Вне всяких сомнений (гет)

Начать с того, что Снейп был мертв. В этом не было никаких сомнений. Пусть тело исчезло до того, как из Хогвартса добрались до Визжащей хижины после Битвы, но снейпову окровавленную мантию все же нашли. Свидетельство о его (по меньшей мере, мантии) погребении подписали новый министр, целитель, владелец похоронного бюро и скорбящий главный герой. Свидетельство подписал Гарри Поттер, а уж если Поттер прикладывал к какому-либо документу руку, эта бумага имела вес в волшебном мире.

Итак, Снейп был мертв, как гвоздь в притолоке.

Знала ли об этом Минерва Макгонагалл? Разумеется, знала. Могло ли быть иначе? Уж и не вспомнить, сколько лет Макгонагалл и Снейп работали вместе. Она была его единственным душеприказчиком, единственным уполномоченным и, очевидно, единственным доверенным лицом. Однако она не была единственной его наследницей: если свои книги Снейп оставил Макгонагалл, то небольшие сбережения и ветхий домик завещал далекому кузену-магглу, Теддеусу Снейпу, который продал дом, забрал деньги и навсегда покинул нашу историю.

Также не была Макгонагалл его единственным другом, да и о смерти скорбела не в одиночестве. По крайней мере, после того, как Поттер провозгласил Снейпа героем: тут уж добрая половина знакомых Снейпа принялась клясться в тайной дружбе. При этом каждый утверждал, что только он, один-единственный, по-настоящему понимал Снейпа. Что же касается числа скорбевших — ха! Представьте себе, на похороны Снейпа собралось больше народу, чем на похороны Дамблдора. Потому что если и есть что-то, более интересное, чем могущественный волшебник, то это могущественный волшебник с трагической судьбой.

Конечно, в глубине души многие знали, что при жизни Снейпа Минерва была его единственным другом, — по крайней мере, только ей он разрешал входить в свои комнаты. Она была единственной, с кем он по доброй воле заводил беседу, пусть только чтобы напомнить, как давно Гриффиндор не выигрывал Кубок по квиддичу. Она была единственной, чьим здоровьем он интересовался в больничном крыле после четырёх оглушающих, попавших ей в грудь.

Тем не менее, он не стал накладывать Заклятие рыбьей немоты на мадам Помфри, когда та сказала, что отправила Минерву в больницу святого Мунго. Этот слух распустили чересчур впечатлительные дети, ожидавшие зелье от аллергии под дверью больничного крыла, когда явился Снейп. Нет, он вовсе не накладывал на неё заклятий, какая чушь! Всего лишь припугнул.

Но сейчас он был мертв.

А что же Минерва? В отличие от Снейпа, она не была мертва, это тоже стоит отчетливо уяснить.

Она не была мертва, но вы бы вряд ли решились считать её живой. После того, как закончилась война, после того, как её назначили директором Хогвартса, после того, как она должна была стать счастливой и спокойной и радоваться, что может наконец-то жить в безопасности... Что ж, ни счастливой, ни радостной она не стала.

Взглянув на неё, вы бы подумали, что война проиграна или что, возможно, Минерва на самом деле умерла и стала печальным призраком, этаким Чуть-Более-Материальным-Почти-Безголовым-Ником. Разве что без почти-безголовости.

Ох! И она, Минерва, на хогвартском празднике превратилась в молчаливое, хладнокровное привидениe. Она стала твердой и острой, как кремень, из которого ни одно кресало не смогло бы высечь ни искры сострадания. Она стала скрытной, замкнутой и одинокой, совсем как устрица в раковине. Внутренний холод заморозил черты ее лица, заострил крючковатый нос и вырывался наружу резким, столь острым голосом, что, будь она пятьсот лет назад не женщиной, а мечом, не говорили бы сейчас "почти" о Безголовом Нике. Она всюду носила с собой эту леденящую атмосферу, замораживала директорский кабинет в знойные летние дни и ни на градус не позволяла ему оттаять даже в Рождество.

* * *

И вот однажды — притом не когда-нибудь, а в самый Сочельник, — Минерва сидела одна в своём кабинете. Была холодная, унылая погода да к тому же ещё и туман. Альбусовы зачарованные Вечно-Верные-Часы только-только пробили три, но уже темнело: света не было видно с самого утра, и огоньки свечей, трепетавшие в окнах башни, ложились багровыми мазками на темное, практически осязаемое полотно воздуха. Туман заползал в каждую щель и в каждую замочную скважину и был таким густым, что даже очертания Астрономической башни в каких-то десяти метлах от окон Минервы казались призрачными.

Снаружи, как и внутри, было холодно и морозно, когда Поппи Помфри зашла к Минерве в кабинет.

Она была расстроена, но не удивлена, увидев, что Минерва не разогнала туман даже у своего стола. Его грязные клубы витали вокруг и, бог мой, каким гнетущим было это зрелище! Наблюдая, как темное облако опускается ниже и ниже, скрывая от глаз все вокруг, Поппи могла бы подумать, что это призрак самого Северуса Снейпа что-то варит в гигантском котле.

