Хаос в созвездии Ориона (джен)

Шопен, срывающийся с клавиш рояля под невесомыми касаниями пальцев, подходил мрачности и ледяной отчуждённости Блэкхолла. Мелодия разливалась по залам, протяжная и бессмысленно, проникновенно нежная.

Мелодия оборвалась резко.

Молодая девушка с осанкой настолько ровной и безупречной, что позавидовала бы сама королева, нахмурила брови и перевернула страницу с нотами. В полутьме пустого зала вновь заиграла мелодия.

На многие мили вокруг не было ни души — ни человек, ни эльф, ни любое другое разумное существо не забредало на эти земли. Проклятый, Блэкхолл стоял памятником былому величию семьи, застывший в веках на потеху потомкам.

Какое чудесное и в то же время безобразное это заклинание — стазис.

Ещё сто лет назад здесь музицировала сама Фиби Блэк под восхищёнными взглядами самых удивительных людей того времени. С братом за спиной, незримой тенью оберегавшим и защищавшим каждый её шаг. С детьми, тихо сопящими в детской. В ярко освещённом горящими свечами зале, утопающем в ароматах надушенных дам. Тогда сердце Блэкхолла — уже сердце старика, но согреваемое любовью, — ещё билось.

Мелодия вновь упорхнула из-под кончиков пальцев. Девушка вспыхнула яростью, напрягла до мышечных спазмов пальцы, прикусила губу, вдохнула, выдохнула… Перевернула страницу и начала заново.

В тягучей ледяной тьме и безвыходном поиске окончания мелодий, не имевших продолжения, Беллатриса Блэк не чувствовала времени.

* * *

Кудрявая копна чёрных, цыганских волос — под серый берет, тощую фигуру подростка — в маггловские лохмотья с блошиного рынка.

Маскировка — частый ритуал Беллатрисы, уже давно не вызывавший опасений быть раскрытой. Объёмные холщовые штаны на несколько размеров больше с надетой поверх курткой в заплатках делали её похожей на мальчишку-маггла и действовали не хуже заклинаний невидимости.

— Замарашка! Замарашка! — улюлюлкал в такие моменты Пивз, не упускавший момента повеселиться за счёт старшей дочери семейства. — Беллатриска аки крыска: сера и небрыска!

Коверкая слова на свой лад, полтергейст хихикал и кружил рядом, не упуская возможности нечаянно смахнуть что-нибудь плохо лежащее.

Беллатриса не обращала внимания. Полтергейст не первый год преследовал её как привязанный и давно не раздражал.

— Но стоит сесть за руль авто — меняется окрас пальто!

Сев за руль старенького чёрного Плимута пятьдесят второго года, Беллатриса повернула ключ зажигания и бросила взгляд на утопающий в плюще Блэкхолл. Вот уже век как оставленный из-за мутной и тёмной истории, оставшейся за дверьми ушедшего поколения стариков рода, особняк стоял немым великолепием памяти.

Блэкхолл застыл во времени. Пыль не оседала на мебели, стены не тускнели от солнца, деревянные конструкции крыши и перекрытий — не отсыревали. Всё внутри оставалось таким же, как и больше полувека назад. Вещи лежали на местах, где их оставили.

Зрелище и угнетало, и завораживало.

— Не тронь, — резко произнесла Беллатриса, боковым зрением заметив тянущуюся к клаксону обтянутую перчаткой руку.

Полтергейст послушался, что делал далеко не всегда.

Беллатриса отвела взгляд и выжала сцепление. Доехав до располагавшейся в нескольких милях на север деревни с неброским названием, которую магглы всегда проезжали исключительно насквозь, никогда не останавливаясь, Беллатриса остановила автомобиль на круглой площади с фонтаном, заглушила двигатель и вышла. В отличие от пыльного Лондона, здесь пахло только ветром и листвой, а на улицах не было ни души.

Поправив берет, Беллатриса, не став запирать автомобиль, неспешно дошла до возвышавшегося на отшибе дома из чёрного камня с треугольными, несущимися ввысь фронтонами, угловатой крутой крышей и несколькими дымоходными трубами. Из одной шёл дым.

В спину Белле дул ветер, поднимая тёмные обветшавшие одежды и подталкивая вперёд. В другой бы момент она обязательно бы остановилась, сняла берет, позволила бы волосам лететь!..

Но на душе с недавних пор было тяжело и тревожно.

Когда Беллатриса уже почти дошла до крыльца, штора в окне первого этажа шелохнулась, словно кто-то долго наблюдал исподтишка. Входная дверь отворилась, и на улицу выглянула щекастая большеглазая девочка.

— Бэлли! — воскликнула она. — Заходи!

