя мама гордилась бы вами, — произносит он, — если бы могла видеть вас сейчас.

После этих слов он исчезает в гриффиндорской башне, уже не увидев того, как Снейп дает волю своим чувствам, сняв, наконец, с себя тяжкое бремя, которое он нес дольше, чем вся Гаррина жизнь.

1) Палимпсест — в древности так обозначалась рукопись, написанная на пергаменте, уже бывшем в подобном употреблении. Позже это понятие было распространено и на наскальные росписи первобытного искусства, когда на стенах с полустершимися от времени росписями наносили новые изображения.

Вернуться к тексту

«Вот та судьба, которую ты вырезал на мне».

Рождество 1996 Года

В рождественское утро Гарри просыпается, уверенный, что ощущает в воздухе морозную свежесть, хотя окна спальни плотно закрыты.

Какое-то время он лежит в своей теплой, уютной, заспанной постели. И ему кажется, что он мог бы проваляться там весь день, не беспокоясь ни о чем, если бы не одно но: их новый учитель зелий, профессор Слагхорн, устраивает сегодня праздничный вечер, и он согласился прийти. Гарри, возможно, пропустил бы торжество не задумываясь, только вот он собирался пойти туда вместе с Луной.

В конечном счете, это кажется хорошей причиной, чтобы подняться с постели. Ну, и еще та подушка, которая летит в Гарри сквозь полог его кровати.

— Эгей! — восклицает Рон. — Подарки!

Гарри отталкивается от матраса и принимает сидячее положение. Небольшая стопка подарочных упаковок у его ног появилась на кровати еще этой ночью. Он тянет за шнурок, открывая портьеры, и видит Рона, уже разворачивающего свою довольно большую гору праздничных свертков.

— С Рождеством, — говорит Рон, прерываясь, чтобы достать из-под кровати маленькую коробочку и бросить ее через всю комнату. Гарри ловит ее одной рукой и в ответ достает из ящика своего прикроватного столика плоский, среднего размера сверток.

На следующие несколько минут в комнате воцаряется молчание, нарушаемое только восклицаниями Рона, изучающего содержимое своих подарков. Гарри, в свою очередь, остается развернуть только один из своих свертков, когда он замечает на матрасе между посылками от миссис Уизли и Гермионы аккуратно скрученный свиток пергамента.

Он берет его в руки и хмуро разглядывает пару секунд, прежде чем развернуть. Маленькая капля красного сургуча ломается под его пальцами, и пергамент разворачивается, открывая взору несколько строк знакомого крючковатого почерка, который Гарри, как ни вглядывается, с трудом может разобрать.

«Мистер Поттер, — гласит оно, — если у вас найдется достаточно свободного времени в этот праздничный день, то я был бы рад встретиться с вами сегодня в четыре часа дня в моем кабинете. Есть кое-что, что мне бы хотелось вам сказать. Подпись: С. Снейп».

Из всех писем, которыми он обменивался со Снейпом в течение прошлого семестра, это, по мнению Гарри, определенно, самое загадочное, даже учитывая то письмо с постскриптумом, которое он не смог разобрать и которое привело к тому, что он подвергся воздействию зелья Сна Наяву. Наморщив лоб, Гарри пристально вглядывается в записку. Он никак не может понять, зачем Снейп хочет видеть его в Рождество, и, раздумывая над всевозможными вариантами, он опасается, что профессор собирается поведать ему что-то ужасное. Странные вещи творились в течение последних двух месяцев, как в школе, так и за ее пределами. После Хэллоуина Дамблдор все больше и больше времени проводил вне школы, а из последнего путешествия он вообще вернулся с почерневшим, сморщенным обрубком вместо правой руки. Он сопротивлялся всем Гарриным попыткам выяснить, что же с ним случилось. Впрочем, Гарри считает, что директор и так скоро ему все расскажет — он предложил Гарри приходить и брать у него частные уроки, начиная с Нового года. Да и Снейп тоже был занят. Как-то вечером, еще в начале ноября, Дамблдор объявил во время ужина о смене преподавательского состава: профессор Слагхорн, заменявший Снейпа в течение двух недель, пока тот отсутствовал, ухаживая за Гарри и Луной, теперь на постоянной основе берет на себя Зелья, а занятия по Защите от темных искусств, которые в этом году вела довольно скучная, но, по крайней мере, не особо злобная ведьма из Министерства по имени Кларисса Бодж, отныне должен был вести Снейп. Ходили слухи, что профессор Бодж не позволила Дамблдору назначить ее официальным преподавателем Хогвартса, испугавшись бытующего мнения, что должность профессора ЗОТИ проклята, и, по-видимому, испытала огромное облегчение, позволив Снейпу занять свое место.

Между необходимостью работать на полную катушку в течение месяца, наверстывая все то, что Гарри пропустил, пока восстанавливался от пережитых травм, и столь же плотным рабочим графиком Снейпа, они практически не общались вне класса, начиная с Хэллоуина, и Гарри заметил, что часть его все же надеется, Снейп зовет его в свой кабинет просто для того, чтобы наверстать упущенное. Он, Гарри, скучал по их разговорам больше, чем когда-либо мог себе представить. А для чего еще существует Рождество, если не для приятных встреч с друзьями?

«Как же все изменилось за каких-то пару месяцев», — думает он, сворачивая обратно пергамент. Были времена, когда одного письма от Снейпа в рождественское утро было бы достаточно, чтобы испортить настроение на целый день. Однако теперь он чувствует лишь легкое раздражение оттого, что Хедвиг наверху, в Совятне, и, следовательно, не может прямо сейчас доставить его ответ.

— Могу я одолжить Сычика? — спрашивает Гарри у Рона, чья крошечная сова только что доставила им двоим подарки от Джинни. — Мне нужно послать кое-кому письмо.

Рон направляет Сычика к Гарри резким, небрежным взмахом руки, что заставляет птицу покачнуться в воздухе и приземлиться, как заснеженный ком, на Гаррин матрас. Гарри торопливо пишет Снейпу одну-единственную строчку на обратной стороне оторванного куска оберточной бумаги — «Буду в 4 часа, Гарри» — и отдает письмо Сычику, который забирает его своим клювом.

— Для профессора Снейпа, — говорит он птице.

Рон выгибает бровь, глядя на него с другого конца комнаты, но Гарри лишь пожимает плечами и принимается открывать свои подарки.

* * *

Он прибывает в кабинет Снейпа ровно в четыре часа пополудни. Проходя последние несколько шагов по коридору подземелья, он вдруг понимает, что не был в этом месте со времен своего последнего катастрофического урока окклюменции со Снейпом, случившегося в прошлом году. В результате то ли из-за изменившихся отношений между ними, то ли из-за того, что Снейп сейчас преподает предмет, в котором Гарри, к слову, не полный бездарь, он ни разу не появлялся в его кабинете за этот семестр.

