Хочешь стать знаменитым (джен)

Рок-фестиваль, на который я с компанией друзей — моим дорогим шабашом — поехала на все три дня, проходил, как водится, за пару сотен километров от Москвы. Мой шабаш расставился в палаточном городке, я же не поскупилась и, любя горячий душ и ненавидя комаров (комары, однако, отвечали мне безграничным обожанием), заселилась в отельчик в городке в сорока или даже пятидесяти минутах шлепа от фестиваля. Пройтись пешочком мне никогда не было западло; кроме того, дорога шла лесом, и елочки, грибочки, белочки и ежики неизменно вызывали у меня, извечного городского жителя, детский восторг.

Начало дня всякий раз было приблизительно таким: я вставала, покупала в городской "Пятерочке" сколько смогу легко унести на вечер и чесала к нашему лагерю. Там я обнаруживала туши своих дорогих друзей, вяло созерцающие новый день. Побудив эти тела привести себя в порядок и бросив в лагере вещи, я отправлялась на фестиваль. К тому времени, как я отслушивала одну группу, шабаш подтягивался ко мне и начинал понижать концентрацию крови в своем алкоголе.

На третий день фестиваля наконец-то распогодилось, все облака вымело подчистую, загревшее солнце высушило площадку перед сценой. Глубоких луж там и без этого не было, но прыгать по сухой земле поприятнее будет, чем по слою грязи. По случаю солнышка шабаш тоже собрался побыстрее и подвалил, когда первая группа еще даже сет не доиграла.

— Тут один мой знакомый будет, — сообщил Лукавый и допил полный стакан пива. — Приютим на ночь?

Я безразлично пожала плечами: в лагере я не жила, голос мой смысла не имел. Остальные, радушные хозяева, возражений не имели.

— На гитаре играет, — добавил Лукавый: несмотря на то, что убеждать нас не потребовалось, программу он собирался отработать до конца.

— Лука, а к нашему хору он готов?

— А можно быть готовым? — влез Кот. Он единственный среди нас обладал типа слухом. Голоса же были у нас у всех — громкие, уверенные, незабываемые, особенно в три часа ночи.

Дальше нам не зашли группы ни на первой, ни второй сцене, поэтому мы пошли купаться на озеро. Озеро было приболоченное и наверняка не проточное, отчего даже спустя два дня непогоды вода в нем была как в ванне.

— Если в нетрезвом состоянии у вас внезапно наступило купание, то вы упали с моста, — цитировала Лилька, котовья сестра, глядя на покорителей водных пространств. Покорители вытягивали руки с пластиковыми стаканами как можно выше, потому что каждый пытался заплеснуть озерной водицы друг другу в пиво и не дать, соответственно, проделать это с собой.

Примерно вот за таким занятием нас и застал знакомый Лукавого, который шел к фестивалю мимо озера. За широкой спиной у него, как и обещано, была гитара.

— Женя, — представился он, пожимая руки парням. Я и Лилька тоже протянули руки, и Женя заметно замялся, перед тем как ответить на рукопожатие.

Мы дошлепали до лагеря — переодеться, обсохнуть немного, да и гостю надо было вещи кинуть, и потом отправились обратно на фестиваль. Там уже пошло веселее, и мы прыгали так близко к сцене, как могли, а в перерывах продолжали развлекаться.

Я со Змеем как раз встала подымить у стеночки, как от палатки с рок-атрибутикой отошел второй продавец, и осталась только одна девчонка. Лукавый моментально ввинтился к прилавку и начал вешать ей на уши лапшу:

— А вот мне вчера обещали отложить футболку Броукэн Хирос, размера L.

— Нет у нас таких футболок, — удивлялась девушка.

— Ну как нет, — обижался Лукавый, — вчера целая стопка была, мне отложить обещали. Я сегодня аж до города добежал, чтоб с карточки деньги снять, а сегодня нету, получается, что за беспорядок!

Девушка смотрела по каталогу и говорила, что таких футболок нет.

— Ну как нет, — продолжал Лукавый, — были же вчера. Броукэн Хирос, американская группа, 1969 год основана, рок, прог-рок, стадионные хиты, пятнадцать альбомов, мировые туры, как же их может не быть.

Группа, про которую рассказывал Лукавый, была выдумана им от и до. Сам Лукавый говорил, что ничего не выдумана, такая группа действительно была в начале семидесятых, выпустила один не оценненый публикой и ныне забытый альбом и распалась, но если бы у них получилось стать знаменитыми, то их жизненный путь был бы именно таким. "Пятнадцать альбомов! — восклицал он в минуты особого волнения. — Пятнадцать! Платина сплошная! Какие люди пропали, какие люди!"

