Голод и предубеждение (гет)

~~~~~~

— ...а полковник Форстер поворачивается к нему и говорит…

— Тс-с-с! — мисс Элизабет Беннет из Лонгборна, Хартфордшир, шикнула на беззаботно болтавших младших сестер. Море людей вокруг них заволновалось: на установленный в дальнем конце площади помост как раз поднимался сэр Уильям Лукас. — Кажется, вот-вот объявят!

— О, не раньше, чем еще раз попотчуют новостями полувековой давности, — проворчал стоявший тут же, близ выводка своих дочерей, мистер Беннет.

И, конечно, оказался прав. Сэр Уильям, с присущей ему величавой обстоятельностью, принялся живописать историю Великого Бунта. Публика, стихшая при появлении баронета, снова загудела, и его слова стали почти неразличимы. Впрочем, эти “новости” действительно были очень старыми, и Элизабет при желании могла бы изложить дело ничуть не хуже. Как и каждый год, звучала неслышная за взаимными приветствиями и обменом новостями о недавнем бале история восстания графств. По примеру заморских колоний некоторые из них попытались выйти из-под руки Его Королевского Величества Георга III. Сражения продолжались почти двадцать лет, вплоть до восстания лорда Горона, чья изуверская жестокость ужаснула даже самих восставших. После чего наконец вернулся благословенный мир, охраняемый искренним раскаянием мятежников и расквартированными повсюду королевскими полками. Один из них, к вящему удовольствию местных жителей, как раз стоял здесь, в Меритоне, в какой-нибудь миле от Лонгборна. Если верить отцу, поначалу это соседство вызывало некоторые неудобства. Но к тому времени, когда Элизабет повзрослела и начала выезжать в свет, поводом для треволнения считалась разве что излишняя притягательность красных офицерских мундиров для некоторых девиц (по привычке она бросила укоризненный взгляд на Китти и Лидию).

И, конечно, оставались Игры. Но о них в приличном обществе говорить было не принято. Даже вот в такой момент, когда это самое общество изнывало в ожидании, когда же сэр Уильям закончит разглагольствовать и назовет наконец имя трибута текущего года.

Как всегда, Хартфордшир был последним, и отобранные в соседних графствах трибуты уже стояли тут же, на помосте, выставленные перед толпой, точно товар в лавке мясника. И одновременно — надежно укрытые приличиями от досужего любопытства. Обсуждать Игры не принято. Глазеть на их участников принято того менее. Разойтись публика, пожалуй, не могла (во всяком случае, у Элизабет почему-то было смутное чувство, что полковник Форстер, лейтенант Денни и прочие ее знакомые такого поведения меритонцев не одобрили бы). Но могла пощадить их чувства. Некоторых из трибутов Элизабет, впрочем, знала и раньше. Мисс Бингли, избранная от Лестершира, была сестрой арендатора Незерфилд-Парка и даже, кажется, приятельствовала с Джейн. К этой утонченной, слишком хорошо знающей себе цену девушке, посматривавшей на провинциалов несколько свысока, Элизабет не питала особо нежных чувств. Но сейчас от всей души желала победить: хотя бы ради мистера Бингли, весьма приятного молодого человека, которого семейство Беннетов с первой же встречи негласно записало в будущие зятья. Что же до…

— Имя, имя! — взвизгнула вдруг Китти. — Он сейчас вытянет билет!

И действительно — на свет уже появился вышитый леди Лукас мешочек для лото. Публика затихла. Элизабет почувствовала, как на ее плече крепко сжалась ладонь отца. Второй рукой он конечно же держал Джейн. При этой мысли Элизабет стало дурно. Тщательно подавляемая в последние дни тревога вдруг вырвалась наружу, кольнула недобрым предчувствием. О, только не Джейн! Только не она!

Над застывшей в ожидании площадью прозвучало имя.

“Милосердный Господь! Не Джейн!” — успела подумать Элизабет прежде, чем старый баронет повторил только что прозвучавшие слова, и на нее навалилось осознание услышанного.

— Мисс Лидия Беннет!

Собравшееся общество вдруг расступилось вокруг них, почти отшатнулось. И снова никто не смотрел прямо, никто не шептался, просто в один миг люди вдруг раздались в стороны, точно море пред жезлом Аарона, и на площади образовалось что-то вроде свободного пятачка, в центре которого жалось друг к другу сраженное известием семейство Беннет. Джейн и Китти едва сдерживали слезы. Мэри явно пыталась подобрать какое-нибудь подходящее по случаю мудрое высказывание, но почти сразу сдалась и печально опустила голову. Лидия же…

Элизабет посмотрела на младшую сестру и онемела от удивления. Та буквально ликовала! Как будто получила наследство или, по крайней мере — приглашение от капитана Картера на шотландский рил.

— Ничего, — отец разжал хватку и неловко потрепал Элизабет по плечу. — Уж кто-кто, а наша Лидия пробьется. Не завидую я прочим дамам.

— Но ей ведь… — начала Элизабет и тут же смолкла.

“Ей ведь всего пятнадцать лет!” — могла бы сказать она. Но отец, должно быть, и сам прекрасно помнил возраст своих детей. А еще он был прав. Лидия, избалованная, бесцеремонная, привыкшая добиваться своего, не пропадет. Не может пропасть. Ее не нужно спасать.

При этой мысли Элизабет с облегчением выдохнула и тут же устыдилась собственного малодушия. Ни с кем не советуясь, никого не посвящая в свои планы, она уже давно решила, если жребий однажды выпадет Джейн, вызваться добровольцем вместо кроткой сестры. Вероятно, сейчас нужно было бы сделать это и ради Лидии. Но…

— Лидия!!! — отмерла вдруг миссис Беннет. — Лидия! Девочка моя! — она бросилась к своей любимице, стиснула в объятиях. Китти при виде этого ахнула и разревелась в голос.

“Я должна. Наверное, должна. Но почему я не могу?” — мысли Элизабет текли медленно, точно примороженные шоком, взгляд испуганных темных глаз сам собой метался по площади, словно она бессознательно пыталась отыскать выход. Огорченное лицо Шарлотты Лукас. Выбившиеся из-под чепца локоны матери, развитые, тронутые сединой. Спины, спины вокруг. И трибуты на помосте — теперь она впервые смотрела на них прямо. Один из них, высокий статный джентльмен, случайно встретился с ней взглядом. Высокомерное выражение его лица на мгновение сменилось сочувствием… но тут же на смену этой ободряющей почти-улыбке пришла гримаса брезгливого недоверия, точно он увидел или услышал нечто донельзя неподобающее.

И тут Элизабет услышала тоже.

Вернее — осознала, что именно она слышит.

— Девочка моя! — в голос причитала миссис Беннет, проливая счастливые слезы на плечо дочери и полностью игнорируя старания мужа хоть сколько-нибудь унять этот взрыв чувств. — Солнышко мое! Всего пятнадцать лет и без пяти минут замужем! Такая удача, кто бы мог подумать!

— Мама, — сконфуженно пробормотала Джейн, с ужасом косясь на отодвинувшихся еще дальше соседей и знакомых. — Мама, пожалуйста…

— Только не продешеви, дорогая, — частила миссис Беннет. — Осанка и манеры для джентльмена очень важны, но и о состоянии надо непременно разузнать. Такая красотка как ты уж непременно отхватит себе мужа с четырьмя, а то и пятью тысячами в год, стоит только вести себя поумнее, чем…

— Твоя мать, должно быть, хочет сказать, чтобы ты не брала пример с нее самой, — вмешался окончательно выведенный из себя мистер Беннет.

Высокий трибут на помосте отвернулся.

Элизабет перевела взгляд на свою семью… и прокляла себя за непредусмотрительность. Ну, конечно же, как она сразу не увидела этой опасности! Бедная глупышка Лидия, у которой все мысли — лишь о балах да офицерах. Избалованная. Бесцеремонная. Привыкшая добиваться своего любыми средствами. Способная теперь, когда на ее вынужденный выезд в свет направлено внимание всей Британии, стереть репутацию своей семьи в порошок.

— Сэр Уильям! — от нервного напряжения ее голос сорвался и прозвучал почти неслышно. — Сэр Уильям! — выкрикнула она снова.

— Мисс Элайза Беннет? — тут же отозвался изрядно сконфуженный, как и прочие присутствующие, баронет.

— Я вызываюсь добровольцем.