Губы Беллатрисы дрогнули: её не называли так даже в детстве.

— Здравствуй, Лу, — сдержанно улыбнулась она, проходя в дом и закрывая за собой дверь: — Твоя мама дома?

Девочка кивнула. Глаза её оставались непривычно растерянными и даже печальными.

— Я позову, — сказала она и убежала вниз по лестнице в подземелья.

Беллатриса сняла берет и пиджак и оставила в коридоре. В гостиной не горел ни свет, ни камин, а вместо ярких бархатных красных штор на окнах теперь висели невзрачные чёрные.

Тёмный и уютный дом, в котором пахло зельями и жасмином, превратился в склеп.

— Я знала, что ты придёшь, — раздался женский голос. — Луиза, побудь у себя.

Беллатриса обернулась. Маргарет Дурсль, некогда очень миловидная пухлая женщина, заметно похудела.

— Прекрасно выглядишь, — улыбнулась она ей по-тёплому и, не дожидаясь ответа, предложила: — Будешь чай?

На кухне было так же темно. Единственный свет, освещавший кухню, исходил из-под гревшегося на плите чайника.

— Я приношу искренние соболезнования, — произнесла Беллатриса. — То, что произошло, чудовищно.

— Чудовищно — Сонгми, а случившееся закономерно, — ответила Маргарет и опустилась за стол напротив Беллатрисы. — Моя семья не знала другой жизни, мы испокон веков жили вне законов Министерства магии. Нам нравилась наша жизнь среди магглов. То, что Министерство в конце концов обнаружило нас, было ожидаемо.

Беллатриса смотрела на постаревшую на несколько лет женщину, которую всегда любила, как не любила ни мать, ни тётю, и сердцу её было… горько?..

Дурслей в семье Блэков, сколько она себя помнила, называли «дальними родственниками», но были ли они действительно родственниками, никто за давностью веков уже не помнил. Однако связь поддерживали. Блэки, хоть Статут о Секретности и признавали, к власти и сотрудничеству с Министерством никогда не стремились, существуя отдельно ото всех — в тени.

— Они не имели права лишать вас волшебных палочек.

— Бэлли, милая, ты же сама понимаешь, что Министр сродни королю? — грустно улыбнулась Маргарет.

— Министр не король, — возразила Беллатриса и добавила: — Короли — Блэки.

Прикрыв рот ладонью, Маргарет беззвучно рассмеялась.

В одиночку в квиддич не играли. Блэки это знали лучше остальных, и потому держались семьи. Беллатриса не знала других времён, но Маргарет помнила и оттого знала: настоящих Блэков больше не было.

— Мир изменился. Поллукс стар и болен. Ориона не интересует ничего кроме денег, Сигнус — трус… А Альфард изгой даже среди полукровок и магглорождённых. Белых ворон облетают и воробьи.

Беллатриса не изменилась в лице.

— Тогда министром Дженкинс займусь я, — возразила Беллатриса. — Смог же Абраксас Малфой разобраться с министром Личем? Деньги решают проблемы.

Маргарет покачала головой:

— Я не хочу, чтобы ты это делала. Мистер Дурсль всё равно скончался… Вернон сквиб. А Лу ещё маленькая, я смогу вырастить её, как магглу. А, может быть, Моргана ниспошлёт благословение, и её магия иссякнет.

— Не говори так!

— Я не хочу, чтобы ты лезла в политику, Белла, — сказала Маргарет и строго нахмурила брови. — Не дело.

Проглотив рвущееся из груди возмущение, Беллатриса сжала пальцы в кулаки. Министерство Магии, это сборище неотёсанных безродных бездарей!.. Львиная доля сотрудников его не владели и толикой волшебства людей, чью судьбу они считали себя в праве вершить!..

Дом семьи Дурсль, обитавшей невдалеке от Блэкхолла, всегда был уютным и тёплым местом, где всех ждали. Где горел свет. Где с магией, не опасаясь ничего, обращались даже дети. Где сквибы не выжигались с семейных гобеленов, а существовали благополучно на два мира — одновременно принятые и дома, среди волшебников, и на улице, среди соседей-магглов.

Чем Беллатриса, обученная тётей Вальбургой заклинаниям, которые в приличных гостиных упоминать было неприлично, считалась лучше доброй и великодушной Маргарет?..

Не Министерство решало, кому владеть магией, а кому — нет.

Беллатриса промолчала, поджав губы, как делала всегда, когда была несогласна, но про себя подумала: она вернёт Маргарет Дурсль и Лу волшебные палочки, чего бы ей это ни стоило! Или она не Блэк.

— Вернон велел мне сказать, чтобы ты больше не приходила, — вдруг сказала Маргарет.