Тем временем Лукавый заставил девушку несколько раз очень внимательно перечитать каталог и попутно убедил её в существовании своей группы, а когда пришел второй продавец, принялся убеждать и его. Всё закончилось тем, что Лукавый якобы разобиделся окончательно и покинул палатку, так ничего и не купив.

А потом, подойдя ко мне и Змею, уже докурившим, вытащил из кармана браслетики и бирюльки, которые из любви к искусству успел постягивать с прилавка. Я тут же нацепила на левую руку две трофейных резинки.

— Что это? — удивился подошедший Женя, который успел застать представление, но явно не понял его сути.

— Браслеты, — ответили мы хором.

— Хошь? — добавил Лукавый.

По лицу Жени было видно, что о происхождении браслетов он только что догадался, и произошедшее ему было неприятно.

— Нет, спасибо.

Но он так никому ничего про Лукавого и не сказал.

На закате я с удовольствием нашла на красно-фиолетовой полосе мою любимую Венеру: небесные тела располагались удачно, облака успели собраться только на восточной половине. Близились хэдлайнеры дня, и я, вместе с Лилькой повиснув на заграждениях, яростно выкрикивала название группы и своим долгим воем начинала общий слитный крик.

— Какая у тебя у них любимая песня? — спросил Женя меня.

— Сложно сказать, — отмахнулась я. Как раз эту группу я до этого не слушала; зная, что они будут на фестивале, собиралась подготовиться и послушать заранее, но как обычно ничего не успела. Объяснять всё это в орущей толпе, когда еще и самой хотелось орать со всеми, я не стала.

Женя сказал еще что-то, но, к счастью, тут стали выходить музыканты, и я могла с чистой совестью его проигнорировать.

Я и мои дорогие друзья стрясли с себя хмель в самых первых рядах, шабашиты влезли в слэм, я же и Лилька (и Женя тоже) остались висеть на заграждениях.

Было очень классно, и уже потом все мы, окрыленные концертом, сорвавшие голоса, выпили в последний раз в баре и направились в наш лагерь — продолжать. Стоило выйти из толпы, сразу стал ощущаться приятный ночной холодок, что взбодрило нас и сподвигло к свершениям.

— Так, дети мои, — Змей (он был сильно постарше нас) широким жестом обвел мои покупки, шабашные запасы и то, чем проставился Женя, — это всё необходимо уничтожить. Домой алкоголь не везем. Всё ясно?

Мы заорали "да, капитан!", а затем так же дружно отыграли весь остальной оппенинг губки.

На Женином интеллигентном лице читалась некоторая неловкость — он, конечно, знал, что у нас тут шабаш, но не знал, что настолько. Но принятый далее алкоголь быстро вымыл неловкость из организмов, заменяя её братанием, песнями под гитару и интересными историями о себе и знакомых. Истории, которые рассказывали Лукавый и Кот, мы слышали уже много раз, но это были наши любимые истории про нас, которые рассказывались каждому новому слушателю. Когда этот репертуар иссяк, мы перешли на другие, которые были ложью, как писал один классик, примечательной тем, что это ложь от первого до последнего слова.

После рассказа о несчастной и мистической любви мы спели печальную песню о, конечно, тоже несчастной и мистической любви, принадлежавшую одной знаменитой рок-группе.

— Я, кстати, знал его, — после паузы внезапно сказал Женя, когда мы допели. — Лешу.

Для тех, кто плохо знал реальные имена, он пояснил, что Леша — солист этой самой группы. Молодым внезапно скончавшийся как раз в прошлом году, вспомнила я.

— Еще до того, как они прославились, — тем временем прибавил Женя.

"Ага, как же", подумала я про себя. Каждый третий рассказчик однажды пил с Цоем. Каждый шестой — еще и после его кончины. Впрочем, градус распололагал меня послушать, точно так же как мы слушали вранье дорогих друзей: говорил Женя приятно, на лицо тоже ничего, если ещё и соврет красиво, что бы и нет-то.

— И... в общем, это такая стремная история, но я... как бы это сказать... знаю, наверно, почему он умер. Там мы, конечно, днюху тогда отмечали, совсем молодые и пьяные были в лютое говнище. Ну и вообще там всякое употребляли... Так что, в общем, лучше это воспринимать как такой сон в летнюю ночь, не очень серьезно. Но в общих чертах мы потом по пересказам сошлись, так что что-то оно, наверно, было.

— Ты не волнуйся, — сказала Лилька, — за душевнобольного не примем. Рассказывай.