~~~~~~

К традиционному балу Жатвы Элизабет собирали с особенной тщательностью. Китти по собственному почину принесла главное свое сокровище — кружевной веер. Мэри, успевшая между делом посетить меритонскую библиотеку и даже сделать выписки, устроилась рядом с Элизабет и все время, пока той укладывали волосы, зачитывала новые и новые газетные заметки об Играх прошлых лет, чем снова довела крепившуюся ради сестры Джейн до слез. Только Лидия, разобиженная на весь свет и решительно не способная взглянуть на произошедшее непредвзято, заперлась в своей комнате, откуда и теперь еще доносились злые рыдания.

— И все-таки ты нехорошо обошлась с ней, милочка, — с укором сказала мать, когда они садились в коляску. — Нет, не хорошо. Впрочем, — миссис Беннет немного повеселела, — это дело поправимое. Очень скоро ты, если с умом поведешь дело, уж конечно будешь пристроена. Только не сглупи, мисс Лиззи! Я-то тебя знаю, с твоей дерзостью, с твоими насмешками исподтишка, с твоим глупым упорством… Право же, Лидия управилась бы гораздо лучше, хоть она и младшая. Ох, мои бедные нервы. Даже не представляю, как я переживу эти дни!

— Маменька, лучше подумайте о том, как переживет их Лиззи! — перебила ее Мэри.

Как всегда, она говорила сущую правду. Но, как всегда же, у всех возникло чувство, что лучше бы она промолчала.

Бал давали в Незерфилд-Парке: ни одно другое поместье в окрестностях не смогло бы вместить всех собравшихся. На мистере Бингли буквально не было лица, но даже в этом состоянии он нашел в себе силы сказать Элизабет несколько ободряющих слов. Когда молодой человек собрался уходить, мисс Беннет жестом показала Джейн, чтобы та последовала за ним.

— А ты? — шепнула сестра.

Элизабет улыбнулась, всем видом показывая, что с ней все в порядке. И вдруг поняла, что действительно чувствует себя совсем не так ужасно, как в последние часы. “В конечном счете, — трезво сказала она себе, — самого страшного удалось избежать. Джейн в безопасности. Репутация семьи… ну ладно, остатки репутации семьи спасены. Осталось позаботиться о себе самой. И прежде всего — добиться, чтобы бальная карточка оказалось заполненной до отказа.

Наделенная от природы неиссякаемой жизнерадостностью, не позволявшей ей впасть в отчаяние даже в столь особенных обстоятельствах, Элизабет при этом не была глупа. И ясно видела, насколько невелики на самом деле ее шансы. Хартфордшир неслучайно был самой последней остановкой Жатвы, после которой собранных трибутов сразу везли в Лондон. Из восьми графств он некогда оказал трону самое ожесточенное сопротивление, отчего и заслужил самую суровую кару. Ежегодно Жатва начиналась в Уэст-Йорке и неспешно двигалась на юго-восток. В честь каждого нового участника непременно устраивали бал, а иногда — и охоту. Ее соперникам достало времени, чтобы быть приличным манером представленными друг другу, завязать знакомства, а быть может даже сделать выбор. Должно быть, основные помолвки уже втайне заключены, и ей, с ее единственным балом, остается лишь обратить свою благосклонность и не слишком умелые чары на того, кто не подошел прочим дамам.

За сервированным перед танцами ужином Элизабет как следует разглядела других трибутов. Сначала взгляд по привычке так и норовил стыдливо скользнуть мимо, но она быстро взяла себя в руки. Первые наблюдения оказались малоутешительными. Мистер Уилсон, ее сосед слева, и сидевший на противоположной стороне стола молодой человек, которому она пока не была представлена, явно успели определиться со своим выбором. Возможно, до помолвок дело пока и не дошло, но улыбки (несколько, впрочем, нервные) ангажированных на два первых танца мисс Джонсон и мисс Адамс говорили сами за себя. Навязчивые же знаки внимания, которые ей расточал сосед справа, краснолицый развязный мистер Хьюз, Элизабет сочла едва терпимыми и при первой же возможности постаралась умерить. Что, впрочем, мало того обескуражило. Единственным, на кого она возлагала еще некоторые надежды, оставался тот самый высокий красивый джентльмен, которого она утром приметила на площади. Правда, сидевшая рядом с ним Кэролайн Бингли полностью занимала его разговором, но пригласили ее только на один танец. Это Элизабет знала точно: сердобольная Шарлотта Лукас собственными глазами видела карточку мисс Бингли.

Та же Шарлотта, улучив момент, пока музыканты настраивали инструменты, рассказала подруге, что заинтересовавший Элизабет джентльмен — не кто иной, как мистер Дарси из Дербишира, владелец поместья Пемберли, и что злой жребий, выпавший ему, поверг в настоящее отчаяние всех девиц его родного графства. Благосклонно внимая описаниям его родового гнезда (Шарлотте приходилось бывать там проездом вместе с леди Лукас), Элизабет почувствовала, что вполне готова увлечься этим человеком, если, конечно, его характер и моральные принципы окажутся хоть в некоторой мере достойным столь привлекательного состояния.

К сожалению, этим неясным пока планам не суждена была долгая жизнь. Как и мечтам прочих меритонских девиц, в глазах которых положение трибута наделило мистера Дарси неотразимым обаянием мученичества. Некоторая сумрачность его облика была тут же лестно перетолкована как следствие извинительных чувств, а чрезмерная для светского человека замкнутость — как осознание особой ответственности и нежелание подавать надежд тем, с кем он теперь заведомо не мог бы связать себя священными узами. Но по мере того, как танец следовал за танцем, недавняя оглушительная популярность мистера Дарси сменилась сначала недоумением, а потом и негодованием. После котильона с мисс Бингли он больше, казалось, и не думал танцевать, хотя многие из присутствовавших девиц и дам вынуждены были скучать в тщетном ожидании кавалеров! Да что там, даже из числа девушек-трибутов (вот уж бедняжки) некоторые не были приглашены! Но в то время, пока его соперники не пропускали ни одного контраданса, ни одной кадрили, он со скучающим видом бродил по залу, изредка перекидываясь словом-другим с преданно следовавшей за ним мисс Бингли или ее сестрой миссис Херст. Спустя два часа ни поместье в Дербишире, ни положение трибута больше не могли искупить в глазах собравшихся столь непомерной гордыни и вызывающего пренебрежения обществом. Характер его осудили решительно все, а некоторые матери взрослых дочерей дошли до того, что мысленно (верная себе миссис Беннет — даже и вслух) пожелали ему скорее погибнуть на Играх.