Беллатриса думала, что ослышалась. Возмущение и раздражение на Министерство мгновенно схлынули, как не бывало.

— Что? — охрипшим от волнения голоса произнесла она.

— Думаю, это общение не на пользу… ни тебе, ни нам.

Маргарет, бедная добрая Маргарет, как же ей сложно давались слова. Подбирая их, она буквально давилась на каждом слоге. Легче от этого Беллатрисе не становилось.

С момента, когда она в первый раз попала в дом Дурслей, приведённая за руку дедушкой Поллуксом, существование Блэкхолла и Дурслей, приглядывавших за особняком, было одним из столпов её существования. В жизни происходило всё: победы, падения, борьба, соревнования, стычки, но, оглянувшись, Беллатриса всегда знала, откуда она пришла. Откуда все они, Блэки, пришли.

— Он думает, что это ты вывела на нас Министерство, — извиняющимся голосом, полным сожаления, произнесла Маргарет и попыталась её успокоить: — Что, конечно, не правда!

…но что не говорила Маргарет дальше, Беллатриса уже не слышала. Она вспоминала, как с неделю назад, вылетев вечером с семейного ужина на площади Гриммо, в бешенстве бурчала о том, что ноги её больше там не будет. И, проигнорировав все обычно предпринимаемые меры, аппарировала на площадь с фонтаном, как была: в сиреневом шёлковом платье, перчатках и шляпке.

И после того раза в дом Дурслей наведались министерские работники — ни раньше, ни позже.

Чудеса.

Когда солнце покатилось к горизонту, Беллатриса, вежливо попрощавшись, села в автомобиль и, повернув ключ, долго сидела беззвучно, глядя в лобовое стекло, на холм, где когда-то возвышался Блэкхолл. А теперь — только зеленели листья дубов.

Сгущались сумерки. Ей следовало ехать, чтобы не опоздать к ужину.

Действительно следовало.

* * *

Беллатриса Блэк выросла на сказках о собственной семье. О предках, пришедших из-за морей, со смуглой, загорелой кожей и чёрными вьющимися волосами. Приплывших на кораблях, гружённых сокровищами. О благородстве и мстительности, о чести, о преданности. О великих полукровках и уничтоженных сквибах. О Ликорусе и Фиби Блэк, чья история всегда казалась Беллатрисе безумно романтичной. В тринадцать лет она выкрала из библиотеки в кабинете дедушки дневник Фиби, читала ночами, заперевшись в каморке у чердака, и тихо смаргивала непрошеные слёзы. И злилась за слабость. Она задавалась вопросом: а хватило ли бы ей сил пережить то, что пережила она?..

Вероятно, нет.

Фиби Блэк была благородной, воспитанной, величественной. И совсем не злобной. Не такой, как она сама, Беллатриса.

Роду Блэк было чем гордиться, о чём помнить и что продолжать. Что создавать. Но что-то сломалось. Беллатриса с трудом видела семью: Орион и Вальбурга Блэки едва общались с её родителями. Отец был глупым, простым и никчёмным человеком, не интересовавшимся ничем, кроме разбазаривания денег, еды и красивых женщин. Беллатриса не помнила, но догадывалась, что Андромеда родной дочерью их матери не была. Она не походила ни на кого из родителей ни внешне, ни внутренне. Разве что совсем чуть-чуть — на бабушку Ирму.

Ни в ком из живых членов семьи Беллатриса не видела того, о чём читала в семейных дневниках и хрониках.

Где они спрятали смелость, решительность, волю?

Решительным и волевым можно было назвать дядю Ориона, но он был скуп на эмоции и жесток, и никто из семьи его не интересовал, даже собственные дети. Орион Блэк жил почти отшельником, закапываясь в бумаги и общаясь исключительно с гоблинами.

Вальбурга Блэк, по мнению Беллатрисы, была и вовсе исчадием ада — мерзкая, высокомерная, неуравновешенная женщина, абсолютно глупая и недостойная их имени.

Дядя Альфард много странствовал и, казалось, прожигал жизнь почём зря. Он только и делал, что ругался с Вальбургой и критиковал Ориона, хотя тот хотя бы чем-то занимался.

Оставались надежды на отучившегося на первом курсе Сириуса: он был и азартен, и упрям, и проворен… только глуп, как осёл, и едва ли это поддавалось исправлению. Беллатриса почему-то думала, что и тут природа отдохнула. Может быть, хоть из Регулуса вырастет настоящий Блэк?..

Такой, который искоренит их гадкое, мерзкое семейство, дабы не позорить память предков!..