Он чувствует нервную дрожь, приближаясь к двери профессорского кабинета. На мгновение ему кажется, что время повернулось вспять, и им овладевают острые, пронзительные воспоминания о том, когда он был тем другим Гарри — пятнадцатилетним, озлобленным, уставшим и одиноким. Теперь же он чувствует себя совершенно иначе — сильнее, наверное, чем когда-либо в своей жизни. Он не знает, когда и как это произошло, но уверен, что Снейп имеет к этому непосредственное отношение, поэтому глупо сейчас переживать из-за какого-то стука в дверь. В конце концов, прошло уже несколько месяцев с тех пор, как Снейп кричал на него в последний раз. Ну, по крайней мере, злобно кричал.

Он делает глубокий вдох, поднимает руку и стучит в дверь.

— До такой степени нервничаешь? — доносится голос, но не из-за двери, а со спины Гарри. Он поворачивается и видит перед собой высокую худощавую фигуру Снейпа, который стоит, заложив руки за спину, изящно изгибая при этом брови.

Гарри понятия не имеет, что ему ответить, но Снейп, кажется, не в этом и не нуждается. Он проходит мимо Гарри и ленивым взмахом руки снимает защитные чары с двери своего кабинета. Дверь со скрипом отворяется, пропуская их внутрь, и сразу же закрывается, стоит им только переступить порог.

— Если хочешь, можешь присесть, — произносит Снейп, просачиваясь между лабораторным и письменным столами. Гарри принимает предложение, что является беспрецедентным шагом с его стороны — в свои предыдущие визиты в этот кабинет он, в большинстве своем, предпочитал оставаться на ногах, чтобы удобнее было пригнуться или убежать, в случае чего. Если он когда-либо и садился, то только потому, что ему приказывали или сбивали с ног.

— Спасибо, что пришел, — добавляет Снейп, усиливая сюрреалистичность всей ситуации.

Гарри бросается в глаза то, что Снейпу явно не по себе. Он, конечно, не раздражен, но выглядит довольно мрачно, с толикой неуверенности — и даже отчаяния в глазах. Гарри не часто видел, чтобы Снейп выдавал хоть какой-то намек на эмоции, за исключением разве что гнева; разумеется, при их нынешних отношениях он никогда такого не делал. Гарри кажется, что сейчас Снейп чувствует то же самое, что когда-то чувствовал он при посещении этого кабинета.

Снейп внезапно отворачивается, словно охваченный озарением. Он подходит к буфету, располагающемуся между двумя шкафами у дальней стены комнаты, и, повернувшись к Гарри спиной, начинает над чем-то суетиться. Спустя минуту он возвращается, неся в руках два небольших бокала темно-красного вина, один из которых предлагает Гарри.

— По случаю праздника, — тихо произносит он, и Гарри, слегка ошарашенный, обхватывает пальцами хрустальную ножку бокала.

Гарри внимательно наблюдает за его лицом, пока они оба поднимают бокалы и пьют. А позже, когда Снейп ставит свой фужер обратно на сервант, Гарри вспоминает о той тревожной мысли, что пришла ему в голову этим утром, когда он получил от Снейпа письмо.

— Сэр, — выпаливает он, — случилось что-то плохое? Что-то, связанное с войной?

Снейп на мгновение выглядит удивленным, а после хмурится.

— Нет. Ничего такого, — когда Гарри с облегчением выдыхает, Снейп меняет свой хмурый взгляд на гримасу. — Приношу свои извинения. Я вовсе не хотел тебя встревожить. Дело, по которому я тебя сюда позвал, не имеет никакого отношения к... довольно крупным проблемам.

— О, — произносит Гарри.

Снейп возвращается за свой стол и слегка наклоняется вперед, упираясь о него обеими руками. После он опускается на свое место, замирает на пару секунд, а затем снова встает и направляется к открытому пространству позади Гарриного стула. И начинает расхаживать взад и вперед.

Гарри тоже начинает подниматься, чувствуя себя неловко, но Снейп останавливает эту попытку, знаком руки призывая его сесть обратно. Гарри снова опускается на стул, только слегка сдвигается в сторону, чтобы видеть, как Снейп перемещается из одного конца кабинета в другой.

В конце концов, Снейп прекращает свои беспокойные блуждания по комнате и останавливается перед высоким деревянным шкафом со стеклянными дверцами, заполненным закупоренными пузырьками. Он поворачивается к Гарри спиной, когда начинает говорить, но Гарри все равно видит его отражение в дверце шкафа; он прекрасно понимает, что Снейп тоже видит его.

— Прости меня, — произносит Снейп. — Я не знаю, с чего начать.

Гарри моргает, разрываясь между тревогой и любопытством. В последний раз, когда он видел Снейпа таким взволнованным, тот был на волосок от того, чтобы убить дядю Вернона. Но с Дурслем теперь все улажено, да и Гарри неплохо восстановился, так что в последнее время почти не вспоминает о нем; он даже не представляет, что еще, кроме того, что связано с войной, может вызывать у Снейпа такой ужас. Гарри старается не ерзать на стуле, ожидая, пока Снейп не приступит ко всему тому, что собирается сказать.

Минутой позже Снейп напряженно, но методично поворачивается, подходя и вставая напротив Гарри — не за стол, как раньше, а позади еще одного стула рядом с тем, на котором сидит Поттер.

— Я бы хотел… — произносит Снейп и замолкает.

Гарри ждет. В конце концов, выглядя довольно измученным, Снейп достаточно успокаивается, чтобы сесть на стул перед ним.

— Полагаю, — говорит он чуть менее напряженным голосом, — ты отчасти знаком с характером работы, которую я выполняю для Дамблдора и Ордена.

Гарри удивленно моргает.

— Вы шпион, — говорит он. — После Турнира на четвертом курсе Дамблдор попросил вас, и вы примкнули обратно к Волдеморту, чтобы шпионить за ним.

Снейп смотрит на свои руки, крепко сжатые на коленях, и слегка кивает.

— Сэр, — снова произносит Гарри, — с вами точно все в порядке?

Что-то в голосе Гарри, по-видимому, отвлекает Снейпа от его мыслей.

— Со мной все прекрасно, — говорит он, и тень улыбки скользит по его губам. — Просто задумался.

Гарри ждет.

— У меня есть... У меня есть к тебе две просьбы. Гарри.