Дела Элизабет Беннет тем временем продвигались с большим трудом. Конечно, местные помещики и офицеры из полка были бы рады пригласить ее хотя бы только из одного хартфордширского патриотизма, но, понимая все тонкости ее положения, не делали этого, уступая первенство трибутам. А те, в свою очередь (не считая утешившегося с графином вина мистера Хьюза), не спешили завязывать знакомство с новенькой и, если приглашали ее, то редко, неохотно и с извиняющимися взглядами в сторону своих избранниц. В итоге вот уже в течение целых двух танцев Элизабет вынуждена была сидеть у стены. При этом ей пришлось невольно подслушать разговор между скучливо прогуливающимся невдалеке мистером Дарси и сэром Уильямом Лукасом.

— О, мой дорогой сэр! — обратился к гостю баронет. — Я к вам, если хотите, с посольством. От леди Лукас и других достойных дам. Не могут, понимаете ли, смотреть, как вы весь вечер проводите в одиночестве. Право же, не робейте так, пригласите кого-нибудь из девиц, они только и ждут, когда вы осчастливите их своим вниманием.

— Передайте мои извинения леди Лукас, но танцы сейчас не доставят мне решительно никакого удовольствия, — вежливо, но твердо ответил ему мистер Дарси. — Особенно с незнакомыми дамами и в непривычном для меня обществе, — короткая запинка перед последними словами сопровождалась столь замкнутым выражением лица, что почти любой собеседник сразу ощутил бы весь уничижительный подтекст его высказывания. Но не отличавшийся особой проницательностью сэр Уильям явно не почувствовал, сколь низко его собеседник только что поставил Меритон и меритонских девиц, а потому продолжал настаивать.

— Если дело в том, что вы не представлены, это легко исправить. Я лично с удовольствием рекомендую вас любой из присутствующих леди. Вот, хотя бы, мисс Элизабет Беннет. Очень, очень недурна, если хотите знать мое мнение. И потом — ее положение… — сэр Уильям деликатно умолк.

— Это вы про которую? — обернувшись, мистер Дарси увидел Элизабет, быстро отвел глаза и холодно сказал: — Мисс Беннет, мне кажется, действительно мила. И все же не настолько хороша, чтобы я переменил свои намерения и, сверх того, рискнул обеспокоить ее после… м-м-м… происшествия с ее семейством.

Сэр Уильям начал что-то возражать, но Элизабет, не желая длить двусмысленность ситуации, уже поднялась со своего места и неспешно пошла прочь от них, будто бы разыскивая среди танцующих Джейн. От глубокого чувства обиды она едва владела собой. Хотя совесть и твердила ей, что после сегодняшнего утра он действительно имел некоторые основания сторониться ее родни, чувства по отношению к мистеру Дарси были не слишком добрыми. Будь теперешние обстоятельства иными, Элизабет погасила бы эту досаду, с удовольствием посмеявшись над несостоявшимся приглашением в кругу своих друзей. Но сейчас, когда последняя надежда на помолвку до Игр угасла, Элизабет вовсе не настроена была смеяться. Новым взглядом окинула она трех своих соперниц. С искренним чувством воскликнула вполголоса:

— Будьте вы прокляты, Фитцуильям Дарси! Из-за вас мне придется попытаться самой исполнить долг в отношении этих несчастных.