Беллатриса хотела в это верить. Что найдётся кто-то. Потому что жить, осознавая, что кто-то — а скорее всего, Вальбурга — пользуется Министерством, вмешивая безродную падаль в семейные дела, Беллатриса не желала. Одна мысль о таком предательстве доводила до бешенства.

Дурсли следили за Блэкхоллом с пятнадцатого века. Служили верно, и никто из них не заслужил такого отношения — хуже, чем с дворовыми шавками.

…вернувшись тем вечером домой, в маленький домик в тихом магическом районе на окраине Лондона, Беллатриса услышала звон посуды из столовой. Незамеченной проскочить не удалось.

Сняв берет, она остановилась в дверном проёме и поклонилась родителям, сохраняя бесстрастное выражение лица.

Ей было бесконечно безразлично негодование отца и недовольный блеск маленьких глаз матери.

— Опять к своим магглолюбцам ездила? — спросила та. — Ты должна оставить это знакомство, пока Вальбурга не узнала. Она тебя со свету изживёт, если узнает.

Беллатриса механически кивнула и сказала:

— Я переоденусь и спущусь.

— Сядь, — отрезал отец внезапно и кивнул на её стул.

От неожиданности Беллатриса вздрогнула. Отец часто кричал, но почти никогда — на дочерей.

— Садись, — повторил Сигнус Блэк и мрачно проследил, пока старшая дочь опускалась на стул, не выпуская из рук берета. — Я сыт по горло. Собирай чемодан, завтра мы покупаем тебе первый рейс до Франции. Тебя встретит наш доверенный и сопроводит до Римини. Побудешь там какое-то время.

Сослать её?..

Какая глупость.

— Ты уже год как выпустилась и год сидишь дома без дела, как гусыня, — проворчала мать. — Сколько предложений ты ещё собралась отвергать? Это уже просто неприлично. Люди подумают, что с тобой что-то не так! Андромеда обещана Родольфусу Лестрейнджу, Нарцисса — Люциусу Малфою. И только моя старшая дочь возомнила о себе невесть что!

Беллатриса сидела молча, уткнувшись взглядом в пустую тарелку. Главным её правилом было не возражать.

Сигнус поёжился и добавил:

— Вальбурга недовольна тобой. Времена неспокойные, а ты яшкаешься со старообрядцами-магглолюбцами. Сегодня был марш за уравнивание прав сквибов, поддерживаемой этой Дженкинс. Снова появились маги в масках. Есть жертвы. — Часы на каминной полке отбили девять вечера в полной тишине. — Этих магов становится больше, и мне не нравится это.

— Тебе не нравится всё, что нарушает твоё спокойствие, отец, — произнесла Беллатриса, не выдержав.

Отец всегда заботился только о комфорте и безопасности, но, в отличие от Друэллы, Сигнуса мало заботил благочестивый облик. Он мог простить дочери переборчивость, но не собирался терпеть нравоучения от старшей сестры.

Беллатриса думала, что отец будет отрицать, но вместо этого он раздражённо ответил:

— Ты права. Я хочу спокойствия. Не хочу проблем от Министерства или ещё какой-нибудь швали. Этого мало?

— Я ещё ничего не сделала, отец.

— Но сделаешь, обязательно сделаешь! — произнёс Сигнус и чуть тише буркнул: — В конце концов, ты моя дочь.

— Беллатриса, не позорь семью! — воскликнула мать, говоря абсолютно о чём-то о своём.

Друэлла вообще была женщиной поверхностной, способной только поддакивать мужу. Это выводило Беллатрису из себя — ей претила мысль о том, что её родила такая женщина. Её, наследницу великого рода?.. Как низко Блэки пали, если выбирали себе в невесты таких женщин.

Беллатриса игнорировала желания матери с одиннадцати лет.

— Завтра же уезжаешь во Францию, — закончил отец более миролюбивым голосом, словно всё было решено, и потянулся за куриной ножкой.

* * *

Всё, что знала Беллатриса о магах под масками — то, что читала или случайно слышала. Впервые о них заговорили, когда она заканчивала седьмой курс: заговорили шёпотом, передавая из уст в уста сплетни о троице сумасшедших убийц, напавших на семью магглорождённых магов. Но такое случалось постоянно, поэтому многие — том числе и Беллатриса — не обратили внимания.

О том, что убийство было не случайным, а убийцы не проявляли жестокость ради жестокости, а желали чего-то конкретного, Беллатриса поняла тем же летом, на приёме в честь дня рождения тёти Вальбурги. Появление радикальной группы магов, заявивших о желании защищать интересы чистокровных волшебников, говорили все.

Какие именно интересы они собирались защищать, никто не понимал, ведь богатые чистокровные семьи и так жили в достатке и комфорте, но многие относились к тем волшебникам благосклонно.