Гарри в очередной раз удивленно смотрит на него. Снейп лишь единожды называл его по имени, может, дважды за последние шесть лет. Он уже во второй раз борется с желанием задать Снейпу вопрос, уверен ли тот, что Волдеморт не стал внезапно всемогущим и не завоевал по завершении обеда весь магический мир, но это лишь потому, что он уверен: случись такое на самом деле, он бы уже узнал об этом.

— Что… за просьбы, сэр? — спрашивает он.

Снейп одобрительно кивает, возможно, оттого, что Гарри не дал бездумного обещания выполнить их, заведомо не ознакомившись с ними.

— Каков бы ни был исход, — произносит Снейп так, будто каждое слово вырывают из него клешнями, — я вряд ли доживу до конца этой войны.

Гарри немедленно открывает рот, чтобы возразить. Но Снейп поднимает руку и почти так же быстро его останавливает.

— Я говорю это не для того, чтобы тебя расстроить, — произносит Снейп, и тень улыбки пробегает по его губам, словно он тоже размышляет над тем, насколько иначе мог бы отреагировать Гарри на это заявление еще год назад, — и не потому, что считаю свою кончину неизбежной. Сейчас у меня нет причин думать, что мне что-то угрожает. Я лишь говорю о... неизбежном.

— А-а, — произносит Гарри, пока мысли лихорадочно проносятся в его голове. — Ясно. Думаю, я понимаю. Я ощущаю… примерно то же самое. Насчет себя,- это гораздо больше того, о чем Гарри когда-либо делился с кем-то из своих друзей, однако ему кажется, что профессору он может в этом признаться. Ну, или, по крайней мере, так казалось до тех пор, пока он не заметил, как побледнел Снейп, услышав его слова.

— Я запрещаю тебе так говорить, Поттер, — напряженным голосом произносит Снейп. — Существует огромная… нет, просто гигантская разница между моим положением и твоим.

— Я бы так не сказал, — парирует Гарри.

— Ты непомерно дерзок, — произносит Снейп, но в его голосе нет ни тени гнева. — Хорошо. Забудь все то, что я сказал. Мы оба обречены на долгую и счастливую жизнь. Тем не менее, — говорит он громко, словно пытаясь заглушить внезапную усмешку Гарри, — однажды я умру. Разумеется, в постели в возрасте ста пятидесяти лет, в окружении целого выводка почтительных правнуков. Однако в данный момент у меня нет собственной семьи. И если вдруг сегодня я случайно поскользнусь на мокром каменном полу в коридоре, то умру без наследника.

Лицо Снейпа вновь становится непроницаемым, и Гарри наблюдая за ним, задается вопросом, что могло заставить такого сдержанного человека, как Снейп, открыто говорить о подобных вещах с кем-либо, в особенности с Гарри.

— Этот вопрос не имеет никакой ценности ни для кого, кроме меня. У меня мало что осталось… несколько книг, артефактов, и дом, в котором никто не хотел бы жить. Мой выбор наследника — это акт, лишенный всякого смысла, и, тем не менее, он не является сугубо номинальным.

Снейп поднимает голову и впервые с тех пор, как они вошли в кабинет, и смотрит Гарри прямо в глаза. Выражение темных глаз профессора такое напряженное, что Гарри на секунду кажется, будто его только что ударили или обожгли.

— Как бы то ни было, — продолжает Снейп, — я бы хотел… с твоего позволения… назвать тебя своим наследником в завещании.

Гарри сидит ошеломленный. Он совершенно уверен, что у него только что отвисла челюсть; возможно даже, в уголке рта скопилась слюна. Снейп, похоже, замечает его удивление и продолжает объяснять тоном, который вряд ли можно было бы услышать в его классе.

— Если бы моя жизнь сложилась иначе, — говорит он, снова опуская глаза на колени, — если бы я не испортил все двадцать лет назад… ты бы мог быть моим сыном, — Гарри избавлен от необходимости отвечать на это; Снейп не прерывается, а лишь бросает короткую, хмурую улыбку в пустоту. — Хотя, наверное, для тебя даже лучше, что ты им не был. Ты, должно быть, уже достаточно хорошо меня изучил, чтобы понять, какой из меня мог бы выйти отец. И все же ты — самый близкий человек, что есть у меня в этом мире почти, как родная плоть и кровь. И я... — Гарри слышит заминку в голосе Снейпа перед тем, как тому удается выдавить из себя следующие слова, — чувствую гораздо большую связь с тобой, чем с любой другой живой душой, что я когда-либо знал. Поэтому мне... мне бы хотелось, чтобы то немногое, что у меня есть, стало твоим. Думаю, это могло бы стать для меня хорошим завершением. Если ты позволишь.

У Гарри перехватывает дыхание, будто он только что преодолел некое суровое физическое испытание. Есть сотня вещей, которые ему хочется сказать, но ни что из этого не кажется ему правильным или уместным, поэтому он произносит первое, что приходит ему на ум.

— Вы говорили, что у вас есть две просьбы, сэр.

Снейп молчит так долго, что Гарри начинает опасаться, не совершил ли ужасную ошибку, не ответив сразу на его первый вопрос — вдруг он каким-то образом задел чувства Снейпа. Впрочем, Снейп, как полагает Гарри, вовсе не кажется оскорбленным, скорее взволнованным или даже неуверенным. Поэтому Поттер усаживается поудобнее и ждет.

Когда Снейп снова заговаривает, он делает это, не глядя на Гарри, не поднимая головы и вообще не двигаясь.

— Моя вторая просьба, — произносит он, — заключается в том, что я должен сказать тебя кое-что исключительно ради собственного блага. И я не жду, что ты примешь это. Мне прекрасно известно, как мало я заслуживаю такого внимания. Однако это один из тех вопросов, который я... хочу разрешить.

— Прежде чем поскользнетесь на мокром полу в коридоре.

— Вроде того, — с легкой улыбкой признает Снейп, прежде чем его взгляд опять становятся отстраненным. Гарри ждет, когда профессор снова заговорит, ощущая, как в груди возрастает напряжение, заставляя сердце биться еще сильнее.

— Я... — Снейп говорит медленно, обдумывая каждое слово. — Причинил тебе много вреда.

— Сэр, — Гарри невольно подается вперед, но Снейп поднимает руку, заставляя его замолчать.

— Отчасти я виноват в смерти твоих родителей, — произносит Снейп. — Отчасти я виноват и в тех страданиях, в которых прошло твое детство. Я не сумел выполнить свой долг, свою клятву, чтобы защитить тебя. Я наносил тебе оскорбления. Сделал объектом своей грубости и презрения. Я был слеп к твоим нуждам… намеренно ослеплен своими предрассудками и обидой. Ты не должен был так сильно страдать. Я мог предотвратить это. Это было моей задачей. Но я подвел тебя.