И рассеянно погладила лежавший в ридикюле старый дуэльный пистолет.

~~~~~~

В Лондон их кортеж выехал ранним утром, еще затемно. Элизабет Беннет едва успела завершить туалет и наскоро обнять родных. После вчерашнего невеселого бала она чувствовала себя усталой и разбитой. Удобные подушки экипажа так и манили вздремнуть недолго. Но тратить эту поездку по родным местам (притом, возможно, — последнюю) на сон было бы глупо. Погода стояла дивная, и из открытой коляски открывался чудесный вид.

С полчаса Элизабет любовалась неспешно проплывавшими мимо холмами, пышными купами деревьев в свежем майском уборе и виднеющимися вдали дымами деревень. Потом, почувствовав, что голодна, развязала свою сумку и принялась выкладывать прямо на колени домашнюю снедь.

— Не хотите ли присоединиться? — обратилась она по праву давнего знакомства к мисс Бингли.

Но та лишь поджала губы, будто не слышала, и сделала вид, что увлечена каким-то романом.

— А я, пожалуй, не откажусь, — пытаясь сгладить возникшую неловкость, сказала Агнес Джонсон.

Это была взрослая степенная девушка старше Элизабет годов на пять или даже шесть, излишне, пожалуй, пышных форм, но с лицом удивительной красоты, как это иногда бывает у толстушек. Спокойная уверенность манер и неизменное здравомыслие мисс Джонсон очень располагали к себе, и они с Элизабет неплохо провели вместе утро, наслаждаясь свежим ветром с полей, сэндвичами с огурцами и легким светским разговором. Если что-то и омрачало немного их благодушное настроение, то лишь молчание попутчиц — угрюмое у мисс Бингли, нервозное у мисс Адамс.

— Я бы на вашем месте все-таки поела, — дружелюбно обратилась, наконец, к ним мисс Джонсон. — Это всегда на пользу.

— Положим, не всегда и не всем, — снисходительно ответила мисс Бингли, с изящной великосветской бестактностью задержавшись взглядом на отнюдь не осиной талии собеседницы.

— О, сейчас мне вряд ли стоит об этом беспокоиться, — с улыбкой заметила мисс Джонсон и потянулась за вторым пирожным. — Хоть крохотное — да утешение.

Секунду-другую все четверо молчали, посещенные невеселой мыслью о том, что для троих из них, равно как и для троих из ехавших верхами джентльменов, сегодняшний ужин будет последним. Традиционно участников Игр приговаривали к голодной смерти. И хотя до таких диких крайностей дело еще ни разу в истории не доходило, на последний пикник в Воксхолл-Гарденз трибутов действительно отправляли без корзинок для ланча. Вероятнее всего — с той целью, чтобы ослабить естественные милосердные устремления сердца и придать решимость покончить со своим долгом как можно скорее.

— Тогда я, пожалуй, тоже не откажусь от десерта, — сделав над собой некоторое усилие, улыбнулась Элизабет.

— Да как вы… как вы вообще… — пробормотала вдруг срывающимся голосом забытая было всеми мисс Адамс, миловидная девица лет шестнадцати. Воздела к вискам тонкие пальцы, всхлипнула, попыталась себя сдержать, не преуспела в этом и разразилась бурными рыданиями, почти истерикой. Элизабет, привыкшая к подобному у себя дома и с самого начала поездки нечто в этом роде предчувствовавшая, лишь печально вздохнула. Мисс Бингли фыркнула презрительно и снова уткнулась в книгу, в которой с момента выезда из Незерфилда не перевернула, вопреки старательно демонстрируемой увлеченности, и страницы.

— Ну что вы, что вы, милочка, — мисс Джонсон неловко погладила плачущую по дрожащей худенькой спине. — Не надо так убиваться.

Если бы Элизабет спросили, она заранее сказала бы, что от подобного вмешательства дело непременно примет лишь более скверный оборот. Так оно и произошло.

— Не надо так убиваться?! — взвилась явно не владеющая собой мисс Адамс, отталкивая утешающую руку, как будто то была змея. — Не надо так убиваться?! А когда же мне убиваться, как не тогда, когда меня убивают?! А вы… вы сидите тут и едите огурцы! Шляпки обсуждаете!

— О, полагаю, это недурной досуг, — легким тоном заметила Элизабет, вынесшая из жизни с Китти, Лидией и маменькой глубокую убежденность, что ничто так не гасит истерик, как несерьезное отношение к ним. — Хотя, конечно, рыдая на четыре голоса, мы составили бы при случае изумительный квартет.

Мисс Адамс невольно издала короткий растерянный смешок, но потом снова заплакала, хотя и не так бурно, как прежде.

— Будет вам, Чарити, — снова попыталась урезонить ее мисс Джонсон. — Все это, действительно, очень неприятно, но не стоит отчаиваться так рано. Конечно, мы недостаточно близко знакомы, чтобы обсуждать эти материи, но ведь… ведь мистер Аллен сделал вам предложение? И это уже доброе начало.

— Если это был намек на то, что кому-то другому здесь не так повезло, как вам с мисс Адамс, — резко прервала ее Кэролайн Бингли, — то, смею заметить, он довольно низкого свойства. Впрочем, возможно, по меркам того общества, в котором вы привыкли вращаться…

— Но ведь нам с вами, действительно, пока везет меньше, чем мисс Джонсон и мисс Адамс, — мягко перебила ее Элизабет, не без иронии подмечавшая на протяжении всего утра, как взгляд мисс Бингли то и дело устремлялся на скакавших впереди их повозки всадников.

— Вам — возможно, — отрезала мисс Бингли и решительно отвернулась.

— Все-таки это и вправду довольно неловко, — после короткой паузы вполголоса сказала мисс Джонсон, протягивая мисс Адамс чистый платок. — Всем нам было бы легче друг с другом, окажись положение равным. Конечно, мистера Хьюза едва ли можно назвать джентльменом, и этой беде никак не помочь. Но если бы не щепетильность мистера Дарси…

— Щепетильность? — живо воскликнула Элизабет, отнюдь не склонная предполагать в своем обидчике такого качества. — Вы, должно быть, хотели сказать, его дурные манеры?

— Я бы не назвала их дурными, скорее напротив. Знаете ли, мисс Беннет, что он еще в Дербишире прислал к нам, дамам, свое доверенное лицо? С пояснениями, что, в случае своей победы, почтет за честь предложить руку и состояние, как и положено джентльмену. Но сам де не чувствует за собой обязанности принесения на алтарь долга не только жизни своей, но и сердца, и почитает недостойным заранее принимать на себя обязательства, которые, может статься, не сумеет выполнить.

— Его чувства делают ему честь, — с некоторой задумчивостью ответила Элизабет, к собственному удивлению почти не покривив при этом душой. — Если, конечно, он задел наше с мисс Бингли самоуважение руководствуясь именно ими, а не менее извинительным тщеславием. Впрочем, — она лукаво улыбнулась, — а кто из присутствующих вовсе лишен тщеславия? Подозреваю, что бедному мистеру Хьюзу, которым мы с мисс Бингли столь возмутительно пренебрегли, утешиться сейчас гораздо труднее, чем нам.

~~~~~~

— ...мисс Агнес Сара Джонсон, хотите ли вы произнести последнее слово?

— Нет, сэр, — мисс Джонсон присела в коротком реверансе.

Его светлость лорд Беккеридж, королевский судья, благосклонно кивнул ей и повернул голову к Элизабет. С его высокого парика обильно сыпалась пудра.

Только что трибутам зачитали приговор, опиравшийся на знаменитую Хартию Покаяния. Это соглашение возникло, когда Британия буквально лежала в руинах, и даже сами мятежники ужаснулись тому, до каких чудовищных бедствий дошел народ вследствие властолюбия и гордыни их лидеров. Недоброй памяти лорд Гордон и его ближайшие сподвижники были казнены. Но созванное в Лондоне народное собрание решило, что этого недостаточно, и вина лежит не только на зачинщиках, но и всем поддержавшем их дворянстве. На тех, кто должен был служить Богу, королю и людям, но забыл свой долг. Так возникли Игры, которым предстояло идти вплоть до того, пока не умрет от старости последний из пострадавших в войне. Согласно древнему прецеденту “око за око”, трибутов осуждали на те самые лишения, которым некогда подверглись по вине джентри горожане и йомены: краткую жизнь без пищи и крова, гибель от голода или чужой руки. Но, как у горожан и йоменов, у них был и шанс выжить — последнюю уцелевшую пару трибутов ждало королевское помилование. Официальный текст пестрил красочными подробностями, от которых некоторые из присутствующих побледнели, а мисс Адамс снова принялась тихонько всхлипывать, вызывая явное смущение у судьи.

— Мисс Элизабет Мэри Бэннет, хотите ли вы произнести последнее слово?

— Нет, сэр. Не хочу.

— Мисс Черити Клэр Адамс?

— Н-н-нет, — пролепетала несчастная, дрожа точно лист. Молодой мистер Аллен, стоявший позади нее, протянул было руку, вероятно, намереваясь успокоительно пожать ей локоть, но тут же отдернул и покраснел до самых корней своих рыжеватых волос. До официального объявления помолвки его порыв был бы сочтен, конечно, недопустимой вольностью.

— Быть может, велеть служителю принести вам стакан воды? — участливо спросил лорд Беккеридж.

— Д-да… н-нет… ах, какая разница! — всплеснула руками мисс Адамс, и Элизабет, с тревогой наблюдавшая ее все возрастающее волнение, вдруг почувствовала, что вот сейчас, прямо сейчас, произойдет нечто ужасное.

— Если это необходимо, мы можем вызвать врача.

— Ах, к чему все это невыносимое притворство! Вы же только и ждете, чтобы нас убили!

— Юная леди! — грозно перебил судья. От негодования отвислые щеки старика затряслись, словно брыли у бульдога. — Ваше состояние отчасти извиняет ваши слова, но не забывайтесь! Вы в суде!

— Да за что меня судить! Что я такого сделала?! — выкрикнула высоким срывающимся голосом мисс Адамс.

Мистер Аллен при этих недостойных словах своей избранницы застыл, точно соляной столп. Мистер Дарси гневно отвернулся. Элизабет тяжело вздохнула. Остальное собравшееся общество, включая пожилого секретаря суда и офицеров охраны, явно растерялось, не зная, как и реагировать. Разве что мистер Хьюз, за время продолжительной церемонии не раз успевший приложиться к содержимому своей карманной фляжки, выглядел вполне довольным жизнью и, возможно, даже развлекался.

— Закон и совесть велят мне выяснить, правильно ли я понял ваше свидетельство, — лорд Беккеридж был бледен и невыразимо серьезен. — Мисс Адамс, означает ли сказанное вами, что вы отрекаетесь от долга чести, возложенного на вас происхождением, и не признаете себя виновной в предъявленных обвинениях?