— Счастливого Рождества, Минерва! — произнесла Поппи как могла радостно.

— Ха! — ответила Минерва. — Война, может быть, и закончилась, но послевоенный долг гоблинам... Мы в жизни не расплатимся, Поппи, и, между прочим, нам никак не восстановить замок. А почти все, кто хоть чего-то стоил, мертвы.

Поппи предположила, что должна быть благодарна за это "почти". Сложно это было, иметь дело с Минервой в последнее время, но Поппи продолжила. В конце концов, сегодня Рождество!

— Но ведь уже почти два года прошло, Минерва, — сказала она. — Альбус бы не хотел, чтобы ты горевала. Ты же помнишь, как он любил святки. В его честь ты могла бы отпраздновать. Не сердись.

— А что ты прикажешь делать, — ответила Минерва, — если я живу в таком расчудесном мире? Счастливого Рождества! Слышите, счастливого Рождества! Что такое для меня или для Хогвартса Рождество, если не время платить долги без сикля в кармане и оплакивать потери? Будь моя воля, каждый идиот, желающий "счастливого Рождества" налево и направо, проводил бы это самое Рождество на настенной тарелочке Долорес Амбридж!

— Минерва! — взмолилась Поппи.

— Поппи! — парировала Минерва. — Вот что, празднуй Рождество по-своему, и не мешай мне праздновать по-моему.

— Праздновать! — повторила Поппи. — Но ведь ты не празднуешь.

— Тогда не мешай мне забывать о нем, — сказала Минерва. — Хорошего дня.

И Поппи ушла огорченная, но к вечеру повеселела. Вместе с коллегами, Филиусом и Помоной, она собиралась к Аберфорту в "Кабанью Голову", чтобы провести ночь с уютными огоньками, разноцветными подарочными свертками, индейкой и выпивкой.

Но прежде чем уйти, она попросила любимую домовуху присмотреть за директрисой.

— Я понимаю, Тильда, у тебя тоже праздник, но если бы ты просто заглядывала к ней время от времени...

— Тильда будет смотреть, — ответила эльфийка, — но Хозяйка будет, как в прошлом году, сидеть одиноко, не двигаться, пить виски и, может быть, плакать.

— Да, вполне возможно, бедная. Ладно, просто свяжись со мной через камин, если что-то пойдет не так.

* * *

Попросив сообщать о любых странностях, Поппи не предполагала, что, вернувшись к себе на рассвете, найдет Тильду сидящей на диване и хлопающей в ладоши со счастливой улыбкой на лице. Однако почти пустая бутылка на полу наталкивала на кое-какие мысли.

— Тильда? Что произошло? Ты пьяна?

— Рождество, — ответила эльф. — У Тильды время для себя. Пожалуйста, не осуждайте. Тильда чествует.

— Чествует Рождество?

— Чествует хозяйку Минерву. Она больше не грустная и одинокая, и не плачет пьяными слезами.

— Что!? Тильда, ты же не хочешь сказать... Она ведь не причинила себе... вред?

— Нет, нет. Стала бы Тильда здесь сидеть, если бы Хозяйка покончила с собой? Нет. Ей не плохо. Ей хорошо. Сейчас она в кровати, и ей хорошо со старым хозяином.

Поппи, пошатываясь, опустилась на ближайший стул.

— Она с Альбусом? С директором? Говорит с его портретом, имеешь ввиду? Бедняжка, я и не знала, что она перенесла портрет к себе в комнату. Но она же должна понимать, что это не он настоящий...

— Нет, нет, — хмурясь повторила Тильда. — Вы ошиблись. Не "старый" старый хозяин. "Молодой" старый хозяин.

И Тильда начала свой рассказ.

* * *

Она пришла к Минерве в комнаты, как и договаривались. Хозяйка, как и ожидалось, сидела на диване со стаканом виски в руке; глаза её блестели в свете камина.

Однако в огне Тильда заметила нечто странное. Сейчас — это факт — в камине Хозяйки не было ничего мало-мальски особенного. Камин был старый, выложенный со всех сторон причудливой немецкой плиткой, но все еще абсолютно обыкновенный.

Также факт, что Тильда много раз видела, как используют каминную связь, днём и ночью, по всему замку. Ещё один факт: Тильда, что называется, воображала о себе мало, как и любой порядочный эльф в волшебном мире. И давайте не будем забывать, что Тильда не думала о молодом старом хозяине многие месяцы, с тех пор, как Рита Скитер тайком расспрашивала о нём некоторых домашних эльфов в Хогсмиде.

И все же когда Тильда выглянула из-за дивана Хозяйки, чтобы посмотреть в огонь, она увидела... Нет, не просто языки пламени, а лицо Северуса Снейпа.

То самое лицо, точь-в-точь то самое лицо. Снейп с его завесой сальных волос, бледной кожей, крючковатым носом и тонкими губами. Он говорил из камина.

И тут огонь вспыхнул зеленым, и Снейп вышел из него на ковер перед очагом. Взмахнув палочкой, он очистил мантию от сажи и протянул руки к Хозяйке.