За последние тридцать секунд Гарри ни разу не пошевелился, а когда Снейп продолжил, вдобавок перестал еще и дышать.

— За все это, — говорит Снейп, впиваясь в него взглядом своих черных глаз, — за все, что я сделал и чего не сделал… за мою слабость, мое невежество и за мою глупость... Гарри. Я прошу у тебя прощения, — Снейп делает долгий судорожный вдох. — Я с глубочайшим смирением прошу тебя об этом.

Гарри встречается взглядом со Снейпом, чувствуя, как комната вокруг них сжимается до размеров чулана. Он бы, может, и хотел отвести взгляд, поскольку выражение глаз профессора настолько напряженное, что Гарри кажется, это может оставить на нем шрам, вот только он не вправе этого сделать. Снейп задал ему вопрос — теперь уже два вопроса, — и он должен на них ответить.

— Конечно, — выдыхает Гарри, вновь обретя способность говорить. — Конечно, я вас прощаю, профессор. Я уже давным-давно вас простил.

Снейп ничего не произносит, но, как замечает Гарри, кажется, немного расслабляется. Снейп слегка откидывается на спинку стула, и, когда сцепленные руки ослабевают свою хватку, костяшки его пальцев становятся чуть менее белыми и напряженными.

— Спасибо, — произносит Снейп.

— И… та, другая вещь. Насчет того, чтобы… стать вашим наследником, — Гарри облизывает губы, которые странным образом пересохли. — Я также не против. Но я хочу кое-что взамен.

Снейп ничего не произносит, лишь только выгибает бровь.

— Перестаньте говорить о своей смерти так, будто это уже предрешено, — яростно произносит Гарри, изо всех сил стараясь казаться суровым и взрослым, а не маленьким капризным ребенком. — Я знаю, что то, что вы делаете, невероятно опасно, но вы все еще живы, так что, должно быть, вы и вправду очень хороши в этом. Вам просто нужно... хотя бы немного постараться, — слабо заканчивает он, ощущая неловкость.

Снейп приподнимает бровь, глядя на него.

— Я должен очень постараться не умереть, а ты за это согласишься унаследовать все мои земные владения, когда я умру? — холодно произносит он.

— Да, — упрямо отвечает Гарри.

Пару секунду Снейп, кажется, борется с этой мыслью.

— Ты когда-нибудь слышал об иронии, Поттер?

Гарри краснеет от смущения, однако не дает себя отвлечь.

— Просто... Не поймите меня неправильно, сэр, но на минуту это прозвучало как: «Отлично, я обрублю все концы, и тогда уже не будет иметь особого значения, если меня убьют», — Гарри пожимает плечами, когда Снейп резко бросает на него довольно острый взгляд.

— Я уже думал об этом пару раз. Спрашивал себя, кому я оставлю свою «Молнию»? Не часто, конечно, но все же... В любом случае, вы не должны так думать.

Снейп продолжает пристально смотреть на него, после чего прочищает горло.

— У тебя действительно есть странная привычка нагнетать обстановку.

Какое-то время они просто сидят и смотрят друг на друга, как вдруг Снейп резко отодвигается и подходит обратно к буфету, из которого достает уже другой бокал и наполняет его янтарной жидкостью, заполняющей комнату резким, горько-сладким ароматом. В этот раз он не предлагает ее Гарри, однако пополняет его бокал для вина и возвращает обратно Поттеру.

— За долгую жизнь, — говорит он и поднимает бокал. Гарри делает то же самое, и они выпивают. Вино имеет сладковатый оттенок, с привкусом гвоздики и апельсина.

Снейп больше не возвращается на свое место, вместо этого он решает прислониться к буфету, выглядя при этом куда более расслабленным, чем раньше. Он барабанит пальцами по деревянной столешнице.

— Ты когда-нибудь задумывался, — тихо, почти осторожно произносит он, — о том, чем хотел бы заниматься после того, как это ужасная история закончится?

Гарри на секунду задумывается.

— Да, — так же тихо отвечает он. — В общем-то, да. Думаю, я был бы действительно не прочь стать аврором. В смысле, даже если бы сегодня вечером Волдеморт подавился сливовым пудингом, это все равно было бы тем, как мне кажется, в чем я лучше всего разбираюсь.

Снейп закатывает глаза.

— У кого-то развилось довольно сильное пристрастие к адреналину, я прав?

— На самом деле, сэр, у меня сложилось такое ощущение, что большинство темных магов все же менее опасны, чем василиски.

Снейп фыркает и ставит свой бокал на стол. — Возможно.

— И... помимо этого, — продолжает Гарри, — я хочу иметь семью. Хочу, чтобы мои друзья были рядом. Рон, Гермиона, Луна, Ремус и… — лицо Гарри заливается краской, но он заставляет себя продолжить, поскольку что-то ему подсказывает: это может быть тем, что Снейпу было бы приятно услышать. — Вы, сэр, если вы не против иногда видиться со мной после того, как я закончу школу.

Снейп застывает до такой степени, что на секунду Гарри даже пугается, что сказал что-то ужасно неправильное.

— В общем, это еще одна из причин, по которой мне бы очень хотелось, чтобы вы решили пережить эту войну. Когда-нибудь я захочу завести собственных детей, и мне бы хотелось, чтобы они знали вас. Им бы не помешал крестный, который кое-что смыслит в том, как жить в не всегда справедливом и простом мире.

Лицо Снейпа, с некоторым беспокойством отмечает Гарри, белее, чем он когда-либо видел. Какая-то твердость и ясность вспыхивает в его темных глазах, и, несмотря на то, что она моментально исчезает, этот образ остается в сознании Гарри, словно он смотрит прямо в сердце Солнца.

Затем Снейп отводит глаза и деликатно откашливается. И все же, когда он снова заговаривает, его голос звучит довольно хрипло.

— Не все сразу, Поттер, — говорит он, не отрывая глаз от пола. — Будущее покажет.

Что-то в том, как он это произносит, заставляет Гарри вспомнить странный восторг Луны в канун Хэллоуина, когда он остановил заклинание, направленное на дядю Вернона, а она обратила на него пылающий радостью взгляд и начала говорить о вещах, которые, как он знает, никогда ему не понять. — «Все свершится по-новому», профессор, — говорит Гарри Снейпу. — Помните, что сказала Луна? Я всегда считал ее немного провидицей.

Выражение лица Снейпа смягчается. Как смог заметить Гарри, это часто случается, когда разговор заходит о Луне.

