Чудо – это... (джен)

Он любил прятаться в тени — и бродя по улицам Рима, и возвышаясь над погруженной в вечернюю тьму площадью Святого Петра. Ему нравилось оставаться неузнанным — в белом спортивном костюме и в белоснежной дзимарре, среди толп спешащих по своим делам людей и в блаженной тишине садов Ватикана. Ленни Белардо был самым таинственным папой римским за всю историю церкви — и получал от этого ни с чем не сравнимое удовольствие. Даже сейчас, виртуозно избегая столкновений с безликими незнакомцами, он был для них таким же безликим человеком без имени и сана.

С неба, затянутого сумрачными декабрьскими облаками, накрапывала морось. Римская зима не чета нью-йоркской — во всяком случае, той, какой ее рисует Голливуд в рождественских кинолентах. И даже песни Синатры, льющиеся из выведенных на улицу колонок, не очень-то спасали ситуацию.

«Let it snow, let it snow, let it snow…» — издевался бархатный голос, и Ленни, не в силах противостоять искушению, вполголоса промурлыкал въевшуюся в подкорку мелодию.

Улица, вдоль которой он шел, слепила иллюминацией. Если бы было кому сравнить, что сияет ярче — магазинные витрины перед Рождеством или вифлеемская звезда — последняя проиграла бы с треском. Ученым волхвам повезло, что они жили за две тысячи лет до появления первых электрических ламп, иначе световой шум, поднимающийся в небо из мегаполисов, смешал бы им все карты.

Ленни остановился перед огромной витриной детского магазина. «Рождественская распродажа, рождественская распродажа, рождественская распродажа»… Интересно, что чувствует Господь, когда его день рождения вписывают в годовую маркетинговую стратегию? Ленни закурил, не отрывая взгляда от великолепного заводного поезда, несущегося по игрушечной колее. У него в детстве такого не было. В сущности, у него тогда ничего не было, кроме обломка отцовской трубки и бледнеющих с каждым годом воспоминаний о затерявшихся во времени и пространстве родителях.

— Вам тоже хочется чего-нибудь оттуда? — звонкий мальчишеский голос заставил его вздрогнуть.

Ленни покосился на нарушителя спокойствия. Мальчишке на вид было лет двенадцать от силы, возможно, меньше, но вряд ли больше.

— Мне сорок лет. Как ты думаешь, хочется ли мне чего-нибудь из магазина игрушек? — поинтересовался Ленни, выпустив облако дыма.

— Конечно да! — мальчишка вскинул на него большие глаза. — Мама говорит, что все мужчины — просто постаревшие мальчики.

— Передай своей маме, что обобщения недопустимы.

Повисло неловкое молчание. Впрочем, не в своей тарелке себя ощущал только Ленни, мальчишке было хоть бы хны — восторженно хлопая ресницами, он не отрывал взгляда от витрины.

— Так вы не сказали, чего вам хочется из этого магазина, — мальчик ел глазами праздничную экспозицию, тем временем каминная романтика Синатры сменилась экстремальными руладами Мэрайи Кэри. «Все, что я хочу на Рождество, — это ты…»

— Я хочу игрушечный поезд, — ляпнул Ленни первое, что пришло в голову, а сам вспомнил прекрасные в своем равнодушии глаза матери. Кажется, они были зелеными. А может, и нет, но, познакомившись когда-то со сказками Роулинг, Ленни решил, что… пусть будут зеленые — в конце концов, кому от этого хуже? Жаль только, у него самого глаза были голубыми, ну так и Ленни — не Гарри Поттер.

Ленни взглянул на мальчишку.

— Поезд, — повторил он.

— Лего, — мальчик оторвался от витрины и посмотрел на Ленни. — Я хочу конструктор «Лего Сити».

— Но его нет на витрине.

— Он есть в магазине. Я знаю.

— Это твоя рождественская мечта? — поинтересовался Ленни, щелчком пальцев сбросив на землю солидную порцию пепла.