— Да уж не… — запальчиво начала мисс Адамс.

— Ваша честь, она просто не в себе! — перебила обвиняемую Элизабет. — Дайте ей немного времени, чтобы…

— Это вы не в себе! Вы все здесь не в себе! — затопала ногами мисс Адамс.

— Отрекаетесь ли вы от долга чести, возложенного на вас происхождением? — терпеливо повторил старый судья, знаком призвав мисс Беннет и мистера Аллена не вмешиваться.

— Да! Слышите? Да!

— Капитан, прошу вас, — лорд Беккеридж коротко кивнул офицеру в щегольском красном мундире. Тот с непроницаемым лицом шагнул вперед, плавным движением извлекая из ножен саблю. Мисс Адамс едва слышно пискнула от ужаса и, путаясь в юбках, бросилась к дверям. Элизабет закрыла глаза.

~~~~~~

Последний вечер и ночь им предстояло провести в Трибут-Холле — небольшом особняке в Кеннингтоне. Ужин, обильный и изысканный, не принес никому радости. Да и позднее, когда вся компания переместилась в гостиную, веселее не стало. Верный себе мистер Хьюз тут же завалился на диван, накрыл лицо газетой и вскоре, подобно праотцу Ною, уже оглашал комнату заливистыми руладами храпа. Мисс Беннет и мисс Джонсон вместе с двумя джентльменами устроились за ломберным столом. Игра шла вяло, без азарта, и все-таки вести ее было проще, чем пытаться завязать разговор. Жаждой общения горела, похоже, только мисс Бингли. С деланно жизнерадостным видом она прогуливалась по гостиной: то подходила к книжным полкам, то к открытому пианино. Порой роняла несколько общих фраз, обращаясь к играющим. Но главным объектом ее внимания был, как всегда, мистер Дарси, писавший что-то при свете ярко пылающего камина. Не раз и не два подходила она к его столу с вопросами и ничего не значащими замечаниями. Мистер Дарси отвечал вежливо, но коротко, не переставая при этом писать.

Элизабет наблюдала за этими маневрами не без легкого злорадства. Но когда мистер Дарси закончил свое… письмо? завещание?.. заставила себя отвести глаза. Не хватало еще, чтобы он обвинил ее в подглядывании. Не после их с мисс Бингли недавнего обмена репликами о том, какая превосходная погода стоит всю неделю, как унизителен порок малодушия и как неприятно, что слепой жребий порой навязывает приличным людям совершенно неподобающие знакомства.

Мистер Аллен, тоже слышавший эти слова, дрогнул, словно от удара, и уронил карту. Его партнеры, не сговариваясь, сделали вид, что ничего не заметили, а Элизабет вдруг преисполнилась острым раскаянием в том, что когда-то искренне желала Кэролайн Бингли победы. Право же, брат мисс Бингли прекрасно проживет без такой сестры, а Джейн — без такой золовки. Чувства Элизабет к мистеру Дарси при этом не изменились: она и прежде ценила его невысоко. А вот бедного мистера Аллена ей было жаль безмерно. В другой ситуации она, вероятно, попыталась бы на правах знакомства ободрить и утешить его. Но сейчас это, пожалуй, было бы жестокостью. Скандал с мисс Адамс не только ранил его чувствительную привязчивую натуру, не только нанес болезненный удар по репутации, но и почти лишил шансов получить королевское помилование. Двукратные помолвки на Играх порой случались, но свет смотрел на них косо.

Вскоре игра закончилась. Вернее — сама собой сошла на нет из-за невнимательности всех участников. Леди и джентльмены разбрелись по комнате, не в силах ни разойтись, ни найти себе какое-то новое занятие. Элизабет, немного поскучав над книгой, села за пианино и принялась играть — не слишком умело, но с большим чувством. Спустя некоторое время к ней подошел мистер Аллен. Задержался рядом, облокотившись на верхнюю крышку инструмента. Тонкое нервное лицо молодого человека выражало какую-то внутреннюю борьбу, и было мгновение, когда мисс Беннет даже подумала (сама не понимая, с надеждой ли или с ужасом), что он собирается сделать повторное предложение ей.

— Мисс Беннет, — наконец промолвил он. Голос его звучал очень тихо, но твердо. — Извините, если докучаю вам, но я бы хотел воспользоваться этой возможностью и поблагодарить вас.

— Поблагодарить? — Элизабет, не переставая играть, подняла на него глаза.

— Это я должен был вступиться за мисс Адамс. Я должен был просить для нее снисхождения. Но никто, кроме вас, не попытался этого сделать.

— Право же, я…

— Погодите, дайте мне договорить, — мистер Аллен жестом оборвал ее возражения. — Вы вступились за нее. И обязательно должны знать, что этим естественным милосердным движением женского сердца не уронили себя… что бы там ни думали некоторые, — он устремил гневный взгляд куда-то ей за спину, вероятнее всего — на мисс Бингли или мистера Дарси. — Мисс Адамс… Чарити… После всего случившегося в это трудно поверить, но она вовсе не была дурной. Она понимала свой долг. Страх свел ее с ума и заставил говорить все эти ужасные…

— Не продолжайте, мистер Аллен, — остановила его Элизабет и громче ударила по клавишам в надежде, что музыка скроет их тихий разговор от посторонних ушей. — Не продолжайте. Ручаюсь, я и не думала о ней плохо. Отсутствие доблести — позор для мужчины, но никто, кроме чрезмерно строгих ценителей, не стал бы требовать столь высокого мужества от юной девушки.

— Если вы на самом деле так думаете, то я счастлив, — мистер Аллен учтиво поклонился ей.

— О, мисс Элайза Беннет, похоже, вас можно поздравить? — раздалось позади полное яда восклицание мисс Бингли.

Элизабет оборвала игру и резко обернулась. Кэролайн Бингли стояла от них буквально в двух шагах. Прочее общество находилось дальше, но, привлеченные громким возгласом и тем, что оборвалась музыка, все уже поворачивались в сторону пианино. Лицо мистера Аллена вспыхнуло.

— И по какому поводу эти поздравления? — с деланной небрежностью спросила Элизабет. В ожидании ответа она лихорадочно пыталась сообразить, как давно эта особа прислушивается к их разговору, и не собирается ли та снова оскорбить память мисс Адамс.

По поводу вашей помолвки, конечно! — издала мелодичный смешок мисс Бингли. — Извините, я не знала, что вы тут секретничаете. И подошла совершенно случайно. Но фраза мистера Аллена о том, как он рад, говорит сама за себя, верно? О, поздравляю, поздравляю вас, дорогой мистер Аллен! Что же вы краснеете? Разве тут не все свои? Осмелюсь заметить, ваш новый выбор почти так же удачен, как предыдущий.

— Боюсь, вы несколько промахнулись со своими поздравлениями, мисс Бингли, — решительно перебила ее Элизабет. — Мы и не думали беседовать о столь серьезных материях.

На щеках Кэролайн Бингли вспыхнули яркие пятна, но она тут же нашлась и снова защебетала:

— Ох, простите меня! Право же, и как я только такое себе вообразила, вот уж неловкость! Но… — она состроила печальную гримаску, — если честно, мне немного жаль, что я не угадала. Мисс Беннет — поистине редкая девушка, мой дорогой сэр, это я вам как соседка говорю. А уж какая у нее редкая семья! Ах да, вы, кажется, тоже виделись с ними, помните, — тогда, в Меритоне? Только представьте себе, как бы они все обрадовались вашему предложению! Особенно маменька.

Элизабет, сраженная необъяснимой наглостью и беспричинной злобой этой атаки, даже не нашлась сразу, что ответить.

К счастью, в гостиной она была не одна.

— Мне кажется, нам пора переменить тему, — твердо сказала Агнес Джонсон. — А лучше, — она обвела взглядом присутствующих, демонстративно игнорируя при этом мисс Бингли, — переменить и досуг.

— Да уж, — неожиданно поддержал ее хорошо выспавшийся мистер Хьюз. — Скука смертная! А меж тем, господа, у нас тут пианино и три молодых девицы. Быть может, устроим напоследок танцы, а?

При всей вопиющей нелепости его предложения, оно неожиданно нашло самую горячую поддержку со стороны общества: большинство присутствующих были готовы решительно на все, лишь бы только предать забвению недавнюю неприятную сцену. Вызванные на помощь лакеи в четверть часа вынесли из гостиной карточный стол, передвинули кресла, убрали персидский ковер. Старший из присутствующих джентльменов, мистер Уилсон, с энтузиазмом принялся играть роль хозяина.

— О, мы устроимся просто превосходно! — добродушно басил он. — Хьюз, вы у нас, я вижу, ценитель музыки, отправляйтесь-ка за инструмент. Нет-нет, плясать мы вам не позволим, и не просите, это же ваша идея с балом, мы просто не посмеем лишить вас главного удовольствия, не правда ли, леди? Аллен, конечно же, будет в числе танцоров. Нет-нет, не отказывайтесь! Играть вы все равно не умеете, а если из кавалеров буду только я и Дарси, то что это будет за бал?

— Особенно если мистер Дарси будет столь же расположен танцевать, как и в былые дни, — усмехнулась Элизабет.

— Почему же? Я к вашим услугам, — неожиданно для нее мистер Дарси, который все за тем же письменным столом рассеянно листал газету, стоически игнорируя приготовления к балу, вдруг поднялся с места и учтиво поклонился.

Будь Элизабет хоть сколько-нибудь готова к такому повороту дела, она, вероятно, поднялась бы к себе, сказавшись больной. Но полная неожиданность его предложения настолько поразила ее, что она не нашлась с ответом и машинально присела в реверансе, выражая тем самым согласие. Пока остальные суетились, становясь в пары, Элизабет всячески избегала смотреть на своего партнера и мысленно нещадно корила себя.

Но потом заметила ошарашенное выражение на лице Кэролайн Бингли и немного утешилась.