— Кстати, о мисс Лавгуд, — бодро говорит он своим обычным голосом, — разве ты не встречаешься с ней сегодня вечером? Наверное, тебе уже нужно идти готовиться к мероприятию?

До вечеринки еще несколько часов, однако, слыша эти слова, Гарри понимает: его больше не задерживают.

— Да, сэр, — отвечает он, поднимаясь на ноги. — Полагаю, что нужно.

Легкая улыбка касается губ Снейпа.

— Уж постарайся, — говорит он. — Она была здесь недавно, чтобы продемонстрировать мне свое платье. Тебе лучше не ударить перед ней в грязь лицом.

Гарри улыбается ему в ответ.

— Сделаю все, что в моих силах, сэр. А вы тоже туда пойдете?

Лицо Снейпа принимает страдальческое выражение.

— Разумеется, — отвечает он. — Вряд ли мне удастся найти способ этого избежать.

— Это точно, — Гарри уже поворачивается к двери.

— Одну секунду, — Гарри замирает и оборачивается. Снейп возвращается к своему столу и пытается что-то отыскать в выдвижном ящике. Спустя пару секунд он выпрямляется и возвращается с небольшим прямоугольным свертком, который протягивает Гарри. — Чуть не забыл. Это тебе.

Гарри смотрит на него широко распахнутыми глазами. Он вдруг чувствует себя полным идиотом, потому что ему даже в голову не пришло купить что-то для Снейпа. Он срывает обертку и открывает коробочку. Внутри он находит маленькое зеркальце в золотой оправе.

Гарри поднимает глаза на Снейпа.

— Это… двустороннее зеркало? У меня уже есть одно, но это... — он замолкает, чувствуя ком в горле.

— Да, полагаю, твое принадлежит Джеймсу? — Гарри кивает. — У Блэка была к нему пара. А это, — он указывает на зеркальце в руке Гарри, — принадлежало твоей матери.

Гарри опускает взгляд на зеркальную гладь. Он удивленно взирает на пару широко распахнутых зеленых глаз, смотрящих на него в ответ, и в течение этого крошечного мгновения надеется увидеть копну рыжих волос, спадающих каскадом по плечам. Но потом он чуть отодвигает зеркало в сторону и понимает, что на него смотрит лишь его собственное отражение. Его рука еще крепче сжимает раму. С трудом сдерживая эмоции, он осознает, что еще ни разу не касался вещей, до которых когда-то дотрагивалась его мама. На мгновение ему кажется, что оно все еще хранит тепло ее рук.

— И... у вас есть для него пара, — догадывается он, отрывая глаза от зеркала.

— Да, — говорит Снейп. — Их сделала твоя мама. Все четыре. Пара, которую делили Блэк и твой отец, была подарком от нее. Она была... необычайно талантливой.

— Спасибо, — Гарри хочет добавить что-то еще, но у него сдавливает горло. Он поднимает глаза на Снейпа. — Думаю, это будет даже удобнее, чем портключ, который вы сделали из моего игрушечного солдатика.

— Ты можешь воспользоваться им, — серьезно говорит ему Снейп, — если однажды тебе что-то понадобится.

Гарри молча кивает и прячет зеркальце в карман.

После чего Снейп поворачивается к нему спиной, и Гарри на секунду думает, что это такой намек ему уходить. Но потом Снейп снова подходит к буфету и наполняет Гаррин бокал в третий раз, а после, взяв уже свой все еще практически полный стакан, возвращается к Гарри.

— Не вся магия осуществляется с помощью волшебной палочки, — говорит Снейп, протягивая Гарри небольшой фужер. — В церемониях тоже существует определенная сила. Три — благоприятное число, а середина зимы — благоприятное время.

Гарри держит бокал, выжидающе глядя на Снейпа. Но когда тот ничего больше не произносит, Гарри догадывается, Снейп ждет, когда он предложит тост.

Гарри поднимает свой бокал.

— За Лили, — произносит он, удивляясь хриплости собственного голоса. — За семью.

Губы Снейпа слегка сжимаются, и он поднимает свой бокал.

— За любовь, — говорит он.

И когда Гарри делает глоток, он понимает, что для Снейпа, как и для него самого, все эти понятия неразделимы.

* * *

Волшебство церемонии заключается в природе времени, которое определяет, что каждое мгновение нашей жизни мимолетно и вечно. Мы говорим «остановись, мгновенье» лишь для того, чтобы познать его бессмертие, — а затем отпускаем, назад в века. В некотором смысле истории сродни церемониям, намеренно нанизывающим мгновения друг на друга, подобно попкорну и клюкве на рождественской гирлянде. Истории — это своего рода магия, как бесконечная, так и мимолетная; истории рождают истории, и все они едины.

Возьмем, к примеру, историю Северуса Снейпа и Гарри Поттера. Эта повесть об их перерождении имеет свой конец, но другие истории, которые не существовали бы без нее, появятся на свет сразу же.

В конце шестого года обучения Гарри Поттера в Хогвартсе он становится свидетелем убийства Альбуса Дамблдора. И хотя он видит человека, держащего в руке палочку и произносящего проклятие, он чувствует сердцем — которое в случае с Гарри является гораздо более надежным органом, чем мозг, — что Северус Снейп не убийца. Поэтому он ждет, надеясь и веря в ту историю, частью которой они оба являются, даже если его друзья сомневаются, а целый мир насмехается над ним.

Много позже, в одну из морозных ночей, когда Гарри одиноко вглядывается в лесную чащу, он слышит голос, зовущий его по имени, голос, который до боли ему знаком. Он достает из сумки зеркало в золотой оправе, которое носил с собой уже целый год, и смотрит на Снейпа, глядящего на него в ответ.

— Ты нашел меч? — спрашивает Снейп в свойственной ему манере, коротко и без приветствий.

— Это были вы, — тут же бросает Гарри, чувствуя, как все части головоломки встают на свои места. — Вы оставили его там, чтобы мы с Роном нашли его! Черт возьми, Снейп, я чуть было не отморозил свои…

— Ты должен прибыть в Хогвартс, — перебивает его Снейп; он все время отворачивается от зеркала, точно боится, что его увидят или услышат, и тут Гарри понимает, как тяжело ему приходится, будучи постоянно окруженным врагами, — когда закончатся твои поиски. У меня есть для тебя сообщение от Дамблдора, но до того момента я не могу тебе его передать.

Естественно, Гарри и Снейп спорят об этом какое-то время, но потом Гарри спрашивает:

— Вы в порядке? — мужчина выглядит уставшим, постаревшим и куда более измученным, чем когда-либо прежде.