— Ага.

Ленни вздохнул с напускным разочарованием.

— Мелко.

— Почему? — ошарашенно уставился на него мальчишка.

— Как тебя зовут?

— Джакомо.

— Джакомо, — Ленни бросил окурок в стоящую рядом урну и спрятал замерзшие руки в карманы куртки. — Рождество — время чудес, а не шанс выторговать себе крутую игрушку за хорошее поведение.

— Так а я и не очень-то хорошо себя вел, — смущенно пробормотал Джакомо.

— Тем более. Чудо, Джакомо, это не конструктор лего и не железная дорога на батарейках. Чудо — это когда тебе их подарит случайный человек, вышедший из магазина игрушек. Не что, а как. Слышишь, Джакомо?

Джакомо сник. Взгляд его скользнул к прозрачным дверям из закаленного стекла и вернулся обратно к Ленни, который возвышался над ним суровым белым изваянием.

— Этого не случится. Кому я нужен?

— Богу, Джакомо, — строго сказал Ленни. — Если ты будешь верить, Он явит тебе самое настоящее чудо наивысшего качества. И, возможно, ты даже получишь что-то покруче своего конструктора.

— А у вас так бывало? — Джакомо нахмурился и вскинул подбородок. Он был полон воинственного скепсиса и обиды, но, встретившись взглядом с Ленни, стушевался. — Ну… Чтобы вы во что-то верили, ждали чуда, а оно потом взяло и случилось? Было такое?

— Да. Я очень хотел увидеть Пьету Микеланджело.

— Это легко, — обрадовался Джакомо. — Нужно просто прийти в собор Святого Петра в Ватикане.

— Нет, ты не понял. Я хотел увидеть Пьету. Застыть перед ней в ночной тишине, чтобы вокруг не было ни души — только я, Господь и Дева Мария — и стоять, стоять, стоять, пока не отнимутся ноги. Провалиться в молитвенное созерцание — и очнуться только тогда, когда вокруг головы Богоматери засияет нимб из первых лучей солнца…

— И вы… увидели?

— Да, — Ленни подавил вздох. — Более того, теперь я могу наблюдать это чудо чуть ли не каждый день, и мне стоит огромных усилий не злоупотреблять его доступностью. Чудо, ставшее обыденностью, перестает казаться таковым, хотя и не перестает им быть.

В глазах Джакомо танцевали разноцветными огнями отсветы сверкающих гирлянд, которыми была затянута витрина. Они танцевали под Эроса Рамаццотти, который в компании ангельского хора напоминал миру о том, что Рождество — только в нас самих. Рот Джакомо приоткрылся в восторженной полуулыбке, как будто он лично постоял рядом с Ленни перед Пьетой и увидел солнечный нимб за ее мраморным ликом. В магазин детских игрушек входили и выходили. Никто не вынес для Джакомо лего.

— Я теперь тоже хочу постоять перед Девой Марией, — вдруг сообщил Джакомо.

— А как же конструктор?

— А конструктор мне подарит папа Пий Тринадцатый. Тогда это будет настоящее чудо!

— Другое дело, — удовлетворенно заметил Ленни, выуживая из кармана пачку сигарет, чтобы снова закурить. — Да будет тебе по вере твоей, Джакомо.

Джакомо не успел ответить — над ним словно из-под земли выросла высокая худая женщина, рука ее коршуном впилась в мальчишкин локоть, ярко накрашенные губы растянулись в извиняющейся улыбке, а темные глаза жадно пробежались по лицу Ленни. Ленни тихо хмыкнул, подмигнул Джакомо и пошел восвояси. За его спиной в рождественском блюзе растворялся женский голос, распекающий мальчика за общение с незнакомцами в белых спортивных костюмах. Ну ладно, про костюм Ленни нафантазировал — просто ему подумалось, что человек, облекшийся в total white посреди серой итальянской зимы, действительно может выглядеть… подозрительно.