~~~~~~

Коляска с дамами выехала в сторону Воксхолл-Гарденз достаточно поздно. Элизабет уже добрый час расхаживала по гостиной, нетерпеливо похлопывая по руке перчатками, когда остальные девушки спустились, наконец, вниз. Тщательность их туалета и праздничная пышность причесок немного смутила мисс Беннет, почувствовавшую, что она совершила светский промах. Гуляния в знаменитых лондонских садах, конечно же, исключали повседневный костюм. И то, что сегодня там не будет ни музыки, ни лодочных катаний, ни даже отдыхающей публики, ничуть не извиняло ее недосмотра.

— О, вы свежи точно полевой цветок! — не преминула уколоть ее Кэролайн Бингли. — Я всегда говорила: ничто так не украшает девушку без приданого, как приличествующая ее положению скромность.

— Это удивительно верно, — улыбнулась в ответ Элизабет, еще ночью решившая насладиться напоследок легкой небезукоризненностью по части вежливости. — Как верно и то, что ничто так не уравнивает шансы девушек без приданого, как заряженный пистолет. Кстати, вы не знаете, куда исчезли все наши джентльмены?

— Мистер Уилсон, кажется, упоминал вчера, что они собираются выехать пораньше, чтобы без суеты решить наше главное затруднение, — ответила ей мисс Джонсон, бросив выразительный взгляд на кожаный диван, который служил накануне прибежищем мистеру Хьюзу.

— Очень мило с их стороны, — с чувством искренней благодарности сказала Элизабет. И подумала про себя, что теперь, наверное, их очередь преподнести мужчинам ответный подарок, избавив кого-то из несчастных от печальной обязанности жениться на мисс Бингли.

Судя по лицу мисс Джонсон, той владели сходные мысли, и все полмили до Воксхолла девушки наслаждались чувством полного сердечного согласия.

Около кованых ворот дамы вышли из экипажа, вежливо распрощались со своей охраной и, не сговариваясь, двинулись по аллее к центральной части парка, именуемой лондонцами Рощей. Там, под сводом тенистых деревьев в изобилии росли кустарники, сулившие грядущим дуэлям некоторую приватность.

Хотя все трое и шли рука об руку, Элизабет явственно почувствовала, как каждая из них уходит в свое внутреннее одиночество, отстраняясь от тех, с кем теперь предстояло сразиться не на жизнь, а на смерть. Мисс Бингли, явно торопившаяся примкнуть к компании джентльменов, вырвалась было на несколько шагов вперед, но потом — резко, как будто ее посетила какая-то неожиданная мысль — бросила назад тревожный взгляд и пошла медленнее. Элизабет дала себе зарок быть более бдительной: удара в спину боится лишь тот, кому собственная совесть не препятствует нападать исподтишка. Насчет Агнес Джонсон она была спокойна. Когда (разумеется уже после) они встретятся друг с другом, это будет просто и честно. И должно быть — не без внутреннего сопротивления, но с каким-то даже горьким удовольствием сказала себе Элизабет — для всех будет лучше, если рука мисс Джонсон окажется вернее. Они с мистером Уилсоном здесь — единственная пара. В случае победы им не найдется, в чем себя упрекнуть. Не придется, подобно мистеру Аллену, жить с памятью о прежнем несбывшемся выборе или, подобно придирчивому мистеру Дарси, связывать свою судьбу с нежелательной особой. Да, так будет лучше и проще для всех. Жаль только Джейн. Но, когда сестра познакомится с Уилсонами, она непременно поймет.

С этими мыслями мисс Беннет свернула на тропинку Рощи и тут же остановилась. Навстречу дамам откуда-то из глубины парка спешили мистер Дарси и мистер Аллен. Последний отчаянно хромал, на его светло-серых брюках расплывалось большое кровавое пятно.

— О, хвала небесам, с вами все в порядке! — вскричал младший из джентльменов, увидев дам. — Мы боялись, что этому безумцу может прийти в голову покуситься даже на...

Мистер Дарси молчал, но выглядел весьма взволнованным.

— Джеймс, — сказал он вполголоса своему спутнику, игнорируя вопросы и восклицания девушек. — Вам трудно ходить, оставайтесь с леди и берегите их… ее. Постарайтесь выйти на широкую аллею. Обязательно перевяжите рану. Я отыщу негодяя сам.

— В одиночку? В этом огромном парке? — запальчиво воскликнул мистер Аллен. — И это его-то? Опомнитесь, Дарси, он не примет вашего вызова! Просто подстрелит вас из-за куста, точно перепела!