— Не беспокойся обо мне, — хрипло отвечает Снейп, — лучше береги себя. Я надеюсь увидеть тебя весной, — и поверхность зеркала затягивается дымкой.

Когда приходит весна, они видятся вновь. Гарри использует зеркало, чтобы сказать Снейпу, что они уже приближаются, и тот договаривается с ними о встрече в Визжащей хижине. Вот только когда они оказываются в туннеле, ведущему к дому, бледное и осунувшееся лицо Снейпа вновь появляется в зеркале. — Возвращайтесь назад! — шипит он низким испуганным голосом. — Темный Лорд идет сюда, он желает переговорить со мной.

Но Гарри, доверясь интуиции, которая сильнее голоса разума, остается в туннеле вместе с Роном и Гермионой, ощущая при этом, как бешено колотится его сердце. Он слышит, как Снейп умоляет Волдеморта позволить ему пойти и отыскать Гарри. И только сейчас Гарри понимает, почему Снейп так хорош в окклюменции.

Гарри замечает опасность, в которой находится Снейп, за несколько секунд до того, как это делает сам Снейп. Гарри видит змею, скользящую в своей магическом террариуме, и в холодном от страха поту поворачивается к Гермионе.

— Змея, — шепчет он так тихо, что Гермионе просто чудом удается его услышать. — Он собирается натравить на Снейпа змею!

Именно поэтому, когда Гарри, Рон и Гермиона врываются в хижину спустя несколько секунд после исчезновения Волдеморта, Грейнджер уже держит в руках флаконы с зельями — три разных вида противоядия, бадьян для затягивания ран и зелье для восполнения крови, — которые она поспешно вливает в горло Снейпа, одно за другим.

Поначалу Снейп сопротивляется — он хочет сказать что-то Гарри, но тот отказывается его слушать, пока не убедится, что Снейп вне опасности. Гарри смотрит, как Снейп хватается за мантию Гермионы, и его сердце точно железными кольцами сжимается в груди. Кровь, покрывающая одежду Снейпа и весь пол вокруг него, ужасно напоминает Гарри Луну, которая год назад лежала на каменном полу подземелья, а профессор, склонившись над ней, опрокидывал флаконы с теми же зельями в ее горло. Наконец, когда ужасная рана на горле Снейпа затягивается, а дыхание становится ровным, он наклоняется к Снейпу поближе, чтобы расслышать то, что тот шепчет.

— Мне нужно передать тебе, — говорит он, — послание Дамблдора… — однако все они понимают, Снейп слишком слаб, чтобы говорить.

— Вот, профессор, — произносит Гермиона, доставая один из пустых флаконов. — Мы найдем Омут памяти, не перетруждайте себя.

И Снейп делает то, о чем его просят; кончиком волшебной палочки он вытягивает из головы тонкие, шелковистые нити воспоминаний и помещает в пузырек, который Гермиона твердо держит в своей руке. Когда во флаконе оказывается последняя ниточка, он с облегчением выдыхает.

— Мы пока не можем переносить его, — говорит Гермиона, — он слишком слаб. Нам придется накрыть его мантией-невидимкой, у меня в сумочке как раз есть запасная мантия Грюма.

— Гарри, — шепчет Снейп, и Поттер снова наклоняется к нему, пока Гермиона копается в своей сумке, — когда ты увидишь это воспоминание...

— Не волнуйтесь, профессор, я уже ухожу, — уверяет Гарри, думая успокоить его, но Снейп стальной хваткой сжимает его руку.

— Он требует слишком многого, — шепчет Снейп. — Он всегда так делал. Ты можешь убежать, Гарри. Еще не слишком поздно.

— Я не сбегу, — яростно произносит Поттер. — Я собираюсь покончить с этим.

Снейп ничего не отвечает, только смотрит на него глазами, которые кажутся Гарри переполненными неистовой болью, не имеющей ничего общего с его ранами. А затем глаза Снейпа закрываются, и он засыпает. Гермиона накрывает его мантией, и они отправляются обратно в замок.

Увидев воспоминания, которые отдал ему Снейп, Гарри понимает, почему тот сказал ему бежать. Он хранит это знание у самого сердца, когда идет в Запретный лес вместе с призраками своих родителей, а также Ремусом и Сириусом. Снейп, по сути, сказал, что лучше пусть Волдеморт останется жив, нежели умрет Гарри, и Поттер понимает, что это ничто иное, как свидетельство любви, столь же сильной, как любовь отца.

— Снейп пытался сказать мне, чтобы я этого не делал, — чуть позже говорит Гарри Дамблдору.

Дамблдор одаривает его теплой, но в то же время печальной улыбкой.

— Я никогда не говорил вам, — произносит он, — сколько в последнее время радости мне доставляло видеть, как вы двое приходите к взаимопониманию. Это было как целительный бальзам для сердца старика.

После смерти Волдеморта Гарри выходит из толпы и направляется вместе с Гермионой прямиком к Визжащей хижине. Однако Снейпа там уже нет. Они возвращаются в замок и заручаются поддержкой каждого, кто способен и готов ее оказать, но никто так и не может отыскать Снейпа.

— Должно быть, он очнулся и укрылся в более безопасном месте, — говорит Гермиона Гарри. — Я уверена, с ним все в порядке.

Гарри заглядывает в зеркало каждые несколько часов, но всякий раз, когда он зовет Снейпа, тот не откликается.

Проходят дни, недели, месяцы. К середине следующего года Гермиона, Джинни, Луна и Невилл возвращаются в Хогвартс, а Гарри и Рон к этому времени уже заканчивают половину первого курса в академии Авроров. Дни, наполненные изнурительными тренировками, тянутся долго, не оставляя времени на размышления о прошлом — а это, по идее, именно то, что ему нужно. Но время от времени он все-таки достает свое зеркальце и зовет Снейпа.

А потом, в один прекрасный день, Снейп все же откликается.

— Да, Поттер? — произносит знакомый скучающий голос. — И в какую же передрягу ты вляпался на этот раз?

Гарри круглыми глазами смотрит в зеркало, чувствуя как бешено колотится его сердце.

— Вы! — восклицает он. — Где вас черти носили? Вы хоть представляете, как я волновался? Вас ведь разыскивала половина магической Британии!

Снейп закатывает глаза, как будто Гарри только что допустил очевидную ошибку в Зельеварении.

— Вот именно поэтому я и был недоступен, — говорит он. — Безусловно, эта мысль не приходила тебе в голову, но восстановление после опыта пребывания между жизнью и смертью — это задача, которую лучше всего решать в покое и одиночестве.

Следующие несколько минут они проводят в жарком споре. Гарри пытается убедить Снейпа, что его имя очищено, что всем известно, он не убийца — что он не просто герой, а величайший герой войны.