— В общем, девять лет назад мы совместно отмечали его днюху. Заодно так вдруг вышло, что еще хороший общий друг жениться собирался — ну, мы, конечно, заодно и своего рода мальчишник проводили. Все это было на даче в Клину в конце лета — тогда тепло и хорошо было, и ночи тоже были теплые. В общем, конечно, к ночи мы уже все были хорошо пьяны, и мне и еще двоим друзьям пришла идея, которая на тот момент показалась нам очень прикольной: мы решили разыграть Леху.

Женя задумчиво тронул несколько струн и пояснил:

— Дело в том, что он всегда хотел стать знаменитым. Играл он уже тогда безумно, харизма тоже была, но вот был у него такой карьеризм. Мы все об этом знали. Не, большую часть времени с этим было нормально, но иногда, знаете, по пьяни человек начинает ныть обо одном и том же и бесит всех неимоверно. В общем, вот так и с ним про это было. И мы решили его разыграть так: двое из нас должны были бы подсесть к нему и продвинуть идею, что знаменитым стать можно. Надо только сегодня, в особенную ночь, в свой день рождения, выйти на перекресток и заключить сделку с дьяволом.

— Как в фильме "Перекресток", — понимающе кивнул Змей.

— Да, мы вот тоже об этом подумали, — согласился Женя. — А кто-то из нас ждал бы на перекрестке и изобразил бы дьявола. Мы тогда... ну мы бухие были, я уже сказал... решили, что это будет очень меткая шутка — разыграть Лешу и посмотреть на реакцию. И посмотреть, заключит ли он сделку или нет. Играть дьявола назначили меня как самого высокого. Мы накопали в кладовке какой-то огроменный тулуп, сапоги на толстой подошве, шляпу, подмазали мне лицо сажей. Ребята пошли уламывать Леху, а я вышел вперед них и отправился на выбранный перекресток.

Женя вздохнул, выпил. Мы тоже выпили.

— На перекресток я пришел вроде как быстро, — продолжал Женя, — к ночи похолодало, и прогулка меня даже протрезвила, да и выпил я меньше друзей. Пока ждал, делать было нечего, и я украсил себя нарванной травой. Был, наверно, похож на ожившее пугало. Я прятался в траве, трава там вокруг была высокая, чтобы вылезти, когда придет Леша.

Я начинала догадываться, куда это всё идет. Теперь вся интрига истории заключалась в том, получится ли так, что Женины друзья с Лешей, спьяну заблудившись, вышли на какой-то другой перекресток, и там к ним кто-то — якобы дьявол — вышел и заключил сделку, а потом Женя рассказал друзьям, что это был не он, или же якобы дьявол вышел прямо при Жене, пока тот все еще сидел в траве. Но Женя сумел превзойти мои ожидания.

— Долго ждать не пришлось, — сказал Женя, — скоро показались все трое. Уже потом я узнал, что вскоре после моего ухода кто-то достал кислоту, и они все вмазались. Я же, я очень подчеркну, был бухой, но без веществ. Леха пошел на перекресток один, как мы и договаривались, а друзья остались стоять подальше. И вот только тогда я почему-то заметил, что, пока я ждал, собрался туман. Я поднялся из травы за спиной Леши, и он меня не заметил и не замечал, пока я не коснулся его плеча. Он стоял на перекрестке, сжимая кулаки, и когда он повернулся ко мне и разжал руки, я увидел, что ногтями он пропорол себе ладони до крови.

"Здравствуй, музыкант, — сказал ему я, — ты хотел меня видеть. Я пришел". Он ответил, что да, звал меня, и спросил, дьявол ли я. Что-то мне показалось странным, но я еще не понял что. Я ответил Леше уклончиво. Сказал, что смотря что он имеет под этим в виду. Если он имел в виду того, кто заключает сделки, и того, кто приходит ночью на перекрестки, то это действительно я. Такой ответ, как мне показалось, убедил его куда больше, чем если бы я прямо сказал, что я дьявол. Но, в общем-то, он был под веществами, так что фиг знает что у него в голове творилось...

Меня поразила детальность рассказа Жени. Должно быть, он не раз рассказывал или прокручивал в голове эту историю, отчего успел проработать все детали. Это — или рассказываемое было взаправду и оставило у него неизгладимое впечатление. Тем временем Женя вздохнул и потише продолжил. Чтобы лучше слышать, мы все невольно подались вперед.