— В одиночку? — растерянно повторила мисс Джонсон. — Но где же Чарльз? Где мистер Уилсон?

— Боюсь, что его больше нет с нами, — Дарси достало милосердия опустить глаза.

Секунду стояла потрясенная тишина, а потом мисс Джонсон вдруг подхватила юбки и побежала по высокой траве вглубь Рощи. Не куда глаза глядят — по редкому кровавому следу, отмечавшему путь мужчин. Элизабет легко уклонилась от неловкой попытки мистера Аллена преградить путь и, не раздумывая, поспешила за ней.

Тело Чарльза Уилсона обнаружилось буквально в полусотне ярдов. Широко распахнутые глаза слепо глядели в небо, в пышных бакенбардах запутался упавший с дерева лист. Рядом с рукой лежал взведенный револьвер, которым он, судя по всему, не успел воспользоваться. Жилет и рубашка были расстегнуты, как будто ему пытались перед самым концом послушать сердце или облегчить дыхание. Грудь буквально разворотили две глубокие раны. Запыхавшаяся Элизабет машинально отвела от этого зрелища взгляд. Мисс Джонсон не отвела.

Медленно, точно ноги вдруг отказались ее держать, она осела на залитую кровью траву. Пошевелила губами, но не смогла издать ни звука.

— Не смотрите! Не надо! — торопливо прошептала Элизабет и, опустившись на колени рядом с потрясенной девушкой, крепко обняла ее. Та вздрогнула в этих неловких объятиях всем своим крупным телом. Но не заплакала и ничего не сказала.

Откуда-то слева донесся звук шагов. Элизабет, не разжимая рук, подняла взгляд и увидела приближающегося к ним мистера Дарси. В ней вдруг вскипел гнев. Если этот человек сейчас позволит себе сказать хоть слово о том, что Агнес ведет себя малодушно или неприлично, она… она… не знает, что сделает. Однако Дарси, паче ожидания, не только молчал, но и глядел на мисс Джонсон вполне сочувственно.

В отличие от следовавшей за ним Кэролайн Бингли. Уж та-то, при всей внешней благопристойной серьезности, буквально лучилась самодовольством.

— Ох, как вы были правы, моя милая мисс Беннет, — подмигнула она Элизабет. — Как вы там говорили утром? Ничто так не уравнивает шансы девушек, как пистолет? Вот мисс Джонсон с нами и сравнялась. Но не думаю, что она особенно благо…

Элизабет, не помня себя от бешенства, вскочила на ноги. Но помощь уже подоспела с неожиданной стороны.

— Я полагаю, вам лучше немедленно замолчать, — голосом мистера Дарси, казалось, можно было резать, точно ножом.

— Ох, мистер Дарси! — мисс Бингли неверяще посмотрела на него, а потом, осознав свой промах, побледнела и шагнула вперед, удерживая его руку. — Простите, простите меня! И вы простите, мисс Беннет… мисс Джонсон! Я, конечно же… Ничего такого… Это просто шок от ужасной гибели мистера Уилсона заставил меня допустить эту мелкую бестактность. Я вовсе не...

Громкий звук выстрела заставил всех буквально остолбенеть.

Мистер Дарси и мистер Аллен схватились за оружие, озираясь на ближайшие группы деревьев в попытке понять, откуда стреляли. Они не увидели, как вдруг расширились глаза мисс Бингли, как преобразилось, став бесконечно удивленным, точно у маленького ребенка, ее лицо. Лишь когда она (для Элизабет все происходило медленно, точно во сне) плашмя упала на траву, джентльмены опомнились и поспешили на помощь. Но было, конечно, поздно.