— Какой ты еще ребенок, — невольно бросает ему Снейп. — Я знаю, что ты рассказывал всем и каждому, кто готов был слушать, что я — второе пришествие Мерлина, и я благодарен тебе за старания, — его голос становится хриплым. — Но уверяю тебя, есть еще те, кто решит привлечь меня к ответственности за мои преступления. А также хватит и тех, кто захочет отомстить мне за мою скудную добродетель.

— Пусть только попробуют, — с жаром произносит Гарри. — К Рождеству я стану квалифицированным аврором. Так что пусть только попробуют приблизиться к вам.

Снейп улыбается ему, и этот взгляд кажется Гарри одинаково насмешливым и ласковым.

— Кажется, — говорит он, — один протеже вознамерился воображать из себя опекуна.

Разговор заканчивается тем, что Снейп отказывается сообщить Гарри свое местоположение, но обещает в дальнейшем все же отвечать на его вызовы время от времени. Они приходят в своего рода традиции: Гарри звонит примерно раз в месяц, Снейп отвечает, но отказывается называть свое местоположение или говорить, когда он вернется в Англию. В конечном счете, Гарри перестает использовать службу мракоборцев в попытке его отыскать.

Спустя пять лет после смерти Волдеморта Гарри вызывает Снейпа, с улыбкой глядя на него сквозь зеркальную раму.

— Мы с Джинни собираемся пожениться, — сообщает он.

— Уже наслышан, — произносит Снейп. — Так-так, мистер Поттер, поздравляю. Все ваши мечты начинают сбываться, — эти слова должны были прозвучать насмешливо, но почему-то это выходит совсем иначе.

— Вы придете? — спрашивает Гарри, безуспешно пытаясь не задерживать дыхание. — На свадьбу?

Снейп тяжело и протяжно вздыхает.

— Да, — отвечает он. — Мне уже недвусмысленно намекнули, что мы будем присутствовать.

Прежде чем Гарри успевает задать свой непосредственный вопрос : «Что значит, мы?» другое лицо оттесняет Снейпа от зеркала.

— Поздравляю, Гарри! — выкрикивает Луна, а ее лицо сияет от восторга. — Мы так за тебя рады!

— Луна! — вытаращив глаза, восклицает Гарри. — Ты со Снейпом? Но как… я думал, ты охотишься на колонии мозгошмыгов в Южной Америке!

— Ну, иногда да, — отвечает она, — но иногда я говорю это только потому, что навещаю Северуса.

«Северуса?» — думает Гарри. Но прежде, чем он успевает это осознать, Снейп уже отвоевывает зеркало обратно.

— Мои поздравления Джиневре, — говорит он. — До встречи в середине лета.

Первый раз за семь лет Гарри видит Северуса Снейпа во плоти в тот момент, когда он и Джинни, будучи объявленными мужем и женой, поворачиваются и идут рука об руку назад по проходу через толпу друзей и родственников, теснящихся с обеих сторон. Снейп стоит позади, одетый в темно-синюю парадную мантию, его волосы коротко стрижены, а на висках виднеются седые пряди. Луна, выглядящая на удивление ослепительно, стоит рядом с ним, держа его за руку. Она лучезарно улыбается Гарри и Джинни и машет рукой, когда они проходят мимо. Снейп только кивает, но даже Гарри может прочесть в его темных глазах нечто вроде одобрения.

Гарри теряет из виду Снейпа примерно через час после начала банкета, но когда он поднимает глаза от рукопожатия с кузеном Уизли, которого он едва знает, то замечает, что Снейп смотрит прямо на него.

— Вы пришли, — просто говорит Гарри.

— Пришел, — отвечает Снейп.

Они оба замечают направленные на них взгляды и перешептывающуюся толпу вокруг, но Гарри старается отгородиться от всего этого. Он столько раз представлял себе этот момент еще с того самого дня, как оставил Снейпа в Визжащей хижине в луже собственной крови, и вот теперь, когда этот момент настал, он не знает, что сказать. Он протягивает руку и хватает Снейпа за плечо, и почти в то же мгновение Снейп другой рукой крепко обхватывает Гаррино предплечье.

— Я так рад, что вы здесь, — говорит Гарри.

— Взаимно, — отвечает Снейп.

Гарри пытливо всматривается в лицо, которое уже столько лет видел лишь мельком сквозь зеркальную раму. Снейп определенно выглядит старше, впрочем, кажется здоровым; он уже не такой худой, его лицо слегка загорело, а короткие седеющие волосы делают его похожим не столько на маггловскую карикатуру волшебника, сколько на хищную птицу.

— Никогда не знал, как тебе это сказать, — наконец произносит Снейп. — Ты спас мне жизнь, а я отправил тебя умирать.

— Нет, это не так, — тут же отвечает Гарри. — Вы же сами велели мне бежать.

— Ты же, в самом деле, не думал, что я хоть на секунду поверю в то, что ты действительно это сделаешь, — мягко произносит Снейп. — Ровно как не сбежала твоя мама, когда Волдеморт предложил ей такой же выбор.

Гарри с трудом сглатывает и прочищает горло.

— Итак, — произносит он, — вы теперь с Луной, да?

Выражение лица Снейпа меняется — не сильно, но ощутимо. Его взгляд выглядит, как кажется Гарри, слегка виноватым, немного вызывающим и в то же время очень довольным.

— Да, — говорит он.

— И давно?

— Она нашла меня в Бразилии около трех лет назад, — отвечает он. — А примерно полгода назад мы поженились.

Гарри давится шампанским.

— Поженились? — хрипит он. — Вы поженились? Вот ведь сволочь! Как вы могли ничего мне не сказать? Где Луна, я ей сейчас шею сверну!

— Прости, — говорит Снейп необычайно любезным и слегка удивленным голосом, — что ты только собрался сделать с моей женой, Поттер?

— Э-э... — произносит Гарри. — Целомудренно и почтительно поцеловать ее в щеку?

Тут появляется Луна, словно услышав свое имя в толпе, и взамен сама целует Гарри в щеку.

— Северус уже сказал тебе? — говорит она.

— Как ты могла видеть меня почти каждый день в течение трех месяцев и не говорить, что вышла замуж? — спрашивает у нее Гарри.

— Не делать что-то обычно гораздо проще, чем делать это, — безмятежно говорит Луна, беря за руку Снейпа, который переплетает их пальцы в собственническом жесте, наталкивающем Гарри на мысль нырнуть обратно в толпу и отыскать Джинни.

— Так вы вернетесь теперь? — с надеждой спрашивает Гарри.

