Пятнадцать дней (джен)

День первый

Хозяйка бросила Матрёшке косточку и ушла в дом, но замок так и не щёлкнул: видимо, спать она не собиралась. Косточку Матрёшка сгрызла и прибежала к крыльцу. Дверь в дом была открыта, но Матрёшка, как ей того ни хотелось, не зашла даже на крыльцо, топталась около порога. Даже в сени её пускали разве что в мороз и в грозу, и почти все пять лет жизни Матрёшка прожила в сарае. Но сейчас ей было как-то не по себе: тревожил её и собственный раздутый живот, и неприятный запах от хозяйки, и её странное дыхание. Матрёшка погремела пустыми кошачьими мисками, тавкнула негромко.

— Опять в дом зашла? — крикнула хозяйка из комнаты; из-за жары она не закрывала входную дверь. — Ну-ка, марш на улицу!

Матрёшка легла всё же на крыльце и уснула. Рано утром разбудил её грохот в сенях. Там упало что-то большое, запахло хозяйкой и косточками. Звук больше не повторился, а вот запах стал усиливаться. Матрёшка с опаской зашла в сени и увидела хозяйку. Та лежала на коврике боком, на полу валялась миска и косточки. Матрёшка радостно кинулась к хозяйке и облизала ей руку. Та ничего не сказала и даже не пошевелилась. Матрёшка лизнула хозяйку в нос, и снова не получила ответа. Ей стало страшно. Она ткнула хозяйку носом в руку, в ногу, в ухо — хозяйка не двигалась. Она не даже не дышала!

— Ву, ву, ву, ву, — заскулила Матрёшка. — Ву, ву, ву, ву!

В восемь утра приехал хозяйкин помощник Костя, привёз молоко. Матрёшка выскочила во двор и залаяла на него: он был чужак, хотя и бывал здесь раз в неделю или даже чаще. Он привозил молоко, яйца, речную рыбу; иногда хозяйка отправлялась с ним в магазин. Костя зашёл в сени и сказал:

— Нина, осторожнее. Сейчас помогу тебе встать, — и вскрикнул: — Да что же! Ой, ой, ой! — Костя шарахнулся к выходу.

Затем он стал звонить по телефону.

— Катя! Катя! Твоя мама умерла! Я только что её нашёл! — Матрёшка слышала, как трубка ему что-то отвечает. — Часа через четыре? Или пять? А куда?

Он выбежал из сеней и быстро ушёл. Вернулся не один, с ним было ещё двое чужаков. Матрёшка их знала: не раз они разговаривали с хозяйкой. Но она не собиралась пускать их на двор и свирепо залаяла. Хотя она была небольшой трусливой собачкой, всё же стремилась уберечь хозяйку. Затем началась суета: чужаки остались у калитки, они кому-то звонили, а затем приехала большая машина, из которой тоже полезли вовсе незнакомцы, все в белых одеждах, с какими-то штуками в руках, их Матрёшка никогда не видела. Матрёшка и так-то была неспокойна, а тут и вообще остервенела. Она кидалась на чужих, не подпуская их к хозяйке. Но они закричали на неё, затопали. За ней с криками погнались, и она в ужасе спряталась в своём сарае, но слышала разговоры и суету во дворе. Живот у неё снова заболел. Перепуганная, измученная, она просидела в сарае до пяти часов вечера. Снова она услышала во дворе голоса, на этот раз мужской и женский. Женский она знала — это была хозяйкина дочь Катя. Но Матрёшке уже было всё равно. Она словно оцепенела и уже была не в силах сторожить двор. К её сараю направились шаги, и Катин голос позвал:

— Матрёшка! Матрёшка!

Она не шевельнулась. Катя заглянула в сарай, но Матрёшку не заметила: день был солнечный, а собака запряталась под лавку у дальней стенки, за старый половик.

— Матрёшка! Матрёшка! — Катя и потом несколько раз позвала, но собака не отозвалась. Утром Матрёшку из сарая выгнал голод. Тогда Катя её и увидела. Она ласково позвала Матрёшку, принесла еды. Но Матрёшка, съев одну сосиску, снова спряталась. Потом Катя уехала, и Матрёшка осталась одна. Она не видела свою хозяйку уже больше суток и очень тревожилась. Но из спасительного сарая она так и не выбралась. Там её вечером и нашла Катя. Она долго гладила Матрёшку, и та, наконец, решилась выйти. Катя отошла на несколько шагов, присела на корточки и позвала Матрёшку. Та, зажав хвост между задними лапами, опустив уши и нагнув голову, медленно подошла.