Беллатриса не раз слышала от учившихся с ней на одном курсе Родольфуса и Рабастана, рассказывавших с придыханием о человеке, эту группу возглавлявшем, но никогда его не видела. Да и не интересовалась. Беллатрису не интересовали заботы всех чистокровных — только её рода.

Ускользнув рано утром из дома, — по привычке обрядившись мальчишкой и выбравшись из окна, — Беллатриса отправилась в магическую часть Лондона. План действий созрел ещё накануне, когда отец заикнулся, что министр Юджина Дженкинс возглавляла демонстрацию за права сквибов.

Если она так ратовала за права сквибов, за справедливость и равноправие, то должна была сочувствовать Дурслям, а не содействовать лишению их волшебных палочек.

Шагая по улицам Лондона, Беллатриса иногда оглядывалась по сторонам, выискивая преследование. Но, к счастью, у её отца не было столько же соглядатаев, сколько у Вальбурги Блэк. Вечером дома её ждал очередной выговор, скандал и, возможно, даже попытки насильственного выдворения из дома — прямо в каюту пришвартованного пассажирского лайнера… но это ждало вечером.

Сейчас же Беллатриса думала только о том, как бы ей подобраться к министру Дженкинс и что ей предложить. Рычагов давления было не так много, как хотелось бы, да и торговаться Беллатриса была не мастерица.

Взять бы с собой Рабастана Лестрейнджа! Да тот тоже потребует что-нибудь взамен, а ей это надо?

Пятое правило Блэков: никогда не бери взаймы.

— Долой чванство! Сквибы — тоже маги!

— Магия — не ваша собственность!

Беллатриса не сразу заметила, как оказалась в скандирующей лозунги толпе. Сначала людей было мало, и они шли совсем как обычные прохожие, прогуливаясь и заглядываясь на витрины.

— Сквибы — часть магического сообщества! — прокричал шагающий рядом ребёнок тоненьким голосом.

— Сквибы имеют право голосовать!

— Сквибы имеют право на образование!

— Сквибы — тоже маги!

Толпа кричала, заряженная единым порывом, и шла вперёд — к Косой аллее. Беллатриса высматривала Дженкинс, но вокруг были только незнакомые лица.

— Вы тоже сквиб? — спросил заинтересованно молодой человек внешности валлийского селянина.

Беллатриса оглянулась на него и нахмурила брови.

Она похожа на сквиба? В самом деле?

От неожиданности предположения Беллатриса опешила, пока сама же себя не осекла: сквибы, как и магглы, едва ли отличаются внешне!

Но Беллатриса все же была Блэк, поэтому не сдержалась:

— Я чистокровная.

Молодой человек посмотрел на неё восхищёнными глазами и ответил:

— Прогрессивно!

Ни отец, ни мать, ни уж тем более Вальбурга за прогрессивность бы не похвалили. В почёте семьи был консерватизм, причём настолько до блеска натёртый, что за версту сиял идеализмом. Неправдоподобным идеализмом.

— Англия, Англия, о наши родные острова!

Будь ты хоть чуть любовнее и мягче,

Весне и солнцу пути и тропы навек бы отдала,

Чтоб жить нам стало отраднее и слаще!

Толпа вокруг внезапно запела в едином порыве, подхватывая слова неизвестной Беллатрисе песни.

— Порви оковы древности проклятой!

И затхлые подземелия открой.

Нет жизни в ненависти святой,

Нет смерти там, где есть покой.

Песня разливалась рекой.

Беллатриса шла и оглядывалась на счастливо улыбающихся людей. В воздух взлетали искры из волшебных палочек, и дети, смеясь, пытались поймать их руками.

— Сквибы — тоже маги! Долой закостенелые традиции! — громко закричал молодой человек рядом с Беллатрисой, и толпа взревела.

Что плохого в традициях?

Неужели традиции — это плохо? Традиции — это основа их общества. Традициям стоило гордиться. Они все, вся эта толпа, разве не должны были гордиться тем, что у них есть такие, как она? Тем, что у них были такие, как ее предки? Благодаря которым это всё у них есть!

Беллатриса была настолько поражена и захвачена настроениями толпы, что забыла, зачем вообще вышла из дома. С трудом она сдерживала себя от желания цепляться за руки людей и спрашивать: почему они так?

Сквибов не убивали и не мучали.

Не давали учиться в Хогвартсе? А как их учить магии, которой у них нет?

Изгоняли из семей? Не всех и не всегда. Всегда зависело от конкретных личностей. Дурсли не выгнали Вернона, хотя и были такой старой семьей, что впору считать чистокровными — хотя, конечно, магглы среди их предков встречались.