— Наши дела в Сан-Паулу еще окончательно не улажены, но… да. Думаю, мы обоснуемся в Англии.

— Это здорово, — произносит Гарри, не в силах сдержать улыбку. — Потрясающе.

— Да, это точно, — Снейп переводит взгляд с Гарри на Луну, а затем и на весь зал. — Это заняло некоторое время, но я понял, что здесь все-таки есть некоторые вещи, без которых я не хотел бы обходиться.

* * *

Шесть месяцев спустя Снейп и Луна арендуют коттедж на побережье Суссекса, где начинают разводить пчел. Через год после этого, как раз перед рождением первенца, Гарри и Джинни наконец избавляются от значительной доли состояния Гарриных родителей и строят дом в том же графстве, достаточно близко, чтобы в погожие дни можно было дойти до друг друга пешком. В последующие несколько лет Снейп и Луна посещают крестины своих тезок в Феникс-Хаус, а в очень редких и особых случаях Снейп даже соглашается присоединиться к домашним посиделкам в Норе.

В один из дней уходящего лета Снейп прогуливается в одиночестве среди высокой травы, растущей вдоль прибрежной дороги, когда замечает взъерошенную черную шевелюру, такую знакомую, что его сердце готово выпрыгнуть из груди. Мгновение спустя это впечатление рассеивается; это не Гарри, которому волшебным образом снова исполнилось пятнадцать, а всего-навсего второй ребенок Поттера, крестник Снейпа. Альбусу Северусу Поттеру в прошлом марте исполнилось тринадцать, в этом возрасте он значительно выше своего отца, но сходство, тем не менее, поражает.

Он подходит и становится рядом с мальчиком, который смотрит на него и улыбается.

— Привет, — говорит тот. — Что, тетя Луна тебя выставила?

— По-видимому, она нуждается в тишине и спокойствии, чтобы делать свои заметки о новой колонии нарглов, расположенной в одном из наблюдательных ульев, — признается Снейп. — Что насчет тебя?

— Собираюсь завтра в Уилтшир, — говорит Альбус. — Проведу неделю со Скорпиусом, а затем мы вместе отправимся в школу. Вчера получил от него письмо, его папа передает привет.

— Рад слышать, — произносит Снейп. Дружба мальчика с надменным отпрыском Драко Малфоя была предметом немалого беспокойства для его родителей, но Джинни позаботилась о том, чтобы Гарри держал свои возражения при себе. Снейп, как это ни странно, воздерживается от комментариев на этот счет. Он не знаком с сыном Малфоем лично, но лучше других знает, какому давлению ему приходится противостоять. — Грандиозные планы на оставшиеся каникулы? — спрашивает он, надеясь разговорить Альбуса.

— В деревне праздник урожая, — говорит Альбус, пожимая плечами. — Скорпиус очень хочет поехать. Ему нравится наблюдать за магглами. Там, у себя, он не часто их видит, — его голос выдает скучающее безразличие человека, для которого магглы никогда не были экзотикой. Все дети Поттеров посещали маггловские начальные школы и время от времени навещают своих маггловских кузенов, к огромному ужасу Петунии Дурсль.

«Как изменило нас время», — размышляет Снейп, когда Альбус начинает с воодушевлением рассказывать о старом мотоцикле, который его старший брат чинит вместе со своим дедом, чей энтузиазм к маггловским технологиям оказывается врожденной странностью. Бывают дни, когда первые сорок лет его собственной жизни кажутся не более чем тяжелым воспоминанием, а бывает, что он просыпается ночью в своей постели, сжимая выцветший шрам на предплечье, и не может вздохнуть, пока сопение Луны не приводит его в чувство. Он никогда не предполагал такого будущего, полного долгих, праздных летних дней и разговоров детей, которым суждено изжить воспоминания о конфликтах, в свое время разделивших их родителей.

Снейп берет Альбуса с собой в Яблоневый коттедж на чай, где они встречают Луну и Гарри, сидящих за накрытым столом.

— Это что, измена? — рычит Снейп на Луну. — Ты сказала, что тебе необходимо побыть одной, чтобы закончить наблюдения для последней главы своей книги.

— Да, дорогой, — безмятежно говорит Луна, и Снейп замечает, как полуденное солнце, проникающее сквозь кухонное окно, ловит серебряные пряди ее волос. — Но поскольку Гарри не заглядывает мне через плечо и не жалуется на то, что нарглы слишком медлительны, я нахожу, что его общество скорее помогает сосредоточиться, чем наоборот.

Снейп фыркает и крадет булочку с ее тарелки.

— Как только поешь, тебе следует пойти домой, — говорит Гарри Альбусу. — Твоя мама хочет, чтобы ты собрался и был готов до ужина, завтра тебе рано вставать.

— Мне бы не пришлось вставать в такую рань, если бы ты позволил Джеймсу меня отвезти, — отмечает Альбус.

Гарри фыркает.

— На чем, на мотоцикле? Мечтать не вредно, сын. Твоя мама еще даже мне не разрешила на нем прокатиться.

Когда посуда со стола уже убрана, а Альбус умчался в Феникс-Хаус, Гарри, Луна и Снейп выходят в сад, где потягивают домашнее медовое вино Луны, пока солнце не скрывается за горизонтом. После Луна, извинившись, уходит в свою лабораторию, оставляя Снейпа и Гарри сидеть в дружеском молчании.

— Вчера звонил Дадли, — внезапно говорит Гарри, будто только сейчас вспомнил, что хотел поделиться этой новостью. — Мой кузен, может, помнишь. Оказывается, его младший сын — Дэвид, он ровесник Лилс — получил письмо из Хогвартса недели две назад. Сначала они молчали, поскольку Петуния как с цепи сорвалась, услышав об этом, впрочем, Дадли сказал свое веское слово, так что на следующей неделе мы встречаемся с ними на платформе.

Снейп поднимает голову и смотрит прямо на Гарри.

— Так, так, так, — выдыхает он, — внук Вернона Дурсля — волшебник, — он слегка улыбается, встречаясь глазами с Гарри. — Теперь я даже рад, что не убил его тогда.

Гарри удивленно моргает, будто это последнее, что он ожидал услышать от Снейпа. А потом его смех, громче и звонче, чем когда он был еще ребенком, прокатывается над холмами, как волна в океане.

Наверху, в своей лаборатории, наряду с морским бризом, просачивающимся сквозь открытое окно, до Луны доносится Гаррин смех. Секундой позже к нему присоединяется Снейп. И Луна, подняв голову, слушает и улыбается.

«Все это сотворила любовь, — думает она. — Любовь — самая сильная и удивительная магия на свете».