— А что это она на полусогнутых ходит? — спросил мужской голос. Матрёшка не заметила ещё одного незнакомца! Она и счёт им потеряла, у неё уже не было сил обращать внимание ещё и на него.

— Трудное детство. Мама подобрала её щенком, она до того была забитая, что всё время пряталась. Даже есть выходила почти ползком.

— А как она себя в квартире поведёт?

— Не знаю. Нельзя же её здесь бросить. И ведь это ненадолго. Отдадим её кому-нибудь...

— Может, здесь кому-то она нужна? — в голосе незнакомца сквозила неуверенность.

— Когда нам здесь искать ей хозяев? Нам ведь ещё ехать три часа, — вздохнула Катя.

— Только ведь я собак никогда не держал, придётся тебе самой за ней следить.

— Да, да, — как-то рассеянно ответила Катя.

На шею Матрёшке Катя накинула верёвку со знакомым запахом и повела за собой. Матрёшка поплелась за ней, припадая на лапы. Её вывели со двора к машине. В машине она ездила один раз в жизни: когда хозяйка сменила старый дом на новый. «Старый» — тот, что находился на выселках, в полупустой деревне, там Матрёшка с хозяйкой прожили четыре года. «Новый» — этот, людей здесь было побольше, а зимой чистили дорогу. И вот теперь Катя открыла дверцу и позвала Матрёшку внутрь! Та заупрямилась, легла, показала пузо. Катя схватила собаку в охапку и посадила в салон. Потом они очень долго куда-то ехали. Но Матрёшке стало спокойнее: ведь рядом была Катя, которая её гладила и успокаивала. За время дороги она принюхалась и к незнакомцу. Матрёшка так и не легла, она сидела всю дорогу, то и дело тыкая Катю носом в руки. Когда наконец машина остановилась, а дверь открылась, Матрёшка выскочила и замерла. Она попала в совершенно незнакомое место с чужими запахами и шумом! Всё это опрокинулось на Матрёшку, как ведро горячей воды.

День второй

Матрёшка никогда не бывала в городе, и всё здесь подействовало на неё угнетающе. Шум, огромное количество машин и людей, гигантские дома и разогретый жарой асфальт совершенно ошеломили Матрёшку. Единственным островком спокойствия для неё стала Катя. Матрёшка пугливо семенила рядом с ней, стараясь касаться боком ноги. Но её ждало ещё большее испытание: ей нужно было зайти в чужой громадный дом! Она остановилась около подъезда и отказалась входить. Снова она плюхнулась на спину и показала живот. Однако Катя недвусмысленно потащила Матрёшку за собой, и та всё же двинулась, едва не чиркая локтями и животом о ступеньки. Металлическая коробка с раздвижными дверями — лифт — испугала её ещё сильнее, она задрожала. В квартиру Матрёшку пришлось заносить. Это тоже было плохо: всю жизнь ей запрещали входить в дом, а сейчас силой втащили в него! Тотчас принесли ей воды, но она отказалась пить. В квартире Матрёшке и так-то было не по себе — ведь она всю жизнь была уличной собакой — но там было ещё и много народу! Матрёшка всегда жила вдвоём с хозяйкой, а здесь, кроме Кати и её мужчины, было ещё двое детей и пожилая женщина. Матрёшка устроилась у порога и обессиленно закрыла глаза. Она хотела домой. Она мечтала, чтобы Нина вечером вышла на крыльцо, села на ступеньки и стала разговаривать с ней, погладила, дала сухарик…

Утром Матрёшку повели на улицу на поводке. Она не привыкла гулять так и не очень-то понимала, чего от неё хотят. Матрёшка трусила рядом с Катей, а когда та останавливалась, некоторое время стояла рядом, а затем садилась. Из-за большого живота ходить ей было нелегко. Она мужественно терпела до вечера, с мучениями проехала в лифте и еле-еле выбралась на улицу. Только когда стало совсем уж невмочь, она, даже не залезая в кусты, всё же присела по своим малым делам.