— "И ты пришел, чтобы..." — начал он, но я перебил его. "Да, я пришел, чтобы заключить с тобой сделку. Скажи, ты хочешь стать знаменитым?" Я сказал эти слова, и вот тут до меня наконец дошло, что не так. Изо рта у Лехи шел пар, как будто вокруг стоял холод, а у меня — нет. Вокруг стало еще больше тумана, и вроде даже трава немного заиндевела. У меня мурашки по спине побежали. Меня вообще сложно испугать, но тут мне почему-то стало жутко. Жутко и весело еще почему-то. А Леша... Леша немного помолчал и потом ответил мне "да". Не знаю, не заметил ли он ту странность с паром или ему было все равно. Пока Леша молчал, я успел немного собраться с мыслями и убедил себя, что всё это ерунда, какая мистика, обман зрения и так. Поэтому ли... — Женя замялся, — или еще почему, кто его знает, я сказал дальше, как мы с друзьями и договаривались: "Тогда слушай мои условия. Ты станешь знаменитым, очень знаменитым рок-музыкантом. А через три тысячи дней твоя душа отправится в ад". Я ожидал, что Леша будет торговаться или спорить, но он не стал. Лицо у него всё время оставалось каменно-серьезное, замогильное какое-то. "Согласен", — просто ответил он мне и протянул руку. Я пожал его окровавленную руку и сказал: "Сделка заключена".

Тут должны были выскочить двое наших друзей и закричать про розыгрыш, но они почему-то этого не сделали. Я оглянулся, увидел в отдалении их силуэты в тумане — они так и не вышли на перекресток. "Иди", — махнул я рукой на них. И Леша всё с тем же замогильным лицом, не оглядываясь, пошел прочь с перекрестка. Я стоял, молчал и смотрел, как они все вместе уходили. Что это был розыгрыш, я тогда почему-то не смог сказать.

Видно было, что Женя уже и хотел бы перестать рассказывать, но остановиться не мог. Кажется, от алкоголя, который Змей исправно подливал ему в кружку, его понесло.

— Ну а дальше что? — спросила нетерпеливая Лилька. — Он на самом деле умер три тысячи дней спустя?

Женя печально усмехнулся:

— В точку. Я раз десять пересчитывал даты, чтобы не ошибиться, — всё сошлось. Тогда утром, в смысле, утром после всего этого на перекрестке, я попробовал поговорить с друзьями на этот счет: ночью не вышло, заплутал в тумане, а когда пришел — они уже отрубились. В общем, они рассказали мне, что когда Леша вышел на перекресток, туман встал вообще стеной, ничего не видно, кроме силуэтов, и ничего не слышно. Еще они сказали, что видели в тумане два сияющих алых глаза, но к тому моменту я уже узнал, что вчера они упоролись. Лешу с утра мы как-то не нашли, а потом долго поговорить об этом к слову не приходилось, да и казалось, честно говоря, что он вообще обо этом всем забыл с бодуна, ни разу с друзьями об этом не разговаривал...

— И он так и не узнал, что это вы его разыгрывали? — уточнила я. Так могло быть понятно, почему Жене было непросто обо всем этом рассказывать: их розыгрыш, получается, мог легко быть одной из тех причин, по которой тот рокер умер.

— Почему же? — пожал плечами Женя, всё еще кривя рот. — Узнал, спустя лет семь с половиной. К тому моменту он уже стал крайне знаменитым, а наша тогдашняя компания как-то давно распалась, всех, в общем, поразнесло по жизни. Но мне однажды позвонил Серый, ну, один из тех друзей, и позвал подтвердить для Леши, что всё это был розыгрыш. По его словам, Леха до сих пор верил, что всё это по-настоящему...

— Знаменитым он действительно стал, — заметил Лукавый. — Так что причины у него, я б сказал, были.

— В общем, мы встретились в баре, я рассказал, как оно было, только не как вам сейчас. Серый перед этим мне сказал, что без мистики, без наших пьяных галюнов, потому что Леха, оказывается, в это всё очень серьезно поверил, и теперь чуть ли не к смерти готовится в ближайшее время. Ну посидели, я рассказал про розыгрыш, про то, как траву в рукава набивал, напомнил, что они-то упоролись, а я — нет, и что стал он знаменитым, потому что этот розыгрыш помог поверить в себя... не знаю, насколько хорошо я его убедил, но уходил он вроде как успокоившийся и просветлевший. И Серый потом мне уже сказал, что спасибо, Леша успокоился вроде как.

— А потом он всё равно умер день в день, — подытожила я.

— Да, — вздохнул Женя, механически гладя гитарный гриф. — День в день.

Он тихонько заиграл ещё одну из песен группы. Песня теперь раскрывалась с новой стороны и казалась связанной с вот этой вот историей, ожиданием смерти... впрочем, я всё еще не могла решить, верю я Жене или нет. Мы слушали не подпевая, молча: Жениному пению удалось взять нас за душу. Хорошо он пел. Мне стало жаль даже, что его собственная группа распалась — не знаю, какой у них был репертуар, но такой голос можно было послушать.