Агнес Джонсон так и не встала на ноги. Просто снова взвела курок дымящегося после выстрела револьвера и приставила себе дуло к виску.

~~~~~~

Охота за обезумевшим мистером Хьюзом затягивалась. Миновало теплое, напоенное ароматами цветов (“Цветов и крови”, — сказала себе Элизабет, но тут же прогнала эту мысль) утро. Миновал жаркий полдень. Постепенно начали удлиняться тени, а от мистера Дарси все не было вестей. Раз или два она видела, как вспархивают в дальних концах сада вспугнутые выстрелами грачи. Каждый раз Элизабет вздрагивала и подолгу глядела под тенистые своды, не отнимая руки от оружия. Но из зарослей так никто и не появился.

Отправиться туда самой, бросив на произвол судьбы раненого, было немыслимо. Еще утром они с мистером Алленом нашли убежище в неглубоком гроте, где, вероятно, в обычные дни играл оркестр. Элизабет попыталась представить себе эту мирную праздничную картину: трепещущие яркие флаги, море женских шляпок... И не смогла.

Ею владели странные чувства. Да, она никогда всерьез не рассчитывала пережить этот день. Но при этом и представить не могла, что окажется в столь бедственном и двусмысленном положении. Мистер Аллен, чье ранение поначалу показалось всем достаточно легким, с каждым часом чувствовал себя все хуже. Кровотечение немного уменьшилось, но никак не останавливалось, должно быть, застрявшая в верхней трети бедра пуля причинила какие-то серьезные повреждения. Если поначалу, в приливе рожденных негодованием и гневом сил, он даже мог ходить, то теперь — с трудом приподнимался на локте, чтобы испить принесенной из ручья воды. Ею одной могла Элизабет немного облегчить муки страдальца. Ни врача. Ни пищи. Ни спасения. Только холодная вода и безжалостно порванная на повязки нижняя юбка. Вскоре у раненого начался жар. Юноша то забывался, то снова приходил в сознание, и его вынужденная сиделка не смогла бы сказать, что из этого страшнее. В сознании он порывался (к счастью — безрезультатно) то встать и идти на поиски “мерзавца Хьюза”, то ползти к воротам, чтобы его самого добила стража. Без сознания — прерывисто дышал и все время повторял одно имя.

Чарити.

Чарити.

И с каждым часом, явственно приближавшим — тут уж невозможно было себя обманывать — его смерть, Элизабет становилось все больше не по себе. О прошлом она думать не могла. Мысли сами собой соскакивали на какие-то незначительные мелочи, но и эти мелочи ранили. Веер Китти. Уютный густой бас мистера Уилсона. Натертый воском паркет в гостиной, на котором так скользили ноги смеющихся танцоров. Пирожные, которые они с Ангес и Чарити всего-то вчера утром ели по пути в Лондон. А теперь она — одна. Уже победившая. Уже помилованная. Ровно ничего не сделавшая для этого. Вознесенная на вершину нелепой смертью трех человек.

И если для других девушек наказание уже свершилось, для нее — теперь она видела это совершенно ясно — только начиналось. Гибель Агнес Джонсон и состояние мистера Аллена не оставило камня на камне ни от ее добронамеренных планов, ни от того невысказанного, о чем она даже не осмеливалась мечтать. Оставалось только две вероятности.

Мисс Беннет и мистер Хьюз. Ну уж нет. Лучше сразу застрелиться. Или, вопреки закону, застрелить его и пойти сдаваться страже — пусть вешают.

Мисс Беннет и мистер Дарси. Это уже приемлемее. И все-таки… нет. О, нет, нет, нет! Ни за что. Почему, собственно, “ни за что” Элизабет не смогла бы объяснить. Но ощущение внутреннего протеста было столь сильным, что ей пришлось приложить немало усилий для того, чтобы преодолеть это противное здравому смыслу чувство и заставить себя взглянуть на вещи трезво. Да, этот человек был положительно невыносим. Да, его высокомерие глубоко задевало ее гордость, а его отношение к ее семье сулило в будущем непрерывную череду взаимных обид и, возможно, даже взаимную ненависть. Быть может, лет через десять она встанет утром с постели, выпьет чашку чая и снимет со стены ружье. Но... он не был мистером Хьюзом. И перед этим неоспоримым фактом все ее предубеждения против него, такие веские, такие неодолимые, начинали выглядеть детским капризом. Оставалось только одно пустячное в сущности возражение. Но почему-то ее глупое сердце никак не желало его отметать.

Мистер Дарси вернулся, когда на небе уже мерцали первые бледные звезды. В гроте было темно, и Элизабет вышла наружу, благо удобных скамеек в саду было премного.

— Джеймс? — спросил он первым делом, нетерпеливо и мрачно, как будто именно об этом думал все это время.

“Еще бы! — с ожесточением сказала себе Элизабет. — Причем тут я, когда Джеймс! Впрочем... он ведь, наверное, думает, что сейчас придется сражаться еще и с бедными мистером Алленом. И как, должно быть, уязвлена его гордыня необходимостью отдавать долги чести в игре в прятки с полоумным выпивохой и дуэли с калекой… Пожалуй, не мне одной выпали обескураживающие Игры. А если учесть приз, то даже неясно, кому не повезло больше”.

Не дождавшись от нее ответа, мистер Дарси скрылся в гроте. И не показывался долго. Так долго, что мисс Беннет, немного смягчившаяся при мысли о выпавших на его долю печальных несуразностях, снова начала раздражаться и дошла в этих недобрых чувствах столь далеко, что положила себе грядущее предложение руки — вымученное и неискреннее — непременно отклонить. Она не лгала себе: конечно же, это будет означать, что ей не было никакого смысла заменять собой Лидию, и что скандал, грозящий бросить тень на все ее семейство, все-таки грядет. Незамужняя девушка без сопровождения, мужчина, ночь… Подобное заканчивается либо помолвкой, либо бесчестьем. Но разве не бесчестно силой навязываться человеку, который не испытывает к тебе ничего, кроме презрения?

Когда мистер Дарси все-таки вышел, она встретила его гордо вскинутым подбородком и гневным блеском темных глаз. Но сделал он совсем не то, чего она ожидала. Вместо того чтобы учтиво поклониться (или чем там принято сопровождать предложение ) он устало опустился на стоявший у входа в грот декоративный валун, еще хранивший тепло уходящего дня. Обхватил ладонями свою низко склоненную голову и замер в этой горестной позе. Элизабет даже показалось, хотя подступившие сумерки и не позволяли заключить этого с уверенностью, что у него дрожат плечи.

“Ох, — с беспомощной растерянностью подумала она, разом потеряв всю свою воинственность, — неужели он… плачет?” И плачет потому что… потому что не может себя заставить сделать ей предложение?

Как ни странно при этой мысли все ее опасения, все резоны, порожденные (зачем теперь лукавить?) страхом перед его более чем вероятным равнодушием к ней, не достигли своего пика, а, напротив, вдруг угасли, точно задутая ветром свеча. Сердце Элизабет преисполнилось тихой щемящей жалости. К нему. К себе. Ко всем погибшим трибутам. Их приговорили к голоду и насилию, но на самом деле Игры ранили каждого куда глубже, отняли и разрушили нечто драгоценное, на что не вправе посягать никакой человеческий приговор. Извратили до крайности тонкие движения души, отняли радость любви у одних только для того, чтобы навязать безрадостное единение другим. Нет вины Фицуильяма Дарси в том, что он равнодушен к ней. И нет ее вины в том, что она неравнодушна к нему. А значит — незачем терзать и обижать друг друга. Что бы там не предписывали приличия, репутация и честь.

— Давно ли? — хрипло проговорил, наконец, Дарси, имея в виду, вероятно, смерть мистера Аллена.

— Около часа назад.

Он резко выдохнул, точно получил удар в грудь.

— Я полностью осознаю свою вину, — сказал мистер Дарси еще через несколько мгновений. Элизабет не различала в сгустившейся темноте его лица, но в голосе не осталось ни следа былой надменности. — Я не отдавал себе отчета в том, что его рана настолько серьезна. И все-таки я должен был поторопиться. Обязан был. Возможно, вернись я раньше и получи Джеймс помилование, врачи еще успели бы его спасти… Сумеете ли вы когда-нибудь меня простить?

— За что же? — она не хотела смеяться, даже веселья не чувствовала, но все-таки рассмеялась. — За то, что вовремя не покончили с собой?

— За то, что буквально навязал себя вам, — судя по перемене голоса, смех задел его, но тон оставался все таким же искренним и серьезным.

“Навязал себя мне?” — беззвучно повторила Элизабет.

— Я не мог не почувствовать с самого начала, что почему-то неприятен вам. Быть может, вы судили бы обо мне лучше, если бы еще тогда, на балу в Незелфилд-Парке, я потрудился представиться. Но мой характер таков, что я отнюдь не стремлюсь навязать свое общество незнакомым людям. Особенно — людям, только что пережившим незаслуженный, но оттого не менее болезненный удар. Позже я намеревался найти способ ненавязчиво выразить свое восхищение вашим поступком в Меритоне. Но вы уже невзлюбили меня. Невольно я становился холоднее в ответ на вашу едва прикрытую антипатию, а та от этого лишь росла. И это… это буквально убивало меня. Когда мисс Джонсон подарила вам жизнь… Я надеялся, что у вас все сложится с Алленом. И — проклятая, недостойная слабость! — надеялся, что не сложится. А теперь я, некогда не решившийся беспокоить вас знакомством, вынужден просить руку, которую вы вынуждены мне отдать. И вы, конечно, не простите мне этого.

— О, полагаю, я могу попытаться, — тихо проговорила потрясенная Элизабет. Она буквально не верила своим ушам. Слова мистера Дарси рушили несомненные основы ее мира, переворачивали с ног на голову то, что казалось ей истиной. И рождали где-то в самой глубине ее потрясенного растерянного сердца робкую надежду на… Нет, она еще и сама бы не могла сказать, на что именно.

— Это значит что….

— Это значит — да.

— Спасибо, — тихо, почти шепотом, проговорил он.

Возвращаясь ко входу в сад, где помилованных ожидал эскорт, мисс Элизабет Беннет из Лонгборна, Хартфордшир, молчаливо благословила долги, что порой сводят людей вопреки всем предубеждениям и ошибкам, восславила приличия, что делают возможным просто сказать “да” там, где сумятица чувств лишь привела бы к дальнейшему взаимному недоумению. Сейчас она не решилась бы вполне открыться мистеру Дарси, обнажить всю глубину собственных былых заблуждений, весь стыд за них и всю радость от того, что можно было наконец их отбросить. Как и он, вероятно, далеко не все смог сказать ей. Но ее рука была в его руке. А впереди — целая жизнь для взаимных чудесных открытий.