— Не нравится мне её живот! — в который раз сказала Катя. — Но сейчас не до неё. После похорон тогда уж, — по щекам Кати покатились слёзы.

— А что с ней? Разве она не просто откормленная? — спросил её муж.

— Нет. Лишь бы она не щенная была! Мама закрывала её во время течки, но кто знает? Видишь, грудь какая? Может, опухоль?

— А если она со щенками, как тогда? Я грех на душу не возьму!

— Может, щенки у неё были уже? — Катя не советовалась, она проговаривала мысли вслух.

— А почему она с нами не играет? — спросил пятилетний Коля.

— Потому что ей тяжело, тебе же сказали! — ответила ему сестра Лиза. — Мама, а мы её у себя оставим? Ты же не хотела собаку!

— И сейчас не хочу. Собака — это забота. Пока поживёт, а потом мы её отдадим в хорошие руки. Дети, собираемся! Вы к бабушке Люде, а мы с папой поедем в деревню к моей маме забирать вещи.

Началась новая суета: все стали ходить, собирать сумки, и Матрёшка не знала, куда ей деваться. И снова её вывели из дома, опять посадили в машину и куда-то повезли. На сей раз путь был недолгим: они прибыли в деревню. Но и она оказалась непривычной: домики там были маленькие, участки земли и расстояние между домами тоже. Матрёшку с детьми выгрузили, и Катя с мужем уехали. Для Матрёшки это было новое потрясение: в который раз новое место, чужие люди и незнакомые запахи. Матрёшка улеглась у забора в тени ждать Катю.

День третий

Утром приехали Катя с мужем, и снова начались приключения. Матрёшку с детьми привезли в город; на кухне затеялась стряпня, и в квартире вкусно запахло. Затем все опять уехали, а ближе к обеду в доме началось столпотворение: много незнакомцев, их обуви и вещей, и Матрёшке некуда было спастись от этого. Место себе она выбрала у порога, в коридор и тем более в комнаты зайти не решалась. Вся толпа людей перешагивала через Матрёшку. Катя попыталась переместить её на другое место, более удобное, но без толку: Матрёшка из вежливости стояла там, куда её переставили (на этот раз она не плюхалась), а затем возвращалась к порогу и ложилась там мордой к двери. Вечером стало легче: все чужаки ушли. Изнурённая Матрёшка уснула, и во сне увидела Нину, их огород, знакомого кота, ёжика и косточки. Она радостно заскакала рядом с хозяйкой…

День пятый

В квартире Матрёшке было очень жарко: ведь у неё, уличной собаки, выросла густая шерсть. В прохладу Матрёшка хорошо чувствовала себя в своей шубе. Но в тот день, когда умерла её хозяйка, началась жара, продолжалась она и теперь. Матрёшке было душно, да ещё и живот мешал: как бы она ни ложилась, ей было неудобно. Прогулки её тоже не радовали: город был не только совершенно чуждым, но ещё и слишком уж тёплым! Даже земля в теньке под деревьями, и та оказалась разогретой. Матрёшке не нравились прогулки: и тяжело, и поводок, и через дорогу идти. И она, едва справив нужду, стремилась вернуться в квартиру.

Катя повела её днём гулять и сказала:

— Дети! Я надолго пойду: надо собаку вычесать. Иначе у нас тут всё в шерсти будет.

Катя медленно повела Матрёшку через дорогу и вдруг ускорилась.

— Быстрее, Матрёшка, пошли-пошли!

Матрёшка подумала, что на неё сердятся, поджала хвост и легла. Когда Катя потянула её за собой поводком, она решила выскочить из ошейника.

— Дурища! — закричала Катя испуганно. — Задавят нас!

Матрёшка от страха описалась и прижалась к асфальту ещё сильнее. Катя схватила её за загривок и потащила. Матрёшка перепугалась ещё сильнее, завизжала и от ужаса укусила Катю. Но та её не отпустила, так и заволокла на тротуар. Матрёшка решила, что теперь её пребольно накажут: ведь она укусила своего! Катя присела рядом с ней на корточки, стала гладить её и говорить:

— Дура ты, Матрёшка! Ведь тут нет светофора, все носятся! Задавили бы тебя, хоть ты и на поводке. Не падай так больше, не надо.