Когда Женя допел, мы все долго молчали, смотря в костер. Я не скажу, что поверила до конца в знакомство Жени со знаменитым музыкантом и в эту историю, но мне понравилось. Необычно вышло.

— Может, — вдруг заговорил Женя, — чтобы продать свою душу, и не нужен дьявол во плоти. Может, любой из нас может быть посредником каких-то... инфернальных сил... в конце концов, все мы грешны, и почему бы этой червоточинке не быть проводником для них... почему бы и вправду нельзя было заключить сделку с дьяволом, если с кем угодно выйти на перекресток и по-настоящему серьезно решить, что заключаешь контракт.

— А может быть так, — после паузы заметила я, — и посредник не нужен. Может, если просто захотеть, решиться выйти, позвать — то услышат.

Женя ничего мне не ответил, но заговорила Лилька.

— Нечестно как-то получается, — заметила она. — Может, человек набухался, принял что-то не то, заболел или просто на эмоциях, а тут сразу ёк — в ад.

— Жизнь вообще несправедлива, — сказал Лукавый и выпил всё, что было в опрометчиво оставленной без присмотра кружке Кота. — Но меня это вполне устраивает.

Лилька пнула его в голень и показала ему язык.

Вскоре, как со мной часто бывало в компаниях, в какой-то момент я устала от общения. Будь это вечеринка у кого-то в гостях, я бы ушла наглаживать чужого котика, но здесь такого варианта не было. Я тихонечко встала — компания разбилась на пару диалогов, ни к одному из которых я не принадлежала, — и пошла прочь от лагеря. Стоило мне отойти от нашего большого костра, сразу стало свежее. Я отлично вижу в темноте и поэтому легко нашла тропинку, ведущую от нашего лагеря.

Между двумя языками леса лежал луг, на этому лугу стояла высокая, мне почти по грудь, трава, вся мокрая от росы. С озера поднимался туман, неба и звезд было уже не видно. От нашего лагеря через луг тянулась тропинка, и еще одна шла из леса почти перпендикулярно ей. Я пошла по нашей тропинке, пока не вышла на их перекресток. Все звуки шли только издали, от нашего шабаша и от чужих, где веселились и орали песни, но в центре самого луга было очень тихо.

Я задрала голову, пытаясь рассмотреть хоть какие-то звезды: здесь небо должно было быть куда звезднее городского, но уже какую ночь мне не везло.

Затем я услышала громкий шорох. Я опустила голову и увидела идущего через луг Женю. Он совсем не умел ходить тихо, и к тому же из-за ширины плечей постоянно задевал высокую траву по бокам тропинки.

Женя наконец смог разглядеть меня в темноте, улыбнулся мне. Ах вот оно что.

Жаль, что я, а не Лилька. Она была бы не против — и плевать, что в палатке. Или ему как раз и было важно, чтоб не в палатке посреди лагеря, а в отеле? Ну-ну. Мне это было не интересно.

Женя вышел ко мне на перекресток, приблизился. Поднявшийся ветер пустил буруны волн по высокой траве. Женя подошел еще ближе, не отрывая от меня взгляда, улыбаясь, протянул руки — и тут мне пришла в голову одна идея.

Я увернулась от его рук и шагнула вперед, встав с ним почти вплотную.

— Хочешь, — сладко прошептала я, — стать знаменитым?

Эффект этой шутки превзошел все мои ожидания. Женя отскочил назад, споткнулся, чуть не упал, выпрямился, испуганно уставившись на меня. Шепотом выругался, но я на это ничего не ответила — просто молча стояла по колено в тумане и, чуть улыбаясь, смотрела на него. Тогда он развернулся и, оглядываясь через плечо, быстро зашагал обратно к лагерю.

Стоило ему скрыться из виду, я расхохоталась. Кто бы мог подумать, а! Выходило, что Женя не врал, а на самом деле знал Лешу и верил в свою историю.

Когда я вернулась в лагерь — а шаталась я по лугу и лесу еще долго, — Женя уже отправился спать. Шабаш еще был на ногах и шумел так, что любой сон был решительно невозможен. Потом еще до того, как они стали один за другим превращаться в тела, я отправилась в отель. Ночь наконец-то стала проясняться, и вверху показались самые яркие звезды и, конечно, яркий глаз Юпитера. Было тихо и хорошо.

Утром Женя уехал еще до того, как я встретилась с шабашом, и больше я о нем никогда не слышала. Знаменитым он так точно не стал.