Статуя Нерданэли (гет)

Феанаро не был напуган. Его непоколебимый дух не ведал такого низменного чувства, менее всего — в присутствии младшей дочери Махтана.

И все же он уже несколько минут стоял на пороге мастерской Нерданэли, не входя, охваченный чем-то, что можно было бы принять за нерешительность, будь он слабее. Феанаро наблюдал за тем, как она порхает туда и сюда вокруг своей работы — в каждом движении столько же изящества, сколько в статуе, рождавшейся под ее резцом.

Кого изображала эта статуя, он до сих пор не мог понять.

Ему не следовало так терзаться. Нерданэль была скульптором — конечно, ей могли заказать любую статую, и это ничего не значило бы для нее лично. Феанаро сам выковал столько колец, ожерелий и браслетов, что их хватило бы, чтобы украсить половину женщин Валинора, и в тот раз, когда Нерданэль обратилась к нему с такой просьбой, он с полной уверенностью утверждал, что ничуть этого не стыдится.

Но она так увлеклась именно этой работой — заказала для нее лучший мрамор из лучшей каменоломни в округе и трудилась почти без отдыха всю прошлую неделю. В ней пылал огонь, тот самый, который Феанаро много раз чувствовал в себе. На Нерданэль снизошло вдохновение. Значит, тот, с кого она делала статую, должен был быть для нее кем-то особенным — разве нет?

А разве он не стал особенным для нее после всего, что они прошли вместе?

С ума сводило то, что это мог бы быть он. Черты лица, которые Нерданэль, похоже, непредусмотрительно оставила напоследок, все еще были слишком неясны, чтобы сказать хоть с какой-нибудь уверенностью. Но, судя по грубым очертаниям, которые она уже высекла, казалось вполне возможным, что лицо будет напоминать его собственное.

На самом деле это было неважно — ему не требовалось подтверждение, что Нерданэль вложила в статую столько времени и сил ради него. Феанаро знал, какое место занимал в мире и в ее сердце. И даже если он сомневался в последнем, первое никто не мог бы оспорить. Он все еще был принцем нолдор, величайшего народа Арды, и что по сравнению с этим значило мнение одной эльфийки? Даже если эта эльфийка — самая умная и талантливая из всех, кого Феанаро встречал, даже если ее мнение он ставил выше всех прочих, он не будет унижаться, вымогая знак ее благосклонности.

Борясь с этими предательскими мыслями, Феанаро простоял на пороге слишком долго. Хотя он не издал и звука, который мог бы его выдать, острый разум предупредил Нерданэль о его присутствии.

Она резко развернулась и, подойдя, тут же начала его отчитывать:

— Феанаро! Я же говорила, что работаю над чем-то очень важным и отрывать меня можно только по чрезвычайно срочному делу!

— Ну... я... — попытался он оправдаться, запинаясь. Будучи величайшим знатоком языков в Валиноре, Феанаро всегда обращался в косноязычного глупца, сталкиваясь с ее неудовольствием.

— Кузница горит?

— Не больше обычного, — как будто он мог допустить такую небрежность. Еще раз.

— Валар желают говорить со мной?

— Нет, — если бы ее и призвали преклонить колена перед этими тиранами, он был бы последним, кто побежал бы к ней с этой новостью.

— Древа погасли, и мир погрузился в вечную тьму?

— Очевидно, нет, — ну это уже просто нелепица какая-то.

— Тогда что, во имя Ауле, ты здесь делаешь, когда я ясно попросила тебя оставить меня в покое и не отвлекать от работы?

Приказав себе перестать дрожать перед ней, будто провинившийся ребенок, Феанаро собрался с духом.

— Я принес тебе это, — сказал он, протянув ей цветы, которые нарвал, намереваясь проникнуть с их помощью в ее мастерскую. Гвоздики — ее любимые, он бережно сохранил это знание, — и несколько других цветов, которые были собраны в радующий глаз букет. — Я нашел, что когда кто-то слишком долго забывает выбираться за пределы мастерской, чтобы восхищаться миром вокруг, то нередко идет на пользу хотя бы принести частицу этого мира для компании.

Очевидно, он мудро выбрал подарок и слова, потому что, приняв цветы, Нерданэль смягчилась, ярость пропала с ее лица.

— Хорошо, входи. Пожалуй, давно пора передохнуть, — она отступила в сторону и пропустила его в свои владения. — Давай посмотрим, куда... о, вот здесь они будут прекрасно выглядеть!

Нерданэль подошла к захламленному рабочему столу; посреди впечатляющего беспорядка стояла плавно изогнутая ваза, которую она сделала в этом году. Феанаро помог ей, составив глазурь, сверкающую даже в темноте. Их ваза. Это должно было что-то значить, разве нет?