— Кто ты? — спросила директриса, что показалось Тильде странным, ведь не было никаких сомнений, что мертвый молодой старый хозяин вернулся, чтобы их преследовать.

— Спроси, кем я был.

— Так кем же ты был? — спросила Хозяйка.

— В другой жизни я был твоим соперником, твоим другом, твоим любовником.

— Ты призрак?

— Нет. Но теперь я новый человек, — он вскинул бровь. — Ты не веришь в меня, — заметил он.

— Не верю, — сказала Хозяйка.

Мертвый новый молодой старый хозяин сел рядом с ней на диван и накрыл её руки своими.

— Что же, помимо свидетельства твоих собственных чувств, могло бы убедить тебя в том, что я существую?

— Я не знаю, — ответила Хозяйка, и Тильде показалось, что та находится где-то между слезами и надеждой.

— Почему ты сомневаешься в своих чувствах?

— Потому что, — ответила Хозяйка, — любая мелочь влияет на них. Лёгкое расстройство желудка, и им уже нельзя доверять. Ты можешь быть не до конца переваренным куском говядины...

Но её голос дрогнул, когда мертвый новый молодой старый хозяин подался вперёд и провёл рукой по её щеке.

— ...каплей горчицы, — продолжила она так, будто больше не могла дышать. Тильда надеялась, что Хозяйка не упадет в обморок. Мертвый новый молодой старый хозяин, видимо, тоже об этом беспокоился, потому что сделал ей искусственное дыхание. По меньшей мере, так Тильде показалось.

— А-ах... ломтиком... сыра... — вздыхала Хозяйка, — или кусочком... о, боже... — она отвлеклась, потому что мертвый новый молодой старый хозяин положил руки ей на грудь. Видимо, её хватил удар, и он пытался запустить её сердце. Тильда слышала, как Госпожа Поппи о чем-то таком говорила. Целители так делают.

Однако теперь мертвый новый молодой старый хозяин гладил щеки Хозяйки и целовал её.

После долгой паузы он спросил:

— Веришь ли ты в меня теперь или нет?

Тильда обрадовалась, когда увидела, как Хозяйка обняла его. Похоже, ей стало лучше.

— Верю, — сказала Хозяйка. — Как же не верить. Ох, Северус, где же ты был? Ты ведь вернулся, чтобы остаться?

Он ответил, что да, а она сказала, что они поговорят позже, и когда они ушли в спальню, Тильда была довольна. Может быть, если теперь все в порядке, она сможет спокойно уйти на вечеринку к Винки.

Она на цыпочках подошла к спальне, чтобы в последний раз проверить, все ли хорошо. И она увидела...

Оу. Оу.

* * *

— И тогда Тильда понимать. Да-да, понимать. И Госпожа Поппи тоже будет понимать. Так Тильда думает.

Но Поппи не могла произнести ни слова. Северус Снейп, живой? В постели Минервы? Чепуха. Снейп мертв. Вне всяких сомнений.

И все же. Лучше бы ей проверить Минерву, на всякий случай.

Тильда уже мирно похрапывала на диване, и Поппи, накрыв её одеялом, отправилась в комнаты Минервы.

В прохладных коридорах разум прояснился, и она даже посмеивалась. Снейп вернулся — сама идея была смешна. Наверняка вся эта история — лишь плод пьяного воображения Тильды.

Чем больше Поппи об этом думала, тем больше обретала уверенность. Конечно, всему виной был вишневый бренди.

Дойдя до двери Минервы, она взялась за старинный дверной молоточек, и тут зрение сыграло с ней злую шутку — Поппи определенно засиделась допоздна. На секунду ей померещилось, что молоточек выглядел точь-в-точь как лицо Снейпа.

Но это был не молоточек. Дверь открылась, за ней стоял Северус.

Он не был мертв. Вне всяких сомнений.

* * *

Много лет спустя, когда загадочная история возвращения Северуса Снейпа стала чем-то вроде легенды, Поппи всегда с радостью рассказывала о своём участии в том, что Рита Скиттер назвала "величайшим романом войны".

Сначала, естественно, поднялась шумиха, но вскоре все успокоилось. Жизнь продолжалась.

И в этой жизни Северус действительно стал новым человеком. Конечно, он остался таким же саркастичным, ехидным, нетерпимым к глупости, потому что вселенная бы не вынесла таких перемен. Но он часто улыбался и даже порой пил пряное пиво вместе с коллегами, а ещё они с Минервой были счастливы. Теперь он не только хороший зельевар, но и такой же хороший друг, и чем-то напоминает обновленный древний замок, сохранившийся в старом добром мире.

Некоторые смеялись над этими переменами, но он позволял им смеяться, совсем не обращая на это внимания. Он был достаточно мудр, чтобы понимать очевидное: не случалось ещё такого события на планете, над которым люди бы сначала не смеялись. А еще, зная, что все они слепы, он считал: пусть лучше щурятся в ухмылках, чем по велению болезни.

Его собственное сердце смеялось, и для них с Минервой этого было вполне достаточно.