Та не понимала, что ей говорят, но тон был успокаивающий. Катя завела Матрёшку за дом и стала расчёсывать. Нина так никогда не делала. Процедура оказалась очень приятной! Матрёшка жмурилась от удовольствия и подставляла голову и бока, хотя стоять ей было и трудно. В этот момент она и решила: Катя — вот кто теперь её хозяйка. Все остальные жители нового дома — «свои», потому что они Катины.

День шестой и седьмой

Вечером Матрёшку опять куда-то повезли. Машина прикатила к зданию, от которого резко пахло кошками, собаками и лекарствами. Запах напомнил Матрёшке дом Нины. Поэтому Матрёшка вошла туда относительно спокойно, хотя хвост поджала, а уши опустила. В коридоре была небольшая очередь из людей и животных. Был тут ещё и странная крупная серая птица, которая то и дело орала неприятным голосом. Когда пришла очередь Матрёшки, и её ввели в кабинет, врач сказал:

— Поднимайте собаку на стол.

Это стало для Матрёшки испытанием: резкий взлёт на руках человека! Её водрузили на металлическую верхотуру, и она постаралась сжаться в комок.

— Я совсем не знаю эту собаку, — объяснила Катя. — Она у меня всего шесть дней. Мы её взяли уже вот такую, с огромным животом. Я даже не в курсе точно, сколько ей лет. Пять или больше, не уверена.

Врач осмотрел Матрёшку.

— И что с ней? — обеспокоенно спросила Катя.

— Трудно сказать. Видите? Молоко. Она начала лактировать. Может, она щенная, а может, опухоль. Надо бы УЗИ сделать, иначе не поймёшь. Вы на это согласны?

— Конечно. Сколько стоит?

— Шестьсот рублей.

Катя спустила Матрёшку на пол. На этот раз пришлось идти по коридору, в котором Матрёшке стало очень страшно. В новый кабинет она не пошла: по своему обыкновению прижалась к полу и закрыла глаза. Катя снова понесла её на руках. Матрёшка подумала, что это такое наказание, и описалась. Затем её положили на стол животом к верху, взяли за лапы, и началось ещё что-то: жужжащей машиной ей сбрили шерсть на животе, намазали его чем-то, и врач стал водить по влажному пузу какой-то штукой. Матрёшка уже устала трястись и впала в апатию. Впрочем, больно ей не было.

— Щенная ваша собака. Два щенка у неё, но там какая-то патология. Видите, она уже лактирует, а родовой деятельности нет. Плоды очень крупные. Видимо, забеременела она от какого-то очень крупного кобеля.

— И-и-и что? — спросила Катя. — Как теперь?

— Операция нужна, вот что.

— И когда же?

— Да прямо уж вот-вот. Чем быстрее, тем лучше, — ответил врач.

— Хорошо. А сколько стоить будет?

— Пять тысяч. Вы согласны?

— Конечно.

Катя вытерла Матрёшке живот, спустила на пол, и опять куда-то повела. Матрёшке пришлось постоять на подставке, и вот уже она снова на высоком металлическом столе, а рядом доктор. Внезапно Матрёшка ощутила жуткую боль в бедре и завизжала. А потом у неё вдруг начала кружиться голова, всё поплыло перед глазами, и она потеряла сознание.

Пришла в себя она в незнакомой комнате. Голова всё кружилась. Потом пришла Катя и забрала Матрёшку.

— Щенки были нежизнеспособны, — сказал врач. — Собака ваша окончательно отойдёт от наркоза завтра к вечеру. Сегодня не кормите её, водой только обеспечьте. А завтра можно дать что-то жидкое. Когда стул восстановится, можете кормить обычной пищей. Но через три дня жду вас на осмотр.

Матрёшку снова привезли домой. Но она мало что соображала. Окончательно в себя она пришла только через сутки. Теперь она почувствовала боль в животе, а затем и в груди.