Нерданэль вынула из вазы засохшие останки другого букета полевых цветов, давно забытого, без лишних церемоний выбросила в мусорную корзину и поставила свежие цветы. Если она так долго не обращала внимания на их вазу, это дурной знак?

Пока Нерданэль поправляла букет по своему вкусу, Феанаро бросал взгляды на недоделанную статую, желая подобраться поближе. Он все еще не мог различить ничего полезного. Это мог быть он сам. Это мог быть его отец. Это мог быть ее дядя Лапатэ, или тот деревенский олух, который вечно с ней заигрывал, или любой другой эльф по эту сторону Великого Моря. Чистый белый мрамор даже не давал ему зацепку в виде цвета, чтобы сузить круг догадок.

Это не значило ничего — и в то же время значило все. Кто этот эльф, которому Нерданэль уделяла столько внимания? Если не он, то кто другой привлек ее взгляд? И почему не он? Разве он недостаточно хорош для нее? Разве он непоправимо оскорбил ее чем-то? Конечно, им доводилось ссориться, но Феанаро казалось, что, помирившись, они начинают понимать друг друга еще лучше.

Он не мог ее потерять. Он слишком ценил ее... ее общество. Она не могла выбрать кого-то другого, еще нет, не до того, как он...

— И что же ты думаешь? — спросила Нерданэль.

— Что? — резко выдернутый из мучительного круговорота мыслей Феанаро с трудом сообразил, о чем она говорит.

— У тебя явно есть мнение, — пояснила она почти обиженно, будто готовилась отбиваться от критики. — Так выскажи его.

— Кто это? — выпалил он, не в силах придумать в этот миг более тонкий ход, чем просто спросить напрямик.

— О... ну, дело в том, что... на самом деле... — сердце Феанаро провалилось в нутро, когда Нерданэль неловко заерзала. У нее даже не нашлось храбрости сказать о своем предательстве прямо. Неужели в этом проклятом мире нет никого, в чьей душе нашлась бы хоть капля порядочности... преданности... — Пойдем, будет проще объяснить, если я тебе покажу.

Феанаро неохотно последовал за ней к другому рабочему столу, содержавшемуся в таком же беспорядке, только заваленному бумагами — он слегка воодушевился, заметив, что все они испещрены заметками, сделанными его новой письменностью. Нерданэль порылась в них и выудила несколько листов с грубыми набросками статуи, над которой она работала, с разных сторон. И лицо, изображенное на бумаге во всех подробностях...

...было абсолютно незнакомым.

— Он мне приснился, — сообщила Нерданэль.

— Ты...

— Где-то с неделю назад я видела очень четкий сон — на самом деле просто ряд образов — об этом совершенно прекрасном эльфе. Понятия не имею, кто он такой, но когда я проснулась, то подумала, что он прекрасен и невозможно его не запечатлеть. Так что я быстро набросала все, что смогла вспомнить, а потом просто не могла остановиться.

— О... о? — ответ был так далек от всего, что Феанаро ожидал услышать, что не укладывался в голове. Кто-то... явился ей во сне? Но совершенно незнакомый им обоим? Неужели он все-таки переживал на пустом месте — или же это предвестие грядущего бедствия?

— Конечно, я захотела взять лучший мрамор — раз уж делаешь, делай хорошо. Но белый камень не воздает ему должного. Во сне у него были роскошные рыжие волосы, ярче даже, чем у меня или у моего отца, и прекрасные сияющие серые глаза, — Нерданэль наклонилась так близко к Феанаро, что он почувствовал тепло ее тела на коже. — Совсем как твои.

— Правда? — у сердца Феанаро не было причины биться так быстро. Она считает, что у него красивые глаза?

— Конечно, — она задержалась рядом на короткую вечность, а потом наконец отступила. — Хорошо, а теперь выметайся. Нам обоим есть чем заняться.

Удовлетворив свое любопытство в какой-то мере, Феанаро беспрекословно повиновался. «Ее волосы и мои глаза», — подумал он, возвращаясь в свою мастерскую. Как бы выглядел такой эльф? Сочетание лучшего, что есть в нем и в ней — несомненно, это должно выглядеть поразительно.

Если у них когда-нибудь...

Феанаро оборвал эту мысль, залившись краской. Он слишком далеко забегает вперед, позволяя себе такие мечты, хотя все еще не набрался смелости даже для того, чтобы разговаривать с ней должным образом. Нерданэль была права — у него много работы.

* * *

Майтимо осторожно пробирался по темным закоулкам мастерской матери, огибая укрытые тканью статуи и пытаясь понять, куда же убежал младший братишка на этот раз, как вдруг столкнулся лицом к лицу с собственным изображением. Сходство было идеальным, конечно — мать никогда бы не удовольствовалась меньшим. Хотя странно — он не помнил, чтобы позировал ей для этой статуи.