Унижали? Так и домовых эльфов унижали! И вообще всех, кто не мог ответить, маги унижали! Даже других магов.

С песнями, шумом и фанфарами колонна вышла на площадь.

На деревянную сцену, украшенную летящими по ветру разноцветными ленточками и двигающимися фигурками, поднялась министр Дженкинс в голубой приталенной мантии. Толпа взревела.

Юджина Дженкинс улыбнулась широкой американской улыбкой и, дождавшись, когда звуки стихнут, поднесла волшебную палочку к горлу и произнесла:

— Мы добьёмся от Визенгамота разрешения уравнять права сквибов на обучение магическим искусствам!

Толпа взревела!

— И я вам обещаю, что никогда больше предрассудки так называемой «чистокровной аристократии» не будут мешать простым магам жить! Мы — большинство, и мы — власть!

Министр Дженкинс продолжала улыбаться, пока толпа взрывалась восторгами и аплодисментами, а вспышки камер снимали ее со всех ракурсов. И только Беллатриса, зажатая со всех сторон без шанса вырваться наружу, задыхалась от неверия и диссонанса.

Она читала новости в «Ежедневном пророке» и иногда слышала разговоры в гостиных, но никогда не видела своими глазами.

Этих людей действительно было многим, многим больше. И то, чего они хотели в действительности, мало говорило о мире и покое.

И это пугало Беллатрису. Ужасно пугало.

* * *

Пивз крутился вокруг, не давая ни дышать, ни думать. Летая под потолком их с Андромедой комнаты, он вырывал из подаренного Родольфусом букета цветы и драконил их один за другим. Лепестки оседали на пол, на клавиши фортепиано, на прибранные в высокую причёску кудрявые волосы.

Пальцы дрожали над клавишами, вырывая звуки словно насильно.

Мелодия по обыкновению не поддавалась.

В гостиной бушевала тётя Вальбурга, срываясь с бешеного крика на визг разъярённой русалки. Возражений отца не было даже слышно.

— Эта девчонка! Да сбежать с магглом! Да как она могла! Сигнус, это все кровь твоей шлюхи! Так опозорить род! Мы дали ей имя, а она!.. Мерзкая девчонка!

Тед Люпин был не магглом, а магглорожденным, а Меди — не мерзкой девчонкой, а самой благородной, великодушной, честолюбивой и достойной имени Блэков из всей семьи!..

Пивз опустился на крышку фортепиано и начал обтрясать букет прямо под руки Беллатрисе. Пальцы соскальзывали с клавиш, нога жала на педаль невпопад. Звук срывался, словно подыгрывая тете Вальбурге.

— Блэки никогда, никогда не опускались до безродных магглов! Бесчестно!

Бесчестна невежественность.

— Ее следовало бы казнить! Блэки никогда не предавали семьи!

Какой семьи?

— Как теперь на нас будут смотреть Лестрейнджи? Они достойны только нашего снисхождения, а теперь право на их стороне! Кто будет объясняться с Лестрейнджами? Кто будет унижаться перед ними?

Беллатриса с силой нажала на октаву, и расстроенная струна больно резанула по ушам.

Пивз с улюлюканием отбросил окончательно уничтоженный букет и улетел на карниз — обдергивать шторы.

Опустив локти на клавиши, Беллатриса сгорбилась и спрятала лицо в ладонях. Крики Вальбурги Блэк рождали в душе хаос и бурлящее, кипящее желание, в реальность которого Беллатриса не верила. Пламенеющая ненависть, вырывающаяся из сердца и дотла сжигающаяся разум.

Комната разлеталась по кусочкам под энтузиазмом и запалом полтергейста, так полюбившего старшую дочь рода Блэк.

— Я уничтожу ее собственными руками! — воскликнула Вальбурга этажом ниже.

Шопен в голове Беллатрисы смолк.

Беллатриса резко встала из-за фортепиано, с грохотом опрокинув табуретку. Пивз пришёл в бурный восторг.

Распахнув окно, Беллатриса аппарировала прочь.

* * *

В доме на площади Гриммо было тихо и темно. Кузены ещё не вернулись из Хогвартса, а прислуги дядя с тётей не держали, пользуюсь исключительно трудом домовых эльфов.

Взлетев по лестнице на второй этаж, Беллатриса замедлила шаг, услышав доносящиеся из кабинета дяди голоса.

Чем ближе она подкрадывалась, чем отчётливее различались слова.

— …так дайте им, что они требуют, — безразличным голос произнёс Орион Блэк. — И, когда фундамент будет разрушен до основания, они сами же побегут его отстраивать.