День восьмой

Ходить Матрёшке стало намного легче, несмотря на боль. Катя теперь спускала её с поводка. Матрёшка стеснялась присаживаться прилюдно и залезала для этого в густые кусты. Облегчившись, она подходила к Кате, становилась рядом и смотрела в лицо. Живот её почти не тревожил, ходить стало гораздо проще. Матрёшка даже хвост начала поднимать, не зажимала его между лапами. Катя садилась на корточки и гладила её. Вообще за эти дни Матрёшка получила море ласки, к чему тоже была непривычна. Вот и сейчас Катя чесала Матрёшку за ушами, и это было до того приятно!

— Вот заррраза! — воскликнула вдруг Катя.

Матрёшка знала это слово и решила, что чем-то рассердила хозяйку.

— Матрёшка, ты ещё и клеща подцепила! Что за чёрт, клещи в городе! Это ведь и дети могут пострадать!

И опять Катя повезла Матрёшку к врачу. Клеща сняли, и выяснилось, что никаких болезней он собаке не передал. Зато у неё началась мастопатия. Переполненные молоком груди сильно болели, так что уколы в них она почти и не заметила. Однако к вечеру ей стало намного легче.

Матрёшка постепенно училась доверять Кате и новым «своим». Теперь она уже спокойно ходила по коридору, спала около входа в комнаты, но непременно мордой в сторону Кати. Она даже отважилась лечь около двери кабинета, в котором работала Катя. Но всё переменилось в один день.

День одиннадцатый

Утром Матрёшку не покормили, и она поняла, что уже в который раз ей предстоит дорога. В машину она запрыгнула сама и улеглась на коврике: теперь Катя всякий раз его стелила. Больницы Матрёшка уже не боялась. Она знала: там разве что живот ей пощупают. Единственно, она пугалась, когда Катя поднимала её на руки и водружала на стол. Когда она опять там оказалась, её положили на бок и стали что-то делать с раной на животе.

— Видите? — спросил врач Катю. — У неё наружный шов даже не начал заживать. Стоило мне только ослабить его, как всё расползлось. Вероятно, из-за мастопатии. Хотя в этом как раз улучшение… Придётся заново зашивать. Вы сможете подержать собаку? Нервов вам хватит? Я не хотел бы снова ей наркоз давать.

— Подержу, — решительно ответила Катя. — Но надо как-то ей пасть зафиксировать. Намордника-то нет. Она, было дело, меня со страху укусила и кожу немного содрала.

— Морду зафиксируем. Главное, чтобы вы со своей задачей справились.

Катя взяла Матрёшку за передние лапы, за задние её схватила незнакомка, а врач вдруг очень больно уколол в живот! Матрёшка задёргалась, завизжала и с надеждой посмотрела на Катю. Но Катя предала её: вместо того, чтобы отпустить и приласкать, взяла жёстче и прижала плечом.

— Держите крепче! — скомандовал врач. — Иначе толку не будет! Попробуем без наркоза обойтись!

И пытка продолжилась. Матрёшка не могла освободиться, она визжала, рычала и пыталась кусаться — всё без толку! Наконец мучения закончились.

Дома Матрёшка опять легла около двери. Она не понимала, почему Катя вдруг поступила с ней так. Ничего плохого Матрёшка, кажется, не сделала. Так почему её так жестоко наказали? И если она провинилась, зачем её так много гладят и суют лакомства? Может, её хотят задобрить, чтобы потом сделать что-то плохое?

День пятнадцатый

Матрёшка выздоравливала. Живот почти не болел, груди тоже. По-прежнему ей не нравилось гулять, хотя кое-что приятное на улице и было: Катя её вычёсывала и много гладила. Иногда с ними ходили и Катины дети. Вот и сейчас все они ушли в тень за домом, где росла трава.

— Оказывается, у неё ушки стоят! — с удивлением сказала Лиза. — И хвостик колечком! Первый раз у неё это вижу!

— Это потому, что она себя стала увереннее чувствовать, — ответила Катя.

— Мама, а когда ты хочешь её отдать? — спросил Коля. — Когда совсем выздоровеет?

— А сами вы что думаете?

— Может, мы её у себя оставим, а, мам? — протянула Лиза.

— Я тоже так думаю, — улыбнулась Катя. — Пусть у нас живёт, — и она ещё раз провела щёткой по боку Матрёшки. Та тотчас легла на бок и подставила ей живот, чтобы Катя и тут тоже причесала её. Жизнь в городе наладилась.