— Как вам будет угодно, — прозвучал в ответ женский голос, услышать который здесь Беллатриса ожидала меньше всего. — На июльский праздник в Уэльсе с «как будто бы стихийно случившейся демонстрацией сквибов» потребуется около тысячи галлеонов. И ещё минимум две с половиной — на Визенгамот.

Затребованные суммы удивили даже Беллатрису.

— Вам их выделят, — ответил дядя.

— Было бы гораздо проще… и дешевле, прояви вы волю, — заметила министр Дженкинс. — Вас бы послушали.

Правило Блэков номер два…

— …Блэки не участвуют в политике, — сказал Орион.

Оперевшись поясницей об ограждение балкона, Беллатриса сверлила взглядом тяжёлую дубовую дверь. И выжидала.

Пальцы беззвучно, подушечками барабанили по перилам. Ярость и сумятица в сознании тлели. Изничтожив остатки здравомыслия, они обратили языки своего пламени на память о лелеемой благовоспитанности.

И, когда дверь распахнулась, освещая лестницу ярким, слепящим светом, и в проёме появилась Юджина Дженкинс, чернильная тьма почти заволокла мысли Беллатрисы. Она была готова убивать.

— О, — испуганно дёрнулась безродная шавка. — Мисс?..

— Беллатриса? — безэмоционально поприветствовал её дядя и кивнул, словно ничуть не удивился её появлению.

Обойдя министра Дженкинс, Беллатриса взмахом палочки захлопнула за ней дверь.

Орион Блэк не повёл и бровью. Ничто не нарушило его самообладания. Беллатриса иногда сомневалась, что они одной крови.

— Вы платите за то, чтобы сквибов допустили учиться с настоящими магами в Хогвартсе, дядя? — спросила Беллатриса.

— Смысл тебе объяснять, если всё равно не поймёшь? — спросил в ответ Орион.

Чем вызвал приступ дикой ярости. До боли сжав пальцами волшебную палочку, Беллатриса оскалилась в улыбке.

— Вы хоть видели сами, за что платите? Они не за себя ходят, а против нас.

— Я не намерен обсуждать это, Беллатриса, — качнув головой, сказал Орион и, пройдясь по кабинету, сел за рабочий стол с аккуратно разложенными бумагами. — Что привело тебя так поздно?

Он и сам знал, но великодушно давал ей шанс объясниться.

Правило Блэков номер четыре: будь по возможности великодушным. Гриндолоу бы его сожрал!

— Вальбурга, — ответила Беллатриса, раздражённо передёрнув плечами.

— Что с моей супругой?

— Заявилась к нам в дом. Посмела истерично обзывать и оскорблять мою сестру за её спиной, — отрывисто произнесла Беллатриса. — Угрожала убить.

Орион продолжал смотреть на Беллатрису бесстрастно и чуточку утомлённо. Часы на настенных часах показывали почти час ночи.

— И что?

И что? Беллатриса улыбнулась. Орион Блэк был умным мужчиной, но слишком долго жил с истеричной женщиной. Он перестал придавать значение угрозам. Ошибочно.

— Я убью её, — произнесла Беллатриса, продолжая улыбаться. — Убью вашу супругу самым изощрённым и жестоким способом и буду наслаждаться её криками… если с головы моей сестры упадёт хотя бы волос.

— И тебе всё равно, что Андромеда вышла за маггла?

— За магглорождённого. Нет правила, запрещающего выходить за магглорождённого.

— Зато есть правило не нарушать обетов.

— Десятое.

— Она его нарушила. Лестрейнджи потребуют извинений.

— А Блэки не извиняются, — дополнила Беллатриса.

— Верно.

Орион смерил Беллатрису заинтересованным взглядом и откинулся в кресле. Вероятно, ему импонировало, что хотя бы кто-то в семье действительно руководствуется правилами.

Это был шанс. И, хотя сознание Беллатрисы пребывало в воинствующем состоянии, требующем крови и подчинения, она смогла совладать с собой и произнесла:

— За Родольфуса выйду я. И им придётся ещё и доплатить. Всё-таки я — старшая дочь.

Орион задумчиво кивнул и протянул волшебную палочку для скрепления договора. Магические нити ложились вокруг древка волшебной палочки, но Беллатрисе казалось, что эти петли затягиваются вокруг её шеи.

— Моя супруга не тронет твою сестру, — на прощание сказал ей дядя, и Беллатриса знала, что он не врал.

Орион Блэк никогда не врал.

* * *

Идеи и мысли роились в голове мутным потоком.

Беллатриса шла по просёлочной дороге в полной темноте, не ощущая ни полуночной прохлады, ни страшась неизвестности. Чёрные бескрайние луга по обе стороны от неё лишь изредка освещались фарами случайно проезжавших мимо автомобилей.

На небе сияли звёзды, яркие и далёкие.

Удавка обета сдавливала шею. Беллатриса бесстрашно забрала на себя обязанность выйти за Родольфуса, но чувствовала не победу, а опустошение. Домой она не вернулась, а, аппарировав из Лондона, долго бродила по сельским дорогам, пока не набрела на деревню, где жили Дурсли.

Уже чувствуя, что что-то не так, она подошла к безмолвно спящему дому. Дверь открылась сама, словно кто-то её ждал.

Дом был пуст. Покинут. В коридоре с вешалки исчезли вещи, с дивана у камина — плед. Полки освобождены от книг. И в какую бы комнату Беллатриса ни забредала, все были безжизненны. Ни одного следа пребывания людей.

Дверь в подземелья исчезла. Растворилась в пространстве, словно никогда и не существовала.

Уезжая, Дурсли не оставили даже записки.

Она оказалась не достойна даже прощания?

Выйдя из дома, Беллатриса долго сидела на крыльце, разглядывая знакомый с детства сад. Здесь они, совсем ещё дети, играли с Верноном и Меди. А на прислонённой к каменной стене дома скамье тихо болтали дедушка Поллукс и покойная прабабушка Элизабет Дурсль. Солнце светило ярко. Беллатриса слушала сказки и мечтала, хотя по словам отца и обладала темпераментом, недостойным древнего рода.

Когда начало светать, Беллатриса молчаливой тенью встала с крыльца и ушла прочь от дома Дурслей и деревни — на холм, где стоял Блэкхолл.

Стазис — страшное проклятье.

Люди ушли, а их мир остался. Мир, в который Беллатриса утайкой заглядывала, но который ей не принадлежал.

Пройдя весь путь по подъездной липовой аллее, она ловким движением руки выцепила из петлички в рукаве волшебную палочку.

— Инсендио, — прошептала Беллатриса, и огромные деревянные входные двери за её спиной вспыхнули.

Пламя безжалостно и лишено великодушия — пламя жрало всё, на что попадало. Мебель, ковры, портьеры, двери, живопись на стенах. Портреты великих предков с криками и паникой разбегались кто куда. Те же, воспоминания о ком оставались только в Блэкхолле, жались от страха на горящих на полотнах.

Дойдя до любимого бального зала с роялем, Беллатриса опустилась на табуретку и провела пальцами по клавишам.

У неё никогда не получалось доигрывать до конца, сколько бы ни старалась. Хаос в голове всегда всё портил.

Пока на первом этаже бушевал пожар, кричали картины и веселился находящийся в своей стихии Пивз, Беллатриса играла. Играла мелодии, которых никогда не знала и не слышала, но которыми были полны стены. Сам особняк подсказывал ноты, рождая их в кудрявой беспокойной голове.

Пальцы порхали по клавишам. Сквозь дым, наполнявший зал, начали проступать силуэты скользящих в вальсе пар.

Из глаз Беллатрисы текли слёзы. Она сама зло смахнула и сказала бы, что от дыма. Возникшая из дыма Фиби Блэк грустно бы улыбнулась, обняла тонкую фигурку глупого потомка, поцеловала бы в лоб и покачала бы головой. Не от дыма.

Она убила! Убила Блэкхолл!

Беллатриса играла, когда в зал проник огонь, когда кинулся на портьеры за её спиной. Играла ожесточённо и отчаянно, закрыв глаза и растворяясь в мелодии.

Кажется, Пивз схватил её за волосы и потянул за собой, роняя на пол. Рука упала прямо в горящее пламя, но боли Беллатриса не почувствовала.

Она убила Блэкхолл!

* * *

Гортань жгло. Опухшие глаза с опалёнными ресницами едва открывались.

Беллатриса очнулась, сидя прислонённая к стволу липы на лужайке напротив Блэкхолла. Рядом с ней на корточках сидел красивый мужчина в годах. Его тёмный силуэт размывался. Всё, что в действительности видела Беллатриса — это его сияющие красные глаза и недовольно крутившегося вокруг Пивза, пытавшегося то оттолкнуть мужчину, то дёрнуть за кудрявые волосы.

— Кто вы? — Голос Беллатрисы хрипел.

В Блэкхолл попадали только те, кого ждали.

Мужчина коротко улыбнулся, но его красные глаза оставались не живее глаз рептилии. Холодные, как смерть.

Незнакомец ушёл, не ответив. А Беллатриса провалилась в небытие. Потом будет новый день. День, лишённый сказок. С пустым домом Дурслей и выжженными руинами Блэкхолла.

День, где Беллатрисы Блэк уже не будет.